Лента: Общество

Мы привыкли к тому, что любая трагедия в России вызывает привычный спектр реакций внутри страны. К «чистой» скорби добавляется призыв найти виновных и покарать. Кто-то винит государство в халатности. Кто-то объявляет трагедию результатом государственной же политики. Кто-то — стеснительно-завуалированно или в открытую — винит самих жертв.

Мы привыкли также, что граница между скорбящими и теми, для кого трагедия есть «инфоповод» для вынесения очередного вердикта государству, обществу и жертвам, в целом проходит по линии политического противостояния. Грубо говоря, 86% на одной стороне, а условные «либералы» и «караул-патриоты» на другой.

На сей раз всё по-другому

На сей раз мы читаем широко известного сатирика 90-х, либеральнее некуда, пишущего: «Просьба ко всем, кто, по случаю катастрофы самолета Минобороны испытывает радость или желание нравоучительно порассуждать об ответственности погибших за путинские преступления, божьей воле и прочей дряни, — забаниться самостоятельно».

Мы читаем шеф-редактора «Новой Газеты», пишущего: «Первым я расфрендил Б (журналиста, написавшего, что не испытывает никакого сострадания — прим. авт.). С ним мы прежде были не только коллегами, но и друзьями, даже и закадычными. Теперь я, конечно, ему не то что руки не подам — перейду при случайной встрече на другую сторону улицы. И вот что — мне было важно сказать об этом публично. Чтобы никто не подумал, что я могу дальше жить, имея Б. во френдах».

Мы видим, как граждан, даже не то что радующихся сочинской трагедии, но просто задекларировавших своё равнодушие к ней, своё парение над ситуацией и приверженность неким высшим ценностям, — не просто осудили свои же, казалось бы, единомышленники. Но и резко отторгли, объявив невозможность более ни дружить с ними, ни работать.

И неслучайно, пожалуй, самый резкий остракизм настиг фрик-публицистку, написавшую в своём блоге в общем-то аполитичное «ура, погибли несколько работников телеканала, с которым я судилась». Этого оказалось достаточно, чтобы она оказалась задним числом безработной и чтобы соседи разгромили её новогоднюю ёлку.

Эта резкая поляризация не имеет, по сути, отношения к тому, что у нас принято считать «политикой». Вне зависимости от того, осознают это участники противостояния или нет, — речь тут о другом.

Речь о том, что восприятие обществом происходящего со страной — качественно изменилось

Коротко говоря, где-то на уровне коллективного сознания (а оно равно пронизывает и массы, смотрящие телевизор, и глубоко оппозиционных деятелей, в этом телевизоре выступающих) сработал механизм, переключивший быт и мировосприятие в «мобилизационный» режим.

Этот режим ни разу не отменяет никаких внутренних противостояний — нелюбители Режима по-прежнему его ненавидят и зовут преступным, «лоялисты» по-прежнему обличают противников суверенитета и недоумевают, что противники делают в телевизоре и при власти.

Просто исчезло пространство, в котором можно было бы по-прежнему парить над ситуацией. Исчезла возможность считать, что трагедии — происходят в каком-то отдельном измерении и с какими-то отдельными людьми.

Новый водораздел прошёл по совсем другому месту. Теперь на одной стороне люди, для которых беда над Чёрным морем произошла в их доме, в их собственной жизни и, по большому счёту, с ними самими

А на другой стороне — те, кто решил, что это не их дом, не их жизнь и не они пострадали. Те, кто прямо или косвенно заявил «я посторонний, это случилось не со мной».

Для первых любая попытка порассуждать о том, что пилотов, музыкантов, балерин и доктора Лизу настигла кармическая справедливость — оказалась за пределами допустимого. Перешла в разряд психологически невозможного. Настолько невозможного, что даже напрашивающийся «риторический манёвр» с одновременным выражением соболезнований и напоминанием о том, что все эти невинные люди оказались безусловно заложниками и жертвами преступной политики Родины — теперь стал для них немыслим. Просто в силу величины утраты, сделавшей риторические манёвры совершенно неуместными, как всякое склочничество на похоронах.

Вторые же этого переживания трагедии как своей личной — не ощутили. Или ощутили, но сознательно отстранились. Или решили, что выразить соболезнования и порассуждать, тем не менее, о высшей справедливости всё ещё вполне можно, допустимо.

В известном смысле это новое разделение — чисто биологическое. Демонстрирующее, кто из граждан избавился от самоотождествления со страной и её жителями, а кто нет

Безусловно, у тех, кто избавился, — есть своя «история разрыва». Неверно было бы объяснять их множественные пути к нынешнему состоянию какой-то врождённой увечностью (про «отличную от нормальных людей ДНК» пишут как раз те, кого и обсуждать бессмысленно). Возможно, в большинстве случаев у истоков их личного разрыва было хроническое несоответствие Родины неким их светлым и идеалистическим представлениям. И бесконечная череда разочарований в стране, обществе, людях.

Однако это ни в какой степени не влияет на итоговый результат. Им стала наглядная демонстрация глубинного разделения людей на тех, у кого нервы послали болевой сигнал — и на тех, у кого нервов на Ту-154 не оказалось.

Последнее не значит, что этим последним теперь не жить в России
Они, безусловно, вполне продолжат жить и творить.

Однако есть основания полагать, что теперь соотечественниками они перестанут восприниматься по-прежнему. Выпадут не только из разряда «оппозиционеров» и «либералов», но и из разряда «путинслильщиков» и даже «пятой колонны».

Просто потому, что пятой колонной именуется традиционно категория граждан, находящихся внутри общества и действующая, тем не менее, вопреки интересам этого общества, в пользу внешних сил. А теперь, видимо, из рядов «пятой колонны» общественное восприятие многих исключит. Превратив их просто в посторонних — своего рода «иностранных корреспондентов», собкоров внешнего мира.

Потому что «консенсус Ту-154», построенный на горе, — пожалуй, ещё более значим, чем даже «крымский консенсус», построенный на торжестве.


Виктор Мараховский
Источник: "УМ+ "