Лента: Вопросы и комментарии

"...прямо в душу мне хлынула тёплая волна нисходящего хорового напева. Мною овладело состояние, о котором мне чрезвычайно трудно говорить... слёзы ни с чем не сравнимого блаженного восторга хлынули неудержимо... В продолжение почти целого года, пока эту церковь не закрыли, я ходил каждый понедельник ... и .... переживал это состояние каждый раз, снова и снова, с неослабевающей силой..."

Приведённые слова отнюдь не радостны для православного слуха. Налицо экстатические состояния и стремление к обретению таких состояний. Это то, от чего православные аскеты всегда категорически отговаривали. [...] Что можно на это сказать? Спасибо.

---

Ответ

Прежде всего, это проблемы соответствующего "слуха", а не Даниила Андреева. Рассматривать подобные вопросы надо по существу, т.е. анализируя что хорошо, а что плохо в соответствующих идеях или в чувствах автора, а не ссылаясь непонятно на кого, и не приводя чётких критериев; т.е. фактически апеллируя к своим "ощущениям", которые на самом деле рождены, скорее всего, не собственно этим фрагментом "Розы Мира", а несогласием с идеями. С идеями крайне сложно спорить на идейном уровне, вот и приходится выискивать к чему ещё можно прицепиться.

У Д.Андреева нет ничего сомнительного, если комплексно разобрать что и как он пишет. Утверждение духовной жизни в качестве бесчувственного и безОбразного "трезвения" – это ошибка определённого типа монашеско-аскетического сознания, когда узость и определённая, по сути, ущербность собственной духовной жизни возводится в ранг нормального правильного состояния. Человеку надо бы стремиться испытывать высокие чувства и избегать низких и суетных, а не отсекать чувства как категорию. Традиционное же, неправильно понимаемое "трезвение", в качестве "отсечения" (чувств, образов, мнения, воли...), может быть всё-таки практически полезно, но только на начальном этапе и для людей с недостатком самоконтроля. А само по себе к духовному опыту ни малейшего отношения не имеет. Убеждённым православным, склонным к мышлению богословскими схемами, теоретическая, приверженность к идее "отсечений" приносит реальный, наблюдаемый духовный вред.

Существуют ли сильные, но ложные религиозные чувства и связанные с ними экстазы"? – Да, существуют. Но случай Д.Андреева к ним не относится, поскольку в его чувствах нет ничего сомнительного, недостаточно возвышенного и т.п. Всё это вполне доступно анализу. Бывают сильные, высокие и вполне чистые чувства. Если считать, что чувств вообще не должно быть, то, разумеется, ситуацию можно квалифицировать как "прелесть". Но само подобное мнение – ошибочно в корне.

Надо отметить, что аналогичные "наезды" православными "ревнителями" практикуются обычно в отношении католиков, с упоминанием имён Франциска Ассизского, Терезы Авильской и т.д. Даниил Андреев определённо куда менее экстатичен как по сравнению с католиками, так и со многими православными. Но даже у католиков реальных проблем, связанных с экстатичностью почти нет (кое-что всё же есть, но проблемы вообще у всех есть, только разные, и в православии прблем точно не меньше, только они другие). С другой стороны, у неохаризматов соответствующие проблемы есть, причём очень большие. И надо быть просто духовно подслеповатым человеком, чтобы эти явления не дифференцировать, не видеть разницу между теми же католиками и протестантами-неохаризматами – и в чувствах, и в высказываемых идеях.

Кроме того, тексты Д.Андреева надо цитировать полностью, не вырывая из них отдельные фрагменты – для того, чтобы понять реальный настрой автора, а не просто подогнать под убогую схему:

В ноябре 1933 года я случайно – именно совершенно случайно – зашёл в одну церковку во Власьевском переулке. Там застал я акафист преподобному Серафиму Саровскому. Едва я открыл входную дверь, прямо в душу мне хлынула тёплая волна нисходящего хорового напева. Мною овладело состояние, о котором мне чрезвычайно трудно говорить, да ещё в таком протокольном стиле. Непреодолимая сила заставила меня стать на колени, хотя участвовать в коленопреклонениях я раньше не любил: душевная незрелость побуждала меня раньше подозревать, что в этом движении заключено нечто рабское. Но теперь коленопреклонения оказалось недостаточно. И когда мои руки легли на ветхий, тысячами ног истоптанный коврик, распахнулась какая-то тайная дверь души, и слёзы ни с чем не сравнимого блаженного восторга хлынули неудержимо. И, по правде сказать, мне не очень важно, как знатоки всякого рода экстазов и восхищений назовут и в какой разряд отнесут происшедшее вслед за этим. Содержанием же этих минут был подъём в Небесную Россию, переживание Синклита её просветлённых, нездешняя теплота духовных потоков, льющихся из того средоточия, которое справедливо и точно именовать Небесным Кремлём. Великий дух, когда-то прошедший по нашей земле в облике Серафима Саровского, а теперь – один из ярчайших светильников Русского Синклита, приблизился и склонился ко мне, укрыв меня, словно эпитрахилью, шатром струящихся лучей света и ласкового тепла. В продолжение почти целого года, пока эту церковь не закрыли, я ходил каждый понедельник к акафистам преподобному Серафиму – и – удивительно! – переживал это состояние каждый раз, снова и снова, с неослабевающей силой. (РМ 2.1.30)

Как видим, здесь есть элемент того, что в традиционно-православном словаре именуется "смирением" (коленопреклонение, которого автор прежде избегал), и что, понятное дело, наличие такого элемента не подходит под православно-аскетические критерии "прелести".

Приписывание Д.Андрееву стремления к рассматриваемым состояниям формально из текста никак не следует. С другой стороны, если обычный верующий в храме испытывает благодатные состояния, разве он к ним не будет стремиться? Здесь нет ничего предосудительного, ибо дело не в стремлении самом по себе, а в качестве духовных состояний.

Далее: неужели, в православных текстах нельзя найти ничего похожего на то, что пишет Д.Андреев? (На этом пункте обычно и осыпаются, как штукатурка со стен, критики католической мистики, как только встречают грамотного оппонента). Оказывается, можно найти, причём без всякого затруднения. В частности, возьмём главу "О радостотворном плаче" в Лествице Иоанна Лествичника. Скажем, такие цитаты (к опыту Д.Андреева они не относятся, но выражение "смех души" при формальном подходе, с игнорированием сути, их легко можно сопоставить даже с некоторыми харизматическими практиками, если вспомнить т.н. "святой смех"):

"Кто облекся в блаженный, благодатный плач, как в брачную одежду, тот познал духовный смех души (т.е. радость)."

"Бог не требует, братия, и не желает, чтобы человек плакал от болезни сердца, но чтобы от любви к нему радовался душевным смехом."

Или Симеон Новый Богослов, "Другие сто глав богословских и практических" (пер. И.Алфеева):

"Бывает мнимое смирение, происходящее от нерадения, лени и сильного осуждения совести: те, кто приобрели его, думают, что оно дарует им спасение. Но оно не спасительно, потому что не имеет сопряженного с ним радостотворного плача.

Бывает плач без духовного смирения, и плачущие таким образом полагают, что он очищает грехи. Но они обманывают себя, напрасно думая так, ибо они лишены сладости Духа, таинственно рождающейся в умственной сокровищнице души, и не вкушают благость Господа. Поэтому такие люди быстро воспламеняются гневом и не могут полностью пренебречь миром и тем, что в мире."

Как видим, у Д.Андреева и смирение проявляется, и гневом он не "воспламеняется", и "радостотворный плач" имеет место. Т.е. его случай в существенной мере удовлетворяет критериям Симеона Богослова. Хотя и эти критерии – совсем не "истина в последней инстанции", а только выражение определённого типа духовного опыта, в определённых историко-культурных условиях. Не имеет смысла пытаться спорить с Даниилом Андреевым, утверждая, в любом виде, точку зрения "своей стороны" как постулат; не следует соблазняться собственным восприятием этой точки зрения как "авторитетной". Авторитеты следует по возможности проверять, прежде чем принимать их.