Когда этот странный француз с вытянутым лицом и печальными глазами, принявший ислам и навсегда покинувший Родину, умирал в своем каирском доме в далеком 1951 году, ему, конечно, в голову не могло прийти, что через сорок с небольшим лет его имя и труды станут известными и даже модными в определенных пусть и узких кругах в России, о которой он вообще почти никогда и нигде не упоминал.

При жизни его имя и в Европе знали, может быть, сотни полторы человек – не больше, и эти люди выглядели в глазах своих современников вполне маргинально, поскольку то были богоискатели, интересовавшиеся экзотическими восточными доктринами, читатели малотиражных журналов, посвященных мистицизму, неприкаянные и вызывающие насмешку адепты древней и средневековой магии, астрологии и алхимии.

Только годам к 60-70-м, когда левые идеи полностью обанкротились, постепенно интегрировавшись в «постмайскую» неклассическую буржуазную культуру, Геноном и генонизмом стали интересоваться постепенно набиравшие силу кружки «новых правых», но и тогда большей популярностью среди небуржуазных нонконформистких консерваторов Европы пользовался скорее Юлиус Эвола (которого Генон, между прочим, критиковал за его интерес к идеологиям стран Оси), и именно из книг Эволы молодые консерваторы узнавали о Геноне.

В России же, после падения коммунистической идеологии, в 1990-2000 гг. (с обычным для наших интеллектуальных широт запозданием лет в 20-30) возникает своеобразная «мода на Генона». Его упоминают в научных монографиях и в газетных статьях, о нем говорят в претендующих на интеллектуальность радио- и телепередачах, его книги выходят в солидных издательствах и без труда находят себе читателя. Он воспринимается как философ-востоковед (несмотря на его пренебрежительную критику секулярной философии), как известный оккультист (хотя он много сделал для разоблачения спиритизма и теософии).

В общем, как обычно бывает, мода создала симулякр Генона, мало имевший общего с одноименным прообразом.

Но самое главное: Генон – который вообще был равнодушен к политике, этой подлинной религии нашего времени – становится идейным знаменем или, как минимум, важным авторитетным идейным лидером целого направления в постсоветской российской политической мысли, альтернативного и тогдашним правым, и тогдашним левым и получившего название младоконсерватизма (имеется в виду не столько Дугин, который, скорее, излагал свои взгляды под видом идей Генона, сколько круги, близкие к альманаху «Волшебная Гора» и «Философской Газете» 1990-х ).

Тогда, в начале 90-х оно было представлено действительно молодыми, еще малоизвестными интеллектуалами, которые позднее превратились в заметных идеологов новой эпохи. Не все они остались традиционалистами и генонистами (да и не все, собственно, были ими), но без влияния Генона на них, бесспорно, не обошлось.

Однако прежде чем говорить о роли Генона для российского консерватизма, обратимся к самому французскому суфию (все таки мода на Генона – явление достаточно элитарное да и пик ее уже прошел). Сейчас уже кое-кому нужно и рассказывать: кто такой Рене Генон? в чем состояло его учение? Причем, не ответив на эти вопросы, мы не сможем понять, почему в фигуре Генона так много сфокусировалось для оппозиционных нелиберальных интеллектуалов эпохи ельцинского безвременья.

Жизнь Генона не изобиловала внешними яркими событиями. Рене-Жан-Мари-Жозеф Генон (таково его полное имя) родился в семье архитектора 15 ноября 1886 года в городе Блуа (Франция)*. После окончания лицея, он переезжает в Париж, для изучения математики. Профессиональным математиком Генон не стал (хотя и написал впоследствии труд «Принципы интегрального исчисления»), уже в эти ранние годы в Геноне просыпается интерес к гностицизму и мистицизму, который определил весь его дальнейший жизненный путь.

* Подробный рассказ о биографии Генона см.: А. Дугин Пророк Золотого Века // Генон Р. Кризис современного мира, М., Арктогея, 1991, с. 116-121, В.Ю. Быстров Метафизика "Золотого Века"//Генон Рене Очерки традиции и метафизики, СПб., 2000, с. с. 5-16, а также Сэлджвик М. Наперекор современному миру. М., 2014.

Но увлечение математикой, возможно, наложило отпечаток на стиль его будущих работ – подчеркнуто бесстрастный и объективный. В Париже Генон в поисках подлинного «мистического знания» увлекся теософией, спиритизмом и популярным масонством. Однако общение с оккультистами быстро приносит разочарование. Генон примыкает к ордену мартинистов, а затем к «вселенской гностической церкви», где даже получает своеобразное посвящение (он был рукоположен в «гностического епископа Александрии» под именем Палингений). На это время приходится и его старательное изучение индуистской доктрины (прежде всего, Веданты), которую он воспринял как наиболее аутентичное изложение «вечной мудрости» («Софии Переннис») присутствующей во всех религиях.

Было ли это академическим интересом или инициацией, можно только гадать (противники Генона утверждают первое, сторонники – второе), но в течение короткого срока он становится настоящим знатоком Веданты, так что приобретает даже своеобразную славу «востоковеда». К тому же времени относится создание Геноном его собственного журнала «Гнозис» и публикации в нем ряда статей, из которых потом вырастет интегральный традиционализм.

Однако, несмотря на свою любовь к Индии, которую Генон пронесет через всю жизнь, он выбирает другой духовный путь (Генон верил, что к Абсолютной Истине ведут множество равноценных путей) – через исламский мистицизм.

Во многом это было связано со знакомством с шведским художником Йоном Густавом Агели. Агели был суфием ордена Шадилия – учеником шейха Абдель Рахмана эль Кебира, принявшим ислам во время своего пребывания в Египете. Именно он инициировал Генона в суфийский орден. Генон получил исламское имя Абдуль Вахид ибн Яхья (Служитель Единого Сущего), под которым он до сих пор известен на зарубежном мусульманском Востоке.

Трудно сказать, что изменило в жизни Генона суфийское посвящение. Проповедник традиционализма, в конце жизни ставший практикующим мусульманином, строго выполнявшим все обряды ислама, поначалу, видимо воспринял все как еще одну инициацию (до этого он получил как минимум три – в ордене мартинистов, в «церкви гностиков» и даосскую инициацию от французского писателя и путешественника де Пувурвиля, а после принятия ислама еще одну – в масонской ложе "Фивы"*).

* Эту ветвь масонства Генон считал сохранившей традиционное знание, в отличие от популярного масонства.

Существует точка зрения, что вплоть до своего отъезда в Египет Генон не следовал обрядам ислама, не совершал намаз, не постился в месяц Рамадан. Возможно, это и неверно, но, во всяком случае, делал он это так, что окружающие не замечали его истинной религиозной принадлежности. Кроме того, в его трудах до переезда на Восток было совершенно ничтожное количество ссылок на исламскую литературу, зато огромное количество – на индийские трактаты.

Впрочем, схожим был удел многих новообращенных западных мусульман из его окружения – так, Йону Агели принятие ислама не помешало по возвращению в Европу продолжить писать картины, в том числе и в стиле «ню» (что немыслимо с точки зрения шариата).

Как бы то ни было, именно на этот период приходится наиболее тесное сближение Генона с кругами католической церкви. Он преподает в Католическом университете, сотрудничает в католических изданиях («Христианская Франция», «Регнабит») дружит с Жаком Маритеном и другими католическими духовными лидерами, с их помощью становится бакалавром философии и получает должность учителя в лицее под Парижем, а затем – в Алжире. Генон пытался даже делать академическую карьеру, представлял в Сорбонну докторскую диссертацию, посвященную индуизму, но официальные позитивистские индологи сочли ее «недостаточно научной».

Католиков привлекает критика Геноном теософии, спиритизма, популярных антитрадиционных форм масонства (Геннон в это время выпустил две книги «Теософизм, история одной псевдорелигии» и «Заблуждение спиритов», где едко расправляется со своими былыми увлечениями, а также пишет статьи против масонства для журнала «Христианская Франция», впоследствии получившего название «Антимасонская Франция»). Кроме того, католикам не могло не импонировать, что именно средневековая европейская цивилизация, где церковь играла центральную роль, с точки зрения Генона была нормальным состоянием западного общества, а с эпохи Возрождения и Просвещения начинается эпоха регресса и извращения.

Возможно, даже имела место ошибка коммуникации: многие рассуждения Генона о духовной традиции католики трактовали в духе христианского богословия тем более, Генон не выпячивал свою приверженность исламу. В 1912 году, то есть в год своего суфийского посвящения, Генон женился на Берте Лури, которая была ревностной католичкой и даже, по ее желанию, венчался с нею в католическом храме. Существует предположение, что Генон сопровождал свою набожную жену на воскресные мессы и окружающие воспринимали их как семью убежденных католиков.

В 1924 году Генон участвует в совместной пресс-конференции с Жаком Маритеном. 17 декабря 1925 года Генон читает в Сорбонне публичную лекцию «Восточная метафизика». Это был пик его академической карьеры. Как уже говорилось, научное сообщество посчитало Генона недостаточно объективным, то есть недостаточно отстраненным от предмета его исследования – Веданты (но Генон оказал влияние на некоторых ученых, в частности, на Луи Демона – будущего мэтра французской социологии).

Но по мере того, как Генон выпускает свои труды (начиная с «Восточной метафизики»), мистификация рассеивается. Переломной стала публикация самой популярной книги Генона – «Кризис современного мира», где он высказал убеждение, что западное христианство почти окончательно выродилось, оно сохранило только внешние экзотерические формы религии, но давно уже лишено мистического эзотерического ядра. Редакция католического журнала, в котором сотрудничал Генон, потребовала от него признать, что в учении католической церкви содержится полнота истины, с чем Генон, конечно, не мог согласиться. Ему пришлось уйти из Католического института и христианских изданий, многие его бывшие друзья превратились во врагов (так, Жак Маритен упорно добивался включения трудов Генона в церковный индекс запрещенных книг). Однако Генон все же сохранил дружеские отношения с католическим традиционалистом Шарбано-Лассэ, ему симпатизировали некоторые высокопоставленные деятели церкви, как кардинал Даниэлу.

У Генона появляется кружок единомышленников, и он начинает редактировать журнал «Покрывало Изиды» (с 1933 года – «Традиционалистские исследования») превратив некогда теософское издание в орган традиционализма (журналу было суждено большое будущее, он просуществовал до 1992 года).

В 1927 году умирает его жена Берта Лури. В 1930 Генон покидает Европу и переезжает в Египет, считая, что на время (первоначальной целью было изыскание суфийских рукописей для библиотеки традиционализма), но оказалось – навсегда. Его богатый западный поклонник помог ему приобрести дом. Вскоре Генон женится вторично – на дочери своего нового знакомого – египетского шейха Мухамада Ибрагима Фатиме (которая, по семейной легенде, была из рода фатимидов, восходившим к Мухаммаду). У них рождаются дети – дочери Хадиджа, Лейла, сын Ахмет. (Последний сын – Абдуль Вахид, названный в честь отца, родился через несколько месяцев после смерти Генона).

Генон соблюдает все обряды ислама, овладевает разговорным арабским, носит восточную одежду (даже несколько старомодную с точи зрения «прогрессивных египтян»), мало общается с западными людьми, в конце концов, получает египетское гражданство.

При этом он по-прежнему пишет книги и статьи на французском и печатает их в Европе в традиционалистских изданиях (самые главные из книг: «Царство количества и знамения времени», «Символы священной науки»), переписывается со своими сторонниками в Европе. Причем, никакого внутреннего разрыва, так сказать, конфликта между суфием Абдуль Вахидом ибн Яхья и писателем-традиционалистом Рене Геноном он не испытывает: Генон считал, что во всех своих работах говорил об одних и тех истинах Традиции, которыми, по его мнению, владели все древние цивилизации, но просто использует он при этом языки разных традиций – ислама, христианства, индуизма.

И, надо добавить, делает это настолько искусно, что по французским книгам Генона вообще трудно понять, какого он вероисповедания.

Умер Рене Генон в своем каирском доме 7 января 1951 года.

Такова была жизнь этого странного француза. Чему же он учил? Когда говорят генонизм, то обычно имеют в виду некоторую «философию», которую создал «французский философ-мистик», как рекомендуют Генона в популярных статьях. Но сам Генон был убежден, что никакого учения он вовсе не создавал (именно поэтому он, например, нигде в своих трудах не употреблял местоимение «я»). Генон считал, что существует некое сверхчеловеческое божественное знание – интегральная Традиция, «вечная мудрость» («София Переннис»). Она практически утеряна цивилизацией Запада, но сохраняется на Востоке.

Собственно, «учение Генона» (как он сам его расценивал) – это попытка ведения в эту Традицию европейских читателей. Введения, потому что рационально это знание, по убеждению Генона, окончательно понять нельзя, рассудком можно только прикоснуться к нему. Для полноценного его постижения нужна внутренняя духовная работа и путь инициации.

То есть конечной целью книг Генона являлось подтолкнуть читателя к принятию религии и так сказать, «воцерквлению», но не обязательно в христианстве, а в любой религии или духовном пути, который внутри себя имеет, по Генону, ядро «интегральной Традиции». Надо сказать, цели своей он добился, на Западе многие генонисты (как Фритьоф Шюон, Клаудио Мутти) стали мусульманами, а в России напротив – пришли к Православию (чтоб затем отвергнуть генонизм как современную ересь).

В абстрактной форме сущность этой Традиции излагается Геноном в одной из самых сложных его работ «Множественные состояния бытия». Знакомство с ней позволяет заключить, что учение Генона (которые мы вольны считать или не считать переданным ему в результате инициации сверхчеловеческим знанием) представляет собой некое подобие неоплатонической философии (которую Генон, кстати, воспринимал тоже как инициатическую традиционную мудрость). Божественный Первопринцип у Генона – превыше бытия. При различных ракурсах рассмотрения его, он предстает и как Бесконечность, и как универсальная Возможность, что предопределяет его распадение при манифестации на идеальное бытие (сущее) и материю. Бытие имеет множество различных состояний, среди которых – человек.

Интересно заметить, что в мировоззрении Генона нет места человеческой личности, человек – лишь модус Первопринципа, отличающийся от других модусов наличием сознания. Понятно, почему Генон порвал с христианством – религией, которая провозглашает не только личностный характер Бога, но и открывает глубины личности и бесконечного внутреннего мира в человеке.

Сам стиль изложения у Генона интригует: с одной стороны, как уже говорилось, он бесстрастен и аналитичен, с другой стороны для объяснения своих мыслей Генон прибегает к примерам из самых разных эзотерических традиций – индуизма, христианства, ислама, даосизма, проявляя при этом поразительную эрудицию. Здесь выражается убеждение Генона, что все они в различных формах говорят об одном и том же.

Начало это традиционное знание берет по Генону в мифической Гиперборее – працивилизации, которая, как утверждал французский мистик, располагалась на Северном Полюсе (образ Полюса очень важен у Генона, поскольку отождествляется с символом Креста, который, как он подчеркивает, древнее христианства). Впоследствии, по Генону, существовало множество центров Традиции, символизирующих «сердце мира», и в Египте, и на Тибете, и в эллинских Дельфах. В средние века на Западе хранителями традиционного знания были рыцарские ордена (прежде всего, тамплиеры), на Востоке – суфийские братства. Вообще со временем Традиция разветвляется, и во всякой религии (в нашем понимании этого слова, потому Генон индуизм или конфуцианство религиями не считал, а относил к формам древней традиционной науки) существует своя линия Традиции (кроме католицизма и протестантизма, которые Генон считал духовно мертвыми, впрочем, не исключая возрождения католической церкви).

Внешне религии противостоят друг другу, а на уровне тайных обществ связаны друг с другом.

Так, по Генону, в средние века, несмотря на политическое противостояние католического Запада и мусульманского Востока, инициатическая связь между рыцарскими орденами и суфийскими братствами никогда не прерывалась.

Инициатическая цепочка на Западе прервалась лишь в эпоху Возрождения и Новое время, когда европейцы построили новое модернистское общество, которое в отличие от всех иных обществ планеты зиждется не на традиционном священном знании, а на шатких мнениях человеческого ума и лжеценностях, таких как прогресс, промышленность, рациональность и т.д.

Для описания истории Генон применял язык индуизма, который, напомню, французский мистик считал подлинной традиционной метафизикой (в буквальном смысле этого греческого слова – учение о сверхприродном Первопринципе). Генон утверждал, что история человечества гораздо дольше того отрезка, который известен современной науки. История – это Манватара или процесс перехода от одного эона (Юги) к другому, причем, процесс этот представляет собой вырождение. В начале истории – золотой век Гиперборейской цивилизации, которая воплощает в себе аутентичную Традицию. Конец истории – современный нам эон, Кали-Юга («Темный век»). Он начинается за 6 тысячелетий до христианской эры, вместе с тем, культуры самого начала Кали-Юги – древнейшие известные нам цивилизации, такие как Индия и Китай, оставались еще строго традиционными. Своеобразным поворотом к модерну стала та эпоха, которую современная философия в лице Карла Ясперса называет осевой, справедливо указывая на ее особенность, но в отличие от Генона оценивая ее ценности – рационализм, индивидуализм не отрицательно, а положительно.

Античность, согласно проповеднику Традиции, уже несла в себе семена будущего модернизма, мира анти-Традиции, хотя античность никогда не падала так глубоко как современный мир – она, собственно, не знала чистого атеизма и материализма, теорий общественного равенства и прогресса.

Христианство Генон расценивал как совершенно традиционное учение и средневековье по Генону – временный возврат Запада к нормальной, как он выражался, традиционной цивилизации. Сущность средневековья наши современники не понимают, уверял французский мистик, именно потому, что они утеряли мировоззренческий инструментарий, позволяющий сделать это.

Антитрадиционный переворот, породивший современный мир, наступил в XIV веке, когда под знаком возрождения античности, в западную культуру начали внедряться идеи гуманизма и прогресса. Реформация христианства, выхолостившая его и превратившая всего лишь в моралистскую, «слишком человеческую» теорию, и политические, антифеодальные, буржуазные революции, обрушившие традиционную структуру общества (oratorum-bellatorum -laboratorum) и приведшие к власти низшее, третье сословие, довершили дело. На Западе возник «современный мир», мир анти-Традиции, где угасли последние центры Традиции, где сама она предана забвению, а общество и культура строятся на антитрадиционных принципах.

Генон одним из первых указывает на то, что цивилизация, сменившая на Западе средневековую, является уникальной в своем роде, она принципиально отличается от всех остальных цивилизаций, существовавших в истории и доживающих свой век на окраинах «глобального капитализма» и поныне. Главная ее особенность – сугубо материальный характер, отказ от опоры на религиозные ценности, идеи и институты, которые были краеугольными камнями бытия и культуры всех предшествующих цивилизаций (независимо от того, о какой религии идет речь – язычестве, иудаизме, исламе, христианстве). Социальная традиция теперь на Западе полностью разрушена, последние – торговцы, ростовщики – стали первыми – властителями. Аристократия свергнута, ее идеалы – воинственность, мужество, социальная дистанция – преданы забвению.

Новые хозяева Запада принесли и новое мирочувствование – буржуазное, пацифистское, эгалитаристское. Религия стала частным делом, и она уже не влияет ни на политику, ни на искусство, ни на науку, ориентирами и целями любого рода деятельности стали сугубо материальные факторы – внешний успех, власть, деньги, на место универсальных теологических доктрин пришли идеологии, возвышающие и обожествляющие, то народ, то класс, то государство.

Наконец, сакральная наука на Западе утеряна, традиционные центры сгинули, цепочка посвящений прервалась (претензии большинства масонов на связь со «строительными инициациями» древности Генон высмеивал и утверждал, что Традиция на Западе жива лишь в одной ветви масонства). На место науке, опиравшейся на сверхчеловеческое традиционное знание, пришла наука модернистская, набор гипотез, построенных на базе недоказуемых допущений (например, что материальная Вселенная бесконечна).

На место традиционной метафизики пришла философия – противоречивое и слабое порождение индивидуального разума. Традиционный мир знал ремесло, имеющее сакральное значение и вовлекающее человека в естественный ход бытия (каждый цех ремесленников имел свою тайну, даруемую в посвящении), современный мир построил промышленность и технику, противопоставляющие человека и природу.

Генон заключает, что перед нами "цивилизация, не признающая никакого высшего принципа, и в действительности, основанная на полном отрицании вообще каких бы то ни было принципов"*, иначе говоря, цивилизация нигилистическая (что вполне согласуется с ее определением «материалистическая», ведь под материей в древних учениях, например, в платонизме, понимали именно принцип негации, возможности, которая не стала действительностью, небытия).

* Генон Р. Кризис современного мира, М., 1991, с. 27.

На основании нигилизма строятся и все остальные фундаментальные ценности «современного мира», по сути, они есть отрицание, пародирование ценностей цивилизаций предыдущего этапа истории, если раньше провозглашались регресс, вырождение человечества, то современный мир объявляет историю прогрессом, если раньше считалось, что неравенство людей в обществе естественно, то современный мир ратует за политическое равенство, если раньше духовные ценности ставились выше экономических интересов даже в политике, то современный мир все и вся подменяет экономикой. Этот, как говорит Генон, пародийный характер модернистской цивилизации уже сам по себе свидетельствует о ее несамодостаточности и шаткости, несмотря на все ее исторические амбиции. Но осознанию этого обстоятельства мешает тот идеологический гипноз, который держит в плену людей современности и заставляет их глядеть с презрительной насмешкой на благороднейшие и глубочайшие достижения своих предков – людей древности и средневековья и оправдывать и превозносить все нелепости наших дней, только за то, что они ... больше соответствуют «духу современности».

В одной из своих работ Генон даже намекает, что сила и масштаб этого гипноза – ведь в XVII веке европейцы уже почти ничего не помнили из средневекового наследия, хотя их отделяли от средних веков всего несколько столетий – свидетельствует о неслучайном его характере.

Следующим этапом падения в Кали-Югу, по Генону, должно стать торжество псевдо-Традиции, неразборчивого и примитивного оккультизма, который будет претендовать на статус традиционного знания и в то время как на деле будет лишь пародией на него. Генон употребляет по отношению к нему термин «контринициация».

При этом любопытно, что Генон – историософ-пессимист. Иначе говоря, он не верил в то, что исторический регресс можно остановить. Сама природа этого мира такова, что Кали-Юга должна дойти до завершения и тогда наступит новая Манватара и появится новое человечество.

Итак, падение в Кали-Югу нельзя прекратить – убежден Генон. Но его можно приостановить. В этом Генон был похож на нашего русского консерватора Константина Леонтьева, который тоже утверждал, что Российская империя как последний оплот аристократизма в мире демократической пошлости идет к упадку и загнивает ... но ее можно «подморозить».

Именно в этой приостановке прогресса (или падения – все зависит от оптики) Генон и видел свою миссию. Подлинных инициатических тайных организаций в Европе почти не осталось. Католицизм выродился, масонство превратилось в политические клубы с налетом сомнительного мистицизма, теософия – просто лжеучение. Но центры Традиции сохранились на Востоке. Восток, по Генону, сохранил знание «золотого века», полученное никогда не прерывавшимся инициатическим путем, и традиционную метафизику, которую не коснулись напластования и гипотезы модернистской философии, и социальные устои традиционного общества. Восток может спасти Запад, помочь возобновить утерянную и забытую западную Традицию, указать путь дальнейшего нормального, антилиберального исторического развития.

Посвящение Генона в суфийский орден, переезд в Египет и в то же время продолжавшееся сотрудничество с западными единомышленниками и даже настойчивые уговоры их не уподобляться ему, не принимать ислам, имеют именно вышеуказанный смысл. Генон мечтал создать новую, традиционалистскую элиту Запада, которая изменит сам тип мировоззрения интеллектуалов Запада (без чего по Генону невозможны любые политические изменения). Для этого он и занимался популяризацией традиционной метафизики и пытался установит связи между суфийскими орденами и мистическими обществами внутри католицизма. Он искал себе единомышленников (и нашел – Фритьофа Шюона, Мишеля Вальсана и других). Смерть унесла его, когда эта его деятельность находилась в самом начале. Через 20 лет зерна традиционализма, брошенные им на интеллектуальную почву Европы, стали давать свои всходы. Еще через 20 лет у него появились последователи и в России.

Как уже говорилось, в постсоветскую Россию генонизм проник двумя путями. «Пионерами» российского генонизма были члены так называемого «кружка Южинского переулка» – одного из самых ярких явлений «мистического подполья» в позднесоветской Москве (исследователь генонизма Марк Сэджвик пишет, что в Ленинской библиотеке и в библиотеке иностранной литературы в советские времена странным образом оказалось достаточно много книг Генона и его последователей и некоторые из них были даже в открытом доступе). Многие из «подпольных традиционалистов» владели европейскими языками, благодаря чему осуществилась трансляция идей Генона на русскую почву (хотя о публикации книг Генона тогда, конечно, не могло быть и речи, в 1981 году Александр Дугин перевел «Языческий империализм» Эволы и распространял в рукописном виде).

Лидером этой группы был писатель-мистик Юрий Мамлеев, впоследствии эмигрировавший в США (группа и получила свое название по местоположению его квартиры, где собирались оппозиционные интеллектуалы). Входил в нее будущий идеолог «политического ислама» Гейдар Джемаль, поэт и эзотерик, всерьез практиковавший алхимию в советской Москве, Евгений Головин. Но человек, с которым связывают российский генонизм прежде всего (и который сам много делал для того, чтоб монополизировать генонизм) был, конечно, Александр Дугин. Этот яркий идеолог и публицист сумел создать крайне эклектическую концепцию, в которой причудливым образом совмещались старообрядчество и французские новые левые, евразийство и немецкая геополитика и даже ... сатанизм Кроули.

В атмосфере «Веймарской России», в кругах интеллектуальной молодежи, которая устала от споров коммунистов и либералов и одинаково была чужда и тем и другим, эта идейная смесь пользовалась определенной популярностью.

Благодаря Дугину имя Генона стал известным, а некоторые понятия генонизма – «традиционализм», «примордиализм», «антитрадиционное общество» стали даже модными политическими брэндами. Правда, на издания самих трудов Генона Дугин и его компания оказались не столь щедры. Пообещав осчастливить публику полным собранием сочинений «мэтра», они ограничились републикацией его раннего произведения 1927 года «Кризис современного мира», а также некоторых статей в русскоязычных традиционалистских журналах «Элементы» и «Милый ангел» (кстати, вышло всего 2 номера последнего журнала) и на сайтах дугинской «Арктогеи». Читателям предлагалось преимущественно судить о мировоззрении Генона по изложениям его у Дугина. А изложение Дугина, не лишенное чарующей красивости (надо признать за Александром Гельевичем несомненный талант ритора), грешило известными упрощениями (вполне естественными, потому что предназначалось это изложение широкой публике, которая не то что о традиционализме ничего не слышала, но и слово философия ассоциировала с вузовским «диаматом»).

Так элитарная, пронизанная глубоким символизмом и эрудицией в области самых разных религиозных традиций парадигма Генона свелась к двум-трем незамысловатым мыслям о том, что все религии имеют общий исток, Запад отпал от религии, а Восток и Россия – теперь носители традиционных ценностей. При этом Дугина предлагалось рассматривать как единственного в России полноправного толкователя Генона (про других российских генонистов Александр Гельевич презрительно говаривал, что они «разбодяживают традиционализм»). В общем-то Генон у Дугина стал просто одной из экстравагантных «подпорок» политической идеологии, которую после ухода из политики Ельцина, Дугин стал предлагать в качестве национальной идеи новой российской власти.

Вторая линия российского генонизма, более камерная, хотя тоже не лишенная политических амбиций, восходила к Юрию Николаевичу Стефанову (1939-2001) – - поэту, писателю, искусствоведу, больше известному, однако, в качестве переводчика. Благодаря ему русская публика познакомилась со многими произведениями Борхеса, Рэмбо, Шюона, Бодлера, Вийона, Элиаде, Ионеску, Камю, Кундеры. Он перевел «Роман о Тристане и Изольде», вышедший в «Библиотеке Всемирной Литературы». В советские времена Стефанов – известная фигура в «литературном подполье» Москвы (знакомый и с деятелями Южинского кружка, но чуравшийся их, разве что за исключением Евгения Головина), после падения СССР он стал «вольным писателем» и, может быть, неожиданно для него самого у него появились ученики.

Одним из них был Артур Медведев – его сосед по московскому микрорайону «Теплый Стан» и издатель самого известного традиционалистского альманаха 90-х. В «Волшебной Горе», издаваемом Медведевым, печатались тексты самого Генона, других традиционалистов – Эволы, де Джорджио, ортодоксальные и неортодоксальные мистические и богословские тексты разных религиозных традиций (христианства, ислама, индуизма), культурологические эссе, подборки стихов и прозы. Медведеву удалось собрать вокруг альманаха множество ярких авторов, которые вряд ли могли бы соседствовать в каком-либо другом контексте – здесь сказалось удивительное умение Артура примирять, гасить эгоистические обиды, которые то и дело вспыхивали между «творческими натурами».

Чисто политические тексты «Волшебная Гора» не печатала (они иногда появлялись в ее «дочке» – «Философской Газете»), но у авторов этого альманаха, естественно, была и политическая позиция, которая все равно проскальзывала – даже в метафизических эссе и статьях. Это была позиция антизападного антилиберального консерватизма. Сам Артур не скрывал, что его подвигла к изданию альманаха идея найти интеллектуальную площадку, которая оказалась бы по ту сторону споров между коммунистами и либералами, которые были лейтмотивом 90-х.

Как я уже говорил, в 2000-е многие авторы ВГ стали известными идеологами консервативного пропрезидентского направления. Укажу лишь на Виталия Аверьянова – заместителя председателя Изборского клуба, редактора «Русской Доктрины» (хотя надо сказать, что собственно генонистом он никогда не был). Симпатии ко второму президенту России высказывал и сам Артур Медведев – непосредственно перед своей безвременной смертью (он умер в 2009 году в возрасте 40 с небольшим лет).

Круг «Волшебной Горы» и, шире, российский генонизм 90-х, стал одной из тех лабораторий мысли, в которых выплавлялся дискурс нового консерватизма пришедшей после ельцинской эпохи.

Почему же искрой, послужившей запалом для этой плавки, был именно Генон (а не его ученик Эвола, например, который являлся гораздо более политизированным мыслителем, близким к итальянским фашистам и послевоенным ультраправым )?

Начну с того, что Эвола, все-таки, выглядел несколько дискредитированным в глазах общественности – своим сотрудничеством с итальянскими фашистами и германскими нацистами. Самой известной российской эволаисткой 90-х была публицист и переводчик Виктория Ванюшкина, трудами которой на русском языке вышли основные произведения «черного барона». Она не скрывала своей симпатии к Гитлеру, что автоматически ставило ее и весь дискурс, который ей создавался, вне политического истеблишмента. Генон, «мирный философ», как его называли его адепты на Западе, подчеркнуто дистанцировавшийся от немецких и итальянских праворадикалов, выглядел в этом плане гораздо респектабельней.

Кроме того, Генон привлекал своим радикальным антизападничеством. Эвола стремился возродить западную языческую традицию, был влюблен в идеал Рима и традиционной средневековой Европы, верил в возрождение западной Империи. Генон при всех его инвективах о создании европейской традиционалистской элиты, выглядел полностью обращенным к Востоку, погруженным в культуру Востока. Запад представал в трудах Генона как полностью извращенная цивилизация. Это соответствовало интуициям российских патриотически настроенных интеллектуалов, остро переживавших поражение Великой России в ее советской индивидуации в «холодной войне».

К тому же Россия все-таки страна, где значительную часть населения составляют мусульмане. Парадоксально, но мировоззрение Генона получило отзвук не столько в умах российских мусульман, сколько в умах православных и околоправославных имперцев, толерантно настроенных к исламу. «Волшебная Гора» стала одним из первых в России журналов христианско-мусульманского диалога, причем, основанием для этого диалога стало общее противостояние традиционных религий западному миру.

Наконец, 90-е годы были временем господства конспирологических настроений среди российских патриотов. Генонизм предлагал вместо шизофренических аляповатых и смехотворных спекуляций по поводу «жидомасонского заговора», внешне вполне респектабельную метафизическую теорию управления истории «тайными традиционными центрами» – воплощающими силы добра («Сердце мира») и силы зла («Башни сатаны»).

Интересно, что у Генона можно найти много пересечений с Владимиром Соловьевым и русскими философами всеединства (все-таки если, вопреки мнению самого «мэтра традиционализма», характеризовать Генона как философа, то он, без сомнений- неоплатоник). Но как раз об этом говорилось очень мало. Младоконсерваторы из круга генонистов, критикуя истеблишмент Европы, искали духовные авторитеты в европейском метафизическом подполье; этот отказ от изоляционизма и обращенность к Европе при всей верности парадигме «особого пути» отличает и господствующую идеологию постельцинской России.

Как видим, главное в другом – при помощи языка и инструментария генонизма тогдашние молодые консерваторы осмысляли традиционный характер (уже не в геноновском, а в обычном смысле) российской цивилизации, ее особенности и ее своеобразный путь. Генонистская терминология – как леса вокруг строящегося знания – вскоре многими из них была отброшена, но суть осталась. Эти интеллектуальные поиски 90-х оказались востребованными в следующие десятилетия.

Генонизм, конечно, и сегодня присутствует в России. Никуда не делись вечные странники духа, влюбленные в труды Генона, перечитывающие их, в надежде через них получить высшую и вечную мудрость. Есть и более широкие круги исследователей традиционного общества (к ним относится и автор этих строк), которым Генон интересен как источник энциклопедических знаний религиозно-метафизического толка, как знаток Востока, как своеобычный глубокий аналитик традиционных социальных структур, знавший их изнутри.

Я согласен с российским исследователем консерватизма Максимом Медоваровым в том, что настоящая рецепция Генона и генонизма у нас только начинается. Но все же это уже другая история. Тот генонизм, который вырос на обломках советской империи, который питался отвержением обрыдшего советского материализма и эманациями прогремевшей геополитической грозы, ушел в прошлое. И попытка понять его – это не столько попытка понять Генона, сколько проникнуть в смысл той эпохи, понять самих себя, живших в то время.