Социальные сети дают возможность не выходя из дома послушать, о чем говорят люди – например, пройтись по обсуждениям в аккаунтах резко активизировавшихся в последнее время борцов с режимом. Впрочем, и сами борцы могут явиться к вам с агитацией – так что мы можем с большим удобством ознакомиться с той освободительской верой, в которую нас желают обратить.
Бросающейся в глаза особенностью освободительского сознания является острое неприятие чего-либо доброго в стране и людях – любые признаки улучшения жизни в России либо энергично отрицаются, либо объявляются чисто косметическими.
Людей приводит в искреннее огорчение и возмущение сообщения о том, что в России все не так ужасно, как должно быть – а где-то даже есть и заметные улучшения. Человек, утверждающий, что на его взгляд, за прошедшие годы жить в стране стало лучше, комфортней, безопасней, вызывает такое негодование, как будто он предает что-то самое важное и дорогое.
Этому явлению даже трудно подыскать подходящее название. Есть злорадство, когда человека радуют чужие беды, особенно если они должны подтверждать его правоту.
А есть обратное, как это назвать – доброгоречь? доброскорбь? – непереносимость добра, когда оно происходит с предметом, на который обращено это чувство, в данном случае, с Россией.
Для освободителя Россия обязана быть ужаснейшей страной мира, русские обязаны жить во всяческой грязи, нищете, лишениях, ненавидеть друг друга, и быть исполненными самого мрачного беззакония – которое должно быть исключительным среди народов мира по своей гнусности. Более того, находясь уже на дне, Россия обязана деградировать дальше – и ее должны ожидать беды, катастрофы и окончательное превращение в дикое поле.
Любое сообщение о том, что Россия, конечно, не рай земной, но и не ад, и за последние два десятка лет жизнь заметно улучшилась, воспринимаются как тяжкое и нестерпимое оскорбление и как бы поругание святыни.
Люди спешат заверить, что нет, точно грязь, вот вам фото туалета из Малых Чинушек, а вы продались и вообще подлый негодяй, раз видите в стране пребывания и ее людях хоть что-то хорошее.
Существует целый жанр фотографий из ужасной России – какие-то облезлые стены, покосившиеся развалины, грязь и лужи под вечно пасмурным небом. Конечно, можно сказать, что подобных фотографий можно наснимать где угодно – хоть в солнечном Лос-Анджелесе – и сами по себе они мало что говорят о стране в целом. Но глубокое пристрастие именно к таким антилубкам говорит нечто о среде, в которой они распространяются.
В чем источник такого отношения? Иногда говорят о горечи эмигранта. Некоторые (не все, конечно) люди, уехавшие из страны в поисках лучшей доли, нуждаются в постоянном обосновании своего решения – и уверении себя (и окружающих заодно), в том, из какого ужасного места они вырвались, и каким ужасным оно остается до сих пор. Возможно, на это накладывается опасение показаться недостаточно преданными гражданами своей новой Родины. Но это никак нельзя назвать чисто эмигрантским феноменом.
Такое отношение к стране и людям характерно и для освободителей, которые никуда не уезжали. Иногда в этом видят этническую русофобию; и какие-то элементы именно этнической ненависти в этом могут быть. Но, в основном, дело, скорее, в другом.
Чтобы верить в дело революции, вы должны быть уверены, что страна, против которой вы восстаете, поистине ужасна – и при этом неисправима. Карфаген бесполезно реформировать – его можно только уничтожить, и он должен быть уничтожен.
“Прекрасная Россия будущего” не может органически вырасти из России настоящего – иначе вся героическая борьба за свержение режима теряет смысл. Если жизнь становится более комфортной, благоустроенной, и, в хорошем смысле, европейской, и без всяких Майданов, свержений режима и прочих героизмов, то освободитель чусвствует свою борьбу обесцененной и обессмысленной. Как писал еще Эдмунд Берк, “эти люди должны разрушать, иначе их существование утратит цель”.
Поэтому все улучшения в жизни страны должны быть либо выдуманными правительственной пропагандой, либо быть ничтожными на фоне достижений “нормальных стран”, либо быть незначительными островками показухи среди общей грязи и развала.
Освободитель должен неизбежно либо обесценивать страну – либо обесценить свое освободительство.
Другая причина – если вы замыслили масштабное преступление, вам нужно выстроить такую картину мира, в которой оно будет оправдано. “Свержение режима” неизбежно обернется неисчислимыми бедствиями для мирных обывателей – даже если допустить, что что оно произойдет относительно малой кровью, как часто вспоминаемый освободителями 1991 год.
Опыт девяностых – как и опыт постмайданной Украины – говорит о том, что переворотов без разрушений не бывает, распад государственности (даже такой неприятной, как советская), это всегда катастрофа. При этом происходит масштабный передел собственности, обострение тлевших до того этнических конфликтов, обвал экономики, всплеск преступности. Чтобы желать своему (да какому либо вообще) народу таких бедствий нужно внушить себе, что текущий режим настолько беспросветно и неисправимо ужасен, что для его свержения эти бедствия вполне допустимы – и, не обязательно, но встречается часто – что эти мирные обыватели настолько отвратительные люди, что их не стоит жалеть.
Со стороны глядя, это выглядит как – если использовать модное психологическое словечко – тяжелая токсичность. Острая ненависть к стране и людям, по отношению к которой ненависть к правящему режиму уже вторична; был бы в этой стране другой режим – ненавидели бы и его.
Это субкультура с бросающимся в глаза психологическим и нравственным нездоровьем, которая требует носить по большому осколку зеркала троллей в каждом глазу.
Смогут ли представители такой субкультуры принести стране какую-то пользу? Чтобы приносить пользу нужно иметь какие-то другие ориентиры, кроме ненависти и разрушения. Если ваша цель состоит в разрушении Карфагена, вы вряд ли можете считаться его полезными гражданами.
Чтобы стать полезными для страны гражданами, ее нужно полюбить – а это проявляется в радости и благодарности о том, что в стране есть что-то хорошее, и что-то меняется к лучшему.
Ну, хотя бы открываются новые станции метро. Уже легко представить себе кривые улыбки, которые это вызовет у некоторых читателей, которые полагают, что любая позитивная оценка чего-либо, происходящего в стране, любые проявления благодарности есть признак натуры подлой и рабской. Но если любое улучшение жизни сограждан – которым, хотя бы, стало удобнее добираться до работы – вызывает у вас такое раздражение и неприязнь, то разве можно ожидать от вас чего-то доброго?
Вы и свою жизнь делаете несчастной, и другим от вас не будет пользы.
Конечно, Россия – не рай земной. Но вы точно не решите ее проблем. По крайней мере, пока не оставите освободительскую субкультуру ради более здорового и позитивного отношения к жизни.
СЕРГЕЙ ЛЬВОВИЧ ХУДИЕВ
Источник: "Радонеж "