Лента: Общество

Публикация Кристины Потупчик, выдвигающая тезис “из-за того, что попы отговаривают женщин от абортов, женщины потом убивают детей”, разошлась по сети – что позволяет предположить, что многим она понравилась.

Аборт – это человекоубийство, никто не хочет чувствовать себя соучастником человекоубийства, и люди хотят как-то избавиться от этого тягостного чувства. Проблема, однако, не в чувстве – проблема в реальности вины.

В самом деле, если дитя в утробе матери – это не мышонок, не лягушка, и не неведома зверушка, а дитя человеческое, живое существо, принадлежащее к человеческому роду, то намеренное пресечение его жизни есть человекоубийство. Это не вопрос наших религиозных или политических предпочтений. Это объективный, ни от каких наших предпочтений не зависящий факт – такой же факт, как то, что Волга впадает в Каспийское море, а лошади кушают овес и сено.

Надо сказать, что часть сторонников абортов (например, Питер Сингер) и не оспаривают этого факта – да, дитя в утробе есть невинное человеческое существо. Они просто отвергают тот тезис, что невинное человеческое существо имеет право на жизнь.

Если вы так или иначе поддерживаете практику абортов – вы делаетесь соучастником человекоубийства. Причем журналист или политик, который поддерживает аборт, более виновен, чем женщина, которая непосредственно его совершает. Женщина может сломаться под давлением невыносимых обстоятельств – предательства мужчины, давления родственников или врачей. А вот человек, который, не будучи никак к этому принуждаем, свободно и добровольно присоединяется к хору тех, кто соблазняет, склоняет и побуждает бедную женщину к этому страшному шагу, не имеет таких смягчающих обстоятельств.

Неудивительно, поэтому, что популярная проабортная риторика направлена, как правило, не на рациональное обоснование допустимости такого действия – а на снижение чувства вины и боли, которая неизбежно связана с такой позицией. Она носит эмоциональный характер, ее цель – помочь людям почувствовать себя лучше.

Это хорошо видно на примере текста Кристины. Как и другие проабортные тексты, он не рассматривает главный довод противников абортов – дитя в утробе есть невинное человеческое существо, лишать его жизни неправильно.

Кристина считает, что если отговорить женщину от убийства нежеланного ребенка в утробе, она убьет его потом, уже после родов. Этот довод интересен своим многоэтажным абсурдом; он хорошо иллюстрирует, что вы не можете избежать абсурда, пытаясь защищать заведомо незащищаемую точку зрения.

Прежде всего, из какой вообще системы ценностей он исходит?

Если вообще убивать детей плохо, и это есть зло, которого следует избегать – то почему отговаривать женщин от убийства ребенка в утробе неправильно? Если человеческая жизнь – в том числе, жизнь ребенка – обладает ценностью, то почему плохо отговаривать мать от уничтожения этой жизни? Как вообще понять довод “это плохо, что некоторые матери убивают своих уже рожденных детей, поэтому плохо отговаривать матерей от убиения детей в утробе”?

На какие представления о биологической и моральной реальности он опирается? На веру в магический родовой канал – пока ребенок внутри, лишать его жизни хорошо, а отговаривать от этого плохо, а стоит ему оказаться снаружи, так лишать его жизни плохо, и отговаривать от этого – хорошо? Но на чем основана эта вера? Что меняется в статусе ребенка после того, как он оказывается снаружи? Сейчас медицине нередко удается спасать даже сильно недоношенных детей, и дитя вне утробы может быть даже менее развито, чем внутри – почему, например, мальчика Ваню, который развивается, будучи подключен к медицинским аппаратам, убивать нельзя, и это было бы гнусным злодеянием, заслуживающим суровой кары, а вот, скажем, девочку Лену, которая уже находится на более позднем этапе развития, но еще в утробе матери – можно?

Почему утроба матери должна быть самым опасным местом для ребенка – так, что по статистике, намного безопаснее быть солдатом на передовой, чем ребенком под сердцем у собственной матери?

Но рассмотрим обвинение, которое предъявляет Кристина. Она провозглашает, что “Детей убивают не аборты, а противники абортов”. Но как же противники абортов убивают (то есть намеренно лишают жизни) детей? Понятно, аборт – это вполне целенаправленное, предумышленное действие, направленное на пресечение человеческой жизни. Но каким образом человеческую жизнь пресекают те, кто уговаривают не совершать аборта?

Кристина приводит два прогремевших страшных случая, когда матери убили своих детей – но нет ни малейших оснований считать, что эти несчастные женщины были противницами абортов. В прямом и буквальном смысле тезис очевидно ложен.

Возможно, Кристина хочет указать на косвенную вину – сказать что-то вроде “Противники абортов отговорили женщин от абортов, они родили ребенка, а потом убили”? Но и в этом виде тезис ложен – нет никаких сведений о том, что эти матери-убийцы планировали аборты, потом “попы” их отговорили. Да и если бы это было так – какая связь была бы между отказом от аборта и убийством ребенка? Есть какие-то статистические данные о том, что женщины, сознательно отказавшиеся от аборта, более склонны убивать своих детей уже после родов?

Какая вообще существует реальная, проверяемая связь между этими двумя детоубийствами, и усилиями отговорить женщин от абортов? На каком основании мы могли бы вменить преступления этих женщин противникам абортов?

Логически – никакой; это пример риторики, которая обращается не к логике, а к эмоциям, и она довольно типична для либеральной аргументации вообще. Человек слышит изнутри тихий голос совести – ты виноват – и отвечает громким криком во внешний мир – нет, это они виноваты!

Берется какое-нибудь преступление – желательно, жуткое и бьющее по нервам – и в нем обвиняются идеологические оппоненты. На каком основании они обвиняются? Да ни на каком, тут люди не выстраивают логическую последовательность, а просто разогревают в себе одни эмоции (чувство праведного негодования), чтобы заглушить в себе другие – вины и стыда.

Сказать, что в убийствах детей матерями виноваты сторонники жизни, которые отговаривают матерей убивать их в утробе – это считается нормальным, убедительным и популярным образцом риторики. Почему?

Потому что речь идет о чрезвычайно эмоционально насыщенной теме, которая показывает потребность людей в оправдании, в избавлении от гнетущего чувства вины.

Церковь говорит о том, что это избавление возможно – человек, кем бы он ни был до сих пор, и чего бы он ни натворил, может покаяться, примириться с Богом, начать жизнь с чистого листа. Евангелие есть благая весть о прощении грехов – мы можем быть прощены, оправданы, “убелены белее снега”, если покаемся и возложим свою надежду на того, кто умер за наши грехи и воскрес из мертвых – на Господа нашего Иисуса Христа. Покаяться – значит признать грех грехом, отказаться от него и принять Божие прощение.

Если человек не кается – из упорства, или просто по неведению о том, что прощение и новая жизнь возможна – ему остается только как-то пытаться обезболить “язвы совести больной”, и тут как человек, испытывающий физическое страдание, пытается облегчить свое состояние самыми разными способами – в том числе, совершенно неподходящими, так и человек, испытывающий душевное страдание из-за того, что принял сторону зла и знает об этом, ищет любого, кто мог бы как-то ободрить его и утешить, как угодно уверить его, что беспокоиться не о чем.

Но эти попытки обезболить совесть не могут принести прочного утешения. Вина не лечится самообманом. Вина лечится прощением. Как сказал псалмопевец, “Когда я молчал, обветшали кости мои от вседневного стенания моего, ибо день и ночь тяготела надо мною рука Твоя; свежесть моя исчезла, как в летнюю засуху. Но я открыл Тебе грех мой и не скрыл беззакония моего; я сказал: "исповедаю Господу преступления мои", и Ты снял с меня вину греха моего” (Пс.31:3-5).


СЕРГЕЙ ЛЬВОВИЧ ХУДИЕВ
Источник: "Радонеж "