Лента: Общество

Основным приоритетом, который позволит развернуть ситуацию в отечественной экономике от стагнации к устойчивому развитию, должна стать реализация национальных проектов. На них будет выделено почти 26 трлн рублей.
«Дорожную карту» нацпроектов мы обсудили с экономистом, первым замминистра экономического развития в 2000–2004 гг. Михаилом Дмитриевым.

Юрий Пронько: Наконец-то можно уже говорить не просто о направлениях, но и о конкретных суммах. А что касается ответственных, исполнителей?

Михаил Дмитриев: Если вы откроете страничку с перечнем приоритетных национальных проектов на сайте правительства, там всё это представлено в формате инфографики. И размещены фотографии трех ключевых людей – главного куратора, ответственного министра и руководителя-координатора проекта на уровне замминистра. Честно говоря, такого я ещё не видел в подобных материалах. И очень советую тем, кто интересуется, посмотреть эту презентацию.

Ю.П. Вы говорите, такого никогда не было с точки зрения ответственности. Но, насколько я понимаю, и с точки зрения объёмов финансирования такого тоже никогда не было?

М.Д. Это беспрецедентная история по российским меркам. Я занимаюсь вопросами стратегического планирования больше чем пару десятков лет. Такого, как с этими проектами, у нас ещё не было. Начнём с того, что этот формат управления важными задачами через приоритетные национальные проекты оказался более жизнеспособным и результативным, чем другие формы. Например, «Стратегия-2010», «2020», уровень их реализации был от 20 до 40% максимум. Меньше 50% задач было более или менее реализовано. Причём, как правило, второстепенных.

Уровень реализации приоритетных проектов, ещё с первых их поколений 2005 года, и затем майских указов был намного выше. В майских указах, к примеру, практически все проекты реализованы более чем на 60%. По российским меркам это очень высокая результативность. Некоторые индикаторы были достигнуты или почти достигнуты. Это тоже редко для таких масштабных задач.

Но новые национальные проекты отличаются и от этого формата. Дело в том, что впервые властям удалось объединить сложное комплексное планирование, когда все цели и приоритеты тщательно взвешиваются и анализируются, с тем чтобы они не противоречили друг другу и на всё хватило ресурсов, и только потом «пакуются» в эти проекты. Этому предшествовали два года работы над стратегией развития до 2030 года. Сама эта стратегия принята не была, и это может показаться странным. Но, по сути дела, все ключевые направления этой стратегии, со сбалансированными целями, которые не противоречили друг другу и хорошо сочетались, были упакованы в 12 проектов.

Единственный инструмент, который сейчас работает для решения таких масштабных задач, – именно приоритетные национальные проекты. Их не может быть много. Они должны быть сосредоточены на самых главных целях. Что-то второстепенное всегда можно отложить в сторону и пустить как бы на ведомственный самотёк. Но то, что сейчас сделано, на мой взгляд, очень большой шаг вперёд в управлении развитием страны. Даже если не все удастся сделать, тем не менее качество этой работы резко возросло. И более того, качество реализации, скорее всего, будет лучше.

Ю.П. Я больше чем уверен, что многие начнут сомневаться, что, мол, опять очередные прожекты, не проекты. Более продвинутые скажут: раньше были федеральные целевые программы, теперь придумали новое название «национальные проекты». И колоссальные деньги на них. Это всё приведет к банальному распилу, «освоению», а эффект будет минимальный. Вы можете опровергнуть этот тезис?

М.Д. Я не собираюсь давать каких-либо гарантий. Любое долгосрочное планирование, особенно с такими амбициозными задачами и в условиях резкого торможения мировой экономики – очень рискованная вещь. Не факт, что все это на 100% будет реализовано. Более того, уже сейчас видны некоторые направления, где уровень реализации будет хуже из-за недостаточной проработки.

Например, есть большие проблемы в проектах «Жильё», «Производительность». Большие риски в проекте, связанном с развитием несырьевого экспорта. По разным причинам. Далеко не всегда это зависит от властей. Важно, чтобы уровень реализации оказался намного выше, чем в предыдущем поколении проектов по майским указам. И для этого существуют очень серьёзные возможности.

Начнём с ресурсов. 25 трлн – огромные деньги, это четверть российского ВВП, которая впервые пошла на проектные форматы. Раньше на федеральные целевые программы тоже выделялись большие деньги. Но бюджетная система была плохо сбалансированная, плохо управляемая, и большинство этих программ оказывалось недофинансировано. Есть прецеденты, когда по 10% расходов в итоге выделялось на финансирование той или иной программы. Что ещё хуже – огромные деньги очень некачественно управлялись. Потому что целевые программы, в нашем старом понимании, ничего общего не имели с нормальным проектным управлением.

То, что делается сейчас, – это нормальное проектное управление в его современном понимании. И это существенно улучшает не только использование ресурсов, но и достижение конечных результатов. Что касается доступности этих ресурсов. В принципе, мировая экономика входит в новый цикл торможения. И России придётся в этой ситуации несладко, если сбудутся не очень благоприятные прогнозы. Реально нас ждёт опять снижение цены на нефть, затруднения с её сбытом, в том числе, возможно, в Китае, который постепенно становится крупнейшим потребителем российских нефти и газа. И это не может не сказаться на том, сколько денег можно пустить на национальные проекты.

Но если мы посмотрим, в каком состоянии российская экономика вступает в эту новую проблемную полосу мирового развития, окажется, что с ресурсной точки зрения, она гораздо лучше к этому подготовлена. Начнём с того, что два предыдущих кризиса, 2008-го и 2014-го, были гигантским шоком для России, потому что бизнес по уши завяз в долгах. Внешние кредиты были одним из важнейших источников финансирования крупных экономических мегапроектов. И каждый раз, когда начинался кризис, нас отсекали от долгов.

В 2008-м отток капитала буквально за два квартала составил 150 млрд долларов. В 2014 году он существенно превысил эти показатели. Всё это было очень болезненно. Сейчас мы впервые входим в полосу торможения внешних условий с долгом, который снизился на 30%. С 2014-го совокупный внешний долг России, не только государственный, государственный ничтожен, он вообще не имеет значения, а именно корпоративный долг по всем линиям – банки, частные корпорации, госкомпании – снижался. И сейчас даже шоковый сценарий развития мировой экономики не вызовет таких тяжелейших кризисов на корпоративном уровне, когда все деньги приходилось бросать на возврат долгов, а рефинансировать нельзя.

Что касается бюджета, то с таким бюджетом мы никогда не входили в тяжёлую ситуацию. Бюджет профицитен. Более того, при всем том, что это было одной из причин роста внутриполитической напряжённости в стране, тем не менее страна выдержала непрерывное на протяжении пяти лет снижение федеральных бюджетных расходов в реальном выражении, которое в совокупности превысило 10%.

2019-й – первый год, когда эта тенденция будет сломлена, и дальше расходы в реальном выражении начнут расти. Отсюда и оптимизм президента по поводу возможности дополнительных трат на социальные цели. Распечатывается бюджет. Он был и будет профицитным. Реально возникают возможности для расширения роста расходов. Более того, это первый мировой кризис, с которым мы можем столкнуться, когда в стране заранее зарезервированы значительные ресурсы на антикризисную политику.

Большая часть национальных проектов – это расходы кейнсианского типа. Особенно всё, что касается инфраструктуры. Если сейчас произойдёт шок, который вызовет сжатие экономической активности, падение частных инвестиций, снижение государственных доходов, в бюджете заложены ресурсы, которые позволяют нарастить государственные расходы, и всё это уже запланировано. И отдача от них придётся как раз на период глубокого торможения мировой экономики и начала выхода из следующего кризиса. Возможно, это позволит в сочетании с тем, что мы мало должны внешнему миру, обойтись без тяжёлого экономического шока на этот раз, даже если в мировой экономике будут серьёзные проблемы.

Ю.П. Если я правильно вас слышу, вы предполагаете шок, в первую очередь внешний, который может резко ухудшить ситуацию в экономике России.

М.Д. Сейчас внутри российской экономики нет предпосылок для торможения. Она только выходит из кризиса. Она сильно тормозилась внешними факторами, прежде всего связанными с неопределённостью санкционного режима.

Ю.П. Теперь я хочу с вами поспорить. Я не вижу макроданных о том, что экономика выходит из кризиса. Я признаю, безусловно, положительное сальдо торгового баланса, я признаю исторически низкую инфляцию, которую, правда, я тут же подвергаю сомнению, потому что мы понимаем, всё зависит о того, как считать, какую методологию использовать. Я убежден, что данные, которые накануне опубликовал Росстат, подтверждают мой тезис о том, что даже реальные заработные платы уйдут в минус в 2019 году.

Я, может быть, не прав, но я всё меряю с точки зрения благосостояния конкретного домохозяйства. Если я вижу шестой год падение реально располагаемых доходов и теперь уже траекторию, по всей видимости, к середине года из-за возрастающей инфляции, вызванной ростом НДС, в том числе ростом тарифов естественных монополий и отсутствием понимания у Центробанка и правительства, что инфляция в Россия немонетарная, у меня это замыкается в убеждение, что мы вовсе не выходим из кризиса.

М.Д. Это не совсем так. С потреблением действительно всё оказалось плохо, оно упало больше чем на 10% за период с 2014 года. Оно не восстановилось. Предстоит много лет роста, пока уровень текущего потребления вернется на показатели до 2014-го. Но благодаря благоприятной нефтяной конъюнктуре и эффективному управлению долгами и бюджетом у компаний скопились большие ресурсы для инвестиций.

Например, в прошлом году был беспрецедентный скачок прибыли. Столько прибыли российский бизнес ещё не получал в своей истории. Конечно, в основном за счёт нефти и газа. У нефтегазовых компаний прибыль выросла в два с половиной раза, у горнодобывающих – на 80%. Это реальные ресурсы для инвестиций. И они в ближайшее время, так или иначе, будут направлены на инвестиционные проекты.

Ю.П. У меня в этом большие сомнения. Что мешало им это сделать раньше? Они, скорее, на выплаты дивидендов направят свои сверхприбыли.

М.Д. Российская экономика по-прежнему очень зависима от нефти. А ситуация с ценами на нефть была исключительно плохая. Мы помним ещё 2017-й, когда нефть была на чрезвычайно низком уровне. И только в 2018-м мы реально получили благоприятную ситуацию на нефтяном рынке и огромный приток ресурсов, который обещал нормальное развитие российской экономики.

Более того, в ближайшие пару лет есть вероятность того, что цены на нефть скатятся к уровням периода кризиса 2014–2016 годов. Если они будут относительно высокими, у бизнеса всех секторов российской экономики появляется перспектива. Потому что не будет лихорадить страну, не будет лихорадить валютный курс, будет относительно стабилен бюджет, можно начинать вкладывать деньги.

Санкции довольно сильно этому мешали. Бизнес боится серьёзной эскалации санкций. Видно, как нервозно реагирует валютный курс на любые сигналы того, что они появятся. Но если этой эскалации не произойдёт, предпосылки для того, чтобы бизнес перестал бояться и начал вкладывать деньги, есть.

Но есть и иные проблемы. Если мы возьмем план по инфраструктуре, уже в 2021–2022 гг., эти оценки были сделаны и представлены на Сочинском форуме, экономика может столкнуться с дефицитом строительных мощностей. Такого давно не было. Дефицит может быть очень серьёзным. Это как раз о плане магистральной инфраструктуры и планах по наращиванию строительства жилья.

Более того, мы впервые имеем ситуацию, когда в случае, если опять ухудшится нефтяная конъюнктура или даже произойдёт история с санкциями, фактически уже заложены масштабные меры стимулирования экономики со стороны государственного спроса, которые способны поддержать значительный уровень инвестиций даже частного сектора. 10 трлн на инфраструктуру – это деньги, в которые всё равно по цепочкам добавленной стоимости будет вкладываться частный сектор. Нужно развивать строительные мощности. Нужно создавать новые стройматериалы, оборудование и многое другое для того, чтобы выполнить все контракты. Это только касается инфраструктуры.

Есть и другие важные направления. Цифровая экономика. В цифровую экономику порядка 1,5 трлн планируется вложить. На мой взгляд, это очень правильное решение. Современные западные исследования показывают, что цифровая экономика даже в Америке сильно недоинвестируется. Потому что выгоды частного инвестора от того, что он вложил деньги в какой-то код или интеллектуальный продукт, очень быстро размываются благодаря тому, что его легко копировать, имитировать, разработать аналог. И это сдерживает частные инвестиции в систему.

Даже в развитых странах рекомендуется поддерживать цифровизацию путем активизации участия государства, там, где частный сектор не в состоянии дофинансировать. В России впервые это всё осмысленно и довольно профессионально сформулировано. Я не специалист по цифровой экономике, и наверняка в этих проектах есть свои проблемы и изъяны. Но в целом это направление, которое тоже позволяет сильно подстраховать важные инновационные сектора российской экономики на случай серьёзного ухудшения мировой конъюнктуры.

Ю.П. Одна из ключевых проблем, о которой мы постоянно говорим, и глава государства отметил это в своем послании, – бедность и нищета. Что с ними делать?

М.Д. В современных условиях борьба с бедностью в России – не такая нереализуемая задача. Дефицит бедности, то есть сумма, которой недостает бедным для того, чтобы они стали не бедными, всего 600 млрд рублей в год.

Ю.П. Для этого даже есть конкретный денежный эквивалент?

М.Д. Да. Нужно ресурсы довести именно до тех, кому они нужны, чтобы перестать быть бедными. Но есть еще одна особенность. В России очень много бедных семей, которые близки к границе бедности. И выйти из бедности можно гораздо менее затратными путями. Значительная часть решений, которая сейчас обсуждается, это как помочь этим семьям, многие из которых трудоспособны и способны сами зарабатывать себе на жизнь, выбраться из этой «ямы». На это, если концентрированно использовать ресурсы, в том числе с помощью адресных мер и мер поддержки экономической активности людей, о которых говорил Владимир Путин, строго говоря, потребуется ежегодно от 200 до 400 млрд рублей, при условии темпов роста экономики 1,5% в год. Это меньше, чем то, что планирует Минэкономики на этот период.

Ю.П. На ваш взгляд, это будет решено?

М.Д. Это настолько незначительные ресурсы, даже в масштабах всего перечня национальных проектов, что это возможно решить. Сейчас над этим работает Минтруда и другие социальные ведомства. Насколько эффективной будет программа, пока сказать нельзя, но возможности для этого есть. Я не вижу здесь никаких препятствий.


Пронько Юрий
Источник: "Царьград "