Лента: Общество

Статья немецкой журналистки Зильке Бигальке «Заблокированные воспоминания», касающаяся блокады Ленинграда, годовщину прорыва которой мы на днях отмечали, вызвала яростную реакцию в русском интернете.

Бигальке никоим образом не отрицает, что «это было чудовищным преступлением вермахта», однако дальше переходит к рассуждениям о том, что «сегодня Москва использует память об этих жертвах в своих целях», говорит, что «правители в Москве до сих пор изображают осажденных героями, которые храбро сопротивлялись немцам... Кому-то хочется, чтобы все выглядело так, как будто жертвы блокады отдали свои жизни ради победы русского народа. Как будто таким образом можно оправдать их смерти, как будто они добровольно умерли от голода. Все это преуменьшает ужас происшедшего, и в этом заключается опасность».

Сенатор Алексей Пушков посоветовал немецким СМИ молчать на эту тему, а уж как отзывались о произведении Бигальке простые пользователи в сетях, не стоит и пересказывать.

Что вызвало такое неприятие в словах немецкой журналистки? Она никоим образом не пытается реабилитировать нацизм или преуменьшать его злодеяния. Делать это в публичном пространстве современной Германии вообще было бы невозможно. Она о другом.

Мы видим столкновение двух взглядов на людей, которые умирали у станков военных заводов в Ленинграде. Для одних это пассивные жертвы чужих преступлений, которых можно оплакивать, но нельзя прославлять как героев, для других – именно герои, достойные почитания как активные участники борьбы со страшным злом, которые помогли в итоге его одолеть.

Слово «жертва» может иметь разные значения – мы можем сказать «жертва жестокого и бессмысленного преступления», мы можем сказать «он принес себя в жертву ради спасения других». Для Бигальке люди, умершие во время блокады, – жертвы в первом смысле. Для нас – во втором, и это принципиально важно.

Смерть этих людей не является бессмысленной; они умерли ради победы, мы не только скорбим об их страданиях и смерти – но прославляем их как героев, которым мы, последующие поколения, обязаны нашей жизнью. Это представляется Бигальке чем-то неправильным – «кому-то хочется, чтобы все выглядело так, как будто жертвы блокады отдали свои жизни ради победы русского народа».

Эта позиция вызывает негодование русской аудитории – и, позвольте заметить, что здесь мы имеем дело с двусторонним непониманием. Бигальке (и западная аудитория в целом) ошибочно интерпретирует поведение русских. Русские, в свою очередь, ошибочно интерпретируют злополучную статью – и другие подобные материалы.

Для западной аудитории наш культ Победы – как и любых событий, связанных с Войной – это знак агрессивного милитаризма, стараний использовать трагические события прошлого для подогревания воинственного национализма и психологической подготовки населения к новым войнам.

Если люди уже верят в то, что в России правит реваншистский режим, который мечтает восстановить СССР – и, хорошо бы, весь восточный блок – они будут воспринимать картинку марширующих на параде солдат именно как пугающее доказательство их подозрений. Весь такой страшный и опасный диктатор нагнетает милитаристский угар – а вот когда нагнетет его как следует, так сразу пойдет завоевывать Берлин и Париж.

Не в последнюю очередь тут играют роль страх и отвращение, которые немцы, по понятным причинам, питают к любой героической риторике – национал-социалистическая пропаганда времен Рейха очень любила рассказывать о героях, которые умирают, чтобы принести победу своему народу, и теперь немцы, обжегшись на молоке, дуют на воду.

И здесь можно только посоветовать западным наблюдателям смириться с тем, что память о Войне является (и, очевидно, останется) одной из несущих опор нашего национального самосознания, как для американцев – память о войне за независимость против британского Короля Георга или для французов – память о Великой Французской Революции.

Со стороны глядя, неблагожелательный критик может заметить, что «Декларацию о Независимости» подписали рабовладельцы, опасавшиеся за свои привилегии, а Французская революция быстро перешла в безумную резню – но выговаривать американцам или французам, что они празднуют память о трагических событиях, которые сопровождались масштабными смертями и страданиями, бессмысленно. Они все равно будут писать о них в учебниках (предлагая при этом сильно мифологизированную и приглаженную версию событий), все равно будут торжественно отмечать их на государственном уровне. А, скажем, британцы продолжат глубоко чтить память своих воинов, павших в обеих мировых войнах. Вам стоит спокойно отнестись к тому, что русские тоже чтут свою историю.

И нет, это не означает, что они собираются в поход на Европу. Сопоставьте хотя бы военные бюджеты России и НАТО и сделайте выводы, чьи превосходящие силы угрожающе нависают над кем.

В самой России почитание событий, связанных с войной, воспринимается по-другому – наши недавние предки потерпели великие страдания и совершили великие подвиги, чтобы отбиться от страшного, демонического зла, они достойны нашего вечного почитания, память о прошлом вообще, и об этом прошлом в особенности, делает нас народом, и оспаривать эту нашу память – все равно что оспаривать наше право на существование. Любые попытки возражать против чествования павших в той Войне вызывают сильное негодование и самые черные подозрения в реабилитации нацизма или попытке преуменьшить его злодеяния.

Подозрения, впрочем, необоснованные – Зильке Бигальке и не думает отрицать преступлений Вермахта и того, что блокада была чудовищным злодеянием. Немецкие историки вообще могут кое-что рассказать нашим домашним либералам, которые полагают, что город лучше было бы сдать. Например, профессор Йенского университета Йорг Ганценмюллер объясняет:

«Ленинград не был в эпицентре военных действий. Он был, так сказать, частью продовольственной стратегии. В Берлине исходили из того, что на территории СССР снабжение Вермахта будет вестись исключительно из местных источников. Что автоматически означало следующее: местное население должно и будет голодать. В 1941 году немцы столкнулись с проблемами снабжения армии, а поэтому их совершенно не волновало то, как прокормить советский город с тремя миллионами населения. Значительно проще было им пожертвовать. От Гитлера был получен приказ: сравнять Ленинград с землей. О том, что должно было происходить с мирным населением, в приказе ничего не говорилось.

Когда немцы дошли до Ленинграда, стало ясно: прокормить жителей невозможно, вывозить – слишком долго и дорого. В итоге решили отрезать город от снабжения, чтобы его жители со временем сами собой поумирали от голода и болезней.

– Почему Гитлер решил уничтожить именно Ленинград?

– Для него было важным уничтожить все крупные города. Часто он напоминал о Ленинграде, говоря о Москве».

В Германии осознание того, что та Война была несомненно преступной со стороны гитлеровского режима как по целям, так и по методам, является всеобщим и никем не нарушаемым консенсусом.

Проблема в том, что когда западные (и особенно немецкие) журналисты пишут что-то вроде «нас пугает то, что мы видим как милитаристскую риторику», российская аудитория воспринимает это примерно как «не смейте почитать ваших героев» и реагирует с большим негодованием.

Внутри страны – и не только страны, скажем так, в пространстве русского языка – тот же взгляд «это жертвы, а не герои» используется в попытках подорвать главное переживание, связанное с Войной. Нас пыталось уничтожить страшное зло, мы отбились, мы существуем, и это хорошо, нас связывают с нашими недавними предками узы жертвы и благодарности.

В нашем общественном сознании присутствует вирус самоненависти – где-то начиная с русских интеллигентов 1860-х годов, который побуждает людей рассматривать свою страну как что-то чуждое и отталкивающее, что-то, чего лучше бы не было. Строки Чаадаева (которые он сам называл «безумными» и написанными в «припадке байронизма») сделались девизом некоторой части нашего образованного класса.

     Как сладостно – отчизну ненавидеть,
     И жадно ждать ее уничтоженья,
     И в разрушении отчизны видеть
     Всемирного денницу возрожденья!

Отсюда попытки придать тем страшным событиям какое-то иное восприятие – ну, не то чтобы Гитлер был хороший, а просто была такая бессмысленная катастрофа, множество людей страдали и погибли впустую, скорбеть надо, а вот радоваться, благодарить и торжественно почитать тут нечего. Как сказал поэт, «подумаешь, они спасли Россию... А может, лучше было не спасать?»

Слова Бигальке – едва ли она об этом знает – попадают именно в эту рану и наступают на эту мозоль. Она с неодобрением замечает: «Кому-то хочется, чтобы все выглядело так, как будто жертвы блокады отдали свои жизни ради победы русского народа» – и совпадает в этом с нашим местным вирусом самоненависти, для которого люди, которые, падая от голода, работали на военных заводах в блокадном Ленинграде, могут быть пассивными и бессильными жертвами, а вот быть активными участниками истории, которые пожертвовали собой ради спасения грядущих поколений, ради поражения нацизма, ради спасения страны – им не позволяется.

Этот вирус самоненависти нельзя назвать бессильным. На Украине он успешно подмял под себя страну, где прославляются уже не героические русские и украинские воины, сражавшиеся с нацизмом, а, напротив, нацистские коллаборационисты.

В России иммунная система общества реагирует на него жестко – и эта реакция во многом и формирует современное почитание Победы, которое не было бы таким интенсивным, если бы люди не слышали периодического шипения «СС и НКВД – это одно и то же», «надо было сдать Ленинград», «трупами завалили» и тому подобного.

Почитая героев той войны именно как героев, а не как бессильных жертв, мы провозглашаем, что в существовании нашего народа есть смысл, что его стоило спасать, что его жизнь и будущее оплачены огромной ценой. И мы должны жить, чтобы показать, что все эти люди умерли не зря. Россия – полученный нами дар, за который заплачена огромная цена. Зильке Бигальке, может, и не будет с этим спорить – она вообще о другом. На нее не стоит реагировать с такой яростью – просто надо объяснить.

У нас тут нет милитаристского угара. И мы не собираемся завоевывать Европу. Мы глубоко чтим тех людей, благодаря страданиям, жертвам и подвигам которых мы живы. И будем чтить дальше.


Сергей Худиев
Источник: "Взгляд "