Лента: Общество

В Ставрополе нарастает скандал, связанный с именем Ильи Дмитриевича Сургучева (1881–1956), местного уроженца, прозаика, драматурга, публициста, деятеля русской эмиграции. Скандал выходит далеко за местные рамки, потому что затрагивает важную для всех нас тему допустимого и недопустимого по отношению к своей стране и ее истории.

Одни проводят «сургучевские чтения» и всячески популяризируют Илью Дмитриевича чуть ли не как лицо Cтаврополья, других это возмущает. Достоинства его художественных произведений пусть оценивают литературоведы, проблема, связанная с этим человеком, в другом.

В оккупированном нацистами Париже он оказался среди тех представителей эмиграции, которые приветствовали нападение нацистской Германии на СССР, видя в нем перспективу освобождения страны от большевизма. Он печатался в недвусмысленно нацистском «Парижском вестнике», где его заметки появлялись рядом с портретом Гитлера и статьями, восхвалявшими фашизм и национал-социализм, «достойным предшественником» которых объявлялось белое движение.

В его дневнике мы тоже находим изъявление сердечной радости по поводу начала войны «между немцами и большевиками» и одобрение нацистов как «освободителей».

Можно пытаться оправдывать такое поведение. В самом деле, перед войной, как говорится в известном фильме, «они еще не знали». Белоэмигранты могли плохо понимать, что представляет собою Гитлер: его наиболее известные злодеяния были еще впереди, а пока он мог привлекать своим решительным антикоммунизмом.

Но уже на этом этапе люди, которые не хотели обманываться, не обманывались – например, у философа Николая Бердяева, эмигранта и антикоммуниста, до войны мы уже находим весьма резкие оценки национал-социализма и его расовой доктрины.

Вторжение гитлеровцев в СССР поставило эмиграцию перед выбором – и большая часть ее отказалась поддерживать нацистов.

Тот же Бердяев писал: «В русской атмосфере было что-то тяжелое, были сторонники Гитлера и немцев. Все это очень обострилось, когда началась война против России. Вторжение немцев в русскую землю потрясло глубины моего существа. Моя Россия подверглась смертельной опасности, она могла быть расчленена и порабощена. Немцы заняли Украину и дошли до Кавказа. Поведение их в оккупированных частях России было зверское, они обращались с русскими как с низшей расой. Это слишком хорошо известно.

Было время, когда можно было думать, что немцы победят. Я все время верил в непобедимость России. Но опасность для России переживалась очень мучительно. Естественно присущий мне патриотизм достиг предельного напряжения. Я чувствовал себя слитым с успехами Красной армии. Я делил людей на желающих победы России и желающих победы Германии. Со второй категорией людей я не соглашался встречаться, я считал их изменниками. В русской среде в Париже были элементы германофильские, которые ждали от Гитлера освобождения России от большевизма. Это вызывало во мне глубокое отвращение».

Белогвардейский генерал Антон Деникин наотрез отверг все предложения нацистов о сотрудничестве. Хорошо известны его слова: «Не цепляйтесь за призрак интервенции, не верьте в крестовый поход против большевиков, ибо одновременно с подавлением коммунизма в Германии стоит вопрос не о подавлении большевизма в России, а о «восточной программе» Гитлера, который только и мечтает о захвате юга России для немецкой колонизации.

Я признаю злейшими врагами России державы, помышляющие о ее разделе. Считаю всякое иноземное нашествие с захватными целями – бедствием. И отпор врагу со стороны народа русского, Красной армии и эмиграции – их повелительным долгом».

В том же Париже в ту же эпоху жила русская монахиня мать Мария Скобцова. Она укрывала евреев, беглых военнопленных и других людей, которых преследовали нацисты, – кончилось тем, что ее схватили, она умерла в концлагере. Среди русских эмигрантов были герои, были святые, были просто порядочные люди – давайте помнить их.

Выбор Сургучева не был, таким образом, ни неизбежным, ни вынужденным. В отличие от советских военнопленных, которые могли становиться власовцами перед лицом неизбежной голодной смерти, русскому эмигранту, который в оккупированном Париже уклонился бы от работы на нацистов, ничего не грозило.

Чтобы участвовать в сопротивлении, нужно было отчаянное мужество, но вот чтобы просто не печататься в нацистских изданиях – достаточно было не быть симпатизантом Третьего рейха.

Сегодня, рассматривая трагическое прошлое с безопасного удаления, мы можем попытаться понять, где пролегала грань, разделившая белую эмиграцию на две непримиримые части. Разделение в этой среде прошло по моральному, а не политическому критерию.

И те, и другие сильно не любили большевиков и лично тов. Сталина и имели на это самые серьезные и уважительные причины. Но для одних ненависть к большевикам оправдывала абсолютно все, включая сотрудничество с явными людоедами, напавшими на Россию, для других – нет, не все.

У Деникина, Бердяева и многих других были принципы, убеждения, нравственные границы, которые они четко осознавали и через которые не собирались переступать. У Сургучева – увы, не было. Они не оправдывали предательства – он оправдывал.

И эта идеология оправдания предательства жива и сейчас. Конечно, давно нет ни Сталина, ни тем более Гитлера. Но есть мировоззрение, для которого враждебность к своему правительству оправдывает абсолютно все, не существует никаких границ, которых нельзя переходить, никаких святынь, которые являлись бы безусловными, никаких нравственных ограничений.

Это можно было бы назвать этикой инвертированного шовинизма. Если для крайнего шовиниста (каковы были те же германские национал-социалисты) преданность своему государству рассматривалась как высший, абсолютный, непререкаемый долг, ради которого можно идти на любые, сколь угодно аморальные и преступные деяния, то для шовиниста инвертированного таким абсолютным долгом является ненависть к своему государству и служение любым его врагам – до нацистов включительно.

Честный человек может быть очень сильно недоволен властями своей страны – как белоэмигранты были недовольны властями СССР. У него могут быть на это самые серьезные основания. Но есть вещи, которых он не станет делать. И это урок, который нам стоит воспринять от антифашистской части белой эмиграции.

Что же касается ее профашистской части, то это люди, выбор которых ничем нельзя оправдать и имена которых совершенно не достойны памяти и прославления.


Сергей Худиев
Источник: "Взгляд "