Лента: Общество

Дело Альфи Эванса как-то теряется на фоне громких международных конфликтов, но оно, возможно, более важно – как один из симптомов тектонического сдвига внутри цивилизации, прежде всего, западной. Однако сдвига, который, несомненно, создает сильное давление и на нас, в России.

Альфи Эванс – английский мальчик, родившийся 9 мая 2016 года, страдает какой-то формой неврологического расстройства, которую врачи затрудняются определить с точностью. После того, как он был доставлен в ливерпульский детский госпиталь Алдер Хей, в декабре 2016 года его пришлось подключить к машине для вентиляции легких, которая обеспечивает искусственное дыхание. Мальчик находится в “полу-вегетативном” состоянии, и врачи госпиталя пришли к выводу, что “в его лучших интересах прекратить вентиляцию легких”, то есть дать ему умереть.

Родители Альфи, Том и Кейт, попытались добиться отмены этого решения через суд, но проиграли. Как британский суд, так и Европейский Суд по правам человека приняли решение против них. Ребенка отключили от аппарата искусственного дыхания, но – уже сутки на момент написания этой статьи – он дышит самостоятельно. Тем временем итальянское правительство предоставило Альфи итальянское гражданство, предложило вывезти его в Италию и лечить там – но это было запрещено еще одним заседанием британского суда.

Сотрудники госпиталя, по словам отца ребёнка, намеренно лишают его питания, чтобы обеспечить ему “безболезненную смерть”.

Это напоминает относительно недавнюю историю с Чарли Кардом, и вызывает столь же глубокое недоумение. Речь не идет о нехватке ресурсов – тем более, что Альфи уже готовы забрать итальянцы. Почему бы не дать людям, которые хотят спасти ребенка, попробовать? Зачем им надо запрещать это?

Со стороны запрет на попытку спасти человеческую жизнь выглядит какой-то дикой бессмыслицей. Большинство людей – самых разных культурных и религиозных традиций – сочут тех, кто поступают таким образом, чрезвычайно дурными людьми.

Но проблема совсем не в том, что у сотрудников госпиталя или судей нет этических убеждений – они у них как раз есть, вполне четкие, продуманные, обязательные и записанные в соответствующих инструкциях. В рамках определенной идеологии они делают все как надо – это их оппоненты и критики неправы.

Две особенности современной либеральной культуры – это приоритет смерти перед жизнью и приоритет государства перед семьей. Альфи должен умереть, и попытки спасти его следует запретить, потому, что смерть – “в его лучших интересах”. Кто это решает? Медики, и их поддерживает суд. Родители против, но их мнение не является решающим.

Такое отношение к фундаментальным реальностям человеческого существования – жизни, смерти, семье – ещё недавно показалось бы (в том числе, британцам) очень странным.

Каким образом смерть может быть в лучших интересах человека? Речь не идет о смиренном принятии смерти, когда ее невозможно отвратить, и человек принимает кончину – свою или близкого – с упованием на Божий промысел и верой, что ради вечного спасения человека так лучше.

Люди, которые говорят, о том, что смерть человека может быть в “его лучших интересах”, не верят ни в какое вечное спасение и ни в какой промысел. Они исходят из того, что смерть – это полное небытие. Тезис, что в интересах человека может быть прекратить существование, выглядит странным – какие интересы могут быть у того, кто не существует? Как можно “защитить интересы” человека, прекратив самое его бытие?

Но, тем не менее, среди британских медиков, судей и широкой публики, такое мнение вполне обычно. Лучше умереть, чем страдать, жизнь – боль, так что смерть лучше.

Это утверждение приоритета смерти над жизнью продвигалось постепенно.

Первоначально оно оправдывалось ссылкой на личную свободу пациента – человек может предпочесть безболезненно умереть, а не жить в страдании. Это его жизнь, которой он имеет право распорядиться.

Однако тут мы очень быстро оказываемся в серой зоне – как понять, что решение человека было вполне добровольным? Где грань между возможностью умереть, деликатным советом этой возможностью воспользоваться, психологическим давлением – мол, достойный человек осознает свою обязанность умереть вовремя – и принуждением? Что если человек, придя в уныние, колеблется – и его могут толкнуть в ту или иную сторону?

Точно ли вытаскивать человека из петли – значит нарушать его свободу? Ведь потом большинство спасённых оказываются благодарны за то, что им не дали умереть в этот тяжёлый для них момент жизни.

Все эти неясности идеология смерти разрешает в пользу смерти. Надо не только не вытаскивать самоубийцу из петли, но и прямо побуждать людей к этому шагу, предлагая им удобную и привлекательную машину для самоубийства.

В ваших лучших интересах не жить. Но что если речь идёт о человеке, который не может выразить своей воли – как, например, в этом случае, он совсем маленький ребенок? По умолчанию предполагается, что ему лучше умереть. Кем предполагается? Кто может выразить это решение за него?

И тут мы видим другую особенность этой идеологии – отвержение жизни идет рука об руку с отвержением семьи. Кто может принимать решения за маленьких детей? При живых, и не осужденных за тяжкие преступления, не лишенных родительских прав родителях – родители, кто же еще.

Только не в рамках либеральной идеологии смерти! Судьбу ребенка будет решать государство – государственные медики, потом суд. Против воли родителей, которые протестуют, взывают к человечности – но тщетно.

Как формируется такая идеология? Она является неизбежным результатом последовательного отвержения христианства и христианской картины мира. В мире, видимом через призму Библии – а именно так мир видела вся Европа, включая, безусловно, и Британию – человеческая жизнь обладала смыслом. Она была включена в великий Божий замысел, и стоила того, чтобы быть прожитой. У людей были обязанности, определяемые Божиими заповедями – в частности, заповедью “не убий”, которая требует не только отказываться от активного причинения вреда жизни и здоровью человека (включая себя), но и деятельно заботиться об их сохранении. Вера в Бога как в Творца жизни диктовала приоритет жизни над смертью.

Как как-то заметил профессор Питер Крифт, язычник отличается от отступника, как девственник от разведенного. Люди, отвергшие Христа, теряют и тот простой нравственный инстинкт, который есть у язычников. Люди непросвещенные, и люди знавшие свет и отвергшие его, находятся в совершенно разном положении. Постхристиане – большевики, национал-социалисты, современные либералы – делают то, что вызывает и у нехристиан ужас и отвращение, причем делают не потому, что люди вообще грешны и не следуют своим идеалам – а как раз наоборот, потому что у них такие идеалы.

Конечно, медики из ливерпульского госпиталя, английский суд, европейский суд по правам человека – это не весь Запад. В защиту маленького Альфи высказывались самые разные люди – Папа Римский, итальянцы, американцы, немцы, поляки.

Но то, что нам в России продвигается как что-то превосходное и передовое, “принятое в развитых странах” – это именно культура смерти.

Это стоить иметь в виду, чтобы сказать “нет”. Нам тут и наших грехов хватает – чтобы еще заимствовать чужое зло.


СЕРГЕЙ ЛЬВОВИЧ ХУДИЕВ
Источник: "Радонеж"