Лента: Общество

Можно ли осмыслять советский этап отечественной истории как преемственный имперскому её периоду? Как оценивать современные попытки примирения белых и красных? Возможно ли примирить кого-либо в прошлом, в котором их разделила жестокая братоубийственная война, безжалостное гонение на Церковь, истребление собственного народа? Как трагедия столетней давности оборачивается фарсом и пародией в сегодняшнем дне нашего общества? Обсуждают заместитель декана философского факультета МГУ имени М.В. Ломоносова А.П. Козырев и директор радио «Радонеж» Е.К. Никифоров.

Е.Н.: – Алексей Павлович! Вы человек, привыкший все анализировать, у Вас профессия такая. Мы отмечали в прошлом году столетие революции. Мы многое проговорили на наших волнах, практически все выяснили. И хотелось бы, чтобы Вы ответили на вопрос: как отмечали столетие? Что акцентировало общество, СМИ, отдельные личности, государство, наконец? На чем были сделаны основные акценты политической памяти нашего народа в столетие революции?

А.К.: – Концепция осмысления нашей истории включает пять этапов исторического развития в их преемстве: Киевская Русь, Московская Русь, имперский период, советский период и постсоветский период. Идея такова, что все эти периоды диалектически связаны друг с другом, они представляют славные этапы Истории одной страны. Эта идея начала терпеть крах, не успев сотвориться. В 2014 г., когда на Украине происходил майдан, т. наз. «революция достоинства» (потом оказалось, что никакой революции не было, а был олигархический переворот) – стали оспаривать, что Киевская Русь – это наше наследие. Мы судорожно устанавливаем памятник Владимиру – сначала неудачная попытка установить его на Воробьевых горах, затем удачная – на Боровицком холме, как бы пытаясь постфактум присвоить себе эту часть нашей истории – и, наверное, по праву. Потому что, как мы можем отделить себя от Илариона Киевского, от его «Слова о Законе и Благодати»? Тем не менее, что-то как будто треснуло, и оказалось, что понятие «Киевская Русь» стало нещадно эксплуатироваться как реперная точка исторической памяти другим государством, которое даже думало себя назвать подобным образом. И теперь вот 2017-й год. Когда возникает вопрос: А было ли преемство между имперским периодом российской истории и т. наз. советским периодом? Т.е.17-й год был годом диалектического перехода, или это был год разрыва? И вторая идея, которая озвучивается нашей официальной политикой – это примирение нации, примирение белых и красных…

Е.Н.: – Идея очень странная. В каком смысле примиряться? Ни красные, ни белые нынешние не несут ответственности за то, что было тогда.

А.К.: – Если это примирение возможно, то тогда и возможен этот диалектический пассаж. Тогда надо сказать, что мы забыли рознь, гражданскую братоубийственную войну, гонения на Церковь…Мы не можем это забыть. И я вообще не понимаю, как можно кого-то примирить в прошлом. Как можно примирить двух братьев, один из которых ушел с Врангелем в Галлиполи и потом в Белград – а второй стал красным комиссаром, и ему даже упоминать нельзя, что у него был такой брат? Если он об этом вспомнит – его тут же отправят на расстрел.

На мой взгляд – ничего в прошлом примирить нельзя. История произошла так, как она произошла. Мы можем примириться с нашим братом здесь и сейчас, если мы поссорились – и то мы знаем, как сложно это сделать. Поэтому это примирение должно стать актом коммеморации, т.е. мы должны вспомнить то, что мы насильственно забывали, вычеркивали из нашей памяти, из нашего прошлого. Например, поставить в Крыму памятник барону Врангелю. Считаю, это давно пора сделать. Я недавно был в Иркутске на конференции, посвященной памяти Валентина Григорьевича Распутина, замечательного нашего писателя, иркутянина – и видел памятник Колчаку, который стоит в ста метрах от могилы Распутина. Так почему бы нам не поставить памятник Врангелю? Врангель – это весьма достойный генерал, который вывел русскую армию из Севастополя и спас жизни тысяч и тысяч русских людей. Достойных людей, которые остались верными воинской присяге. Уже хотя бы за это. Даже Маяковский, помните его поэму «Хорошо!»: «Мне рассказывал тихий еврей, Павел Ильич Лавут….» – описывает бегство барона Врангеля с уважением к этому человеку. Почему же мы не поставим памятник историческому лицу, человеку который, по всей вероятности, был насильственно уничтожен – отравлен агентом ГПУ во время своего краткосрочного визита в Париж? Почему мы не поставим памятник человеку, который похоронен в Русской церкви, в Белграде? Вот, такого рода примирение – я не говорю, что надо ломать и крушить те памятники, которые сейчас стоят…

Е.Н.: – Я как раз хотел сказать об этом. На мой взгляд, это не послужит примирению. А между тем, сейчас во всем мире – не только у нас, но и на Украине идет война с памятниками, против памятников. Мы же видим, что происходит на Украине – там «ленинопад». Я поддерживаю. Эти маленькие, гипсовые, покрытые золотой или серебряной краской ленины – это не памятники культуры. Это просто часть монументальной пропаганды советской эпохи. Ничего другого.

А.К.: – Мусор надо убирать.

Е.Н.: – Но с другой стороны мы убираем мусор, потом идеи, потом – и людей. Посмотри, что происходит в Штатах? Стояли великолепные памятники вождям Южной армии. Это были люди, не менее достойные, чем Врангель или Колчак. И вот сейчас толпы негров, почувствовав свою силу, сносят эти монументы! А у нас доска Маннергейму в Питере?

Е.Н.: – Очевидное безобразие. Ни в коем случае нельзя допускать таких вещей. По всей видимости, они возможны или как недоразумение, или как акт чьей-то злой воли. В данном случае, доска Маннергейму и памятник Врангелю – это не одно и то же. Маннергейм – по сути, генерал врага, напавшего на нашу страну.

А.К.: – Но он же и бывший генерал царской армии, один из самых замечательных!

Е.Н.: – Ну, давайте тогда Власову поставим. Нет-нет, все-таки памятник – это не напоминание о том, что такой человек был. Это признание определенных заслуг. Мы ставим памятник Николаю II, святому, но это не значит, что он во всем был безупречным политиком. Итог его жизни, в конце концов – плюс: он принял мученическую смерть, он стал святым.

А.К.: – Да и прославили его не как благоверного царя…

Е.Н.: – Я был в Сербии, в одном из монастырей, помнится это был монастырь Жича – это расцвет сербской монастырской культуры, 30-е годы XX века. Когда у нас были гонения на церковь, а там, в Богоспасаемом христианском государстве строились храмы и монастыри…Я видел фресковую икону святого Николая II, написанную в 1937 году. Еще до прославления его Зарубежной Церковью сербы уже рисовали Государя – мученика! В данном случае мы, ставя памятник, признаем, что итогом жизни этого человека был путь к Богу, жертва за свою нацию, за ее будушее – это не просто благие намерения, но они воплотились реальном историческом результате. Иными словами, ставя памятник, мы говорим – Аксиос!

А.К.: – Да, Аксиос! Аксиос! Аксиос!

Причем, конечно, памятник – это акт посмертной коммеморации, посмертного признания, т.е. нельзя ставить памятники живым людям, независимо от того, Герой он Советского Союза или епископ Церкви…

Е.Н.: – И вообще, это сомнительная затея. Кроме того, памятник – это дорогая вещь. Понятно, что она имеет весьма явную коммерческую составляющую. Скульпторы и архитекторы просто на них зарабатывают. Сейчас вот предложения поставить памятник тому или другому поступают непрерывно – мне епископ Тихон (Шевкунов) говорил: к нему чуть не каждый день приходят и предлагают поставить памятник.

А.К.: – Но памятник может быть и нерукотворным. Мы прекрасно помним оду Горация, которую блестяще перевел Александр Сергеевич Пушкин:

Я памятник себе воздвиг нерукотворный,
К нему не зарастет народная тропа….

Памятником может быть и художественное произведение, и произведение кинематографии. И когда мы ставим нашим святым памятники в виде фильма «Матильда», премьера которого состоялась 25 октября, в день, в который, по старому стилю, произошел штурм Зимнего – это, конечно, ляп в национальной, культурной политике.

Е.Н.: – Кстати, как Вы считаете, это ляп, недоразумение – или вызов? Очень же мало было проинвестировано проектов, которые говорили бы об этих событиях. «Матильда», фильм о Троцком, что еще?

А.К.: – Я не сторонник конспирологического развития событий: мол, кто-то где-то собрался, посидели, хорошо поговорили и решили: давайте поставим премьеру этого фильма именно в этот день, чтобы расколоть нацию, чтобы посмеяться, поиздеваться, поглумиться… Не буду строить таких чрезвычайных гипотез. Но иногда можно сделать определенное умозаключение и предположить, что было решено устроить «не взрыв, но всхлип». Отметить революцию не событием с положительным, или отрицательным коннотатом, но именно пародией. Сама пародийность современной культуры, ее «мыльность», ее сусальная сентиментальность…. Вместо трагедии давайте-ка мы соплей подпустим…Я считаю, что революцию 1917 года надо постоянно вспоминать. Но вспоминать не как праздник, а как трагедию.

Мне кажется, что это воспоминание, которому мы предавались целый год, многое открыло. Во-первых, неоднозначность. Причины революции – не в деятельности одной партии. Как Святейший говорил, они глубже. Они на глубине петровской эпохи. Накапливалась все время в нашем народе какая-то проблема. И в результате – чудовищное преступление, трагедия, как античная. Там есть какой-то перелом. Сначала все развивается спокойно, хорошо. Но как в трагедии «Царь Эдип» приходит какой-то старец и говорит: ты будешь убийцей своего отца и кровосмесителем со своей матерью. И сдергивается пелена. Что бы там ни готовилось, ни происходило подспудно – но трагедия происходит после ключевого события.

И в этом смысле в 1917 году имели место два события: первое – отречение царя и падение монархии, и второе – передача власти большевикам, которые подняли власть, лежавшую на земле – это и были ключевые события. То, что копилось, могло вылиться во что-то совершенно другое. Или вообще ни во что не вылиться. Мало ли драматических событий в судьбе любой страны, любой нации? Но это не значит, что всякая нация переживает восхождение на Голгофу, которое испытала русская нация в 1917 году. И это нельзя оправдать ничем – ни индустриализацией, ни тем, что мы построили самое гуманное, справедливое, криптохристианское социалистическое государство…

Е.Н.: – Народное…

А.К.: – Народное государство. Ничем нельзя это оправдать, потому что жертв – не только реально убитых, расстрелянных, но и убивших себя, повесившихся от горя, в результате раскулачивания, видимо – невидимо…

Е.Н.: – Вот, оправдание всегда предполагает и осуждение. «А судьи кто?» – вот что хотел бы я спросить. Как Вы, Алексей Павлович, это видите?

А.К.: – Судья один. Судья – Бог. Мы оцениваем, не можем не оценивать, но мы не можем судить в последней инстанции. Есть какие-то моменты, когда нарратив, как говорят философы, должен остановиться и перерасти в молитву. 30 октября происходит поминовение жертв сталинских репрессий. Я принимал в нем участие не первый год. В Москве его организовало Преображенское братство, в этом году они совершали поминальную молитву в 12 местах. Я был на этой молитве, читал список, нам раздавали бумажки, по 5-6 имен. И там были не только фамилии разных по национальности людей: евреи, татары, но там и профессии: сапожник, слесарь, электрик. Т.е. это не интеллектуалы, не чиновники, не какие-нибудь там банкиры. Это были люди самых обыкновенных профессий. Где-то рассказали анекдот. Или на него донесли, что он анекдот рассказал. Вот когда ты это прочитал, помолился потом – то ты не то, что примиряешься со своей историей. Но ты как бы возвышаешь ее до препоручения Богу: «Господи, такова была воля Твоя – послать нам такие испытания и провести нас через такие ямы». Так что правильнее было не античную трагедию переживать, когда мы должны выдрать себе волосы, вырвать глаза и, как Царь Эдип, нищим, в рубище пойти, куда путь лежит. Но переживать христианскую трагедию, потому что в ней есть катарсис, препоручение себя Богу. Какое-то разрешение этого конфликта в вечности. Потому что мы знаем, что история не кончается только земной жизнью. Та же революция, с точки зрения вечности – это может быть какая-то буря, девятый вал, который потом сменится штилем, океаном Божественной любви. Поэтому в данном случае отношение к истории – то, чего нам не хватает. У нас сейчас отношение к Церкви замечательное. Теология везде внедряется, открываются кафедры…

Е.Н.: – Но и сопротивление какое…

А.К.: – Но и понимание того, что есть эта молитва, которая должна завершать наше осмысление истории – завершает не в том смысле, что дальше мы не можем осмыслять, а в том, что в какой-то период надо помолиться. Надо вспомнить невинно убиенных. Надо, может быть, покаяться – не за грехи в прошлом. Я не уверен, что мы должны каяться за грехи людей, живших в 1917 году. Надо бы за свои собственные, которые могут попустить повторение подобных вещей. Если мы забудем, кто мы – будем снова напарываться на те же грабли.

Я недавно случайно прочитал один пост в интернете, где современный публицист пишет, что «Вехи», мол, сейчас неактуальны. Потому что тогда они правильно предупреждали об опасности революции, если интеллигенция отдалится от народа, его духовной жизни и пойдет своим путем. А сейчас интеллигенция у нас прекрасная, все нормально, сейчас нет таких неразрешимых противоречий. Сейчас интеллигенция конструктивно настроена на процветание, создание благополучия для своей страны. Это было где-то к столетию «Вех», в 2009 году, а потом что произошло? Болотная площадь, рецепция Майдана. Многие завидовали и жалели, почему у нас такого нет?

Многие в 17-м году говорили, книжку одну даже выпустил один товарищ, Михаил Зыгарь: «Империя должна умереть». Просто параллели проводит между теми событиями, и, допустим, арестом Ходорковского. Т.е. империя должна умереть не в 17-м году, она в 2017 –м должна умереть. Пусть она сейчас умрет. Мне кажется, параллели действительно есть, но они есть в том плане, что и в интеллигенции есть то же самое разделение. Т.е. есть «веховцы», люди, которые пытаются критически осмыслить этот революционный пыл, а есть готовые ему отдаться. Почему?

Е.Н.: – Почему империя – как кость в горле – и им, и американцам? Хотя американцы и есть империалисты первые, которые устанавливают свои правила по всему миру? Путину как величайший грех предъявляют намерения наладить экономические связи, добрососедские отношения между бывшими республиками. Я уже не говорю о Турции. «Нет, ни в коем случае, он империалист!»

А.К.: – У одного из самых либеральных русских философов, живших в Америке, Георгия Федотова, замечательного христианского публициста, была статья «Пушкин как певец империи и свободы». Этим было все сказано. Империя и свобода – это диалектическая пара понятий. Не «тюрьма народов», которая всех в равной степени гнобит, а то пространство, которое защищает эти народы и позволяет людям быть свободными от чужой власти, чужого произвола. Чужого насилия над умами, над идеями. Сегодня мы живем, правда, в другую эпоху, эпоху интернета, когда одной империи – империи политической противостоит другая – империя информационная. И непонятно, что с этим делать.

Е.Н.: – Но как они ревнуют друг друга! Эта политическая империя, мировая, она страшно боится этого интернета. Не потому, что Путин – неПутин, там единороссы какие-то, а вообще. Они страшно боятся свободы, эти либералы западные. Именно на Западе, где политические свободы были первыми. В Британии, в Америке…

А.К.: – Безусловно, сегодня Европа – это уже не та Европа, о которой говорили 50 лет назад. Старая патриархальная матушка Европа. Это достаточно жесткое политическое пространство, с определенной идеологической монотонностью. Государство, которое собирается или претендует на то, чтобы вступить в Европейский союз, должно подписываться под определенными принципами лояльности. Так, например, если вы не признаете однополые браки – то вам нечего делать в Евросоюзе. Вы должны предоставить людям возможность самостоятельно выбирать, какой тип партнерства, тип родительства они хотят реализовывать.

Е.Н.: – На Украине – страна лежит в руинах, как бы повторяя историю XVII века – а ей говорят: Нет, мы вам денег не дадим. Вы сначала проведите гей-парад, однополые браки. Введите ювенальную юстицию – а потом мы посмотрим, соответствуете ли вы стандартам или нет.

А.К.: – Иногда я сам иронически отношусь к людям, которые постоянно ассоциируют Европу с этими гендерными заморочками. Но иногда жизнь так шутит…Я поехал на новогодние каникулы в Берлин, купил билеты в «Дойче опер» на спектакль «Пророк» Мейербера. Мейербер – французский композитор еврейского происхождения, и немцы его очень любят. Не знаю, почему, но он почти нигде в мире не идет, кроме Германии. В Германии можно просмотреть весь его репертуар. «Пророк» – это опера об анабаптистах, об Иоанне Лейденском. Т.е. опера на христианский сюжет. Каково же было мое удивление, когда я увидел первую же сцену, где современный бар-ресторан, современная толпа и реклама гей-клуба на сцене! И дальше все происходило в том же духе, спектакль закончился стриптизом…

Е.Н.: – Но «Пророк» -то по-настоящему не про это совсем! Как они смогли натянуть все это?

А.К.: – Ну, не знаю. Режиссер – известный французский режиссер и писатель Оливье Пи, который открыто себя позиционирует как католик – гомосексуалист.

Е.Н.: – Как это??

А.К.: – А вот так. Бриколаж современного постмодерна позволяет все.

Раньше мы думали, что открытый гомосексуалист – это человек, который бросает вызов Церкви. Теперь он заявляет, что он католик, его интересует католическая церковь, он интересуется историей христианства, личностью Господа Иисуса Христа. Но в то же время он такой. Это потом я уже начал интересоваться, после того, как я был шокирован спектаклем. Подумал: «А это о чем? Почему?»

Я прочитал его интервью французской газете «Le monde», где он пишет, что католическая церковь не имеет права вмешиваться в дела брачных союзов. Брак – это абсолютно светское предприятие, и Церковь тут вообще не причем. А отношение Церкви к гомосексуализму – оно меняется со временем. Есть какие-то вещи, которые устарели, в том числе – и у Отцов. Человек написал массу сценариев, поставил массу спектаклей (он даже в Москве ставил, в музыкальном театре Станиславского и Немировича – Данченко). Очень востребованный режиссер. Но, тем не менее, вот такая навязчивость, когда тебе и в суп добавляют деготь, и в кашу, и в компот – и еще убеждают, что это очень полезно, это нужно для твоего здоровья – постоянно в небольших количествах, постепенно увеличивая дозу, употреблять деготь. Извините, а с какого перепугу?

Е.Н.: – Ну, потом остается бочка дегтя, иногда – ложка меда. Т.е. по всей видимости, это та самая лояльная пропаганда в Европе, проплаченная в виде грантов, высоких гонораров за постановку спектаклей, возможностей печататься, иметь доступ к топу изданий – если ты говоришь правильные с точки зрения этой европейской идеологии вещи. И когда кто-то, в данном случае – Россия заявляет: « Мы хотим – не то, что железный занавес, но хотя бы какие-то перегородки, пускай прозрачные или полупрозрачные. Чтобы к нам не все дерьмо перетекало, но какие-то отводы были. Чтобы иметь какую-то свободу дышать и думать по-своему». Нам отвечают: «Вы – империя. Вы должны умереть. Потому что вы – почти что Северная Корея». Что тут сказать? Есть актуализация; есть повторы; есть, опять-таки, традиция, идущая от Белинского, Герцена, Огарева. «Иже во святых отцы наши» – русская интеллигенция, которая тоже считала, что империя должна умереть. И предпринимала для этого все усилия, уезжая на Запад, создавая там «Колоколы», посылая денежные воспомоществования нечаевым разным – Бакунин это делал. Потом оказывалось, что подонки – ну, что поделаешь? Оплачено уже.

А.К.: – Ставка на подонков в истории, которые с чьей-то точки зрения должны делать полезную очистительную работу, быть «санитарами леса» – это тоже определенная традиция, которую мы не могли не вспомнить в год столетия революции. Возьмите фигуру Азефа. Провокатора, который работал в охранке – в спецслужбах тогдашних, и в то же время совершал теракты, покушения, участвовал в покушении на великого князя Сергея Александровича. Долгое время он не был разоблачен и играл в двух партиях. Потом, когда журналист его разоблачил – он бежал, ему удалось скрыться. Вот эта провокаторская работа, когда не только внутри себя человек расколот, но он и в реальности живет в двух ипостасях, проживает две жизни – борца с кровавым режимом и апологета этого режима, который успешно получает от него деньги на счета. Конечно, он всеми презираем. Конечно, о таком человеке никто не скажет, что он достойный, никто не пожмет ему руку, но доход он с этого, тем не менее, имеет. Вот эта азефовщина, она, к сожалению, не чужда и современной нашей интеллигенции, в определенных ее проявлениях.

Можно быть врагом кровавого режима, и в то же время с попустительства этого режима, с его молчаливого – а может быть, и не только молчаливого – согласия выставлять себя кандидатом в президенты Российской федерации.

Е.Н.: – Это кого вы имеете в виду?

А.К.: – Естественно, Ксения Анатольевна Собчак. Удивительная вещь, которую я до конца объяснить не могу.

Е.Н.: – Поясните хоть немного, пожалуйста.

А.К.: – Вот сейчас разгорелся скандал по поводу ульяновских курсантов.

Ну, «Дом-2» – это что, лучше, чем ульяновские курсанты? Человек, который вбивает в сознание нации оперу «Травиата», разросшуюся на много лет, теперь, достигнув определенного возраста, выйдя из пубертатного периода – «Мне уже 36!» – выдвигает себя кандидатом в президенты. Причем, удивительно, что это была первая кандидатура. Не то, что «Чалкин, Палкин, Малкин и Залкинд», а потом Ксения Анатольевна Собчак. А вот так – с нее началась президентская кампания. Человек, который ни в малейшей степени не проявлял себя ни политическим аналитиком, ни политическим философом, ни политическим мыслителем, ни политическим практиком. Ну, хотя бы какой-то проект общественный, благотворительность, дела милосердия… И вдруг мы узнаем – она готова стать нашим президентом! Матерью Нации! Новой Екатериной Великой! Это не чудовищно, даже не смешно. Это, как говорит современная молодежь, – прикольно.

Е.Н.: – Вот она это и показала в этой своей акции, инсталляции – помните, купила в софринском магазине церковное облачение, приклеила бороду и стала у каких-то дверей XVII века, похожих на царские врата и написала: «Поп Ксений»? Откровенно….

А.К.: – Ну, один человек, который был у нее в избирательном штабе – не знаю, остался он там сейчас или нет – Белковский заявлял: «Мы уничтожим Православную Церковь как институт. Вместо Православной Церкви будет Независимое Содружество Приходов». Но это же та самая идея, с которой пришли большевики – уничтожить Церковь, потому что это духовная власть! Нельзя, чтобы в стране было две власти. Власть должна быть одна, большевистская. Поэтому большевики, придя к власти, занялись сразу же уничтожением Церкви. Декреты об отделении Церкви от Государства и школы от Церкви – были среди первых постановлений советского правительства, буквально через пару месяцев после взятия власти. И когда я слышу, что некий политик – неважно, в юбке или в штанах, начинает свою политическую программу с идеи уничтожить церковь – я понимаю, под кого он стилизуется, на кого он намекает. Это духовный большевизм, и ничто иное. Меня удивляет попущение таких программ в стране, где, по идее, сегодня есть свобода…

Е.Н.: – Это явное злоупотребление свободой. Никто не ожидал такой наглости, дерзости! Что можно так злоупотреблять свободой в нашей стране.

Закрывать, связывать народ, наверное, было бы неправильно. А как поступать? У нас нет иммунитета против этих выходок.

А.К.: – Да, действительно, у нас нет иммунитета перед той империей цифровой культуры, глобального интернет – пространства…СМИ – ну, они вторичные, они карлики, которые увиваются вокруг этого пространства, что-то находят в нем, вытягивают и делают из ерунды громадный информационный факт. О котором будут говорить неделями.

Е.Н.: – Фейковые новости, как сказал Дональд Трамп.

А.К.: – Опять-таки, где появился клип «Пусси райот»? То, что клип появился в интернете – это и было самим фактом состоявшегося хулиганства или как они выражались – перформанса.

Мы живем сегодня в глобальном мире, где то, что происходит – оно происходит не в жизни нашей, а в цифровом событии. Что мы делаем, когда отправляемся в театр, встречаемся с друзьями, женимся? Мы фотографируемся и, прежде всего, выкладываем фото в сети. Т.е. пока мы не выложили в социальных сетях и не собрали энного количества лайков – событие не состоялось.

Е.Н.: – Вот с курсантами – как Вы оцениваете то, что произошло?

А.К.: – Абсолютно то же самое. Пародия на пародию на пародию. У Дюрренматта есть роман «Наблюдение за наблюдателем за наблюдающим». В каком-то смысле это то же самое, просто не сразу просекли.

Сначала было сообщение в СМИ, что курсанты военного училища сняли эротический клип. Потом оказалось, что не военного, а гражданского летного училища. Потом – что не сняли, а поиграли в подражание английским военнослужащим, которые в свою очередь спародировали какой-то идиотский клип, где обнаженные красотки с перфораторами долбят асфальт. В результате мы получаем такую вот цепочку: ну, если пародия – ладно, ничего. Мы-то думали, что ребята там пропагандируют однополые отношения. Что они внаглую решили бунтовать против своего начальства. А они просто решили пародировать. Ха-ха-ха, как смешно! Как здорово они пародируют! И из возмущения, из негодования сразу эта эмоция переросла, чуть ли не в восхищение этими ребятами. Десять тысяч подписей за то, чтобы их не отчислять из училища. Кто-то сразу стал писать комментарии, «Как здорово!», «Как классно!», «Наши лучше, чем англичане!» и т.д. Раньше бы сказали: «Высечь – и дело с концом, пусть учатся дальше!» Я не знаю, как к ним отнестись, потому что эти ребята – 17-летние – заложники цифровой культуры. Что есть в их жизни? В их жизни есть ю-тюб. Где они видят красивую жизнь. Воображение должно работать так, чтобы жизнь превращать в клип, в перформанс. Более взрослые выпускники Академии ФСБ на «Гелендвагене» – это то же самое. Им, может быть, и не нужны сами по себе эти гелендвагены, они, может быть, и не мечтают о красивой жизни на дорогих машинах. Им надо создать картинку. Создать информационный продукт. Прославиться там. Набрать такое-то количество лайков, миллионы просмотров. Надо сказать, что ульяновским курсантам это удалось блестяще, я думаю, они за день стали чемпионами российского интернета. И в этом цель жизни, смысл жизни. Это задача самореализации.

Е.Н.: – Но, опять же, возвращаясь к античности, это же слава Герострата!

А.К.: – Сейчас такси нельзя взять просто так. Сперва – проголосовать за водителя, а водитель голосует за тебя. Сколько у тебя баллов как у пассажира, сколько баллов у водителя, который стольких-то людей довез.

Поразительно, что в этих популярных приложениях в интернете «Закажи такси», никто не гарантирует, что водитель тебя довезет до места. Он может просто угробить тебя, может не довести до места! Никто за тебя не отвечает. Будущий штурман гражданской авиации может долететь, может – не долететь. Потому что он мало или вообще не спал, работает на каком-то лоукостере – это тоже «эконом»-такси. Самолет летает туда-обратно по несколько рейсов в сутки. Вот и курсанты мало спят. Не потому, что они много работают, а потому что они всю ночь клипы смотрят. Они потом за штурвал сядут – не важно, чего – такси или самолета. Ну, и что вы хотите? Да, можете не долететь. Но вы же «эконом» заказывали!

Сейчас предлагаются новые формы аскезы. Вот, мы, православные люди, считаем: поститься надо, от мяса отказываться… А, может, на пост отказаться от интернета? А может быть, тех, кто совершает важные, граждански ответственные дела – например, учатся водить самолеты – может, отрубить им этот самый интернет? Пусть без интернета поживут годик, поучатся, книжки почитают в свободное время …

Е.Н.: – Но там же привыкаемость невероятная! Зависимость от интернета сумасшедшая….

А.К.: – Но есть возможность жить, идучи по течению: клипы снимать, делать все, что угодно, если ты занимаешься не такой ответственной работой. Просто если ты хочешь чему-то научиться, если хочешь кем-то стать – а гражданская авиация – это предел мечтаний для многих молодых ребят. Это достойная высокооплачиваемая работа. Связанная с заграничными поездками, вылетами в разные страны. С хорошей перспективой. Если ты хочешь стать элитой в чем-то – может, действительно – нужны ограничения? Аскеза нужна?

Е.Н.: – Как решается этот вопрос за границей? Эта проблема – она же везде есть. Но там, как мне кажется, большая сословность, сохранившаяся, например, в Британии. Там общество очень жестко разделено на элиту и всех остальных. Смотрели сериал «Аббатство Даунтон»? Там люди четко осознавали свою отделенность элиты от остальных – и в то же время встроенность в это иерархическое общество. Одни получают высшее – в прямом смысле – образование, заканчивая очень дорогие институты: Оксфорд, Кембридж. Другие – даже школы другие заканчивают, какую-то началку. А зачем? Крутить гайку, денег на пиво вполне достаточно. Англичане, особенно на курортах, чудовищно упиваются, в сто раз хуже, чем русские. Это скотство какое-то, совершенно…Как здесь быть с нашим обществом? Мы же в элиту весь народ не превратим!

А.К.: – Я думаю, что никто не отменял того, что говорили Константин Леонтьев, Питирим Сорокин, Николай Бердяев. Неравенство-то есть. И оно должно быть. Есть сословность, есть иерархия. Но оно не должно быть родовым, не отличаться знатностью. Есть неравенство способностей, неравенство усилий, неравенство результатов. У моего друга, живущего в Голландии, сын поступил в Оксфорд. Там обучение стоит 75 тысяч фунтов стерлингов за бакалаврский цикл обучения. Если раньше правительство Голландии давало кредит и эти деньги прощало через какое-то время, если человек хорошо окончил институт – то теперь нет. Бери кредит и изволь сам эти денежки вернуть. Это элитарное образование доступно не только англичанам. Туда приезжают жители других стран: японцы, китайцы, корейцы. Учеба там действительно лучшая, там предлагается с одной стороны – закрытая, с другой стороны – очень удобная для занятий наукой жизнь, где ты не должен задумываться о стирке своего белья, приготовлении еды – это все возьмет на себя кампус. Но ты должен учиться и показать результат. Если ты результат не покажешь – ты потом эти деньги не вернешь. Но мы предлагаем – по сути, вся наша система образования – уничтожение элитарного образования. Ведущие университеты (МГУ, ВШЭ и другие) превращаются в массовые. Это предусмотрено нашей реформой образования (переход на Болонскую систему: бакалавр, магистр). Наши ведущие университеты пытаются этому противостоять, что-то предпринимают, чтобы отличаться от университетов средней руки.
К сожалению, наша нынешняя система образования делает образование массовым, уничтожает элитарность культуры, где были бы невозможны вот такие клипы ульяновских курсантов. У ребят просто времени не осталось бы, чтобы придумать и осуществить что-то такое. Они бы спали без задних ног.

Е.Н.: – Мне очень понравился образ, который предложил недавно Святейший Патриарх Кирилл, когда он разбирал эту революционную триаду: свобода, равенство, братство. Говорил, что это противоречиво, свобода и равенство – это противоположные, противоречащие друг другу понятия. «Свобода – это цветущий луг, на котором есть и мелкая травка, и кустики, и прекрасные цветы, и.т.д. Но если мы к этой свободе подойдем с позиции равенства – это будет газон. Где все будет чистенькое, маленькое, невыразительное и бесплодное, тем самым. Ну, разве что играть в крикет на этих полях для гольфа». Очень хороший образ. Триада лжива, и вся революционная трескотня основана на этой триаде. Она симпатична, но на самом деле это глубоко ложное понятие.

А.К.: – По-разному можно понимать равенство. Можно понимать как равенство возможностей, которые предоставляются человеку. Но природные способности, усердие – они делают людей неравными. И надо признать это, если человек своими усилиями, своими стараниями достиг превосходства в профессиональной сфере, например, если он не украл, не паразитировал, не занимался плагиатом в науке, а своим усердием достиг блестящих результатов. Как, например, академик А.А.Зализняк, недавно ушедший из жизни, блестящий филолог, первооткрыватель псковских и новгородских берестяных грамот, их расшифровщик – то надо сказать: «Спаси, Господи, что есть такие люди. Что Ты посылаешь миру таких талантливых и трудолюбивых». Какое может быть тут равенство? Это неравенство по гамбургскому счету. Культура всегда основана на том, что есть некая средняя норма в этой культуре, но есть и эталонные образцы, на которые нужно равняться, к которым нужно стремиться. И должны быть в гражданском обществе такие очаги, такие центры, которые воспитывают элиту. Причем не просто в качестве пиара, рекламного щита, какой-то «миссии», которая в буклетах печатается. А в том, как создается это воспитание. Когда создается самосознание, гордость у человека: «Да, я сумел, я пробился, я достиг этого. И поэтому я ответственен, мне не все позволено».

Е.Н.: – Как построить систему образования, чтобы она давала высшие плоды?

А.К.: – Мы, когда учились в Московском университете в 80-е годы – мы гордились этим. Мы боялись в кабинет заведующего кафедрой войти. Мы на профессора смотрели снизу вверх и долго готовились, чтобы обратиться просто с вопросом. Потому что для нас профессор, автор книг был каким-то небожителем. А сегодня студент может матом спокойно послать в лифте. В буфете, когда ты делаешь замечание – огрызнуться.

Е.Н.: -Такое бывает? В МГУ?

А.К.: – Бывает. И не то еще бывает. Потому что в МГУ учатся такие же, которые клипы снимают. Кто-то поступил на платной основе, где-то не потянул, там…Да и блестящие результаты по ЕГЭ еще не гарантируют от хамства, душевной распущенности. Тем более, что сегодня глобальная империя интернета предъявляет это нам как моду. Даже не моду, а единственный императив поведения. Ты должен быть раскован, ты должен быть похож на этих монстров в стрингах в интернетовских клипах. Поэтому если человек другой – ему даже неудобно. Он начинает внутренне стесняться: как это я не похожу на этот эталон?

И поэтому, сегодня мы, вместе с этой свободой и раскованностью среди наших студентов, получили недостаток гордости, ответственности за то, что ты делаешь. Это касается не только военных летчиков, а еще и юристов, экономистов. Когда один юноша говорит другому: «Мне папа обещал работу с хорошей коррупционной перспективой».

Е.Н.: -Так это начинается очень рано, буквально – с пеленок. Когда родители маниакально боятся, что дети у них будут закомплексованы. И борются с комплексами. А ведь вся культура состоит из запретов и ограничений. Когда мы знаем, что неполезно и нехорошо это, а хорошо вот то.

А.К.: – Аристотель говорил в «Поэтике», что культура строится на подражании, на мимесисе. Культура подражательна. Мы должны об этом помнить, когда выстраиваем какие-то стратегии.

Е.Н.: – Мы здесь, на «Радонеже», стараемся предлагать образцы высокой культуры. Я надеюсь, наши слушатели потому нас и слушают. Потому что они хотят слушать высокое, умное и замечательное. Вот сегодня умнющую беседу нам предложил Алексей Павлович Козырев, заместитель декана философского факультета МГУ. Спасибо Вам!

А.К.: – Спасибо Вам и Вашим замечательным слушателям. Я всегда очень люблю общаться со слушателями радиостанции «Радонеж».

Е.Н.: – Храни Господь!

А.К.: – Спаси, Господи!


Источник: "Радонеж "