Лента: Общество

Главного народного медиа-персонажа весны зовут Дарья Шурыгина. У неё сейчас топовые показатели цитируемости в блогосфере, про неё рисуют мемы, её тексты кладут на музыку, собирающую миллионы зрителей в интернете. О ней беседуют таксисты с пассажирами и студенты в парках.

Для тех, кто пропустил: Д. Шурыгина — 16-летняя школьница, выступившая в телепередаче «Пусть говорят» с историей глупой и простой. Как сходила на праздник, как напилась и как с её невменяемым телом вступил в отношения участник празднования постарше, уехавший в итоге отбывать срок.

Дарья в телевизоре, интернет спорит о разделении ответственности между «не веди себя как шлюха» и «не веди себя как животное», идёт накрутка нездорового, но яркого юморка.

С неделю назад у Дарьи появился коллективный конкурент. По блогосфере лесным пожаром прокатился видеоотчёт о встрече московских лесбо-сепаратисток, собравшихся уехать от гнёта патриархата и обсуждающих, как они поставят в заброшенном селе турбину, обзаведутся сторожевыми собаками, будут варить варенье и зарабатывать по интернету. Мужланская часть рунета в восторге, значительная часть женской — тоже. Если участницы совещания добредут до передачи Малахова — они безусловно пополнят звёздный состав весны.

Штука в том, что всё это происходит на фоне явления, которое пока не озвучено официально, но достаточно открыто обсуждается работниками отрасли.

Аудитория телевизионных политических ток-шоу в России (тех самых, прайм-таймовых, полуторачасовых, про Украину, Трампа, Европу и вновь Украину) падает
Этой тенденции, конечно, можно придумать массу объяснений (позади «украинский пик» интереса, позади «сирийский пик» и «пик Трампа»). Но бесстрастный счётчик Youtube, подсчитывающий просмотры главного политшоу страны, сообщает нам: единственный ролик, набравший за миллион просмотров за последний год, озаглавлен «Жириновский о жизни проституток: до слёз» (среднее число просмотров роликов данного шоу — втрое-впятеро меньше).

Недавнее исследование, прошедшее малозамеченным, называет со слов опрошенных следующие причины кризиса жанра:

— ничего, кроме клишированных оценок,

— одни и те же лица переходят из телестудии в телестудию,

— заранее ясно, кто что скажет, кого будут закрикивать, на чем сорвутся в крик,

— не происходит прироста информации, только эмоции,

— ведущий ничего к этому не добавляет,

— вне зависимости от контента, ощущение опустошения».

Перед нами замкнутое пространство, в котором ссорятся и «выдают эмоции», время от времени набивая друг другу лица и кидаясь стаканами, одни и те же персонажи, однообразно ругающиеся по одним и тем же, никак не развиваемым темам
Кто сказал «Дом два?»

Преимущества «скандалов бытовой жизни» перед всем этим элитным домом два очевидны. Во-первых, там лица новые и темы внезапные (либо «социально близкие»). А во-вторых и в-главных — темы эти, при всей своей бытовушности, в состоянии как-то развиваться. Потому что судьба изнасилованной школьницы может сложиться по-разному, и довольно интересно, как беглые лесбо-москвички будут чинить турбину и отпугивать лис.

А вот телеимперцы, телелибералы, телеукры, телеполяки, телеписатели и телеамериканцы останутся теми же и там же, и будут говорить то же.

Но главное — в том, что политшоу, заменяющие стране «массовое политическое сознание», играют у нас ровно на том же эмоциональном и, я бы даже сказал, «гендерном» поле, что и уделывающие их по просмотрам скандалы-интриги.

По грубому, но ёмкому выражению сетевого публициста Р. Карманова, «наши СМИ — включая государственные топовые — обабиваются в самом худшем смысле этого слова. Когда полушёпот «слышь а знаешь что манька про дуньку сказала, да ты чё, а она ей чё?» возводится и оформляется в инфоповод и основу повестки дня. Вот это вот муторно-невнятное «давай обсудим какие у нас отношения, только никакой конкретики» у нас выводится на гос.уровень, даже уровень страны — и результат в части реакции тот же — тоскливая рвота и безысходность».

При этом праймовое медиапространство напрочь лишено такой сугубо «мужской» составляющей, как проектность.

Политика ведь в действительном смысле — это прикладная футурология, а вовсе не пафос лозунгов и летящие стаканы. Однако проблемы сверхмегаполисов, станкостроения, «национализации» сельского хозяйства, развития транспортной политики, космоса, обороны, демографии и создания будущих рабочих мест — не только глубоко маргинальны по отношению к «что там сказал Трамп/Порошенко», — но и вообще не воспринимаются в упор как проблемы центральными как бы органами массового сознания страны.

По сути всё это — ни много ни мало маргинализация будущего. Тотальный уход в текущую склоку, отказ от обсуждения и разъяснения больших сюжетов, в которых мы живём.

Отсюда — неизбежное соскальзывание внимания граждан к сюжетам пусть маленьким, но по крайней мере живым и шевелящимся. С началом и концом.

Это не только наша проблема, конечно — хотя у нас она выражена, пожалуй, сильнее, чем в большинстве держав. Планета, зависшая в нынешнем политическом безвременье и неясности, беременна проектностью так же, как сто лет назад революцией. Но условный «мировой медиакласс» старательно избегает проектного мышления и массовых обсуждений.

Мировой медиакласс — и наш как часть его — вышел из эпохи «конца истории», когда за будущее принимались исключительно новые айфоны и установление демократий с правами меньшинств. В этом «конце истории» было маргинализировано не только собственно будущее, но и те области настоящего, из которых оно, будущее, растёт. А отданное на откуп маргиналам — будущее как отрасль действительно деградировало. Обсуждение будущего съёжилось до сектантства, до ожидателей апокалипсисов и внезапных мировых войн нанороботов, до пандоцентричных эко-истерий. Словом — стало тождественно «страху перед грядущими угрозами», профессиональному паникёрству.

В итоге сегодня, например, российское государство постоянно обвиняют в «молчании по насущным темам». Хотя государство не специально молчит — в некоторых случаях оно буквально «корчится безъязыкое», просто не имея инструмента донесения своего видения до собственных граждан. Ведь во рту у него торчит кляп склочно-скандалистского кухонного медиакласса, доставшегося от эпохи «инфотейнмента».

А во что вырождается в России «инфотейнмент», предоставленный самому себе — мы уже знаем.

Мы всё это видели не так уж много лет назад, когда развлекательно-скандалистская медиатусовка поголовно, за редкими исключениями — превратилась в коллективного пропагандиста смуты.

Нет оснований полагать, что она изменилась и поумнела.

Рано или поздно ей всё равно потребуется гормональная терапия, отказ от блёсток и операция по пришиванию «мужской повестки».

Но прописать всё это медиа-пространству сможет только государство — и хорошо бы ему не слишком опоздать.


Виктор Мараховский
Источник: "УМ+"