Лента: Общество

Мы говорили с коллегами-писателями об успехе, о пути к славе. И сходились во мнении, что успех, слава – совокупность многих факторов, и масштаб личности среди них – отнюдь не главный. Удивительно, но разговор этот произошёл в день, когда на 94-м году жизни скончался великий человек – математик, публицист Игорь Ростиславович Шафаревич. Человек-вектор, человек-глыба.

И при всём его несомненном размахе человек, чья слава и на десятую долю не совпала с его масштабом. Это особенно заметно в часы, дни после его смерти. Мы видим редкие эпитафии в СМИ. Мы наверняка не услышим их по телевизору. Так, редкие отклики редких людей на смерть по-настоящему великого человека.

Однако чем измерить это величие? Уж точно не успехом, который, по выражению Достоевского, слишком много значит между людьми. Вечером мы беседовали уже с людьми кино о национальной идее.

Я сказал о смерти Игоря Шафаревича. Мало кто понял, о ком идёт речь, хотя собрались люди далеко не глупые; они легко оперировали названиями книг, именами
Да, в случае Шафаревича поражает несоответствие личности и признания. Умер человек колоссального ума, для кого-то гений, а он незнаком многим в стране, из которой, в отличие от многих, никогда не уезжал, за естество и идентификацию которой боролся до последних своих дней. Наверное, такое возможно лишь тогда, когда личность, намеренно замалчивая, окружают мороком.

Три столпа диссидентской мысли – Андрей Сахаров, Александр Солженицын, Игорь Шафаревич. Сахаров стал либеральным светочем. Солженицын был выслан на Запад и стал одним из главных таранов советского режима, а когда вернулся, хоть и во многом не будучи понят, уже при жизни обрёл статус последнего великого писателя земли русской.

Шафаревич никуда не уезжал.

Он оставался и долбился о стенки консервной банки изнутри. И это, на самом деле, лишний раз демонстрирует, как сложно не выбирать из двух навязываемых вариантов, а искать свой, третий, путь
Первыми публицистическими работами, которые я прочёл у Шафаревича, были «Социализм», «Обособление или сближение» и, конечно, «Есть ли у России будущее?» – те, которые вышли в легендарном сборнике «Из-под глыб». Говоря о нём, вспоминают чаще всего статьи Солженицына, но тексты Шафаревича имели там первостепенное значение.

А дальше, конечно, была легендарная «Русофобия» – труд, во многом перечеркнувший дальнейшую судьбу Игоря Ростиславовича. Это был вопль, это был стон о судьбе русского народа, но в книге этой, распространявшейся, само собой, через самиздат, был и другой народ – «малый». Шафаревич заимствовал данный термин у француза Огюстена Кошена, и касался он главным образом еврейского вопроса.

Тема сложная, болезненная даже сейчас, а тогда поистине убийственная, взрывная и даже экстремистская. Неслучайно затем у Шафаревича вышла книга с провокационным названием «Записки русского экстремиста»
Но была сила, была честь в том, что кто-то в принципе осмелился заговорить об этом. Позднее Шафаревича обвинили в недобросовестной работе с фактами и даже в конспирологии. Действительно, спорных моментов в его работах хватало. Однако верно и то, что те, кто так любит размышлять о жидомасонских заговорах, протоколах сионских мудрецов и прочей антисемитской ерунде, часто не знает работ именно Шафаревича.

Ведь, несмотря на зачастую спорные и даже сомнительные оценки, он, безусловно, был человеком академичным. Достаточно казать, что Игорь Ростиславович – выдающийся математик с, действительно, мировым именем. Его труды по алгебре, теории чисел и алгебраической геометрии фундаментальны. Глыбу его академического веса по большей части не пошатнули ни репрессии, ни поклёпы. Национальная Академия Наук США потребовала от Шафаревича покинуть её в 1992 году за «Русофобию», но он сделал это лишь в 2003 году – сам, в знак протеста против бомбардировок Ирака.

И зачастую то, что Игорь Ростиславович писал в своих публицистических работах, рассматривалось и анализировалось им с точки зрения строгого математического подхода. В них хватало здравых, разумных зёрен. Главное, из которых – первичность не государства, а народа, их единство

Ведь, конечно, говоря о «большом» и «малом» народах, Шафаревич писал не о русских и евреях, а о более глобальных, общих вещах, противопоставлениях, смыслах
Собственно, в стране всё побеждающего, но так и не победившего коммунизма, это уже попадало под категорию диссидентства. А Шафаревич снова и снова доказывал провальность социалистического пути. И его логично постарались окутать тьмой, отцепили от всех должностей, от всех сфер и буквально травили, чтобы заставить пасть под пятой режима. Но он выдержал.

Несомненно, был соблазн идти по второму – западническому – пути: стать тараном для советского замка, добавив либерально-демократического напора. Соблазн этот отливал чеканным звоном. Но Шафаревич с предельной точностью диагностировал ошибочность и этого пути. Его работа «Две дороги – к одному обрыву» припечатала и либеральный, и коммунистический путь.

По сути, именно Шафаревич сформулировал то, что понимали простые люди, но не решались сказать мыслители. Его не замечали не просто либералы или коммунисты, а обособленные элиты как таковые, два. Шафаревич слишком часто апеллировал к простому человеку, подтягивая его к вершинам, беспокоя тех, кто уже находился там
Но по тому самому третьему пути, о котором во все времена, а сейчас особенно, говорили в России, Игорь Ростиславович направил одним из первых. Он сам всё время, со своей первой статьи, шёл по нему, не шарахаясь и не отклоняясь, а сохраняя верность выбранным идеалам и основательную цельность позиции. Шафаревич задал вектор, по которому сейчас в прорывные моменты истории старается идти российское государство. Это путь народный, путь правды, понимаемой в исконно русской традиции, как истина и справедливость.

Но это не карикатурно-народническая линия с яркими отблесками национализма, а здоровая тенденция к защите интересов каждого человека и народа в целом зачастую во вред общегосударственным интересам. Ведь чем стало возвращение Крыма как не восстановлением народной справедливости вопреки рациональному государственному интересу?

Однако и воссоединение Севастополя и Крыма с Россией, несмотря на всю энергию и смыслы, не сделало это понимание выкристаллизованным.

Всё равно есть и плодится то, против чего бился Шафаревич – государство в государстве, замкнутость и элитарность класса, не понимающего и не принимающего народ
Во многом от того незаметной проходит кончина Игоря Ростиславовича. Дело его по-прежнему скрыто во тьме.

Но, возможно, как это часто бывает с людьми значимыми (может быть, даже с гениями), особенно русскими гениями, понимание их роли, их уроков приходит позже, в самый переломный момент истории; тогда прежние скрытые мессиджи, смыслы разгораются и уже не гаснут. Тьма расступается, шелуха спадает (в том числе и та, которую создал сам автор).

Это самая тщательная проверка временем, когда индикатор zeitgeist определяет действительно главное, важное. Есть уверенность, что труды Игоря Шафаревича эту проверку легко, впервые легко, пройдут.


Платон Беседин
Источник: "УМ+"