Лента: Общество

Вас, вероятно, удивило бы, если в ответ на: «А кем ты, мальчик, хочешь стать, когда вырастешь?», вы бы услышали : «Я, дяденька, хочу быть диссидентом!»

А между тем, диссидентство давно уже стало профессией, и профессия эта, в некоторых особо либеральных менталитетах по степени престижности превзошла даже некогда завидную, но нелёгкую долю космонавтов.

И надёжно, и не пыльно: никаких вам трагических усилий, ежеминутных воздержаний и изнуряющих тренировок, до мрачной тошноты.

Сиди себе в тепле, складывай буковки в словечки, а словечки в столбики, ходи на нужные тусовки, посещай митинги, с распечатанной на принтере очередной великой идеей публичного разоблачения : «Путин, уйди!», «Путин, введи!», «Путин, отдай, верни, назнaчь, сними!..»

«РПЦ! Налоги в казну! Руки прочь от Исаакия!» (а так же, от Аарония, Аввакумия, Валаамия — далее, по алфавиту, от Авраама, Сарры и всех остальных — …РПЦ прочь отовсюду и Библию на стол !)

Вообще говоря, неважно, чего вы требуете, главное — чтоб против властей — заметьте, любых властей… Борьба с властями — основа диссидентства
Здесь любопытен другой нюанс, я бы сказала «эволюционный».

Само по себе диссидентство стало невероятно престижным «брендом» в советские семидесятые, когда в заматерелой демагогии брежневского застоя, диссидентами в умах были все, а на деле — избранные, среди которых, кроме обычных маргиналов, мятущихся в муках, куда податься, лишь бы выдаться из толпы, вполне закономерно оказалось и много действительно умных и талантливых людей.

С начала семидесятых и почти до перестройки, некое разумное и достойное диссидентство было неизбежно и необходимо, учитывая затоптавшeeся на месте тогдашнее лицемерие и бревноязычие, которые так хладнокровно, привычно и настырно отстаивали давно потерявшие смысл и набившие оскомину в мозгах речёвки, ставшие анекдотами.

Вот среди этих, немногочисленных, подлинно талантливых людей, впоследствии с блеском прошедших свой творческий путь и, вполне резонно умеривших свой диссидентский пыл, вместе со всеобщей эволюцией событий, затерялись и те, которые составляют остов мнимого диссидентства сегодня.

Творческий взлёт, полёт и «вылет» многих «товарищей» из этой последней категории мне довелось наблюдать лично, в обычном жизненном процессе. Достаточно любопытно отметить, как появились и постепенно мутировали в самостоятельный подвид эти «потомственные диссиденты»
В отличие от тогдашних, настоящих, эти, растущие в атмосфере негласного одобрения и восхищения престижным статусом диссидентствa, пьянённые экзотикой беcшабашной «смелости» и тайного уважения к его авторитетам, сами практиковали эдакую непыльную «фигу в кармане», изо всех сил уверяя себя и других в реальной «опасности», которой и они тоже подвергались, толкаясь среди взрослых приятелей, полу-знакомых с полу-диссидентами, в прокуренных диссидентской мудростью квартирах и переписывая в ночи стихи из «Доктора Живаго» в тайный блокнот…

У нас в компании тоже была такая рвущаяся «к свободе» девушка, надрывно декламировавшая свою готовность «работать хоть посудомойкой в любой свободной западной стране», лишь бы иметь возможность читать после работы любые, запрещённые в Союзе книги.

Девушка вызывала скрытые улыбки всей компании. Во-первых, потому что, кроме чрезмерной экзальтированности, была хорошо известна своей безудержной любовью к шмоткам, а читала вообще крайне редко. Во-вторых, потому что все мы тогда уже читали в буквальном смысле, что угодно, вполне себе свободно, ничего не скрывая : бродил по рукам и Пастернак, и Чонкин, и даже «Последнее танго в Париже» Роберта Алле во французском переводе — скука смертная, кстати сказать.

Совсем не лишним будет уточнить, что в период позднего семидесятья, все давным-давно читали, что хотели, не заморачиваясь никакими «преследованиями», и только этим будущим «потомственным диссидентам» страстно желалось удержать тающий на глазах ореол подпольных чтецов-великомучеников.

Кроме экзальтированных девушек, были суровые юноши, твёрдо верящие в неповторимость собственных талантов, непогрешимость собственных суждений и непререкаемость своего великого будущего, в качестве высочайших интеллектуалов, обрамлённых величайшими идеалами советского диссидентства
Что интересно, все поголовно эти юноши и девушки, снующие среди «маститых», в повседневности имели очень хорошие отношения с презираемыми властями, получали великолепные комсомольские характеристики, поступали в престижные ВУЗы, шли в аспирантуры и оттуда, с добытыми степенями, разбредались по престижным учреждениям, делать не менее престижные карьеры.

Они пописывали разной величины стишата, вымученные эссе ни о чём и хвалебные предисловия в сборники друг друга, твёрдо пребывая в абсолютной уверенности, что только им даны талант и право отличать рифмовку от настоящей поэзии, мысль от шелухи и стиль от блудословия.

Иными словами, они так откровенно и безоговорочно «засчитали» себя во всех отношениях интеллектуальной «элитой» общества, что любое выраженное на этот счёт сомнение было эквивалентно «проискам завистливого совка застоявшейся брежневской эпохи»
Пик их «взаимной» славы и триумфальной активности пришёлся на перестройку, когда в кратчайшие сроки, не дав опомниться потрясённой публике, разверзлись все подряд бездны и небеса, пали скрепы «совковой цензуры», и на опешившего обывателя хлынул мутный поток информации, идея самого существования которой ранее былa доступнa лишь избранным в клан престижного и уважаемого диссидентства.

Вот на гребне этого потока, практичные девушки и суровые юноши «старейших интеллектуальных корней» и ринулись, наконец, завоёвывать свой звёздный час в крушащемся на глазах мирe.

Чего никто из них никоим образом не мог предугадать, при всей потомственной практичности и опыте выживания с фигой в кармане, так это того, что слишком резкие и массивные сенсации вызoвyт у публики пресыщение и достаточно скоро лишат своих авторов и интереса, и нимба, и даже доверия.

А кроме сёрфинга на скандалах перестройки – на непримиримых разоблачениях, публичных вскрытиях покойников топором и безудержных обличениях ушедших и настоящих деятелей истории, — как выяснилось, потомственное «совковое» диссидентство почти ничего не умеет
Когда-то пропечатанных и прохваленных во взаимных рецензиях стишат, мутных эссе и перетоптанных скукой рассказиков в «журнальных залах», прочитанных горсткой соратников, оказалось недостаточно, чтобы удержаться на твёрдой почве, после отхлынувшей волны, и сохранить и внимание публики, и свой авторитет…

Пришла и прошла перестройка, всё полиняло, их паровоз вперёд ушёл, а они остались с потёртыми чемоданами и чувством несправедливости: они ведь так честно не сомневались, что пропуск класса «люкс» на публичное обожание выдаётся пожизненно и переподтверждению квалификации не подлежит.

Тогда и взошла Обида, на дрожжах жгучей неудовлетворённости… Поначалу, невнятная и глухая, быстро раздуваемая жаром несбывшихся страстей.

Застарелое умение складывать буквы в слова и слова в столбики, согласно конъюнктуре, снова пригодилось и пошли формулировки: y них опять «отняли всё» ; oни «поверили в свободу, ведомую перестройкой», но сбитую с пути в прямом полёте тёмными силами, вновь захватившими народный разум. Вывод про «народ не тот, а рабы — не мы » тоже пригодился снова
Установившиеся после перестройки порядки в стране, давали полную уверенность, что «бренд» на диссидентство снова станет престижным, экзотичным, ореольным. Но главное, при мощной и уже официальной поддержке всей «заграницы» — ещё более непыльным, чем прежде!

Осторожная фига в кармане времён брежневского благодушия теперь могла быть безболезненно вытащена «на свет и звук» анти-путинского протестного движения и вознесена над белоленточным поголовьем, в качестве символа новой борьбы.

А сами они, категорически обособившись от всех не протестующих, а элементарно работающих на какое-никакое, но благо «этой страны», снова зачислили себя в интеллектуальную элиту и совесть нации. Что позволило им категорически чувствовать себя на категорической высоте.

Они познали суровую истину выживания всех обиженных: диссидентство, как революция, должно быть перманентным
Беда в том, что из нынешнего престижного «бренда» исчезла бyква «н»…

И появились певцы ртом, писатели ПЕНом, художники яйцами, поэты прозой, сатирики генами и даже нобелевские лауреаты, обличающие всё то, что когда-то воспевали.

Но потомственные диссиденты, корнями вросшие в «профессию» с самых семидесятых, будучи по сути своей людьми мелкого ума и сговорчивой совести, отнюдь не чураются подобных «соратников», демонстрируя таким образом, что для «правого дела» и светлых идеалов все виды пошлости и даже девиации сгодятся.

Они, вроде бы, любят «эту страну » и в ней «этот народ». Но не ту, которая была тогда и есть сейчас, и не тот, который имеется в наличии, но не боготворит, кого следует. А некую будущую сущность и того и другого, которые должны быть переделаны на их личный вкус, по их образу и подобию. Причём, переделаны, если понадобится, насильно, отнюдь не демократическим способом…

Они, кстати, в большинстве своём, позиционируют себя людьми воцерковленными и даже много сочиняют на библейские сюжеты, в стихах и в прозе. Но Церковь, такая какой они видят её сейчас, им тоже не годится. И Патриарх не тот: у него узкие глаза и часы на руке.

Поэтому, они так старательно (прямо-таки остервенело!) отделяют Церковь от государства и всё никак не могут отделить…
И история им мешает, и традиции подкачали. Всё б перетолковать и вытолковать, подровнять и подправить, начистить замшей, чтоб радовало глаз и не утомляло кого не следует ненужными рефлексиями. А всех несогласных, в который раз не понимающих собственного счастья и не чтящих «потомственных» авторитетoв, опять объявить «большевиками» и Швондерами. Kто воспрoтивится — гнобить уже по «генетическому признаку»: вы, товарищ, зачем эту громко звучащую, далеко ведущую фамилию упомянули?.. Что вы этой фамилией хотели сказать?..

Они своё дело знают. И никакая память им не помеха.

Удивительно не настырная память у мелких людей. Изнаночная такая: дырки помню, носки – нет. Там плохое вижу, здесь в упор ничего хорошего не замечаю. И никакой предвзятости, совесть — чистый изумруд!

Главное, понимать, что диссидентствовать они будут всегда, так сказать, потомственно и перманентно. При любой власти. И при любой власти какого-нибудь ореола им будет не хватать.

Потому что ничем другим никак не могут высветиться из любой деятельной толпы.

Очень тусклые люди, если приглядеться.


Елена Кондратьева-Сальгеро
Источник: "УМ+"