Лента: Общество

Американские НПО и гражданское общество

Американские НПО – это волонтерские организации, именно добровольцы составляют их главный потенциал. Союз современной гуманитарной науки и общественных организаций позволяет вести осмысленную инновационную работу с социальными проблемами. Например, мне довелось быть свидетелем работы Нью-Йоркского городского университета (CUNY) с заключенными женской тюрьмы «Бедфорт Хилл», многие из которых попали в места лишения свободы из-за неприспособленности к самостоятельной жизни, нехватки образования и т.д. Для них в тюрьме было развернуто бесплатное университетское образование, и, если осужденные студентки освобождались до получения диплома, они могли продолжить учебу в самом университете на тех же условиях.

Отличие от так называемого «дистантного» образования, имеющего место в наших тюрьмах, состояло не только в том, что оплата не требовалась, но и в том, что сами преподаватели буквально не вылезали из тюрем – они были волонтерами профильных «тюремных» НПО, и для них оказание поддержки заключенным женщинам имело личную значимость.
Но такая деятельность не является именно американской особенностью. Также работают, например, тюремные наблюдатели или приемные семьи во Франции.

Общественные институты в странах Запада обладают мощным людским и финансовым потенциалом. Например, в рамках ювенальной юстиции во Франции неправительственный сектор осваивает 73 процента бюджетных средств, отпущенных на поддержку детей в трудной жизненной ситуации. Устройство, допускающее финансирование и поддержку только государственных институтов на Западе, в настоящее время непредставимо.

Не усматривается особых различий в устройстве структур гражданского общества в США и Европе. Формы институтов гражданского общества у разных народов могут различаться в зависимости от истории, особенностей национального мышления и мифотворчества. Наше направление вряд ли может стать иным, чем у европейской цивилизации.

Структуры эти основаны на принципе участия каждого человека, гражданина, в управлении собственной и общественной жизнью, без которого демократия не сможет существовать. Право голоса и право на деятельную жизнь неотрывны от нее. Управление сегодня – это не только «конкретные» руководители и их подчиненные, но гражданская сеть протягивающихся к ним со всех сторон рук и голосов.

С тех пор, как отброшена за ненужностью культура самовластия, практически невозможно говорить о культурном неравенстве людей. Люди примерно одинаково образованы, имеют примерно одинаковые базовые потребности, знают о них и о том, как их насыщать, и в этом смысле действительно равны.

Все еще существует ощутимое экономическое неравенство, которое в дальнейшем может быть преодолено, хотя насколько экономика жизнеспособна без имущественного перекоса, мне не известно. Возможно ли, чтобы люди управляющие экономикой, могли бы это делать из иных соображений, чем личное обогащение, или точнее – могут ли быть для этого стимулы, более мощные, чем материальное богатство? Советское время подтверждает, что насильственное уравнивание приводит к экономическому упадку, но есть и позитивный опыт скандинавского социализма.

Формы институтов гражданского общества у разных народов могут различаться в зависимости от истории, особенностей национального мышления и мифотворчества. Но хотя мы тоже связаны своей историей и мифологией, наше направление вряд ли может стать иным, чем у европейской цивилизации – в сторону обеспечения каждому человеку возможности личностного роста.

Уголовная политика США и России

В ныне существующей уголовной политике США и России обнаруживается несомненное сходство, и в первую очередь это огромное количество так называемого тюремного населения. США и Россия – самые «тюремные» страны мира. В 140-миллионной России в тюрьмах содержится около 900 тысяч заключенных, в 300-миллионных США – их 2 миллиона. В относительных величинах это примерно 600 заключенных на 100 тысяч гражданского населения. В Западной Европе такое соотношение составит менее 100 человек на 100 тысяч, в Южной Америке – более 100.

Однако есть и различия.

Тюремное население США – непропорционально «черное или цветное» по сравнению с общим населением страны, в котором афроамериканцы составляют всего 12 процентов, тогда как черных заключенных, в зависимости от штата, насчитывается от 40 до 80 процентов (в штате Нью-Йорк). Такое соотношение ясно показывает, что место черных все еще в «неволе».

«Цветное» население все еще символически воспринимается управленцами как «неродное», второстепенное, невзирая на политкорректность и прочие постмодерные техники. Культурная разница между белым имущим большинством и цветным меньшинством такова, что в символическом смысле последние легко понимаются в качестве «врага» и при нарушении культурных границ быстро оказываются в «плену», содержатся за решеткой с целью умертвления в социальном и нравственном смысле, без опасности истощения при этом «собственной» крови. Это противоборство оборачивается «адом» больших городов, имеющих этнические районы, с точки зрения белого большинства – откровенно криминальные.

Аналогичные процессы можно проследить и в некоторых европейских странах, в которых компактно проживают группы населения, принадлежащие к иным этническим культурам, сравнительно недавно получившие европейское гражданство. Например, во Франции представители таких групп составляют до 60 процентов заключенных, но не в Италии, где борьба с «мафией», особенно в южных регионах, привела к значительному преобладанию в тюрьмах «собственно» итальянцев.

В России мафии нет, но в «плен» попало «родное» – единокровное, «титульное» население. Это означает, что «умертвляется» собственный народ, погруженный в тюремное небытие («ад на земле», «мертвый дом» и т.д.), что приводит к его численному сокращению и моральной деградации. Подобное состояние в первую очередь объясняется распадом культуры, являющейся главной защитой носящего ее этноса. Учитывая заявленную российским руководством программу, направленную на рост продолжительности жизни и рождаемости населения, необходимо дистанцироваться от такого рода уголовной политики. Суицидная практика самоуничтожения должна быть осознана.

Единственно возможный путь процветания – это материнские практики заботы и взращивания, означающие выхаживание, обучение, исцеление, создание условий для личностного роста, осознания. Народ вырастает как человек, буквально. И тогда появляется будущее. Этому можно учиться только у самих себя, на опыте любви к родным и близким, вопрошая себя о добре и истине, перестать мыслить схемами и системами, начать мыслить человеческими судьбами.

Важно научиться уважать свой народ, позволить своим согражданам стать «людьми». Для этого необходимо развивать институты гражданского общества, порождающие инициативу, общение, толерантность, ответственность – тогда мат и пьянство отступят, и явится красота, открытая миру в лучших творениях русской литературы.

Восстановительное правосудие

Одной из практик, сопутствующих расцвету нации, является восстановительное правосудие. Много лет мы прибегаем к этой практике в начале групповой работы с несовершеннолетними заключенными, обучая их медиации – «восстановительным технологиям разрешения конфликтов». Чем этот подход отличается от традиционного правосудия, через который каждый из них прошел лично – правонарушение, арест, задержание, пребывание под стражей, суд, этапирование, колония?
Обычно мы начинаем с того, что рисуем на доске три квадратных блока – два по бокам, один посредине. Два по бокам – это стороны конфликта, в том числе уголовного, правонарушитель и потерпевший. Если тот, кто посредине – судья, он будет расположен над ними, если медиатор – на их же уровне.

Вопрос к группе формулируется так, чтобы узнать, что, на их взгляд, происходит во время суда, если рассказать о нем как сторонний наблюдатель. Выясняется, что на суде изучается фактическая сторона произошедшего между сторонами и на основе этой информации судья, сверившись с законом и собственным опытом, сам выносит приговор. Чувства и мнения сторон в приговоре не учитываются.

После этого мы просим поднять руку тех, кто согласен с приговором. Группа напряженно молчит. Мы не удивлены, в России с приговором обычно не согласны даже те, кто признает свое преступление, независимо от возраста, пола и срока.
Тогда мы начинаем наполнять содержанием вторую схему – с медиатором, рассказывая, как происходит процесс примирения, объясняя, что медиатор – это не властная фигура, принимающая решение вместо сторон, а нейтральный посредник, целью которого является создание условий для диалога сторон. Чем нейтральнее посредник, тем сильнее будет ответственность и глубже примирение. Поработав со сторонами, посредник приглашает их на примирительную встречу, во время которой его главной задачей станет создание условий для безопасного диалога.

Убедившись, что схема медиации воспринята, мы спрашиваем мальчиков, какой способ они избрали бы в своем уголовном деле, будь у них выбор? Все единодушно склоняются к медиации.

И тогда мы приступаем к разбору конкретных случаев – тех, что привели подростков в заключение. Выслушивая их рассказы, мы постепенно передаем им активную роль в установлении справедливости.
Они умеют быть справедливыми. Именно справедливость является их главной ценностью.


Людмила Альперн
(C сокращениями)
Источник: "Русский Журнал"