Лента: Общество

Великий русский писатель оставил вопросы, которые не дают покоя современным политикам, писателям, ученым

Парадоксы – фирменный стиль большого писателя. О загадках классика наш разговор с известным специалистом по творчеству Гоголя Юрием Владимировичем Манном.

Российская газета: 2009-й объявлен ЮНЕСКО Годом Гоголя. Автор колоритнейших повестей из жизни украинских хуторов по-прежнему великий русский писатель? Споры, к какой литературе – русской или украинской – принадлежит его творчество, завершились?

Юрий Манн: С тем, что Гоголь обожал Украину, никто никогда и не спорил. Он говорил, что сам не знает, "какое у него сердце: великорусское или малоросское". Считал, что обе народные стихии щедро одарены богом и вполне сознавал значение и роль украинского начала в собственном творчестве. И тем не менее Гоголь, конечно, русский писатель. Он сам себя таковым считал, писал на русском языке и связывал себя с традициями русской литературы.

РГ: К юбилею должен выйти семитомник Гоголя на украинском языке... Критики этого издания пишут, что помимо перевода в нем случается и "правка" писателя, например, у казачества вместо "разгульной замашки русской природы" переводчики увидели "гуляцкий замес украинской натуры".

Манн: Я убежден, что такие переводы наносят Гоголю исключительно только вред. Объясню: украинская стихия органично входит в ранние гоголевские произведения. В этом суть многоцветья и многоголосья гоголевского стиля. При переводе на украинский язык теряется обаяние украинизмов в тексте. Все становится одноцветным. Легче переводить Гоголя, скажем, на английский. К сожалению, к проблеме переводов относятся сейчас конъюнктурно.

РГ: Однако украинизмам не везло, начиная с первого прижизненного издания Гоголя...

Манн: Сейчас мы стараемся восстановить всю украинскую стихию, которая изначально была в гоголевских произведениях. Дело в том, что Гоголь первое собрание сочинений 1842 года поручил делать Прокоповичу. Это гоголевский товарищ еще по гимназии высших наук, талантливый литератор. Писатель ему бесконечно доверял, особенно в том, что касалось русского языка в ортодоксальной классической форме. Гоголь ведь писал, иногда не очень заботясь о грамматических нормах. Но дело в том, что язык Гоголя при всей его безграмотности таил в себе бесконечное очарование. Освободить его тексты от наслоений и правок Прокоповича и Шевырева – эту трудную задачу пришлось решать всем последующим издателям.

РГ: Украина отметила юбилей Гоголя семитомником. А как обстоят дела в России? В последний раз академическое собрание сочинений было выпущено, кажется, еще при Сталине.

Манн: Да, с 1937 по 1952 год.

РГ: А известно, как Сталин относился к "спорному" Гоголю?

Манн: На последнем при жизни Сталина XIX съезде партии "отец народов" доклада не делал, видимо, по состоянию здоровья. Он произнес только вступительное слово. Основной доклад за него прочитал Маленков. И в числе других положений, которые были высказаны в этом докладе в разделе "Культура", было следующее: "Щедрины и Гоголи нам нужны". Один из сатириков по этому поводу сочинил четверостишье: "Мы за смех. Но нам нужны подобрее Щедрины. И такие Гоголи, чтобы нас не трогали".

РГ: Литературоведение, как любой идеологический предмет, держало нос по ветру...

Манн: Примерно в то же время в ВАК на утверждение пришла диссертация, кажется, из Грузии. Она называлась "Шекспир и Пушкин". Ее послали так называемому "черному рецензенту". Он стал читать и обомлел: там говорилось о влиянии Пушкина на Шекспира. Логика понятна: в те времена, сопоставляя двух писателей, лучше было не заикаться о влиянии западного творца на отечественного.

РГ: Гоголь сильно пострадал от цензуры? Писатель интересовался темами, никак не укладывающимися в советскую идеологию.

Манн: В академическое собрание сочинений не вошла целая книга – "Размышления о Божественной Литургии". Не вошли в академическое собрание и трактаты Гоголя на духовные темы. Не вошли очень интересные конспекты книги о калмыках. Понятно, по политическим соображениям. Этот народ, как вы знаете, был депортирован за сотрудничество с немцами (тома, где могли появиться эти произведения, публиковались как раз в конце войны). Не вошли письма: отчасти по недосмотру, а отчасти потому, что не были еще известны.

РГ: Рассказывают, что Сталин был в претензии к пушкинистам за слишком объемные комментарии к академическому собранию сочинений. Есть правила, какой процент текста они должны занимать?

Манн: Действительно, рассказывают, что когда вождю принесли первый том собрания сочинений Пушкина, выпущенный к столетию со дня гибели поэта в 1937 году, он просмотрел его и спросил: "А кого мы чествуем? Пушкина или пушкинистов?" Этой реплики было достаточно, чтобы последующие тома выходили почти без комментариев.

А что касалось объемов комментария, то после реплики Сталина появилась негласная процентная норма: не больше семи-десяти процентов по отношению к тексту.

РГ: Вы ей придерживаетесь в новом собрании сочинений?

Манн: Нет. Там полтома текст, а полтома коммментарий. Значение академического издания в том и состоит, чтобы все объяснить и все прокомментировать.

РГ: Вы работаете над ним уже больше десяти лет. Но к юбилею Гоголя мы вряд ли его увидим...

Манн: Да, все двадцать три тома не скоро встанут на полки. Вышло пока два. Дело идет медленно. У нас очень маленькие возможности. Группа состоит всего из шести человек.

РГ: Это анекдот – тираж в тысячу экземпляров?

Манн: Нет, не анекдот. Кроме первого тома: он сначала выходил в издательстве "Наследие", а затем был переиздан издательством "Наука", которое теперь будет вести наше издание, в сумме получилось две тысячи.

РГ: Есть надежда, что собрание будет действительно полным?

Манн: В общем, да, но есть определенные сложности. Я веду регистрацию тех писем, которые были проданы на аукционах и попали в частные коллекции. Но как их получить, чтобы хотя бы сфотографировать? Перекупить их мы не в состоянии.

РГ: Нынешний интерес к Гоголю связан с тем, что вошли в моду религиозные мыслители?

Манн: Не думаю, что это конъюнк турный интерес. Все объясняется глубокой и живой его актуальностью. Мы наблюдаем очень интересный парадокс: если бы во времена Гоголя, да и в последующие десятилетия ХIХ века, кто-нибудь сказал, что празднование 200-летия писателя превратится в событие мирового значения, его бы высмеяли. И это при том, что уже при жизни он считался соперником Пушкина (после выхода "Вечеров" и "Миргорода" Белинский говорил, что Гоголь занимает место, оставленное поэтом). Однако значил так много он только для России.

Но вот произошло чудо. Гоголь стал интересен западному читателю почти так же, как Достоевский, Тургенев и Чехов. Уже сто лет назад французский писатель Мелькиор де Вогюэ – автор книги "Русский роман" – писал, что он твердо верит: наступит такое время, когда на полке каждого образованного европейца рядом с "Дон Кихотом" будут стоять "Мертвые души".

РГ: Вы считаете, оно наступило?

Манн: На Западе издана книга – я видел ее в Лондоне в главном книжном магазине на Пикадилли и в Германии, – которая называется "Тысяча и одна книга, которую вы должны прочесть, прежде чем умрете". Параллель с Шахерезадой очевидна. Это справочник энциклопедического типа о произведениях художественной литературы. Я заглянул в именной указатель. И что вы думаете? Там нет Пушкина (безусловно, его изучают и очень хорошо знают специалисты, но рядовому западному читателю это имя пока говорит немного). Достоевский, Толстой, Чехов, конечно, присутствуют. А Гоголь представлен сразу двумя произведениями. Первое назвать нетрудно – это "Мертвые души". Какое второе, как вы думаете?

"Нос" – это произведение, в котором воплощена стихия иррационального, гротескного, иллюзорного. И при том со всей серьезностью и со всем трагизмом. Недаром современные литературоведы, и ваш покорный слуга в том числе, проводят прямую нить от гоголевского "Носа" к повести Кафки "Превращение".

РГ: Писателю принадлежит образ неуправляемой, мчащейся непонятно куда огромной страны... Довольно страшную он нам нарисовал перспективу.

Манн: Нет, Гоголь просто не хотел говорить о том, что еще не выстрадал. Ответы на вопросы, куда мчится страна и каково ее предназначение среди других народов и государств, в чем ее сила и какова цель этого мощного движения, должны были появиться во втором и третьем томах "Мертвых душ". Писатель не собирался идеализировать то, что есть.

РГ: Остались ли "белые пятна" в биографии Гоголя, например, разгадана ли тайна его смерти?

Манн: Вокруг смерти писателя масса досужего и вымышленного, например, утверждение, что его похоронили живым. Это не случайно. Гоголь действительно этого очень боялся и в "Выбранных местах из переписки с друзьями" писал: "Завещаю тела моего не погребать до тех пор, пока не покажутся явные признаки разложения". И надо сказать, основания для опасений были: он страдал тафефобией – страхом погребения заживо, был подвержен обморокам с последующим продолжительным сном. Иногда же он вообще не ложился в постель. Ночами дремал, сидя или полулежа в кресле или на диване.

Все так. Но говорить о том, что его похоронили живым, не приходится. Врачи, которые его лечили, были далеко не прохвосты. Это лучшие врачи его времени. Во-вторых, есть описание развития болезни Гоголя в мемуарах врача Тарасенкова, очень добросовестное и подробное. И еще. Cуществует письмо Рамазанова, который снимал посмертную маску. Я нашел это письмо и опубликовал. Скульптор, зная о предупреждении Гоголя, писал Кукольнику: "Маску можно снять только с мерт вого человека".

Другая тайна – гоголевская болезнь. Судя по медицинской литературе, у Гоголя была наследственная болезнь – маниакально-депрессивный синдром, унаследованный, скорее всего, от отца. Отсюда приступы меланхолии, резкие смены настроения, желание вдруг что-то изменить в своей жизни. Но заболевание было тесно связано с его творческим состоянием, его успешной или неуспешной работой, успешным или неуспешным продвижением второго тома "Мертвых душ".

Елена Новоселова
Источник: "Российская Газета"


На тему 200-летнего юбилея Н.В. Гоголя см. также: "Беседа о христианском наследии творчества Гоголя"