Лента: Общество

Сто лет назад, в июле 1908 года, была опубликована статья Льва Толстого «Не могу молчать!». 80-летний знаменитый писатель в одном из самых жестких и бескомпромиссных произведений категорически выступает против смертной казни как института наказания.

Эта статья была перепечатана всеми крупнейшими европейскими и североамериканскими изданиями, получила широкое распространение и вызвала острейшую дискуссию в обществе. Моральный и нравственный авторитет писателя был огромен. Не будем забывать о том, что в России того времени было, как утверждал знаменитый издатель А. Суворин, «два царя: Николай II и Лев Толстой. Который сильнее? Николай II ничего не может сделать Толстому, а Толстой непрерывно расшатывает трон Николая II».

Знаменитый писатель пунктуально, с физиологическими подробностями описывает процедуру повешения. Толстой считал власти, правительство виновными в продолжающихся в стране массовых казнях. По-существу, он встал на сторону всех, кто взошел на эшафот, независимо от политического или уголовного характера преступления. Возможно, великий писатель и моралист переоценил нравственные качества убийц «из простого народа», но живодерскую сущность власти, полагающей, что петлей можно «обустроить Россию», он определил точно. Это одно из самых смелых и страшных творений Льва Толстого, который в заключение посоветовал властям один единственный способ заставить его замолчать. Он даже обрисовал эту ситуацию: «Надели на меня… саван, колпак и так же столкнули с скамейки, чтобы я своей тяжестью затянул на своем старом горле намыленную петлю».

Зинаида Гиппиус, которая переписывалась с писателем, была потрясена отчаянием, исходившим из каждой строчки: «Толстой мне страшен иногда, несмотря на правду его. Толстой так возненавидел мир, так осудил его и, осудив, так безнадежно бросил его – что всякому, кто уходит с Толстым, надо бы умереть от страха за мир, а остающемуся в мире, с миром – умереть от страха за Толстого».

Казнить нельзя помиловать

Дискуссии о смертной казни сотрясают общество столько же лет, сколько существует этот карательный институт. Согласно данным международной организации «Эмнести Интернэшнл», в 2007 году в 24 странах мира приведены в исполнение 1252 смертных приговора. При этом некоторые исследователи считают приведенные цифры заниженными, утверждая, что только в Китае от рук палачей погибло в прошлом году до 8 тысяч человек. Почти 90 процентов всех казней совершается в Китае, Иране, США, Саудовской Аравии, Пакистане. Список преступлений, по которым в Китае можно приговорить к высшей мере, насчитывает почти 60 наименований, включая сокрытие налогов, порчу электропроводов, продажу поддельных лекарств, получение взяток.

Волна педофилии, захлестнувшая Россию, сделала крайне острыми дискуссии об отмене моратория на смертную казнь, который действует в нашей стране с 1996 года. Более 80 процентов россиян, а также известные общественные деятели, депутаты выступают за применение этой меры к преступникам, виновным в изнасилованиях и убийствах детей. Звучат и голоса «против». Председатель комиссии Общественной палаты, адвокат А. Кучерена считает, что главная задача правосудия «не месть, а преображение человека».

«Преображать» своих подданных пытались многие цари и императоры, короли и падишахи. Но все они, в конечном счете, приходили к мысли, что отрубить голову несогласному гораздо проще и дешевле, чем что-либо в эту голову вдолбить. В просвещенные века хотели было упразднить смертную казнь под тем предлогом, что в глубине души «человек хорош», но передумали. Зато палаческая мысль не дремала и активно развивалась, придумывая все новые и новые штучки, способствующие тому, как бы человека побольнее удавить и подольше помучить. На Руси при Иване Грозном и Петре Первом сажали на кол, колесовали, а за богохульство сжигали (так погиб протопоп Аввакум с многочисленной родней). Фальшивомонетчиков казнили, заливая в горло расплавленный металл. Для женщин, убивших мужей, какой-то думский дьяк придумал экзотическую казнь – закапывание в землю заживо по шею. Повешение за ребро, четвертование в пугачевские времена было делом весьма обыкновенным. Хотя, истины ради, стоит заметить, что самого Пугачева перед четвертованием палачи незаметно для толпы (чтобы не расслаблялась) умертвили. Но в целом в России всегда любили и уважали «вздернуть». Не случайно мрачные остроумцы даже придумали выражение «столыпинский галстук». Самые знаменитые российские смертники кончили жизнь на виселице. Это декабристы, народовольцы, брат Ленина – Александр Ульянов, генералы Власов, Краснов, Шкуро. Впрочем, петля была всегда в почете и в Азии. Так были казнены президент Ирака Саддам Хусейн, премьер-министр Пакистана Бхутто, президент Афганистана Наджибулла, советский разведчик Зорге.

Не менее популярным был во всех странах и континентах расстрел. Под пулями погибли президент Румынии Чаушеску, Муссолини, семья Николая II, лейтенант Шмидт, Чикатило, Тухачевский, Бухарин, Зиновьев, Рыков, Берия. В СССР в Великую Отечественную войну по предложению Берия, одобренного Сталиным, в качестве акта возмездия и устрашения применялись массовые публичные казни. Они проходили в Краснодаре, Риге, а в Ленинграде – на площади рядом с кинотеатром «Гигант». Осужденные военными трибуналами подручные нацистов стояли на грузовиках под высокими проводами, откуда свисали петли. По команде – грузовики разъезжались. В отличие от петровских времен, когда казненные, к примеру, сибирский губернатор-казнокрад князь Гагарин, могли висеть в петле несколько лет, здесь казненных хоронили в тот же день.

Народу нравится смотреть, как мучительно заканчивает жизнь такой же смертный, как и они. Дюма описывает, с каким восторгом светское общество Парижа, Рима направлялось поглазеть процедуру казни. Разодетые дамы и господа платили бешеные деньги за места на балконах домов рядом с плахой, брали с собой, как в театральную ложу, бинокли. Понаблюдать за агонией, полюбоваться отрубленной головой в руках палача любил и русский народ. На Лобном месте в центре Москвы, где сейчас стоит памятник Минину и Пожарскому, не одна сотня наших предков отдала Богу душу. И все это, несмотря на замечание того же Льва Толстого о том, что «народ считает всякого преступника несчастным». Как всегда это бывает, предмет, вызывающий у публики огромный интерес, становится объектом художественного исследования. Физические и моральные мучения казненных подробно описывались в книгах В. Гюго «Последний день приговоренного», Н. Гоголя «Тарас Бульба», А. Камю «Посторонний», В. Катаева «Уже написан Вертер», Л. Андреева «Рассказ о семи повешенных», Э. Войнич «Овод» и многих других.

«Даже собаки от нас шарахались»

У Владимира Даля есть удивительно точный и емкий афоризм: «Не дай Бог никому в палачах быть – а нельзя без него!» Французский историк Румье в своем сочинении о смертной казни утверждает и доказывает, что «во все времена палачи были предметом всеобщего омерзения». Это не совсем так. Были в истории времена, когда личность палача считалась весьма уважаемой, и исполнять его обязанности не гнушались персоны голубых кровей. Иван Грозный не раз собственноручно казнил тех, кого считал виновными. Петр Первый, как известно, отрубил головы пятерым мятежным стрельцам. В кровавые забавы вовлекалось близкое окружение, которое почитало за честь «подсобить государю». Соратники Ивана Грозного – князь Черкасский, князь Темрюкович и, конечно же, Малюта Скуратов особенно в этом прославились. Не гнушались палаческих дел и друзья Петра Первого – князь Ромодановский, Голицын, Александр Меншиков.

До последнего времени были неизвестными и тщательно скрывались имена, быть может, самых «результативных» палачей в мировой истории – офицеров центрального аппарата НКВД в 30-х годах прошлого столетия. Сегодня некоторые имена «расстрельщиков» и леденящие душу подробности становятся известными. Самым знаменитым палачом, известным в узких кругах, был Петр Иванович Магго. Член партии с 1917 года, латыш по национальности, он с первого дня службы в ЧК «нашел себя» на расстрельной службе. Исследователь Б. Сопельняк утверждает, что на счету Магго 10 тысяч расстрелянных. Нелишними оказывались выданные хозчастью НКВД полведра водки и ведро одеколона. «Водку, само собой, пили до потери сознания, – вспоминает один из «ветеранов», – а одеколоном мылись. До пояса. Иначе не избавиться от запаха крови и пороха. Даже собаки от нас шарахались, а если лаяли, то издалека».

В СССР все, что было связано со смертной казнью, являлось особо охраняемой тайной и тщательно засекречивалось. Даже после распада страны, когда, казалось бы, не осталось ни одной закрытой страницы, об этом молчали. По существу, известен только один достоверный документ – интервью бывшего начальника Баиловской тюрьмы в Баку Халида Юнусова о том, как казнили. Этот человек около трех лет приводил в исполнение приговоры, и всего у него таких актов 35.

Уголовный мир богат на фантазии. Сильное воображение и уйма свободного времени позволяют придумывать фантастические истории о смертниках. Будто бы некоторых из них встречали через несколько лет в Москве. Оттрубив на урановых рудниках и заработав кучу денег, эти люди с удовольствием их тратили. Говорили о том, что СССР поставляет безголовые трупы в замороженном виде режиму Ким Ир Сена, и там местные специалисты из половых органов мертвецов изготовляют ценные медпрепараты для живых. К области легенд следует отнести и то, что перед смертью заключенным предоставляется роскошный ужин «с коньяком и икрой». Это, конечно же, неправда. После отклонения Верховным Советом СССР прошения о помиловании смертника вызывали после 12 ночи в специальный кабинет. Здесь ему в присутствии начальника тюрьмы, прокурора по надзору, врача и исполнителя зачитывали решение Верховного Совета. Затем без объяснений предлагалось пройти в соседний кабинет. «Жуткий момент, – рассказывает исполнитель, – когда открываешь дверь того кабинета, и человек стоит, не проходит… «Кабинет» небольшой, примерно три на три, стены из резины. Когда человека туда заводят, он уже все понимает». Исполнителю попадались люди, которые, узнав, что их жизненный путь заканчивается, седели на глазах. Были и случаи, когда узник, войдя в «кабинет», падал замертво. Но и таким, даже мертвым, по инструкции полагалось несколько пуль. На всякий случай.

Коллеги-журналисты познакомили меня с Юнусовым. Собственно, меня интересовал один вопрос: какие чувства он испытывает сегодня, через много лет после того, как закончил недолгую карьеру исполнителя приговоров. Г-н Юнусов откровенно дал понять, что если и были несправедливые, как кому-то казалось приговоры, то спрашивать за это надо с прокурора, судьи. Что же касается остальных… «Понимаете, ведь я читал дело каждого, кто был приговорен к расстрелу. Могу вспомнить некоторые истории. Вот преподаватель вуза, философ. Привез из сельского района несовершеннолетнюю девушку, школьницу, сожительствовал с ней. Когда надоело, убил ее гантелей и сбросил в озеро. В камере читал томик Ленина. Или другой. В Саратове убил 63-летнюю женщину, предварительно ее изнасиловав. Затем убил своего армейского друга, завмага. Самый старший из тех, кто прошел через меня, был человек 64-х лет. Он бросил семью, женился на другой женщине. У этой женщины была дочь, которую он изнасиловал, а потом задушил. Когда мать девочки – его жена – пришла, он ее тоже убил. Почему я должен чувствовать раскаяние и жалость к этим людям? Пожалейте лучше тех, кого убили эти злодеи».

Трудно быть Богом

Писатель Анатолий Приставкин много лет возглавлял Комиссию по помилованию при президенте России. В своей знаменитой книге «Долина смертной тени» он пишет, что, приобщаясь к смерти, к преступникам не через скупые информационные сводки, а читая объемистые судебные тома, испытываешь совсем другие чувства. Он вспоминает дело двух ограбленных деревенских старух. Бывший зэк узнал об их существовании на одиноком хуторе от сокамерника и по выходе на свободу приехал, выследил, убил. Добычей ему было дешевое позолоченное колечко да полсотни рублей, прибереженные на похороны.

Скажите на милость, как может нормальный человек на все это реагировать? Писатель реагировал как нормальный человек: он не выдержал, заплакал. Тем не менее тот же Приставкин считает, что не может быть в судьбе преступника «последней инстанцией… и решать, по сути, распоряжаться чужой жизнью. По силам ли это любому человеку: быть выше Бога?!» Не буду спорить с писателем, вся книга которого, с одной стороны – летопись чудовищных преступлений, а с другой – страстный манифест против смертной казни. Но хочу сказать, что несколько человек, моих добрых знакомых, людей интеллигентных и совсем не кровожадных после «Долины смертной тени» твердо говорили: «Прочитав, я понял – надо расстреливать». А ведь массовому читателю редко удается узнать подробности чудовищных преступлений, не всегда задумаешься о горе людей, так страшно потерявших близких. Я не раз общался с профессором В. Добреньковым, деканом социологического факультета МГУ – одним из самых активных сторонников смертной казни. Несколько лет назад была убита его дочь. Он провожал ее перед Новым годом с женихом – такую красивую, нежную и любимую. Единственная дочь – это свет в окошке, мечты о свадьбе, будущих внуках. Следующий раз он увидел ее в грязном, истоптанном снегу. С окровавленной, размозженной головой, рядом с убитым женихом. Ее закололи ножом, а затем добили выстрелом, не забыв вырвать из ушей скромной цены сережки. Цена двух смертей – иномарка, которую убийцам завести не удалось. Соучастники убийства сидят в колонии, исполнитель не найден, дети в могиле. Нужны ли комментарии к настроениям профессора по поводу смертной казни?

…Сто лет назад Льва Толстого на его статью «Не могу молчать!» подвигла публичная казнь крестьян. Замученные барином – самодуром, они подняли его на вилы, сожгли усадьбу и отправились на эшафот. А ведь еще не было Гражданской войны, когда белые офицеры сожгли красного командира Лазо в топке паровоза, а красные командиры Бела Кун и Розалия Землячка топили тысячи белых офицеров в море, еще не было Освенцима, Хиросимы, Пол Пота. Еще никто не знал о Чикатило, а детоубийцы и насильники встречались разве что в детских сказках. Много чего не было.

В системе уголовных наказаний смертная казнь занимает совершенно особое место. Прежде всего, эта мера исключительная, она не ставит своей целью исправление, как у любого другого возможного наказания. Цель у смертной казни одна – возмездие. «Я думаю, душа за время жизни приобретает смертельные черты», – как-то заметил Иосиф Бродский. Не думаю, что меланхолия знаменитого поэта может утешить тех, кто поднимается на эшафот. Современный человек больше озабочен бренным телом, нежели светлой душой. Но позвольте еще раз вспомнить Льва Толстого. Незадолго до смерти он написал в своих дневниках: «Я ухожу, но в жизни остаются люди, которые будут делать то, что я делал, и, может быть, им удастся достигнуть того, к чему я всегда стремился».

Может быть, им удастся…


Рафаэль ГУСЕЙНОВ
Источник: "Трибуна"