Лента: Общество

Знаменитый польский юморист Станислав Ежи Лец как-то заметил: "Каждый век имеет свое Средневековье". И ведь прав – реликты жестокого прошлого способны повторяться даже в цивилизованном обществе, а уж у нас тем более. Можно и продолжить: каждый всплеск ностальгии по временам инквизиции непе­ременно сопровождается призывами к ужесточению наказаний, а прежде всего – к возвращению смертной казни. При этом, как правило, ссылаются на рост преступности в стране, особенно организованной, на страх перед террористами, на жалобы населения, которое боится вечерами выходить на улицу. А дальше жесткое требование: навести в стране, наконец, порядок.

Весьма похожие слова постоянно звучат и в призывах лидера Народной партии Геннадия Райкова, который устно и письменно неоднократно призывал и президента страны, и все наше общест­во отказаться от моратория на применение "высшей меры".

К сожалению, уважаемый депутат бухнул в колокола, не за­глянув в святцы: дело в том, что никакого моратория на примене­ние "высшей меры" в России вообще не существует. А существу­ют международные обязательства, которые страна взяла на себя, и существует решение Конституционного суда, запрещающее осу­ждать на казнь, пока в стране, как записано в нашей Конституции, не будут введены повсеместно суды присяжных. Видимо, законо­датель Райков об этом просто не знал. Увы, правовое невежество некоторых наших депутатов уже вошло в анекдоты. Вот и лидер влиятельной партии подталкивает руководителей страны к нару­шению Конституции и международных договоров. Чем чреваты подобные забавы, думаю, объяснять не стоит.

Нередко иные наши депутаты ссылаются на мнение населе­ния, которое и вправду в своем большинстве поддерживает смертную казнь. Но и тут Россия не исключение. Во многих странах Европы, кроме разве что Финляндии и Швейцарии, смертную казнь отменяли вопреки желанию большинства – и нигде не проводилось референдума об её отмене. А в Германии и Италии смертная казнь была отменена в самые тяжкие для них времена – после войны и поражения, в условиях разрухи. Но преступность там вовсе не возросла – возросло самосознание на­ции. Сегодня и немцы, и итальянцы куда гуманнее нас с вами.

Об этом я могу судить по встречам с немецкими школьника­ми, которые почти единогласно выступают против смертной каз­ни. А вот наши школьники, наверное, не без влияния таких взрос­лых, как господин Райков, так же дружно выступают за смертную казнь. И когда со стороны старших звучат слова о равнодушии молодежи, о жестокости и беспределе, который она творит, не на­до искать причины на стороне. Обернитесь на себя и вспомните: вы же призывали к расстрелам – вот они и стреляют.

Ничто на свете не пропадает бесследно. Забвение в народе хри­стианской заповеди "Не убий" способно откликнуться через много поколений. Так жестокость Ходынки с сотнями растоптанных в день коронации царя породила еще более жестокий режим больше­виков, а репрессии и массовые убийства при Сталине отрыгаются нам до сих гулаговскими традициями и призывами к казням.

Наши оппоненты обычно любят ссылаться на США, где смертная казнь существует в половине штатов. Но не потому ли как раз в Америке процветает жестокость, растет преступность, а нравы молодого поколения становятся все свирепее? И вот что примечательно: когда несколько лет назад по нашему телевиде­нию показали американскую девушку, приговоренную к казни за убийство сожителя, но при этом рассказали о её тяжелейшей жизни, вдруг оказалось, что более половины телезрителей, то есть того же российского населения, выступило против её казни. Да и те же наши депугаты, которые когда-то голосовали против введения моратория на казнь, потом довольно часто обращались к Президенту с просьбой пожалеть того или иного конкретного преступника, к судьбе которого они прониклись сочувствием. Политиканство и милосердие ухитряются сочетаться у них в од­ном лице. Но за смертную казнь они ратуют открыто и шумно, набирая очки для будущих выборов, а сохранить чью-то жизнь просят шепотом, так, чтобы никто не услышал.

"Вы жалеете насильника, убийцу детей, – иногда говорят мне, – а вам не жалко тех, кто пострадал от преступников"? И рисуют страшные картины изуверства, которые все мы и без то­го знаем по падкой на кровь печати. Не жалко? Еще как жалко! Иной раз не выдерживаю, запираюсь в кабинете, чтобы не слы­шали родные, и, стыдно сознаться, реву белугой, а мучителя де­тей готов разорвать своими руками...

Но это веление сердца. А умом понимаю, что казнь – вовсе не наказание, а убийство: смерть для изувера станет избавлением от мучений физических и моральных. А вот если просидит всю жизнь в клетке безвылазно – это и будет для него самым страш­ным наказанием. Не случайно некоторые убийцы, избавленные от смерти, просят вернуть им казнь.

Но есть у нас проблема еще страшней. А что, если произошла судебная ошибка? Пока человек жив, её, хоть и с опозданием, мож­но в подобном случае исправить. А если казнь уже свершилась?

Был случай, когда деревенского парнишку из Архангельской области обвинили в изнасиловании и убийстве двух детей. Под­тасовали факты, запугали, избили – он и "сознался". Слава Богу, казнить не успели: нашелся настоящий убийца. Дело всплыло в печати, и несколько лет пришлось бороться за освобождение не виновного – к сожалению, наши "органы" очень не любят отсту­пать от своих решений.

А вот что несколько лет назад случилось в США: выяснилось, что из двадцати двух приговоренных к смерти (они ждали казни пять лет), половина не виновата. И это произошло в стране, где есть информация, где каждый прохожий может придти в суд, про­читать дело осужденного и протестовать против решения! Что же тогда говорить о наших судах? Называют цифру ошибок: 10-15 процентов. Но кто эти проценты считал? Ведь еще при коммуни­стах чисто случайно всплыло "Витебское дело", когда расстреля­ли несколько невинных. То же самое произошло и с громким де­лом Чикатило: следователям надо было срочно поймать преступ­ника, и они его нашли в лице молодого парня по фамилии Крав­ченко. А после расстрела, обнаружив, что казнили не виновного, извинились перед его мамой: ошибочка, мол, вышла, но вы не огорчайтесь – теперь вот другого расстреляем...

Для неумелых следователей и равнодушных судей смертная казнь очень удобна: ее угрозой можно запугать подследственно­го. И она же практически покрывает роковые ошибки следствия – нет человека, нет и проблемы.

Но мы-то с вами понимаем: находись тот же Кравченко в тюрьме, была бы возможность исправить ужасную ошибку, а мама не лишилась бы сына. И невольно возникает встречный во­прос, уже к сторонникам смертной казни: а вам не жалко тех, других пострадавших, чьи родные казнены по ошибке, в то вре­мя как настоящий преступник пребывает на свободе, и, значит, снова угрожает чьей-то жизни?

Моя долгая работа в Комиссии по помилованию убедила меня, что на смертную казнь у нас осуждаются, как правило, представители низших слоев общества: пастух, истопник, черно­рабочий, сторож, тракторист, строитель. Понятно, что эти люди не могут нанять квалифицированных адвокатов и защитить себя от милицейского и судебного произвола. Среди тех, кому угро­жает "высшая мера", треть клинических алкоголиков и пример­но столько же больных психически. Зато нет ни одного – под­черкиваю: ни одного! – мафиози, киллера или, тем более, какого-нибудь "крестного отца". Нет также ни одного крупного жулика, строителя всевозможных "пирамид", который, обокрав тысячи и тысячи людей, спокойно проживает на соседней улице в рос­кошном особняке. Все они не только откупаются, но, благодаря деньгам и криминальному окружению, имеют возможность по­падать в мэры городов и даже в парламент страны. Вот таким-то и необходимо введение смертной казни! Необходимо для того, чтобы чужими жизнями прикрыть свои преступления, а заодно навсегда избавиться от ненужных свидетелей...

Из сб. "СИЛА ПРОТИВ НАСИЛИЯ", Москва, 2006
Источник: "Credo.Ru"