Лента: Религия

Известная компания потокового видео Netflix в эти рождественские дни предложила своим подписчикам полную кощунства комедию “Первое искушение Христа”, полную исключительно грубого и похабного кощунства – от описания деталей которого я избавлю и себя, и читателя.

Это вызвало немалое возмущение, ряд христиан заявили что отказываются от подписки на этот сервис.

Несколько соображений можно высказать по этому поводу, и первое, что хочется отметить – так это то, что ссылки на высокие принципы свободы и разнообразия тут едва ли можно принимать всерьез.

В самом деле, либеральная риторика и в этом случае, и в других, апеллирует к неким общим принципам, которые, в теории, распространяются на всех – таким как свобода слова или самовыражения. Нам стоит заметить, что это обман. Ни о какой свободе и ни о каком разнообразии и речи не идет – как речи не идет о принципах, одинаковых для всех.

Речь идет о жесткой, узкой и при этом воинственно антихристианской идеологии. Netflix не пыталась (и не попытается) транслировать, например, “Невинность мусульман” – короткий фильм 2012 года, в крайне хамской и оскорбительной форме изображающий Мухаммеда. Кто-то скажет, что дело в простом физическом страхе – как гопник не станет издеваться над тем, кто может и в морду дать, так и отважные богохульники, герои свободы слова, предпочитают обходить ислам стороной и в почтительном молчании. Это верно. Либералы любят рассказывать про ужасных христианских фундаменталистов и даже снимают про них страшное кино вроде “Рассказа служанки”. Но в реальности ни в каких страшных христианских фанатиков они не верят, и ни минуты не сомневаются в том, что им нечего опасаться, кроме того, что какая-то часть аудитории откажется от подписки. Когда они действительно верят в страшных и склонных к насилию фундаменталистов, они ведут себя по-другому.

Но дело не только в этом. Едва ли Netflix позволил бы себе что-то сопоставимое по степени неуважения в отношении любой другой мировой религии – да не только мировой, наверняка к индейским шаманам или африканским колдунам отношение куда более почтительное.

Уже не говоря об угнетенных сексуальных меньшинствах – им же несть числа – по отношению к которым любой тон, кроме безусловно восхищенного, считается неприемлемым.

Это никак нельзя назвать разнообразием – это довольно четкое идеологическое единообразие; в качестве предмета ненависти выбрана весьма определенная религиозная группа.

И тут мы не должны кипятиться и негодовать – а призадуматься. Что за этим стоит?

Любая частная компания существует, в первую очередь, для извлечения прибыли. Она должна прилагать все усилия для привлечения клиентов, иначе этих клиентов заберут конкуренты. Сотрудники, которые позволяют себе – хотя бы в своих частных аккаунтах в соцсетях – оскорбить какую-то часть потенциальных потребителей, моментально теряют работу.

С точки зрения чистой коммерции выгоды богохульств сомнительны; верующие возмутятся и отпишутся; людям неверующим, но воспитанным и культурным, злобные издевательства над религией будут скорее неприятны – как и вообще злобные издевательства. Очевидной стратегией компании, стремящейся к сохранению и увеличению прибыли, было бы следовать замечательным словам св. Амвросия Оптинского: “Жить — не тужить, никого не осуждать, никому не досаждать и всем мое почтение”, и, как правило, компании им и следуют.

Поэтому решение Netflix трудно счесть коммерческим – оно выглядит чисто идеологическим. То, что западный шоу-бизнес глубоко идеологизирован – ни для кого не секрет, фильмы и сериалы, в которых несколько настойчиво подаются злобные, отвратительные христиане, зато славные и симпатичные геи, никого не удивляют.

За решением Netflix стоит нечто большее, чем глумливое удовольствие гопника – корпорации не идут на риск финансовых потерь просто ради того, чтобы покуражиться.

Мы имеем дело не с хулиганством – и не с коммерцией – а с идеологией.

Это глубокая, принципиальная, идеологическая враждебность к христианству, стремление разрушить как христианскую веру, так и порожденную ей цивилизацию, в надежде построить дивный новый мир на ее руинах.

Эту идеологию связывают с так называемой франкфуртской школой – направлением в неомарксизме, которое отводит роль “передового класса” не пролетариату, а интеллигенции и аутсайдерам, тем, кто не вписывается в старый порядок. Представители этой школы полагали, что ужасы нацизма были вызваны засильем так называемых “авторитарных личностей”, которые описываются как “консервативные”, “ригидные” и “догматические”. Для таких “авторитарных личностей”, по мнению последователей этой школы, характерен религиозный фундаментализм, антигедонизм, неприятие научного прогресса и то, что называется “сексуальной репрессией” – подавление сексуальных импульсов во имя консервативной морали.

Конечно, это не привычный нам большевизм – но явление, несомненно, родственное. Однако этот извод марксизма ставит не на вооруженную революцию, но на то, что получило название “долгого марша через институты”, постепенную инфильтрацию в институты общества (такие, как образование и культура), чтобы подчинить их своему влиянию.

Полемика вокруг нашего закона о защите чувств верующих становится понятней в этом контексте. Этот закон яростно критиковали – и продолжают критиковать; как и с любым законом, с ним возможны злоупотребления. Однако сама по себе возможность бороться с глумлением над святынями мирным и законным путем очень важна.

Конечно, сама формулировка “религиозные чувства” неудачна – она наводит на мысль, что закон должен защищать наши эмоции. Конечно, никто не может отвечать за чужие переживания, и значительная часть полемики вертелась вокруг этого недоразумения.

Художник, изобразивший свастику на синагоге, виновен не в том, что причинил эмоциональное огорчение ее прихожанам – а в том, что объективно предпринял действие, направленное на разрушение гражданского мира. Дело не в эмоциях отдельных лиц – дело в воле общества к самосохранению.

Общество пресекает разжигание этнической ненависти – потому что исторический опыт говорит о том, что эта ненависть ведет к крови. Но не только этническая. Мы помним революцию и кровавые гонения на Церковь; ненависть к Церкви уже оборачивалась кровью, и кровью большой, как в нашей стране, так и в других странах.

Но в данном случае есть еще одна причина.

Народ можно ограбить физически – например, захватив его пахотные земли, недра и другие ресурсы. Но можно ограбить и в духовном и культурном смысле. И в этом вопросе наблюдается интересная ассиметрия.

Разрушение культуры, традиций и ценностей признается реальностью – и гневно порицается, когда речь идет о нехристианских культурах, особенно, если это преступление совершают европейцы и христиане. С большим негодованием говорят о том, что христианские миссионеры, навязав бедным коренным жителям стран, куда они явились с Библией и мушкетом, свою религию, погубили их чудесные традиции и обычаи. В реальности, правда, многие из этих обычаев показались бы нам довольно жуткими – но реальность не имеет отношения к делу. Главное – это грехи христиан по отношению к чудесным язычникам.

Но при этом считается, что по отношению к христианскому народу такого зла совершить нельзя – и любые разговоры о том, что кто-то по идеологическим соображениям пытается разрушить христианскую веру и культуру, считаются злостной конспирологией. Но увы, это не только возможно – это неоднократно происходило в истории. Первая крупная попытка дехристианизации была предпринята во время Французской революции, потом был еще ряд таких попыток – в Мексике, в Испании, и, конечно, наиболее масштабная и разрушительная – у нас, в России, где другой извод марксизма, большевизм, не тратил времени на инфильтрацию, а действовал просто и грубо. Конечно, хотя основным методом большевиков было прямое насилие, они тоже прибегали к подчеркнутому кощунству, чтобы разрушить душу народа. Газета “Комсомолец” так описывала рождественский карнавал 1923 года в Курске: «Тут целая небесная коллекция: разные боги всех времен и всех народов. Есть и бог «Капитал». Рядом поп, царь и буржуй, а поодаль рабочий с молотом, крестьянин с сохой и красноармеец с винтовкой. Дальше лодка с комсомольцами, ряженые, волхвы и т. д. Подходим к монастырю с пением антирелигиозных песен. Много посторонней публики с удивлением смотрит на это шествие, а потом вылезли из монастыря и, не разобравшись в чем дело, начали креститься (подумали, что идет «живая церковь»). <…> Началось сжигание всех богов, а молодежь вокруг этого костра устроила пляски и танцы, прыгала через огонь и т. д.».

В этом отношении Netflix – несомненные преемники большевиков, и мы тоже имеем дело с кощунством как с методом разрушения культуры. Культура есть пространство символического – и уничтожение ее символов может обойтись и без физического разрушения. Просто их значение, их смысл, те мысли и переживания, которые они вызывают, должно быть уничтожено. Это смысл должен быть переназначен.

Верующие видят во Христе Бога и Спасителя; культурный неверующий – как Умберто Эко, например – “образ всеобщей любви, прощения врагам, историю жизни, обреченной холокосту во имя спасения остальных”, историю, которая сформировала нашу цивилизацию. Для идейных кощунников – Netflix и им подобных – важно разрушить этот образ в сознании людей, так, чтобы при словах “Иисус Христос” перед их глазами возникал идиотский и похабный комедийный персонаж, более того, чтобы сама способность к благоговению была разрушена, вытравлена из человеческих душ.

Нужно обладать поразительной – и непростительной – наивностью, чтобы видеть в этом просто проявление “свободы самовыражения”. Это не художники, творящие искусство, не коммерсанты, которые зарабатывают деньги, и даже не глумящиеся хулиганы – это, как и большевики, злодеи, которые преследуют злодейские цели, и которым надо давать отпор.


СЕРГЕЙ ЛЬВОВИЧ ХУДИЕВ
Источник: Радонеж