Лента: Религия

Напряженность, да и, скажем прямо, конфликт между Церковью и “обществом” – то есть прослойкой людей, озабоченных общественным прогрессом, требует своего рассмотрения.

Конечно мы все знаем претензии, которые люди этого круга высказывают к Церкви – она “слилась с режимом”, “захватывает старые церковные здания” и “строит новые против воли жителей”, “погрязла в роскоши”.

Но, как это бывает, эти претензии не отражают сути конфликта. Например, советские карикатуры всегда изображали священников уродливо толстыми и при этом жадными. Но реальная проблема была не в этом – и конечно же, худые бессеребренники были коммунистам ничуть не милее. Более того, причинность была обратной – большевики ненавидели священников не потому, что они были толстыми и жадными. Они изображали их толстыми и жадными, потому что они их ненавидели.

Подлинная причина была в принципиальной идеологической несовместимости коммунизма (как идеологии сознательно атеистической) и всякого богопочитания вообще и Православия в особенности.

Это не значит, что сами православные люди не могут подавать соблазна – могут и подают. Это значит, что причины враждебности некоторых идеологических сообществ к Церкви вовсе не в ее неправильном поведении – а в том, что само ее существование несовместимо с их картиной желаемого будущего.

Иногда говорят о том, что Россия – не вполне Европа, потому что осталась не задетой крупнейшими движениями, сформировавшими европейскую идентичность: реформацией, контрреформацией, и эпохой Возрождения. Эти явления, действительно, прошли мимо нас, но, похоже, более глубокий европейский конфликт, который продолжается и сегодня, прошелся по России со страшной силой. Это конфликт между революцией (черпавшей вдохновение в идеалах эпохи Просвещения) и Христианством.

Это конфликт впервые – но с огромной мощью, физической и идейной – вспыхивает во Франции, когда Великая Французская Революция провозглашает “ни Бога, ни господина”, потом он перекидывается на другие части света – и особенно разрушительным оказывается в России.

Русские революционеры прямо обращаются к примеру французских и числят их своими предшественниками, и, – как мы можем сказать ничуть не преуменьшая бедствия и кровопролития, постигшие Францию – оставляют их очень далеко позади.

В отношении конфликта революции и Христианства мы в России перефранцузили французов и оказались не только европейцами, но и какими-то утрированными, преувеличенными, гротескными европейцами.

Система убеждений, восходящая к Французской Революции, обладает огромным влиянием и сейчас – и есть ряд могущественных сил, которым Церковь мешает. Которым важно избавиться от нее или, хотя бы, подорвать ее влияние. Тут важно как бы отодвинуть камеру и увидеть конфликт между Церковью и "обществом" в более широком контексте.

Это не конфликт между “Россией” и “Западом” – это, прежде всего, конфликт внутри самого Запада. По одну сторону этого конфликта находятся глобалисты и прогрессивные либералы. Корни их взглядов находятся – как они с гордостью признают – в эпохе европейского просвещения, и ключевым словом, которое помогает их понять, является слово “прогресс”. История видится как однонаправленный путь из тьмы суеверий и предрассудков, рабства и нетерпимости, к свету знания, могущества и свободы, когда люди полностью осознают, что над ними нет “ни Бога, ни господина”, и смогут добиться решительного улучшения своей жизни благодаря науке и социальным реформам. В рамках этого взгляда на мир у человечества есть очевидные враги, мешающие его прогрессу – это религия и национальный суверенитет. Религия консервирует представления ушедших эпох, которые становятся бессмысленными и вредными гирями на ногах прогресса, а национальные правительства, из своих эгоистических соображений, саботируют программы глобальных реформ, которые могли бы улучшить жизнь человечества.

Но в итоге истории эти злые силы будут преодолены, и человечество объединится под благодетельной заботой единого правительства, а религии отомрут за ненадобностью.

Нам все это может напомнить до боли знакомую коммунистическую утопию – и это не случайное, это родственное сходство, коммунизм был одним из вариантов все того же просвещенческого проекта.

По другую сторону находятся консерваторы – которые склонны смотреть на блестящие, воодушевляющие утопии с холодной подозрительностью, верить в Бога и держаться за национальный суверенитет – учитывая, что Библия описывает грядущее глобальное правительство, которому “поклонятся все народы” резко негативно.

Консерваторы, конечно, могут поддерживать развитие и реформы – например, крепостное право отменил Государь Император в 1861 году – но они рассматривают наследие прошлого – религию, культуру, национальный суверенитет – как необходимое основание для движения в будущее.

Церковь враждебна "прогрессу" и в том плане, что под "прогрессом" обычно понимается тот или иной глобальный проект социальной инженерии – а такому проекту, будь он коммунистическим, либеральным или еще каким-то – враждебно любое сообщество с целями и ценностями, отличными от целей и ценностей Великого Проекта.

Религия – источник идентичности и смысла, а единственным источником идентичности и смысла должен быть сам Великий Проект.

Гражданин дивного нового мира не может быть прихожанином православной Церкви, потому что это сразу наделяет его идентичностью, лояльностью и представлениями, отличными идентичности, лояльности и представлений дивного нового мира.

Будучи враждебным религии в целом, прогрессивный проект враждебен ей и в ряде принципиальных конкретных моментов. Для современных прогрессистов характерна вера в то, что человечеству угрожает перенаселение – с совершенно катастрофическими последствиями. Если люди будут бесконтрольно размножаться, их ожидает перегрев атмосферы, полный развал сельского хозяйства (из-за климатических изменений), массовый голод, отчаянные войны за сокращающиеся ресурсы, и другие апокалиптические бедствия. Поэтому очень важно всячески сдерживать деторождение – продвигая беслодные формы сексуального поведения, аборты, и прилагая усилия к разрушению традиционной семьи, которая в наибольшей степени ответственна за воспроизводство.

Разумеется, традиционные религии, и, прежде всего, наиболее распространенная из них, христианство, оказываются естественными противниками этого проекта из-за их поддержки семьи и чадородия и весьма негативного отношения к извращениям и абортам.

Конфликт между прогрессистами и консерваторами особенно удобно наблюдать в США. Вот яркий пример. Консерваторы – главным образом это традиционные христиане – добились существенных ограничений (или даже фактического запрета) абортов в ряде штатов США. Так выглядит реакция. Теперь давайте обратим внимание на то как выглядит прогресс – его легко наблюдать на примере либеральных штатов в той же стране.

Там недавно легализовали аборты на протяжении всех девяти месяцев беременности – причем специально оговаривается, что речь не идет об исключительных ситуациях, когда спасти обеих невозможно, и надо спасать хотя бы мать. Это-то было дозволено и раньше. Новые законы означают, что дитя во чреве матери вообще не обладает никакими правами до момента рождения. Как написано, например, в законе штата Иллинойс (The Reproductive Health Act State of Illinois):

“Раздел 1-15. (c) Оплодотворенная яйцеклетка, эмбрион, или нерожденный ребенок (fetus в оригинальном тексте) не имеет независимых прав по законам этого штата”

Напротив, "беременный индивидуум" (закон не использует таких слов как "женщина" или "мать") обладает "неотъемлемым правом" прервать беременность в любой момент.

Консерваторы, представители республиканской партии, пытались было принять закон, (Born-Alive Abortion Survivors Protection Act) по которому, если ребенок в ходе попытки аборта рождался живым, абортмахеры были бы обязаны выхаживать его под страхом тюремного заключения. Демократы провалили этот законопроект в конгрессе.

Это вызвало обвинения в инфантициде – убийстве младенцев – со стороны консерваторов. В ответ либералы страшно обиделись и заверили, что если младенец выживет в ходе аборта (что исключительно маловероятно) его жизнь будут спасать. Со своей стороны консерваторы обратили внимание на то, что оставлять на смерть детей, которые выжили после аборта – уже известная и сложившаяся практика.

Обратим внимание на то, что признано всеми сторонами этой дискуссии – аборт в ряде штатов считается вполне легальным даже на таком сроке беременности, при котором вполне возможно извлечь ребенка из тела матери живым и выходить его для дальнейшей жизни. Споры ведутся только о том, будут ли его спасать, если ему, из-за какой-то недоработки абортмахеров, удастся покинуть материнскую утробу неубитым.

Характерно при этом то, что сама практика целенаправленного лишения жизни уже вполне созревших к родам младенцев не вызывает у либералов никаких возражений – возражения вызывает только это грубое слово “инфантицид”.

Разумеется, конфликт между прогрессистами и Церковью неизбежен – Церковь, не переставая быть сама собой, не может отменить заповедь “не убий”, прогрессисты не могут свернуть с дороги, по которой они едут, увы, известно куда.

Разумеется, отдельные люди могут пробуждаться, раскаиваться и покидать этот поезд – что и происходит – но рельсы, по которым он едет, проложены в направлении прямо противоположном тому, в котором ведет людей Церковь.

Конечно либералы и христиане в тех же США могут перебрасываться самыми разными упреками – но суть конфликта именно в фундаментально несовместимых представлениях о мироздании, о ценности человеческой жизни и о значении семьи.

Часто говорят о том, что наше прогрессивное “общество” ориентируется на Запад; но это нуждается в уточнении – не на Фрэнклина же Грэма или “рыцарей Колумба” оно ориентируется. Его путеводная звезда – именно демократическая партия США, с гендерно-нейтральными туалетами, трехлетними “трансгендерами”, абортами до родовых схваток включительно и всей этой программой.

Когда верных сторонников либерализма – ЛГБТ-идеологии, абортов и т.д. – от Церкви отвращает то, что она "превратилась в бизнес-корпорацию", "слилась с режимом", "погубила зеленые насаждения", нельзя не задаться вопросом – что же, если бы Церковь была свободна от всех этих упреков, они сразу бы исповедали, что брак – это исключительно союз между мужчиной и женщиной, а дитя в утробе нельзя лишать жизни? Только (реальные или предполагаемые) грехи РПЦ мешают им принять христианскую веру, какой она была последние две тысячи лет?

Или наоборот – их отвержение христианской веры (по фундаментальным идейным мотивам) – делает их враждебными к русской Церкви, независимо от ее грехов?

Давайте признаем, что речь идет о мировоззренческом конфликте – дело не в нашем телосложении, или личных недостатках, или неудачных высказываниях. Дело в том, что кто-то из нас – или либералы, или христиане – исповедует ложную веру.

Мы верим в то, что Бог создал человека по своему образу, что он полагает всякую человеческую жизнь – младенца в утробе или глубокого старика, больного или здорового – бесконечно ценной. Мы верим, что Бог создал человеческую сексуальность для благословенного брака между мужчиной и женщиной.

Если вы в это принципиально не верите – хорошо, давайте об этом и поговорим. А “слияние с режимом” и прочие мелкие камешки... ну, не в этом же суть конфликта, правда?


СЕРГЕЙ ЛЬВОВИЧ ХУДИЕВ
Источник: "Радонеж "