Лента: Религия

Выступление Патриарха, в котором он еще раз обозначил церковную позицию в отношении абортов (которая не менялась еще со времен Ветхого Завета) вызвало, с одной стороны, ярость, с другой – некоторое понимание в смысле “чего бы вы хотели, он же христианский священнослужитель, у них так принято”. Конечно, невозможно быть христианином и поддерживать аборты – или, хотя бы относиться к этому явлению терпимо. Но дело не только в вере. Аборты порицали даже такие несомненные язычники, как Гиппократ, в V в. до н. э. сказавший «не вручу никакой женщине абортивного пессария» или Овидий Назон (I век до н.э)

Яд смертоносный младенцу даёшь до рожденья.
Не умерщвляет и львица детёнышей малых,
Жаль их тигрице свирепой, живущей в ущельи.
Кроткие ж девушки делают это...

Конечно, про-абортная позиция предполагает решительное отречение от христианской веры; но не только. Она предполагает отречение от разума. Сам оборот “право на аборт” содержит противоречие в определениях. Права человека предполагаются всеобщими, распространяющимися на всех членов человеческого рода – независимо от возраста, состояния здоровья, расовой или этнической принадлежности, уровня достатка и т.д. Дитя в утробе не является частью тела матери – а является отличным от нее живым существом, которое принадлежит к человеческому роду. Это биологическая очевидность, наблюдаемый, эмпирический факт, который никак не зависит от нашего мировоззрения.

Если мы верим во всеобщие права человека – начиная с права на жизнь – мы неизбежно должны признавать такие права и за детьми в утробе матери. Если мы полагаем, что невинных людей нельзя лишать жизни – у нас нет оснований исключать из числа людей младенцев в утробе.

Говорить о праве убивать невинных людей – абсурд, права начинаются именно с права на жизнь. Если вы отрицаете право на жизнь, вы неизбежно обессмысливаете и все остальное. Эта логика убеждает даже некоторых атеистов – как раньше убеждала некоторых язычников – и не все противники абортов являются верующими людьми.

Почему такое простое и очевидное соображение оказывается невоспринятым? Первая и бросающаяся в глаза причина – отсутствие нравственной рефлексии вообще. Когда люди не оценивают свои поступки как “злые” или “добрые”, не стремятся к добру и не избегают зла, не задумываются о том, как нравственно правильно поступать, а исходят из соображений личного удобства. Ребенок в некоторых ситуациях может представлять серьезное личное неудобство, дискомфорт, снижение уровня достатка, серьезное нарушение жизненных планов – а возможность его уничтожить представляет большое удобство, лишиться которого было бы неприятно. У нас (пока что) не считается приемлемым умерщвлять пожилых и больных людей, требующих ухода – но, в случае если эвтаназия будет легализована, множество людей будет пользоваться ей также – как удобством, как подходящим способом сделать свою жизнь легче. А вопрос о том, является ли это нравственно приемлемым, просто не будет возникать в их головах. Если закон за это не накажет, и даже с карьерой никаких неприятностей – то почему бы и нет? Если Бога нет, то все позволено, как говорил классик. Если нет суда, перед которым мы ответим за все, что совершили в нашей жизни, то какая, собственно разница? Остается поступать, как нам комфортнее, и злиться на тех, кто мешает.

В этом контексте негодование на Патриарха связано не с какими-то представлениями о правильном – а просто с соображениями удобства. Вот у нас было удобство – вот его доступность хотят снизить.

Резкость реакции на слова Патриарха радует тем, что ему удалось вызвать дискуссию – и, будем надеяться, подтолкнуть людей к моральному и мировоззренческому размышлению.

И в рамках этого размышления нам стоит сопоставить картины реальности, которые обычно связаны с той или иной позицией по вопросу об абортах.

С христианской точки зрения человеческая жизнь обладает смыслом и ценностью и достойна быть прожитой. Убеждение в этом коренится в вере в Бога, который создал нас с определенной благой и прекрасной целью, которая выходит далеко за рамки этой земной жизни. Христиане верили и верят, что труды и страдания нашего земного пути обернутся вечной радостью, что каждая минута любви, смирения, труда и терпения прорастает в вечности чем-то немыслимо радостным и прекрасным, и, когда Бог воздвигнет нас из мертвых, мы возрадуемся о всех трудах, которые понесли, и будем сожалеть только о том, что не понесли больше. Нравственный подвиг имеет смысл; каждая минута жизни каждого человека имеет смысл, она зачем-то нужна, она как-то включена в Божий замысел – даже если мы понятия не имеем, как именно.

Само это убеждение – человеческая жизнь, как моя, так и любого другого человека обладает смыслом и достойна быть прожитой – могут выражать и люди неверующие. Но это – христианское наследие, которое неизбежно повисает в пустоте, если отвергнуть его христианский фундамент. Если Бога нет, во вселенной и в жизни людей нет никакого реального смысла. То есть мы, конечно, можем приписать жизни какой-то субъективный, личный смысл – но мы будем знать, что сами его придумали. В безбожной вселенной слова “жизнь стоит того, чтобы быть прожитой” оказываются даже не ложными, а просто бессмысленными – стоит для кого? Обладает ценностью в чьих глазах? Бога? Его в этой картине мира нет. Сам человек ценит свою жизнь или жизнь другого? Но тогда это не вопрос объективной, реальной истины, а личного предпочтения, которое он может изменить в любой момент.

Отношение к аборту ясно показывает разницу между двумя мировоззрениями – для христиан человеческая жизнь, уже начавшаяся в утробе, обладает смыслом и ценностью, и стоит того, чтобы быть прожитой. Для сторонников абортов – это просто “комок клеток”, что-то, в их глазах, лишенное достоинства, смысла и ценности. Что же, в их безбожной картине мира это так, дитя в утробе не обладает никаким смыслом. Но в этой картине мира взрослые люди точно также являются комками клеток, в той же мере лишенными смысла и ценности. Ничья жизнь – ни ребенка в утробе, ни тех, кому уже повезло родиться, не стоит того, чтобы быть прожитой. В этой картине мира понятие “прав человека” не может иметь никакого смысла.

Права человека отражают некий нравственный порядок, присущий мирозданию, где у человека есть цель и предназначение, и объективные обязательства по отношению к ближним и самому себе. В картине мира, где такой объективный моральный порядок отрицается, “прав и достоинства” в смысле некой объективной реальности, которую мы должны признавать независимо от наших желаний, не существует.

Мы неизбежно оказываемся перед выбором между двумя мировоззрениями – в одном из них люди – включая людей в утробе матери – обладают ценностью, достоинством, и правами. В другом – любые вообще притязания на права оказываются бессмысленными. И в любом из этих мировоззрений действует логика – согласно которой любой человек, произносящий слова “право на аборт” произносит бессмысленную абракадабру. Если существуют права человека, то аборт несомненно грубо нарушает право на жизнь.

Разумеется, абсолютное большинство из тех, кто бранится на Патриарха, вообще не задумывается о подобных вещах – люди хотят, чтобы им было удобно, а вопросы о том, насколько это нравственно, справедливо или человеколюбиво, вообще находятся за пределами их рассмотрения. Как и вопросы о том, есть ли вообще в жизни смысл и подлинное, объективное добро и зло.

Точно также, как, например, в Британии конца XVIII века торговцев чернокожими рабами не интересовали все те богословские или философские доводы, которые приводил им Уильям Уилберфорс и другие противники работорговли. Они просто видели, что эти святоши покушаются на их удобства – и приходили в крайнее негодование. Однако постепенно, десятилетиями упорных трудов Уилберфорсу и его сподвижникам удалось переломить общественное мнение и добиться запрета работорговли. Лозунгом этого движения были слова, произносимые от лица чернокожего: “Разве я не человек и не брат твой?”

Конечно, эти слова произносили белые противники работорговли – черные рабы просто не имели возможности участвовать в общественной дискуссии. Они были исключены из числа граждан и из числа людей. За них, за бесправных и безгласных, выступали другие.

Так и сегодня дети, умерщвляемые в утробе, не могут высказаться за себя – кто-то другой должен сделать это от их имени. И сказать то же самое – разве я не человек? Разве дитя в утробе матери – это какое-то совсем другое, нечеловеческое существо, мышонок, лягушка, неведома зверюшка? И вот за них, бесправных и безгласных, выступает Патриарх – и мы вместе с ним. Потому что нам не все равно, мы верим в реальность добра и зла. И в то, что любая человеческая жизнь заслуживает того, чтобы быть прожитой.


СЕРГЕЙ ЛЬВОВИЧ ХУДИЕВ
Источник: "Радонеж "