Лента: Религия

В социальных сетях от Церкви требуют заступиться за Олега Сенцова – украинского режиссера, который сидит у нас в тюрьме по обвинению в подготовке террористических актов. Люди говорят, что этого требует милосердие, справедливость, порядочность, и что люди, которые не заступаются, теряют в их глазах всякий моральный авторитет.

Что же, я сильно подозреваю – хотя не могу знать наверняка – что история с Сенцовым кончится его освобождением и высылкой на Украину. По крайней мере, горячо желаю ему именно этого.

Но я подписан на самых разных людей в социальных сетях – и я вижу, например, что в то же время нескольким противникам киевских властей, сбежавшим в Россию, грозит высылка обратно. Там они немедленно окажутся в тюрьмах СБУ, где, весьма вероятно, подвергнутся пыткам. Должна ли Церковь заступаться за них?

Я не сомневаюсь ни минуты, что если такое заступничество – на уровне священноначалия – будет произнесено, оно будет немедленно воспринято (и, в первую очередь, сторонниками Олега Сенцова) не как акт милосердия – но именно как акт политической поддержки одной из сторон конфликта. Мы немедленно услышим, что “Московский Патриархат поддерживает террористов!”

Но давайте тогда рассматривать и требования поддержки Сенцова как требования именно политической поддержки – а не милосердия. Это не одно и то же.

Позвольте мне объяснить разницу. Вот есть люди – с обеих сторон – которые возят гражданским в зону боевых действий продукты и предметы первой необходимости. Это – милосердие.

Есть люди, которые возят всякую поддержку воинам той или другой стороны. Это – не милосердие. Это можно считать справедливым и хорошим делом (в зависимости от ваших симпатий в конфликте) – но словом "милосердие" это не называется. Это поддержка одной из сторон. При том, что воины, очевидно, испытывают тяготы и лишения и подвергаются опасности, если вы скажете, что возите им помощь только чтобы помочь страдающим людям, исключительно из христианского милосердия, а ваши политические предпочтения тут не причем – вам будет трудно поверить.

Посещать места лишения свободы и служить заключенным – обычным, безвестным заключенным, до которых никому нет дела, которые совершенно не интересуют ни мировую, ни нашу общественность – это дело милосердия. Принять участие в медийной кампании в поддержку политического активиста – это значит именно принять участие в политической кампании.

Это даже может быть хорошим и справедливым делом (опять таки, тут оценка зависит от ваших симпатий) но это именно дело политической борьбы, а не милосердия как такового. Смешивать то и другое – значит впадать в недобросовестную (и именно политическую) пропаганду.

Милосердие заинтересовано в человеке; политика заинтересована в произведении пропагандистского и мобилизационного эффекта, а конкретная личность является только удобным инструментом.

Это хорошо видно на примере двухлетней давности – который совершенно аналогичен текущему. Тогда тоже было общественное возмущение неправым, по убеждению мировой и местной общественности, судом, тоже тюрьма, тоже голодовка, риторика, совпадающая до запятых.

Только два года назад отважного узника (вернее, узницу) звали не Олегом, а Надеждой. Ее имя было у всех на устах, от всякого честного человека требовалось горячо выступить в ее поддержку, я помню те волны испепеляющего нравственного негодования, которые обрушивались на любого, кто проявлял в этом отношении некоторую холодность и скептицизм.

Каково дальнейшее развитие сюжета? Он продолжает несколько напоминать сюжет с Сенцовым – “наша Надия” продолжает томиться в застенках, тоже по обвинению в подготовке терактов, обвинениях, которые со стороны тоже могут вызывать сомнения. Где же все честные, неравнодушные люди – в России, на Украине и во всем мире – для которых она была героиней, новой Жанной д’Арк, воплощением всего смелого, доброго и честного?

Для них ее больше не существует. Пустое место. Отработанный шлак. Почему? Человек же томится в застенках, по сомнительному обвинению, где же ваше милосердие? А его, собственно, и не было с самого начала. Была политическая кампания, преследовавшая исключительно политические цели. Была подходящая фигура на нужную роль. Был эмоциональный разогрев и много, много благородного негодования – а вот милосердия не было.

И сейчас, когда “наша Надежда” томится в других застенках, ни малейшего сочувствия у тех же людей она не вызывает. Не потому, что эти застенки намного комфортнее – это уж вряд ли – а потому, что на этот раз ее посадили “свои”, политически близкая сторона.

Что же, у людей могут быть свои политические предпочтения. Имеют право. Но это именно политические предпочтения, а не нравственные, и никто не обязан их разделять.

Конечно, люди склонны путать свои политические симпатии с христианской любовью, а ненависть к политическим противникам – с нравственным негодованием против зла. Это со всеми бывает. Но надо понимать, что это именно путаница.

Моральное негодование носит высоко избирательный характер. При этом у других людей они избирательно не так, как у вас. Это не потому, что они – или вы – плохие люди. Просто потому, что вы все люди, и человеческая психология так работает.

Это везде так. В Америке, например, либеральная пресса полна горячего сочувствия к латиноамериканским беднякам, которые пытаются пробраться в США, а власти задерживают их и сажают в места временного содержания – злодеяние, равное Холокосту (риторика именно такая). Ровно тем же людям было абсолютно наплевать на тех же бедняков, когда их задерживали при Обаме – и будет наплевать, если этим будет заниматься кто-то другой, кроме ненавистного Трампа.

Жертв наших врагов жалко, и тут в нас пробуждается самое острое человеколюбие, а вот жертвы наших друзей идут где-то в диапазоне от “сами виноваты” до “увы, бывает, что же теперь...”

Поэтому Савченко, или, скажем, Павленский, вызывают острые нравственные эмоции, когда они сидят в застенках враждебного режима, и не вызывают ровно никаких эмоций, когда они сидят в застенках режимов, напротив, дружественных. Это не притворство, и не лицемерие, не продуманная манипуляция – это так уж человеческая психология работает. Негодование всегда является высоко избирательным.

Но у других людей оно избирательно по-другому. У них другой набор врагов и друзей, и, соответственно, поводов для негодования. Принимать именно вашу избирательность за критерий правды вообще – значит впадать в понятную, но тем не менее, иллюзию. Люди с другими предпочтениями полыхают не менее праведным гневом – но в другом направлении. Они испытывают не менее острое сострадание – но уже к жертвам ваших друзей, а не врагов – тем жертвам, которых для вас не существует. Все уверены в справедливости своего дела, все уверены в том, что все честные люди обязаны их поддержать.

И вот для священноначалия становиться на сторону той или иной группы воинствующих политических активистов, вовлекаться в ту или иную политическую кампанию, было бы делом, не имеющим никакого отношения к милосердию или другим христианским добродетелям.

Миссия Церкви другая – возвещать Евангелие, учить тому, что заповедал Христос, и, в частности, ценности простых и незаметных людей, которые не являются раскрученными политическими активистами. Простых заключенных и простых больных, которых Церковь посещает, или простых пленных, которым Церковь помогает вернуться домой.

Очень легко чувствовать себя добродетельными, когда вы просто вовлечены в политическую кампанию в фейсбуке. Но в христианском понимании добродетель – это нечто другое.


СЕРГЕЙ ЛЬВОВИЧ ХУДИЕВ
Источник: "Радонеж"