Лента: Религия

Портал «Такие Дела» вызвал волну насмешек в сети, опубликовав материал «Страсти отцовы», с подзаголовком «Отец Алексий служит в маленьком приходе. В Церковь он попал еще отроком. И еще отроком осознал свою гомосексуальность»

Как уже многие успели отметить, автор совершенно не ориентируется в церковных реалиях; множество деталей это сразу же выдают. («Матушкой» обычно называют жену, а не мать священника; «Добротолюбие» — это многотомный сборник монашеской литературы, который едва ли даже очень благочестивая супруга настоятеля могла бы подарить маленькому мальчику, и так далее).

Выдает и язык. Священник (или даже благочестивый мирянин) неизбежно приобретает определенную манеру говорить — как и представители других профессиональных субкультур, например, врачи, водители или полицейские. По языку достаточно легко отличить православного от баптиста, баптиста от пятидесятника, и любого из них — от человека неверующего. Эти языковые особенности формируются, по большей части, неосознанно, их трудно скрыть или от них избавиться.

Поэтому вполне очевидно — для любого церковного человека — что рассказчик не только не священник, но и не церковный человек вообще. Это производит впечатление полной халтуры. В конце концов, можно же было подрядить какого-нибудь реального отступника, удалившегося из Церкви по причине реальных грехов — в интернете такого не так сложно и найти. Он бы мог придать рассказу некоторое правдоподобие. Но увы, редакция, очевидно, сильно экономит время, деньги и усилия, полагая, что пипл схавает.

Впрочем, это развитие уже хорошо заметной тенденции — материалы о Церкви, которые публикуются на либеральных ресурсах, имеют к Церкви довольно далекое отношение. Авторы имеют некий обобщенный образ Церкви как пособницы режима, противницы майдана, гомосексуализма и вообще всего доброго и светлого. Ей отводится роль темный силы, которая злобно гнетет гендерных (и просто) революционеров.

Отвечать на такие материалы затруднительно, поскольку, чтобы беседа состоялась, речь должна идти об одном и том же предмете; здесь же, увы, «церковь либерального журналиста» вообще никак не связана с реально существующей Русской Православной Церковью. Но иногда можно говорить о хоть каких-то точках пересечения, когда человек строит свою мозаику, включая туда хоть какие-то элементы, взятые из церковной реальности. У «Таких дел» процесс достигает логической завершенности — никаких вообще пересечений с реальностью, «церковь» целиком и полностью придуманная человеком, который не имеет о реальной церкви никакого представления. Как сказал детский поэт, «я сама из головы ее выдумала».

Как если бы иностранный корреспондент рассказывал о том, как, будучи в Москве, он пытался укрыться от снега под развесистой клюквой, но тут за ним погнались два пьяных медведя с балалайками.

Но, впрочем, иностранцу позволительно не знать чужой страны языка и нравов — гораздо печальнее, когда глубочайшую неосведомленность в преобладающей религии своей собственной страны выказывают люди, от которых хотелось бы ожидать некоторой образованности.

Конечно, существуют стандарты текстов, которые могли бы быть привлекательными для публики. Один из постоянно работающих волнительных сюжетов — «конфликт долга и страсти». В культуре, где существует полная вседозволенность, такой конфликт просто невозможен — люди сдаются страсти, как только она приходит, а если ее нет, стараются вызвать ее при помощи всяких ухищрений, а потом сдаются.

Неизбежная оборотная сторона вседозволенности — пресыщенность и невыносимая скука, умирание страсти, которую пытаются как-то оживить и разнообразить извращениями — которые тоже вскоре приедаются.

Характерно, что для литературы ушедших эпох герой — этот тот, кто следует своему долгу, наперекор злой судьбе, жестоким врагам, и собственным немощам. В наши дни герой — это тот, кто следует своим похотениям. Обычно это мучительно скучно — «пошел в бар, напился, далее как всегда» – нужен какой-то конфликт, а конфликта нет, ни крепостники, ни разбойники, ни испанская инквизиция, ни даже православные активисты не мешают герою идти в бар. Никаких внутренних убеждений, которые мешали бы идти в бар, тем более нет. Скука смертная.

Единственное место, где можно организовать конфликт страсти и долга, личных устремлений и окружения — Церковь, и именно в церковные декорации автор помещает своего героя.

Страсть, которую проявляет персонаж, разумеется, должна быть гомосексуальной — по ряду причин. Во-первых, такова идеологическая мода. Во-вторых — страсть к женщине может спровоцировать привязанность, нежность, заботу, и вывести персонажа за рамки его чисто эгоистических хотений. Тут природа может взять свое, могут сформироваться какие-то человеческие, межличностные отношения, даже, чего доброго, обязательства — а для гомосексуализма все это характерно в гораздо меньшей степени. В-третьих, можно бодро выдать набор идеологических штампов: «Церковь нам говорит, что Бог ненавидит геев. Особенно на этом настаивают милоновцы, которые стоят с транспарантами»

Единственный раз, когда видел что-то похожее на «Бог ненавидит геев» от религиозных людей — это был пастор Фред Фелпс с плакатом «God hates fags». Фелпс являлся лидером общинки, состоящей исключительно из его родственников, и был всемирной знаменитостью — которую из него постаралась сделать либеральная пропаганда. Это единственный достоверно известный мне случай чего-то похожего.

Во всех остальных случаях, когда я натыкался на выражение «Бог ненавидит геев» оно было в устах либералов, которые сначала приписывали его своим оппонентам, потом ужасались их, оппонентов, суровости и бесчеловечию.

В реальности Церковь учит, что Бог любит всех людей без исключения и непрестанно ищет спасти их от грехов их. Любая форма сексуальной активности вне брака, направлена ли она на лиц своего или чужого пола, греховна и разрушительная для человека. Как греховна и разрушительна, например, наркомания. Если вы любите наркомана, вы будете желать, чтобы он прекратил употребление. Если вы любите гомосексуалиста, вы будете желать, чтобы он оставил такой пагубный образ жизни.

Это то, что Церковь настойчиво повторяет — и то, что либералы настойчиво не хотят слышать, приписывая Церкви то, что чему она никогда не учила. Как пишет автор,

«Мир меняется. И Церковь, на мой взгляд, тоже должна меняться. Даже Бог меняется, как мы можем наблюдать это по страницам Библии».

Что же, тема необходимых перемен очень важна. Но в христианской традиции это человек грешен, и нуждается в том, чтобы глубоко перемениться — покаяться, как мы это называем. Церковь существует для того, чтобы менять людей — и она помогает перемениться тем, кто этого хочет.

Это очень глубокое изменение в человеке — настолько глубокое, что Библия называет его «новым рождением» или даже «новым сотворением», и оно необходимо, для того, чтобы человек обрел жизнь вечную и блаженную.

Чтобы требовать от Церкви (а не от себя) перемен необходимо было бы, для начала, разобраться в том, для чего она существует, и истинно ли послание, которое она возвещает. Требовать перемен с позиций полного невежества в отношении сообщества, которое вы требуете менять, было бы поспешно.


Сергей Львович Худиев
Источник: "Радонеж "