Лента: Религия

Пятидесятилетний аятолла Кадивар стоит вместе с Абдулкаримом Сорушем и Мохаммедом Шабестари в ряду ведущих религиозных критиков иранского режима. За свои убеждения он провел 18 месяцев в печально известной тюрьме Эвин. По мнению американского журнала "Time", исследования Кадивара, направленные на гармоничное совмещение ислама с демократией, позволяют считать его одним из ведущих общественных деятелей, способствующих обновлению мира. В настоящее время профессор, обладающий теологическим титулом аятоллы ("знамение Аллаха"), в течение семестра читает лекции в Университете Дьюка в штате Северная Каролина. Кадивар женат, у него четверо детей.

- Аятолла Кадивар, мы беседуем с вами в американском штате Северная Каролина, почти в 11 тыс. км от вашей родины. Разве вы не были бы намного нужнее сейчас в Иране?

– Поверьте, в эти трагические часы я предпочел бы быть на родине, ведь вопрос о том, какое будущее ждет Иран, решится в ближайшие две недели. Почти все мои друзья арестованы, а я даже с семьей связаться не могу – телефон отключен.

- Вас считают одним из соавторов последних заявлений Мусави.

– Хотя я приветствовал заявления Мусави и всеми силами поддерживаю его, мною написаны только мои собственные заявления. Мы нашли возможность поддерживать контакт друг с другом. Через Интернет и через знакомых я постоянно на связи с родиной. Я получаю ежедневно около сотни писем.

- В настоящий момент Тегеран выглядит спокойным по сравнению с массовыми протестами, вспыхнувшими сразу после выборов. Это затишье – начало конца сопротивления или конец исламистского режима?

– Это исламистское государство потерпело фиаско. Права иранского народа попраны, моя родина на пути к тому, чтобы стать военной диктатурой. Президент Махмуд Ахмадинежад ведет себя как иранский талиб. А религиозный лидер Али Хаменеи связал свою судьбу с карьерой Ахмадинежада – это очень тяжелая моральная и политическая ошибка.

- Какие советы вы давали в последние дни лидеру оппозиции Мусави? Он действительно бесспорный глава движения?

– Без сомнения. Сейчас все сплачиваются вокруг Мусави, с которым я дружен со времени работы в Тегеранском университете. Он был профессором политологии, а я там же преподавал философию и теологию. Я считаю, он должен настаивать на проведении новых выборов и продолжать призывать народ к мирному протесту...

- ... который с помощью дубинок будут подавлять отряды исламских добровольцев ("Басидж") и Корпус стражей исламской революции ("Пасдаран")?

– Против миллионов мирных демонстрантов ни один режим не может выстоять долго – только если решится на кровопролитие и тем полностью лишит себя легитимации. Мы должны неустанно ссылаться на право, закрепленное в иранской Конституции, где в 27-й статье однозначно сказано, что каждый гражданин имеет право на участие в демонстрации. Наш протест проходит без насилия, в согласии с законом, и он "зеленый", то есть исламский в своей основе.

- Это вы так считаете.

– В 56-й статье нашей Конституции ясно говорится, что Божие право распространилось на всех граждан страны. Согласно ему граждане избирают лидера, президента и парламент. Конституция не оставляет сомнений: лидер должен избираться, а не быть избранником тех, кто утверждает, что знает волю Господа.

- Али Хаменеи, пламенный сторонник государственной доктрины Welajat-e Fakih ("правление богослова-правоведа"), придерживается другого мнения: движение протеста якобы направлено против закона и против религии.

– Люди с крыш кричат: "Аллах велик!" и выходят на улицу с плакатами "Куда девался мой голос?" Протестующие не стремятся все поставить с ног на голову, но они хотят справедливости и требуют честных выборов. Кто откажет им в этом, идет на риск гражданской войны.

- Это верно, демонстранты используют зеленый цвет ислама. Правда и то, что они кричат: "Аллах велик!" Но не расширился ли круг их требований? Ведь скандируют они и такой лозунг: "Долой диктатора!" Может такое быть, что молодежь, составляющая наиболее активную часть движения, желает жить в демократическом государстве западного образца, в котором религия отделена от власти?

– Готов признать, что некоторые из молодых людей ориентируются на Запад. Но движение не следует перегружать. Большинство моих соотечественников не поддержат полного разделения государства и религии. И я не поддержу. Иран – страна с исламскими традициями и ценностями. У нас 90% населения – мусульмане.

- Какие ценности вы конкретно имеете в виду?

– Выше всех стоят справедливость и исполнение воли народа. Когда правил Али – наш первый шиитский имам, – не было политических заключенных, ненасильственные демонстрации были разрешены, а критические высказывания он даже поддерживал. Эти ценности нельзя предавать.

- Но это уже совершили Хаменеи и Ахмадинежад?

– Да. Я за истинно исламское и одновременно демократическое государство, в котором уважают достоинство человека и предоставляют, в том числе и женщинам, все права, за строй, при котором людям позволено свободно избирать своих руководителей, как религиозных, так и светских.

- Но ведь вы же говорите фактически о революции. О совершенно новом, другом Иране.

– Я говорю о стране, в которой духовенство не претендовало бы на решающее слово в вопросах управления страной. Эти амбиции не отражают ни шиитских традиций, ни какой-либо иной убедительной логики. Я не верю в то, что духовные лица или простые верующие обладают божественными правами.

- В интервью "Шпигелю" в 1978 году Хомейни сказал: "Общество будет свободным, все причины для репрессий и подавления отпадут".

– Лидер революции Хомейни был личностью харизматической. Когда он возглавил страну, за него были 95% населения, а к концу правления рейтинг его все еще составлял 70%. Хаменеи такой харизмой не обладает, вдобавок он буквально на пороге к тому, чтобы порвать узы справедливости между религиозными лидерами и народом. Когда он сейчас в один голос с Ахмадинежадом утверждает, что протесты в Иране организованы кем-то из-за рубежа, он делается очень похожим на свергнутого шаха. У того были аналогичные доводы, и он не мог понять, что столкнулся с общенациональным движением протеста собственного народа. Под конец шах ни о чем другом уже и думать не мог, как только о сохранении своего режима. И Хаменеи сегодня мыслит так же.

- Но шах был отлучен от трона, а Хаменеи с Ахмадинежадом, похоже, крепко сидят в седле. На многие важные посты они поставили своих людей.

– Внешне все выглядит так. Но сегодняшний Иран уже не та страна, что была до этих протестов. Я даже могу представить себе, что Али Акбар Хашеми Рафсанджани, председатель Совета целесообразности, найдет в себе мужество пригласить на заседание этого органа религиозного лидера. Теоретически совет может даже отстранить Хаменеи. Тогда и Ахмадинежад вместе с ним потеряет власть.

- Для этого было бы необходимо, чтобы большинство великих аятолл высказались против них обоих.

– Среди великих аятолл в Куме тоже растет недовольство надменностью Ахмадинежада. Из двенадцати только один поздравил его, а многие, и среди них мой учитель – уважаемый во всей стране Хусейн Али Монтазери, резко обличают подтасовку результатов выборов.

- Могут ли зарубежные страны что-то предпринять в помощь оппозиции?

– Нет. Этот поединок должен выиграть сам иранский народ. Я считаю, что президент США Барак Обама до сих пор вел себя очень разумно и не дал иранским "ястребам" повода для нападок, так что утверждения Ахмадинежада, будто бы за беспорядками в стране стоит Вашингтон, никакого эффекта не дают.

- Обама сопоставил обоих кандидатов – Ахмадинежада и Мусави – и пришел к заключению, что различия между ними очень невелики. Он прав?

– И да, и нет. В вопросах ядерной программы и в оценке политики Израиля расхождения невелики. Что касается права на обогащение урана, вы не найдете в Иране ни одного политика, который бы думал иначе. Вот когда речь заходит о демократии, различия огромны: Ахмадинежад готов наступать на демократические права, а Мусави считает важным соблюдать законы и Конституцию. Я полагаю, что сейчас демократизация стала главной проблемой, оттеснив на второй план все прочие вопросы, включая и ядерную программу.

- Многие из западных политиков на это смотрят иначе.

– Кто сейчас выдвинет на первый план вопрос о ядерной программе, не найдет понимания в Иране. На наших улицах течет кровь, а вы все спрашиваете, что будет с ядерной энергией.

- На Западе кое-кто опасается, что дело может обернуться гораздо большими неприятностями, причем для всего мира, если Иран станет обладателем атомной бомбы.

– Нас в первую очередь беспокоит Израиль. Эта страна поставила ядерную энергию на службу военным. Любой мусульманин, да просто любой человек, вынужден опасаться Израиля. И потому арсенал ядерных вооружений, находящихся в распоряжении Израиля, должен быть поставлен под контроль ООН.

- Мы правильно вас понимаем, что позиция по ядерной программе останется неизменной, кто бы ни победил в поединке за власть в Тегеране?

– Любое иранское правительство оставит за собой право на мирное использование ядерной энергии.

- Но ведь речь-то не об этом. Мы говорим об атомной бомбе.

– У США она есть, у Израиля она есть. То, что говорится о моей стране, – из области возможностей, но не фактов. Если бомба – зло, тогда она зло для всех государств, а не только для тех, что в оппозиции к политике США. Иначе это просто двойные стандарты.

- Что произошло бы, если бы Израиль или США совершили нападение на ядерные установки в Иране?

– Это было бы нарушением всех представлений об этических нормах. Иранцы стали бы оказывать сопротивление и делали бы это в полном единении, независимо от политических и религиозных взглядов.

- Каким Иран будет через пять лет?

– Надеюсь, демократическим. В моей стране заложена способность стать образцовым демократическим государством.

- А какой вам видится ваша роль в этом процессе?

– Я вернусь в Иран. Но не в ближайшие дни. Если бы я сейчас вернулся в Иран, то очутился бы в узилище. А условия там ужасающие. Мой друг доктор Саид Хаджариан остро нуждается в медикаментах и врачебной помощи, притом в больнице, а не в тюрьме. До меня доходят даже сведения, что мои друзья Мустафа Таджзаде и Абдулла Рамезанзаде подвергаются пыткам. Рамезанзаде был спикером президента Хатами, а Таджзаде был в ту пору заместителем министра внутренних дел.

- Вам самому пришлось провести 18 месяцев в жуткой тегеранской тюрьме Эвин.

– Я вернусь в Иран и не боюсь заключения. Но только если состоится легальный судебный процесс.

- Готовы ли вы занять какую-нибудь политическую должность в демократическом Иране?

– Я философ, писатель и преподаю в университете. Свою важную роль я выполняю. А есть в Иране и блестящие политические руководители, например, Мир Хусейн Мусави.

- Аятолла Кадивар, мы благодарим вас за эту беседу.


Эрих ФОЛЛАТ, Габор ШТАЙНГАРТ "ПРОФИЛЬ"/"Der Spiegel"
Перевел Андрей БАТРАК
Источник: Интерфакс-Религия