Лента: Религия

Глобальный проект Александра Великого

Древний Ближний Восток знал разные империи: ассирийскую, вавилонскую, персидскую, о них много говорится и в Библии. Древний Египет, строго говоря, империей не был, но и он стремился расширить свои границы, в Палестине его влияние было очень существенным. Поэтому, когда в 330-х годах до Р. Х. Александр Македонский вторгся со своими войсками в Персидскую державу, разгромил войско Дария и завоевал его былые владения, ничего нового в этом не было. Евреи сначала не обратили особого внимания на то, что место персов и мидян заняли македонцы и греки.

Но принципиально новым было другое: горячее желание Александра создать на просторах его новой империи единое культурное пространство. Ассирийцы, вавилоняне, персы тоже правили многими народами, но они никогда не стремились сделать их подобными себе, и сами не спешили им уподобляться. Их подданные говорили на разных языках, молились разным богам, носили разные одежды, имели разные обычаи, и всё это должно было сохраняться, даже если один народ переселяли из его родных краев в другие земли. В дворцах древних владык часто изображали вереницы покоренных царей: каждый в особой одежде, каждый со своими дарами.

Александр стремился создать нечто иное: империю, в которой сольются воедино все народы. Македонский полководец в нем уступил место персидскому царю, правившему в Вавилоне. Он побуждал своих боевых товарищей следовать его примеру и брать в жены персиянок, он набирал персов в македонское войско, он основывал по всей империи новые города, устроенные по греческому образцу. Родом македонец, он получил греческое воспитание (его наставником был Аристотель), и великолепная культура Эллады была для него очевидной вершиной мировой цивилизации. Может быть, ему казалось само собой разумеющимся, что и другим народам будет так же легко приобщиться к ней, как и македонцам, ближайшим соседям и родственникам греков.

Но какое отношение имело все это к истории библейского Израиля и Ветхому Завету? Сначала казалось, что почти никакого. Но после ранней смерти Александра его владения оказались поделены между его ближайшими соратниками; Палестину оспаривали друг у друга две династии — Селевкиды, правившие в Сирии, и Птолемеи, которым достался Египет. Это были эллинистические государства, в которых элитой стали смешавшиеся с местной знатью греки, а греческий язык, а с ним искусство, обычаи и верования стали распространяться всё шире и глубже, проникая в те уголки Ближнего Востока, где не задержались солдаты самого Александра. Птолемеи и Селевкиды могли беспрестанно воевать друг с другом, но они были людьми одного языка, одной культуры и одной религии — не только они сами, но и вся верхушка обоих государств.

Точно так же и их подданные жили теперь в похожих друг на друга городах с мраморными колоннами и храмами Зевса и Аполлона. Эти города были населены представителями разных народов (в том числе и евреями, в Александрии Египетской их было едва ли меньше, чем греков и египтян), которые активно общались друг с другом. От одного города можно было относительно быстро и удобно доехать до другого такого же, и какой бы царь ни правил там, всё те же были там бани, рынки, мастерские и площади, где гуляли такие же философы и беседовали на те же возвышенные темы. «Цивилизованное человечество», расширив свои пределы на Восток, неожиданно стало таким маленьким, а патриоты былых времен стали с гордостью называть себя «гражданами мира» — космополитами.

По сути дела, это был первый в истории человечества проект глобализации — создания единого культурного пространства с общими ценностями и общим языком. В большинстве стран, захваченных некогда Александром, полным ходом шла эллинизация, то есть приобщение местных жителей к эллинской (греческой) цивилизации. Они не просто знакомились с ней, они вливались в нее, перенимая язык и обычаи. А что не удавалось переделать, можно было по крайней мере назвать по-иному: например, иноземных богов греки отождествляли со своими собственными и считали, что народы других стран чтут тех же Зевса, Посейдона или Афродиту под иными именами. Собственно, они были недалеки от истины, ведь все языческие религии похожи друг на друга в главном, а когда ты почитаешь несколько десятков собственных богов, то уже не имеет никакого значения, если к ним добавиться еще десяток-другой богов чужеземных. Богом меньше, богом больше — какая разница?

 

Как Иерусалим чуть не стал Антиохией

Эти перемены не могли обойти стороной даже маленькую Иудею, расположенную так далеко от столиц Птолемеев и Селевкидов. Но интенсивная торговля, а порой и войны, неизбежно втягивали ее жителей в самые тесные отношения с греками, не говоря уже о сознательной политике Птолемеев и Селевкидов. Впрочем, эллинизация далеко не всегда происходила по приказу: представители восточных народов (обычно наиболее знатные, богатые и образованные из них) сами охотно шли учиться к грекам, настолько очевидными казались выгоды. Вспомним, это ведь из тех времен пришло слово «варвары»: так, с точки зрения греков, выглядели все остальные, кто не владел их языком и бормотал что-то неразборчивое, «бар-бар».

В те дни вышли из Израиля сыны беззаконные и убеждали многих, говоря: пойдем и заключим союз с народами, окружающими нас, ибо с тех пор, как мы отделились от них, постигли нас многие бедствия. И добрым показалось это слово в глазах их. Некоторые из народа изъявили желание и отправились к царю; и он дал им право исполнять установления языческие. Они построили в Иерусалиме училище по обычаю языческому и установили у себя необрезание, и отступили от святого завета, и соединились с язычниками — так повествует 1-я Маккавейская книга (1:11-15) о событиях, начавших происходить в 170-х годах до Р. Х. А 2-я книга уточняет, какую роль сыграл в них первосвященник, сменивший свое природное имя на греческое имя Ясон: он строил в Иерусалиме греческий спортивный комплекс (палестру), чтобы юноши могли там заниматься физкультурой. В результате священники перестали быть ревностными к служению жертвеннику и, презирая храм и нерадя о жертвах, спешили принимать участие в противных закону играх палестры (4:14). Более того, Ясон желал получить у царя право «писать иерусалимлян антиохиянами» — по-видимому, это означало, что в Иерусалиме создавался новый греческий полис, Антиохия, со своим особым гражданством. Название «Антиохия», конечно же, восходило к наследственному имени царей из династии Селевкидов — их звали Антиохами.

Казалось бы, в этом не было ничего уникального. Примерно так в это время жили евреи в других странах Средиземноморья: они селились в больших городах, становились их гражданами, не чурались спортивных и других мероприятий. Так они сочетали верность отеческим законам и преданиям с эллинистическими (сегодня бы их назвали общечеловеческими) ценностями, и если здесь и возникали свои проблемы, то к серьезным конфликтам они не приводили.

Но в самой Иудее все вышло совсем не так: в ней вспыхнуло ожесточенное восстание. Почему? Трудно сказать однозначно. Одной из причин стали распри между различными кланами в Иерусалиме: одни поддерживали Селевкидов, другие смотрели в сторону Птолемеев, и все боролись за власть. Дело дошло до того, что один первосвященник, Менелай, сверг другого, Ясона, а тот, улучив удобный момент, штурмом взял Иерусалим и перебил своих противников. Обратим внимание, что оба претендента на пост первосвященника избрали для себя греческие имена: они явно были сторонниками эллинизации. В результате в их распри пришлось вмешаться сирийскому царю Антиоху: он сам взял город приступом и оставил в «Верхнем городе» (то есть в крепости внутри Иерусалима) военный гарнизон, который не слишком церемонился с местным населением, а первосвященником снова назначил Менелая.

Но подобные вещи наверняка творились во многих местах эллинистического мира — почему же именно Иудея восстала против своего греческого царя, и не просто восстала, а завоевала независимость? 

 

Закон или смерть!

Главной причиной пожара, конечно, стали религиозные преследования со стороны сирийских властей. Впрочем... они думали не о религии, а о политике: государство просто ожидало от своих подданных, что они откажутся от своих «варварских» обычаев ради новых, просвещенных, эллинских, общих для всего государства. Тем более, евреи уже проявили себя как смутьяны и бунтари — разве не следовало разумному царю позаботиться о просвещении этих «варваров»? Особенно следовало постараться о том, чтобы все евреи регулярно участвовали в жертвоприношениях в дни государственных праздников — в наших богов они, конечно, могут не верить, но мероприятия посещать обязаны, это уже вопрос политической лояльности. Так, видимо, рассуждали при дворе.

Ну а власти на местах, как водится, немного перестарались, да и солдаты местного гарнизона не отличались деликатностью... Вот что в результате увидели евреи: царь послал одного старца, афинянина, принуждать иудеев отступить от законов отеческих и не жить по законам Божиим, а также осквернить храм Иерусалимский и наименовать его храмом Зевса Олимпийского... Нельзя было ни хранить субботы, ни соблюдать отеческих праздников, ни даже называться иудеем.... Две женщины обвинены были в том, что обрезали своих детей; и за это, привесив к сосцам их младенцев и пред народом проведя по городу, низвергли их со стены. Другие бежали в ближние пещеры, чтобы втайне праздновать седьмой день, но... были сожжены, ибо неправедным считали защищаться по уважению к святости дня (2 Мак 6:1-11). Так простое желание исполнять данные Богом заповеди – о храмовом богослужении, обрезании, то есть посвящении Богу, и соблюдении субботы — становилось государственным преступлением, за которое можно было поплатиться жизнью. Этого евреи перенести уже не могли. 

Именно тогда появляются первые мученики — люди, которых пытками и угрозами вынуждают отречься от своей веры, но они предпочитают отречению мучительную смерть. Старца Елеазара насильно кормили свининой, но он выплевывал ее как запрещенную Моисеевым Законом пищу. Тогда ответственные за идеологическую работу предложили ему поесть под видом запретной разрешенную пищу: так он спас бы свою жизнь и не нарушил бы Закон. Но Елеазар отказался: если все остальные будут думать, что он ест свинину, то его лицемерие послужит грехопадению многих. Тогда Елеазар был убит.

В другом месте мы читаем, как мученической смертью погибли семеро братьев вместе со своей матерью. Наверное, это самая страшная казнь: видеть, как погибают в мучениях самые близкие тебе люди. Но они шли на смерть не из простого упрямства, говоря палачу: ты, мучитель, лишаешь нас настоящей жизни, но Царь мира воскресит нас, умерших за Его законы, для жизни вечной (2 Мак 7:9) — кстати, это первое в Библии явное изложение веры в вечную жизнь после смерти. Память этих мучеников-Маккавеев до сих пор 1/14 августа совершается в нашей Церкви. 

 

Молот против фаланги

Рано или поздно это должно было случиться. В селении Модине жил пожилой священник Маттафия с сыновьями Иоанном, Симоном, Иудой, Елеазаром и Ионафаном (эта семья носила имя Хасмонеев). В их селение прибыла очередная правительственная экспедиция: от жителей требовалось принести положенные жертвы богам, или погибнуть. Маттафия отказался от принесения жерты, но ждать мученического конца он тоже не стал: когда первый вероотступник приблизился к языческому алтарю, он выхватил меч и сразил сначала его, а потом и царского посланца. Это был жест отчаяния, но он стал началом восстания. Слишком многие в Иудее были готовы взяться за оружие, им не хватало только организаторов.

И такими организаторами стали Маттафия с сыновьями. У одного из них, Иуды, было прозвище Маккавей (от слова «молот») — именно оно и дало название всему восстанию, мученикам и даже книгам, написанным позднее об этих и других событиях. В самом деле, повстанцы оказались тем самым молотом, который сумел сокрушить доселе непобедимые македонские фаланги. Но победа пришла не сразу, сначала это был небольшой отряд повстанцев, скрывавшийся в окрестных горах от правительственных войск.

Во главе отряда после смерти отца стал именно Иуда. И помогали ему все братья его и все, которые были привержены к отцу его, и вели войну Израиля с радостью... Он преследовал беззаконных, отыскивая их, и возмущающих народ его сожигал. И смирились беззаконные из страха пред ним... Он прошел по городам Иудеи и истребил в ней нечестивых, и отвратил гнев от Израиля, и сделался именитым до последних пределов земли, и собрал погибавших (1 Мак 3:2-9). Как и в былые времена, израильтяне рассчитывали теперь не на силу своего оружия, а на помощь Божью, а чтобы она пришла, стараются исполнять Закон.

В результате горстка повстанцев растет, крепнет, обретает боевой опыт и трофейное оружие — и вот они уже переходят в наступление. В 164-м году они занимают Иерусалим, очищают оскверненный язычниками храм и возобновляют там богослужение (именно это событие вспоминают и по сей день иудеи, празднуя в начале зимы Хануку). Сирийцы предпринимают еще одно наступление, доставляют на поле брани чудо-оружие того времени — боевых слонов. Иерусалим вновь попадает в руки сирийцев, но теперь все выглядит уже по-другому. Антиох V, сменивший на престоле гонителя Антиоха IV, казнит коллаборациониста Менелая как виновника всех бедствий и отменяет все указы, запрещавшие евреям следовать правилам их религии. Эллинистические правители стараются теперь договориться с умеренными евреями, те даже служат в их войсках — но слишком ярка ненависть к угнетателям, слишком велика надежда на полную независимость.

Перемирие длится недолго, и пламя народной войны, бескомпромиссной и беспощадной, разгорается вновь. Еврейские солдаты, служащие сирийцам, чувствуют себя настолько уверенно, что уже отказываются подчиняться их приказам в субботу... Селевкиды проиграли религиозный спор раньше, чем проиграли войну. 

 

Пейзаж после битвы

Место погибшего в бою Иуды Маккавея в 160 г. до н.э. занял его брат Ионафан. Но теперь под его началом была уже настоящая армия, и сирийскому двору оставалось только заключить такой мир, который позволил бы сохранить лицо. К тому же сами Селевкиды в очередной раз боролись друг с другом за престол, им было не до Иудеи, и они приняли условия Ионафана, назначив его правителем этой теперь уже вполне самостоятельной области. В 152 г. до н.э. Ионафан стал не только сирийским наместником, но и первосвященником. После этого он заключил союз с самим Римом — будущей мировой империей, которую побаивались сами сирийцы. А после смерти Ионафана его сменил еще один брат, Симон. Так была основана династия Хасмонеев, так начался новый этап в истории народа Израиля, который продолжился почти до самых новозаветных времен.

Чего же добились Хасмонеи? Они сочетали в своих руках светскую и духовную власть, чего в древнем Израиле категорически избегали (ведь ни пророк Моисей, ни царь Давид, ни кто либо еще из правителей народа не были первосвященниками). Эта династия еще прославится своей решительностью и жестокостью: именно Хасмонеи насильственно обратят в иудаизм (единственный случай в истории!) своих соседей-идумеев, именно они пригласят в Иудею римских солдат, чтобы те помогли им разделаться с врагами. Никто из них и не догадывается, что со временем потомок тех самых идумеев, знаменитый Ирод, совершит дворцовый переворот и уничтожит их династию, а римляне останутся в Иудее на века, уже на положении господ, а не союзников.

А эллинизм? Эллинизм продолжится. Царь Иоанн Гиркан призовет к себе на службу наемников-язычников, его сын Аристовул I не только примет греческое имя, но и назовется «другом эллинов». Объективные исторические процессы невозможно повернуть вспять даже очень успешной войной. Именно эллинизм познакомит множество других народов с евреями и их верой в Единого Бога: на греческом языке будут писать Филон Александрийский и Иосиф Флавий, рассказавшие всему миру о своем народе, его истории и религии. Если бы не эта первая глобализация, то услышать и понять их могли бы только ближайшие соседи, да и те едва ли бы стали слушать.

Наконец, именно благодаря эллинизму смог появиться Новый Завет — такой, каким мы его знаем. Да, Иисус и Его ученики говорили в основном по-арамейски, но евангелисты записали рассказ о них на греческом языке, понятном всякому образованному человеку в Средиземноморье. Греческий стал языком ранней Церкви, и входили в нее в основном люди, воспитанные в греческой культуре, кем бы они ни были по национальности — так называемые «эллины».

Но неужели борьба Маккавеев была напрасной? Конечно же, нет! В их время над Иудеей впервые возникла угроза тотальной ассимиляции, и она угрожала не просто одному из народов — она угрожала единственному в то время народу, хранившему веру в Единого Бога. Если бы и Его храм стал храмом очередного Зевса или Геракла, как храмы финикийских или сирийских божеств, Христу не с кем было бы разговаривать в Иудее и не о чем. «Так ты сын бога? — ответили бы ему, — вот и отлично, сто пятидесятым будешь, мы как раз приносим одному из них жертву».

Но всякая медаль имеет свою оборотную сторону: именно эта борьба с окрестными язычниками во многом способствовала становлению закрытого, не в меру ритуалистического, настороженного по отношению ко всему остальному миру пониманию иудаизма, который и помешал евреям новозаветных времен принять Христа. Слишком непохож был Он на Маккавеев...

Но это, безусловно, не их вина. Народные герои появляются в истории, исполняют свою миссию, а от нас уже зависит, как мы распорядимся их наследием.