Лента: Религия

Прошел год после активной дискуссии вокруг интервью Блаженнейшего Феофила III, Патриарха Иерусалимского, в котором был затронут важный вопрос понимания чуда в православной традиции. Богословскому анализу дискуссии посвящена статья преподавателя Свято-Макарьевского Православного Богословского Института в Новосибирске Потемкина Александра.( Статья с сокращениями ред. Родон, полный текст статьи см. на портале Богослов.ру)

Схождение благодати в Великую Субботу как «знамение»

Возможно, традиция интерпретировать чудо Благодатного огня как «знамение самовозгорания» идет от не-христиан, а именно от мусульман. По крайней мере, известно, что по «святому огню» Великой Субботы гадали и исламские владыки далекого прошлого, и простое население Палестины (в т.ч. и современное). Напомним, что для до-христианских (по своей сути) религий гадание по «знамениям» и явлениям, трактуемым как знамения (полет или граяние птиц, размеры внутренностей животных и т.п.), является характерной и существенной чертой. Гадали и мусульмане по «святому огню» – на урожай или неурожай в данном году и т.п., истолковывая как нечто сакральное время появления огня и пр. При этом, подчеркнем, знамение было достоверным для мусульман (а значит, были в истории случаи такого удостоверения). Считая этот огонь священным, мусульмане, однако, не принимали спасительной Благой Вести, которую несет сам этот огонь – вести о Воскресении, довольствуясь именно внешней стороной. Иными словами, знамение, вполне достоверное для них, так и не стало для них доказательством чуда. Этот «знак» они наделяли собственным смыслом, не видя в нем подлинного христианского содержания всякого чуда – спасительной благодати.

Сегодня, подобно мусульманам, гадает по Святогробскому огню бедуинское население Палестины, в том числе «православное». У наших же православных соотечественников установилось другое гадание по огню Великой Субботы – гадание на «конец света» (не будет огня – значит, конец света). Этому моменту уделяют внимание очень многие из тех православных, кто едут на Пасху ко Гробу Господню, кто смотрит иерусалимские трансляции в Великую Субботу или просто ждет сообщения от агентств новостей (а есть и такие). Между тем, об «испытании времен и сроков» как опасном заблуждении говорили Христос и апостолы (напр., Деян.1:7, а также 1Фесс.5:1-2).

Правильное отношение к теме «страшного суда» хорошо сформулировано в древнем христианском молитвенном призыве Славного Второго Пришествия Христова «Ей, гряди, Господи Иисусе!», а также в известных стихах Григория Нарекаци, армянского богослова и церковного поэта XII века: «Но Божий суд не есть ли встреча с Богом? Где будет Суд? Я поспешу туда». Грехов, а не Суда и встречи с Богом должен страшиться православный человек. Такое отношение к «страшному суду» предлагали и православные подвижники, учившие к каждому дню жизни относиться как к последнему дню (т.е. последнему шансу на покаяние).

Т.о., вопрос о времени кончины мира не есть православный по своей сути вопрос, это типичное «гадание по знамениям», свойственное дохристианскому сознанию. Сам термин «страшный суд» не есть в Православии догматическое определение, он встречается большей частью в проповедях и песнопениях, взывающих к нашей совести и настраивающих нас на покаянный лад. Никео-Царьградский символ Веры Православной не знает термина «страшный суд» и не называет это событие страшным – напротив, это радостное «воскресение мертвых», наша собственная Пасха, и мы исповедуем, что «чаем» его, т.е. ожидаем, стремимся к нему, живем надеждой на него (11 член Символа Веры).

Схождение благодати в Великую Субботу как Чудо

Благодатность Святогробского огня Великой Субботы засвидетельствовал сам Блаженнейший Феофил III, причем более сильного свидетельства и представить себе невозможно. Иерусалимский Патриарх в том самом интервью сравнил «мистерион» Благодатного огня с Евхаристией – а что может быть сильнее? У многих, несомненно, даже возникнет вопрос – правомочно ли вообще что-либо сравнивать с таинством Тела и Крови Христовых? В известном докладе Н.Д. Успенского также однозначно признается благодатность Святогробского огня Великой Субботы. Никак ее не отрицал и о. А. Кураев. Т.о. выясняется, что, никто (ни Успенский, ни Кураев, ни Блаженнейший Феофил III) не отрицал ни благодатности огня, ни божественного происхождения этой благодатности (это вообще догматика православия), отрицалось знамение непременного самовозгорания (как обязательного и самоочевидного) – т.е. превращение благодати в вещественный огонь (когда огонь появляется вместо благодати, постепенно теряя при этом благодатные свойства).

Благодатность огня Великой Субботы, как и благодатность любого церковного «мистериона», т.е. таинства, по праву может быть названа чудом, как факт Божественного присутствия во внешних формах обряда. Источник благодати при этом, как и всегда – Святой Дух, исходящий от Отца, «иже есть на небесех», поэтому совершенно справедливо говорить и о схождении благодати, о небесном источнике Благодатного огня (но не огня самого по себе). Именно так надо понимать слова о. Андрея Кураева и Блаженнейшего Феофила III.

При этом требовать от Бога обязательной явности (явленности) Его Присутствия пред всеми кощунственно с нравственной точки зрения и попросту нелепо с логической: ведь обязательная явность Божественного Присутствия для всех – свойство Второго Пришествия, признак наступления для мира Божественной Вечности (т.е. обоженных Нового Неба и Новой Земли), в которой Присутствие Божие действительно будет «дано нам в ощущениях» независимо от нас самих, и, как говорят святые отцы, для людей, не стяжавших благодать «внутри самих себя», благодатный огонь Божественной любви будет «огнем палящим». Однако это рассуждение никак не предполагает сомнений в чуде Божественного благодатного присутствия в «мистерионе» Благодатного огня – как и в любом другом священнодействии Церкви, по слову Спасителя: «что разрешите на земле, будет разрешено на небесех...». По молитве Патриарха совершается это чудо, как и по евхаристической молитве любого священника совершается чудо преложения на Евхаристии. Ведь как уже говорилось, чудо Божественного Присутствия (засвидетельствованное Церковью в ее священнодействиях), и явность этого Божественного Присутствия для телесных очей – разные вещи.

Здесь важно вспомнить и другие явления Божественного света в таинствах Церкви. Так, житие Преподобного Сергия Радонежского свидетельствует, что однажды один из его учеников сподобился наблюдать, как во время Евхаристии небесный огонь сходит в святой потир и преподобный из Чаши причащается им. Но ведь суть этого рассказа не в особом чуде, случившемся именно с Сергием! По святости Сергия стало – один раз, одному человеку! – явленным то чудо, которое происходит на каждой Евхаристии. И неявленность этого чуда не есть следствие чьей-то личной греховности, она проистекает из природы самой Церкви как залога, «начатка» Царствия Божия уже сейчас, но – еще не самого Царствия Божия.

Говоря о разнице между фактом благодати и зримым явлением благодати, нужно вспомнить и слова из «Слова на Пасху» (45-го) свт. Григория Богослова: «причастимся Пасхи, ныне пока прообразовательно, хотя и откровеннее, нежели в Ветхом Завете... А в последствии и скоро причастимся совершеннее...»[16], а также слова из Пасхального канона преп. Иоанна Дамаскина: «подавай нам истее (т.е. более истинно) Тебе причащатися в невечернем дни Царствия Твоего» (9-я песнь). Говоря о прообразовательности нашей Евхаристии, величайший учитель Церкви отнюдь не впадает в ересь, отнюдь не отрицает слов известной молитвы «Сие есть Самое Пречистое тело Твое, и сия есть Самая Честная Кровь Твоя».

Просто для византийской мысли священный образ (не любой, а именно священный, образ из христианского "мистериона", по цсл: то, что совершается "тайнообразно" или "тайно образующе"), или, что то же, литургический символ – категория отнюдь не гносеологическая, а – онтологическая. И основа этой онтологии – Новое творение, получающее свое завершение и свершение в «невечернем дни Царствия Божия». Мы же пока – в теле душевном, а не одухотворенном, простыми, не одухотворенными очами видим «преходящий (т.е. перестающий быть) образ мира сего», и в его преходящих образах доступно нам и священнодействие Церкви. Но мы верим, что «небо и Земля прейдут» (т.е. перестанут существовать), Слова же Христовы не прейдут – а ведь именно на них и основаны таинства Церкви! Можно сказать, что священный образ, литургический символ для византийской мысли – это логосы «нового творения» (и литургические символы и образы бытийны, а не познавательны, потому что для византийца бытие неотделимо от Логоса, Слово Божие и Дух Божий нераздельны).

Именно на этой «эсхатологической онтологии», «онтологии Слова, воссоздающего мир» и зиждется святоотеческое понимание всего церковного священнодействия как благодатного таинства, освящающего мир – ибо оно вносит в мир образ Христов как действенный залог Первообраза, готовя мир к его преображению, к его пере-творению («пре-творению» по цсл.), когда «будет Бог все во всем». И Царство Божие уже сегодня входит в нашу жизнь, уже сейчас закладывается зерно «нового творения». Но пока – не отменяя нас и нашего мира, пока Царство Божие входит в нашу жизнь не как Суд, неотвратимо и «в силе», т.е. силой, а как Свобода и дар Любви, т.е. как открытая возможность. (И это главное условие возможности нашего спасения, так как непосредственное явление Истины – в Божественной вечности, в Веке Будущем – отменяя всякую амбивалентность и опосредованность нашего бытия, отменяет тем самым и возможность всякой перемены, в т.ч. «перемены ума», покаяния).

Поэтому наши «ветхие» очи могут еще не видеть нового творения (т.е. творения обновленного). Поэтому слова о «прообразовательности» Причастия, которая в Царстве Божием сменится возможностью «истее причащатися» – это слова не об истинности или неистинности, т.е. «ложности» Причастия, это слова о явности или неявности совершаемого величайшего Чуда и Таинства (ибо в Царстве Божием Истина будет явлена абсолютно, т.е. «будет все во всем»).

Т.о. различие между чудом присутствия Божия «по благодати» и внешним знаком этого присутствия (очевидным знамением) – не «особый случай», и не апологетическая «натяжка» богослова, а прямое и обязательное следствие нашей веры в воскресение, в обновление всего творения и в Жизнь Будущаго века, и нашей веры в то, что начаток этой жизни уже сегодня дается нам в благодатных таинствах Церкви. Различение самого чуда присутствия Божия «по благодати» и – его внешних проявлений с необходимостью вытекает из самого догматического учения Церкви Христовой Православной, из ее литургического учения, и из самой священнотаинственной, литургической жизни Церкви.

При этом для многих – по Воле Божией, вере их, и ради святости самого места Воскресения – чудо благодати (т.е. чудесная, божественная природа благодати) и «в этом веке» становится явной – в том числе и при раздаянии Благодатного огня. И у христианина нет никаких оснований не верить их свидетельствам о явлении им Благодати, присутствующей в огне с Гроба Господня, или о явном схождении Благодати на Святогробский огонь (явном для многих, т.е. явленном многим).

Но нельзя ставить знак равенства между свидетельством о благодатности «чина Благодатного огня» и представлениями об обязательной явности этой благодати «независимо... и в ощущениях», т.е. для всех и всякий раз (а именно так, к сожалению, многие понимают сегодня выражение «чудо Благодатного огня»). И надо помнить, что предстоятель Иерусалимской Церкви, первым касающийся благодатного огня с Гроба Господня, как человек во плоти, не может быть исключен из категории «всех». И различие между чудом схождения благодати и явностью этого чуда не может не касаться и его. А непременное ожидание самовозгорания светильников первоиерархом не будет ли требованием обязательной явности чуда во внешнем знамении?

И Патриарху, как одному из нас и представляющему в тот момент всех нас, может, но не обязательно должно быть явлено чудо схождения Божественной благодати (обязательно происходящее при священнодействии). Понимание же чуда Благодатного огня как обязательного для всех внешнего знамения – результат невоцерковленного сознания, мыслящего еще дохристианскими категориями. К сожалению, оно возможно и среди бедуинского населения Палестины, наиболее рьяно относящегося к «знамению огня», и среди масс паломников, иногда стремящихся достигнуть лишь «святых мест» на карте, а не Самого Христа, как главной цели своего пути, и путь внутренний подменяющих путем внешним. Это отнюдь не редкий случай в жизни Церкви: известно, что после превращения христианства в государственную религию при Константине Великом многие новообращенные христиане в категориях языческой магии воспринимали и сами Тело и Кровь Христовы.

Поэтому, рассуждая в рамках православного богословия, мы должны делать различие между чудом схождения благодати на Святогробский огонь и – «явлением самовозгорания». И в последний раз повторимся: сказанное о природе чуда не отменяет возможности явного чуда – т.е. возможности явного схождения благодати, и лишь во власти Божией то, как в том или ином случае может проявиться это всегда бывающее чудо (в сполохах света, в языках пламени или иначе, в т.ч. и в самовозгорании). Но речь идет именно о возможности, а не обязательности внешнего проявления благодати, и о том, что не внешние эффекты являются доказательством благодатности священнодействий Церкви.

Немного о русском паломническом выражении «схождение Благодатного огня»

Интересно, что для самих постоянных участников этого «мистериона» ценно не то, что огонь снисходит, а то что он – из Гроба Господня, по словам песнопения, напоминающего нам: «чертога царского светлее явился, Христе, Гроб Твой, источник нашего воскресения»[17]. Об этом нередко говорят участники Святогробского богослужения, подчеркивая, что источник – Гроб Господень. Это ярко иллюстрирует рассказ иерусалимского монаха, опубликованный в Новосибирском епархиальном вестнике в пасхальном выпуске за 2008 г. (по рассказу свящ. Владимира Боброва). Интересно в этом рассказе то, что мальчик-араб, сидевший в момент молитвы Патриарха на балках стен кувуклия, потушил свои чудесным образом зажегшиеся свечи, так как Патриарх еще не вышел к народу с благодатным огнем с Гроба Господня.

И для всех участников ценен именно огнь, раздаваемый с Гроба Господня – именно от него все возжигают и свои светильники. Возженный на Гробе Господнем благодатный огнь для христианина – живая связь с «источником нашего воскресения», а не некое знамение, что-то кому-то доказывающее или о чем-то пророчествующее (и тем более не общественно-политический символ, используемый для PR пусть даже самых благовидных проектов; а кажется, именно в это он превращается в последние годы в ходе телевизионного проекта с трансляцией; возможно, именно эта опасность профанации и спровоцировала острую дискуссию о Благодатном огне). Святогробский огонь Великой Субботы – это в первую очередь литургическая связь с источником нашего воскресения (в храмах Элладской Церкви традиция авиадоставки благодатного огня с Гроба Господня связана с тем, что с его раздаяния и начинается Светлая Пасхальная Заутреня[18] – что, отметим, соответствует и ее содержанию: см. 5-ю песнь Пасхального Канона преп. Иоанна Дамаскина, а также 3-ю и 7-ю).

Благодать и Истина стали доступными нам через Крест и Воскресение Христовы (Ин.1:17, Ин.16:7). Благодать, ставшая нам доступной через Воскресение, и подаваемая верующим во образе огня, соответственно словам Св. Писания об «огнеобразной благодати»[19] (Деян. 2:3) – вот смысл спасительного, а значит, воистину чудесного священнодействия Великой Субботы.



* * *

Подводя итог самой дискуссии, можно резюмировать, что никто из начавших ее на самом деле не отрицал существования Благодатного огня, никто не оспаривал чуда схождения Благодати, и даже не оспаривал возможности видеть и чувствовать это чудо: оспаривается лишь вера в обязательность самовозгорания светильников, которой «массовое сознание» подменило понятие христианского чуда.

Итак, никто из начавших дискуссию на самом деле не оспаривал чуда схождения Благодати. И возникает самый главный вопрос этой дискуссии: почему и о. Андрей, и Блаженнейший Феофил III оказались неправильно понятыми большинством читателей? Ведь отсюда напрашивается простой вывод: возможно, мы не только их не поняли, возможно, мы еще многого не понимаем в самом Православии...

Чему хотел научить нас греческий Патриарх?

Отказавшись поддерживать тему «удивительного и невероятного» в своем интервью (что удивило, если не шокировало, многих), Блаженнейший Феофил III заставил нас задуматься над тем, чего же мы все-таки ищем в Церкви.

1. Что для нас ценно в Церкви? Когда Блаженнейший Феофил III многократно подчеркивает тождество службы Благодатного огня со всем остальным богослужением Страстных дней и Пасхи, становится понятной мысль, очевидно, наболевшая у Патриарха при наблюдениях за нашими соотечественниками. Ее можно сформулировать так: нужно ценить все церковное таинство (службы всей Пасхи, всех дней, всего года), а не делать «культ Благодатного огня», в реальности – неотделимого от всего остального богослужения.

Проблема «иерархии литургических ценностей» в «народном благочестии» давно ставилась нашими богословами: ведь нередко для «церковного обывателя» чтение акафиста является куда более важной вещью, чем участие в Евхаристии. И, видимо, для Патриарха прискорбно, что для многих паломников и СМИ Пасха на Гробе Господнем сводится лишь к получению огня. Прискорбно, что вместо благодати наше внимание привлекает то, что легко превращается в телешоу (а любое «шоу», даже самое благочестивое, по самому смыслу слова может показывать только «внешнее»). По крайней мере, такой подтекст ясно читается в его словах.

В этом смысле развернувшаяся дискуссия – «лакмусовая бумажка» для каждого из нас. Читая те или иные высказывания о чуде Благодатного огня, о природе чуда вообще, мы можем обратить внимание на собственную реакцию – с каким употреблением слова «чудо» мы легко согласимся, а с каким – будем спорить до хрипоты? И станет видно, относимся ли мы к Евхаристии как величайшему чуду, относимся ли мы к богослужению как к реальной встрече с Богом, или же – настолько привыкли к святыне, что она просто превратилась в часть нашего собственного быта, а слово «благодать» стало некоей абстракцией, не вызывающей особых эмоций, и вместо «приевшейся» святыни мы начинаем искать сверхъестественных знамений.

2. Искать в Церкви небесное, а не земное. Икать Бога, а не «себя в Церкви». И еще один очевидный вывод из интервью Блаженнейшего Феофила, уводящего своими словами наше внимание от «поиска знамений» к чуду нашего спасения: и в личной жизни, и в общецерковном богослужении нужно стремиться к внутреннему, а не к внешнему (в плане литургическом об этом прекрасно сказано в «Слове 41-м, О праздниках и как надобно их праздновать» Симеона Нового Богослова[20]).

В чем опасность так называемого «обрядоверия» (и стремления к «внешним чудесам» как его разновидности)? Внимание к внешней стороне обряда не страшно само по себе (ведь православие и соединяет внешнее с внутренним, одухотворяет «телесное», это отнюдь не религия «голой духовности»). Страшен «культ внешнего обряда», религиозный трепет перед внешними его чертами, так как это отождествляет истину с внешним. И в итоге не возводит нас через внешнее к внутреннему, духовному, а низводит Истину до уровня нашего собственного обычая, до нас самих, т.е. ведет к незаметному присваиванию нами Истины. Ведь нередко оказывается, что внешний обряд ценен для нас именно как часть нашей собственной жизни, наша собственная традиция, наша собственная вера. Такое восприятие богослужения никуда не устремляет нас, ни к каким переменам не сподвигает, напротив, ставит нас в роль готового «хозяина истины».

Истиной же невозможно обладать. Ей можно только принадлежать. Обрядоверие же, по сути, ставит истину (например, чудо самой благодати) в зависимость от внешнего, от нашего собственного обряда – в конечном счете, от нас самих. Нередко нации, абсолютизировавшие внешние формы своих церковных традиций, начинали считать Христа «собственным достоянием». К сожалению, было это и в истории греческих церквей, было это и в истории Русской Церкви (и старообрядчество – яркий тому пример). Но ведь именно этот грех и погубил первый в истории богоизбранный народ! И имя этому поистине богоборческому греху – гордость.

Невозможно владеть Богом, но можно всецело быть его рабом, и сподобиться стать его «сыном по благодати». Это применимо не только к вопросам вероучения и апологетики, это применимо и к нашему пониманию действенности обряда в церковном священнодействии, к пониманию самой природы богослужения, в котором мы молимся о своем освящении (и приемлем его по обетованию слова Божия), но отнюдь не «управляем благодатью».

На что обратил наше внимание русский диакон?[21]

По сути, дав пищу для этой дискуссии, о. Андрей обнажил важнейшие для нашего православного общества проблемы.

1. Народ не должен присваивать себе Христа. Один из главных миссионерских тезисов о. Андрея: «Мы призваны дарить Христа окружающим». Жизнь, спасение, благодать Господь дает даром. И нам, как продолжателям Христова благовестия, нельзя присваивать Христа: напротив, Его нужно «дарить», нужно им «делиться».АЗВИТЬРАР

И о. Андрею, как миссионеру, особенно режут слух последние слова из «того самого» интервью – про Церковь, природа которой, оказывается, непонятна для всех не-греков. Для миссионера очевидно, что православие, «понятное лишь греческому мышлению», не есть вселенское Православие... Но, как мы уже вспоминали на примере слов самого Блаженнейшего, Истиной нельзя обладать, и Православие – это способ всецело, «всем сердцем и помышлением» (и даже телом) принадлежать Истине. Почувствовать эту разницу необходимо сегодня каждому православному христианину, а особенно каждому «неофиту», испытывающему искушение собственное мнение отождествить с Верой Церкви.

2. Мы не знаем православной веры. Дискуссия на тему о Благодатном огне сделала очевидным этот, в общем-то, страшный факт.

Мы не знаем содержания веры Церкви: нередко обнаруживается элементарное невежество среди тех, кто стремится в Интернете учить других Православию. Сайты и статьи «защитников знамения», к сожалению, часто усеяны недостоверной информацией. Корень этого, возможно, в нежелании различать собственные представления о вере и то, что самой Церковью дано нам как непреложные догматы Православия. Отсутствие рефлексии над собственными представлениями, априорная уверенность в тождестве Православия и «моего православия», и нередко фанатичное стремление защитить во что бы то ни стало именно «свое собственное православие» – опять-таки признаки «присваивания» Истины себе.

Конкретные ошибки происходят из-за того, что авторы, видимо, не всегда стремятся познакомиться с первоисточником, что-либо узнать из него о Православии – источник оказывается важен только для доказательства собственных мыслей. И поэтому неточности попросту кочуют из одной статьи «защитников самовозгорания» в другую, с одного сайта на другой по принципу «глухого телефона», либо же интерпретация источника оказывается совершенно натянутой.

Так, на одном очень уважаемом сайте пересказ доклада Н.Д. Успенского оказался попросту необъективным, так как не был упомянут ряд приведенных в докладе важных показателей отсутствия православного церковного предания о «знамении самовозгорания». В том же тексте чудо схождения Ангела Господня в «Овчую купель» интерпретируется как пример «явного чуда с фиксированным временем», хотя Св. Писание говорит как раз о неизвестности заранее времени этого чуда, с чем и связан сюжет евангельского повествования (известно было только, что раз в году, в русском переводе «по временам»). Многочисленные авторы повторяют друг за другом (без подтверждающих цитат), что свидетельства о явлении «регулярного самовозгорания» благодатного огня есть у Сильвии Аквитанской, у свт. Григория Нисского и преп. Иоанна Дамаскина. На поверку же оказывается, что Сильвия мимоходом упоминает обряд «Благословения вносимого светильника» (вносимого в данном случае из Гроба Господня)[22], ничего не говоря о его самовозжигании, а свт. Григорий и преп. Иоанн свидетельствуют не о «регулярном самовозгорании» благодатного огня, а только Первообразе благодатного огня, о свете, воссиявшем на Гробе Господнем в ночь Воскресения Христова (причем свт. Григорий Нисский говорит, что апостолу нужны были не только телесные, но и духовные очи, чтобы узреть Свет Воскресения).

При этом некоторые авторы легко объявляют и Порфирия Успенского, и Н.Д. Успенского, и многих других «не заслуживающими доверия» и вообще отступниками (видимо, на том основании, что их свидетельства не совпадают с «собственным православием» авторов), хотя упоминаемые личности были весьма авторитетны в различных сферах церковной деятельности и науки.

Мы не знаем, как вера Церкви выявляется. Уже само слово право-славие подразумевает, что эта вера – не «набор мнений», а вера, выверенная Церковью, и что мерилом правильности чьей-либо личной веры выступает сама Церковь, соборно хранящая и соборно проясняющая истины веры. Эта Вера Церковная выявляется из Св. Предания Церкви Христовой, которое, в свою очередь, зафиксировано в Св. Писании, выявляется в постановлениях Вселенских Соборов, в признанной Церковью авторитетной святоотеческой письменности, наконец, в священных текстах Богослужения.

Можно говорить о догматическом предании соборов, о литургическом предании, о святоотеческом предании – о Предании с большой буквы. Мы сегодня, однако, готовы поставить паломнические предания (те, что с маленькой буквы) в один ряд со святоотеческими творениями и даже Св. Писанием. И при этом не задается вопрос: «а что говорили (и говорили ли) Вселенские соборы о самовозгорании свечей в Великую Субботу на Гробе Господнем?», или «что пишут об этом церковные историки?». Ведь, в конце концов, только соборное постановление Церкви о Благодатном огне может считаться «мнением Православия о Благодатном огне» (неслучайно и канонизация святых, т.е. общецерковное признание факта (в данном случае факта святой жизни) – дело соборное). Однако те, кто требует веры в самовозгорание и возводит ее в критерий православности/неправославности оппонента, этого как будто не знают, и веру во всенепременное внешнее знамение объявляют неотъемлемой частью Веры Православной (эти же слова можно отнести и к их фанатичным противникам, отрицающим всякую возможность внешнего проявления благодати на Гробе Господнем и объявляющим свой взгляд единственно истинным).

Мы не понимаем ценности церковного свидетельства, не понимаем, что Церковь всегда очень внимательно относилась к источникам. Так, Церковь, например, отвергла апокрифы в качестве документального свидетельства, принимая их при этом как «относительно ценные источники» (иногда образы из апокрифов приводятся в богослужебно-гимнографических текстах, помогая уяснять богословский смысл, но не претендуя на фактическую буквальность). Тот факт, что для «современного православного» паломническое предание оказывается на одной ступени со свидетельствами евангелистов, признанными соборным опытом Церкви за документ, попросту грозит полной девальвацией понятия «истинной веры».

3. и снова отец диакон напоминает нам о той же проблеме, что и Блаженнейший Патриарх в своем интервью: о том, что мы перестаем видеть Христа за внешними проявлениями священнодействий. Судя по признаниям в Интернете, люди вместо храма едут во Внуково (когда туда прибывает из Иерусалима самолет с Огнем), вместо радости о Христе Воскресшем (которая от нас никогда не возьмется) впадают в экстаз при получении информации от РИА Новости о свершившемся получении Огня в Святогробском храме (о чем сами и пишут на форумах). Забываем, что «прежде искать нужно Царствия Божия», а не знамений.



* * *


Все сказанное можно резюмировать в двух строках:... православный ли смысл вкладываем мы в слово «чудо», действительно ли «чаем» Жизни Будущего века и собственного преображения? Или еще инстинктивно привязаны к «внешнему», «ветхому»? И поэтому, не понимая благодатной природы Церкви, не делаем различия между чудом и – «шоу», фокусом (только ожидаем, что в качестве «фокусника» выступит сам Бог)? Именно эти проблемы обнажает дискуссия о Благодатном огне.

Остается признать, что, если наше православное сообщество, будучи не на шутку «зацеплено» этой непростой полемикой о Благодатном огне, в итоге осмыслит вышеописанные духовные проблемы и начнет править свою духовную жизнь и сверять свою личную веру с право-славием, от интервью Блаженнейшего Феофила и дискуссии, развернутой о. Андреем, будет несомненная и великая польза.

Сегодня есть благодатная возможность обратить внимание православной общественности от «внешнего к внутреннему» и от «земного к духовному»: от «проблемы» появления огня – к схождению Благодати. «Схождение Благодати», «Чудо схождения Благодати», «Чудо Благодатного огня» – все эти выражения одинаково уместны для описания воистину чудесного священнодействия Великой Субботы на Гробе Господнем. И параллель с чудом Евхаристии, проведенная Блаженнейшим Феофилом III, вместе с историческими описаниями видимых проявлений благодати во время Евхаристии (типа приведенного выше рассказа из Жития преп. Сергия Радонежского) будут наилучшими объяснениями того, что же происходит на Гробе Господнем в Великую Субботу. А значит, возникшая дискуссия дает нам еще одну благодатную возможность – «паки и паки» привлекать внимание наших благочестивых прихожан к реальности и доступности главного Христова чуда – чуда Евхаристии[23].

Сами же бесконечные интернетовские споры, ставящие целью доказать «православность» собственного взгляда, полные экспрессии, эмоций, а на форумах доходящие «до хрипоты», до ерничества, иногда и до ругани, едва ли помогают нам хранить полученную благодать. И «греют» подобные жаркие дискуссии на «огненную тему» только нашего общего врага...


Источник: "Богослов.ру"

---

[16] Святитель Григорий Богослов. Указ. соч. – С. 676.

[17] Из тропаря чинопоследований Часов Святой Пасхи и Литургий (святителя Василия Великого и святителя Иоанна Златоуста).

[18] Это соответствует традициям греческого устава (традиционному началу Светлой Пасхальной Заутрени с раздаяния благодатного огня от негасимой лампады алтаря). Успенский пишет также о традиционности подобного устава в некоторых других Восточных Церквах, а также отголосках этого чинопоследования и в богослужении Римо-Католической Церкви (Успенский Н.Д. Указ. соч. – С. 26-27).

[19] Ср. ирмос 5-й песни канона иного (Иоанна Арклийского) на Пятидесятницу.

[20] Преподобный Симеон Новый Богослов. Указ. соч. – С. 333-343.

[21] Ныне – протодиакон Андрей Кураев.

[22] Разбор сообщений Сильвии см., например: Успенский Н.Д. Указ. соч. – С. 21-22.

[23] Главного, так как Евхаристия неотделима от чуда Воскресения, в ней Христос «присно закалается, освещаяй причащающияся» (из канона ко Святому Причащению).