Лента: Религия

Перевод церковно-славянского богослужения на русский язык должен стать результатом многолетней серьезной подготовительной работы. Такой точки зрения придерживается филолог Александр Кравецкий, автор одного из самых известных учебников церковнославянского языка, по которому занимаются учащиеся большинства православных школ и вузов.

Выступая 15 мая в Культурном центре «Покровские ворота» с лекцией «Разумеешь ли, яже чтеши»: столетие споров о богослужебном языке» (в рамках цикла публичных лекций, организованных Библейско-богословским институтом св.апостола Андрея – ББИ) Кравецкий, кандидат филологических наук, старший научный сотрудник Института Русского языка РАН, обратил внимание не только и не столько на историю переводов богослужения и священных текстов, сколько на проблему их восприятия верующим народом в России. Учитывая, что современная дискуссия о переводах богослужения «на понятный язык» длится с разной степенью интенсивности уже не первое десятилетие, лектор обратил особое внимание на то, что за это время даже не проводилось ни одного серьезного исследования о понимании молящимися богослужения на традиционном для Русской Православной Церкви языке.

По словам лектора, первый опыт перевода богослужения относится еще к XVII в., однако он не был удачным: Авраамий Фирсов перевел основные молитвы с церковно-славянского на так называемый «приказной» язык, который «был понятен современникам еще меньше, чем церковно-славянский» .

Самым насыщенным в истории переводов священных текстов в России был XIX век, который, в первую очередь, отмечен полувековым подвигом создания Синодального перевода Библии. На какого читателя был ориентирован этот перевод? -- поставил вопрос филолог. Задуманный с миссионерской целью, с тем, чтобы сделать Св.Писание понятным читающему народу России, он оказался воспринят только узкой прослойкой элиты – «читателями журналов». Обратившись к социологическим выкладкам, А.Кравецкий напомнил, что подавляющее большинство России в 1870 г. составляли крестьяне (80 %). Их традиционное обучение состояло в выучивании церковно-славянского букваря, а также Часослова и Псалтыри. Причем для крестьян научиться грамоте по этим пособиям не означало понимать их содержание-успешным считалось знание текстов наизусть. Обученный таким образом крестьянин привычно, но вряд ли вполне осознанно воспринимал храмовое богослужение. Обычным же домашним чтением крестьян и горожан были лубочные рассказы, язык которых был далек от эталона, к которому стремились создатели Синодального перевода. Все это позволило А.Кравецкому сделать вывод о том, что Синодальный перевод надо признать «скорее не миссионерским, а блестящим литературным проектом, сильно опередившим свое время» и адресованным лишь 1 % поданных империи-наиболее образованной российской публике.

В докладе были также упомянуты некоторые опыты второй половины XIX в., связанные с переводами частей богослужения, а также попытка известного ученого-ориенталиста и переводчика Николая Ильминского «упростить» учебные Часослов и Октоих ... «через архаизацию».

Начало ХХ в. было отмечено началом общецерковной дискуссии о понятности и возможных переводах богослужения, которая «практических результатов не дала». Однако этого нельзя сказать о деятельности Синодальной комиссии по исправлению богослужебных книг (работала с 1907 по 1917 гг. под руководством будущего патриарха Сергия (Старогородского), тогда епископа Финляндского). Крупнейшие литургисты и слависты того времени – Глубоковский, Лопарев, Дмитриевский и другие пытались сделать славянский текст более понятным, не переводя его: морфология осталась в основном прежней, а синтаксис (порядок слов) был приведен в некоторое соответствие с современными требованиями. Также были заменены те славянские слова, которые к началу ХХ в. имели невнятные или противоположные смыслу коннотации («воня» на «благовоние», например). По решению Синода эти исправленные тексты печатались «конспирологически» -- под старыми обложками, без указания изменений, «так, чтобы никто ничего не заметил». Таким образом были отпечатаны только Цветная и Постная Триоди, нераспроданный тираж которых, в основном, погиб после октября 1917 г. Те же экземпляры, которые все же оказались в храмах, приводили к «курьезам»: например, два хора пели одновременно разный текст по книгам с одинаковой обложкой. Но деятельность Комиссии этим не ограничилась: была подготовлена корректура исправленного Октоиха, но она «потерялась» в революционные годы; были изданы Минеи на «общепонятном варианте церковно-славянского языка», но эти книги также не успели распространить. Итак, к новым временам Церковь подошла «с опытом дискуссии и отчасти – книжной справы», но серьезной переводческой традиции так и не сложилось, подытожил А.Кравецкий.

А дальше произошла настоящая революция в области массового образования: результатом кампании по ликвидации неграмотности в 20-е гг. стало «полное уничтожение традиционного крестьянского образования и приобщение к литературному языку нового времени». В результате чего для нескольких поколений наших соотечественников церковно-славянский язык стал непонятен совсем, отметил автор доклада.

Современная дискуссия о переводе Писания и богослужения, которая возобновилась в первые годы возрождения православия в России, ведется в «наэлектризованной атмосфере». По замечанию А.Кравецкого, «крайне негативное влияние» на полемику оказывает то обстоятельство, что любое реформаторство в церковной сфере прочно ассоциируется с обновленчеством 20-х гг. Деятели этого течения, созданного по инициативе власти, «позиционировали себя как реформаторы, призывали к понятному богослужению, но в реальности никаких ярких реформ не было». Несмотря на это, в массовом сознании реформаторство ассоциировалось именно с ними, тогда как «тихоновская Церковь» считалась оплотом консерватизма. На практике бывало даже наоборот: например, единственный опыт переводов 20-х гг., выполненный обновленческим священником Василием Адаменко, вызвал резкую критику А.Введенского, тогда как митрополит Сергий (Страгородский), присоединив общину о.Василия к православию, разрешил ему служить по-русски. «К сожалению, раз прозвучавшие ярлыки никуда не деваются. Для потомков эта ассоциация с обновленчеством остается и будет оставаться», -- отметил выступавший.

Отвечая на вопросы слушателей, А.Кравецкий упомянул о созданных недавно вариантах перевода богослужения – это издание Свято-Филаретовского православно-христианского института, презентация которого состоялась в Москве , и переводы, выполненные иеромонахом Амвросием (Тимротом). Не останавливаясь подробно на характеристике каждой работы, А.Кравецкий подчеркнул, что следует расценивать их именно как опыты, экспериментальные варианты, которые пока вряд ли можно применить в богослужении. «Должны пройти годы подготовительной работы, должно появиться много разных переводов, только тогда разговор о том, что лучше или хуже, будет более конкретным», -- сказал филолог.

Для того, чтобы приблизиться к решению проблемы понятности богослужения и сознательного участия в нем мирян, помимо переводческих опытов, необходимо делать и «более простые вещи»: например, составлять комментированные пособия для мирян с текстом литургии, готовить критические издания с комментариями, чтобы «понять, откуда взялась та или иная форма, как она изменялась со временем»; исследовать разные редакции одного и того же тропаря и т.д. В целом же, «трудно прогнозировать развитие литургического языка», завершил докладчик, отметив напоследок не без сожаления: «Надо быть готовыми, что любые работы в этой области могут вызвать обвинения в обновленчестве».


Источник: "Богослов.Ру"