Лента: Религия

Ю. А. Шрейдер

В основе статьи лежит доклад, прочитанный на семинаре по проблемам семьи с христианской точки зрения. Москва. 23 февраля 1993 г

1. Символическое значение брака.

В откровении святого Иоанна брак символизирует заключительное единение Бога и Его Церкви как собрания спасенных в Новом Иерусалиме: «Аллилуйя! Ибо воцарился Господь Бог Вседержитель. Возрадуемся и возвеселимся и воздадим Ему славу; ибо наступил брак Агнца и жена Его приготовила себя ... блаженны званные на брачную вечерю Агнца» (Отк 19, 7).

Использование этого символа в столь высоком значении свидетельствует о безусловной метафизической доброкачественности брака как такового; дурное или ущербное не может символизировать Славу Божью. Символ, разумеется, не тождествен тому, что он символизирует. Но необходимо предполагается смысловая соразмерность между тем и другим, и эта связь гораздо глубже и теснее, чем связь знака и обозначаемого. На символ несомненно падает метафизический отсвет того, на что он указует,— он не есть просто условный значок или случайная метка. Тот же самый символ использует и апостол Павел, когда он обращается к верным, образующим Церковь: «Я обручил вас Единому мужу, чтобы представить Христу чистою девою» (2 Кор 11, 2). Неслучайность этого символического уподобления подкрепляется и другим текстом, где апостол ставит отношение Христа к Церкви как образец для отношения мужа к жене (Еф 5, 22—23). Это открывает сакральный смысл брака, освящение брака самим Иисусом Христом.

2. Сакральность брака в Ветхом Завете.

Брак с самого начала рассматривается в монотеистической традиции как сакральная институция, а не просто дозволенный обычай. Уже в книге Бытия (2, 24) говорится: «...потому оставит человек отца своего и мать свою, и прилепится к жене своей; и будут одна плоть». При этом в Библии в отличие от языческой традиции нет разделения эроса и семейной жизни, характерного, например, для греческой мифологии, апологизирующей не только бесчисленные любовные связи богов и героев (превращая их тем самым в некий образец), но и санкционирующей в мифе о Ганимеде однополую любовь. В монотеизме немыслима храмовая проституция или какое бы то ни было одобрение внебрачного эроса. Как исключение можно привести ситуацию Иуды и Фамари (Быт 38, 12— 26). По велению Иуды, не знавшему, что она беременна от него, Фамарь должна была быть сожжена, но когда выяснилась истина, то Иуда признал: «Она правее меня, потому что я не дал ее Шеле, сыну моему. И не познавал ее более» (Быт 38, 26). Фамарь была женой Ира, умершего сына Иуды, и младшие братья по закону должны были восстановить его потомство. Тем самым беременность Фамари от Иуды фактически была восстановлением ее попранных прав, а не блудодеянием. В одной из десяти заповедей Моисея прямо воспрещается прелюбодеяние, а карой за него Ветхий завет устанавливает смертную казнь — побитие камнями (Втор 22, 20—27). Особо жесткие правила устанавливаются для брака священников и поведения их дочерей. В гл. 21 книги Левит формулируется запрет священнику (левиту) женитьбы на блуднице или даже на не девственнице (в том числе разведенной), а виновную в блудодеянии дочь священника полагается сжечь. Устанавливаются и четкие правила для развода, в том числе такое, согласно которому муж не может взять обратно разведенную с ним жену, если она вышла замуж за другого, но «не нашла благоволения» в глазах второго мужа (Втор 24, 1—4).

С другой стороны, для новобрачных устанавливается льготный год, в течение которого мужа нельзя брать на войну или привлекать к иным повинностям. «Пусть он остается свободен в доме своем в продолжении одного года и увеселяет жену свою, которую взял» (Втор 24, 5).

Вторая заповедь Моисея требует почитания родителей. Это подчеркивается в книге притчей Соломона (17, 6): «Слава детей — родители их».

3. Христианское освящение брака.

Еще углубленней установления о браке и семье в Новом завете. Прежде всего сама Благая весть была явлена в Святом семействе, которому поклонились волхвы и пастухи: верхи общества (ученые и цари) и низы (простые крестьяне). До этого момента Благую весть услышали Дева Мария, Иосиф-Обручник, а также родственница Марии Елизавета. Ни в одной из религий ее основатель не является в лоне семейства. Магомет был продан родителями за долги, Моисей — найденыш, Будда бросает вскормившую его семью. И только Иисус явлен миру в лоне благочестивой семьи, спасающей Младенца путем бегства в Египет. Семьи, к которой божественный Младенец относится с благоговейным послушанием. Парадоксальным образом Иисус совмещает упрек родителям («Зачем было вам искать Меня? или вы не знали, что Мне должно быть в том, что принадлежит Отцу Моему?» — Лк 2, 49) с почтительным сыновьим повиновением («Он пошел с ними и пришел в Назарет; и был в повиновении у них» — Лк 2, 51).

Сам факт получения Благой вести через семью, в которой родился Спаситель, знаменует освящение семьи как божественного установления, освящение уз между мужем и женой, родителями и детьми. Отсюда следует, что семья — не исторически возникший социальный институт, но скорее исторически проросшее в многообразии конкретных форм метафизическое зерно.

Очень важно то, что в браке освящается не только духовный союз, но и плотское соединение супругов, а также значимость их кровных уз с детьми. Этот момент подчеркивается в самом начале благовествования Иисуса, в чуде, которое Он совершил на брачном пиру в Кане Галилейской (Ио 2, 1—11), что фактически было чудесным освящением брачного союза. Важно и то, что это чудо было совершено по ходатайству Богородицы, и то, что оно было актом сыновьего почитания Матери (хотя Иисус и заметил ей: «Что Мне и Тебе Жено? еще не пришел час Мой»).

Плотское в браке не осуждается и не принижается христианством, но одухотворяется: «Сексуальные отношения между мужчиной и женщиной являются прежде всего этической проблемой»,— тут важно «чтобы не произошло редукции человеческой личности до одушевленного предмета для сексуального партнерства». (К. Войтыла, Любовь и ответственность. Цит. по: Иоанн Павел II, Мысли о земном. М. 1992, с. 18). Здесь одно из объяснений того отрицательного веса, который Библия придает прелюбодеянию, включая его запрет в десять заповедей и считая его несомненным основанием для развода. В Ветхом завете установлена жестокая кара за прелюбодеяние. В Новом завете подтверждается и усиливается осуждение прелюбодеяния (Мф 5, 27—28), которое рассматривается как единственное возможное основание для развода (Мф 19, 1—13). В Новом завете побитие камнями согрешивших хотя и не отменяется явно, но милосердно устраняется. Еще до Рождества Иисуса, «по обручении Матери Его Марии с Иосифом, прежде чем сочетались они, оказалось, что Она имеет во чреве от Духа Святого. Иосиф же муж Ее, будучи праведен и не желая огласить Ее, хотел тайно отпустить Ее» (Мф 1, 18—19). Это милосердное нарушение предписаний Закона Иосиф замыслил до того, как ему во сне явился Ангел Господень и поведал истину о Младенце. Но и в случае реальной, а не воображаемой вины прелюбодеяния Иисус дал образец милосердного отношения к согрешившей при недвусмысленном осуждении самого греха даже в помыслах. (Ио 8, 3—11). Слова Иисуса «Кто из вас без греха, первый брось на нее камень» стали классическим выражением милосердия Нового завета. А между тем сам факт развода Иисус квалифицирует как прелюбодеяние (Мк 10, 11—12), поясняя: «Что Бог сочетал, того человек да не разлучает» (Мк 10, 9).

4. Любовь и брачные узы.

Брак при всей своей святости не имеет продолжения в жизни вечной, ибо «сподобившиеся достигнуть того века и воскресения из мертвых ни женятся, ни замуж не выходят» (Лк 20, 35). Брак — посюсторонний опыт любви двоих, только отсвет любви Божественной, о которой Иисус сказал: «Как возлюбил меня отец, и Я возлюбил вас; пребудьте в любви моей» (Ио 15, 9). Более того, суть евангельской проповеди короче всего можно передать словами: «Бог есть любовь, и пребывающий в любви пребывает в Боге, и Бог в нем» (1 Ио 4, 16, см. также 4, 7—21). В 1-м послании коринфянам (гл. 13) указывается, что любовь больше, чем вера и надежда, и вне любви нет спасения человеку. В этом контексте супружеской паре, и всем членам семьи, указывается идеал любви, который должно реализовать в семейной жизни, как он был осуществлен и в Святом семействе. Было бы грубой ошибкой считать, что идеал божественной любви как бы отрицает плотскую любовь и требует соблюдения девственности. Так иной раз интерпретируют слова ап. Павла (Кор 7, 1—2), где вначале говорится, что «хорошо человеку не касаться женщины», но тут же апостол рекомендует брак во избежание блуда, «ибо лучше вступить в брак, нежели разжигаться» (1 Кор 7, 2), и советует супругам не уклоняться друг от друга (1 Кор 7, 5). В конце этого отрывка ап. Павел даже призывает мужа-христианина не оставлять жену неверующую и наоборот (1 Кор 7, 12—13). Все же в этом послании апостол явно предпочитает безбрачие браку (1 Кор 7, 8), хотя брак дозволяется.

Но если 1—14 стихи 7-й главы 1-го послания коринфянам можно рассматривать как уступку человеческой слабости, неспособности к воздержанию, то в послании к ефесянам, как отмечалось выше, отношение мужа к жене уподобляется отношению Христа к Церкви, а также подчеркивается значение любви между родителями и детьми. Еще более определенно ап. Павел высказывается в послании к Тимофею, говоря о духах обольстителях и бесовских учениях, «запрещающих вступать в брак» (1 Тим 4, 3—4). И далее: «Если же кто о своих и особенно о домашних не печется, тот отрекся от веры и хуже неверного» (1 Тим 5, 8).

Нечто очень похожее говорит о девстве и браке св. Амвросий Медиоланский. Св. Амвросий горячо проповедовал призвание к девству, но на упреки, что так может угаснуть человеческий род, отвечал: «Девственность удел немногих, а брак — удел всех; и не могло бы быть девственниц, если бы не было тех, кто родил их на свет»,— осуждая тем самым гнушение браком {Парели А., Святой Амвросий Медиоланский и его время. Милан, 1990, с. 102). Между тем некоторые гностические учения объявляли брак делом дьявола. Эти мотивы проникли в христианские апокрифы. Гангрский собор в Малой Азии специально осудил тех, кто презирает брак. Зато плотские блудодеяния извращенного характера ап. Павел обличает беспощадно (I Кор 5, 1—12, Рим 1, 26—32).

5. Метафизическая серьезность семьи.

При таких метафизических основаниях семья не случайно оказывается духовной твердыней, защищающей ребенка до поры до времени от соблазнов внешнего мира. Большевики пытались сломать семью, выставляя тезис, что «ребенок принадлежит обществу, в котором он родился, а не своим родителям» (Н. Бухарин, Азбука коммунизма). Идеологическое государство стремилось порвать все связи между людьми, чтобы человек остался с ним один на один. Когда рушатся прочие социальные связи, семья остается единственной опорой человеческих привязанностей и вообще конструктивных отношений, основанных на духе любви.

Семья — это первоначальная форма социальной защиты, при которой осуществляется духовное развитие: игра — образование — включение в религиозную общность. Родительская любовь и основанная на ней забота — первый и самый сильный урок любви, тот опыт, на котором строится последующий жизненный путь. Можно сказать и сильнее: в семье дается метафизический опыт соприкосновения с первоначальными сущностями: рождением и смертью, любовью и потребностью в любви, болезнью и старостью близких, в то время как социализация вне семьи приносит опыт прагматического успеха, учит способам самосохранения, навыкам социального конформизма. Семья дает возможность мягкого включения в национальное самосознание, включения в языковую среду. Хорошая семья служит амортизатором при столкновении с волчьими законами дурного социума. Семья — естественное место религиозного воспитания, где человек наиболее открыт влиянию Церкви. В противоположность этому идеологическое воздействие успешнее всего вне семьи: через школу, армию или работу. Именно этим объясняется постоянное стремление идеологических режимов как можно раньше вырвать ребенка из-под семейного влияния, из благотворной атмосферы родительской (и вообще семейной) любви, поместить его в идеологически обрабатываемый коллектив.

Проблематика духовного окормления и возрождения семьи, особенно в условиях нынешней России, должна серьезно обсуждаться на религиозных основаниях, позволяющих уразуметь, что семья не условность, не исторически сложившийся способ сожительства мужчины и женщины, не просто удобная форма сексуального партнерства или совместного ведения хозяйства, но метафизически укорененный источник экзистенциального опыта.

С такой точки зрения, не должно быть приспособления к новым обстоятельствам, но эти обстоятельства необходимо осмыслить в свете евангельского учения, чтобы сохранить святость брака и семьи как вечной ценности. Так, не следует даже обсуждать легализацию однополых браков, что есть мерзость перед Господом. Христианский брак не может «выйти из моды» или смениться новым типом сожительства, ибо он остается фундаментальным церковным таинством, освящающим семейный союз.

Семья и Церковь выступают как малая и глобальная общности, где человек непосредственно соприкасается с сакральным, с глубинными сущностями. Мне представляется в высшей степени принципиальной работа о. Бориса Нечипорова «Таинство брака и семьи: введение в космологию домостроительства» (Вопросы психологии, 1991, №№ 5 и 6), где дом и семья рассматриваются как воплощение божественной тайны. Развитие богословия семьи — одна из первостепенных проблем современной евангелизации. Но есть еще и проблематика практического взаимодействия Церкви и семьи, Храма и частного жилища. Она требует многообразия подходов, выработки позиции по отношению к неверующим семьям. Нельзя действовать силовыми приемами, но нельзя и выключать влияние Церкви из семейной сферы.

6. Семья и социальная стратификация.

Прочная семейная традиция способствует четким социальным ориентациям подрастающих в семье детей. Сегодня имеет место явная тяга к восстановлению «сословной памяти» как естественная реакция на резкую люмпенизацию российского общества в послереволюционные десятилетия. Вряд ли при этом можно ожидать восстановления традиционной сословной структуры и тем более — сословных привилегий. Вместе с тем возросшую роль социальной стратификации нельзя не признать полезной — хотя бы в качестве преграды на пути люмпенизации, изымающей большие людские массы из конструктивной социально-экономической деятельности и создающей резерв людей, которых сравнительно просто завербовать волонтерами в самые крайние и безответственные политические движения и военные предприятия. На люмпенские слои опираются кровавые бунты, из этих же слоев черпаются вооруженные отряды, выполняющие самые безнравственные и кровавые заказы тоталитарных режимов и вооруженных диктатур. Элементарная забота о социальном и духовном здоровье нации требует решительно сокращать резервы люмпенизации. К сожалению, социализировать сложившегося люмпена столь же, если не более трудно, как приучить кочевое племя к оседлой жизни.

Политические и экономические средства лишь смягчают люмпенизацию посредством развития частной (тем самым семейной) собственности и обеспечения стабильности и правопорядка. Только укрепление семьи способно устранить или резко ограничить источники люмпенизации подрастающего поколения. Роль Церкви здесь особенно важна в том отношении, чтобы социализация личности в рамках семьи не подменяла социальное родовым, а метафизический опыт — чисто культурной инициацией. Кроме того именно Церковь может создавать и патронировать воспитательные учреждения, способные и призванные заменить семью лишенным ее детям. Речь идет о том, чтобы превратить детские дома из учреждений почти тюремного типа в подлинно богоугодные заведения, опирающиеся на религиозно вдохновляемую благотворительность.

Традиционная семья вводила подростков в трудовую деятельность путем обучения по образцам. Так передавалась достаточно сложная культура ведения сельского хозяйства, строительства, различных ремесел. И сегодня существуют семьи, где по традиции передаются военные, художественные профессии, научные специальности и т. п. В семьях священников естественно поощряется и органически прорастает призвание к священству. Без некоторой семейной атмосферы, способствующей осознанию своего призвания, природные склонности и дарования сами по себе не проявятся. Природа далеко не всегда «отдыхает» на детях высокоодаренных родителей: крупные ученые, например, нередко принадлежат к нескольким поколениям одной и той же семьи. Опыт показал, что дети серьезной университетской профессуры обычно сами хорошо учатся и делают достойную научную карьеру. В советском обществе слово «семейственность» употреблялось исключительно в негативном смысле — как протаскивание на престижные должности родственников и свойственников. Законная и плодотворная семейственность — участие представителей одной семьи в общем для нее деле — была у нас забыта. А между тем семейная работа ремесленников, семейное участие в управлении фирмой, даже семейное участие в научной работе — это все очень важные формы совместной деятельности, когда семья оказывается удачной ячейкой производственной организации. Можно, конечно, привести и примеры семейного участия в мафиозных или тоталитарных властных структурах. И все же семья обычно стремится открыть следующему поколению более достойный и респектабельный путь. Семьи, достигшие благополучия не слишком достойным путем, часто материальной и образовательной поддержкой обеспечивают детям возможность не повторять путь родителей. В пьесе Бернарда Шоу «Майор Барбара» фабриканты оружия по традиции передают свои предприятия не прямым наследникам, но усыновляемым приемышам, полагая, что семейное воспитание лишает их родных детей необходимой для этого занятия жестокости.

7. Семья как опыт христианского устроения жизни.

Первые христианские общины складывались по модели семьи: общее владение имуществом, совместное решение возникающих вопросов — и все это в атмосфере общей любви. Хорошая и большая семья дает устойчивые навыки общежития: умение считаться с интересами других, ответственное отношение к обязанностям, чувство справедливости и вместе с тем готовность не проявлять излишней настойчивости в отстаивании собственных интересов. В рамках первых христианских общин были как бы переплавлены и заново воплощены семейные отношения.

Мне все же кажется, что такая буквальная реализация семейного идеала в общественной группе возможна лишь в катакомбных условиях. В нормальной социальной жизни этот образец может быть даже опасен. Родовая общность или землячество бывают подвержены чувству исключительности, когда круг «ближних», на которых только и распространяется любовь, оказывается жестко очерчен границами общины. Сегодня такая опасность реализуется в многочисленных этнических конфликтах. Поэтому перенесение семейных принципов устройства жизни на более широкие структуры возможно лишь в условиях духовного руководства Церкви, неустанно напоминающей нам о двух тесно связанных заповедях любви: ничем не ограниченной любви к Богу и любви к ближнему, где мерой служит «как самого себя». Только исполнение заповеди любви к Богу не дает любви к «ближнему» перерасти в ненависть к «дальнему». В применении к внесемейным социальным структурам опыт семейного устроения должен мудро трансформироваться, органически сочетаясь с правовым началом и с демократическими принципами, ограничивающими произвол властей (всеобщее представительство, обеспечение необходимых общественных свобод, гласность, правосудие, справедливая система социального обеспечения). При всем том семейный опыт совместного труда и владения имуществом, защиты слабейших и, главное, опыт взаимной любви чрезвычайно важен в развитии более сложных социальных структур. В этой сфере подобающее место может и должна занять Церковь как источник духовного авторитета и как путь к обретению благодати.

8. Проблемы семьи как религиозные проблемы.

Слово «кризис» стало одним из самых модных слов. И даже о проблемах семьи все больше говорят как о кризисе традиционной семьи. Возможно, кризис этот выражается в том, что происходившее тайно разрушение семейных устоев становится явным. Однако говорить о признаках и тенденциях подобных кризисов можно лишь на основе добротно собранного социологического материала, а чтобы эта работа дала серьезные плоды, необходимо предварительно структурировать проблему, выявить в ней важнейшие позиции. Плодотворным здесь окажется подход, при котором акцентируются не кризисные явления, не пороки нынешней семьи, а указываются позитивные христианские ориентиры семейной жизни и семейного устроения.

Первая из этих проблем — полуконфессиональные и поликонфессиональные семьи. К ним применимы слова апостола: «неверующий муж освящается женой верующей, и жена неверующая освящается мужем верующим» (1 Кор 7, 14). Такие семьи служат свидетельством того, что христианская вера дает основу для самого тесного и доброго сосуществования христиан разных конфессий или даже христиан с нехристианами и неверующими. Тем самым опыт таких семей, где супруг-христианин или супруга-христианка свидетельствуют свою веру, имеет религиозное и социальное значение, далеко выходящее за пределы конкретной семьи. В частности, этот опыт убедительно показывает, что свидетельство веры гораздо важнее любых диспутов на религиозные темы; такое свидетельство и составляет основу «практического диалога» в семейной жизни и воспитании детей.

Вторая (по порядку, а не по важности) проблема — это воспитание детей в христианском духе. Эта проблема достаточно серьезна и в конфессионально однородных семьях, даже в тех, которые проникнуты религиозным духом. Передача веры от родителей к детям не происходит сама собой, но требует определенных усилий. Здесь очень важно наличие опытного духовного руководителя. Обобщение пастырского опыта, связанного с руководством семейным религиозным воспитанием, могло бы помочь в создании необходимых наставлений по евангелизации семьи. Вполне возможны и какие-то тактичные формы проведения соответствующих занятий с родителями, которые должны быть не столько «инструктажем», сколько духовным упражнением для супружеских пар.

В связи с этим нужно подчеркнуть третью проблему: укрепление и углубление брачных союзов. Известный польский журналист Ежи Гжибовский в интервью журналу «Проспект мира» (1992, № 25) рассказывает об опыте регулярных семейных встреч под руководством трех семейных пар и священника. Эти встречи-упражнения адресованы не только тем, у кого что-то не ладится в семейной жизни, но и вполне благополучным парам, стремящимся углубить свои отношения в христианском семейном союзе.

Четвертая проблема — это подготовка новобрачных и молодоженов посредством консультаций и бесед со священнослужителями. Опыт таких собеседований имеется во многих странах, в том числе в Польше, и его полезно было бы перенести на российскую почву.

Пятая проблема — это разъяснение христианской точки зрения на аборты и контрацепцию. Чисто юридические меры по борьбе с абортами не могут быть эффективными при отсутствии христианского сознания в этой сфере.

Шестое — это проблема больных, стариков и инвалидов, их роли в семье как испытания и как опыта встречи со страданиями близких. Эта проблема имеет особые аспекты: встреча со смертью, организация ухода (часто весьма обременительного и нарушающего жизненные планы здоровых), наконец, задача полноценного общения. Особо следовало бы выделить тему глубокой старости. Сегодняшние 80—90-летние — это бывшая молодежь 20-х годов, воспитывавшаяся в особо остром атеистическом духе, и их положение в христианской семье часто бывает очень двусмысленным. С другой стороны, дети этих стариков — сами уже пожилые люди, вынужденные порой уходить на пенсию из-за необходимости присматривать за престарелыми родителями, обеспечивая им не только физический уход, но и необходимое общение. Во всей этой сфере взаимоотношений возникает великое многообразие коллизий, когда люди нуждаются в учительном слове мудрого пастыря или хотя бы в опыте тех, кто уже попадал в подобные ситуации.

Очевидно, что перечень подобных проблем остается принципиально открытым. Еще раз подчеркнем, что рассматривать их нужно, исходя из понимания метафизической серьезности брака и семьи, многовекового опыта христианских семейных отношений и евангельского учения.


Источник: "Agnuz"