Лента: Религия

"Christian Science Monitor", США
Николай Н. Петро (Nicolai N. Petro), 11 октября 2007

Десятилетиями многие социологи, говоря о православном христианстве, могли 'выдать на гора' всего два тезиса: 1) как и все религии, оно сходит на нет по мере развития современной цивилизации; 2) популярностью оно обязано в основном реакционным течениям – авторитаризму и национализму.

Сегодня становится ясно, что оба эти утверждения ошибочны. Как в притче о блудном сыне, по всей Восточной Европе люди массами возвращаются в лоно православной церкви, и общественно-политические последствия этого процесса, вопреки большинству прогнозов, носят весьма позитивный характер.

Хотя католическая и протестантская Европа издавна относится к православию с подозрением, на деле оно может способствовать 'наведению мостов' между Россией и Западом.

Сегодня в основе взаимного непонимания между Россией и Европой во многом лежит стремление – не получившее признания и даже не осознанное на Западе – православных христиан вновь войти в европейскую культурную 'семью'. Последней по времени попыткой преодолеть пропасть между Востоком и Западом стало выступление Патриарха всея Руси Алексия II во Франции, в котором он подчеркнул, что исторически сложившаяся общая христианская идентичность европейцев должна способствовать диалогу по таким вопросам, как мир и права человека – даже с атеистами и приверженцами других религий.

Патриарх отметил, что, несмотря на нынешние разногласия по отдельным политическим вопросам, культурные и политические ценности Западной и Восточной Европы глубоко взаимосвязаны благодаря общей религиозной основе. К сожалению, сегодня на эту взаимосвязь редко обращают внимание как в России, так и на Западе. Похоже, нынешним русским националистам-славянофилам не очень нравится вспоминать, что наряду с бескомпромиссной критикой секуляризации Запада, их кумир Федор Достоевский всегда рассматривал Европу как 'мать' российской цивилизации.

На Западе невнимание к этому вопросу имеет иные корни: католическая и протестантская церкви очень часто отказывались разговаривать на равных с теми, кто с ними не согласен. В обоих случаях православное христианство рассматривается как одна из проблем в отношениях между Востоком и Западом, а не в качестве одного из средств их решения, как следовало бы.

Подозрительное отношение Запада к восточному православию существовало еще до Великого раскола христианской церкви в 1054 г. Полтораста лет спустя именно оно подпитывало рвение крестоносцев, разграбивших Константинополь. В 18 столетии оно же стало одной из важных тем в знаменитом труде Эдварда Гиббона (Edward Gibbon) о Римской империи, а позднее – нашло отражение в работах Освальда Шпенглера (Oswald Spengler) и Арнольда Тойнби (Arnold Toynbee). Уже в наше время некоторые ученые – достаточно назвать Сэмюэля Хантингтон (Samuel Huntington) – предостерегают о возможности столкновения между 'славянско-православной' цивилизации и католическо-протестантским Западом.

Именно из-за этого прискорбного наследия Западная Европа проявляет крайнюю медлительность в вопросе о приеме стран со значительным православным населением – за исключением Греции – в панъевропейские институты. Однако в результате расширения ЕС на восток ценности и обычаи европейских институтов и альянсов неизбежно будут все больше определяться традиционным мировоззрением православных христиан, а не современными секуляризованными протестантскими представлениями западноевропейских демократий. В количественном отношении православные в Европе уже превосходят протестантов, а по некоторым оценкам – со временем превзойдут и католиков. Если у Европы 21 века будет хоть какое-то религиозное 'лицо', оно станет в первую очередь православным.

Таким образом, если в долгосрочной перспективе самый серьезный 'вызов' культурной и политической идентичности Европы будет, вероятно, исходить от ислама, более актуальной проблемой представляется выработка отношения к тем 40-140 миллионам православных христиан, которые, получив право голоса в европейском политическом процессе, будут настаивать на более активной роли церкви в определении социальной политики.

Эту проблему можно решить двумя путями. Первый – неукоснительно придерживаться узкого определения понятия 'Запад', превратить современное светское мировоззрение в 'золотой стандарт' демократии, и расценивать все вызовы этому мировоззрению как проявления 'ценностной пропасти' между Востоком и Западом. У этой проверенной формулы есть свои преимущества – за годы 'холодной войны' она стала знакомой и привычной. К сожалению, она также неизбежно ведет к конфликтам внутри европейских институтов. И с учетом быстро растущего числа прихожан, влияния, и богатства православных церквей в Восточной Европе этот конфликт скорее всего закончится не в пользу западноевропейцев.

Второй способ – выработать расширенное определение 'Запада' в процессе диалога с православными христианами. Целью такого диалога должен стать акцент на общих корнях, связывающих различные религиозные традиции, формирование моделей толерантности, не обязательно основанных на секуляризации, и способов, позволяющих сбалансировать несоизмеримые роли церкви и государства, избегая полной отчужденности между первой и вторым.

Подобный диалог позволил бы Европе построить новый фундамент отношений между Востоком и Западом, основанной на общем греко-римском и христианском наследии. И, что еще важнее, он будет способствовать осознанию Западом места православной церкви в восточноевропейском обществе – где она фактически играет роль крупнейшей неправительственной организации. В этом качестве православные церкви способствуют развитию филантропии, социального обеспечения, и общественной активности – т.е. созданию здорового гражданского общества.

Пора переосмыслить традиционные представления о православии и реализовать его гигантский потенциал для утверждения мира и процветания на континенте.

Источник >InoСМИ