Лента: Вопросы и комментарии

Несколько лет назад вышла книга английского автора Д.Рейфилда "Сталин и его подручные" (Stalin and His hangmen). Перевод на русский выполнен автором. В целом книга, к сожалению, написана в малоприятной, неуважительной к России интонации, напоминающей прозападно-русофобский стиль (хотя автор уважает русскую дореволюционную культуру). Автор эмоционально не сдержан, и потому не производит впечатление человека, способного смотреть на вещи вполне объективно. Кроме того, он слишком много излагает сам, и слишком мало цитирует источники. Всё это значительно снижает научную ценность работы. Тем не менее, поскольку Д.Рейфилд использовал новые архивные материалы, кое-что представляет интерес. В частности – тема книг, которые читал Сталин. Наибольший интерес представляет сталинский принцип личностного самоутверждения и свободы от нравственных категорий, зафиксированный им позднее 1939 года.

================
Ошибкой, которую чаше всего допускали противники Сталина, была недооценка степени его начитанности. Об этой последней можно судить по остаткам его библиотеки, состоявшей из двадцати тысяч книг, по выпискам или письмам; где он заказывал книги, по воспоминаниям современников, знавших его в молодости. Практиковавшиеся в семинарии запреты на издания лишь побуждали семинаристов читать больше. В 1910 г. в Вологде, по сведениям царской охранки, Сталин посещал городскую библиотеку семнадцать раз за 107 дней. К тридцати годам Сталин уже был изрядно начитан в западной и русской классике, философии, политической теории. В годы ссылки в сибирской глуши с 1913 по 1917 г. Сталин читал все, что оказывалось под рукой или что он мог выклянчить у других ссыльных. Даже в хаосе революции и в погоне за властью он не переставал читать. С 1920-х гг. до смерти он читал почти всю русскоязычную эмигрантскую периодику.

Заведя себе кабинет и квартиру в Кремле, не говоря уж о дачах около Москвы и на Черном море, Сталин собрал собственную библиотеку. Иногда он заказывал книги, часто присваивал себе изданий из государственных библиотек, многие книги присылались в дар от издательств или авторов. Читая до пятисот страниц в день, записывая отзывы на полях, несмотря на собственные жалобы на плохую память, он мог вспоминать бесчисленные фразы и мысли даже по истечении многих лет. Сталин был феноменальным и опасным читателем. Он нередко понимал мысль автора превратно, но в то же время чутко реагировал на то, о чем автор умалчивал. С годами он стал менее терпелив. Он подчеркивал строки сначала густо, а после сотой страницы уже читал небрежно и, видимо, бросал книги, не дочитав до конца. Как бы то ни было, к Сталину можно применить английскую поговорку – чтобы добиться своего, дьявол и Священное Писание процитирует.

Осип Мандельштам утверждал, что биография писателя – это список книг, которые он прочитал. Сталина больше всего привлекали обзоры европейской истории, литературы, лингвистики. Ему особенно импонировали книги авторитарных писателей и деятелей – "Государь" Никколо Макиавелли, "Моя борьба" Адольфа Гитлера, "О войне" Карла Клаузевица, воспоминания Отто фон Бисмарка.

В середине 1920-х гг., когда Сталин хранил свои книги большей частью в Кремле, Надежда Аллилуева, его вторая жена, взяла пример с Сергея Кирова, такого же библиофила, как и Сталин, и попросила профессионального библиотекаря классифицировать и переставить все сталинские книги. Сталин рассердился. Он сразу составил свой собственный каталог и заставил своего секретаря, Александра Поскребышева, все расставить заново.

Ограничивало Сталина только незнание языков. Лишь по-грузински и по-русски он мог читать без словаря. Но и тут Сталина недооценивали его противники. В семинарии он довольно хорошо выучил древнегреческий язык (посетители были удивлены, заставая Сталина в Кремле за Платоном в подлиннике) и до некоторой степени владел также французским, немецким и английским9, Живя в сибирской ссылке, он пытался выучить эсперанто10. Впоследствии интерес к марксизму и первые путешествия в Берлин и Вену заставили Сталина читать немецкие журналы.

Люди писали Сталину не только по-русски и по-грузински; из Баку он получал письма на азербайджанском (тогда на этом языке писали арабской азбукой). А когда он скрывался от царских жандармов, то пользовался армянскими фамилиями вроде Захарьянц или Меликиянц: надо полагать, одно время он кое-как владел и азербайджанским, и разговорным армянским. В 1926 г., во время всеобщей забастовки в Англии, и в последующие годы, когда английское правительство было настроено против советской власти, Сталин перелистывал английские газеты. Когда жена забыла послать ему из Москвы в Сочи "Образцовый самоучитель английского языка" Месковского по системе Розенталя, Сталин раздраженно упрекал ее за это. Как и в других областях, Сталин предпочитал скрывать, а не показывать свои лингвистические познания.

Подробно вспоминая то, что он читал или слышал, Сталин проявлял дьявольское чутье на нестыковки и скрытые мысли, хотя его толкование авторских намерений часто бывало эксцентричным, даже превратным. Его случайные восклицания и сердитые замечания красным карандашом проливают свет на его мышление, причем именно в тот период, когда он боролся с оппозицией и с соперниками.

Некоторые книги, прочитанные молодым Сталиным, как кажется, обрисовывают его будущий курс. Не раз современники называют роман Достоевского "Бесы" как источник программы Сталина для захвата полной власти. Хорошо осведомленный грузинский романист Григол Робакидзе, написав в Германии роман "Убитая душа", утверждает, что принадлежавший библиотеке Тифлисской семинарии экземпляр "Бесов" был густо испещрен пометками Сталина. Как самый антиреволюционный роман Достоевского, "Бесы", конечно, были подходящим чтением для будущих священников в Российской империи. Фабула, согласно которой циник и двурушник Верховенский эксплуатирует самоубийцу-нигилиста и декадента-аристократа и заставляет членов своей подпольной группы сплотиться, убивая одного из них, предвосхищала тактику Сталина. И шигалевщина, теория революционного фанатика, утверждающего, что надо снести с плеч сто миллионов голов, чтобы настал период вечного счастья, была для Сталина так же заманчива, как она была для Достоевского чудовищна.

Как и герои Достоевского, Сталин искал в философии санкции на нарушение законов человеческих и Божьих. Самым значительным его высказыванием была запись красным карандашом на шмуцтитуле издания 1939 г. книги Ленина "Материализм и эмпириокритицизм" (трактат о том, что реальный мир существует независимо от нашего восприятия). Замечания Сталина придают макиавеллианскую окраску символу веры сатанинского антигероя Достоевского. Это – эпиграф ко всей карьере Сталина:

1) слабость
2) лень
3) глупость

единственное, что может быть названо пороками. Все остальное – или отсутствие вышеуказанного – составляет несомненно добродетель! h. $ w.

NB. Если человек

1) силен (духовно)
2) деятелен
3) умен (или способен) – то он хороший, независимо от любых иных "пороков"! (1) и (3) дают (2)

[далее – синим карандашом. – Д. Р.] Увы, увы!

И что же видим мы?"


Вполне сопоставим с таким высказыванием тот факт, что в сибирской ссылке в 1915 г. Лев Каменев (тогда своего рода научный руководитель Сталина, расстрелянный им 21 год спустя) подарил ему экземпляр Макиавелли. Каменев всю жизнь хвалил Макиавелли: как политический теоретик, Каменев восхищался средневековым мыслителем, предвосхитившим весь беспредел европейского двадцатого века. Сталин же, читая Макиавелли как прагматик, уважал в нем писателя, который заранее оправдал то, что он, Сталин, уже давно думает и делает. Марксизм дал Сталину и Ленину конечную цель, не говоря уже о терминологии и оправдании действий; Макиавелли описывал средства и тактику и освободил их от последних уз нравственности. Сталин, можно сказать, был марксистом лишь в том смысле, в каком Макиавелли был христианином. Для обоих главная задача правителя1 состояла в том, чтобы не упустить из рук власть. Они изучили все средства, которыми власть, однажды захваченная, укрепляется. Та идеология, во имя которой власть захватили и властитель правит, остается объединяющим знаменем.

Не все, что Сталин заносил на бумагу, поддается толкованию: иногда он просто рисовал сложные мотивы из треугольников и кругов. Иногда мы наталкиваемся на простые инициалы на полях книг, например Т. и У.
================