А. Кураев пишет, что не может определить границы запретного в искусстве, – нет четкой аргументации. Его диспут с А. Ерофеевым скорее даже не в его пользу, ничья.
Как с позиций Розы Мира оценить подобное искусство? Как вообще можно определять границы в искусстве?
Ответ
Границы в искусстве, или в том, что на этот статус претендует, определяет сам для себя создатель художественного произведения. Неправильно, чтобы общество обладало законным правом жёстко запрещать кому-то создавать то-то и то-то, потому что этим нарушалась бы свобода выбора личности. Суммарный вред от господства принципа неуважения к личной свободе многократно перевешивал бы негативные следствия от создания любых непотребств в частном порядке, т.е. когда их создание глобально не повлияет на общество.
Границы в
публичной демонстрации и распространении художественных произведений определяет общество, государство в котором эти произведения предполагается распространять. Это понятно: люди не желают соприкасаться с явлениями, которые кажутся им неприемлемыми: как непосредственно сталкиваться, так и по влиянию на состояние общества (когда люди не хотят, чтобы это состояние менялось в нежелательном для них направлении). Ограничение свободы выбора меньшинства, активно заинтересованного в запрещаемом, перевешивается обеспечением свободы выбора большинства. Все эти запреты на пропаганду преодолимы в индивидуальном порядке: каждый конкретный человек, приложив некоторые усилия, всё равно может в частном порядке ознакомиться со всем, с чем пожелает.
Очевидно, что конкретная политика запретов и поощрений выстраивается в зависимости от идеологии, господствующей в обществе. Особенность бездуховных, инфернально-инспирированных систем общественного устройства в наше время, в частности, на Западе и в России, в том, что они исподволь, маскируясь разговорами о правах и свободах, стремятся открыть двери всему низкому, порочному, кощунственному, разрушающему традиционную мораль – тому на что общество в прошлые века налагало запрет. Выставки типа "Острожно, религия" – из этой серии. Со временем общество такого типа перейдёт и даже уже переходит к запретам и ограничениям в отношении религий и иных явлений, не вписывающихся в их атмосферу. Есть, например, в неолиберальных кругах стремление приравнять коммунистов к фашистам и запретить, обозначить ислам как "исламофашизм" и запретить и т.п. Та же участь потенциально может ожидать и православие, а уж найти формальные "признаки экстремизма" в Писаниях и в вероучении никакого труда не составит.
Если бы общество было иным, нежели сейчас, если бы в душах людей было меньше грязи и больше духовности и чистоты, то мнение людей относительно желательных ограничений на общественные проявления было бы не таким как сейчас. Запреты, осуществляемые посредством простых административных ограничений (без уголовных наказаний) были бы куда более органичными, и не выглядели бы неким "сектантским требованием" со стороны церковной общественности к безрелигиозному в целом обществу. Поэтому основной целью должно быть не простое требование что-то запретить, а изменение общества и всей господствующей идеологии. А при продолжении нынешних тенденций запреты на низкое и душепагубное со временем будут ослабевать всё более и более.
Д.Андреев подразумевал, что запрет нарушения норм общественного стыда и запрет кощунства непременно были бы в эпоху Розы Мира. Он не относил эти запреты к числу тех, от которых надо со временем отказываться по мере устранения соответствующих опасностей. Именно отмена этих последних запретов под давлением либеральных "крайне левых кругов" и "откроет широкий доступ предтечам великого исчадия тьмы к сердцам человеческим" (
РМ 12.4.21). Правота этого утверждения Д.Андреева, точность выделенных им факторов наглядно подтверждается тем, что происходит в наше время.
Стремление поддерживать эти два общественных запрета – общий принцип, которого надо придерживаться. Если происходит массовый сознательный отказ от этого, то дела плохи, и общество, скорее всего, безнадёжно. Если же рассматриваемые запреты признаются, то конкретное определение границ дозволенного, формулирование соответствующих законов, должны определяться суммой мнений людей, составляющих общество. Выставлять заведомо чрезвычайно строгие ограничения, не поддерживаемые большинством в обществе, было бы неверно, поскольку это породило бы массовое недовольство и ощущение несвободы, было бы несовместимо с принципами демократии.