Лента: Политика

Пока экспертное и академическое сообщества пристально следили за развязкой истории с импичментом президенту Трампу и первыми днями жизни постбрекзитовской Британии, практически незамеченным осталось событие, которое многое может сказать о трендах современной западной политики. Речь идет о прошедшей в Риме 3–4 февраля международной конференции «Бог, честь, страна: президент Рональд Рейган, папа Иоанн Павел II и свобода народов — конференция по национальному консерватизму». За затейливым и явно антикоммунистическим названием скрывались любопытный состав спикеров, авторитетные организаторы и амбициозная повестка, направленная на переосмысление места и содержания консерватизма в меняющемся мире.

Состав спикеров можно назвать «звездным». Среди них были экс-министр внутренних дел Италии Маттео Сальвини, премьер-министр Венгрии Виктор Орбан, племянница Марин Ле Пен — Марион Марешаль. Организаторов конференции характеризует широкий географический диапазон и консервативная ориентация: от Фонда Эдмунда Берка в США до Института Херцля в Израиле.

Как иронично комментировал автор The New York Times, на конференции «европейские и американские националисты отмечали Brexit, предостерегали от левого тоталитаризма, ностальгировали о папстве Иоанна Павла II и “славной революции”, которая победила коммунизм». Сами организаторы и участники конференции заявляли, что стремятся ответить на амбициозный вопрос, является ли «национальный консерватизм» таких политиков как Орбан и Сальвини не только угрозой послевоенному либеральному порядку, каким его «рисуют» традиционные политические элиты, но «добродетелью, продолжением лучших политических традиций прошлого века»? Все это представляет часть более фундаментального вопроса — является ли рост национализма свидетельством постепенной замены консерватизма на политической сцене, или национализм всегда являлся естественной чертой консерватизма?

Содержательная сторона события дает почву для размышлений о создании идейных и организационных оснований общеевропейского или общезападного объединения политических сил справа от центра, своего рода консервативного интернационала. При этом «ведущую скрипку» в нем готовы играть, как показывает конференция, не традиционные правоцентристы (христианские демократы и консерваторы), а новые лица из правого лагеря, назвавшие себя на конференции «национальными консерваторами». Орбан, Сальвини и компания не прочь стать центром притяжения консервативной аудитории, хотя имена этих политиков привычнее слышать, когда речь идет о националистических, евроскептических, правопопулистских (определение найдется на любой вкус), но не консервативных политических силах. В этой связи выглядит любопытным оценить, что скрывается за вывеской «национального консерватизма», выяснить цели и возможные последствия складывания политического объединения консервативных и националистических сил, не забыв и при этом и о России.

Манифест «национального консерватизма»

Один из организаторов конференции экс-президент Американского института предпринимательства Кристофер Демут вызвал аплодисменты на форуме в Давосе заявив, что «угроза авторитаризма в мире исходит не от правых, а от левых: “глобалистских” СМИ, левых политических организаций и университетских учреждений». Свою линию он продолжил и на конференции в Риме: «Нас называют ксенофобами, параноиками и расистами. Нас даже называют популистами… Однако сегодняшние консервативные националисты — прямые потомки и законные наследники славной революции» 1980-х гг., поднявшей «железный занавес».

Один из ярких примеров «прямых потомков» — выходец из антикоммунистического движения венгерский премьер Виктор Орбан. Его обширное интервью на полях конференции вполне подходит на роль программного манифеста «национального консерватизма».

Помимо традиционных заявлений о «строительстве Европы снизу» и «Европе суверенных государств» важно, что самоидентификация Орбана как «национального консерватора» основывается на дистанцировании от европейских правоцентристов. Будучи долгое время «возмутителем спокойствия» в европейской политике, он был подвергнут обструкции в респектабельной правоцентристской Европейской народной партии (ЕНП), вице-председателем которой он являлся с 2002 года. «Мы стали “паршивой овцой” во фракции, потому что ЕНП хотела стать частью властных структур ЕС любой ценой. И если ценой было отказаться от определенных ценностей, чтобы пойти на компромисс с левыми, то они делали это, постепенно теряя свою идентичность. Мы (ЕНП — прим. автора) стали заниматься центристской, а затем либеральной и левой политикой», — заявил венгерский премьер.

По мнению Орбана, проблема не только в отказе современных консерваторов от опоры на ценности в своей политике, но и в той институциональной конструкции, в рамках которой они функционируют. Либеральная демократия воспроизводит условия для «недостойного правления», не способного удовлетворить интересы большинства жителей, как в случае миграционной политики. «Либеральная демократия в этом смысле закончилась. Нам нужно что-то новое. Мы можем назвать это нелиберальным. Можем назвать постлиберальным. Можем назвать христианской демократией. Но нам нужно что-то новое, потому что на базе либеральной демократии мы не можем обеспечить “достойное управление”», — комментировал Орбан.

По мнению венгерского премьера, «национальный консерватизм» правящих партий в Центральной Европе выглядит эффективным решением. Для Орбана характерно максимально размытое в концептуальном плане понимание консерватизма: «Поскольку в этом регионе (Центральной Европы — прим. автора) правительства основаны на национальном суверенитете, все их лидеры являются национальными консерваторами, независимо от того, к какой партийной семье они принадлежат в Брюсселе, […] если вы проанализируете основу их политики, все они являются национальными консервативными правительствами». При этом Орбан не забыл добавить и о христианской демократии «как лучшей основе для концептуализации того, что он делает, поскольку христианская демократия “ценит” и “принимает” национальный суверенитет».

Таким образом, если рассматривать интервью Орбана как квинтэссенцию содержательной части конференции, напрашивается ряд любопытных выводов.

Консервативен ли «национальный консерватизм»?

Важно понимать, что Орбан, Сальвини и семейство Ле Пен могут синхронизироваться с консерваторами на уровне конкретных политических программ, манифестирующих национальный суверенитет и борющихся с мигрантами и абортами, но в идейном плане «орбанисты» и «сальвинисты» крайне далеки от наследия отцов-основателей консерватизма.

Культивирование консерватизмом традиции автоматически делает его хранителем политических основ европейской жизни. Образ консерватора-садовника, который срезает поблекшие побеги для того, чтобы обеспечить поступательное общественное развитие, воспетый Эдмундом Берком, конечно, редко встречается в природе, но не перестает служить неким паттерном политического поведения для политиков консервативной окраски. Либеральная демократия, будучи интеллектуальным продуктом Просвещения, против рационализма которого выступал консерватизм, в ходе европейской истории постепенно оказалась «вплетена» в традицию. Тем самым, она стала одной из основ европейской цивилизации, которые консерватизм призван защищать. Демонтаж системы разделения властей правительствами «национальных консерваторов» в Польше и Венгрии с этого ракурса кажутся абсолютно антиконсервативными мерами. В Британии требование восстановить суверенитет парламента выйдя из ЕС, тем не менее, не мешало приветствовать отправку Вестминстера на принудительные каникулы со стороны еще одного представителя «национального консерватизма» Найджела Фараджа.

Более того, элитистская природа консерватизма, базирующаяся на признании неравенства как неотъемлемой части нашей жизни, вступает в непримиримые противоречия с популизмом Орбана и Сальвини, выраженного в чрезмерном и преднамеренном упрощении политического процесса как противостояния между добром («чистый народ») и злом («коррумпированная элита»).

Наконец, если в центре идейных оснований консерватизма, цитируя политолога Майкла Фридена, лежит «беспокойство относительно изменений и предупреждение о разнице между неестественным и естественным изменением», то у Орбана и его коллег все гораздо проще: воспевание национального суверенитета автоматически причисляет политика к консервативному лагерю, даже если все его действия направлены не на сохранение, а на разрушение существующей политической модели. Более того, Орбан фактически отождествляет экономический успех и консерватизм, заявив, что первый стал единственным способом выживания для «национальных консерваторов» и христианских демократов.

Несмотря на различия на уровне идей и политической философии, а также на антисистемную риторику, Орбан и его коллеги пытаются мимикрировать под представителей консервативного лагеря. Таким образом, бренд «национального консерватизма» позволяет решить ряд насущных задач.

Примеряя «консервативные одежды», Орбан и его коллеги легитимируют себя в политическом поле, придавая своим программным заявлениям окантовку не радикальных и маргинальных, но консервативных и традиционных для конкретного общества. Тем самым осуществляется дистанцирование от праворадикального прошлого, как в случае «Национального Объединения» (в прошлом — Национального Фронта) во Франции, либо от крайне правых коллег, как в случае Альтернативы для Германии и Партии независимости Соединенного Королевства.

Более того, апелляция к консервативным ценностям и идеям предстает попыткой пополнить идейный арсенал. Отсюда паразитическое отношение к консервативной идеологии. «Орбанизм» не имея возможности объяснить весь комплекс политических и социальных явлений, стремится использовать концептуальные наработки консерватизма как всеобъемлющей идеологии, претендующей на универсальную применимость в любом историческом и национальном контексте за счет устойчивого идейно-ценностного базиса. Действуя «на одном поле» с консерватизмом, Орбан зачастую использует такие понятия, как «нация», «суверенитет», «традиция». Однако он «выхватывает» нужные элементы из идейного поля консерватизма и гиперболизирует их значение в своей политической программе, придавая им новое звучание и содержание.

Что консервативный интернационал несет для консерватизма?

Содержательная часть конференции подчеркивает возможность политического сотрудничества политических сил справа от центра. Основой для этого выступает формулирование «общего врага». Им может быть левый либерал или коммунист, брюссельский бюрократ, мигрант из Африки или все перечисленные персонажи вместе. Однако подобный консервативный интернационал, выраженный на идейном и организационном уровне, способен качественно изменить западный консерватизм.

Безусловно, «золотой век» западного консерватизма остался в прошлом. Консерватизм значительно «социал-демократизировался» в экономике и «либерализовался» в морально-нравственных вопросах. Компромиссность и соглашательство либерального консерватизма, ассоциируемого с именем таких политиков как, например, Ангела Меркель, стимулирует более традиционалистское крыло консерваторов двигаться навстречу Сальвини и Орбану, которые говорят на понятные для любого консерватора темы — евроинтеграция и иммиграция, защита традиционных ценностей и важность религии в жизни общества. Неслучайно британский комментатор и журналист Тим Монтгомери, нанятый Даунинг-стрит в качестве советника Борис Джонсона по вопросам социальной справедливости, заявил, что Великобритания установит «особые отношения» с правительством Орбана после Brexit. Все это говорит о дополнительных факторах поляризации и без того неоднородного консервативного лагеря.

В этой связи выглядит убедительным тезис политолога Яна-Вернера Мюллера, о том, что в условиях «идеологической дезориентации» и «исторической амнезии» европейских правоцентристских партий, проявившихся в их неспособности объяснить на каких позициях они стоят и какие ценности защищают, они могут быть вытеснены правыми популистами, т.е. Орбаном, Ле Пен и Сальвини. В это верится достаточно легко, поскольку, как утверждают политологи Пол Вебб и Тим Бейл, «правоцентристские партии уязвимы в электоральном плане перед популистскими праворадикалами, так как идеологический разрыв между их избирателями крайне мал».

Причем здесь Россия?

При наличии контактов российских политических акторов с крайне правыми по обе стороны Атлантики и отчетливом повороте к традиционным ценностям во внутренней политике, Россия не была представлена на этом «консервативном празднике» в Риме. Возможно, потому что место для России в консервативном интернационале не предусмотрено.

Пророссийскость Сальвини, Орбана и семейства Ле Пен, выраженная главным образом в требовании отмены западных санкций, представляется следствием их антисистемности, попытки отстроиться от традиционного западного мейнстрима и его видения международного порядка. Использование традиционных ценностей российскими акторами в качестве инструмента для укрепления своих позиций на внутренней арене (традиционная семья и религия как часть национальной идентичности) в контексте глобального ценностного кливажа создает условия для трансляции этого «сообщения» на внешнюю аудиторию, что выступает почвой для коммуникации и сотрудничества с Ле Пен и ее коллегами, чьи избиратели также чувствительны к этой теме. Заявления Марин Ле Пен о том, что «Россия — это форпост христианства в современном мире», нужно интерпретировать как инструментальное использование темы традиционных ценностей во внутренней политике, и попытке представить, что она как политик опирается на ценности, в данном случае, религиозные, но не как намерение интегрировать Россию в западный консервативно-националистический лагерь.

Возможность России петь в унисон с Сальвини и Ле Пен, объединившись вокруг темы традиционных ценностей, выглядит нереалистично. Достаточно посмотреть результаты голосования в Европарламенте за резолюцию о равной вине Советского Союза и нацистской Германии в развязывании Второй мировой войны. Фракция «Идентичность и демократия», куда входят партии Сальвини и Ле Пен, поддержала резолюцию, хотя, стоит отметить, что ее голос оказался наименее сплоченным по сравнению с другими группами: из 73 членов группы 16 воздержались.

В заключении хотелось бы отметить, что конференция позволяет сказать о попытках легитимации и мейнстримизации антисистемных политических сил в европейском политическом пространстве за счет бренда «консервативный», транснационализации их политических связей. Для консерватизма — эти паразитические отношения не несут ничего, кроме потери базового электората, растущего размежевания между либеральным и традиционалистским крылом консерватизма, нивелирования его ценностной природы. При этом задача противостоять сближению с националистами и популистами достаточна сложна для консерваторов, поскольку в европейской политике много внешних и внутренних факторов, которые повышают привлекательность Орбана, Сальвини и Ле Пен в глазах консервативной аудитории.


Сергей Шеин К.полит.н., научный сотрудник Центра комплексных европейских и международных исследований, НИУ ВШЭ, эксперт РСМД
Источник: Российский Совет по Международным Делам

---

Комментарий ред. Родон

Возрождение консервативного интернационала в Европе сигнализирует о наступившем понимании того, что пришла пора готовится к сотрудничеству с республиканской партией США, которая и будет задавать вектор политических перемен в ближайшую пятилетку. Никакой новизны в этих политических движениях нет. Ровно тоже самое происходило в конце 89 – 90 годах. В те года формирование консервативного интернационала происходило со значительно большим энтузиазмом и вызвало глубокий раскол в уже существовавшем в то время интернационале христианской демократии (ИХД), который покинули многие европейкие христианско-демократические партии, в том числе и ХДС Германии. Республиканская партия США во время Дж.Буша ст. отказзалась от сотрудничества с ИХД, считая его слишком левым, т.к. в 80-90-х к нему примкнули х-д партии Латинской Америки, проявлявшие симпатию к левому движению "теология освобождения", которое тогда поддерживала католическая церковь.

Солидарность х-д партий, которая тогда являлась основополагающей частью программ х-д партий, на деле оказалась просто декларацией, не имеющей никакой силы для лидера христианской демократии – ХДС Германии. ХДС Германии, а вместе с ней и другие х-д партии поспешили в консервативный интернационал. демонстрируя солидарность не с братскими христианскими партиями, а лично с Дж.Бушем ст. Этот альянс существовал вплоть до прихода к власти дем. партии США. Тогда начал образовываться либеральный интернационал, вслед за усилением которого, либеральные ценности приняли и европейские х-д партии.

Интрига текущего момента состоит в том, что теперь на участие в консервативном интернационале от Европы претендуют уже иные политические силы, покинувшие, или отказавшиеся от сотрудничества с Европейской Народной партией (в основном состоящей из европейских х-д партий), значительно более последовательно отстаивающие консервативные ценности, нежели ЕНП с лидерством ХДС Германии. Кого же предпочтет хозяин Белого Дома в качестве своих партнеров по консервативному интернационалу? Вот тот вопрос, который сейчас более всего волнует правящие круги ХДС Германии. Выйдет ли из этой турбулентной ситуации ХДС Германии? Быть, или не быть?