Лента: Политика

Выбор объекта в Китае для санкционного удара США выглядит странным. Но это только на первый взгляд

Китай стал первой страной, против которой были введены ограничительные меры в соответствии со статьей 231 американского закона о противодействии противникам США при помощи санкций (CAATSA). Эта статья предполагает введение ограничительных мер в отношении государств и иностранных правительственных органов, совершающих существенные трансакции с военными или разведывательными структурами России либо организациями, действующими в их интересах.

Цель CAATSA – создать препятствия для российского экспорта оружия, повлияв на поведение его потенциальных покупателей. Но случай Китая выпадает из этой логики. Санкции введены против КНР из-за получения этой страной партии истребителей Су‑35 С в конце 2017 года. Однако самолеты были получены по контракту, подписанному Пекином еще в далеком 2015‑м, когда никакого CAATSA не было и в помине. Заключенный тогда контракт давно вступил в законную силу, Китай перевел по нему России значительные суммы денег и при всем желании не мог отказаться от него, не понеся миллиардных убытков. При такой логике санкции можно ввести против любого из 70 государств, с которыми Россия поддерживает военно-техническое сотрудничество.

Контракты в сфере ВТС почти всегда отличаются длительным сроком выполнения и, как правило, влекут за собой подписание дополнительных соглашений о техническом обслуживании, поставках запчастей, ремонте и обучении персонала, действующих десятилетия. Если США начнут вводить санкции за уже заключенные контракты, то им придется обложить ими полмира. Однако едва ли это именно то, чего хотят американцы. Судя по всему, Вашингтон будет максимально сужать понятие «существенные трансакции», ограничивая его заключением новых контрактов. Правда, в этом случае введение санкций может стать неизбежным из-за жестко сформулированных норм закона и позиции конгресса. Попытки Пентагона добиться исключений для важных для США стран, зависимых от отношений с Россией в военно-технической сфере (например, Индии), пока не принесли результата.

Ситуация вокруг Китая является особенной. Вашингтон не пытается добиться от Пекина пересмотра сотрудничества с Россией. То, что достичь этого не удастся, очевидно даже нынешней американской администрации. Введенные ограничения стали элементом крупномасштабной экономической войны, развязанной США против КНР с конца 2017 – начала 2018 года. Цель этой войны – изоляция, ослабление и в идеале разрушение высокотехнологичных секторов китайской экономики. CAATSA позволил Белому дому усилить санкционное давление на Китай. Управление по развитию техники Центрального военного совета (ЦВС) КНР, против которого, собственно, и введены ограничительные меры, является главной закупочной структурой Народно-освободительной армии Китая (НОАК) и Народной вооруженной полиции (НВП, примерный аналог Росгвардии). Это мощная и влиятельная структура, которая совместно с Научно-техническим комитетом ЦВС и командованиями видов вооруженных сил вырабатывает техническую политику в военной области.Управление оценивает образцы военной техники, проводит их испытания, размещает заказы, следит за их исполнением, руководит аппаратами военпредов на предприятиях ВПК. Для этого у него есть сеть собственных полигонов и НИИ. Оно также играет важную роль в управлении китайской космической программой.

Учитывая такой масштаб деятельности, при желании можно доказать связь этого органа с любой компанией или отраслью китайского высокотехнологичного сектора и включить их в черный список, заявив, что они используются управлением для обхода санкций. Разумеется, юридическая казуистика играет тут исключительно техническую роль. Первичным фактором служит стойкое желание США вести экономическую войну против Китая. При наличии такой политической воли подобрать юридические основания – вопрос сугубо технический. Если бы не было CAATSA, то в ход пошли бы какие-то другие обвинения.

Усиление экономического давления на Китай связано с переоценкой его роли как потенциального экономического и технологического конкурента США. Существовавшие еще с 1980‑х китайские амбиции в сфере структурной перестройки экономики, технологической модернизации и движении вверх по цепочке стоимости до недавнего времени не воспринимались американцами всерьез. Отношение к технологическому потенциалу КНР стало меняться с начала 2010‑х и пришло к логическому завершению сейчас.

Впервые положительное сальдо в торговле с США появилось у Китая в 1986 году. Уже с 1990‑х тема торгового дисбаланса часто использовалась американскими популистами в дискуссии об отношениях с Пекином. Однако в реальности этот дисбаланс не только не вредил американской экономике, но и приносил ей пользу. Китайские товары долгое время просто не конкурировали с продукцией американских производителей. КНР боролась за те секторы рынка Соединенных Штатов, где собственное американское производство умерло еще в 1960–1970‑е, – речь шла об относительно низкотехнологичной потребительской продукции, зачастую производившейся по иностранным технологиям, на основе иностранного дизайна и из давальческого сырья. Таким образом, китайская экономика росла не за счет американских производителей, а за счет потенциальных конкурентов КНР из других развивающихся стран, у которых Китай уводил рынки и инвестиции.

По сравнению с ними у КНР было важное стартовое преимущество: резерв относительно качественных рабочих и инженерных кадров. Эти кадры и инфраструктура для их подготовки были созданы в стране еще в дореформенный период, главным образом за десятилетие сотрудничества с СССР в 1950‑х. Несмотря на серьезные потери во время «культурной революции», значительная часть промышленного потенциала сохранилась, а в 1970‑е была приумножена.

К началу эпохи реформ Китай имел миллионы рабочих и инженеров, занятых в относительно сложных отраслях, вроде автотракторной, авиационной, ракетной или бронетанковой промышленности. Ни в одной развивающейся стране не было ничего подобного. Высвобождение этих кадров вследствие свертывания военного производства и открытия китайской экономики позволило почти мгновенно запустить большое число новых производств, ориентированных и на внутренний рынок, и на экспорт. Так был раскручен огромный маховик индустриализации и урбанизации.

Другими важными преимуществами стали внутриполитическая стабильность, разумная макроэкономическая политика и собственный значительный рынок.

Эффект от этого взрывного роста китайского экспорта для США был скорее положительным. В отличие от конкурентов, КНР могла обеспечить удешевление поступавших в Америку потребительских товаров при сохранении хорошего качества. Наряду с распространением крупных розничных сетей приток китайских товаров вел к существенному снижению инфляции в общенациональном масштабе (явление, получившее название Wal-Mart effect). При этом ущерб для занятости от разорения мелких американских ритейлеров и производителей дешевой потребительской продукции был относительно невелик.

Ситуация начала круто меняться в последние годы, когда Китай попытался ускорить свой технологический рывок и фактически повторить историю успеха Японии 1970‑х и Южной Кореи 1980–1990‑х, превратившись в новый глобальный центр развития высоких технологий. Китайский подход предполагает создание значительного числа высокотехнологичных национальных чемпионов, обладающих сильными международными торговыми марками и экспортирующих продукцию собственной разработки и производства.

Иными словами, имеющиеся немногочисленные китайские компании–лидеры мирового рынка должны усилиться, и к ним должны добавиться десятки новых крупных предприятий, работающих в самых разных отраслях – от информационных технологий до гражданской авиационной промышленности.

Китайский подход к реализации крупных технологических инициатив своеобразен и по ключевым направлениям основывается на опыте главного технологического прорыва первых десятилетий существования КНР. Речь идет о запущенной в 1958‑м программе «две бомбы и спутник», предполагавшей создание в сжатые сроки атомного и термоядерного оружия, баллистических ракет и искусственного спутника Земли. Подобно советским ракетно-ядерным проектам, эта программа основывалась на концентрации огромных ресурсов под прямым контролем высокопоставленных политических назначенцев, непосредственно отвечавших за выполнение приоритетных задач. Китай испытал атомное оружие в 1964‑м, баллистическую ракету с атомной боеголовкой – в 1966‑м, термоядерное оружие – в 1967‑м и в 1970 году запустил первый спутник. И это несмотря на катастрофические события начавшейся в 1966‑м «культурной революции».

Нынешняя китайская стратегия основана на принятии серии технологических мегапроектов, работающих под прямым контролем высшего военно-политического руководства. Одним из первых таких мегапроектов стал таинственный план развития оборонных технологий, известный как «Программа 995». «995» означает май 1999 года, дату удара американских ВВС по китайскому посольству в Белграде. Это событие уже почти забыто в мире, но достоверно известно, что оно привело к глубокой переоценке внешних угроз Пекином и положило начало амбициозной программе военно-промышленного рывка, запущенной в том же 1999 году.

Содержание «плана 995» в целом засекречено. Имеющиеся отрывочные данные позволяют предположить, что среди его результатов запущенный в прошлом году в серию китайский истребитель пятого поколения J‑20, новые типы баллистических ракет, в том числе противокорабельных, успехи в космических и электронных технологиях и значительный прогресс в создании гиперзвукового оружия, прототипов боевых рельсотронов и лазеров.

На основе достигнутых успехов китайцы начали масштабировать полученный опыт. Особенно явно эти усилия активизировались с 2015 года. Был одобрен целый ряд программ и инициатив, каждая из которых может оцениваться в миллиарды долларов. Например, сейчас в Китае инвестиции только в реализацию проектов, связанных с импортозамещением в сфере электронной компонентной базы, исчисляются, по ряду американских оценок, многими десятками миллиардов долларов. В рамках этой программы осуществляется или объявлено 46 проектов по строительству предприятий, выпускающих микросхемы. Весь процесс проходит под личным контролем высшего партийного руководства, включая председателя КНР Си Цзиньпина, посещающего объекты и проводящего встречи с руководством и инженерными кадрами.

Среди важных технологических проектов, способных привести к значительным изменениям на мировом рынке, можно назвать программы «Интернет+», программу по развитию отрасли искусственного интеллекта, программу развития технологий связи 5G и многое другое. Китай хочет либо стать лидером, либо добиться самостоятельности по довольно широкому набору направлений – от информационно-коммуникационных технологий до космоса и авиапрома.

Для политического контроля над гигантскими инвестициями в инновационные проекты в 2017‑м был создан новый орган – Центральный совет по интегрированному военно-гражданскому развитию. Орган работает под председательством Си Цзиньпина, в его состав на момент формирования входили четыре из семи членов Постоянного комитета Политбюро ЦК КПК.

Поначалу китайские инновационные мегапроекты не воспринимались в США всерьез. Предполагалось, что обычно связанная с такими госпрограммами коррупция и неэффективность не позволят КНР добиться поставленных целей. Однако сейчас становится ясно, что способность китайской системы концентрировать гигантские ресурсы в течение длительного времени на ограниченном количестве приоритетных проектов перевешивает все издержки.

Президент США Дональд Трамп и члены его администрации неоднократно упоминали такие программы, как «Сделано в Китае 2025» в качестве триггера начавшейся торговой войны.

Сложившийся дисбаланс в аме-рикано-китайской торговле стал удобной темой для политической консолидации американского общества вокруг идеи противостояния с Китаем. Однако дисбаланс не был реальной причиной экономической войны. Переговоры, которые вел в мае в Вашингтоне китайский вице-премьер Лю Хэ, показали, что Пекин был готов к значительным уступкам. В частности, КНР была согласна резко нарастить импорт американской сельхозпродукции, продовольствия, природного газа, гражданских самолетов. Но, поскольку ликвидация дисбаланса не была подлинной целью американской политики, к компромиссу стороны так и не пришли.

Вводя все новые тарифные ограничения для КНР, Вашингтон старается загнать Пекин в угол и исключить даже теоретическую возможность компромисса, в котором по-прежнему заинтересованы американские крупные компании. В нынешних условиях Китаю сложно инициировать новые переговоры по торговле, поскольку этот шаг будет воспринят как проявление слабости.

В обвинениях США против Китая все более важную роль играют темы, связанные с нарушениями американских прав интеллектуальной собственности. Вводятся целенаправленные санкции против высокотехнологичных китайских компаний, таких, как ZTE (за сотрудничество с Ираном). Создаются препятствия для покупки китайцами высокотехнологичных активов на Западе.

Этот конфликт носит долгосрочный, системный характер. Цель США – изменение реализуемой Пекином модели инновационного развития. Китай не откажется от нее, поскольку только таким образом можно обеспечить долгосрочный рост экономики в условиях старения населения и роста зарплат. В перспективе стороны будут использовать все новые каналы для нанесения друг другу ущерба, и экономическая война будет набирать обороты.


Василий Кашин
Источник: "Профиль "