Лента: Политика

Жить в Америке по-старому больше не удается. Президент Обама шел на выборы под избитым лозунгом перемен. По сути, он говорил низам, не могущим больше жить по-старому, что и верхи больше не хотят так жизнь. Избрание афро-американца президентом США ознаменовало крутую перемену в жизни Америки. Вот только сам президент оказался не революционером, а конформистом, тертым вашингтонским политиком, опасающимся резких движений и больше всего старающимся сохранить видимость, что все остается по-старому. В обществе все больше и больше поднимается гнев против официального Вашингтона, против власти вообще, против элит. Избрание Обамы показало, что большая часть американцев хочет перемен. Другая часть – не меньшая – перемен боится. Реакция этой части населения – «Чайная партия» – самое радикальное движение в американской общественной жизни. По данным различных опросов, около 40% американцев сегодня ему симпатизируют.

После избрания Обамы на пост президента США появились публикации на тему «Обама – провалившаяся правая революция». Однако радикальные настроения внутри американского общества лишь усиливаются. Революция – это когда народ теряет доверие не к какой-то партии, или даже идеологии, а к правящей элите. По известному ленинскому выражению, революционная ситуация, это когда верхи не могут управлять по-старому, а низы больше не хотят жить по-старому. Как декабристы разбудили Герцена, так избрание Обамы разбудило «Чайную партию». Поминая Герцена, Ленин писал, что «штурманы бури – это еще не буря... Буря – это движение самих масс». Более того, буря не поднимается от идей. Для общественной бури нужно настроение, нужна энергия и ярость масс. А гроздья гнева в Америке назрели повсюду.

Сам Ленин был марксистом, однако его учение – ленинизм – к марксизму имеет мало отношения. Ленинизм – это теория и практическое пособие по завоеванию и удержанию власти, которое годится для левых и правых, красных и белых, черных, коричневых и зеленых. Не удивительно, что для объяснения движения «чайных партий» право-консервативный автор Ли Харрис ссылается не на записных консервативных политтехнологов, как Дейвид Брукс и Дейвид Фрум, а на теорию гегемонии итальянского коммунистического мыслителя Антонио Грамши. Наиболее известная концепция Грамши – «общественная престижность» помогает понять и стремительный рост движения «Чайной партии», которое не несет в себе идей, зато несет огромный потенциал гнева.

«Чайная партия» или, как ее традиционно называют историки «бостонское чаепитие» ознаменовала начало Американской революции. Бессмысленная на первый взгляд акция протеста колонистов, уничтоживших в Бостонской гавани груз чая, принадлежавший Ост-Индской компании послужило поводом восстания северо-американских колоний. Имя «Чайная партия» появилось на акциях протеста по всей Америке 1 апреля 2009 года, в последний день, когда американцы могут сдать налоговую декларацию. Они протестовали против огромных государственных расходов, против налогов, взамен которых средний американец мало что получает. Успех акции превзошел все ожидания, и так родился новый радикальный феномен американской общественной жизни – движение «Чайная партия». Это явление меньше всего можно назвать политической партией, так как в ней нет иерархии и центрального аппарата. Это децентрализованное движение очень разных людей.

Я начинал свою работу для «Восток-Запад» с того, что отправился на конференцию Республиканской партии США. Впечатлений там было много, но статья «Республиканская партия идет вправо» не передала в полной мере ощущения от бушующих сейчас страстей, яростного энтузиазма участников. Слово «революция» было там повсюду. Скромный доктор из Техаса Рон Пол получил на съезде большинство голосов. Пол – аутсайдер Республиканской партии, четверть века ждавший, пока история даст ему шанс. Республиканская партия больше не отвечает чаяниям ее электората. Ведь большинство избирателей Республиканской партии голосовали не ради ее путаных идей фискальной дисциплины в сочетании с поддержкой дорогостоящей военной машины, лозунгов свободы в сочетании с запретами абортов и однополых браков. Большинство голосовало потому, что республиканцы – это не Демократическая партия. Со времен победы Никсона в 1968 году, все победы республиканцев достигались не за счет идей в партийной платформе, а благодаря электорату, считавшему слово «либерал» бранным.

Еще больше людей не голосовало вообще. В США традиционно участие в выборах довольно низкое и редко когда превышает 50%. Теперь этот электорат требует чистки в Республиканской партии. Они могут поддерживать республиканцев и в дальнейшем, но не из-за культового бренда «Республиканской партии», а лишь тех, кто готов присоединиться к «Чайной партии».

На «Чайную партию» обрушилась язвительная критика со всех сторон. К либералам присоединились и многие консервативные интеллектуалы. Ирония критиков била мимо цели. Ведь для интеллектуалов является аксиомой, что движение протеста, а тем более революция, основывается на идеях. У «Чайной партии» нет новых идей, зато есть яростный гнев. Если можно критиковать и опровергать идеи, то как можно критиковать общественное настроение? Лишь немногие сочли «Чайную партию» легитимной. Арианна Хаффингтон, автор и ведущий влиятельного либерального блога «Хаффингтон пост» писала после первого съезда «Чайной партии» в Нешвилле (шт. Теннеси) «факт, что горючее движения – это закономерный гнев против официального Вашингтона и политического истеблишмента обеих партий. «Чайная партия» – это как нарыв, предупреждающий нас об инфекции, скрывающейся в теле нашей политической жизни».

Гнев и отчаяние истинны даже если меры, предлагаемые «Чайной партией» слишком утопичные, а то и за пределами здравого смысла. Официальный Вашингтон, не желающий замечать «нарыва», демонстрирует полную невосприимчивость к чувствам и чаяниям большой части американского народа, тех, кого Никсон называл «молчаливым большинством».

В нормальной ситуации, реакция движения «Чайная партия», может быть, и не являлась бы большой проблемой для элит. В нормальной ситуации большинство американцев доверяло политическим и деловым элитам. Большинство американцев интересовалось своей работой, своим бизнесом, своей семьей, своим домом, своими машинами, своими любимыми спортивными командами. Еще недавно этот электорат требовал дать политикам больше власти для охраны страны от происков врагов. Пока элиты занимались своим делом и не дергали публику «за вымя», не допускали грубого произвола, то рядовой американец предпочитал быть зрителем, а не участником политического процесса.

Да и сами элиты не были заинтересованы в массовой политической активности. У них было много возможностей подстегнуть политическую активность. Например, сделать день выборов выходным днем. Однако элиты предпочитали аполитичный и апатичный народ.

Последние 100 лет американские элиты отличались способностью решать проблемы эволюционно, без особенно резких революций. Да и понятие революции спокойно перекочевало в поп-культуру, разменялось на бренды рэп-музыки, линии модной одежды и даже переносные биде. Не так давно я нашел в своем почтовом ящике рекламку такого приспособления со слоганом «революция в твоем унитазе».

Шок от теракта 11 сентября 2001 года, затяжные войны в Ираке и Афганистане, неподготовленность специальных служб, выявившаяся после урагана «Катрина», неспособность справиться с нелегальной иммиграцией, падение покупательной способности доллара, снижение уровня жизни, финансовый кризис, рост государственных расходов – все это катастрофически подорвало доверие к компетентности и состоятельности элит. «Чайная партия» назревала в недрах правой Америки давно. Замечательная книжка Томаса Френка «Что случилось с Канзасом? Как консерваторы завоевали сердце Америки» выявила проблему еще в 2005 году. Однако понадобился провал Республиканской партии на выборах 2008 года, чтобы протест выплеснулся наружу. Для многих утверждение о том, что все пошло ужасно для Америки заменило политическую программу, а то и символ веры. Массы людей, никогда ранее не проявлявших политической активности, стали собираться, устраивать демонстрации, собирать съезды, проталкивать своих кандидатов, составлять политические платформы. Как по мановению волшебной палочки безразличие сменилось лихорадочным активизмом. Апатия уступила место почти религиозному рвению. Те, кто поколениями верили и ждали от своих элит правильных действий, теперь уверены, что элиты неизбежно вредят Америке. На смену доверию пришла подозрительность, порой граничащая с паранойей. Настроение граждан дать элитам больше власти сменилось желанием «отобрать власть, украденную у нас». «Чайная партия» оказалась способной политизировать людей, до недавнего времени аполитичных. А это делает хорошо налаженную политическую игру в Америке непредсказуемой.

О пользе невежества

Социальная психология занимается вопросами влияния на людей тех кругов, в которых они вращаются. Если люди вокруг нас мыслят определенным образом по определенным темам, то их мнение неизбежно влияет на наше собственное. Большинство из нас не любит быть в конфликте со своим окружением. Мы подвержены естественному желанию сглаживать наши мнения в соответствии с взглядами нашего окружения. Это особенно важно нам, когда мы хотим пользоваться благосклонным вниманием. Продвижение по социальной лестнице означает принятие (порой подсознательно) взглядов и мнений тех, кто находится выше. Однако, почти в любой ситуации остается подсознательное стремление к когнитивной гармонии со своими друзьями и коллегами. Наше мнение незаметно тяготеет к господствующему мнению той группы, к которой мы стремимся принадлежать. Такой конфликт хорошо знаком тем, кто вращается в конфликтующих или неприязненно относящихся друг к другу кругах. Чтобы быть принятыми в одних кругах, от нас ожидают отвержения ценностей и идеалов другого круга нашего общения. Большинство из нас обходит эту проблему тем, что ограничивает свое общение с кругом людей, разделяющих наши взгляды и вкусы. Недавно я слышал панель психологов. Обсуждалось перерождение Барака Обамы и других либеральных политиков. Объяснение было такое, что необходимость постоянного общения с богатыми и влиятельными людьми с целью найти спонсоров для политической кампании делает их «своими» в этой компании.

Такая стратегия обеспечивает душевный комфорт, однако имеет свою цену. Те из нас, кто ограничивают свою компанию только людьми, одинаково думающими, неминуемо становится жертвой непреодолимой иллюзии. Мы не подозреваем о том влиянии, которое оказывает наш круг на наши убеждения и настроения. Если спросить, почему мы придерживаемся тех или иных идей, то мы искренне ответим, что сами пришли к такому. Никто не скажет, что его мнение по поводу капитализма, ситуации на Ближнем Востоке или однополых браков сформировано под влиянием мнения элит, излюбленного комментатора в СМИ, лектора на политинформации, священника в церкви, из разговоров за кружкой пива, в женском салоне, на его интернетовском форуме. Скорей ответит, что мнение морально и основывается на собственных наблюдениях и размышлениях.

В глазах «приличного» общества «Чайная партия», несомненно, компания неприличная. Консервативный интеллектуал, обозреватель «Нью-Йорк Таймс» Дейвид Брукс презрительно назвал их «хиппи Волмарта». «Волмарт» – это крупнейшая и дешевая розничная сеть. «Приличная публика», регулярные читатели Дейвида Брукса в «Нью-Йорк Таймс» не делают шопинг в «Волмарте». Публикации в «Нью-Йорк Таймс» тоже не имеют для публики «Волмарт» никакого значения. И не потому, что они не согласны с Дейвидом Бруксом и другими признанными авторитетами, а потому, что клиенты «Валмарта» о них даже не слышали.

Все в мире имеет свои положительные стороны. Можно извлечь преимущество и из невежества. Если человек достаточно невежественен, чтобы не знать тех, кто формирует общественное мнение, то и совершенно безразличен к самому мнению, которое они формируют. Активисты «Чайной партии» не читают респектабельной «Нью-Йорк Таймс», а если прочтут, то не воспримут ее серьезно. Тем более их не волнует, что о них там напишут. По своему «невежеству» они не оценивают идеи и настроения по их престижности среди элит. Они подвержены влиянию своего круга, судят о делах согласно собственной логике. А мейнстрим, «общепринятые» вещи они отвергают.

Активисты «Чайной партии» никогда не были в мейнстриме, а потому не видят особой проблемы, не стремятся там быть и безразличны к мнениям и идеям, которые там в ходу. Политические новобранцы «Чайной партии» и раньше насторожено относились к престижным мнениям элит. Поэтому им не трудно обратить свой гнев против самих элит. В «Чайной партии» охотно приняли то, что в респектабельной компании считается нетерпимым, грубым, захолустным и крикливым. Они нарисовали на своих флагах поднявшуюся гремучую змею. Они написали на флаге лозунг «Не наступи на меня!». Никакая критика со стороны правящих элит не способна их поколебать. Все обвинения в отсутствии идей, интеллекта и приличий лишь укрепляют их уверенность в том, что страной управляют отморозки, враждебные ценностям простого человека, «таких как мы».

«Чайная партия» не бросает вызова общественному строю или системе власти. Их тревога канализируется в возмущение общественным строем, где элиты постоянно укрепляют свою монополию на создание и распространение мнений, решают, какие идеи будут рассматриваться благосклонно и какие политические кандидаты получат позитивное освещение. Сторонников «Чайной партии» крайне возмущает то, как элиты ставят границы приемлемого публичного дискурса, а их мнения не находят выражения в «либеральном мейнстриме».

Недавно ехал в машине с американским отставником, слушали либеральное и весьма популярное радиошоу NPR. Среди звонков радиослушателей, случился кто-то, начавший с заявления, что «я вам сейчас скажу, что мы думаем об Обаме и этих негритянских марксистах». Ведущий мгновенно отключил радиослушателя от эфира. Мой спутник, (симпатизирующий «Чайной партии») был возмущен. Мол, вот видишь, либералы не дают американцам говорить. Я перевел радио на очень правое радиошоу, где как раз говорили о том, что Обама – марксист, мусульманин и враг Америки. Я указал, вот, есть, где говорят. Это не то, ответил мой спутник. Это радио для нас, а то был мейнстрим для всех.

Точно так же не допускаются на «СМИ мейнстрима» и антисемитские или гомофобские разговоры. «Чайная партия» уверена, что их лишают гарантированных конституцией прав свободы слова, что элиты покушаются на их права ношения оружия, исповедания религии, воспитания детей и еще много чего. Ощущение маргинальности и бессилия становится мощным фактором, движущим «Чайной партией». Ведь их не надо запрещать. У элит есть достаточно силы, чтобы н не опровергать и даже не рассматривать неугодные мнения. Они просто могут проигнорировать неугодные мнения, и их никто не услышит.

Скромное обаяние элит

В СССР роман Джорджа Оруэлла «1984» по какой-то причине был запрещен. Там разделяли мнение их западных недоброжелателей, что это антисоветское произведение. Прошло время, СССР больше не существует, а мрачная антиутопия Оруэлла остается актуальной. Оруэлл изобразил в своей книге общество, в котором правящие элиты сумели наладить контроль за мыслями людей. Они превратили английский язык в орудие изощренного контроля Ньюспик. Первым и главным шагом к политическому тоталитаризму была консолидация массовой культуры в руках элит. Непосредственный и всепроницающий контроль затруднял возможность думать вне заданных границ. Со временем элиты сужали границы так, что у людей почти не оставалось выбора, кроме как следовать генеральной линии. Не потому, что они считали его верным. Люди больше не могли представить себе, что может существовать альтернатива. Генеральная линия становилась очевидным здравым смыслом.

Задолго до Оруэлла, итальянский коммунистический философ Антонио Грамши сформулировал похожую на Ньюспик идею, но с одним существенным различием. Грамши интересовался вопросами интеракции различных языков. Как случается, что в одних случаях захватчики перенимают язык покоренного народа (например, норманны в Киевской Руси). Однако, куда чаще, – покоренные народы перенимают язык захватчиков. Грамши считал, что важнейшим фактором является престижность языка захватчиков, и он предложил необычную для классического марксизма концепцию культурной гегемонии. В мире Оруэлла действовали фантастические приспособления, вроде телекамеры, по которой Полиция мыслей мониторила поведение людей. Люди там не смотрели телевизор. Вместо этого, они сами ставили шоу, вели себя так, чтобы Большой брат был доволен их поведением, иначе последствия были бы катастрофическими. Для Оруэлла орудием культурной гегемонии был террор. Для Грамши – престиж. Согласно Грамши, культурная гегемония не должна насаждаться угрозами и насилием. Она вовсе не должна насаждаться. Покоренные стремились перенять язык и культуру гегемона, в то время, как свой язык они рассматривали как грубый, низкий и второсортный. Теория гегемонии Грамши хорошо объясняет ассимиляцию меньшинств в национальных государствах 20-го века и многие другие феномены.

Для объяснения феномена «Чайной партии», ее активист и политтехнолог Ли Харрис привлек на помощь марксизм. Он предлагает концепцию гегемонии Грамши для объяснения современных либеральных западных обществ. США, например, гордится тем, что является обществом меритократии, т.е. власти достойных, образованных людей. Образование обещает любому исполнение его «американской мечты». Престиж в обществе достигается уже не огнем и мечом, а дипломом и ученой степенью. Интеллектуальная элита играет в западных обществах роль, которую играла католическая церковь в западноевропейском средневековье – поставляет кадры для управления и занимается селекцией идей, находящихся в общественном дискурсе, создает престижность для определенных идей, людей и институтов. Больше нет нужды навязывать престижные вещи силой. Наоборот, люди сами стремятся к ним, порой через лишения и самопожертвование. Поэтому престижные университеты, учреждения и клубы всегда имеют больше кандидатов, чем они способны принять. И это еще больше повышает их престиж. Создается ситуация, когда уже не надо работать на престиж, а престиж начинает работать на людей.

Правящие элиты, обладающие монополией на распределение престижа, обладают и безмерной силой над массовой культурой. Они способны решать, каким идеям, людям и движениям предоставлять общественное внимание. Разумеется, они же могут определять, какие идеи, люди и движения заслуживают неуважение и презрение, либо их существование и вовсе не заслуживает общественного внимания. Меритократия поощряет интеллектуальный блат, взаимное укрепление и продвижение престижа внутри своего круга. Речь идет не только об интеллектуальных и управленческих элитах, но и любой элите, в том числе и о «блатном капитализме» (crony capitalism). Используя естественное человеческое стремление к престижу, элиты не нуждаются в репрессивных методах Большого Брата Оруэлла. Если для Маркса – правящий класс – это класс, обладавший монополией на средства производства и распределения товаров, то сейчас можно определить новый правящий класс, как класс, обладающий монополией на производство и распределение общественного мнения. Классический капитализм Маркса занимался производством и продажей продуктов. Меритократические элиты занимаются формированием идей и взглядов. В ранних обществах, интеллектуалы могли воздействовать на общество через книги. В современном обществе масс-медиа влияет даже на самые неграмотные слои населения, а новые методы психологического манипулирования и ненавязчивого убеждения позволяют успешно маскировать пропаганду под развлечения. Обладая культурной гегемонией над популярной культурой, интеллектуальные меритократические элиты достигают куда большей степени контроля над массами, о которой могли лишь мечтать диктаторы, короли и генеральные секретари прошлых времен. Такая сила дает возможность элитам внедрять свои идеи. Те, кто хотят «быть в курсе», выглядеть интеллигентно и респектабельно, сами стремятся перенять престижные идеи, подобно модникам, спешащим поскорей надеть стильные вещи самых культовых брендов. Для Грамши, престижности достаточно, чтобы люди захотели изменить свой родной язык на более престижный. И если они готовы отказаться от родного языка, то будут готовы отказаться и от своих привычек, обычаев, традиций, идей и ценностей. Государство философов Платона, по сути самая жесткая и безнадежная форма тоталитаризма, казалось бы, готова реализоваться.

Железный закон олигархии

Можно спорить, когда произошло восшествие меритократии в Америке. То ли после Первой мировой, то ли с Великой Депрессии 1930-х, то с прогрессивного Нового курса Ф.Д. Рузвельта, то ли после окончания Второй Мировой Войны, сделавшей США мировой сверхдержавой. Главным проектом меритократии был американский свободно-рыночный корпоративный капитализм, заменявший бизнесменов менеджерами больших корпораций, экономически независимый средний класс – во всем зависимыми работниками тех же корпораций, а сильный индустриальный рабочий класс – бесправными работниками «Валмартов» и «МакДональдсов». Лучшее в море техники маркетинга пошло на разрушение традиционных буржуазных ценностей бережливости и осторожности в делах. Идеалом хорошего американца стал хороший потребитель, тот, у кого, «как у Джонсов», недаром после шокового для Америки теракта 11 сентября 2001 президент Буш призывал патриотических американцев пойти и покупать, тратить деньги и поддержать экономику. Массы с энтузиазмом поддержали ньюспик, где экономить значит тратить, мир означает агрессию, а под именем «свобода» продается куча товаров, от автомашин до женских гигиенических подкладок, от страховых полисов до китайской сантехники из Флориды. Идеи, порядки и традиции, потерявшие привлекательность в глазах элиты безжалостно убирались из общественного оборота, как устаревшие и неактуальные. Быстро и эффективно внедрялись новые идеи, коммерческие методы и политики, снискавшие расположение элит.

Разумеется, существуют индивидуумы и группы людей, способные сопротивляться. Одна из таких групп – прогрессивные и радикальные нонконформисты, способствовавшие победе Обамы на президентских выборах вопреки расхожему мнению в элитах. Сторонники движения «Чайная партия» другая – наиболее громкая и видная из них. «Чайная партия» отличается безразличием ко всей идее интеллектуальной респектабельности, что дает ей иммунитет к господствующим соображениям престижности. Грамши называл эту группу «социальные аутсайдеры».

Харрис дописывает Грамши. Он добавляет понятие «маргинализированные аутсайдеры». И это меняет весь смысл, потому, что «Чайная партия» как раз заявляет, что они и есть «истинные американцы»; элиты маргинализируют их, отбирают их Америку; они же хотят «вернуть Америку обратно». Радикализм «Чайной партии» – лишь реакция на радикализацию элит, поспешно вводящих новые прогрессивные политические меры. Харрис не уточняет, какие это меры – пособия по безработице, элементы общественного здравоохранения, контроль над рынком, общественные школы, отмена расовой сегрегации или что-то еще. Кроме последнего (расизм в Америке – табу, да и среди «Чайных партий» немало афро-американцев) – все это вызывает возмущение и отторжение в «Чайной партии».

Грамши родился и вырос в Сардинии. И тип социальных аутсайдеров он писал со своих земляков, жестких, упрямых, яростно стремившихся к свободе, независимости и вызывающе гордых своей культурной самобытностью. Они как бы олицетворяли настроения нынешних «Чайных партий» – «Не наступи на меня!» и были готовы подтвердить его упорным сопротивлением, выступлениями и восстаниями. Итальянцы с континента смотрели на сардинцев свысока, считали их темной и грубой деревенщиной. Они упрямо говорили на своем особом диалекте, сильно отличавшемся от литературного тосканского образованного и делового класса. Всю жизнь Грамши гордился своей родиной, своим происхождением и своими земляками. Из своей сардинской юности Грамши вынес понимание того, что культурная монополия – это мощная форма угнетения, что обладатели культурной монополии так же мало склонны поделиться ею, как и обладатели монополии коммерческой.

Единственно, чем могут ответить социальные аутсайдеры – это пофигизм. Сторонникам «Чайной партии» начхать на существующие нормы приличий, респектабельного поведения, престижа. И это делает ее проблемной и неподконтрольной для тех, кто заботится о престижности, как например правым интеллектуалам-консерваторам. Однако именно это и делает «Чайную партию» революционной. Разумеется, это не та революция, о которой думали Маркс, Ленин и Грамши. Это скорей бунт против облеченных привилегиями делателей общественного мнения. Такой бунт могут поднять лишь люди, свободные от господствующих понятий респектабельности и приемлемости и готовые бросить вызов гегемонии на общественное мнение. Поэтому среди «Чайных партий» не найти ведущих консервативных интеллектуалов. Им там нет места, потому, что там не нужны новые идеи. В «Чайной партии» уверены, что идей в последнее время и так было слишком много. (Да и рецепты правых зачастую абсурдны. Скажем, их популярные либертарианские мечты о возвращении к золотому стандарту так же нереальны, как мечты левых экологистов вернуться к лошади с плугом). «Чайная партия» стремиться оживить старинный дух свободолюбия и независимости, индивидуализма, общественные настроения противостояния элитам, желающим отобрать их свободу. Там верят, что им не нужны элиты, а они могут сами управлять собой.

Это еще не буря

Власть без элит – это утопическая иллюзия. Уничтожение или отстранение элит всегда приводило к созданию новых элит. Даже там, где все равны, некоторые равней других. Любое общество управляется элитами. Даже прямая демократия новгородского вече на самом деле прикрывала циничные манипуляции плутократов. Теорию неизбежности создания элит разрабатывал Вильфредо Парета. Гаэтано Моска ввел понятие «политический класс», неизбежно управляющий обществом. Роберт Михельс сформулировал «железный закон олигархии» согласно которому «прямое господство масс технически невозможно», и потому любой режим неизбежно вырождается во власть немногих избранных. Однако, они же предупреждали об опасностях для элит, принимающих свое положение как естественное. Иллюзии обладают огромной силой.

Утопия прямой демократии вдохновляет действовать согласно ей. Раз за разом миф о том, что люди способны управлять сами собой оказывается весьма полезным для ограничения аппетитов олигархии. Железный закон олигархии – это как раз лучшая причина поддерживать демократию. Единственное эффективное препятствие против произвола элит – это страх, что те станут людям поперек горла. Для свергнутых элит мало утешения в факте, что на их место обязательно приходят другие элиты. Элиты существуют, потому, что они выполняют свою общественную функцию. Если они справляются с ней неудовлетворительно, то их рано или поздно заменяют.

Иногда общество перестает нуждаться в некоторых элитах. Так случилось с земельной аристократией, с изобретением огнестрельного оружия потерявшей свою функцию по защите общества и ставшей обузой. Рано или поздно, судьбу аристократии разделит и современная плутократия, непомерно разросшийся финансовый сектор, регулярно производящий кризисы и переставший удовлетворительно справляться со своей ролью кредитования экономики.

Законы и конституционные гарантии можно обойти. Упрямую жажду свободы и независимости обойти нельзя. История преподает простой и жестокий урок. Люди, которыми легко управлять – теряют свою свободу. Люди, которыми управлять трудно – сохраняют свою свободу, и не только внутреннюю.

Разница не в идеологии, а в настрое. Миллионы черносотенцев, напуганные новыми капиталистическими временами, высыпали на улицы в 1905 году защищать самодержавие, православие и народность. По сути, они тоже говорили обществу – «не наступи на меня!». Преданные и растоптанные трусливым царским режимом, в 1917 они и пополнили необходимые Ленину массы, которые вызвали бурю. Ленину оставалось терпеливо ждать момента, когда поток истории повернул в нужную ему сторону. И тогда Владимир Ильич оказался готовым лучше других, непревзойденным стратегом достижения и удержания власти, которому не было равных у его противников. Потом, уже оказавшийся в роли диктатора мировой сверхдержавы, смертельно больной Ленин был не так эффективен, напуган неуправляемой бюрократической махиной и в общем-то не нужен больше тем, кого он привел во власть. Однако это уже другая история.

Во время подготовки статьи я беседовал со многими активистами «Чайной партии». Среди них есть сторонники диккенсовского капитализма, противники корпораций, либертарианцы, отличающиеся от анархистов лишь уважением к деньгам. В «Чайные партии» вливается сейчас много денег из корпораций, пытающихся повернуть их возмущение в выгодное для бизнеса русло. Некоторые из них, как когда-то Ленин, полагают, что корпорации продадут им веревку, на которой их повесят. Другие верят, что союз с корпоративным капиталом истинный и благотворен для Америки, подобно тому, как верили в Германии в союз большого бизнеса с радикалом Гитлером. Среди активистов и очень богатые люди, как нефтяные магнаты братья Чарльз и Дейвид Кох – радикальные либертарианцы, десятилетиями действующие против любого правительственного вмешательства в бизнес. Они сыновья инженера-нефтянника, заработавшего свои первые миллионы на строительстве нефтеперерабатывающих заводов во время индустриализации СССР. Их отец чуть не попал под репрессии 1937 года, вернулся в США богатым человеком и убежденным антикоммунистом, уверенным, что любая централизованная власть рано или поздно приводит к террору и стагнации. Фонд Кохов – «Американцы за процветание» поддерживает наиболее радикальные инициативы, а с избранием президента Обамы начал персональную вендетту против него.

И со всем этим – замечательная американская смекалка во всем, что касается зарабатывания денег. Первый съезд «Чайной партии» в Теннеси принес неплохой доход консалтинговой фирме, которая «помогала» его организовать. Депутаты платили кругленькую сумму за участие, а звезды (как бывший губернатор Аляски Сара Пейлин) затребовали за свои выступления на съезде десятки и сотни тысяч долларов.

Сейчас поток истории неожиданно для элит вынес маргинальных аутсайдеров вроде Рона Пола и братьев Кох во главу возмущенных масс. Подобно американским революционерам 200 лет назад, они размахивают желтыми флагами с поднявшейся гремучей змеей и лозунгом «На наступи на меня!». «Чайная партия» – еще не революция. Скорее возмущенная и упрямая реакция людей, готовых встать против всех, кто попытается растоптать их. С практической точки зрения, совершенно неважно, какие идеи в ходу, чтобы защитить и оправдать свой бунтарский настрой. Куда важней поддержать и сохранить этот настрой среди достаточно большого количества людей. Только так общество способно эффективно сдерживать жажду коррумпированной и бесконтрольной власти, заставить элиты выполнять свою часть общественного договора.


Михаэль Дорфман
Источник: "Восток-Запад "