Лента: Политика

Хорошо известно, что накопление количественных изменений, в том числе в мировой политике, дает переход в новое качество. Меньше обращают внимания на то, как упорное сопротивление назревшим переменам обеспечивает эволюционное развитие исторического процесса, хотя именно по такой схеме меняется роль Америки в современном мире. Мощная пропагандистская машина Запада пытается скрасить очевидные слабости северо-атлантической «сверхцивилизации», явственно обнаружившиеся к началу XXI века. Однако стратегические изъяны политики США с особой силой начинают проявляться в наиболее важном для Америки регионе – «Большом Ближнем Востоке». Ослабление влияния Соединенных Штатов прослеживается сразу на нескольких направлениях-«фронтах».

Первое. Результатом упрямо односторонних действий Америки явилось конституирование Ирана в жизнеспособный символ противодействия Соединенным Штатам на всем пространстве «Большого Ближнего Востока». Новым последствием американо-иранского противостояния стала растущая готовность народов (а в определенной степени и элит) данного региона воспринимать как этическую, так и геополитическую аргументацию Тегерана, Вражда США и ИРИ, как известно, берет начало в «исламской революции» конца 70-х годов ХХ века. Первоначально, в 80-е годы, американцы эффективно сдерживали идейное влияние Ирана на двух уровнях: а) в использовании исторически сложных отношений между арабами и персами в своих целях и б) в эксплуатации «геополитических страхов» шейхов Персидского залива, опасавшихся экспорта идей аятоллы Хомейни в соседние государства. Своеобразным защитником интересов «нефтяных монархов» стал Ирак Саддама Хусейна, щедро снабжаемый Западом идеями, вооружениями и финансовой помощью. Впоследствии, на излете холодной войны, когда С.Хуссейн стал угрозой Соединенным Штатам и «нефтяным монархиям», американцы обратились к политике «стратегического двойного сдерживания» («strategic Dual Containment»), обращенной и против Ирана, и против Ирака. Свержение в 2003 году С.Хуссейна вдохновило американских неоконсерваторов на реализацию аналогичной «стратегии» и в отношении Ирана. Очевидным недостатком такого рода политики была слабость ее интеллектуальной составляющей.

Американские стратеги, как считают политологи, явно не учли следующие важные обстоятельства: длительную историческую традицию сопротивления иранцев иностранному господству; своеобразие иранской «нелиберальной демократии» (в определении Фарида Закария); отсутствие ярко выраженных национально-этнических противоречий в обществе (в отличие от Ирака); развитые националистические чувства (включая «ядерный национализм»), подпитываемые политикой самих США. В частности, ядерная программа стала осью внутриполитической жизни Ирана, выполнение этой программы связано с такими абсолютными императивами, как сохранение суверенитета, противодействие иностранной гегемонии и вмешательству внешних сил во внутренние дела страны. Более того, многие иранцы убеждены, что американцы пытаются не только демонтировать «исламский режим» в Тегеране, но и вернуть Иран на американскую орбиту, как это было при шахиншахе Мухаммеде Реза Пехлеви.

Можно сказать: Америке не удалось ни завоевать на свою сторону общественное мнение Ирана, ни добиться изоляции этой страны в мире. С помощью инвестиций и особенно военно-технического сотрудничества США пытались «отстроить» эффективную систему антииранских союзов с участием Египта, Израиля и Саудовской Аравии. Однако очевидная экономическая привлекательность американских предложений не вдохновила, прежде всего, Саудовскую Аравию: саудовцы, да и другие лояльные Вашингтону государства явно начинают тяготиться политикой Америки не только на иранском, но и на иракском направлении. «Скверным» для Америки обстоятельством некоторые политологи считают всякое отсутствие логики в политике США в регионе. Саудовцы и другие арабские руководители недоумевают: почему администрация Дж. Буша столь рьяно запугивает умеренные режимы призраком «шиитского полумесяца» во главе с Ираном и одновременно не может убедить правительство шиита Нури аль-Малики проводить «справедливую» линию в отношении суннитского меньшинства в Ираке?

Оценивая в целом американскую политику в регионе «Большого Ближнего Востока», многие эксперты приходят к выводу о том, что американцы сознательно поддерживают нестабильность в Ираке, чтобы задержаться в этой стране на неопределенное время. Логически уязвимо и обвинение американцами Ирана в дестабилизации положения в Ираке. На встрече иракского премьер-министра Нури аль-Малики с духовным лидером Ирана аятоллой Али Хаменеи в Мешхеде (август 2007 г.) была отмечена взаимная заинтересованность обеих стран в расширении двусторонней торговли, объем которой в 2006 году превысил 2 млрд. долл. Помимо этого, в Ираке и в других странах региона нашло положительный отклик заявление иранского духовного лидера, посоветовавшего Соединенным Штатам меньше уделять внимания «провокациям» против Тегерана и сосредоточить усилия на стабилизации обстановки в Ираке.

Второе. Несмотря на очевидную активизацию усилий на «фронте» палестино-израильского урегулирования, сейчас вряд ли кто-то решится сделать оптимистический прогноз на ближайшее будущее. С учетом важной, хотя и непрямой, роли США в усугублении противоречий и конфликтов между различными палестинскими группировками трудно было ожидать успеха недавней конференции в Аннаполисе в ноябре 2007 г., тем более что там влиятельное в палестинской среде движение Хамас вообще не было представлено. Некоторые эксперты по Ближнему Востоку считают, что «палестинский демократический процесс» был парализован совместными усилиями Израиля и США, а также других стран Запада: эти усилия, в конечном счете, расстроили планы Саудовской Аравии по объединению палестинцев (прежде всего движений Хамас и Фатх), частью которых было создание «правительства палестинского единства». Распад этого правительства, имевший следствием фрагментацию палестинских территорий, еще более подорвал доверие к Америке в регионе. Каким бы внешне эффектным ни было «действо» в Аннаполисе, его эффективность, в конечном счете, будет определяться способностью вовлеченных сторон взаимоприемлемым образом урегулировать ключевые проблемы, а именно: возвращение палестинских беженцев, окончательное определение статуса Иерусалима, территориальное размежевание Израиля и Палестины, демонтаж израильских поселений на западном берегу реки Иордан.

Третье. Далеко не все складывается для США удачно и на ливанском «фронте». Укрепление позиций организации Хизбалла и усиление влияния генерала Мишеля Ауна на политическую жизнь Ливана – это, как считают аналитики, ясное указание на ослабление позиций Вашингтона на данном направлении. К тому же Россия начинает играть активную роль в Восточном Средиземноморье. Роль России здесь возрастает медленно, Москва предпринимает только выверенные действия, чему Вашингтон, кажется, не слишком рад. В отличие от США, Россия проводит в Восточном Средиземноморье сбалансированную политику, выступая, в частности, за объединение рядов палестинцев. Важным, особенно западным военным аналитикам, представляется решение нашей страны усилить свое присутствие в Средиземном море, в том числе за счет «реактивирования» военно-морских баз СССР в Сирии, что определенно повысит геополитический статус этой страны и усложнит «уравнение сил» в регионе. Подобное усложнение, как считают политологи, надежнее американского проекта «Большого Ближнего Востока» (гипотетически сконструированного под американо-израильское доминирование), наслаивающего новые сложнейшие проблемы на неразрешенные старые.

Америка явно не выдерживает «имперской перенапряжения» («imperial overstretch»), как определил подобное состояние применительно к бывшему СССР Пол Кеннеди. Перенапряжение экономических возможностей увеличивается и под воздействием интеллектуального кризиса американского истэблишмента. Одним из его частных, но важных проявлений, видимо, можно считать недавний предусмотрительный уход с «корабля» республиканской администрации «архитектора» политической стратегии Дж. Буша Карла Роува (Karl Rove).

Слабость интеллектуальных основ американской внешней политики ярко проявилась в трагической гибели одной из наиболее ярких политических фигур Пакистана Беназир Бхутто. Задолго до трагической развязки в Равалпинди дуайен индийской политической аналитики Индер Мальхотра (Inder Malhotra) назвал проектировавшийся американцами «союз» Первеза Мушаррафа и Беназир Бхутто «поцелуем смерти» («kiss of death»). А главный редактор влиятельной «Indian Express» Шекхар Гупта (Shekhar Gupta) без обиняков утверждает: Америка несет прямую ответственность за задержку становления демократических институтов в Пакистане и тем самым за «уничтожение» фактически трех поколений политических деятелей в этой стране. Сейчас же американские стратеги, настаивающие на немедленном «размораживании» политического процесса в Пакистане, выпустили из клетки «демократического монстра», пассионарный нрав которого будет весьма трудно обуздать.

Распад однополярного мира – факт свершившийся. Однако новая, полицентрическая конфигурация мирового пространства не сформируется «по щучьему велению». Так называемое «семицентрие» (Бразилия, США, Западная Европа, Япония, Китай, Индия, Россия) может строиться только на фундаменте развитой диверсифицированной экономики с решающим участием нового технологического уклада, позволяющего искусно сочетать во внешнеполитической деятельности факторы «hard power» и «soft power». Одного энергетически-сырьевого потенциала для реализации великодержавной миссии России в XXI веке явно недостаточно.

Андрей ВОЛОДИН
Источник:"Фонд Стратегической Культуры"

---

---

КОММЕНТАРИЙ

Трудности планов США по главенству над миром, вовсе не означают капитуляции США перед этими трудностями, не означают отказа от планов построения мира, объединенного на основе идеологии государственности США – либерал-космополитизма. Отмеченный в статье и очевидный по наблюдаемым фактам интеллектуальный кризис американского политического истэблишмента является не фрагментарным, а системным явлением и связан, видимо, с метаисторической т.з., с парализацией творческих возможностей американской государственности, как результатом метаисторического противостояния сил западной метакультуры, что, как правило, предшествует попыткам решения политических проблем государственности силовыми методами.