Лента: Политика

Георгий ГАВРИШ

Когда к середине 1960-х г.г. США осознали, что их стратегический противник достиг уровня ядерной мощи, достаточного для причинения «неприемлемого ущерба», в Америке начались лихорадочные поиски альтернативных сценариев воздействия на Советский Союз, с целью нанесения ему поражения без угрозы развязывания новой мировой войны, то есть «небоевыми» (в традиционном понимании) средствами.

«Ядерный тупик» открыл новую страницу в развитии военного искусства. Когда явная, «горячая» мировая война стала неприемлемой, ей на смену пришла новая форма войны – неявная, «холодная», проявлявшаяся в «конфликтах низкой интенсивности» и «тайных операциях»(1). Впервые за историю человечества и в поистине планетарных масштабах идеологическое, информационное, психологически-пропагандистское воздействие на противника, ранее являвшееся вспомогательным инструментом решения военно-политических задач, начало оспаривать у войны ее основную функцию – «продолжение политики иными средствами».

«Лабораторная» разработка и последующий вброс опасных для противника мировоззренческих и идеологических концептов, дирижирование движениями протеста и выступлениями деструктивных сект, создание «пятых колонн», манипуляция внутренней оппозицией, поддержка диссидентов и перебежчиков, политические убийства и перевороты – постепенно все это начало трансформироваться в новейшую форму ведения войны, оптимально соответствовавшую уровню развития индустриального общества в ядерную эпоху и требовавшую принципиально иной системы обеспечения национальной безопасности. Руководители Советского Союза в свое время не поняли значение эпохальных изменений в методах ведения войны. Неудивительно поэтому, что наличие многочисленных вооруженных сил, оснащенных самым современным и эффективным стратегическим ядерным оружием, не спасло СССР от поражения в холодной войне, так как угрозы, которые привели к его распаду, пришли совершенно из другой – небоевой, в традиционном понимании этого слова – сферы.

Как писал один из американских теоретиков войны нового типа, «могущество приходит сегодня из другого источника, используется по-другому и способно вызывать эффекты, которых не было никогда раньше. В эпоху индустриального общества мощь зависела от масс. Теперь она имеет тенденцию зависеть от информации, доступа к ней и скорости этого процесса. Нам пришлось назвать эту новую теорию войны сетецентричным военным искусством»(2).

Результатом осмысления данных процессов стало появление в США в конце 1990-х г.г. концепции «сетецентричных войн» (“network-centric warfare”), отражающей принципы ведения войны в условиях информационного общества.

Начало систематизированной работы над концепцией «сетевых войн» относится к середине 1990-х г.г. и приписывается группе сотрудников корпорации РЭНД (RAND Corporation)(3), трудившихся под руководством Дж.Аквиллы и Д.Ронфельта, которые изложили свои взгляды в статье «Пришествие сетевой войны» в сборнике, посвященном конфликтам эпохи информационного общества(4). Высокопоставленными покровителями и политическими лоббистами новой теории стали Д.Рамсфельд, П.Вульфовиц и ряд других видных фигур в стане американских неоконсерваторов. К разработке указанной темы подключилось множество подразделений Пентагона и «мозговых центров» (think-tanks), что привело к учреждению в рамках военного ведомства США специального структурного подразделения – Департамента преобразования войск (Office of Force Transformation), ответственного за реформирование вооруженных сил США на принципах теории «сетевых войн».

Ключевые положения концепции «сетевых войн» были сформулированы в Докладе Министерства обороны США Конгрессу «Сетецентричное военное искусство» от 27 июля 2001 г., в работе «Реализация сетецентричного военного искусства», изданной Департаментом преобразования войск в 2005 году, а также в ряде монографий американских военачальников и экспертов(5).

Американские стратеги пришли к выводу о важности понятия «сети» как парадигмы возникновения социальных связей в новых условиях информационного общества.

«Сеть» предполагает преодоление традиционного линейного, централизованного, иерархического принципа построения социальных систем «центр – периферия», «ствол – ветви» (обычно описывается метафорой «корня»), характерного для индустриального общества. На смену иерархической логике, считают адепты «сетевых войн», идет логика самоорганизующихся, нелинейных, принципиально не структурируемых систем. С одной стороны, у таких систем отсутствует «ядро», то есть четко выраженный «центр», с другой стороны, предполагается, что любая ячейка такого множества может при определенных обстоятельствах взять на себя функцию «центра» (метафора «клубня»)(6).

Для описания и моделирования того, как в сетевых условиях должны вестись войны, американские эксперты разработали концепцию операций, названных “effects-based operations” (EBO). Операции данного типа могут проводиться в любое время и в любой пространственной точке; они считаются краеугольным камнем и основной формой ведения «сетевых войн» и определяются как «совокупность действий, направленных на формирование модели поведения друзей, нейтральных сил и врагов в ситуации мира, кризиса и войны» (sets of actions directed at shaping the behavior of friends, neutrals, and foes in peace, crisis, and war)(7).

В настоящее время разработчики теории «сетевых войн» фактически отождествляют трансляцию на другие народы собственного «культурного кода», мировоззрения, системы ценностей с самой сущностью современной войны. Это – фундаментальный тезис, согласно которому сегодня война с использованием оружия (от примитивного до самого совершенного) трансформировалась в войну идей, а сами идеи превратились в единственное по-настоящему эффективное оружие.

Многие «сетевые гипотезы» впервые были апробированы еще во второй половине ХХ века. Одним из наиболее характерных примеров является создание на территории Афганистана спецслужбами США и Пакистана таких террористических организаций, как «Аль-Каида» (al-Qaida network) и «Талибан», служивших первоначально инструментом глобального противоборства с Советским Союзом. Эти террористические структуры формировались по лекалам американских «мозговых центров» в соответствии с сетевыми принципами («паучья сеть», «пчелиный рой», «клубень»). Управленческая пирамида этих террористических группировок изначально была чрезвычайно гибкой, входящие в нее отдельные «ячейки» могли действовать почти автономно, отличались большой живучестью, способностью приспосабливаться к изменяющейся общественно-политической обстановке(8).

«Суть современной международной глобальной политической реальности, нового порядка управления, – не без проницательности замечает Глеб Павловский, – состоит уже не в информационных операциях, как было в прошлом, а скорее в комбинации потрясений – демонстративных убийств, непонятных зверств, упакованных в политическую форму и превращенных в события для мирового информационного поля. Обычно такого рода пусковые, стартовые кризисы становятся началом возможного внешнего вмешательства» (выделено нами. – Г.Г.)(9).

Конечно, американский опыт разработки канонов «сетецентричного военного искусства» не является универсальным. Более того, после серии успехов, связанных с апробацией различных сетевых технологий в ходе «цветных» революций на постсоветском пространстве (soft-вариант) и проведения боевых операций в Афганистане и Ираке (hard-вариант) – для единственной сверхдержавы оба варианта суть ТВД одной глобальной войны – США попали в период затянувшегося внешнеполитического кризиса. Кризис обнаружил оборотную сторону медали, когда противник «глобального гегемона» стал в свою очередь овладевать приемами «сетевой войны» (рост антиамериканских террористических сетей, вызванный провальной для Америки оккупацией Ирака, противодействие американской экспансии в евроазиатском и латиноамериканском регионах, использование протестных социальных движений против проамериканских режимов и т.д.).

В то же время «цветные революции» – в силу пестрого состава участников, которые возникали из ниоткуда, управлялись извне, а после достижения поставленной цели опять растворялись, – оказались удивительно «стойкими» к традиционным методам противодействия. Политическая среда, в которой проводились эти «сетевые операции», была уже заранее изменена в соответствии с требованиями effects-based operations (политические лидеры коррумпировались, привязывались к личным банковским счетам за границей, запугивались шквалом призывов к соблюдению «прав человека», повязывались обязательствами перед «мировым сообществом» и т.д.).

Тем не менее, в ряду «стран-мишеней», которые должны были пасть под ударами «цветных революций», есть такие, которые устояли: это страны, в которых устойчивость политической власти не подорвана демократической демагогией, страны с частично или полностью авторитарными политическими режимами. Таким странам за счет централизации власти, жесткого регулирования «гражданских свобод», цензуры в СМИ, игнорирования «правозащитной» риторики и давления с Запада, наконец, прямых репрессий, удавалось на той или иной стадии разрушить «цветной» сценарий и подавить «сетевые технологии» с помощью силы (например, в Китае в 1989 году во время событий на площади Тяньаньмэнь, в Белоруссии в 2006 году в ходе президентской кампании А.Лукашенко, в Венесуэле, в Узбекистане и др.).

Вместе с тем в условиях глобализации информационных потоков успешно защищаться против применения противником приемов «сетецентричного военного искусства» и ориентироваться на стратегию победы можно лишь с помощью аналогичного оружия, нейтрализующего угрозы в физической, информационной, когнитивной, социокультурной сферах, направленные на «своих», и создающего аналогичные угрозы для противника.

Соответственно, любое системное действие здесь достигает успеха только тогда, когда существует универсальный мировоззренческий проект, опирающийся на ценности конкретной цивилизации и альтернативный идеологии либерализма с ее американоцентричным мифом «распространения свободы и демократии» по всему миру. В условиях информационного общества такой мировоззренческий, цивилизационный проект («ценностная платформа») является совершенно необходимой «операционной системой», без которой нет ни самостоятельной внешнеполитической стратегии, ни возможности сохранить национальный контроль над ресурсным потенциалом данной национальной территории.


__________________
1 См.: Luard E. The Blunted Sword: The Erosion of Military Power in Modern World Politics. London: I. B. Tauris, 1988; Creveld, Martin van. The Transformation of War. New York: The Free Press, 199l; Creveld, Martin van. Nuclear Proliferation and the Future of Conflict. New York: Free Press, 1993 и др.

2 Vice Admiral Arthur K. Cebrowski, Director, Office of Force Transformation,IEEE Spectrum, July 2002.

3 См.: Гриняев С.Н. Поле битвы – киберпространство. Теория, приемы, средства, методы и системы ведения информационной войны. М., 2004; Добаев И.П., Дугин А.Г. Роль и место «цветных революций» в геополитических трансформациях в Каспийско-Черноморском регионе // Непризнанные государства Южного Кавказа и этнополитические процессы на Юге России / Южнороссийское обозрение. №29. Ростов-на-Дону, 2005.

4 Arguilla J., Ronfeldt D. The Advent of Netwar / In Athena’s Camp: Preparing for Conflict in Information Age // RAND Corporation. 1997.

5 См.: Network-Centric Warfare: Department of Defense Report to Congress, 27 July 2001; The implementation of Network-Centric Warfare. Washington, DC: DoD CCRP, 2005; Vice Admiral Arthur K. Cebrowski and John J.Garstka, “Network-Centric Warfare: Its Origin and Future,” U.S. Naval Institute Proceedings. Annapolis, Maryland: January 1998; Arguilla J., Ronfeldt D. Swarming and Future of Conflict // RAND Corporation. National Defense research Institute, 2000; David S. Alberts, John J. Garstka, and Frederick P.Stein, Network Centric Warfare: Developing and Leveraging Information Superiority, 2nd edition (revised). Washington, DC: DoD CCRP, 2000 и др.

6 Концепция «сети» как парадигмы социальной организации в условиях информационного общества начала разрабатываться гораздо раньше теории «сетевых войн» в таких направлениях западной философской мысли, как постструктурализм, синергетика, теория нелинейных динамик и др. Метафоры «корня» (линейный принцип) и «клубня» (нелинейный принцип) были введены в оборот в работе известных французских мыслителей Жиля Делеза (философ) и Феликса Гватари (психиатр) «Капитализм и шизофрения» в 1980 году. См: Gilles Deleuze et Felix Guattari. Rhizome // Capitalisme et schizophrénie. Mille plateaux. Paris, Les Editions de Minuit. 1980 (прим. авт.).

7 Edward A.Smith, Jr. Effects-based Operations. Applying Network-centric Warfare in Peace, Crisis and War, Washington, DC:DoD CCRP, 2002, P.108.

8 См.: Добаев И. П., Немчина В. И. Новый терроризм в мире и на Юге России: сущность, эволюция, опыт противодействия. Ростов-на-Дону, 2005.

9 Павловский Г. Демонстративное ритуальное убийство // Интервью Г.Павловского в связи с убийством А.Политковской, 7.10.2006 (http:// www.kreml.org).

Источник: "Фонд Стратегической Культуры"