Лягушки в тундре жить не захотели. Поселились в таежном болоте и стали считать себя хозяевами тайги. Деревьев они, правда, не видят, в моховых озерках, в топях гнилых свою жизнь проводят. Но кажется им, в этих топях, в этих болотищах только и можно жить. Что там, за осокой, за кочками?

«Ничего там нет! – думают лягушки. – Конец болота, конец света. Что еще может быть, кроме наших кочек? Не может ничего быть! Какие еще песни могут быть, кроме нашего кваканья? Уж не птичья ли болтовня?»

Так говорили лягушки.

А одна, самая хвастливая, вылезла весной на верхушку самой большой кочки, увидела свое отражение в луже стоячей воды и заквакала:

Так наквакивала лягушка, грея на солнце озябшую спинку и скрюченные лапки. Во время долгих северных холодов лягушка спала и простудилась.

Голос у нее был хриплый, а ей казалось, что такого звучного голоса никогда не слышало родное болото.

Налюбовавшись в луже грязной воды своим видом, лягушка стала ворочать неуклюжей шеей, осматривать свое болотное царство. На кочке, где сидела хвастливая Ква-Ква, рос высокий стебель травы осоки. Острые ребра осоки понравились лягушке. Она пощупала осоку лапкой и обрадовалась:

– Вот эта травина достойна быть моей царской пикой. Острая, граненая, длинная. С такой пикой мне никто не будет страшен. Храбрости у меня много, силы хоть отбавляй. А с этой пикой я могу управлять всем миром.

Тут лягушка поднатужилась, обхватила лапками корневище осоки и вырвала его из моховой кочки.

«Какая я могучая, – подумала Ква-Ква, – тяжелую огромную пику вырвала из земли, как волосок».

Помахивая стеблем осоки, лягушка стала прыгать по кочке и петь свою хвастливую песню:

Пропев свою песню, лягушка поглядела в лужу и увидела Личинку Стрекозы, похожую на водяного червяка. Личинка плыла мимо кочки.

– Эй ты, водяная мелочь, ползи из воды сюда! Да побыстрее, а не то я проткну тебя пикой!

Личинка Стрекозы испугалась и выползла на кочку.

– Гляди на меня, водяная мелочь. Нравлюсь я тебе?

– Да, да, ты мне очень нравишься! – ответила боязливая Личинка Стрекозы.

– Ну, тогда пиши мой портрет. Пусть все жители болота узнают мое прекрасное лицо!

Личинка Стрекозы не посмела ослушаться и на круглом листе болотной кувшинки нацарапала своим рыльцем изображение лягушки. Лягушка долго вглядывалась в свой портрет и потом сказала:

– Водяная мелочь, твоя работа мне кажется неплохой. Признаешь ли ты меня царицей болотного мира?

– Да, да, признаю! – торопливо ответила трусливая Личинка Стрекозы. – Конечно, ты царица болот, копьеносная повелительница.

– Хорошо, – сказала, надуваясь, Ква-Ква, – за твое послушание я назначаю тебя моим писарем-секретарем. Приготовься писать то, что я тебе скажу.

Личинка Стрекозы собрала несколько листов водяной кувшинки, поправила усики и стала писать то, что ей говорила лягушка. А говорила она вот что:

– Все жители болота! Все, кто ползает, плавает или прыгает! Завтра в полдень явитесь к большой кочке, на поклон к повелительнице болотного мира. Тот, кто не придет, будет проткнут насмерть острой пикой!

На каждом листке этого приказа лягушка, захватив в лапку жидкой грязи, подписала свое имя:

Царица болотного мира, владеющая граненой пикой, Ква-Ква.

После этого лягушка легла спать, а Личинка Стрекозы поползла с кочки на кочку. На каждой большой кочке она вывешивала грозный приказ Ква-Ква.

На другой день, ровно в двенадцать часов, собрались все плавающие, ползающие, прыгающие жильцы лягушкиного болота. Здесь были боязливые личинки стрекоз, водяные жучки и пауки, хвостатые головастики, писклявые мухи, комары-толкуны, болотные мошки, слизняки-улитки и моховые черви с козявками. Оказывается, только они и жили в этом болотце. Лягушка в самом деле была здесь всех сильнее.

Поднявшись на самую высокую кочку, где висел ее портрет, нарисованный Личинкой Стрекозы, лягушка взмахнула пикой и запела:

Кончив песню, лягушка заквакала:

– Поняли все, что красивее меня нет?

– Поняли, поняли, – хором запищали, зашептали болотные жители.

– Поняли все, что сильнее меня нет?

– Поняли, поняли!

– Поняли все, что умнее меня нет?

– Да, да, поняли, – отвечали болотные жители.

– Признаете меня повелительницей мира? – спросила лягушка.

– А знаешь ли ты, что такое мир? – вдруг раздался громкий голос.

Это сказал Серый Гусь. Он пролетал низко над болотом и слышал хвастовство Ква-Ква.

– Что такое мир? – переспросила лягушка.

Она немного испугалась Серого Гуся, но потом решила, что это большой толстый комар, и ответила насмешливо: – А разве ты не знаешь? Мир – это мое болото. Слушай-ка ты, толстыйсерый комар, что я тебе спою:

Я лягушка, Я Ква-Ква!..

– Подожди, подожди, – сказал Серый Гусь. – Я вижу, что ты только лягушка. Ты мне споешь песню потом. А сейчас я покажу тебе, что такое мир.

Серый Гусь схватил лягушку лапой за спину и, расправив крылья, поднялся высоко в небо. Лягушка зажмурила глаза. Она выронила свою пику. Стебель осоки покрутился в воздухе и стал падать вниз.

– Смотри, – сказал Серый Гусь, и лягушка открыла глаза.

Внизу под нею лежали десятки больших и малых болот, текли быстрые и тихие реки, шумели необъятные леса, дымились туманом горы.

Мир был так огромен, что у лягушки выпучились глаза. Голова ее закружилась.

– Я читал на кочке твой приказ. Ты, кажется, считаешь себя царицей всего мира? Сейчас ты еще видишь не весь мир. Хочешь, я покажу тебе весь мир? Давай поднимемся повыше, – сказал Серый Гусь.

Но перепуганная лягушка, поводя вытаращенными глазами, замахала лапками:

– Нет, нет! Не надо! Ничего не надо. Отпусти меня домой, в болото. Не хочу быть царицей мира. Я пошутила. У меня глаза лопнут, если я еще буду глядеть в такую ширь. Отпусти меня скорее.

Услышав эти слова, Серый Гусь усмехнулся и выпустил лягушку из своей твердой лапы. Долго летела Ква-Ква вниз и, наконец, шлепнулась животом прямо на кочку. Падая, лягушка сорвала свой портрет, нарисованный Личинкой Стрекозы, и расшибла живот.

До сих пор на животе лягушки остались кровянистые пятна от ушиба. На спине лягушки видны следы когтей, которыми Серый Гусь держал ее в воздухе. А глаза у Ква-Ква так и остались вытаращенными. Она уже не любуется собою, не хвастается ни силой, ни умом.

Живет лягушка трусливо, прячась от всякого шума в гнилой воде или в моховых кочках.

Личинка Стрекозы иногда навещает лягушку, но о том, что было, они вспоминать не любят.

Некогда жили в соседстве, в урочище Бурунур, богач Боилыт и бедняк-старик Бордо с тремя сыновьями: старшего звали Додой, среднего Налыбыр, младшего Берт-Эрь.

Бордо и сыновья занимались охотой, тем и существовали. В один год, неизвестно почему, совершенно не было охотничьего промысла, и жить беднякам пришлось очень трудно. Несмотря на то, что иной раз им приходилось ничего не есть, они все-таки держались, не ходили на грабеж. Пришла, однако, такая сильная нужда, что отец предложил сыновьям, чтобы один из них продался в рабы к Боилыту. Сыновья подумали и решили между собой, чтобы шел в рабы старший, Додой. На другой день Додой пошел к Боилыту, рассказал ему, что охота у них неудачна, что дома есть нечего, и просил Боилыта помочь им, спасти их от голодной смерти, а его взять за то в рабы. Боилыт выслушал, пожалел их и сказал:

– Хорошо, я тебя возьму и дам твоему отцу и братьям на прожиток, но ты поклянись, что будешь мне верным слугой!

Додой согласился.

– Ну ладно, – сказал Боилыт, – возьми теперь бересту и сделай на ней свой клятвенный знак!

Заторопился Додой, вытащил из ножен костяной ножик , и порезал им палец-мизинец, кровью он намазал конец ножа и нарисовал им на бересте не то копье, не то просто палку, и проговорил:

– С сего дня чту тебя над собой владыкой! После этого он поцеловал окровавленный нож и, стоя на коленях, подал бересту Боилыту. Боилыт взял Додоя за руку и привел к своим семи женам.

– Вот мой новый подданный – ваш раб. После этого богач дал Додою несколько штук рогатого скота и лошадей и позволил идти домой к отцу ночевать. На другой день, когда Додой пришел к Боилыту, Боилыт ему сказал, что если Додой в точности не исполнит всего, что ему прикажут, он его жестоко накажет. Затем дал Додою хороших быков, топор для рубки дров, дал мясо для еды и сказал, чтобы он возил дрова. Выслушал приказ, Додой вспомнил о том, как один старик-работник рассказывал про раба, с которого хозяин велел содрать кожу за самую малую провинность, и стало ему страшно. В страхе он не знал, что ему и делать; надо было, однако, собрать все, что нужно, и ехать по дрова. В лесу он все время думал о том, как с раба содрали кожу, и также о том, что невозможно ему одному нарубить десять возов дров в один день. Пот лился с него, а он все рубил да рубил. Наконец он так устал, что без чувств упал на землю. Очнувшись, он стал кричать:

– На десять быков дров наколоть! Это невозможно! Хотел было он встать на ноги, но сил у него не было, и он опять повалился. Стал он свою прежнюю жизнъ вспоминать, как он охотился по своей воле. А теперь ждет, быть может, и его такая же участь, как того раба, с которого кожу сняли! Не знал Додой, что и делать; голова у него кружилась, начал он плакать и причитать: Лучше бы мне не жить, не видать света, лучше умереть!

Оборотясь в ту сторону, где лес был гуще, он стал просить себе или смерти, или помощи, у лесного духа, покровителя всех находящихся в беде. Запел Додой свою просьбу:

– Владыка всех лесов претемных, владеющий пушниной, богатый милостью для бедных, меня, горемыку, спаси!

Долго он тянул эту песню, пока не задремал. Когда он проснулся, не было около него ни быков, ни инструментов, ни мяса. Как бешеный искал Додой свою пропажу, но куда ни бросался, нигде не находил.

В то время как Додой спал, приходил Боилыт и все утащил. Додой подумал, что быки могли уйти домой; он кинулся поскорее на хозяйский двор; но лишь только он вошел в ворота, как его встретил Боилыт и сказал:

– Плохой ты раб, клятвы своей не исполнил! Потом, обратясь к слугам, он велел принести меч. Когда принесли меч, Додоя повалили и без всякой жалости содрали у него кожу со спины, с ног и рук. После этого Боилыт приказал Додоя бросить в воду, а отцу и братьям сказать, что его в лесу медведь задрал.

Сильно горевали в семье о том, что Додой погиб.

– Верно, духу лесному так было угодно, коли его медведь растерзал! – говорили отец и братья Додоя.

Промысла все не было, голод продолжался. Бордо с семьей опять стал бедствовать и решил, чтобы средний брат Налыбыр шел к Боилыту в работники. С Налыбыром случилось то же самое, что и с Додоем; его так же зверски убили и бросили в воду. Старик Бордо так горевал о сыновьях, что и сам умер; остался теперь из всей семьи один Берт-Эрь. Он был человек смышленый и имел необыкновенную силу; ему не раз приходилось на охоте без всякого оружия убивать медведя или волка. Берт-Эрь не поверил, чтобы его братья были зарезаны медведем, и сильно ему хотелось узнать настоящую причину их смерти; ему часто думалось, не виноват ли в их смерти сам Боилыт? Думал-думал Берт-Эрь и решился идти к Боилыту в рабы. Берт-Эрь, заключая с Боилытом условие, выговорил себе, чтобы десять дней ему жить без работы. В эти десять дней, живя без работы, познакомился Берт-Эрь с другими рабами и с тем стариком, что рассказывал Додою, как с раба кожу содрали, и от него узнал, какой смертью погибли его братья. Сильно рассердился после этого Берт-Эрь и поклялся отомстить Боилыту.

Когда прошли десять дней, богач дал Берт-Эрю быков, топоры и пищу и послал в лес за дровами. Поехал Берт-Эрь; там он живо справился с работой; как какое дерево схватит, так его с корнем и выдернет, положит в сани, и готово! Не прошло и часу, как у него все десять саней были деревьями навалены; возы были такие тяжелые, что быки их едва тащили; Берт-Эрь убил быков, связал все сани и сам поволок все десять саней.

Когда увидели это слуги, все страшно перепугались, сам Боилыт был ни жив ни мертв от страху. Очнувшись, Боилыт послал спросить: как дерзкий раб посмел убить его быков? Посланный с большим страхом подошел к Берт-Эрю, поклонился ему и говорит:

– Добрый друг, хозяин спрашивает, зачем ты убил егобыков?

– Скажи хозяину, пусть он прежде скажет, зачем он убил моих братьев, тогда и я ему скажу зачем убил быков, – отвечал Берт-Эрь.

Посланный пересказал ответ Боилыту.

Богач рассердился; в другое время он убивал рабов ради своего удовольствия, а тут так струсил, что послал сказать Берт-Эрю: Эту первую вину я ему прощаю, а вторую не прощу! Пусть больше не попадается, а то не миновать и ему жестокой казни!

Берт-Эрь велел ему сказать: Нечего меня пугать, не боюсь я наказаний! Пусть лучше хозяин подумает, как-жестоко отомщу я ему за братьев .

Возвращаясь с этим ответом, посланный думал: Вот какой молодец Берт-Эрь! Он Боилыта знать не хочет; верно, он сильный богатырь, коли такие дела проделывает. Скоро, видно, конец настанет Боилыту. Поделом ему! Жестокий он хозяин, с кого кожу драл, кого под стрелами заставлял стоять; мало ли, собака, нашего брата мучил? Теперь остынешь! Научит тебя Берт-Эрь, как с людьми надо жить! При этом слуга даже подпрыгнул от радости, – так он был рад, что приходит конец Боилыту.

С этого времени Берт-Эрь стал всем известен; стали на него все смотреть как на необыкновенного человека. Стали ему все почет оказывать; всем казалось, что он защитник угнетенных, всякое слово рабы его слушали, как священное. Каждый раб старался, чтобы Берт-Эрь обратил на него внимание. Имя его везде было слышно, везде говорили о добрых делах, какие делал Берт-Эрь. Добродетель и геройство Берт-Эря почитались и в доме Боилыта. У Боилыта была дочь, красавица и добрая, совсем на отца не похожая; звали ее Кытень-Кыталын; она полюбила Берт-Эря, а он полюбил ее.

Боилыту не нравилось то, что все любили Берт-Эря, что рабы готовы были во всем его слушаться; он боялся за свою жизнь, он знал, что рабы ждут не дождутся его смерти. Ему , не раз самому приходилось слышать, как рабы говорили: Хорошо, если бы Берт-Эрь этого Боилыта предоставил нам! Мы. – бы убили его как собаку! Боилыт задумал извести Бэрт-Эря, Вот раз приходит к нему один человек и говорит:

– Ты теперь, господин наш, в большой опасности! Этот сиргиляк (негодяй) дьявольское отродье, слишком дерзок! Мы покажем ему, с кем он имеет дело! Ведь ты искони нашвеликий владыка; никто никогда не смел против тебя идти!

– Что и говорить! Он кестюбэть (очень бранное слово), ты песминя (ласковое слово)! – сказал Боилыт. – Не знаешь ли, как бы избавиться нам от Берт-Эря?

– Как не знать! Пошли его за медведем, который, кажется, уже три века сидит взаперти. Ты, господин, верно, слыхал о богатыре Халлан-Ола-Харыллы-Мохсоголе, который жил еще при твоем прадеде. Мохсогол схватил этого медведя и посадил в подземелье, а медведь этот, говорят, питается только человечьим мясом и не пропадет, пока наш мир стоит.

– Ну что же будет из того, что мы пошлем Берт-Эря за медведем? Еще согласится ли он идти!

– Не беспокойся! Наверное, согласится и, наверное, оттуда не вернется. Ты обойдись с ним поласковее, скажи: Верный ты мой слуга и храбрый человек! Приведи ты мне моего быка; стоит он у меня в таком-то подземелье; бык совсем особенный: он без рогов и без хвоста . Чтобы он наверное согласился, ты пообещай ему, что в награду отдашь за него свою дочь замуж; я слышал, что он ее очень любит и за нее на все согласится.

На другой день Боилыт позвал к себе Берт-Эря, принял его ласково и с почетом, усадил на биллирик (самое почетное место в доме), угостил его жирным конским мясом и кумысом с молоком. После этого он начал говорить:

– Я почувствовал близость смерти, шаманы и снотолкователи тоже предсказывают мне скорую смерть, вот я и думаю, кому оставлю я свое богатство и власть. Сына у меня нет; а дочь без мужа-что за человек! Чужие люди могут все расхитить и дочь мою отдать на поругание. Вот я и придумал найти поскорее зятя. Тебя, Берт-Эрь, я люблю! Ты храбрый человек, хороший; у нас давно таких людей, как ты, не было; то же самое говорит и моя дочь. Я желаю, чтобы ты был моим зятем и моим наследником!

Берт-Эрь не верил своим ушам и глазам. Он себя не помнил от радости; забыл все обиды, забыл и о том, что поклялся мстить Боилыту за братьев. Он упал на колени и, держа ноги своего будущего тестя, уверял его в своей преданности и говорил:

– Ты меня прости, а я тебя прощаю! Боилыт поднял с пола Берт-Эря и сказал:

– Теперь все твое: мое богатство, моя власть и моя дочь! Но ты, конечно, знаешь обычай: если кто желает жениться на девушке, то прежде он должен почтить ее родителей – исполнить одно из их желаний, хотя бы ему это грозило опасностью для жизни. Так вот я, по обычаю, желаю, чтобы ты для меня послужил. Давно, очень давно, когда еще моего отца не было на свете, жил на свете медведь, Ага-огус (отец-бык); мы так называем его, из уважения. Он был страшен всякому; он мстил тем, кто о нем отзывался непочтительно. По ночам он будто бы обращался в Эрен – кыла (змею) и в этом виде летал по всему свету, к какому сонному человеку притронется, так тому либо болезнь, либо смерть приключалась. Вот этого-то медведя во времена моего деда один сильный, как ты, богатырь, по имени Халлан-Ола-Харыллы-Мохсогол, заковал в железные цепи и запер в подземелье, какое я тебе недавно показывал. Не знаю, за что он его туда запер, а много чудесного об этом звере рассказывают в народе; хотелось бы мне посмотреть, каков он и правду ли про него говорят. Сходи, сын мой, приведи это чудовище ко мне, и тогда и дочь будет твоя и все богатство.

– Хорошо, отец! – проговорил Берт-Эрь, поклонился Боилыту и пошел из его дома, думая, как бы ему поскорее достать чудовище.

Боилыт рад был, что устроилось все, как он желал, так легко и скоро, и говорил своим приближенным:

– Довольно нам Берт-Эря бояться! Пришло время с ним покончить!

Недолго времени прошло, слышит Боилыт-на дворе у него страшный шум: люди кричат, быки, коровы мычат, лошади ржут, собаки лают; немного погодя в его юрту вбежали человек двадцать, чуть в дверях друг друга не передавили, и все кричат: Абытай! Абахы! Аллярхай! Выбежал Боилыт на двор, видит-везде лежат мертвые люди и всякая скотина, а по двору бегает чудовище и нападает на Берт-Эря, и всякий раз, как оно на него наскочит, Берт-Эрь бьет его дубиной. Сильно испугался Боилыт, упал перед Берт-Эрем на колени и молит: Спаси, владыка!

Тогда Берт-Эрь, недолго думая, с одного взмаха убил дубиной чудовище и изрубил его – на мелкие куски. Потом он подошел к Боилыту и сказал:

– Вот я твое желание исполнил, теперь ты свое обещание исполни.

– Бери, все твое, – сказал Боилыт, взял его за руку и повел к своей дочери.

Показывая ей Берт-Эря, он сказал:

– Дитя мое, вот твой муж!

После этого богач никогда не отваживался просить о чем-нибудь Берт-Эря.

Голодный волк, обнюхивая воздух, шел вдоль опушки леса и думал: Хорошо бы поймать хоть одного зайчишку, но даже это не удается .

Подошел волк к пашне и увидел мешок с овсом. Обнюхал он мешок и пошел дальше. По пути заметил он, что в поле пасется лошадь.

«А, вот это хороший кусок для меня, как бы его добыть?!» – подумал волк и стал подбираться к лошади. Увидев волка, лошадь встрепенулась: прижала уши, оскалила зубы, стала копытами рыть землю. Волк отошел в сторонку и вкрадчиво заговорил:

– Не сердись, старина, я пришел для того, чтобы оказать тебе услугу: я нашел мешок с овсом. Сам я до конца не съел овес, а оставил кое-что для тебя. Пойдем, я покажу тебе, где он лежит. Но лошадь ответила на это:

– Если бы ты, жадный волк, поел овса, так много ли ты оставил бы, чтобы угостить меня?

Одна женщина, выдав свою дочь замуж, посоветовала ей, когда та собралась ехать к мужу:

– В доме мужа повинуйся всем и выполняй все поручения.

Однажды утром свекровь послала невестку за водой. Та спросила:

– Чем черпать воду?

Тогда другая невестка шутя ответила:

– Черпай ситом. Молодая невестка взяла с собой сито и пыталась зачерпнуть им воду. Увидев это, проходивший мимо человек спросил:

– Что это с тобой случилось? На это бедняга ответила:

– Мне велели начерпать воду ситом и принести, а моя мать приказала мне слушаться всех в доме мужа.

Человек этот сказал насмешливо:

– Вот оно как приходится жить тем, кто всем хочет повиноваться, – приходится даже черпать воду ситом!

В старину после смерти бедняков-старика и старухи – осталось три сына. Эти парни жили охотой.

Однажды они втроем поехали в лес, заблудились там и блуждали несколько дней. Ни спичек, ни кремня у них не. было. Они не могли развести огонь и очень изголодались. Вдруг однажды вечером они увидели, что на опушке леса в сумерках пылает огонь величиной с юрту. Увидев огонь, они очень обрадовались и послали туда старшего брата. Подошел он ближе и увидел: возле костра величиной с юрту сидит старик с белыми волосами и белой бородой и медным прутом мешает в костре. Парень сказал:

– Эй, дедушка, поделись с нами огнем. Мы заблудились и оказались в большом затруднении. Старик ответил:

– Расскажи-ка мне сначала историю-полуправду-полувымысел. Тогда дам тебе огня.

Парень подумал, что бы ему рассказать, но ничего не придумал и тогда просто выхватил из костра одно горящее полено и побежал. Но старик не дал ему бежать долго, напал на него, ударил его медным прутом и отнял полено. Парень рассказал об этом своим братьям. Тогда средний брат сказал:

– Да, нечем тебе похвастаться, если ты не мог взять огонь у девяностолетнего старика.

Так, упрекнув брата, он сам пошел к старику. Как и прежде, старик попросил его рассказать историю-полуправду-полувымысел. Парень молча схватил одно горящее полено и побежал. Старик не дал ему бежать долго-нагнал его, ударил прутом и отнял полено. Парень с поникшей головой вернулся к братьям. Тогда младший брат сказал:

– Как же так, ребята, вы считаете себя людьми, а не можете рассказать старику полуправду-полувымысел? И он пошел к старику. Сказал ему:

– Эй, дедушка, дай огня!

Старик попросил его сначала рассказать полуправду-полувымысел.

Парень начал бойко рассказывать без запинки:

– В старые времена, еще до рождения моих родителей, я пошел за ягодами и в течение нескольких суток бродил по лесу, потом остановился возле реки. Я захотел переплыть реку, поэтому схватил себя за уши обеими руками и перебросил на другой берег. Во время полета в ушах моих свистело, как свистят крылья утки. Перелетел я на другой берег реки и упал так, что мои ноги вошли в землю. Когда я так лежал, мимо пролетал серый дятел, я схватил его за хвост, и он вытащил меня из земли. Я пролетел вместе с ним по воздуху, и он сел на дерево. Я провалился по полому стволу дерева вниз. Тут ворон подхватил меня и потащил с собой. Я оказался в стране, где кругом все было красивее, чем у меня на родине. Я блуждал там, но не знал, как вернуться к себе в родные края. В это время ко мне подошел старик-крестьянин и посоветовал:

– Ты наставь соломинки одну на другую и по соломинкам доберешься вниз-в средний мир .

Соломы не хватило до земли, и я повис в воздухе. Я не мог лететь, так как у меня не было крыльев. Я упал в тундру, возле реки, и угодил прямо на спину медведя. Медведь перепугался от неожиданности и с ревом убежал в лес. Таким образом, карабкаясь по соломинкам, я добрался до своей страны и остался человеком.

Все это рассказал младший брат старику и тот, очень довольный, дал ему огня.

В старину лиса и медведь сперва были в большой дружбе. Однажды при встрече они разговорились.

– Ты чего больше всего боишься? – опрашивает медведь лису.

– Я больше всего боюсь двуногого, – ответила та.

– Фу, двуногий-то для меня готовая пища. Я больше всего боюсь той птицы, которая летом среди кочек из-под ног со свистом вылетает, – сказал медведь.

На это лиса сказала:

– Оказывается, ты боишься пустяка. Давай договоримся: ты заполни один овраг задавленными двуногими, а я другой овраг заполню птицами, которых ты боишься. Медведь согласился. На этом они расстались. Лиса, подкрадываясь, ловила бекасов и заполнила ими целый овраг. Потом пошла к людям проведать медведя. Она увидела: люди уже съели медведя, череп его повесили на пень.

– О, бедняжка, оказывается, ты хвастался понапрасну, сам не был силачом. Так сказала лиса и череп медведя бросила на землю. С тех пор лисицы и медведи стали непримиримыми врагами.

В старые времена жил-был бедный старик с красивой дочерью. По соседству с ним жил другой старик-очень богатый, а у него был придурковатый сын. Бедняк, желая породниться с богачом, насильно выдал свою дочь замуж за этого глупого парня.

Дочь скоро возненавидела своего мужа, но развестись с ним не могла – так жестоки были законы в те времена. Поэтому она решила придумать что-нибудь, чтобы доказать перед людьми глупость своего мужа, чтобы эта глупость смогла послужить поводом к разводу. Ее отец был хорошим охотником и, подражая ему, его глупый зять тоже охотился-ставил силки на зайцев и вершу на рыб, но ничего не мог поймать.

Однажды жена прицепила к силку своего мужа карася, а в вершу всунула убитого зайца. Ее глупый муж подумал, что это в самом деле он поймал. Высунул он язык от восторга и побежал домой с криком:

– Я поймал в вершу зайца, а в силок карася! Как раз в это время в их доме происходило собрание жителей наслега. Эта молодая женщина рассказала присутствующим о глупой выходке ее мужа и попросила их быть свидетелями, что он сказал эти глупые слова. Она сказала:

– Вот до какой степени глуп мой муж-ведь он уверен, что поймал карася силком, а зайца-вершой. За такого дурня отец с матерью насильно выдали меня, поэтому теперь я должна развестись с ним.

Люди убедились в глупости ее мужа и помогли ей развестись с ним. Таким образом, дочь бедняка благодаря своей находчивости сумела развестись со своим ненавистным мужем.

В старые времена жил-был одинокий бедняк. Единственным богатством его была старая юрта. А из хозяйственной утвари был у него жернов. Когда он ударял лопаткой по жернову, он получал из жернова разную вкусную пищу.

На расстоянии одной версты от него жил богатый старик Этот старик очень завидовал его жернову. Однажды он послал своих детей к Онгёй Бётюку, поручив им передать, что даст половину своего богатства за жернов.

Дети пришли к Онгёй Бётюку. Онгёй Бётюк спросил их:

– Голубчики, по какой надобности вы пришли? Затем он ударил лопаткой по жернову и вынул из жернова сладости. Дети сказали:

– Живем мы хорошо. Наш отец поручил нам передать вот что: ты хороший приятель нашего отца с давних пор поэтому ты должен исполнить его желание-отдать ему свой жернов, а он тебе за это отдаст половину своего богатства.

Онгёй Бётюк все это выслушал и сказал:

– Да вы идите сюда, поешьте. Дети поели сладости. Тогда ответил Онгёй Бётюк:

– А своему отцу передайте: если бы я отдал ему жернов за половину его богатства, мне хватило бы этого богатства на один год. А мой жернов все время меня кормит. Так и скажите отцу.

Дети поели, выслушали его слова и ушли, а дома передали это отцу. Отец сказал:

– Он захотел похвастаться своим чудом. Но это чудо попало к нему случайно... Неужели он думает, что будет богаче от своего жернова, чем от моего добра? Ребята, идите обратно, скажите ему: если он хочет жить в мире со мной, пусть отдаст мне свой жернов. А если он не даст мне жернов, тогда свяжите его, а жернов положите на сани и привезите мне.

Выслушали это дети, запрягли лошадь и поехали. Они заговорили:

– Отец поручил сказать тебе: если хочешь сохранить с ним мир, отдай ему жернов и возьми половину его богатства.

Онгёй Бётюк ответил:

– Нет, сказал не дам, значит, не дам. Если я возьму половину его богатства, мне хватит этого только на год. Пускай не обижается старик, но я не дам ему жернов.

Тогда дети набросились на Онгёй Бётюка и привязали его к столбу внутри юрты. Он кричал, но напрасно. Они положили жернов на сани и увезли. Они не задержались в пути и подъехали к своему дому.

Тем временем Онгёй Бётюк отдохнул, пришел в себя, напряг все мускулы и порвал веревку. Хотел выйти из юрты, но оказалось, что дверь юрты снаружи придавлена большим бревном. Тогда Онгёй Бётюк взял другое бревно, ударил им по двери и открыл вход. Он выбежал в открытую дверь и погнался за братьями. Пробежал через алас, затем миновал лес, побежал мимо озера и очутился в новом аласе. За этим аласом он снова увидел озеро, нагнулся и стал пить – и так выпил всю воду, а на месте озера осталось только болото. Затем продолжил свой путь, надеясь догнать братьев. Пересек долину и побежал вдоль скалистой горы.

В это время он увидел медведя. Медведь зарычал и бросился на него. Но Онгёй Бётюк проглотил медведя. Затем продолжал путь. Увидев на вершине горы лисицу, он побежал за ней, догнал ее и также проглотил. Увидел-дерутся две собаки. Проглотил и собак.

После этого он приблизился к дому богача. Богач посмотрел на него исподлобья и сказал детям:

– Ребята, я же велел вам привязать его как следует. Если хотите остаться живыми, тогда сейчас же выведите его отсюда и бросьте на растерзание собакам.

Братья схватили и потащили Онгёй Бётюка и бросили его собакам. Как только собаки набросились на него, он выпустил изо рта живую лисицу, она пустилась бежать, а за ней-собаки, и все они скрылись в лесу. Онгёй Бётюк ворвался в дом и крикнул богачу:

– Отдавай сейчас же мой жернов! Богач рассердился на своих детей:

– Ах, черти, вы, оказывается, не бросили его собакам! Бросьте его бодливым быкам, чтобы они подняли его на рога.

Дети богача схватили Онгёй Бётюка и бросили его быкам. Но Онгёй Бётюк выпустил изо рта двух собак, и быки стали бодать этих собак. Онгёй Бётюк опять ворвался в дом и потребовал свой жернов.

Богач приказал своим детям бросить Онгёй Бётюка ретивым жеребцам, чтобы они его растоптали. Братья бросили его под ноги ретивым жеребцам. Но Онгёй Бётюк выпустил изо рта медведя, и медведь растерзал жеребцов. Онгёй Бётюк ворвался в дом богача.

– Ну и беда! – стонал богач. – Сейчас же схватите его, привяжите к столбу, а я буду бить его раскаленным шомполом!

Братья вывели и привязали его к столбу возле юрты. Но Онгёй Бётюк ногой выбил окно юрты и выпустил изо рта всю воду озера.

Старик-богач оказался в воде по самую шею. Испугался богач и закричал:

– Черт, возьми свой жернов, только спаси меня, убери отсюда эту воду!

В юрте богача уже и огонь погас, все домашние предметы опрокинулись, все было залито водой, а сам он стоял по горло в воде и просил спасти его. Онгёй Бётюк напряг все свои мускулы и сам порвал веревку. Потом вобрал в себя воду, взял жернов и пошел домой.

Дошел до того места, где было озеро, выпустил воду, и там снова появилось озеро. Так он дошел и до своей юрты. Сделал в юрте новую дверь. Положил жернов на место.

Говорят, как прежде, так и сейчас Онгёй Бётюк живет и здравствует.

Жила в одном селении бабушка Чачакан-Чачакан. Как-то раз зимой пошла она к реке за водой. Подошла к проруби, видит – прорубь ледком затянуло. Пробила бабушка лед, льдинки в сторону отвела и целое ведерко воды зачерпнула. За ним и второе. А ведерки у бабушки красивые были – из бересты, с узорами по закраинкам.

Взяла бабушка оба ведерка в руки, домой пошла. Да поскользнулась на гладком льду, упала у самой проруби и всю воду пролила.

А утро морозное было. Пока бабушка охала да кряхтела, да вставать собиралась – подол-то у нее ко льду и примерз.

Никак бабушке не подняться. Смотрит – кто бы ей помог? Поглядела она на солнце, которое только-только взошло, и спрашивает:

– Солнце, солнце, не ты ли всех на свете сильнее?

– Да, бабушка, я очень сильно. Да только меня черная туча закрыть может. Бабушка – к туче.

– Туча, туча, не ты ли всех на свете сильнее?

– Да, бабушка, у меня силы много. Да только меня ветер унести может.

Бабушка – к ветру:

– Ветер, ветер, не ты ли всех на свете сильнее?

– Да, бабушка, я очень силен. Но мне гора может путь преградить.

Глядит бабушка на каменную гору и спрашивает:

– Гора, гора, не ты ли всех на свете сильнее?

– Да, бабушка, я очень сильна. Да только меня человек расколоть может.

Бабушка – к прохожему:

– Человек, человек, не ты ли сильнее всех на свете?

– Да, бабушка, я очень силен. Да только я огня боюсь.

Бабушка – к огню:

– Огонь, огонь, не ты ли на свете всех сильнее?

– Да, бабушка, я очень силен. Да только меня вода залить может.

Бабушка – к воде: – Вода, вода, не ты ли всех на свете сильнее?

– Да, бабушка, я очень сильна. Да только меня земля выпить может.

Бабушка – к земле:

– Земля, земля, не ты ли всех на свете сильнее?

– Да, бабушка, уж я-то наверное сильнее всех! Рассердилась бабушка:

– Так отпусти ты мою юбку! Чего ты ее держишь?! Дернула она свое платье – а оно уж оттаяло. Встала бабушка Чачакан-Чачакан на ноги, ведра в руки взяла, набрала снова воды и домой пошла.

Пришла. Внукам чай вскипятила. Чай пить сели. С бубликами. С сахаром.

На свете так много интересного, правда, малыш? И обо всем нужно немедленно узнать: а почему? а отчего? а зачем?

Жили у голубого озера гордый якут с дочкой и добрый якут с сыном. Совсем рядом их юрты стояли, а никогда они друг к другу в гости не ходили. Встретятся, бывало, на берегу, добрый якут почтительно кланяется, а гордый якут и не смотрит на него. Добрый якут сядет на улице курить лицом к юрте соседа, а тот спиной повернется. Добрый якут идет ловить рыбу на ближний берег, а гордый якут – на самый дальний. Так вот и жили.

Однажды пробегал мимо глубокого озера большой ветер. Посмотрел он на людей, как они в неладу живут, и думает: «Дай-ка попробую их одинаковыми сделать».

Подкрался ветер к тому месту, где гордый якут с дочкой рыбу ловили, да как подует! Полетела вяленая рыба в ту сторону, где добрый якут с сыном рыбачили, и попадала на их берегу. А ветер забрался на сопку и смотрит, что люди дальше будут делать. Собрали добрый якут с сыном рыбу, перенесли ее в лодку и гордому якуту повезли. Увидел он, что соседи рыбу везут, велел дочери в другую сторону смотреть и не разговаривать.

Подплыли отец с сыном к берегу, вытащили из воды лодку и говорят:

– Принимай, сосед, рыбу, которую от тебя ветер унес.

А гордый якут с дочерью как немые стоят. Обидно стало добрым соседям за такое неуважение, высыпали они из лодки на берег рыбу и обратно поплыли.

Дождался гордый якут, пока соседи к своему берегу пристанут, а потом побежал к оставленной на берегу рыбе и всю ее в воду побросал.

Увидел это ветер и еще пуще рассердился. «Подожди, – думает, – я сейчас собью твою гордость».

Только сел гордый якут в лодку, чтобы снова сеть закинуть, ветер как рванет по озеру волной. Ударила высокая волна в лодку и выбросила ее у самой рыбалки доброго якута. Подбежали отец с сыном к гордомусоседу, а он еле дышит. Положили его на крепкую сеть и в юрту понесли. Прибежала дочь, забилась в угол, плачет и разговаривать ни с кем не хочет. Стали добрый якут с сыном за больным ухаживать. Дрова готовят, воду носят, чай варят, по ночам у очага дежурят, а ветер потихоньку вокруг юрты ходит и ждет: что же дальше будет?

В одно прекрасное утро здоровым гордый якут стал. Поднялся он на ноги, поманил за собой свою дочь и на рыбалку повел, даже спасибо соседям за заботу не сказал. Тяжело вздохнули отец с сыном, а ветер в этот день совсем злым стал. Лег он на высокий камень и ждет, когда якут с дочкой домой пойдут. Только они к юрте подошли, ветер как выскочит из-за камня, как закрутит столб черной земли. Сорвал он юрту гордого якута, деревянный остов в щепки превратил, а оленьи шкуры за сопки унес.

В это время добрый якут с сыном с работы шли. Посмотрели они на то место, где юрта соседа стояла, и ахнули. Глубокая яма там образовалась. Жалко им стало гордого якута с дочкой, которые без крова остались, подошли они к ним и говорят:

– Идите в нашу юрту, а мы себе другую поставим.

Опять не поблагодарил гордый якут доброго соседа, даже теплым взглядом его не порадовал, вошел в чужую юрту и по-своему хозяйничать стал. Увидел ветер, что добрый якут с сыном из прутьев юрту собирают, а гордый якут идет и по-прежнему нос кверху поднимает, и решил ветер к великой горе сбегать, совет попросить: какой силой заставить людей породниться?

Много дней и ночей бежал по долинам ветер, пока до великой горы не дошел.

Остановился у горы и спрашивает:

– Скажи мне, великая гора, вся ли земля тебе видима?

– Как есть вся, – отвечает гора.

– Посоветуй, великая гора, – продолжал ветер, – чем людей породнить можно?

– Дружбой, – говорит гора.

– А как найти эту дружбу?

– Беги на свою старую землю, колыхни от края до края большие и малые деревья в тайге, подними в широких реках и морях седую воду, разгони в небе черные тучи и дай дорогу ясной заре. Тогда увидишь, как дружба рождается.

Пропел большой ветер великой горе свою благодарность и обратно побежал. День бежит, два бежит – что ни дальше, тем больше силы чувствует. Влетел в широкую тайгу и уняться не может. Ходит из конца в конец и все, что есть на земле, поднимает. Смотрит и не верит: гудит земля, столько его сила дел наделала, что поверить трудно. Обходит ветер долины и любуется. Олени, что рассеявшись по тайге бродили, в одно большое стадо перешли. Люди все вместе у большого костра сидят, одну работу выполняют. Шумит ветер и вместе с людьми молодеет. Подошел он рано утром к глубокому озеру, а там много народа ясную зарю встречать вышли. Гордый якут с добрым соседом новый дом рубят, а их веселые дети вместе большую сеть к озеру несут. Посмотрел большой ветер на равных в счастливой доле людей, радостно ему стало, и запел он над миром могучую песню: как великая гора научила его пронести по земле небывалый ураган, от которого развеялась рознь и навечно воссияла дружба.

На зеленой мураве, около речки быстротечной, среди белых березок стоял ветхий домик. В этом домике жили старик со старухой. С малого возраста, не разгибая спины, трудились они для скупого и жадного богача Хара-Хаана. Богач Хара-Хаан был похож на огромного паука: если кто по нужде непредвиденной попадал в его сети, он не выпускал его до самой смерти.

На старости лет старуха совсем уже перестала двигаться. Тогда Хара-Хаан заставил старика трудиться за двоих. Но горевали старики не от тяжелой работы, а оттого, что нет у них детей, которые продлили бы их род.

Однажды, возвращаясь с работы, шел старик через березовую рощу. Хотя не было ветра в этот вечер, почему-то ласково шептались листья белых берез. Где-то так радостно пела птичка, что старик, усталый и голодный, не мог уйти, не оглянувшись в ту сторону, откуда доносилось пенье. Но увидел он не птицу, а большой-пребольшой удюргай**. Остановился старик, сошел с тропинки, по которой ходил около семидесяти лет. Подошел он к удюргаю, оглядел его со всех сторон. Тут перестали шептаться листья, умолкла птица. Старик подумал: «Может, что-нибудь сделаю из этого удюргая. Красивый чорон* с узорами... Или резной черенок для ножа...» Срубил он удюргай и понес домой.

** Удюргай – нарост на коре березы.

Увидела старуха старика, согнувшегося под тяжестью удюргая, всплеснула руками и воскликнула:

– Эх, старик, из ума ты выжил!.. Зачем тебе такой огромный удюргай?

А старик уже придумал, что ответить старухе:

– У нас с тобой нет детей, а я, может, вырежу такое, что продолжит наше имя.

Тут старуха стала внимательно осматривать удюргай, заставляя усталого старика поворачивать его во все стороны. Вдруг она всплеснула руками.

– Да, смотри, старик, чудо какое ты принес! Удюргай-то похож на ребенка! Вот как будто ноги, вот руки, а вот голова! – Старуха уже видела ребенка в еще не отесанном удюргае.

Старик ничего не ответил, но, отдохнув немного, сразу принялся за дело. Мог бы он быстро сделать, что задумал, да времени у него было мало – почти целый день работал он на Хара-Хаана. Семь лет ма-стерил он куклу. Часто старик, прервав работу, говорил старухе, устало улыбаясь:

– Мы состарились, и нет у нас детей. А я сделаю человечка из крепкого удюргая, и он останется после нас...

Старуха, глядя на куклу, тоже улыбалась. Очень она похожа на ребенка! Вот только глаза осталось сделать, и тогда они дадут ему имя, и он будет их наследником... Но старик не закончил человечка из удюргая – умер...

Осталась старуха с незаконченным деревянным человечком. Скучно ей было целыми днями одной. Положила она однажды куклу рядом с собой, полюбовалась ею и уснула. Вдруг сквозь сон услышала она плач. Просыпается старуха и видит – превратился деревянный человечек в живого ребенка, только глаз у него нет.

Рос ребенок не по дням, а по часам и вырос богатырем. Стал он работать. Старуха нарадоваться не могла. Но увидел однажды слепого богатыря Хара-Хаан. Пришел он к старухе и говорит:

– Старуха, твой старик умер, но долги его остались. Ты должна отработать их!

– Где же мне силу взять?

– Тогда я забираю твоего сына! – сказал богач и увел с собою Удюргая-батыра.

Силен был богатырь, но не было у него глаз. Если нужно было дрова приготовить, его подводили к дереву, и он разламывал его, как щепку. Если нужно было сено привезти, его запрягали в огромные сани, и он тащил стог. Он не знал усталости.

Однажды Удюргай-батыр услышал свист змеи, шум крыльев и клёкот орла. Остановился он, прислушался и понял, что невдалеке происходит драка.

– Что за шум? – спросил Удюргай-батыр.

Шум прекратился, на траве у его ног что-то зашуршало, а над головой зашумели огромные, сильные крылья.

– Удюргай-батыр, давно мы ждем тебя. Только ты один можешь рассудить наш вековечный спор, – услышал он.

– Кто вы такие? – спросил Удюргай-батыр.

– Я – Могой*, – зашипела в траве змея, – выслушай меня. Это было давно, когда я была молодой. Хотела я тогда подняться выше всех и поползла на высокую гору. Там солнце пекло, и не было ни сырости, ни влаги. Я задыхалась от жажды. Тут я увидела три яйца. Не подыхать же мне от жажды! Выпила я эти яйца. И вдруг на меня напал Хотой**. За что он напал на меня, я и по сей день не знаю.

** Хотой – орел.

Тут послышался клёкот орла:

– Послушай меня, добрый человек. Чтобы размножить наше орлиное племя, высоко на горе я положил три золотых яйца. Думал я, что будут у меня птенцы, молодые Хотой-батыры. И вдруг, прилетев в свое гнездо, я нашел разбитыми золотые яйца, а в моем гнезде лежала Могой. Лишив меня потомства, она еще говорить смеет, что не знает, за что я напал на нее!

Могой и Хотой еще долго бы спорили, но Удюргай-батыр сказал им:

– Принесите мне глаза, тогда я смогу рассудить вас.

– Принесу! – зашипела Могой и уползла.

– Принесу! – заклекотал орел и улетел.

Долго ли, мало ли ждал Удюргай-батыр, и услышал он шуршание змеи в траве.

– Нагнись, я тебе приставлю глаза! – зашипела Могой.

Всю жизнь Удюргай-батыр хотел видеть мир, зелень трав, свет солнца.

Волнуясь, нагнулся он. Могой поставила ему в глазницы что-то мокрое, мягкое. Удюргай-батыр увидел солнце маленьким красным пятнышком в черном небе. Все вокруг имело расплывчатые очертания.

– Почему же люди хвалят этот черный туманный мир? – спросил Удюргай-батыр и тяжело вздохнул.

– Правду ты говоришь, – зашипела Могой. – Нет ничего прекрасного в этом мире при дневном свете. Но ночью, когда наступит мрак, ты будешь видеть лучше, чем сейчас!

Задумался Удюргай-батыр над словами змеи. Они казались ему странными. Если ночь лучше дня, то почему же люди спят ночью? Когда он спросил об этом, Могой засмеялась:

– Ш-ш-ш! Не верь ты людской болтовне! Люди слабые, они боятся ночного света. Этот свет для сильных, могучих, как ты и я. Ночью все сильные не спят. Не спят тигры, пантеры, филины, совы.

Не успел Удюргай-батыр поблагодарить змею за глаза, как в воздухе зашумели могучие крылья Хотоя. Подлетел он к Удюргаю и говорит:

– Возьми вот эти глаза!

Удюргай-батыр взял глаза, принесенные орлом, и приставил их к своим глазницам. О, чудо! Он увидел землю, зелень трав, яркое солнце и голубой шатер неба. Тут он понял, что змея не права.

Удюргай-батыр поблагодарил Могой и Хотоя за глаза.

– Теперь три дня отдыхайте. Я посмотрю мир и подумаю, кто из вас виноват.

Пришел Удюргай-батыр к своему хозяину Хара-Хаану. Приставил он глаза, которые принесла ему змея, и увидел: сидит его хозяин, со всех сторон к нему идут радостные люди, он их кормит и поит.

Тут Удюргай-батыр подумал: «Почему же я слышал, что люди недовольны хозяином? Я вижу, что он поит и кормит людей».

Приставил Удюргай-батыр глаза, принесенные Хо-тоем, и увидел: Хара-Хаан, толстый, маленький, сидит на высоком кресле, по левую руку от него стоит стол с едой. К этому столу подходят измученные люди, и хозяин дает им лишь столько, чтобы они не умерли от голода. В правой руке он держит длинный хлыст и бьет им каждого, кто осмеливается тут же поесть его пищу и не сразу уходит на работу.

Тут Удюргай-батыр еще яснее понял, какие глаза принесла ему змея. Эти глаза способны были скрасить злодейство богачей и хищников.

Идет он по лесу и думает, как справедливо решить спор Могой и Хотоя. Вдруг слышит старческий голос:

– О чем задумался, добрый батыр? Огляделся Удюргай-батыр, но никого не увидел. – Кто со мной разговаривает? – спросил он.

Тут увидел Удюргай-батыр перед собой домик величиной с гриб. В дверях домика стоял старичок с длинной седой бородой. Он был одет в доху, сшитую из шкурки одной белки. Из передних лапок были сшиты рукавицы, из задних – унты.

Нагнулся Удюргай-батыр к старику и спросил:

– Кто же вы, почтенный старец?

– Я всегда добрым делам советчик, зовут меня Сэркан-былинником. О споре змеи с орлом я давно знаю. Знаю и то, что ты должен решить этот спор.

– Думаю я: как рассудить их, как найти наказание виновнику?

– Рассудить их ты сам должен. А наказание найти я помогу. Вот тебе мой меч. Отсеки им голову того, кого считаешь виновным, – сказал Сэркан-былинник и подал батыру богатырский меч.

Удюргай-батыр взял в руки богатырский меч и хотел поблагодарить старичка, но его уже не было. Снова шумел лес, пели птицы.

Пришел Удюргай-батыр на условленное место, где его ждали Хотой и Могой. Прежде чем приступить к выполнению своего решения, Удюргай-батыр в правую глазницу вставил орлиный глаз, а в левую змеиный. Он считал, что это будет справедливым.

Посмотрел Удюргай-батыр левым глазом на змею и увидел ее доброй, улыбающейся. А когда посмотрел правым глазом, то увидел это отвратительное существо горящим злостью и ненавистью. Вспомнил Удюргай-батыр и то, каким предстал перед ним хозяин Ха-ра-Хаан, когда он посмотрел на него глазами Могой.

Это еще больше убедило его в том, что нужно избавить мир от змеи.

– Слушайте мое решение! Виновата ты, Могой, высосавшая душу и тело птенцов Хотоя. Ты и умрешь от моего острого меча!

Размахнулся батыр мечом, но вместо головы Могой меч рассек только пустую змеиную шкуру. Удивленный, стоял батыр и ворошил мечом старую шкуру змеи. Хотой посмотрел на это и сказал:

– Могой хитра и увертлива, ее так быстро не убьешь. Теперь, в новой шкуре, она коварнее, чем раньше. Если ты хочешь избавить мир от злодейки, выбрось ее глаза и пользуйся только моими глазами – орлиными, острыми. Ты всегда разглядишь зло, в какой бы шкуре оно ни было!

Улетел Хотой в высокое синее небо, а Удюргай-ба-тыр пошел по земле, чтобы избавить мир от всех зло-; деев.

Много лет тому назад жил, говорят, один старик с сыном. Жена старика умерла давно. Парень был полоумным, тем не менее он, оказывается, был смелым, сильным человеком.

Однажды старик, оставив сына дома, отправился вниз по реке, возле которой он жил. Шел он и пришел к людям. Ураса* их стройно возвышалась на верхушке холма. Старик спустился с того животного, на котором ехал, и вошел в урасу. Здесь сидел, оказывается, один старик с дочерью. Зашел он в урасу, снял рукавицы и шапку.

* Ураса – старинное жилище якутов, имело конусообразную форму, покрывалось орнаментированной берестой.

– Домашние, здравствуйте!

– Здравствуй, проезжий человек! Нет ли у тебя каких-нибудь новостей?

– Ничего особенного нет, – ответил он и сел на почетное место, против двери. Сидит он, смотрит краем глаза на девушку, сидящую в левом переднем углу. Думает: «Как она хороша, похожа на сияющее солнце после дождя. Но не глупа ли она, как и мой сын?» У него появляется желание проверить свою мысль.

В это время девушка встает и начинает готовить еду. Нарезала мяса и сварила. Выложила на тарелку, принесла и поставила перед стариком. Старик говорит:

– Ты, девушка, сколько поварешек в мою тарелку положила?

– Не знаю, сколько поварешек положила. Если бы ты сказал, сколько шагов заставил ступить своего оленя в пути от дома до дома, то я бы ответила тогда.

Старик подумал: «Девушка, оказывается, умна».

Назавтра старик приводит глупого сына Эрбэхтэй Бэргэна и говорит: «Если бы мы, старики, поженили своих детей, каково бы это было?» Старики хозяева, отец и мать девушки, подумав, согласились, а сами переехали к дальним родственникам.

Старик, Эрбзхтэй и умная девушка жили вместе долго, говорят.

Однажды старик отец и Эрбэхтэй Бэргэн уходят на охоту. Только умная девушка, жена парня, остается дома.

Старик, идя вниз по течению реки, встречается с людьми другого рода, с которыми враждовал с самого рождения. Схватив его, они привязывают его к дереву и разжигают под таганом* огонь. Решили задушить его дымом.

* Таган – крюк над очагом для подвешивания котлов и чайников.

Старик просит: «Выслушайте мое последнее слово».

Люди соглашаются.

Старик начинает:

– У меня дома остался мой единственный сын. Передайте моему сыну такие слова: «Я лишился сил, превратившись в шишку, катаюсь, с молодыми листьями борюсь». И еще скажите: «Пусть сын, услышав мои слова; срубит верхушки двух берез, растущих на самом севере. Затем пусть посмотрит прямо на запад, там будет с бесчисленным множеством деревьев сосновый бор. Пусть срежет верхушки всех этих деревьев и принесет их мне. Если мой сын не знает, как срезать их, то поможет белый камень, который лежит у меня под постелью. Если он не сможет понять мое слово, то поможет острый ножик, лежащий под его подушкой, передайте, что я так сказал».

Богатыри советуются. Их вожак говорит:

– Ну, эти слова доведите до парня быстрее! – и посылает двух богатырей. Когда два богатыря пришли в дом, то парня не было, сидит только его жена.

Богатыри спрашивают:

– Где сын старика?

– Э-э, его сейчас нет, подождите чуточку, он придет! – отвечает она.

Богатыри соглашаются. Скоро парень приходит.

– Парень, отец твой с нами послал тебе весть, слушай! – И передают парню все поручение старика.

Тогда жена парня тихо ему говорит:

– «Острый нож под твоей подушкой», или твой ум, – это буду я. Парень, слушай внимательно! «Я лишился сил, превратившись в шишку, катаюсь, с молодыми листьями борюсь» – это значит, что твоего отца привязали к дереву. «Мой сын, услышав мои слова, пусть срубит верхушки двух берез, стоящих на самом севере» – это значит, ты должен срубить головы этим двум богатырям. «Затем пусть посмотрит прямо на запад, там будет стоять бесчисленное множество деревьев соснового бора, пусть им всем срубит верхушки и принесет мне» – это значит, что ты должен убить всех воинов этих богатырей. «Если мой сын не будет знать, как срезать их, то под моей постелью лежит белый камень, он поможет» – это отцовский острый меч. «Если мой сын не поймет смысла моих слов, то поможет острый ножик, лежащий под его подушкой», – это буду я, твоя умная жена.

Парень соглашается:

– Хорошо, я все понял!

Из-под постели отца он выхватывает острый меч и срубает головы двум богатырям. Затем он идет и убивает всех воинов, отца развязывает и снимает с дерева. Спасает его перед самой смертью.

Вот так старик спасся от смерти с помощью умной невестки, говорят.

Шел путем-дорогой старик и нес с собой слиток золота величиной с конскую голову. Где он его добыл – неизвестно, куда и зачем шел – тоже неведомо.

Долго ли, коротко ли шел путник, уставать начал. Видит, навстречу ему – всадник.

Поздоровались, разговорились. Старик попросил:

– Продай мне своего коня!

– Не продаю, – ответил всадник. – Самому нужен.

– Я за него тебе слиток золота величиной с конскую голову дам.

– Ну ладно, так и быть, – согласился всадник. Отдал старик золото. Сел на коня, поехал. Но коньоказался необъезженным, с норовом, того и гляди, ски-нет. Неспокойно было ехать на нем старику.

Долго ли, коротко ли он так промаялся, видит: навстречу едет человек на быке.

Спешились, поздоровались, обмениваются новостями. Старик говорит:

– Давай меняться: ты бери моего коня, а я – твоего быка.

Странным показался такой обмен владельцу быка, – Это почему же ты хочешь меняться?

– Человек я старый, а конь еще как следует не объезженный, дурит, трудно мне с ним управляться.

– Что ж, давай поменяемся.

Поменялись они, сел старик на быка, дальше поехал.

На быке ехать было куда спокойнее. Но шел бык так медленно, переступал с одной ноги на другую так лениво, что после быстроходного коня старику казалось – он не едет, а на месте стоит. Этак, пожалуй, лучше пешком идти.

И только так старик подумал – видит, навстречу идет человек и ведет на веревке корову.

Поздоровались, поговорили.

– Давай менять корову на быка, – предлагает старик.

– Почему же ты отдаешь такого большого сильного быка за мою коровенку?

– Уж очень тихо он ходит. Я лучше буду сам вести корову, доить ее и пить молоко.

– Ладно, давай поменяемся. Поменялись.

Повел старик корову, а та оказалась упрямой, строптивой, идет-идет, да и остановится.

Долго ли, коротко ли он ее так за веревку тянул, видит – навстречу идет человек и ведет молоденькую двухгодовалую телочку. И такой-то она показалась старику смирной и послушной, так-то понравилась, что, едва успев поздороваться, он сразу же предложил:

– Давай менять корову на телку!

Удивительным показалось встречному такое предложение. Менять корову на телку – да где это видано, где это слыхано?! Переспросил он с усмешкой:

– Ты и в самом деле хочешь поменяться?

– Корова попалась уж очень упрямая.

Второй раз владелец телки переспрашивать не стал. Поменялись.

Повел старик так понравившуюся ему молоденькую телку, а та как начала играть да взбрыкивать – не удержишь. Измучился он с ней еще больше, чем с коровой.

Идет, идет и видит: человек ведет на поводке не большого теленка.

Поздоровались, поговорили самую малость, и старик свое:

– Давай меняться: ты бери мою телку, а я – твоего теленка.

– Почему ты думаешь, что теленок лучше двухгодовалой телки? – спросил владелец теленка.

– Может, и не лучше, да телка уж очень неспокойная, никак не могу с ней управиться.

– Ну, если так – что ж, давай обменяемся. Обменялись. Старик повел теленка, да недалекоувел: теленок-то был моложе телки, а значит, и играть, прыгать да, задрав хвост, бегать ему захотелось не меньше, а даже еще больше, чем телочке. Вконец измотал старика теленок, белый свет стал не мил.

Видит старик: навстречу человек идет, и никакой скотины с ним, только на плече топор несет: «Слава богу, поменяю теленка на топор и вздохну спокойно».

Владелец топора тоже немало удивился:

– Почему отдаешь теленка за топор?

– Молодой, глупый, взбрыкивает, никакого сладу мне, старику, с ним нет.

– Ладно, давай поменяемся.

Поменялись. Положил старик топор себе на плечо и такое облегчение почувствовал, что и сам не хуже молодого телка по дороге побежал, только что не взбрыкивал.

Однако же чем дальше он шел, тем топор ему казался тяжелее и тяжелее. Начал старик уставать, пошел медленно, нога за ногу.

Идет он так, идет, видит: человек навстречу шагает. Поздоровались, присели отдохнуть. И видит старик, что у человека на поясе красивый нож в ножнах. «На кой черт мне эту тяжесть носить, – подумал он про свой топор, – обменяю-ка я его на нож».

– Хочешь, приятель, сменить нож на топор?

– Давай посмотрим, что за топор.

– Топор что надо, стоит и ножа и ножен.

– Ладно, отдаю с ножнами.

Поменялись, разошлись. Засунул старик нож с ножнами за голенище торбазов, идет, и после топора легко ему идется.

Однако же долго ли, коротко ли он так шел, стал ему нож натирать ногу. Вытащил старик нож из-за голенища, взял в руку. Но и руке он оказался в тягость.

Дальше идет старик и видит впереди женщину. Догнал ее, поздоровался, поговорили. Потом показывает ей нож:

– Продаю, не купишь ли?

– На что я его куплю, – отвечает женщина. – У меня ничего нет, кроме вот этой иголки.

Обрадовался старик:

– Очень хорошо! Будет чем одежду чинить. Взял он иголку с ниткой, воткнул в отворот своегозипуна и довольный пошел дальше. Уж легче иголки-то вряд ли что можно найти!

Шел он, шел и дошел до холодных краев, где снегу было выше колена. На каком-то месте споткнулся старик, провалился в снег, а когда встал и отряхнулся, вспомнил про иголку.

– Постой, постой, кажется, сюда я ее воткнул, куда же она запропастилась?

Искал-искал, да так и не нашел: непростое это дело – найти в снегу иголку!

Сел старик прямо на дорогу, загоревал. "Было у меня большое богатство – слиток золота величиной с конскую голову. Да, говорят, если богатство нажито нечестным трудом, все равно от него никакого проку не бывает. Вот и у меня ни за что ни про что ушло из рук все богатство, даже последнюю иголку потерял..."Долго, говорят, сидел старик на дороге и горевал.

Бычы-Бычехан и Лягляр-Бергесе жили хоть и вместе, а дружбы между ними не было. Они и пропитание добывали по-разному: Бычы-Бычехан ловил рыбу, а Лягляр-Бергесе промышлял белок.

Как-то Бычы-Бычехан пошел ставить верши* и вернулся домой с пустыми руками: какой может быть улов, если ловушки только поставлены! А Лягляр-Бергесе в этот день добыл двух белок. Пришел, сварил се бе обед из беличьих тушек, одну съел, другую на утро оставил. У голодного Бычы-Бычехана при виде пищи слюнки потекли.

* Верши – орудие ловли рыбы из прутьев, плетенных в виде конуса.

– Друг, Лягляр-Бергесе, поделился бы добычей, – говорит он товарищу. – Завтра я наловлю рыбу – то же поделюсь.

– Не могу, – отказал ему Лягляр-Бергесе. – Мне утром надо как следует поесть, а то силы не хватит целый день по лесу ходить.

Так и пришлось Бычы-Бычехану ложиться спать голодным.

Добычливый охотник Лягляр-Бергесе спит крепко и встает рано. Голодный сосед спит плохо и встает поздно. Когда он встал, Лягляр-Бергесе уже успел съесть вторую беличью тушку и отправиться на охоту.

Побрел и Бычы-Бычехан осматривать свои верши. Попались ему два здоровенных налима. Радостный идет он домой.

Вскоре возвращается с охоты и Лягляр-Бергесе. В этот день удачи ему не было и вернулся он с пустыми руками.

Бычы-Бычехан варит из налимов обед. Сварил, садится есть.

– Друг, Бычы-Бычехан, дал бы и мне рыбки, – просит Лягляр-Бергесе.

– Ты-то мне вчера мяса дал? – отвечает товарищ. – Если бы ты вчера поделился, тогда и я бы с тобой рыбу поделил.

Жалеет Лягляр-Бергесе, что вчера пожадничал, да теперь, жалей не жалей, дело не поправишь. Приходится ложиться на голодный желудок.

Сытый Бычы-Бычехан встает рано, голодный Лягляр-Бергесе – намного позже. Каждый уходит своей дорогой: один идет на реку, другой – в лес. Бычы-Бычехан на этот раз вынимает из вершей сразу несколько налимов. От радости он начал прыгать через прорубь. Прыгал, прыгал, поскользнулся, угодил прямо в прорубь и утонул.

Лягляру-Вергесе в этот день на охоте тоже повезло: он убил двух белок. Но ему показалось этого мало, погнался за третьей. Догнал, выстрелил в белку, когда та уселась на суку лиственницы, а сук возьми да обломись и – прямо ему на голову. Упал охотник и больше не встал.

Вот так и погибли в один день два живших вместе человека.

Старые люди говорят, что если бы они не только называли один другого «друг», но и в самом деле дружили, ничего плохого с ними бы не произошло и они жили бы себе да жили. Может, и до наших дней бы дожили.

В старые времена жил-был одинокий бедняк. Единственным богатством его была старая юрта. А из хозяйственной утвари был у него жернов. Когда он ударял лопаткой по жернову, он получал из жернова разную вкусную пищу.

На расстоянии одной версты от него жил богатый старик. Этот старик очень завидовал его жернову. Однажды он послал своих детей к Онгёй Бётюку, поручив им передать, что даст половину своего богатства за жернов.

Дети пришли к Онгёй Бётюку. Онгёй Бётюк спросил их:

– Голубчики, по какой надобности вы пришли? Затем он ударил лопаткой по жернову и вынул изжернова сладости. Дети сказали:

– Живем мы хорошо. Наш отец поручил нам передать вот что: ты хороший приятель нашего отца с давних пор, поэтому ты должен исполнить его желание – отдать ему свой жернов, а он тебе за это отдаст половину своего богатства.

Онгёй Бётюк все это выслушал и сказал:

– Да вы идите сюда, поешьте.

Дети поели сладости. Тогда ответил Онгёй Бётюк:

– А своему отцу передайте: если бы я отдал ему жернов за половину его богатства, мне хватило бы этого богатства на один год. А мой жернов все время меня кормит. Так и скажите отцу.

Дети поели, выслушали его слова и ушли, а дома передали это отцу. Отец сказал:

– Он захотел похвастаться своим чудом. Но это чудо попало к нему случайно... Неужели он думает, что будет богаче от своего жернова, чем от моего добра? Ребята, идите обратно, скажите ему: если он хочет жить в мире со мной, пусть отдаст мне свой жернов. А если он не даст мне жернов, тогда свяжите его, а жернов положите на сани и привезите мне.

Выслушали это дети, запрягли лошадь и поехали. Они заговорили:

– Отец поручил сказать тебе: если хочешь сохранить с ним мир, отдай ему жернов и возьми половину его богатства.

Онгёй Бётюк ответил:

– Нет, сказал – не дам, значит, не дам. Если я возьму половину его богатства, мне хватит этого только на год. Пускай не обижается старик, но я не дам ему жернов.

Тогда дети набросились на Онгёй Бётюка и привязали его к столбу внутри юрты. Он кричал, но напрас-но. Они положили жернов на сани и увезли. Они не задержались в пути и подъехали к своему дому.

Тем временем Онгёй Бётюк отдохнул, пришел в себя, напряг все мускулы и порвал веревку. Хотел выйти из юрты, но оказалось, что дверь юрты снаружи придавлена большим бревном. Тогда Онгёй Бётюк взял другое бревно, ударил им по двери и открыл вход. Он выбежал в открытую дверь и погнался за братьями. Пробежал через алас*, затем миновал лес, побежал мимо озера и очутился в новом аласе. За этим аласом он снова увидел озеро, нагнулся и стал пить – и так выпил всю воду, а на месте озера осталось только болото. Затем продолжил свой путь, надеясь догнать братьев. Пересек долину и побежал вдоль скалистой горы.

* Алас – село, поселок.

В это время он увидел медведя. Медведь зарычал и бросился на него. Но Онгёй Бётюк проглотил медведя. Затем продолжал путь. Увидев на вершине горы лисицу, он побежал за ней, догнал ее и также проглотил. Увидел – дерутся две собаки. Проглотил и собак.

После этого он приблизился к дому богача. Богач посмотрел на него исподлобья и сказал детям:

– Ребята, я же велел вам привязать его как следует. Если хотите остаться живыми, тогда сейчас же выведите его отсюда и бросьте на растерзание соба-кам.

Братья схватили и потащили Онгёй Бётюка и бросили его собакам. Как только собаки набросились на него, он выпустил изо рта живую лисицу, она пустилась бежать, а за ней – собаки, и все они скрылись в лесу. Онгёй Бётюк ворвался в дом и крикнул богачу:

– Отдавай сейчас же мой жернов! Богач рассердился на своих детей:

– Ах, черти, вы, оказывается, не бросили его собакам! Бросьте его бодливым быкам, чтобы они подняли его на рога.

Дети богача схватили Онгёй Бётюка и бросили его быкам. Но Онгёй Бётюк выпустил изо рта двух собак, и быки стали бодать этих собак. Онгёй Бётюк опять ворвался в дом и потребовал свой жернов.

Богач приказал своим детям бросить Онгёй Бётюка ретивым жеребцам, чтобы они его растоптали. Братья бросили его под ноги ретивым жеребцам. Но Онгёй

Бётюк выпустил изо рта медведя, и медведь растерзал жеребцов. Онгёй Бётюк ворвался в дом богача.

– Ну и беда! – стонал богач. – Сейчас же схватите его, привяжите к столбу, а я буду бить его раскаленным шомполом!

Братья вывели и привязали его к столбу возле юрты. Но Онгёй Бётюк ногой выбил окно юрты и выпустил изо рта всю воду озера.

Старик богач оказался в воде по самую шею. Испугался богач и закричал:

– Черт, возьми свой жернов, только спаси меня, убери отсюда эту воду!

В юрте богача уже и огонь погас, все домашние предметы опрокинулись, все было залито водой, а сам он стоял по горло в воде и просил спасти его. Онгёй Бётюк напряг все свои мускулы и сам порвал веревку. Потом вобрал в себя воду, взял жернов и пошел домой.

Дошел до того места, где было озеро, выпустил воду, и там снова появилось озеро. Так он дошел и до своей юрты. Сделал в юрте новую дверь. Положил жернов на место.

Говорят, как прежде, так и сейчас Онгёй Бётюк живет и здравствует.

В старину был бедный человек по имени Савва, занимавшийся ружейной охотой. Однажды весной, когда только начали прилетать птицы, этот человек убил одного гуся. «Какой мне прок от него», – подумал он и отнес этого гуся своему богатому соседу. Хозяин был очень доволен, даже обрадовался.

Он слышал и раньше, что Савву считают разумным человеком и хорошим охотником. Чтобы самому проверить зто, он сказал: «Принеся этого гуся, ты обрадовал меня. Ты сам знаешь: у меня есть старуха, двое сыновей, две дочери. Вот нас шестеро человек, а как нам поделить и съесть гуся, чтоб никому не было обидно? Ты бы сам поделил его». И Савва стал делить гуся так: «Ты хозяин дома – глава семьи, ты всегда во главе всех, поэтому тебе полагается голова». Сказав так, он отрезал и подал ему торчащую голову гуся. «Старуха постоянно сидит дома, поэтому ей полагается то место, на котором сидят», – и, отрезав огузок, подал ей. «Сыновья последуют по следам, такие они люди», – говоря так, он каждому парню отрезал по ножке. «Дочери, как известно, сушат свои крылья, чтобы улететь из родного дома», – говоря так, он отдал им по крылышку. «А круглое туловище должно достаться мне, круглому дураку», – сказал он и оставшееся положил себе. Хозяин дома был очень доволен, «Вот ты поделил точно так, как я думал, даже обрадовал и восхитил меня», – сказал он и на радостях щедро одарил его съестными припасами и даже деньги дал. Савва богатым отправился домой.

Прослышав про это, один сосед Саввы отнес тому же богачу пять убитых им гусей сваренными и приготовленными, чтобы поскорее получить вознагражде" ние от богача. Богатый господин, догадавшись, что этот пришел из жадности, узнав о полученных Саввой подарках, встретил его не так радостно. Он сказал: «Нас шестеро. Как нам поделить этих пятерых гусей, чтобы никому не было обидно? Ты сам подели их между нами». Что ж делать, тот постарался поделить, но не смог угодить хозяину. Из-за этого хозяин рассердился, ничего ему не дал, накричал на него: «Ты пришел сюда только из-за жадности!» И выгнал его.

Потом он вспомнил про Савву и решил посмотреть, как он разделит, обрадует, развеселит. Велел позвать охотника. Савва пришел и поделил гусей вот так: «Хозяину и хозяйке – один гусь, тогда вас вместе с гусем будет трое. Двум парням отдаю одного гуся, тогда вместе с гусем их тоже будет трое. Двум девушкам тоже отдаю одного гуся, тогда их, считая и гуся, тоже станет трое. Оставшихся двух гусей беру я, тогда нас с этими гусями тоже будет трое. Нас всех по трое, всех нас стало поровну». Увидев это, хозяин дома пуще прежнего обрадовался, развеселился и надавал Савве так много разных съестных припасов, муки и денег, что тот остался очень доволен.

С тех пор его стали называть Находчивым Саввой.

1. В стародавние времена дело было. Ехал один человек и видит – люди стогуют сено. Но стогуют как-то странно: сначала поставили глухую изгородь вокруг будущего стога, а теперь через эту изгородь волочат быка, который привез очередной воз сена. Тянут-потянут быка с возом – перетянуть через изгородь не могут. И так и этак стараются, все силы напрягают, а толку никакого.

Путник подошел к ним, спросил:

– Это что вы делаете, добрые люди? Зачем быка волочите через изгородь?

– Разве не видишь – сено стогуем. А бык попался упрямый, никак его через изгородь не можем перетащить.

Тогда путник подошел к изгороди, проделал в ней ворота и завел в те ворота быка вместе с сеном.

Вконец измученные люди так обрадовались и так были довольны, что дали в подарок путнику свободного от работы быка. Путник пошел дальше своей дорогой, а они еще долго меж собой на все лады расхваливали его, восхищались и его догадливостью и не обыкновенным умом.

2. Путник идет дальше. Долго ли, коротко ли идет и видит опять чудную картину: люди из дома выносят мешки, наполненные дымом, быстро вытряхивают их, опять убегают в дом и опять выбегают из него с мешками. Похоже, что работой этой они занимались уже довольно долго.

Путник подошел, спрашивает:

– Что вы делаете? Что случилось?

– Да вот разожгли в доме огонь, а дрова попались сырые, дымят – мешками дым и выносим на улицу. Да только плохо помогает, дыму не убавляется, замаялись совсем.

Путник зашел в дом, видит: ни печки, ни трубы нет. Тогда он сложил печь, проделал в потолке отверстие и вывел трубу.

3. Дорога ведет путника дальше. Опять попадается ему на пути селение. И видит он, как один человек, совсем голый, то поднимается на крышу дома, то спрыгивает оттуда вниз. Удивительным показалось путнику такое занятие, и он подошел поближе. Подошел и видит: на двух кольях висят штаны ширинкой кверху, а голый человек прыгает с крыши, задавшись целью попасть ногами в штанины и таким необычным способом надеть их на свои голые ноги. Дело было мудреным: ну-ка угадай с такой высоты, ну-ка не промахнись! И человек то прыгал совсем мимо штанов, то лишь задевал их. А вот наконец и угадал точно, но растянутые на кольях штаны не выдержали, разорвались.

– Что ты делаешь, чудак-человек? – спросил путник. – Что за нужда тебе припала по-заячьи с крыши прыгать?

– Да вот штаны хотел надеть, а они не выдержали, разорвались, – отвечает голый человек.

– Разве так надо надевать штаны? Разве обязательно забираться на крышу?

– А как же?

Путник показал, как надеваются штаны.

– Так просто? – своим глазам не поверил чудак-человек.

Путник ушел своей дорогой, а человек еще долго дивился тому, как просто, оказывается, можно управляться с таким мудреным делом, как надевание штанов.

4. Дальше и дальше ведет дорога путника. Подходит он к новому селению и видит новые чу деса. Он опять увидел людей с мешками, только на этот раз они выбегали из дома с пустыми мешками, затем подставляли их под солнечные лучи и поспешно бежали в дом. И так увлечены они были этой беготней туда и обратно, что даже не заметили подошедшего путника.

– Что вы делаете? – спросил он. – Что с вами?

– Дома очень темно, вот мы и стараемся набрать в мешок солнечного света и внести в дом. Правда, сколько ни таскаем, – замучились совсем, – света в доме не прибавляется.

Путник вошел в дом, а там – тьма-тьмущая, хоть глаз выколи, во всем доме – ни одного окна. Тогда он проделал окна, солнце само пришло в дом, и наступили всеобщая радость и веселье. Люди не знали, куда посадить гостя, чем угостить и как отблагодарить. Они без умолку восхищались его находчивостью и житейской мудростью.

Вот так путник шел и шел не имеющей конца дорогой и делился с другими людьми своей житейской мудростью.

Старые люди говорят: доброе сердце да умелые руки – самое большое богатство.

Когда-то жил богатый человек с дочкой. Жена у него умерла давно, и он женился на другой. А у той тоже дочка была, только постарше, чем у мужа.

Прошло немного времени. Заболел отец и тоже умер.

Осталась его жена с родной дочкой и с падчерицей. Родная дочка целый день наряжается да любуется собой, а делать ничего не хочет. Падчерица и приберет, и обед приготовит, и хворосту натаскает, и одежду сошьет, да еще и песни петь успевала. А мачеха все недовольна. Целый день бранит и бьет девочку.

Старшую-то, мачехину дочку, Сюряга-Сох прозвали, что значит ленивица, а младшую, падчерицу, стали люди Юлесит-Кыыс – работящая – называть.

Злятся мачеха с дочкой, самую тяжелую работу для девочки придумывают, а она все делает весело, легко, быстро.

Долго думали мачеха с дочкой, как сжить со свету нелюбимую Юлесит-Кыыс, и наконец придумали. Позвала мачеха падчерицу и говорит:

– Сходи в тайгу, тальника для корзины мне набери, да смотри очисть хорошенько, чтоб веток не было.

– Ведь уже день на исходе, как же я в тайге ночевать буду? – спросила девочка.

– Иди, иди! Не разговаривай! – крикнула мачеха и вытолкнула девочку за дверь.

Делать нечего, пошла Юлесит-Кыыс в тайгу. Радуется мачеха, дочке говорит:

– Задерут ее звери в тайге.

Идет Юлесит-Кыыс, дрожит. Камусы на ногах ее рваные – снег в них набился, знобит; сквозь дыры в одежде ветер зимний свистит, – холодно! Пока дошла до тайги, стемнело.

Набрала девочка тальника охапку. Вдруг видит, домишко старый недалеко стоит, в окне огонек светит. Обрадовалась она. «Вот хорошо! – думает. – Наверное, здесь охотник живет. Пойду попрошусь на ночь». Взяла свой тальник и пошла.

Зашла, а дом пустой, оказывается. Видно, хозяин на охоту ушел. Нашла девочка глиняную печку-камелек, возле печки дрова сложены. На печке котелок стоит, а в котелке – камыяк*. Все приготовлено! «Хороший хозяин здесь живет, – подумала девочка, – аккуратный и запасливый».

* Камыяк – деревянный ковш, ложка.

Недолго без дела сидела Юлесит-Кыыс. Она ведь к работе с малых лет была приучена. Разожгла печку, сварила кашу. Потом села и стала ждать хозяина. А его все нет. Проголодалась девочка.

Решила, что хозяин в тайге заночевал.

Только приготовилась поесть, как из угла выскочила мышка, прыгнула девочке на колени и говорит:

– Дай мне тоже каши! Я еще ничего не ела.

– Вот хорошо, что ты пришла! – обрадовалась Юлесит-Кыыс. – Вдвоем веселее.

Сказала так и стала вместе с мышкой есть. Ложку себе – ложку ей. Съели всю кашу, а мышка еще и котелок облизала.

– Славно поели, – говорит, – спасибо, ты добрая. За это я тебе помогу. А ты знаешь, кто хозяин этого дома? – спросила мышка.

– Нет, не знаю, – сказала девочка.

– В этом доме живет медведь, хозяин этой тайги, – сказала мышка. – Скоро он придет и скажет тебе : «Давай в карах-симирики – это значит в прятки – играть». Ты согласись. Даст он тебе колокольчик. Возьми его и отдай мне, а сама в тот угол спрячься.

Только успела мышка договорить, как открылась дверь и вошел огромный медведь. Увидел он Юлесит-Кыыс, зарычал:

– Ты зачем в мою тайгу пришла, мой тальник портишь да еще в мой дом залезла?

– Не сердись, хозяин, – сказала девочка. – Что же мне было делать? Мачеха велела тальника наломать да очистить, чтобы корзину из него сделать. Как я могла не послушаться? А тут темно стало. Увидела я этот дом и вошла.

– А если я тебя съем? – говорит медведь. Но девочка не испугалась.

Удивился медведь:

– Разве ты не боишься меня?

– Нет, – сказала девочка, – не боюсь. Ты сначала поиграй со мной, а потом посмотрим: кто выиграет, тот и будет грозиться.

– Ладно, – засмеялся медведь, – давай в карах-симирики играть. Если я тебя поймаю, то съем, а не поймаю – богатой будешь.

Согласилась девочка. Завязала глаза медведю, а медведь колокольчик ей дал, чтобы слышать, где она.

Только девочка не забыла мышкиных слов. Отдала ей колокольчик, а сама в угол спряталась.

Зазвенел колокольчик, который мышка в зубах держала. Кинулся медведь в ту сторону, лапы расставил. «Сейчас, – думает, – поймаю девчонку». Да куда там! Мышка-то маленькая, юркая, бегает быстро, под самым носом у медведя уходит. А девочка стоит в углу, помалкивает.

Запарился совсем косолапый, еле дышит от усталости.

– Хватит! – говорит. – Сними с меня повязку. Ты победила.

Забрала девочка колокольчик у мышки, подошла к медведю и сняла с его глаз свой платок.

– Ну и быстрая же ты! – удивляется медведь. – Я еще такую не видал. За это награжу тебя. Иди в свое селение, выбери там хорошее место и брось на снег свой платочек.

Поблагодарила девочка медведя. С мышкой тихонько простилась, взяла свой тальник и пошла домой. Только вышла за дверь, смотрит, а на ней шубка новая, красивая и камусы белые, бисером расшитые. Положила Юлесит-Кыыс тальник на снег, чтоб одежду свою получше рассмотреть, а вместо тальника на снегу корзины готовые лежат, да такие хорошие, каких еще не видела. Подхватила она их и побежала домой веселая, дорогой песни поет.

Вошла девочка в селение, уже почти к дому подошла и думает: «Интересно, что это медведь про платочек мой говорил? Дай-ка брошу его!» И бросила.

Упал платочек на снег, стал расти и в дом превратился. Дом большой, красивый, внутри убранство богатое, нарядов и не сочтешь! А возле дома сарай. Там и коровы и телята... Да что говорить! Целое хозяйство подарил медведь Юлесит-Кыыс. А сама Юлесит-Кыыс такая красивая стала, что такой, пожалуй, в селении и не было. Она и раньше-то была хороша, да под рваной одеждой красоты ее не видно было.

Спохватилась Юлесит-Кыыс: ей ведь надо к мачехе идти, корзины нести. Вышла из дому, а навстречу люди бегут.

– Смотрите, – кричат они, – сирота хозяйкой большого дома стала! Она теперь лучшая невеста в нашем селении!

Услышали это мачеха и ее дочка, вышли посмотреть – глазам своим не верят. А Юлесит-Кыыс корзи-ны им готовые отдает. От злости и удивления они и говорить не могут. Потом опомнились, стали расспрашивать девочку, откуда у нее это богатство, Рассказала все Юлесит-Кыыс, ничего не утаила.

– Ладно, – говорит мачеха, – у нас побольше бу дет.

Собрала она свою дочку, одела потеплее и послала в тайгу богатство добывать.

Идет Сюряга-Сох по тропинке и думает: "Ох, и обману же я медведя! Не один, а два дома я у него выпрошу! "Скоро нашла она медвежье жилье.

– Ух, холодно как! – говорит Сюряга-Сох. Посмотрела на дрова, а топить неохота. Не привыкла она. Сидит мерзнет, ждет медведя.

Наконец не вытерпела. Взяла два полена, кое-как печку затопила. А тут есть захотела. Злится, а делать нечего. Пришлось и кашу варить. Да ведь Сюряга-Сох никогда прежде ничего не делала – вот и подгорела ее каша, а она даже и не заметила. Взяла котелок, есть собралась.

Выскочила мышка, на колени к ней прыгнула и просит:

– Девочка, дай мне каши!

– Фу, противная! – крикнула Сюряга-Сох и столкнула с колен мышку. – Иди на пол, оттуда разговаривать можешь.

Ничего не ответила мышка, Сидит на полу, ждет.

– Подожди, – говорит Сюряга-Сох, – я поем, а тебе котелок вылизать дам.

Повернулась мышка, хвостом махнула и убежала в свою норку, а Сюряга-Сох попробовала кашу и выплюнула. Каша-то горькая-горькая. Стала она мышку звать:

– Иди, я пошутила! Всю кашу тебе отдам.

Поверила ей мышка и вернулась. Только попробовала кашу и сразу поняла, почему девочка такая доб-рая стала. Отвернулась она от котелка, усы лапой вытерла. «Ладно, – думает, – я тебе отплачу за жадность».

– Что же ты не ешь? – спрашивает Сюряга-Сох.

– Спасибо, – говорит мышка, – боюсь, тебе мало будет.

Сказала так и убежала.

Тут открылась дверь и вошел медведь.

– Кто позволил тебе в мою тайгу приходить да еще в мой дом залезать! – заревел он. – Зачем пришла, говори!

– За подарками пришла, – говорит Сюряга-Сох. – Ты моей сестре дом подарил, а мне два нужно. Вот я и пришла.

– Ладно, – говорит медведь, – сейчас будем с тобой в карах-симирики играть. Если не поймаю тебя – получишь два дома, а поймаю – съем. Согласна?

– Согласна, – говорит Сюряга-Сох, а сама думает: «Сейчас мышка придет и станет с колокольчиком бегать, а я два дома получу».

А мышка подбежала к ней и говорит:

– Ты сначала сама побегай, а я после по твоим следам бегать буду, как остатки в котелке вылизывать.

Поняла Сюряга-Сох, что обидела мышку, да поздно. «Ничего, – думает глупая девочка, – у мышки но-ги маленькие, а у меня большие, значит, я быстрее бегать могу».

Подумала так и пнула мышку ногой так, что та захромала. Потом сняла свой платок, завязала медведю глаза, взяла колокольчик и побежала.

Звенит колокольчик, указывает, где девочка. Медведь ее поймал сразу. Потом снял с глаз повязку и говорит :

– Пожалуй, не стану я тебя есть. От такой злой и ленивой заболею еще. Дам я тебе то, что ты хочешь: будут за тебя другие делать твое дело, и домов не два, а много будет. Возьми свой платок и брось, как только выйдешь отсюда.

Схватила Сюряга-Сох платок, скорее из медвежьего дома выбежала и бросила его на снег. Но что такое? Взмахнула Сюряга-Сох руками и вдруг поднялась в воздух.

– Ку-ку! – закричала она. – Ку-ку!

Она хотела сказать: «Куда? Куда я лечу?», но забыла все слова и только твердила: "Ку-ку, ку-ку!"Стала ленивая и злая Сюряга-Сох кукушкой. Не любит кукушка делать свое дело. Не выводит сама птенцов: то в одно гнездо подкинет яйцо, то в другое. Много таких домов у нее.

А мать Сюряги-Сох ждала дочку, ждала. Потом решила, что не может дочка медвежьих подарков унести – так много их. Сама в тайгу пошла.

Встретил ее медведь по дороге.

– А, и ты идешь, – говорит он, – и тебе подарков надо. Ладно, получай.

И стала она кошкой. Сколько кошке ни дай, она все кричит: «Ма-а-ло, ма-а-ло».

Когда же узнала кошка, что мышка не захотела помочь дочери, разозлилась и стала ее искать, а мышка убежала.

С тех пор кошка все ищет ту мышь и никак найти не может.

А Юлесит-Кыыс хорошо живет, сама все делает и другим помогает.

Так что, если встретите такую работящую, хорошую девочку – знайте, что это Юлесит-Кыыс, а если и не она, то ее дети, а если не дети, то внуки.

И по сю пору народ таких работящих да хороших Юлесит-Кыыс зовет...

Жили-были старик со старухой. Жили бедно, все их богатство составлял один-единственный Пегий бык.

Был у стариков сын по имени От Сагынньах – Травяная Доха. Само имя за себя говорит: в богатой семье ребенка так не назовут, там дети носят шубу из меха, а не из травы...

Мальчик не успел достигнуть совершеннолетия, как старые родители его умерли. Явился сосед Харах Хаан и вместе с Пегим быком забрал оставшегося сиротой От Сагынньаха к себе.

Едва успел От Сагынньах переступить порог чужого дома, как его хозяин сказал:

– Уж не собираешься ли ты, парень, сидеть сложа руки? Иди и напои быка, да как следует. Завтра мы его зарежем.

От Сагынньаху жалко стало своего Пегого быка, да ведь не будешь спорить. Теперь он уже не то что над быком – сам над собой и то не хозяин,

Понурившись повел От Сагынньах Пегого на водопой. Подвел к озеру, а бык ему и говорит:

– Забирайся-ка, парень, на мою спину, немного погуляем с тобой на прощанье.

Непростым делом было взобраться на могучего быка, все же он сумел усесться верхом на его спину.

Пегий широким шагом пошел вперед, и вскоре они очутились около прошлогоднего стога сена. Бык принялся есть сено, а парень, зарывшись в него, уснул.

Когда От Сагынньах наутро проснулся, то, к немалому своему удивлению, увидел перед собой богатую еду. На сене лежали и хлеб, и мясо, и всякая другая снедь. Парень начал завтракать, а бык, как ни в чем не бывало, продолжал жевать свое сено.

Такое же обильное угощение появлялось перед От Сагынньахом и на обед и на ужин.

Так они с Пегим прожили у стога целый месяц.

– А теперь будем прощаться, парень, – сказал бык От Сагынньаху. – Нынче вечером нас разыщут и меня заколют. Я бы хотел, чтобы ты жил хорошо, да ведь всяко может случиться. И если для тебя наступят черные дни, прочти то, что нацарапано на этой бересте.

Пегий бык дал парню кусок бересты, и тот положил его за пазуху.

А вскоре пришли работники Харах Хаана и увели их с собой.

Как только Пегий бык был приведен на двор Харах Хаана, его сразу же зарезали. Тушу разделали и, нарезав мясо большими кусками, сварили.

Вся семья уселась за стол. А От Сагынньаха пригласить забыли. Опечаленный, он сидел в уголке, у печки, и чуть не плакал. Что не посадили за стол – это он бы еще стерпел. А вот своего Пегого он больше уже никогда не увидит.

Семья Харах Хаана легла спать. А парень как сидел у печки, так и остался. Никому до него не было дела.

«Постой, а что за письмо дал мне мой бык?» – вспомнил о куске бересты От Сагынньах и достал его из-за пазухи. Прочитав написанное на бересте, он долго-долго сидел молча, сидел словно бы разом ослепший и оглохший. Потом взглянул на кровать Харах Хаана и тихонько проговорил:

– Старик Харах Хаан вместе со своей старухой к кровати крепко прилипаюшка!

– Парень, что за слова ты говоришь? – спросил проснувшийся Харах Хаан и хотел было повернуться, но не смог, потому что прилип к кровати вместе с постелью. – Что ты там, парень, делаешь? – продолжал допытываться Харах Хаан.

– Ничего не делаю! – ответил От Сагынньах. – Наверное, спросонок сболтнул что-нибудь.

А помолчав немного, опять тихонько проговорил:

– Дочь с зятем к своей кровати прилипаюшка! И молодая пара тоже крепко прилипла к кровати.

– Двое работников Харах Хаана крепко прилипаюшка!

Работники тоже прилипли к своим постелям. Пробуют пошевелиться, оторваться – ничего не получается.

– Что ты с нами натворил, парень? – Это уже не один Харах Хаан – все кричат. – Освободи нас сейчас же!

– Скажете тоже: натворил! – отвечал От Сагынньах. – Я сижу себе, даже с места не трогаюсь, не правда ли?

– Тогда вот что, парень, – сказал Харах Хаан. – Бери белобокого быка и поезжай к Кыкыллан-шаману. Пусть попробует покамланить, не иначе тут какое-то колдовство.

Парень поехал на быке к шаману. Тот встретил его приветливо:

– Слава богу, кому-то я понадобился! А то сидишь день-деньской без дела – и скучно и голодно.

Тронулись они в обратный путь. И уже с полдороги, наверное, проехали, как приспичило шаману по большой нужде сходить.

Отошел он в сторонку, присел. А через какое-то время:

– Парень, а парень, нет ли щепочки под рукой?

– Щепки нет, – отвечает От Сагынньах. – Хочешь вон кэрэховую палку?

– Кэрэх – священное дерево, – не сразу согласился шаман. – А только, если ничего другого нет, давай.

Парень палку шаману дал, а сам тихонько так, про себя, говорит:

– Палка из дерева кэрэх к заду шамана крепко прилипаюшка!

– Парень, что ты там бормочешь? – насторожился шаман.

– Да просто так, сам с собой разговариваю, – отвечает От Сагынньах.

Шаман поднялся, старается отодрать палку, но она пристала к заду, как припаянная, и – никуда.

– Что ты наделал, парень? – кричит шаман. Что за чертову палку мне дал?

– Палка из священного дерева, и черт тут ни при чем, – спокойно отвечает От Сагынньах, – Что же мне теперь делать?

– Ты – шаман, тебе лучше знать. А вообще-то, говорят, если поцеловать в копчик белобокого быка, то отлипает.

– А какой масти твой бык?

– Как раз белобокий.

– Так давай тогда, веди его сюда.

От Сагынньах распряг быка, подтолкнул его задом к шаману. Тот нехотя ткнулся в бычий копчик.

– Э-э, так ничего не получится, крепко целуй! – прикрикнул парень на шамана и тихонько, уже про себя, добавил: – Губы шамана к бычьему копчику крепко прилипаюшка!

Губы шамана тут же и прилипли. Почуяв неладное, старый колдун заорал благим матом.

– Ты уж не камланить ли начал? – усмехнулся От Сагынньах. – Рановато. Нам надо еще доехать.

Шаман продолжал орать. Еще бы! Обидно. До сих пор он над людьми всякие чудеса проделывал, а тут с ним самим вроде бы подвластные ему духи злые шутки шутят.

– Ну так что, будем кричать или поедем даль-ше? – спросил От Сагынньах и начал запрягать быка.

Сам он сел на быка верхом, а шаман, перегнувшись через передок, полусидел-полулежал в дровнях. Кое-как доехали. От Сагынньах вошел в дом.

– Ну как, парень, привез? – спросил его Харах Хаан.

– То ли привез, то ли привел – не разбери-поймешь, – ответил От Сагынньах.

– Веди скорей! Тут беда, а он стоит и язык, чешет.

– Привести-то непросто. С переднего конца – белобокий бык, с заднего – священная палка, а посредине шаман, и одно от другого не отделишь... Все же попробую привести.

И вот парень с шумом-громом вводит в дом быка, бык тянет за собой шамана, а шаман волочит за собой палку из священного дерева кэрзх.

Измученный, готовый от позора провалиться сквозь землю, шаман сразу же признался:

– Помощи от меня не ждите. Видите, что со мной самим сделал зтот парень?

Ну уж, если шаман им ничем помочь не может, самим и подавно от беды не избавиться. И все стали просить От Сагынньаха, чтобы он освободил их.

В самом неудобном и постыдном положении был шаман, и он просил особенно настойчиво:

– Побаловался, мальчик, и хватит. Если сможешь сделать меня опять человеком и отлепишь от быка, я готов отдать тебе все богатство.

– Что ж, поехали, – согласился От Сагынньах, а остальным сказал: – С вами мы потом поговорим, когда вернусь.

Привез он шамана домой, тот отдал ему все свое богатство.

– Губы шамана от бычьего копчика, а священная палка от шаманьего зада отлипаюшка!

Шаман остался дома, а От Сагынньах вернулся в семью Харах Хаана.

Какой тут шум-гам поднялся при его появлении! Все хором просили, чтобы он поскорее освободил их.

– Договоримся, мой дорогой сосед, так, – сказал От Сагынньах. – Ты мне отдашь половину своего богатства и в жены свою любимую дочь. Тогда я вас всех освобожу.

– Э, дитя мое, как тут не отдашь – отдам. Лишь бы ты наконец вызволил нас.

– Харах Хаан со старухой и все остальные от кроватей отлипаюшка! – тихонько сказал От Сагынньах, и все отлипли.

Харах Хаан отдал От Сагынньаху половину богатства и младшую любимую дочь.

Вместе с богатством и молодой женой От Сагынньах вернулся в свой дом и зажил припеваючи. Живет хорошо и по сей день, довольного и счастливого, его не далее, как вчера вечером, видели.

Жила-была маленькая старушка Бяйбярикян. Все ее богатство состояло из пяти дойных коров, и соседи ее так и звали: старушка Бяйбярикян с пятью коровами. Коровы поили ее молоком, давали ей масло и сметану. Тем старушка и жила.

Однажды летним утром пошла старушка Бяйбярикян в поле проведать своих коров. На поле она увидала необыкновенную хвощ-травинку с пятью отростками. Старушка Бяйбярикян бережно, не сломав ни одного отростка, не повредив ни одного корешка, выкопала хвощинку, принесла в юрту и положила под одеяло на подушку.

Пришло время доить коров. Старушка Бяйбярикян вышла из юрты, взяла подойник. Но только первые струйки молока зазвенели о дно подойника – в юрте зазвенели колокольчики-бубенчики и раздался стук упавшего наперстка. Разлив молоко, старушка поспешила в юрту. Прибежала, посмотрела – все как было, все на своем месте; на подушке хвощинка лежит трава-травою.

Опять вышла старушка Бяйбярикян к своим коровам, опять взялась за подойник. И опять, только ударились о дно подойника первые струйки молока – зазвенели колокольчики-бубенчики, а следом раздался звон упавшей иголки. Кинулась старушка в юрту, опрокинув второпях подойник, открыла дверь, видит – лежит хвощинка на подушке трава-травою. «Что за диво? – думает старушка. – Раздаются какие-то звоны, словно бы лишь для того, чтобы я проливала молоко».

В третий раз принялась старушка Бяйбярикян за доение. И снова зазвенели в юрте колокольчики-бубенчики, и раздался стук упавших ножниц. Опрокинув в спешке подойник, вбежала старушка в дом и видит – сидит на постели девушка невиданной красоты: на белом лице сияют драгоценными камнями глаза, а бро-еи над ними – как два черных соболя.

Это хвощинка превратилась в такую девушку.

Обрадовалась Бяйбярикян, обнимает ее, дочерью своей называет.

Стала девушка жить вместе с маленькой старушкой Бяйбярикян и ее пятью коровами. Ухаживала га коровами, помогала по дому. Долго они так жили.

Однажды молодой охотник Харжит-Берген отправился на охоту в тайгу.

Увидел он серую белку, прицелился в нее, выстрелил – не попал. Вскочила белка на елку, с елки на березу перепрыгнула, с березы – на лиственницу: лес велик, всяких деревьев в нем много. Целый день, с раннего утра до заката солнца, гнался Харжит-Берген за белкой, но сколько ни стрелял – попасть не мог. Дивился и досадовал на себя молодой охотник. Выходит, зря ему такое имя дали. Берген – значит меткий, а какой же он меткий, если обыкновенную белку подстрелить не может!

Доскакала белка до юрты старушки Бяйбярикян с пятью коровами и уселась на растущую поблизости сосну.

Подбежал Харжит-Берген к сосне и – уже в который раз! – выстрелил. Нет, опять не попал. Прошла стрела мимо и упала в трубу юрты!..

– Старуха, выиеси стрелу, отдай мне! – крикнул Харжит-Берген.

Никто ему стрелу не вынес, никто не ответил. Охотник крикнул еще раз, и опять никто на его крик не отозвался.

Рассердился, разобиделся Харжит-Берген, аж покраснел от гнева, и сам вбежал в юрту.

Вбежал, увидел девушку и от ее неописуемой красоты в обморок упал. А когда очнулся, ни слова не говоря, вихрем вылетел из юрты, сел на коня и поскакал домой.

– Мой отец, моя матушка! – еще с порога возгласил он. – У маленькой старушки Бяйбярикян с пятью коровами, оказывается, такая красивая, такая хорошая дочка. Возьмите эту девушку, дайте мне в жены!

Отец Харжит-Бергена тут же послал гонцов на девяти конях за девушкой-красавицей.

Во весь опор помчались гонцы, летящих птиц до-гоняли и перегоняли. Прискакали к старушке Бяйбярикян с пятью коровами. Зашли в юрту, увидели девушку и тоже обмерли от ее красоты. А когда очнулись, самый старший и рассудительный спросил у хозяйки :

– Старушка Бяйбярикян, отдай свою дочку молодому Харжит-Бергену в жены!

– Почему бы не отдать, – ответила старушка. – Отдам!

Спросили у девушки, пойдет ли она.

– Пойду, – сказала девушка.

– А какой калым будет? – спросила старушка Бяйбярикян.

– Какой потребуешь, такой и будет.

– Хорошо. Тогда наполните мое чистое поле всяким скотом. И как только это будет сделано, можете забирать девушку.

Живо пригнали на поле старушки Бяйбярикян столько коров и лошадей, что и самого поля не стало видно. После этого ловко и проворно одели и нарядили девушку. Привели чубарую лошадь, которая понимала человеческую речь, и зауздали ее серебряной уздой, оседлали серебряным седлом, а к седлу серебряную плетку привесили.

Харжит-Берген взял невесту за руку, вывел из юрты, на чубарую лошадь посадил, домой повез.

Едут они краем тайги. Видит Харжит-Берген – лисица бежит. Взыграло его охотничье сердце, говорит он невесте:

– Поскачу я в тайгу за лисицей. А ты поезжай пока одна. Вскоре дорога разделится на две: одна пойдет на восток – там будет висеть соболья шкура, другая дорога идет на запад – там увидишь шкуру медведя. На западную дорогу не сворачивай. Поезжай той, где повешена на дереве соболья шкура. Я тебя скоро догоню.

Сказал так и ускакал.

Отправилась девушка дальше одна. Едет, едет, доехала до развилки. Доехала и позабыла, что ей нака-зывал Харжит-Берген: повернула на ту дорогу, где висела медвежья шкура, и приехала к большой железной юрте.

Вышла из юрты дочь восьминогого абаасы*, в железные одежды одетая, с одной крученой ногой, с од-ной-единственной крученой рукой, с одним, на середине лба, мутным, холодно блестящим глазом, с длинным черным языком, спускающимся на грудь.

* Абааса – общее якутов.

Схватила она девушку, стащила с лошади, сорвала кожу с ее лица и напялила на свое лицо. Весь красивый убор сняла с нее – сама в него оделась. Сделав зто, села дочь абаасы на чубарую лошадь и поехала на восток.

Харжит-Берген догнал ее, когда она уже подъезжала к юрте его отца. Не догадался жених, что за невеста едет с ним рядом.

Много народу собралось встречать невесту. Девять молодцев стали с одной стороны коновязи, чтобы принять повод ее лошади. Восемь девушек стали с другой стороны, чтобы привязать тот повод к коновязи. А вышло так, что невеста сама привязала свою лошадь к обломанному сучку ивы, за который старуха скотница привязывала пестрого глупого бычка. Огорчило это встречающих юношей и девушек, хоть они и не подали вида. Да в конце концов и надо ли придавать большое значение тому, куда невеста привязала лошадь? Все ждали, что и как будет дальше. Девушки между собой говорили:

– Вот вымолвит невеста слово – красные бусинки посыплются на землю. Подбирать да нанизывать их будем.

Для этого они и нитки припасли.

Молодцы думали: «Где будет ступать невеста – там, по ее следу, соболи побегут. Стрелять их будем».

Для этого и стрелы приготовили.

А невеста слово вымолвила – лягушки посыпались ; невеста шагнула – облезлые горностаи побежали.

Тут уже и все встречающие опечалились, огорчились.

От коновязи до юрты настлали зеленой травы. Взяли невесту за руку, в юрту повели. Вошла она в юрту, разожгла, по обычаю, тремя верхушками молодыхназвание сказочных злых существ у лиственниц огонь в очаге. После этого начался свадебный пир.

Пили, ели, веселились. Никто о подмене не дога дался.

А старушка Бяйбярикян вскоре после свадьбы опять пошла как-то на поле своих коров проведать. Пришла, видит – на знакомом месте снова выросла хвощ-трава о пяти отростках, лучше прежней. Выкопала ее старушка вместе с корнем, бережно в юрту принесла, завернула в одеяло, на подушку положила.

Пришло время доить коров. Взяла старушка подойник, вышла из юрты. Только зазвенел под молоком подойник – в юрте колокольчики-бубенчики зазвенели, ножницы со стуком на пол упали. Вбежала старушка в юрту – сидит на постели та же девушка-красавица, только еще красивей прежней.

– Как ты пришла, как здесь очутилась, дочка? – спросила Бяйбярикян.

– Мама, – ответила девушка, – когда Харжит-Берген повез меня отсюда и увидел на опушке леса лисицу, он сказал мне: «Я поскачу в лес за лисицей, а ты поезжай по дороге, где повешена соболья шкура; на ту дорогу, где повешена медвежья шкура, не сворачивай». Забыла я его наказ, поехала не в ту сторону и доехала до железной юрты. Из нее вышла дочь восьминогого абааса, стащила меня с лошади, содрала с моего лица кожу и накинула на свое лицо. Весь мой убор-наряд тоже с меня сорвала, сама в него нарядилась. Потом села верхом на мою лошадь и поехала, а тело мое бросила. Серые собаки схватили меня зубами, грызли и таскали мое тело и бросили в широком поле. Тут я и выросла снова хвощ-травою. Как мне теперь найти-увидеть Харжит-Бергена?

Старушка Бяйбярикян утешать девушку стала.

– Увидишь, встретишь, – сказала она. – А пока живи у меня любимой дочерью, как и раньше жила.

И стала девушка-хвощинка снова жить у маленькой старушки Бяйбярикян с пятью коровами.

Чубарая лошадь, понимавшая человеческий язык, как только узнала, что ее хозяйка ожила, сама обрела дар человеческой речи и пожаловалась отцу Харжит-Бергена.

– Слушай, что я тебе скажу, господин, – проговорила она. – Дочь восьминогого абаасы погубила мою хозяйку! Когда твой сын Харжит-Берген оставил де вушку одну, доехала она до развилки, свернула на ту запретную дорогу, где висит медвежья шкура, и приехала к железной юрте. Из юрты выскочила дочь аба-асы, содрала с ее лица кожу и прикрыла свое лицо. Стащила весь праздничный убор-наряд и нарядилась в него сама. И живет теперь дочь абаасы в твоей юрте, твоей невесткой стала. А моя хозяйка снова ожила, снова стала дочерью старушки Бяйбярикян. Возьмите ее, приведите в юрту, отдайте сыну. А не то дочь абаасы очаг ваш разрушит, житья никому не даст, погубит вас всех!

Выслушал старик слова чубарой лошади, за голову схватился, стремглав в юрту вбежал.

Увидела его дочь абаасы, должно быть, догадалась, почернела вся.

– Сын, – спросил старик Харжит-Бергена, – откуда ты привез свою жену?

– Я привез дочь маленькой старушки Бяйбярикян с пятью коровами! – ответил Харжит-Берген.

– Какой масти была лошадь, на которой ты ее вез?

– Лошадь была чубарая, понимающая человечью речь.

– Так вот, чубарая лошадь сказала мне, что когда ты оставил девушку одну и она доехала до развилки, то свернула на ту дорогу, где висит медвежья шкура. Приехала она к железной юрте. Из юрты выскочила дочь восьминогого абаасы, с лошади ее стащила, с лица кожу содрала и свое лицо прикрыла, в серебряный убор ее нарядилась. Так, обманом, сюда и приехала. И недаром лошадь не к разукрашенной коновязи, а к старой корявой иве привязала... Ступай, сын, к старушке Бяйбярикян, упроси-умоли девушку вернуться к нам. Приведи ее во что бы то ни стало! А дочь восьминогого абаасы, как велит чубарая лошадь, привяжи к хвосту дикого коня и выгони его в поле – пусть он размечет там ее кости. А не то погубит она всех нас – и людей, и скотину!

Услыхал это Харжит-Берген – и устыдился, и разгневался. Схватил коварную дочь абаасы за ногу, выволок из-за занавески, привязал к хвосту дикого коня. Помчался конь в широкое поле, залягал ее до смерти. Тело и кровь злодейки, говорят, превратились потом в червей и гадов, которые живут на земле и по сей день.

После этого поскакал Харжит-Берген к старушке Бяйбярикян с пятью коровами. Соскочил с коня, ещене доехав до коновязи, – так торопился. Увидела его старушка Бяйбярикян, выбежала навстречу, обрадовалась, как потерявшемуся, который нашелся, как умершему, который ожил. От коновязи до юрты постлала зеленой травы; на радостях лучшую свою корову заколола.

А девушка подошла к Харжит-Бергену, взглянула на него, заплакала.

– Зачем ты пришел ко мне? Ты дал дочери абаасы пролить мою алую кровь, разорвать мою белую кожу, отдал меня на растерзание свирепым псам... После этого какую ты теперь жену ищешь здесь? Девушек больше, чем окуней, женщин больше, чем хариусов, – ищи жену среди них, а как я могу пойти за тебя?

– Не отдавал я тебя дочери восьминогого абаасы, – сказал Харжит-Берген, – не отдавал на растерзание свирепым псам! Ты же знаешь, погнался я за лисицей, а тебе дорогу указал. Но ведь я тебе не говорил: "Ступай навстречу смерти!"Старушка Бяйбярикян, глядя на молодых, прослезилась от счастья, потом смахнула слезы с обоих глаз на обе стороны, между девушкой и Харжит-Бергеном села:

– Как вы, ожив после смерти, отыскавшись после потери, увидели друг друга и не радуетесь? Скажу вам: опять любите друг друга, живите в дружбе, И пусть никто из вас моих слов не ослушается!

Девушка тихо сказала:

– Хорошо, не ослушаюсь тебя. Все старое забуду.

А Харжит-Берген вскочил, запрыгал от радости, заплясал, стал девушку обнимать-целовать. Начали они играть и никак не могли наиграться, стали разговаривать и никак не могли наговориться. А потом чубарую лошадь оседлали серебряным седлом, зауздали серебряной уздой, покрыли серебряной попоной, навесили серебряные переметные сумы, пристегнули у седла серебряную плетку. Девушку одели-нарядили, в путь-дорогу снарядили.

Долго ли, коротко ли молодые ехали, к юрте отца Харжит-Бергена приехали.

Все родные, все девять братьев Харжит-Бергена вышли встречать невесту.

От коновязи до юрты устлали дорогу зеленой травой.

«Приедет невеста, – думали молодцы, – ступит на землю, и по ее следам побегут соболи».

Готовили они стрелы для этого, и так старательно работали, что с больших пальцев кожа сошла, а от долгого прицеливания глаза скосились на сторону.

Восемь девушек-сестер нитки сучили так, что с ладоней кожа сошла. Ждали невесту, думали: «Как явится на жениховом дворе да звонко заговорит – посыплются изо рта ее дорогие красные бусинки».

Приехал Харжит-Берген с невестой. Девушки приняли поводья их коней и привязали у коновязи. Приняли невесту на руки, спустили на землю. Заговорила невеста – словно колокольчики-бубенчики зазвенели, посыпались красные бусинки. Принялись девушки собирать их да на нитки нанизывать. Пошла невеста к юрте – соболи побежали по ее следам. Стали молодцы стрелять в соболей.

Вошла невеста в дом, растопила очаг тремя верхушками молодых лиственниц – запылал ярко огонь и все в юрте, как солнцем, осветил...

Начали играть свадьбу. Съехались-собрались на нее гости изо всех племен, изо всех улусов. Целую неделю ели, пили, веселились. Были тут певцы, были тут плясуны, были тут сказочники, борцы, бегуны и прыгуны...

Кончился пир. Разъехались гости.

А Харжит-Берген с женой-хвощинкой стали жить-поживать да добра наживать. Долго жили. Говорят, внуки их до нынешнего дня живут.

Жили волк и лиса, работали вместе, кормились с одного стола. С большим трудом они скопили берестяную кадушку хаяка – замороженной сметаны.

Волк был терпелив, бережлив, сам не дотрагивался до запасов и лисе не позволял.

– Надо пока питаться тем, что попадется, а хаяк прибережем на случай большой нужды, голодовки.

– Ах, волчик, долго ли мы будем питаться отбросами? – говорила лиса. – Давай откроем кадушку и хоть попробуем, какой он есть, наш хаяк.

– Не позволю! Потерпи!

Лиса себе места не находит: и сядет, и встанет, из юрты выйдет, обратно зайдет.

– Старик, я пойду в гости.

– Р-р-р, это к кому же?

– Э-э, схожу к Хара-каану.

– Принеси мне чего-нибудь.

– Принесу, принесу, – сказала лисица, и только хвост ее мелькнул за дверью.

Крадучись, от страха прижав уши к загривку, плутовка спустилась в погреб и стала уминать за обе щеки припасенный хаяк. Увидев, что кадушка опустела до верхнего обруча, лиса остановилась. «Кажется, я слишком много съела, – подумала она, – увидит клыкастый – мне от него крепко достанется».

Вспомнив про обещанный гостинец, лиса соскребла с мордочки и с лап прилипший хаяк, скатала его в комок величиной с куриное яйцо и понесла волку, – Н-ны, н-ны! Ты вернулась?

– Э-э! А то кто же, куда я денусь.

– Как поживают соседи?

– У них радость и веселье, у старшей невестки первенец появился.

– Чем там угощали?

– Гостей на левой половине потчевали хаяком, на правой – кишками с кашей, на нарах – супом и кобылятиной, а в углу – лакомствами всякими.

– О, как много всего было! А мне что принесла?

– Названий много, кушать нечего. Вот все, что могла захватить для тебя. – И она швырнула комочек хаяка.

Волк одним махом проглотил его.

Три дня волк и лиса просидели дома. Лиса, поевшая третьего дня хаяка, была добрее, она топила печь, делала кое-что по дому.

Волк, свернувшись калачиком, дремал.

– Старина, ты бы сходил к Хара-каану, может, чем-нибудь попотчует, – сказала лиса.

– Э-э, не пойду я к Хара-каану, меня собаки загрызут.

– Не сходить ли мне? – говорит лиса.

– Иди, сама поешь и мне чего-нибудь принеси.

– Ты думаешь, они каждый день устраивают праздники?.. Все же я схожу, авось и на этот раз чего-нибудь перепадет мне.

Вильнула хвостом и юркнула за дверь, посмеиваясь про себя над глупым волком.

Снова забралась она в погреб и принялась за хаяк, опорожнила кадушку до нижнего обруча. Слегка опьянев от сытости, лиса соскоблила прилипший к мордочке и лапам хаяк, скатала в комок величиной с кулачок пятилетнего ребенка и понесла в юрту.

– Почему так долго? – спросил волк, от голода еле шевеля языком.

– Задержалась у Хара-каана, снова у него торжество: у средней невестки первенец появился. На вот, тебе гостинец принесла.

Волк проглотил комочек хаяка, облизал губы.

– Кто у них появился на свет?

– Сын, говорят.

– Какое ему дали имя?

– Обруч, говорят.

– Плохое дали имя, – сказал волк и задремал. Прошло еще несколько голодных дней.

– Волчище, не могу больше так мучиться, давай съедим запас.

– Не время еще, терпеть надо, самый большой голод впереди.

Завертелась лиса, забеспокоилась и начала бегать взад и вперед. Хочется ей в погреб, но боится волка.

– Старина, ты бы сходил к соседу нашему Хара-каану.

– Э-з! Я покажусь, а он подумает, что иду его стадо резать, и напустит на меня своих собак...

– Мне, что ли, сходить?

– Иди, авось снова чего принесешь?

Того только и ждала плутовка. Она быстро скрылась за дверью, только хвост ее мелькнул. По старому следу она спустилась в погреб и съела весь хаяк. Потом соскребла со дна остатки, собрала с пола крошки, скатала в комок величиной с напалок рукавицы из телячьей кожи, сунула под мышку и пошла к волку.

– Где так долго пропадала? – спросил волк.

– Снова на праздник попала.

– Какой такой праздник?

– У младшей невестки первенец появился.

– Как думают назвать ребенка?

– Днище.

– Неслыханное имя!.. А чем потчевали гостей?

– Угощения разного было очень много, наелась до отвала.

– А мне чего принесла?

– Пища вся была жидкая и горячая, ее не понесешь. Вот все, что я могла захватить для тебя.

И она бросила ему кусок хаяка. Волк съел и задремал. Прошло еще несколько дней.

Чувствует волк, конец ему приходит, не в силах он больше голодать.

– Пойдем в погреб, – сказал он, встав на ноги и пошатываясь от голода, – пропадаю совсем!..

– Пойдем, волчик, – сказала лиса, виляя хвостом. Пришли они в погреб.

Увидел волк пустую кадушку и взвыл от горя и обиды:

– Н-ны! Рыжая, так вот куда ты ходила на праздник, вот где тебя потчевали!..

– Как ты смеешь так говорить, – завизжала лиса, – сам все слопал, когда я в гостях у Хара-каана бывала... Потому ты, хитрец, и не хотел из дома уходить.

Лиса визжала так громко, будто бы и впрямь виновником был волк.

– Вам, лисицам, никогда нельзя верить. Чем больше лести у вас на языке, тем больше злодейства на уме. Каждое ваше слово, каждая ваша слеза – ложь...

Долго-долго они бранились, а потом разошлись в разные стороны.

Обманутый волк, поджав хвост, ушел в лесную чащу, а обманщица лиса, заметая следы, скрылась в кустах.

На могучей раскидистой иве высиживала своих птенцов птица Текэй*. И на ту пору заявилась в эти места рыжая лиса. Подошла к иве, подняла морду вверх и сказала:

* Текэй – название не какой-то конкретной птицы, а скорее – иносказание. Текэй (якут.) – плутовство, обман, лесть.

– Птица Текэй, снесшая четыре яйца, если ты не хочешь, чтобы я измяла зубами твою сугробистую зимой поляну, не изгрызла твою тучную летом долину, не свалила твою старую раскидистую иву, спусти мне одно яйцо.

Птице Текэй, снесшей четыре яйца, жалко было расставаться со своим сокровищем, да что делать. Поплакала-поплакала она и спустила яйцо. Лиса его тут же съела – только скорлупа у нее в зубах хрустнула – и ушла.

Прошел день. А на другой опять является та же лиса и опять говорит:

– Если ты не хочешь, чтобы я измяла зубами твою сугробистую зимой поляну, не изгрызла твою тучную лётом долину, не свалила твою старую раскидистую иву и не съела твои три яйца, спусти мне одно яйцо.

Еще пуще заплакала птица Текзй, снесшая четыре яйца, а только как ослушаешься лису: что, если она и в самом деле приведет свою угрозу в исполнение?! Спустила она еще одно яйцо. Лиса его съела и ушла.

На следующий день опять лиса появилась под развесистой ивой, опять угрозами выманила у птицы Текэй яйцо и съела его.

Осталась птица Текэй с одним-единственным яйцом, сидит в своем гнезде плачет-рыдает. Бежал мимо старый бурундук, остановился, спросил:

– Птица Текэй, почему плачешь-рыдаешь?

– Приходила лиса и грозилась измять зубами мою сугробистую поляну, изгрызть мою тучную долину и свалить мою старую иву, если я не отдам ей яиц, на которых сижу. Так она съела трех моих будущих птенчиков, остался теперь у меня только один.

– Дура ты дура! – обругал птицу Текэй старый бурундук. – Как могла ты поверить, что лиса изгрызет столько земли и свалит эту могучую иву?! Как ты могла отдать на съедение плутовке и обманщице своих птенцов?! Если еще раз придет лиса и начнет грозить, скажи ей: «Если сможешь изгрызть мою тучную долину – грызи; если сможешь измять зубами мою сугробистую поляну – мни на здоровье; если у тебя хватит силенки свалить мою старую раскидистую иву – попробуй свали».

Бурундук убежал дальше. А на следующий день под иву опять пришла лиса. Пришла за последним яичком, из которого уже вылупился птенец.

Птица Текэй, снесшая четыре яйца, сказала лисе:

– Если сможешь – свали мою старую раскидистую иву, изомни зубами мою сугробистую поляну, изгрызи мою тучную долину, если достанешь – съешь моего птенца.

Лиса визжит от досады и бессилия, роет лапами землю, грызет зубами старую иву. Но что она могла сделать поляне?! Что она могла сделать могучей иве?! Разве что передние зубы о ее свилеватый ствол обломала, и с тех пор передние зубы у нее так и остались щербатыми.

– Ну, птица Текэй, снесшая четыре яйца, не иначе кто-то тебя научил, – говорит лиса. – Не иначе старик бурундук тебя надоумил. Что ж, за это он поплатится.

С тем лиса и убежала. Приходит она к старому бурундуку и говорит:

– Давай, старик, покачаемся в железной колыбели.

– Что ж, давай покачаемся, – соглашается бурун-ДУК.

Подходят они к колыбели.

– Дедушка, я первой лягу, а ты покачай, – говорит лиса.

– Ложись, – отвечает бурундук. Лиса легла, немного покачалась.

– Хватит, дедушка. Теперь ты ложись, я тебя покачаю.

Старик бурундук лег в колыбель. И как только он лег, лиса прикрутила его к железной колыбели железной проволокой.

– А ну-ка теперь, добрый молодец, попробуй встать... Это тебе наказание за совет птице Текэй, за то, что мне из-за тебя не удалось съесть последнего ее птенца.

Сказала так лисица и ушла своей дорогой.

Чувствует старик бурундук – смертный час его приходит, не может он сам себя освободить, не может выбраться из железной колыбели. И когда он уже совсем было отчаялся, прилетела птица Текэй вместе со своим птенцом.

– Вот, за то, что дал тебе добрый совет, лиса прикрутила меня и ушла. Я спас твоего последнего птенца – попробуй и ты меня спасти.

Птица Текэй своим клювом раскрутила проволоку и освободила старика бурундука. Так за добро она тоже отплатила добром.

А старый бурундук затаил обиду на лису и всё ждал случая отомстить хитрой мошеннице.

Как-то он прослышал, что будет у лис большое собрание. Старик пошел на это собрание, набив полную пазуху мелкой древесной гнилью, собранной со всего леса. Придя на собрание, старый бурундук выступил на нем, а потом, словно бы в шутку, пустился в пляс. Когда он подпрыгивал, у него из пазухи облаком вылетала древесная пыль, и это всех смешило. А бурундук плясать-то плясал, но и зорко поглядывал на смеющихся лис. И увидел, как одна лиса прикрывает лапой рот со щербатыми передними зубами. Тогда старик схватил ее за загривок и на глазах у всех начал охаживать кочергой. Бил, бил, чуть до смерти не забил.

Лиса вырвалась и убежала. Но пока бурундук бил ее закопченной кочергой, шерсть у нее потемнела и от этой лисы потом произошли лисы-сиводушки*.

* Лиса-сиводушка – красная лиса.

А в этом месте, где проволока впилась в спину старого бурундука, наросло новое мясо и покрылось шерстью другой масти. С тех пор бурундуки и стали полосатыми.

Однажды лошадь паслась на большой зеленой поляне. Хорошая попалась поляна: было на ней лошади и привольно и сытно.

Но как-то заявился туда красавец олень. Видит, поляна просторная, травы на ней много – и лошади, и ему хватит. И решил олень остаться там насовсем.

Лошади это не понравилось. Она хотела пастись на облюбованной поляне одна. Но как прогнать оленя, она не знала. Тогда лошадь обратилась за советом и помощью к человеку.

– Я не могу догнать оленя, как же мне выгнать его с поляны?! – ответил человек. – Вот если бы я надел на тебя уздечку да сел верхом – тогда бы я прогнал оленя.

Лошадь согласилась. Человек надел на нее узду, сел верхом и поехал.

Прогнать оленя с той поляны удалось. Но сама лошадь с тех пор распрощалась с вольной жизнью и стала служить человеку. Как он тогда сел на нее и поехал, так едет и по сей день.

В одной южной стране как-то все птицы слетелись на свое общее собрание.

– Уж очень жарко, знойно бывает у нас летом, – говорили они меж собой. – Сами мучаемся без воды, и наши яйца в гнездах при такой жаре протухают, и птенцы, не родившись, погибают. Не выбрать ли нам кого поумней да посильней, и не послать ли его поискать другую страну, посеверней нашей?

И решено было послать беркута: он, мол, при его силе, в дороге не пропадет; проголодается – пищу всегда найдет, воды не будет – он может и без воды обойтись. А к тому же и умом эту птицу бог не обидел.

– Лети, беркут, все узнай, а вернешься – нам расскажешь.

Попрощавшись со своей супругой беркутихои и малыми детьми, полетел беркут на север – только большая черная тень по земле стелется.

Беркут улетел, а около его супруги начал увиваться чирок – маленькая, самая малая из всей утиной породы, птичка. Чем-то – может, своим красивым опереньем – приглянулся чирок и супруге беркута. Она дала ему какое-то поручение, и тот с необыкновенным проворством выполнил его. Мало-помалу они сдружились, а потом и вошли в любовную связь. Целый год блаженствовал маленький чирок!

По прошествии года, все так же в сопровождении большей черной тени, прилетел беркут.

Узнав о возвращении беркута, опять весь птичий народ собрался в одно место. Всем интересно было уз-, нать, в каких местах побывал их посланник, что видел, какие добрые вести привез.

– Где побывал, что повидал – рассказывай, да поскорее! – закричали все хором. – Заждались.

– Рассказывать-то особенно не о чем, – так начал беркут. – Напрасно летал. Для птиц, которые живут на деревьях, там нет ни одного приличного дерева. Для тех, что селятся на воде, нет ни одного озера, даже ни одной ложбинки с водой, где бы можно было поплавать. Густым туманом покрыта там земля, ветры и вихри продувают ее насквозь. Неуютная, неприютная земля!..

А тем временем бойкий чирок появился в гнезде беркута.

– Что ты, что ты, малец! – замахала на него крыльями беркутиха. – Разве не слышал: муж вернулся!

– Потому я и прилетел, – отвечал смелый чирок. – Его птичий народ еще не скоро отпустит, а того, что меня там нет, тоже никто не заметит. Помилуемся напоследок, простимся как следует, неизвестно, когда еще вместе быть придется.

Забрался чирок в огромное гнездо беркута, целует, милует свою любушку, всякие нежные слова говорит,

И не заметил, как время пролетело и беркут показался.

– Ой, куда же мне спрятаться? – струхнул чирок. – Улетать нельзя – беркут обязательно увидит.

– Сядь на сучок под гнездом. На твое счастье, темнеет, и близорукий беркут тебя не заметит, – сказала его полюбовница.

Чирок так и сделал.

А беркут только успел сесть в гнездо – сразу же жене:

– Сама готовься и детей готовь в путь-дорогу. Там, на севере, прекрасные места, оказывается. И не жарко, и лесу столько, сколько надо, чтобы на случай в нем схорониться, и всякой дичи полно, только охоться.

– И много птичьего народа туда собирается лететь? – спросила беркута жена.

– Никто не полетит, – ответил беркут. – Я им сказал, что страна та неприютная, ветреная и морозная, полетят – все померзнут... Так что переселимся туда мы одни, расплодимся на приволье и заживем как господа.

Чирок все это слушает. Слушает и слышит, что замолчавший беркут начал делать со своей женой то же самое, что он, чирок, сам только что делал: целовать да миловать. Взыграла ревность у чирка: как-никак за год супругу беркута он уже привык считать почти что своей супругой. Не выдержал чирок и с криком «Чус!» сорвался со своего сучка и полетел прочь.

Вспугнутый криком чирка беркут резко встрепенулся в своем гнезде, и оно с треском рухнуло на землю.

– Чей это голос? – спросил грозно беркут у супруги.

– Спрашиваешь про какой-то голос, хотя сам слышал всего лишь звук обломившегося и упавшего сучка, – спокойно ответила хитрая, как и все женщины, супруга.

– Что-то непохоже.

Какое-то время беркут еще сомневался. Но ведь никаких доказательств у него все равно не было. Так что разговор тем и кончился.

Наутро опять собралось птичье собрание, и чиров на нем сказал, что на севере хорошая земля.

– А откуда ты знаешь? – спросили его.

– Я залез под гнездо беркута: послушаю, думаю, что он своей жене будет рассказывать. Вот он ей и сказал, какая богатая земля на севере, очень богатая... Не верите? Да у него еще гнездо свалилось – можете поглядеть и убедиться, что я говорю правду.

– Ну, если твоя правда, то надо выбирать другую уважаемую птицу и снова посылать на север. Начав дело, надо его кончать.

Тут как раз на собрание пришел неторопливым шагом беркут.

– Как ночевал, почтеннейший? – делая вид, что ничего не знают, спросили его птицы.

– Не очень хорошо. Гнездо мое свалилось.

Тут птичий народ усмехнулся, друг с другом перемигнулся: выходит, чирок и в самом деле сказал правду!

А беркуту так было сказано:

– Вот ты, почтеннейший, вчера сказал нам, что в северной стране никто не сможет жить. Выслушали мы тебя со вниманием, хотя твои слова и очень нас огорчили, поскольку мы надеялись на хорошие вести. Надежда эта не оставляет нас и после твоего рассказа. А что, если тебе не повезло и ты не попал в хорошие места? Не может быть, чтобы в той стране, откуда приходит прохладный ветер, не было хорошего для нас места!.. Вот мы и думаем послать туда другую, столь же уважаемую всеми нами птицу. Может, она будет более удачливой. А тебя хотим спросить: не покажется ли тебе обидным наше решение?

– Какие могут быть обиды? – ответил беркут. – Всякие обиды тут неуместны.

Тогда пернатый народ обратился к журавлю:

– Старец журавль! Ты у всех нас пользуешься большим почтением и уважением. Ты и собой очень видный, и летаешь хорошо. Встретится сухое место – ты спустишься и червями или гадами подкрепишься. Встретится вода – ты и по воде можешь пешком ходить и рыбку себе добывать. Потому мы и выбираем тебя нашим послом-разведчиком. Разведай для всех нас новые северные места! Бьем челом, господин журавль!

Журавль не заставил себя долго просить.

– Благодарю за доверие, – сказал он, поклонившись птичьему собранию. – Постараюсь в меру сил своих его оправдать.

Но тут, откуда ни возьмись, в самую середину пернатого собрания протиснулась невзрачная такая утка-коротышка по прозванию лахааттка.

– Да вы что, все рехнулись, что ли? – неприятным, скрипучим голосом заговорила лахааттка. – Для такого ответственного дела выбрать такую бестолковую птицу! Какие такие достоинства вы увидели в ней? Длинные ноги, столь же длинную шею и дурацкий крик на вечерней заре? Не слишком ли мало? Ведь у этой нелепой птицы нет ни ума, ни памяти. Поверьте мне, она доберется до первого попавшегося озера, наглотается по горло лягушек и, забыв куда и зачем ее посылали, воротится назад. Вот увидите...

Каково было только что возвеличенному журавлю слышать эти дерзкие, ругательные слова от какой-то глупой утки! Каково ему было терпеть такое унижение!

И он не вытерпел. Ни слова не говоря, он шагнул к лахааттке и гневно обрушил на нее свой могучий клюв.

Журавль бил лахааттку до тех пор, пока не переломал ей ноги и не перебил крылья. Вполне возможно, он бы заклевал утку и до смерти, но на помощь подоспели другие птицы.

– Больно! Невыносимо больно! – стонала еле живая лахааттка. – И это мы называем свободой слова! Каждый волен говорить на таком собрании, что он думает, но, оказывается, если слабый скажет что-то такое, что не понравится сильному, то сильный с ним может тут же расправиться. Какой позор!.. Теперь-то хоть вы видите, кого вы выбрали, какой это мудрый и рассудительный господин?!

– И в самом деле, напрасно ты, журавль, устроил лахааттке самосуд. За ее дерзкие слова она бы и так, по закону, понесла суровое наказание. Так что тебя с той высокой должности впору снимать, да найдется ли другая, более достойная птица?

На это лахааттка возмущенно проскрипела:

– Нет, вы послушайте, что говорят наши старейшины! Они говорят, что, кроме журавля, среди пернатых нет никого достойного. Да это что, насмешка? Разве вы ослепли и не видите – вон сидит молодец-удалец орел. У него одно имя-то чего стоит! Кто еще может видеть так зорко и так далеко? Кто еще из птиц летает так высоко? Кто еще так же умен и великодушен, как он? Или вы опять будете выбирать не по уму, а по клюву?

– А ведь подумать – эта пострадавшая за общее дело птица говорит правильно, – согласились старейшины. – Ведь орел и в самом деле лучший из лучших среди нашего пернатого племени. У кого еще такие же могучие крылья, как у орла? И кто может сравняться с ним в мудрости и рассудительности? Давайте попросим господина орла.

Для орла ничего не стоило слетать в те же места, где был незадолго до того беркут. И, вернувшись назад, он сказал:

– Места превосходные. Там ни одно яйцо не протухнет, ни один птенец не погибнет. Нечего зря и время терять – надо всем отправляться туда.

В шумных сборах в дальнюю дорогу птицы совсем позабыли о калеке лахааттке. И уже только перед самым отлетом услышали ее скрипучий голос:

– Это что же – вы оставляете меня одну? Оставляете на верную гибель?

Птицы устыдились и пришли вот к какому решению:

– Это журавль виноват в том, что лахааттка не может лететь, как другие птицы, это он переломал ей и ноги и крылья. Так пусть он посадит лахааттку себе на спину и летит с ней вместе.

Как отнесся журавль к такому решению, и тогда осталось неизвестным, а теперь и подавно толком никто не знает. Известно только, что лахааттка появляется в наших северных местах очень и очень редко. Беркут, правда, прилетает, но прячется по лесам.

Как-то сидел на берегу озера жирный линялый гусь.

Неожиданно поблизости опустился ясуравль. Журавль рядом с гусем выглядел худым, заморенным, и самодовольный гусь начал насмехаться над ним:

– Какой же ты, братец журавль, тощий да костлявый!.. Можно подумать, ты все лето ничего не ел...

Тут они оба заметили охотника, который берегом озера подкрадывался к ним с ружьем в руках. Легкий журавль мгновенно поднялся и улетел. А жирный, толстозадый гусь пока развел свои крылья да пока взмахнул ими, уже прогремел выстрел.

Отъевшийся гусь остался на берегу озера, а тощий журавль парил в поднебесье.

– Ну что за жизнь?! – как-то в горькую минуту посетовал заяц. – Всего-то я боюсь, все на меня страх нагоняет. Треснула сухая веточка – я уже вздрогнул, птичка-пичужка с кустика на кустик перепорхнула – у меня сердце в пятках. Мышь по листьям в свою норку прошмыгнула – и это меня испугало. Есть ли вообще кто или что на свете, чего бы я не боялся?.. Нет, это не жизнь. Чем так жить да перед всеми как осиновый лист дрожать – лучше утопиться...

И побежал косой на ближнее озеро.

Подбежал к озеру и уж начал выбирать, где поглубже, но тут заметил, что рядом по берегу лягушка-квакушка скачет. Струхнул наш заяц, прижал свои длинные уши. Да ведь все равно погибать, – была не была! – и прямо на лягушку. Та еще проворнее поскакала да как закричит:

– Ах, горе мне! Страшный заяц за мной скачет, хочет меня съесть. Ах, боюсь! Квак, боюсь!.. – С тем и бултыхнулась в озеро.

Заяц от неожиданности аж на задние лапы присел, своим ушам не верит.

– Вот тебе и раз! Выходит, кто-то и меня боится... Тогда надо погодить с озером-то. Поверну-ка я обратно в лес...

И поскакал косой прочь от озера. Да так и по сей день живет.

Когда-то у ласки был длинный и пушистый хвост. Ничем не хуже, чем у горностая. Она ведь и по роду-племени – родная сестра горностаю, и такая же шустрая, ловкая и быстрая. Недаром про нее говорят: на макушке кола девять раз повернется.

А еще ласка ужасно любопытная: до всего ей дело, все ей надо понюхать и потрогать. Немудрено, что, бегая и прыгая по лесу, заглядывая под каждый кустик да в каждую норку, ласка как-то угодила в охотничий капкан.

Зажало ей капканом хвост – ни туда ни сюда. Что делать? А вот уже, слышно, и сам охотник идет, валежник под ногами трещит, ветки рядом колышутся. Дернулась ласка – больно. И ничего не оставалось ей, как пойти на хитрость и притвориться мертвой.

Охотник разрядил капкан, отложил добычу в сторонку и начал снова налаживать ловушку. Ласка тем временем – прыг, скок! – и бежать. Однако охотник попался опытный, бывалый: не успела ласка до ближнего дерева добежать – он ей ногой на хвост насту-пил. Дернулась ласка изо всех своих сил – хвост на том месте, где его капканом защемило, и оторвался. С тех пор он у нее такой короткий.

Давно это еще было. Пришла лиса на птичье собрание и хитростью, обманом заманила птиц к себе в дом. Завела их в дом, а сама улеглась поперек двери: мол, как только они уснут, я их и съем.

День караулит лиса своих гостей, другой – птицы глаз не смыкают. Больше того: выбрали они чуткую, бессонную кукшу – по-другому говоря, сойку – и попросили ее поближе к хозяйке дома расположиться.

На третьи сутки сама лиса не выдержала, начала дремать. Тогда кукша с пронзительным криком: «Охотник пришел! Спасайся!» – долбанула лису клювом в глаз. Лиса испугалась и – давай бог ноги! – убежала из дома.

Выбрались птицы на волю, похвалили кукшу. А еще и так ей сказали:

– Надо ли тебе тратить силы на перелеты в теплые страны? Ты и здесь не пропадешь, оставайся. Пусть оперенье у тебя будет под цвет трав и листвы, питайся соком и смолой деревьев, а чтобы тебе одной не скучно было – научись голосу сорока четырех птиц.

С тех пор кукша и зимой остается на Севере и умеет подражать голосу самых разных птиц.

Говорят, в глубокой древности куропатка, как и другие птицы, улетала зимовать в южные страны. Но летала она плохо, постоянно садилась отдыхать и тем самым задерживала на перелете других птиц. Птицам это, понятное дело, не понравилось, и однажды осенью они не взяли ее с собой на юг. Куропатка осталась зимовать здесь.

Весной, когда птицы вернулись, они увидели, что куропатка за зиму не только не отощала, а даже разжирела. И опереньем стала нарядней, обулась в теплые камусы. Завидев своих вероломных друзей, она пропела:

Хоть вы и улетели, Одну меня покинув, А я вот не пропала, Я даже разжирела...

С тех пор куропатка постоянно зимует у нас.

Однажды в летнюю пору лягушка выползла на берег озера, раскорячилась на солнце, греется.

Неожиданно ее схватила летевшая по-над берегом ворона. Схватила, как следует зажала в клюве и поле тела через озеро к другому берегу.

Ворона держит лягушку поперек живота, рот у ля гушки открыт, она и говорит вороне:

– Я слышала, ты прямой потомок знатных и ро-довитых предков. Рассказывали, что все в вашем роду по наследству получают громкий голос...

– Да! – не удержавшись, поддакнула польщенная ворона и выронила лягушку в озеро.

Закончив сотворение мира, бог спросил человека: «Что мне сделать длиннее – лето или зиму?» Человек на это ответил: «Спроси у моих друзей коня и быка. Пусть будет так, как они скажут».

Первым спросил бог коня: «Ты бы как хотел, чтобы зима была длиннее лета или лето длиннее зимы?» – «Я бы хотел, – ответил конь, – чтобы лето было длинным, а то зимой очень мерзнут мои копыта».

Тогда бог спросил быка: «А ты что скажешь: что для тебя удлинить и что укоротить?» Бык ответил: «Лучше бы удлинить зиму, у меня в летнюю жару мокнет нос».

Бог так и сделал: зима стала длинной, а лето коротким.

Узнав ответ быка, конь рассердился и лягнул его в тот самый мокрый нос. Так лягнул, что выбил передние зубы. Бык в ответ боднул коня в бок и проткнул ему желчный пузырь.

С тех пор, говорят старые люди, у лошадей нот желчного пузыря, а у рогатого скота – передних зубов.