Давно это было. Самые старые старики от дедов слышали, а тем, когда они ребятишками были, их деды рассказывали. Жили в маленьком стойбище старик со старухой. Бедно жили. Сыновей у них не было, а были две дочери-Лага и Дыю. Хорошие выросли девушки. А все-таки без мужчин в доме как жить? Пришлось сестрам самим в тайгу ходить – зверя промышлять да в амурских протоках рыбу ловить.

Старики скоро померли, остались сестры вдвоем. Хоть и трудно было, не унывали. Лага хорошо промышлять научилась, в тайгу ходила, пушнину и мясо добывала, а младшая, Дыю, дома хозяйничала.

Вот однажды зимним утром собралась Лага на промысел. Отцовский охотничий наряд надела, лук взяла да копье короткое.

Осталась Дыю одна в избушке. Сидит на нарах, рукавицы кроит да песенку поет. Вдруг слышит она за дверями шаги – будто что-то поскрипывает: скрип-скрип, скрип-скрип... Открыла девушка дверь и видит: стоит перед ней странная старушка, да такая, что и на человека-то не похожа: голова – как котел, нос – как у птицы, пальцы – как когти, ноги – как палки, сама тонкая-тонкая, а чуть повернется – вся скрипит, точь-в-точь как дерево старое.

Посмотрела старушка на девушку и спрашивает:

– Ты одна дома, доченька? Устала я, пусти меня отдохнуть.

Дыю пустила старушку. Села та, ноги-палки вытянула, девушку рядом посадила. Расспрашивать стала. Узнала, что, кроме сестры, никого у нее нет. Тогда говорит девушке:

– Какие у тебя красивые волосы, доченька, дай я расчешу их и заплету косу!

Но как только старуха заплела косу, она уколола девушку острой иглой, и у той сразу глаза закрылись, заснула она. Тогда старуха отрезала у Дыю косу, уложила девушку на нары, одеялом накрыла, а сама в тайгу ушла.

Вечером вернулась старшая сестра. Удивилась: никто встречать не выходит, очаг в избушке не топится – дыма нет. А на снегу чужие следы пролегли. Что такое?

Открыла Лага дверь и видит, что сестра на нарах лежит. Рассердилась Лага. Закричала:

– Почему так долго спишь, еду не приготовила, меня не встречаешь?

Но не ответила сестра, и тогда Лага увидела, что коса у Дыю отрезана. И не понять, то ли спит она, то ли померла.

Долго плакала Лага. Потом решила: Пойду искать, кто сестру погубил, отомщу ему .

Пошла Лага по следам в тайгу. Долго шла, устала. Наконец пришла к ветхой избушке, постучалась в дверь и попросилась переночевать. Вышла к ней бледная и грустная девушка и сказала:

– Нельзя ночевать в этом месте. Здесь живет злая старуха, ненавидящая людей. Чтобы продлить свою жизнь, она отрезает косы у девушек. Я живу только потому, что ей прислуживаю. Ненавижу ее, но сделать ничего не могу. Уходи, пока не вернулась старуха, а то погубит она тебя.

– Не боюсь я, – сказала Лага. – Теперь я знаю, кому отомстить за сестру. Только как это сделать?

– Слышала я от старухи, что есть у нее красивая шкатулка с костяной резьбой, – сказала девушка. – Вот в этой шкатулке все старухино зло хранится. Если растолочь, растереть ее в порошок, старуха никому ничего плохого делать не будет. Только шкатулку эту старуха всегда с собой носит, а когда спит – под голову кладет, спит чутко – не подойдешь к ней.

Долго думали девушки. Наконец придумали. Сбегала Лага в тайгу, разыскала под снегом траву, от которой крепкий сон приходит. Нашли девушки крепкое дубовое корыто и тяжелый деревянный пест.

Спрятала девушка Лагу, застлала нары мягкими шкурами, а под шкуры сонной травы наложила и стала дожидаться старуху. Вот послышалось за дверью: скрип-скрип.

Открыла дверь злая старуха, потянула носом и спрашивает:

– Что-то чужим духом пахнет?

– Нет, – отвечает девушка, – это пахнет коса, которую ты принесла сегодня.

– Правда, – говорит старуха, – хорошая коса, я ее у совсем молодой девушки обрезала. Теперь я долго проживу. А та погибнет. Сама проснуться не сможет. Чтобы ее разбудить, надо эту ее косу на старое место к голове приложить. А у нее, кроме сестры, никого нет, заступиться некому. Сестра что мне сделает? Ну ладно, я спать лягу, устала сегодня.

Легла старуха на нары и сразу уснула.

Взяли девушки шкатулку у нее из-под головы, корыто с пестом взяли и вышли из избушки. Отошли подальше и принялись за работу. Долго толкли старухину шкатулку. Крепкая была. Так и не смогли все в порошок превратить. Потом разбросали осколки в разные стороны. Ветер подхватил их и унес. Только превратились те осколки, что побольше, в оводов, помельче – в комаров и мошек, которые досаждают людям и животным. Старики говорят: Чтобы все зло уничтожить, много труда и терпения надо .

А девушки взяли косу Дыю, вернулись в избушку сестер. Приложили косу к голове девушки, и она сразу ожила. Стали жить втроем. Хорошо жили. Злая старуха не появлялась, никто о ней больше никогда не слышал.

Это было очень давно. Охотился отец с мальчиком. Сын еще был ребенок и не умел хорошо охотиться. Он просто помогал отцу: чай сварит, дров нарубит.

Однажды во время охоты видит отец сон, будто тигр ему говорит: Ты мне своего ребенка оставь. Если не бросишь сына, не позволю тебе домой возвратиться, всех здесь убью .

Когда сын еще спал, встал старик. Подумал: Как быть? Если родного сына не бросить, погубит нас всех тигр. Ну, а как я жизнь спасу, да ребенка брошу? Сделаю так: побуду дома, да и приду сына посмотреть. Коли съест его тигр, приду, косточки соберу .

Так решил он и бросил в тайге спящего сына.

Спал, спал ребенок, встал. Встал, и что же? Отца его нет. Э... охотиться ушел , – подумал. Одевшись, из шалаша вышел. Посмотрел по сторонам и видит-тигр к нему приближается. Придя в ужас, мальчик влез на дерево с большими сучьями. Полез тигр и застрял меж ветвей. Никуда не может двинуться. А мальчик прыгнул на другое дерево и спустился на землю. Попил чаю, приготовил поесть отцу. Ждет отца. Вечер. Нет отца. Так и лег спать. Видит ночью сон, будто тигр плачет и просит спасти его, дары разные за это обещает.

Взял наутро топор и пошел к тигру. Весь день дерева рубил. Прорычал тигр три раза и тихонько ушел.

Ночью опять во сне говорит тигр мальчику: Вставай наутро. Устанавливай ловушки. Очерти круг рукавицами .

Так все и сделал, а назавтра пошел смотреть самострелы. Все ловушки были с соболями. Так он добывал подряд несколько дней.

Живет отец дома, наконец идет сына проведать. Подходит к шалашу, а из него дымок идет. Подумал: Видно, жив . Дверь открыл. Поглядел. Сидит сын, а шалаш полон соболей.

Увидел это отец, сына обнял и поцеловал. Поели, спать легли. Встали наутро, все погрузили да домой возвратились.

Хорошая работа даром не пропадает, людям пользу принесет. Не тебе – так сыну, не сыну – так внуку.

Умер у одного ульчского парня старый отец.

Перед смертью позвал к себе сына, посмотрел на него, заплакал:

– Жалко мне тебя, сын! Дед мой ангаза – бедняк – был, отец был ангаза, меня всю жизнь так звали, и тебе, видно, придется ангаза быть! Всю жизнь я на богатого Болда работал и ничего не заработал. У Болда рука легкая – когда он берет. У Болда рука тяжелая – когда он дает. Ничего тебе я не оставляю. Только нож, огниво да острогу. Они мне от отца остались, отец их от деда получил... Пусть они тебе теперь послужат! Сказал это отец и умер.

Одели его в последнюю дорогу. Похоронили.. Малые поминки устроили.

Взял Монокто нож, огниво да острогу и стал на Болда работать, как отец его работал.

И забыли люди, как его зовут, стали называть ангаза-бедняк.

Верно старик сказал: тяжелая у Болда рука, когда он дает. Позвал Болда парня Монокто, говорит ему:

– На твоем отце долг был. Долг его на тебя перешел. Не отработаешь за отца – не повезет шаман его душу в Буни. А я тебе помогать буду: кормить, одевать буду; что съешь, износишь – за тобой считать буду.

Стал Монокто за отца отрабатывать. Стал Болда ему помогать. Только от его помощи бедняку что ни день, все хуже становится. Ходит Монокто в обносках, питается объедками, слова сказать не смеет. Говорит ему Болда, едва рот разевая от жира:

– Трудись, Монокто, трудись. Мы с тобой теперь, как братья: оба помогаем душе твоего отца в Буни попасть: я – тем, что тебе работу даю, а ты – тем, что трудишься! Работай, Монокто!

Молчит парень, работает. До того доработался, что на нем едва халат держится – ребра все пересчитать можно.

А к Болда отовсюду богатство идет. Он с заморскими купцами дружит, товары у них покупает да сородичам продает за три цены. На него полдеревни на реке работает – рыбу ловят, сушат, вялят юколу, да за собаками Болда ходят. Полдеревни на него . в тайге работает – зверя да птицу бьют. Болда все к себе в дом тащит. Десять жен у Болда – всех за долги у сородичей отобрал, ни за одну выкуп не платил. Десять невольников у Болда – свои долги отрабатывают, свою жизнь горькую проклинают.

Что ни осень, едет Болда в Никанское царство на десяти лодках с желтыми парусами из рыбьей кожи. В городе Сань-Сине сам амбань – начальник – с Болда чаи распивает, меха у богача покупает, сколько за шкурки Болда отдал – не спрашивает, а ему цену хорошую дает.

Жиреет Болда все больше и больше. Что ни день – Болда все толще делается. А Монокто уже едва ноги таскает.

Просит однажды Монокто:

– Позволь мне для себя рыбы наловить! Видишь – у меня живот уже к спине прилип! Пропаду я – как долг за отца отработаю? Говорит Болда добрым голосом:

– Налови, налови, ладно! Только сперва – мне, в большой чан, а потом себе... Да мою острогу не бери. Да мою лодку не тронь.

Целый день Монокто рыбу ловил, пока чан Болда не наполнился. Тут дождь пошел. Так и хлещет. Сел ангаза на берегу: как себе рыбу ловить? Лодки у парня нету. Силы у парня нету. Взял Монокто отцовскую острогу, а кинуть ее не может. Посмотрел парень на свои руки, заплакал:

– Погибаю я совсем, смерть подходит, руки мои сохнут! – Посмотрел на отцовское наследство: нож, острогу да огниво, и рассердился: – Плохие вы помощники! Сколько лет работали вы, давно бы сами все делать научились... А вы без рук моих ни на что не годитесь!

Стыдно стало ножу...

Зашевелился он на поясе у Монокто, из чехла выскочил, в лес побежал. Сухостой принялся рубить, целую гору нарубил. Тальник на шалаш принялся резать, много нарезал.

Посмотрело огниво на своего хозяина. А Монокто лежит – не шевелится. Выскочило огниво из мешочка, к сухостою подскочило, огонь выкресало, костер разожгло.

А нож тем временем шалаш сделал. И опять в тайгу поскакал. Большой тополь свалил. Принялся лодку долбить. Только стружки кольцами в разные стороны завиваются да бревно кряхтит, с боку на бок переворачивается, то одну, то другую сторону подставляет... Оглянуться Монокто не успел, как отцовский ножик сделал парню лодку хорошую, какой еще ни один мастер не делал.

Сел Монокто в шалаш. К костру руки протянул. Отогревать стал, чтоб за острогу взяться.

Зашевелилась та острога. Стыдно стало ей, что товарищи ее работают, а она без дела лежит. Поднялась, черенком лодку в воду столкнула. Поплыла лодка по реке. Огниво в лодку вскочило, стал огонь высекать. Рыба на огонь идет. Острога за работу взялась. Как ударит в воду – так тайменя, осетра или амура тащит!

К берегу лодка подплыла. Острога у шалаша встала. Огниво в мешочек спряталось.

... Наелся Монокто досыта. Чувствует – силы у него прибавляется, опять человеком он становится. А нож, свое дело сделав, в чехол на поясе Монокто прыгнул.

Говорит им Монокто:

– Вот спасибо вам! Теперь вижу, помощники вы хорошие! С вашей помощью я долг отца отработаю. На себя рыбачить стану. Про Болда думать не буду!

А Болда – тут как тут! Увидал огонь на реке, услыхал, как рыба плещется, унюхал, что жареной рыбой пахнет, и невтерпеж ему стало – кто это без его ведома костер палит, рыбу ловит, жареное ест? Прибежал. Видит – ангаза у костра сытый сидит, шалаш над ним просторный, костер у шалаша большой, у берега лодка новая стоит, рыбы полная...

– Э-э! – говорить Болда. – Как же это так, ангаза, получается? Долг отца отработать не можешь, а сам такую большую добычу имеешь. Говорил, силы нет, а сам, смотри, какой шалаш сделал! Зачем лодку мою взял?

– Не твоя это лодка! – отвечает ангаза Монокто.

– И не твоя. У тебя лодки нет! – говорит Болда.

– Моя! – отвечает Монокто.

Рассказал парень, как ему стариковские вещи помогли, когда он помирать собрался.

Посмотрел Болда на парня. Говорит ему тихим голосом:

– Вот и хорошо, ангаза! Я тебе долг прощу. Только ты мне свой нож отдай!

Опечалился Монокто. Подумал, покурил. Придется нож отдать. Отдал нож. А Болда не уходит. Опять говорит добрым голосом:

– Я тебе большой отцовский долг простил. А за ним еще средний долг есть. В среднем амбаре на стене зарубка есть. Давай твою острогу!

Вздохнул Монокто, отдал острогу. А Болда все сидит. Покурил, покурил, говорит сладким голосом:

– За твоим отцом, ангаза, еще маленький долг есть, на стене в моем маленьком амбаре тоже зарубка есть. Давай уж огниво твое. Отец чистым станет. А то, что за тобой, потом с тебя возьму...

Заплакал Монокто. Отдал Болдо и огниво.

Только он богача и видел! Убежал Болда. Одной рукой стариковы вещи держит, другой рукой – живот свой толстый, чтобы бежать не мешал.

«Ничего, – думает Монокто, – большую тяжесть с себя снял – отцовский долг, теперь легче мне будет!»

Утром поднялся Болда. Радуется, что теперь стариковы вещи на него работать будут, а кормить их не надо. Пошел Болда в лес. Там на него бедняки работали – лодку делали, из тополя, долбили. Растолкал всех Болда, раскричался:

– Что вы плохо работаете?! Кормить вас не буду! Мне один нож все быстрее сделает, чем вы, лентяи! Этот нож Монокто лодку сделал, пока парень трубку выкурил...

Вынул Болда нож из чехла. Бросил в лес. Упал нож и не шевелится. Не идет лес валить. Не идет лодку делать. Как так? – говорит Болда.

– Нож у Монокто сам работал! Посмотрели люди на богатого, говорят:

– У Монокто руки все делать умеют, оттого и нож их слушается. У тебя руки только и умеют деньги считать да собирать.

Побежал Болда на реку. Схватил острогу и в реку кинул. Ушла острога в воду. Воткнулась, в дно. Не мог ее Болда вытащить, как ни бился.

Рассердился Болда. Понял, что стариковы вещи ему служить не хотят. Вытащил огниво из мешка, бросил на землю. Упало огниво, высекло огонь. Побежал огонь по земле. К дому Болда подкатился, к амбарам. Не успел Болда и глазом моргнуть, как пошел огонь по амбарам да по дому гулять. Загорелось добро богача.

Кинулся Болда огонь топтать. Затоптать хотел, да не смог. От огня нагрелся Болда. Весь жир его растопился.

Растаял Болда. Только и остались от него унты да халат, что ему беднячки шили.

Пошел Монокто на то место, куда богач его нож бросил. Видит, ушел нож в камни. Стали те камни железные. Коли растолочь их да на огне расплавить – из них железо потечет. Пошел Монокто за своей острогой. Рукой за неевзялся, глядит, показались на остроге зеленые побеги, дерево выросло из остроги. Стали ульчи из того дерева делать копья да черенки, да шесты, твердые да гибкие – лучше не найдешь!

Пошел Монокто за огнивом. На том месте, где у Болда дом да амбары стояли, болото стало, а на болоте синие огоньки порхают от стариковского огнива, сторожат проклятое место.

Поклонились люди Монокто, имя его вспомнили!

Спасибо тебе, Монокто, – говорят, – что ты от Болда избавил нас.

Ульчи на Амуре давно живут. С тех пор, как они пришли сюда, маленькие сопки большими стали, большие речки маленькими стали.

Три рода ульчей – Сулаки, Зоринча, Сенкинча – родичами были, один огонь имели. Друг около друга жили: их деревни на берегу Амура подряд стояли.

Жили ульчи дружно. Всей деревней дома ставили: кто глину месит, кто столбы рубит, кто жерди на крышу таскает. Всей деревней рыбу ловили: кто на большой лодке, кто на оморочке, кто, на бревнышке сидя, рыбу в сетки гонит. С лесными людьми, с водяными людьми дружно жили: всегда и нерпа, и таймень, и кета, и соболь, и сохатый у ульчей были.

В роду Сулаки был один мальчик, по имени Мамбу.

Когда родился он, мать своим молоком его пятнадцать дней умывала. Отец на колыбель Мамбу топорик да нож повесил, чтобы мальчик к оружию привыкал:

Только Мамбу нож увидал, сразу за него обеими руками уцепился и из колыбели вылез. Удивились отец и мать. Богатырь наш Мамбу будет или несчастный человек! – про себя подумали. А Мамбу из дома вышел, камень бросил в ольховник – рябчика убил. Над дверью птицу повесил, чтобы все видели, что в доме охотник родился. Среди хороших людей лучше всех будет! – сказали тогда про Мамбу.

Плохих людей до сих пор Сулаки не видели. Только в скором времени и с плохими людьми довелось им повстречаться. Осенью, когды рыба шла, Сулаки полные амбары рыбой набили, юколы для собак наготовили, осетровыми да кетовыми брюшками запаслись на всю зиму, насушили, навялили рыбы. Брусники, земляники, корешков сараны да голубицы набрали, запасли.

Глядят однажды Сулаки: плывет по Амуру лодка. Большая, нос и корма вверх подняты.. Не видели ульчи таких до сих пор. На лодке паруса желтые. На мачте значок с золотым драконом развевается. Под лодкой буруны играют. В лодке много людей сидит. В руках людей – мечи в две ладони шириной, а в руках у людей – копья в два роста высотой. Лбы у людей – бритые, сзади – косы до полу висят, темной тесьмой перевязанные. Говорят старики:

– Надо по-хорошему людей встретить! Чужие люди, издалека, видно! Новостей у них, поди, много!

Говорит Мамбу:

– Плохие люди это. От них в тайгу уйти надо. Зачем мечи в руках держат? Зачем копья понаставили?

Остановилась лодка у деревни Сулаки. Вышли из лодки люди. Главного на носилках вынесли. Под его тяжестью восемь носильщиков сгибаются. На голове у него шапка с павлиньим пером да яшмовым шариком. Халат на нем всеми цветами, как радуга, переливается. Живот у приезжего такой, что из-за него и лица не видать. Посмотрел на него Мамбу и говорит:

– Это не человек, а брюхо! Не к добру приехал!

– Что ты понимаешь? – говорят старики.

Кинулись ульчи к приезжим. Закон велит приезжего обогреть, накормить, лучший кусок отдать. Женщины на блюдах тащат рыбу, мось, кашу.

А человек-брюхо, на ульчей глядя, говорит:

– Мы никанского царя люди! Наш царь – самый великий царь на земле, больше нашего царя на всем свете никого нету! Повелел он дань с вас взять!

Не понимают ульчи, что такое дань. Никому никогда дани не платили. Спрашивают, что это такое. Отвечает им никанский человек-брюхо:

– Будем у вас брать по соболю с каждого человека. И так будет вечно! Обещает никанский царь за это миловать вас своей милостью и жаловать вас. Позволит вам рыбу ловить в реке, зверя бить в лесу и воздухом дышать позволит!

Удивились люди. Женщины говорят:

– Видно, бедные это люди. Соболей, видно у них нету. Видно, никанскому царю холодно. Пусть погреется нашими соболями!

А никанские люди уже и сами по домам пошли. По всем домам пошли, по всем амбарам полезли, благо, что у ульчей никаких замков никогда не было – от кого запирать, когда все свои? Рыщут никанские воины, тащат пушнину. По соболю с человека давно взяли, а все меха – и медведя, и соболя, и рысь, и нерпу, и лисицу, и колонка – все в лодку несут. Глаза выпучили, запыхались, двое за одну шкурку хватаются.

Говорит Мамбу человеку-брюхо:

– Почтенный человек! Уже давно твои люди взяли то, что ты данью называешь, а все вытаскивают наши меха... Скажи, не пора ли перестать?

Зашевелился человек-брюхо. Голову вытянул. На Мамбу смотрит. Да такими глазами, будто змея Химу: горят глаза у него зеленым огнем, так бы и съел мальчика:

– А остальное воины берут мне и себе за то, что мы вам милость никанского величества привезли. Устали мы и поистратились в дороге, долго до вас ехали!

Видят старики, что от милости никанского царя они всего добра лишились, головами качают, на нй-канских людей обиделись. Говорит Мамбу: – Отобрать надо у них все! А как отберешь?

Стаскали чужие люди всю пушнину в лодку. Сверху на нее человек-брюхо сел. Оттолкнулись баграми от берега и поплыли обратно.

Вот тебе и гости! На угрщенье и не посмотрели, только амбары разорили. Стали женщины плакать. Стали мужчины ругаться. Мамбу совсем рассердился. Не нам, так и не им! – говорит. Вышел он на берег. Стал свистеть. Всем известно, когда у воды свистишь – ветер начинается. Надул Мамбу щеки. Столько воздуху набрал, что сам круглый стал. Долго свистел. На его свист сначала маленький ветер прибежал. Зашевелилась трава, воду на реке зарябило, на мачте никанской лодки значок заполоскался. А Мамбу свистит. Прилетел средний ветер на помощь младшему брату. Зашелестели листья на ветках, стали ветки раскачиваться. На волнах в реке барашки заплясали. На никанской лодке мачта стала гнуться. А Мамбу свистит. Видит средний ветер – у него силы тоже не хватает. Позвал на помощь старшего брата. Примчался большой ветер. Стали деревья гнуться и ломаться. На Амуре вода потемнела, волны вспенились, выше домов поднимаются. С никанской лодки паруса сорвало, мачту сломало, стало лодку заливать... А ветер все сильнее и сильнее! Опрокинул лодку. Попадали в воду никанские воины. На ком оружия больше было, те сразу на дно пошли, на ком поменьше – те на волнах плавают. А человек-брюхо, как пузырь, на волне качается, утонуть не может – очень жирный! Все, что у Сулаки чужие люди взяли, в эту бурю потеряли да все свое погубили. Едва-едва на другой берег вылезли. К маньчжурскому амбаню побежали. Спрашивает тот, что с ульчей никанскому царю взяли. Говорит человек-брюхо, из халата воду выжимая:

– Амурскую воду взяли!

... А ветер все сильнее и сильнее. Стало ульчские дома пошатывать. Стало с крыш жерди раскидывать. Просят старики Мамбу:

– Перестань дуть!

А Мамбу уже весь воздух выпустил. Уже без него ветры гуляют по Амуру. Кричит им Мамбу:

– Довольно!

Разыгрались ветры, не слышат... Схватил тогда Мамбу свой боевой лук, натянул тетиву из жилы сохатого, наложил стрелу из железной березы, поддел горящий уголь и выстрелил в большой ветер, домой побежал. Тихо стало. Волны улеглись. Деревья опять ровно стоят. Говорит Мамбу:

– Рысь всегда в одно место ходит воду пить! Опять никанские люди сюда придут. Надо с этого места уходить! Человек-брюхо, пока всех нас не сожрет, приходить будет...

Не послушались старики. Не хотели родное место оставить.

– Как можно! – говорят. – Наши отцы тут похоронены!

Сколько-то времени прошло, зимой опять те же люди к Сулаки явились. На больших нартах приехали. В нарты страшные звери запряжены: голова, как у оленя, на хвосте волосы, на четырех ногах круглые копыта, на шее волосы на одну сторону. Людей вдвое больше, чем раньше. И человек-брюхо с ними.

Опять дань требуют. Опять по амбарам пошли.

Говорит Мамбо человеку-брюхо:

– Никто еще с одного места две ветки не срезал!

Закричал человек-брюхо на Мамбу, ногами затопал. Подскочили воины к Мамбу, в сторону отбросили.

Пошел Мамбу домой. Медвежьего сала достал. Кусками его нарезал. К никанским нартам подо-брался, сало к нартам снизу подвязал.

Опять никанцы у Сулаки все амбары обчистили. Пушнину, вещи всякие и еду забрали. На нарты уселись. На своих зверей закричали. Поскакали звери. Только полозья скрипят да снежная поземка вслед нартам вьется. Опять плачут женщины. Ругаются старики. Говорит им Мамбу: – Всех собак сюда давайте!

Привели всех собак, какие в деревне были. Взял Мамбу самого сильного вожака, кусок сала медвежьего, в чужой след носом ткнул. Учуял вожак, в какую сторону сало поехало, кинулся по следу. Остальные собаки – за ним!

... Едет человек-брюхо на нартах своих. Радуется – много с ульчей взял! Сколько царю отдаст – несчитает, а сколько себе оставит – про то молчит.

Уже до середины Амура доехал человек-брюхо со своими людьми.

Тут собаки чужих людей догнали. Медвежьим салом пахнет. А где сало – не поймут собаки, и давай трепать людей! Половину насмерть загрызли, тех зверей покусали, что в упряжке были. Весь поезд расстроился. Пустились никанцы бежать, а собаки на них висят, вцепились. Кое-как, уже на другом берегу, от собак человек-брюхо отбился. Прибежали к маньчжурскому амбаню. Спрашивает тот, сколько даней с ульчей взяли. Сам про себя считает, что царю послать, что себе оставить. Отвечает человек-брюхо, из халата и тела собачьи зубы вытаскивая: – Собачьи зубы вот взяли!

Разгневался амбань. Велит войско на Сулаки послать. Всех велит истребить...

Целая туча воинов на ульчей пошла. На беду, Мамбу в деревне не было. Ушел он к таежным людям в гости да задержался. Домой только летом пришел.

Видит – все Сулаки побиты, все дома сожжены. Ни одной живой души во всей деревне. Только вороны каркают да в небе над деревней кружат. Видит Мамбу – храбро дрались Сулаки, много чужих воинов побили, да поздно за оружие взялись – и сами все полегли.

Заплакал Мамбу-сирота.

Делать нечего. Надо кости сородичей поднимать – так закон велит: за убитых мстить надо! За каждого убитого – врага убить надо! А одному не справиться с этим...

Пошел Мамбу к Зоринча, помощи просить. К деревне подошел, а там уже и пепел холодный: все дома никанцы спалили, всех Зоринча в плен увели.

Пошел Мамбу к Сенкинча, помощи просить, за два рода мстить. К деревне подошел. А там пустые дома стоят. Все вещи ветер пылью занес. По деревне только крысы бегают. Ушли из родной деревни, никанцев испугались. Куда ушли – кто знает. Следов не оставили.

Заплакал Мамбу-сирота. Как врагам отомстить? Пошел Мамбу к речным людям помощи просить. Собрались те люди. Послушали Мамбу. Говорит ему старый человек-калуга:

– Хорошие люди Зоринча и Сенкинча были! Мы тебе рады бы помочь. Но без воды мы жить не можем. Как на суше воевать будем? По земле ходить не умеем!..

Пошел Мамбу к таежным людям. Собрались те, узнав, что простой человек к ним пришел помощи просить. Рссердились таежные люди, зарычали. Говорит старый человек-медведь сироте Мамбу, что рады бы таёжные люди отомстить за Сулаки, отомстить за Зоринча – хорошие люди были, – только через реку переплыть таежные люди не могут...

Пошел Мамбу к лесным людям. Поклонился березе, сказал, какая у него беда случилась. Говорит:

– Вы и реку переплывете, вы и посуху пойдете. Вас прошу помочь мне! Один не могу отомстить.

Согласились лесные люди.

Взял Мамбу топор. Много березы нарубил. Ошкурил – кору с березы снял. На чурки березу порезал. Глаза на чурках сделал, чтобы видели дорогу. Нос на чурках сделал, чтобы слышали запах дыма на халатах у тех, кто Сулаки погубил, кто Зоринча увел. Рукой похлопал. Зашевелили чурки глазами, на Мамбу смотрят, что скажет?

– Эй вы, древесные люди! – говорит Мамбу. – На войну ступайте! Один я не могу за всех отомстить. Вас прошу! Вас прошу – идите! Обидчиков ни одного в живых не оставляйте!

Дорогу древесным людям показал. Бултыхнулись те в воду, по той дороге поплыли, откуда никанские люди приезжали.

Сел на берегу Мамбу.

Не ел, не пил, пока древесных людей ждал...

А древесные люди реку переплыли. По земле ни-канской поскакали. В том городе человек-брюхо с амбанем во дворце сидят, богатую добычу делят, сидят, пролитой кровью похваляются. И воины их тут же, ульчские вещи делят, из-за каждой шкурки ссорятся. Вдруг из окон стекла полетели. В окна и двери древесные люди ввалились – и давай обидчиков стукать! Мечей не боятся древесные люди. Криков не слушают – ушей нет. Подножку не дашь – ног у них нет. Пощады не попросишь – сердца у них нет!

Всех обидчиков переколотили древесные люди. Человека-брюхо так с двух сторон стукнули, что от него только жирное пятно на полу осталось. Амбаню столько шишек понаставили, что до конца жизни узнать сам себя не мог...

... Сидит, ждет Мамбу-сирота. Черный как земля стал.

Вернулись древесные люди. На берег вылезли.

– Всех побили! – говорят. – Что дальше делать?

– Спасибо! – отвечает Мамбу.

Глаза древесным людям закрыл, носы стесал. Стали они опять как простые чурки. Тальнику Мамбу нарубил. Тем тальником чурки связал, плот сделал. На плот сел. От родного берега шестом оттолкнулся, заплакал:

– Как один здесь жить буду. Не может человек жить один. Других людей искать поплыву. Имя свое позабуду, в чужой род попрошусь!

Поплыл Мамбу по Амуру.

Будет плыть по реке, сколько сил станет. Мимо деревни плыть будет, кричать будет: Эй, люди! Своим меня считайте! Имя мне дайте! В свой род примите!

Только долго Мамбу плыть не будет.

Такого молодца любая деревня возьмет. Любой старик такого молодца сыном считать будет, только крикни Мамбу...

А про Сулаки, Зоринча и Сенкинча с тех пор ничего не слышно. Только в сказках про них старики рассказывают.

Жили в старину на Амуре три брата. Самый старший и сред-ний брат каждый день ходили на охоту, а младший оставался дома, готовил пищу, обрабатывал шкурки, разделывал мясо. Как у братьев, так и у него не было свободного времени. Ког-да братья уходили далеко в тайгу за соболем, младщийбрат ночевал один в шалаше. Однажды два брата ушли рано утром на охоту. Целый день охотились, но ничего добыть не смогли. Так ходили они несколько дней. Однажды братья вернулись рано, еще до захода солнца. Быстро сняв лыжи, они один за другим вошли в дом какие-то испуганные и встревоженные. Старший брат говорит младшему:

– Нэку*, побыстрее приготовь все, что требуется для моления хозяину тайги и зверей! Почему-то вот уже несколько дней мы охотимся, а добыть ничего не можем. Видно, он на нас разгневался, чем-то мы перед ним провинились. Раньше ни секач, ни матерый олень не могли от нас увернуться, а теперь даже их детенышей добыть не можем.

* Нэку (ульчск.) – ласковое обращение к младшему брату.

Младший брат приготовил все, что требовалось в таком случае, и стали они просить удачи в охоте у хозяина тайги, у хозяина огня и у других, кто мог бы встретиться им на пути.

Затем два брата опять пошли на промысел. Младший осталйя дома готовить пищу.

Идут братья по следам зверей, где самострелы поставят, где сеточку-рукавчик растянут, где силок подвесят. Устали, только к позднему вечеру вернулись домой.

На следующее утро пошли осматривать свои ловушки. Ни в одну из них даже мышонок не попался, все самострелы опущены, сеточки-рукавички – смяты, силки – перепутаны. Думают братья про себя: Наверно, это младший брат виноват. На охоту сам не ходит, молиться от счастья не хочет, нам только мешает .

Вернулись они домой и стали бить младшего брата. Бьют его да приговаривают:

– Это твой нехороший дух мешает нам, не дает счастья, пугает зверей. Делает нас бедняками и несчастливыми. Вот тебе, вот тебе, лентяй!

Заплакал младший брат и говорит им:

– Эх, братья вы мои, братья! Разве я не работал вместе с вами, разве я вас не кормил, шкуры не обрабатывал. А вы деретесь! Сами не умеете охотиться, а на мне злость и неудачу свою срываете.

Давайте завтра лучше я пойду на промысел, а вы дома сидите!

Но братья и слушать не хотят.

Наконец они устали его бить. Улеглись спать и тут же захрапели.

Наутро опять два старших брата, чуть рассвело, пошли проверять свои самострелы, а младший отправился в лес за дровами. Идет и от досады слезы глотает.

Свалил он дерево, стал его топором очищать от сучьев, на дрова рубить. Устал, сел на пень отдышаться. Сидит и слышит: не то ему кажется, не то в самом деле медные подвески позвякивают. Оглянулся и видит: у него за спиной красавица в халате с подвесками певучими сидит, на него смотрит. Испугался юноша, начал пятиться и с пня свалился. Девушка рассмеялась, говорит ему:

– Ха-ха-ха! Уж не меня ли ты, молодец, испугался? Разве я так безобразна или на колдунью похожа?

А молодец и слова вымолвить не может, только головой мотает и что-то говорит:

– Мэ-зе, не-е!

А больше ничего от страха сказать не может. Девица смеется и говорит ему:

– Ты, юноша, мой долгожданный, меня не бойся! Я ничего тебе плохого не сделаю, я счастье тебе принести могу. Подойди-ка ко мне, что стоишь как дерево!

Взяла она его за руки и за собой повела. Подошли они к большому кедру. Она нагнулась. Полные руки снега набрала и стала им мыть лицо юноши. Как прикоснется к лицу, так на душе у юноши легче становится. А потом она и говорит ему:

– Ну вот почти все слезы твои отмыла, все горе твое сняла. Скажи свои братьям: Не смейте больше меня бить. Я лучше сам пойду на промысел, тогда посмотрим, кто охотник, а кто повар? Так и скажи, не бойся, а я тебе помогу, нравишься ты мне, молодец!

И с этими словами исчезла красавица, даже следов своих не оставила. А голос ее так и остался звучать в ушах молодца.

Идет он с дровами домой, а слова по-прежнему звучат в его ушах: Нравишься ты мне, молодец!

Пришел младший брат домой приготовил еду и стал поджидать братьев.

Под самый вечер пришли братья, сердитые, голодные, усталые. Старший брат замахнулся на младшего, да от усталости не смог ударить. А средний брат и руки поднять не может.

Отдохнули, поели, а потом вновь стали бить своего младшего брата. Бьют да и приговаривают:

– Это ты виноват, ты всех зверей распугиваешь, это ты виноват, что счастье от нас стороной проходит!

Устали бить и опять легли спать.

Рано утром, пока еще солнце не появилось, младший брат встал, приготовил завтрак, разбудил братьев и говорит им:

– Ну, братья мои! Долго вы били меня, а теперь больше не будете. Я сам охотиться стану, в другом месте, где вы не промышляете. Вы идите в свою сторону, а я в свою, вечером посмотрим, кто из нас охотник, а кто лентяй!

Пошел на лыжах он в тайгу, где вчера дрова рубил, даже на братьев не взглянул. А братья не успели и слова вымолвить. Но делать нечего, вскоре и они ушли в тайгу.

Младший брат идет, следы зверьков ищет. Дошел он так до места, где вчера рубил дрова, и опять увидел ту девушку. Только сегодня она была уже одета в костюм охотника. Девушка взяла у молодца его самострелы, лук со стрелами, силки и петли, сеточки-рукавчики, а его ввела в шалаш и сказала:

– Возьми эту новую одежду настоящего охотника, я ее для тебя сшила. Завтра на всех тропках поставь самострелы, укрепи ловушки, растяни петли. А сегодня спи, набирайся сил!

Только она так сказала, как юноша упал на постель и заснул крепким сном.

Утром молодец проснулся, все сделал так, как сказала ему девушка. Пришел он после этого в шалаш, а там его уже обед поджидает. Еще через день оправился проверять ловушки. Что ни ловушка, то полна зверей, да не простых, а самых ценных. Целый день носил он в шалашш свою добычу. А обрабатывал ее еще три дня. Повесил шкурки, а сам опять пошел самострелы ставить. Так прожил он девять дней и каждый день приносил обильную добычу. В конце девятого дня девушка спрашивает молодца:

– Ну как, молодец, пойдешь ли к своим братьям или у меня останешься, самым удачливым охотником станешь?

Молодец ей отвечает:

– Милая девушка, никак мне оставаться у тебя нельзя. Братья старшие беспокоиться будут. Завтра пойду к ним, добычу понесу, пускай порадуются.

Девушка спросила наутро:

– На следующий год осенью придешь ли, или больше мне тебя не ждать?

– Приду обязательно, – сказал молодец. Потом потащил он нарты свои охотничьи, полныедобытой пушнины. Шел он так целый день. К вечеру, когда стемнело, увидел впереди свет. Пошел на него и видит домик, у дверей которого стоит не-знакомая женщина. Как только он подошел к ней, она ему сказала:

– Друг-молодец, я тебя ожидая, замерзла. Долго ты шел. Для тебя приготовила ночлег, еду разную, питье вкусное. Но прежде умойся ледяной водой!

Умылся молодец ледяной водой и превратился в мэргэна: красивого, сильного, статного, богатыря мудрого. Вошел в дом, поел, попил, лег на постель и заснул крепким сном.

Утром мэргэн поблагодарил женщину и снова потащил нарты с пушниной. Женщина шла рядом с ним, помогала тянуть тяжелый груз, а потом говорит:

– Ну, мэргэн, дальше мне идти нельзя. Один тащи и будь удачлив во всех делах!

Мэргэн пошел дальше один. Идет, нарты, как упряжка хороших собак, тянет. Решил молодец больше нигде не ночевать. Шел-шел, но вот опять настал вечер. Опять впереди показался огонек. Молодец мимо дома решил пройти, только девушку стоящую у дверей, снегом запорошил. А она за ни м побежала. Бежит и кричит ему:

– Мэргэн, остановись, переночуй в моем доме! Остановись!

Прислушался к этим словам молодец, остановился. Дождался женщину, вместе с ней вернулся в дом. Рассказала она, что старший брат его, узнав об удаче на охоте, решил убить его и забрать вею пушнину. Он поставил в глухом ущелье самострел.

– Я тебя жалею, потому и остановила. Я сестра той, которая тебя любит, для которой ты муж.

На следующее утро пошел молодец дальше. Зашел в ущелье и видит: из-за дерева смотрит ему в грудь медвежий самострел. Обошел насторожку молодец и бросил в него комок снега, вмиг стрела ударила этот комок и пронзила его насквозь. Ничего не сказал молодец, только языком зацокал от изумления да головой покачал от возмущения. Пошел дальше. Женщина, которая его провожала, прошептала на ухо:

– Дальше этого перелеска я идти не могу. Смотри, дальше ты встретишь своего зятя и свою сестру. Поклонись им от меня и дай своих лучших трех соболей. Они отпустят тебя и помогут в пути. Еще дальше пойдешь, встретишь амбар-дяяо. Это не простой амбар, а тайник твоих предков. В нем хранятся ценнрсти всего рода. К ним прибавь своих зверей, пушнину. Придешь в свое селение, в первый день никуда не ходи! На следующший день иди к купцу и продай ту свою пушнину, которая к тому времени в доме появится!..

Так молодец и сделал. На своем пути он встретил большое селение. В нем жила его старшая сестра и зять. Встретились они впервые в жизни. Сестра устроила большой пир. Брат в благодарность подарил им трех самых лучших черных соболей. А они дали ему ключ от родового амбара.

Чере три дня пути он нашел этот родовой амбар, дяяо такту. Никто его не открывал после смерти родового вождя – халада, деда молодца. Мэргэн как только вставилл ключ в запор, так дверь сама открылась. Повесил он всю пушнину и пошел в родное селение.

Пришел в селение, постучался в окно из рыбьей кожи. Двери открылись, и встретили его мать с отцом. А два его брата сидели в доме и рассказывали о своих подвигах на охоте. До этого они сказали, что их младший брат погиб, растерзали его звери таежные, ни одной косточки не оставили.

Как только увидели они своего брата живого и невредимого, так от стыда за цыновки на кане забились. Никак выйти не могут. Увидел это младший брат, рассмеялся и простил их козни и обиды.

Подошел он к промысловому столу, а там лежит вся пушнина, им добытая.

После этого они стали все жить дружно и счастливо. На следующий год младший брат опять поехал в тайгу, забрал с собой жену и сына. Так все вместе и жили. Удача им всегда сопутствовала во всем.

Из сборника Легенды и мифы Севера , м., 1985.

На берегу широкого и полноводного Мангу* стояло заброшенное стойбище. Его полуразвалившиеся дома далеко виднелись по реке. Люди боялись этих мест.

* Мангу (ульчск.) – река Амур.

Как попали в эти места две сестрицы-пудин, никто не знает, никто не ведает. Не знали ) об этом и они сами. Только жили они в верхней части стойбища у самой тайги. Рано утром, когда запоет первая птица, они поднимались с теплого кана и шли ловить рыбу – сазана, калугу, амур, ленка или что попадется. Надоест им рыбачить, идут охотиться в тайгу, и тогда берегись, не попадайся им на глаза зверь таежный, птица поднебесная. Их луки не знали промаха, их копья разили насмерть.

И всегда в их доме был порядок и достаток. Так они и жили.

Но вот однажды, поздно вечером, пришли к ним в дом два молодца, да так и остались ночевать. Шел день за днем, ночь за ночью, а они жили теперь вчетвером. И с этих пор уже уже никто не мог сказать, что это заброшенное стойбище. И потекли бы опять сюда гости к ним и сверху реки, и снизу реки. Да приключилась беда – пришла неизвестно откуда. Исчезли молодцы, ушло счастье, улетели птицы лесные, убежали звери таежные. Казалось, что кто-то ждет только того, чтобы и сестрицы-пудин из стойбища уехали. Но сестрицы продолжали жить в стойбище и ожидать своих мужей. Родились у них двое детишек, у старшей – сын, у младшей – дочь. И стали сестрицы наблюдать с этого времени чудо странное.

Выйдут они из дома – на улице порядок, лыжи у стены поставлены, нарты под амбар спрятаны, берестяные ведра с водой стоят, в корзине рыба живая еще хвостом бьет, на доске кусок мяса лежит, кровь источает. Заглянут в амбар, а там всего полно, даже закрыть трудно.

Удивлялись они, удивлялись этому чуду, а потом и удивляться перестали. Живут себе и живут. Старшая сестра любит, ласкает своего сына, а младшая как-то равнодушна к своей дочери, то ли не очень ее любит, то ли стесняется показать свою любовь.

Растут брат и сестра. И вот однажды сидят сестрицы со своими детишками дома, вдруг дверь распахнулась. Младшая сестра, чего-то испугалась, схватила свою дочь и спрятала ее на грудь под халатом, легла вниз лицом на кан и с головой одеялом накрылась. А старшая сестра с удивлением смотрит на дверь и думает: Кто же это в дом ломится без спроса?

Осторожно, бочком к двери протиснулся бурый медведь и прямо к ней подошел. От испугу старшая сестра протянула ему своего сына. А медведь как будто бы только этого и ждал. Подхватил он мальчика, посадил его на свое колено, лапой гладит, обнюхивает, как будто бы целует. А потом стал с ним играть. Мальчик не боится медведя, верхом на нем ездит, ручки в пасть запихивает, за шерсть косматую теребит. Старшая сестра это увидела, сначала удивилась, а потом успокоилась, свернула цигарку табаку и подала медведю. Смотрит на него и думает: Странно, таежный зверь, а табак курит, медведь – а сына ласкает. Странно!

Медведь покурил, поласкал мальчика, поиграл с ним, взглянул на младшую сестру на кане и ушел из дома. Смотрит старшая сестра из окна, а медведь постоял у амбара да и пошел на другую сторону Мангу-реки.

Старшая сестра и говорит:

– Сестрица, ты сегодня какая-то странная, на охоте зверя бьешь, птицу ловишь, а в доме таежного зверя застеснялась. Если испугалась его, то и пряталась бы одна, а зачем дочку с собой берешь? Он бы с ней поиграл.

Младшая сестра лежит и ничего не отвечает. Только поздно вечером сошла она с канов.

Прошло несколько дней. И опять, как в прошлый раз, сидели сестрицы вечером, вышивали халаты. Вдруг дверь распахнулась и вошел медведь. Только это был не тот медведь, который уже приходил, а другой. Он вошел и сразу же к младшей сестре направился. Та испугалась, бежать собралась. Медведь подошел, наклонился к девочке, хотел ее обнять. А пудин вырвала у него свою дочку и к себе притянула. Снова, – как и в первый раз, она прижала ее к своей груди и под халат спрятала. А сама легла лицом вниз на Каны и одеялом накрылась.

Медведь застыл на месте, посмотрел жалобным взглядом, как будто сказать что-то хотел. Старшая сестра даже слезы в уголках его глаз увидела. Сколько ни сидел на канах рядом медведь, младшая сестра и не посмотрела в его сторону, не предложила ему выкурить табаку, не показала ему девочку. Вздохнул тут медведь, встал и пошел обратно в тайгу.

Как только дверь за ним захлопнулась, старшая сестра стала ее упрекать:

– Что же ты, сестрица, так ведешь себя с гостем? Он хоть и таежный зверь, но гость. А обычай наших предков велит принять гостя, накормить его, дать трубку выкурить, расспросить о жизни. А ты все капризничаешь. Это к добру не приведет. Зверю таежному ничего не стоит обидеть тебя, поцарапать, а то и убить.

Младшая сестра быстро с кана встала, рассердилась:

– Ты за что меня упрекаешь, сестрица моя родная, сестрица моя старшая? Если этот медведь зверь – то пускай по тайге и бродит, если этот зверь – человек, то в облике человека пускай и приходит. Зачем же к нам врываться зверем таежным. Удивительно мне: утром на охоте бьем зверя таежного, вечером его как гостя принимать будем?

Ничего не смогла ей сказать старшая сестра, промолчала только.

Прошло несколько дней. Однажды сидят они, как всегда, на нарах, занимаются делами домашними. Вдруг во дворе раздался шум непонятный: не то топот медведя, не то быстрые шаги человека. Встревожились сестрицы, присмирели дети. Дверь раскрылась, вошел красивый юноша. Коса его была туго заплетена, глаза горели, сам он был стройный, как камышинка. Посмотрела на него старшая сестра, и показалось ей, что это ее прежний муж, что это первый медведь, который приходил в их дом. Смотрит на него и думает: Наверное, это кажется мне, столько лет прошло, как муж пропал?

Тогда старшая сестра достала из сундука самый нарядный шелковый халат, серьги, браслеты, носовую серьгу, надела их и сама стала красавицей-пу-дин. Провела она молодца к почетному месту – ма-лу, стала его угощать, свернула огромную цигарку табаку, величиной с птицу кори, вставила в трубку размером с динный шест, и подала мэргэну.

Сидит он на кане, несколько раз потянул трубку, вынул из-за пазухи медный кувшинчик хо, налил туда вина, подал старшей сестре:

– Ну, жена моя верная, пей вино, разве ты меня не признала? Превратил меня злой дух в медведя, заставил по тайге шататься. Но показала ты мне сына, и пали чары колдовские. И вот я опять человек. Стань снова моей женой!

Обрадовалась старшая сестра, но говорит ему:

– Как же я могу себя выдать замуж, или ты забыл обычаи наших предков? Проси меня у младшей сестры, дай ей выкуп подходящий!

Подал тут молодец вино и стал просить у младшей сестры выдать за него замуж ее старшую сестру. Выкуп обещал дать бесценный, вернуть и ей мужа.

Младшая сестра дала свое согласие.

На следующий день приплыл на лодке другой красивый и сильный молодец. Вошел он в дом с разными вкусными яствами, подошел к младшей сестре, а та как сидела на нарах, так и осталась там.

Повернулась к стене, сидит и вышивает, на пришедшего молодца внимания не обращает.

Старшая сестра угощает зятя и никак не может понять, почему так ведет себя младшая сестра. Думает она: Почему же сестрица так себя ведет, не нравится ей то медведь, то молодец? А может быть, это ее прежний муж, она его не узнала, да еще и прогонит .

Кончили они пировать. Этот молодец встал, вышел на улицу и разжег огромный костер. Когда он разгорелся, то прямо прыгнул в него. Еще выше взметнулось пламя, а молодец исчез. Старшая сестра опять думает: Зачем же это он сделал? От обиды, что жена его не признала?

Пришла она в дом и рассказала все своей сестре.

Младшая сестра на следующий день в другом месте тоже разожгла большой костер, но немного поменьше костра молодца. Надела на себя самый нарядный халат, в котором на свадьбе была, нанизала на пальцы колечек до самых ногтей, надела серебряных и золотых браслетов от запястья до локтя. Затем схватила свою дочь и прыгнула вместе с ней в костер. Прыгнула она и сразу же потеряла сознание. Когда очнулась, то очутилась в буни – подземном царстве мертвых. Идет она по буни и набрела на небольшой домик. Зашла в него, а там сидит старушка:

– Ой, дочка, давно я тебя жду! Знаешь ли ты, что твой муж скоро умрет. Он сильно рассердился на тебя. Ты его не признаешь. Не бойся его, он тебе вреда не хочет, добро, принесет. Теперь иди вперед! Там встретишь две горные речки: с черной и с белой водой. Вымой в этих водах дочку, покупайся в них сама! А теперь иди! – сказала ей старушка.

Пошла пудин, шла она, шла и дошла до двух горных речек. Одна речка с белой водой, другая – с черной. Одна течет из подземного мира в мир живых, другая в обратном направлении – из мира живых в мир мертвых. Подошла пудин к речке с белой водой, вымыла девочку, подошла к реке с черной водой – выкупалась сама. И пошла дальше. Шла-шла и встретила еще одну старушку.

– Э-э, девушка, как тебе удалось дойти до этого места? Никто еще из людей Среднего мира сюда не доходил. Иди сюда, я тебе помогу! – говорит старушка.

Подошла к ней пудин, старушка обмыла ее тело и лицо, ополоснула ребенка в прозрачной воде, дала им новую одежду А потом и говорит:

– Детка, скоро придет сюда твой муж. Когда он придет, то возьмет девочку и поцелует. Не отнимай девочку. Это спасет его от смерти. До этого я его спасала, но сегодня мои силы иссякнут. Это же твой муж, стань опять его женой!

Вечером зашел молодец, подошел к ребенку, стал с ним играть, обнимать, целовать. А на прощание поцеловал он дочку, а та его. Только тогда девуш-ка-пудин увидела, что это был ее муж. Она бросилась к нему на шею и стала просить прощения. Злой дух заколдовал и ее так, что она не могла видеть своего мужа. Вновь они стали мужем и женой. Старушка им на прощание сказала:

– Дети мои, мне с вами больше оставаться нельзя, меня ждут другие дела. Вы же живите мирно и счастливо. Больше злого духа не будет. Ваша любовь изгнала его из мира живущих людей. А теперь поезжайте к себе на родину, там вас ждет сестра с мужем и сыном.

Старушка превратилась в утку и улетела.

Молодец взял жену и дочку, посадил их на нарты, и поехали они на великую реку Мангу. Там они и сейчас живут. А злого духа больше не стало, не появляется он среди людей земли. Не стало больше и заброшенных стойбищ.

Когда это было – никто не помнит, но говорят, это было давно. Недалеко от одного на-нинского стойбища страшная великанша Калдяму поселилась. Качая своего младенца, она пела голосом, похожим на грохот отдаленного грома. Зыбка маленького Калдямуш-ки висела на суку огромной старой березы, которая при каждом покачивании стонала, как больная старуха. Тряслись люди от страха, песни Калдяму слушая. Да и как не бояться! Ведь старики рассказывали, что если Калдяму рассердится на человека, то уносит его к себе в пещеру и заставляет есть смолу лиственницы, елки или пихты. Если кто откажется – Калдяму протыкает его шею единственным своим пальцем и приносит обратно в стойбище, но человек этот вскоре умирает.

В этом стойбище жила маленькая девочка Носка. Узнала она о маленьком сыне великанши и стала просить свою бабушку Лайгу.

– Дада*, дада, пойдем посмотрим маленького Калдямушку, пойдем, а, дада?

* Дада (ульч.) – бабушка.

– Ты что, Носка, ума совсем лишилась, что ли? Великанша же нас убьет.

– Может, не убьет, дада. Мы пойдем посмотрим Калдямушку, когда она в тайгу уйдет.

Бабушка Лайга совсем рассердилась и с досады даже плюнула в горящий огонь холи*.

* Холи (ульч.) – печка в ульчекой фанзочке, кладется из камней;без двери.

Идти к великанше Калдяму наотрез отказалась.

А надо сказать, что Носка совсем не походила на своих тихих, застенчивых подружек. Она не стеснялась играть с мальчишками, прекрасно умела стрелять из лука, никому из них не позволяла обидеть себя, могла вступить с ними и в драку. Мальчишки стойбища даже побаивались ее.

Бабушка Лайга очень любила свою внучку, но, недовольная ее поступками, жаловалась какой-нибудь соседке:

– Анае*, посмотри, какая растет моя внучка, ее, однако, когда она вырастет, сами черти бояться будут.

* Анае – восклицание, вроде русского ой-е-е .

Не сумев уговорить бабушку, Носка одна решила сходить посмотреть Калдямушку. Как только великанша отправилась в тайгу, девочка подбежала к той старой березе, на которой висела зыбка с ребеночком. Смотрит: в зыбке лежит Калдямушка, но такой большой уже как дядя Гаги, самый высокий человек в их стойбище. Лежит и плачет. Жалко стало девочке Носке Калдямушку. Принесла она ему целый чуман пшенной каши, накормила его и ключевой водой напоила. Успокоился Калдямушка, крепко заснул. А Носка домой вернулась.

И так каждый день стала ходить она туда – то покормит, то напоит маленького великана.

Совсем привык Калдямушка к девочке. Если она долго не приходила, то он громко плакал, звал девочку.

Тогда Носка решила увидеть саму великаншу

Калдяму. Спряталась в пеленочках-шкурках маленького детеныша и стала ждать. А сытый Калдямушка спит и не знает, что в его пеленках Носка спряталась. Приходит великанша Калдяму, высокая, как гора Пили, и громовым голосом спрашивает:

– Не обидел ли тебя кто, мой сыночек? Девочка лежит чуть живая от страха. Но смелой Носка была, отвечает:

– Никто не обиденл меня, мама Калдяму.

Обрадовалась великанша Калдяму, что сын говорить начал, погладила его по лицу своей страшной рукой с единственным пальцем и уснула под березой, издавая храп, похожий на грохот отдаленного грома. Крепко спала, а Носка тем временем домой убежала. Стала она приходить к Калдямушке и скоро совсем своей стала.

Жили в том же стойбище бедный охотник Донску и злой шаман Делобу. Шаман водил дружбу с торговцем Ван Тао, и оба они обижали бедняков. Однажды Носка заметила, что торговец и шаман зашли в дом многодетного Донску. А вечером они встретились в фанзе шамана. Носка, спрятавшись под окном, услышала их разговор. Торговец Ван Тао хвастался:

– Ловко мы обманули этого дурака Донску! Он почти даром отдал мне свою пушнину. Спасибо тебе за помощь. Я в долгу не останусь. Так будешь всегда делать и станешь самым богатым среди нани.

Маленькое сердце Носки вспыхнули ненавистью к этим хитрым, жадным людям.

«Ну погодите, я на вас великанше Калдяму пожалуюсь», – решила она.

Как-то вечером, когда великанша спросила сына, не обидел ли кто его, Носка, которая, опять в зыбке спряталась, ответила:

– Сегодня чуть меня не спалили шаман Делобу и торговец Ван Тао. Они хотели развести большой костер под нашей березой. Хорошо, что за меня заступились люди стойбища.

– Вот как! – рассердилась великанша Калдяму. В ту же ночь нашла она хитрого шамана Делобу и злого торговца Ван Тао и унесла их за десять сопок, за сорок марей и семь морей, бросила их на съедение голодным хищным зверям. Бедняки свободно вздохнули. И Носка успокоилась.

Одно тревожило людей стойбища. Долго ли будет возле них жить Калдяму? Вдруг захочет кого-нибудь убить? И тогда стала Носка думать, как отогнать страшную великаншу Калдяму от нанинского стойбища. К бабашке Лайге опять обратилась:

– Баба, а Калдяму боится чего-нибудь?

– Я не знаю, Носка. Однако об этом наш самый старый сагдимди, Оскина дама Сайда, знает. Ты у него спроси.

Вскоре проворная Носка низко поклонилась совсем засохшему, как юкола, старику с морщинистым трясущимся лицом:

– Мудрый дама, люди говорят, что только ты один знаешь, чего больше всего боится Калдяму. Правда ведь, ты один знаешь?

Древний Сайда наклонился к девочке правым ухом:

– Громче говори, я тебя не слышу, маленькая. Девочка громко повторила свой вопрос.

– Теперь слышу, слышу, моя маленькая! Не знаю, правда или нет, но старые люди говорили, что Калдяму больше всего боится игл боярки и шиповника.

Носка недоумевала: Как! Такие большие и сильные, как эти Калдяму, могут бояться каких-то игл шиповника и боярки?

И вот, когда Калдяму-мать спросила, не обидел ли кто ее сына, Носка ответила:

– Сегодня мне, мама Калдяму, нанинская девочка Носка сказала, что жители стойбища собираются погладить тебя иглами боярки и шиповника.

Испугалась великанша Калдяму, подхватила зыбку с сыном и быстро зашагала в тайгу. А в зыбке была и Носка. Едва успела она ухватиться за верхний сучок высокой лиственницы, удержалась, пока страшная великанша не скрылась из виду. Потом спустилась с дерева и домой вернулась.

Поселилась Калдяму с сыном на дальней большой сопке Эчи, в глубокой пещере. Калдямушка уже мать ростом обогнал. На то он и Калдямушка, чтобы так быстро расти,, на то он и мужчина, чтобы стать ростом выше матери. Стали они вдвоем ходить на охоту.

Но однажды на охоте великанша Калдяму оступилась с высокой скалы и с грохотом вниз скатилась.

Умирая, она наказывала сыну: Больше всего опасайся людей, среди них есть хитрые и злые. Они на расстоянии могут убить лютого зверя, любую птицу, они умеют рыбу разными сетями и крючками ловить, они нас могут убить, хотя мы, Калдяму, гораздо больше и сильнее их .

Похоронив мать на высокой горе Коми, Калдямушка затосковал.

И решил он: С людьми буду жить, если меня примут. Они ведь добрые. Мать, наверное, ошиблась, говоря, что они злые. Если все люди такие, как Носка, то люди самые добрые на свете . Калдямушка направился к стойбищу.

Первыми тревогу подняли собаки, потом и люди увидели: к ним идет страшный великан. Испугались они, стали вооружаться, чтобы сразиться с ним: кто копье в руки взял, кто – лук со стрелами, кто лауча* вытащил.

* Лауча (ульчск.) – сабля.

– Скорее! Скорее! Не бойтесь, все вместе мы его одолеем! – кричали они. Услышав эти возгласы, выбежала на улицу маленькая Носка. Она тоже увидела великана. И узнала своего Калдямушку. Что было силы крикнула она людям:

– Не трогайте его, это Калдямушка!

А сама смело побежала навстречу ему. Люди со страхом смотрели на нее. А тот, увидев Носку, встал на колени, поклонился своей маленькой заступнице, а потом бережно взял ее на руки и поцеловал в щеку.

Тогда люди облегченно вздохнули и убрали свое оружие. И стал Калдямушка с людьми жить. И был он на людей похож: такие же руки, пять пальцев на руке, только очень большой рост. Силы у него было столько, сколько у двадцати самых сильных мужчин.

Но был Калдямушка еще только мальчиком, поэтому любил играть с ребятишками. Начнут мальчики состязаться, кто дальше бросит камень, Калдямушка смотрит-смотрит, потом схватит камень величиной с голову мальчика, размахнется и швырнет – камень на середину Амура падает! На берегу такой восторженный крик поднимается, что некоторые старухи пальцами уши затыкают. А Калдямушка подхватит кого-нибудь из друзей, высоко подбросит в воздух и поймает. За первым счастливчиком просится другой, третий... Только приход Носки прекращает возню.

– Анае, этот Калдяму искалечит кого-нибудь из ребятищек. Он, однако, в тайгу хочет, наверное, унести, – ворчит старая злая Аякта, которая почему-то невзлюбила Калдямушку.

– Ты от злости совсем ума лишилась. Калдяму добрые великаны, злые они бывают, когда их трогаешь. А наш Калдямушка – особый, он детей любит, а детей любящий человек – всегда добрый человек. И разве ты забыла, что наш Калдямушка совсем еще ребенок, он даже маленькой Носки моложе? – отчитывал старую Аякту старейший, очень добрый сагдимди Сайда.

Калдямушка придумал такую игру. Станет в шагах в десяти от ребятишек и велит палить в него камнями. Град камней летит на него, а он успевает ловко отводить удары. Носка сначала боялась за Калдямушку, а потом, убедившись в его ловкости, сама стала бросать в него камни.

– А если мы в тебя будем бросать камни с разных сторон, сумеешь их отразить? – спрашивает Носка.

– Попробую, – говорит Калдямушка.

Хотя первоначально некоторые брошенные камни попадали все же в него, но потом Калдямушка так наловчился, что ни одного камня не пропускал. Ловкий Калдямушка стал своим у ребятишек, они за ним по пятам ходили.

Но вот однажды буря разыгралась на Амуре, такие волны пошли гулять, что стоявшие на берегу лодки, как щепки, поплыли. Люди суетились, никак не могли подтянуть свои лодки на безопасное место: сумасшедшие волны не давали им этого.

– Анае, что делать, разобьет единственную лодку, как будем рыбу ловить? – заголосила рдна старуха, а за ней другие.

– Побежали помогать людям! – крикнула Носка мальчикам и первая бросилась к берегу.

За нею поспешил Калдямушка. Подхватит лодку, поднимет ее, как обыкновенное корыто, выльет воду и поставит далеко от берега. Быстро он все лодки перенес на безопасное место, даже лодку старухи Аякты, которую далеко в Амур унесло ветром, достал и поставил у самого порога ее дома. Люди сначала удивленно смотрели на Калдямушку, потом заулыбались, а когда он лодку старухи поставил около двери ее фанзы, веселый смех прокатился по берегу.

– Почему люди смеются, Носка? – обиженнно спросил добрый великан.

– Лодку надо ставить недалеко от берега, чтобы потом ее легче было столкнуть в воду. А на людей не обижайся, они любя смеются, – разъяснила Носка.

Наблюдала старая Аякта, как Калдямушка спасал лодки, и, довольная, сказала:

– Хороший, оказывается, этот Калдямушка. Зря я его боялась. Стал Калдямушка и в других делах людям помогать: то собак поможет кормить, а то и дров на зиму заготовит для всех.

Вот однажды решил он рыбы поймать. Попросил у отца Носки сети и отправился рыбу ловить. Небольшие речки ему по пути путь преградят – их перешагнет, пошире попадутся – перейдет вброд. Что ему перейти какую-то речку или залив, когда самые глубокие из них ему по колено!

Носке интересно было, как будет Калдямушка рыбу ловить: ведь он никогда не брал в руки сети.

Девочка потихоньку пошла за ним и, когда он выбрал место для лова, спряталась в траве.

Калдямушка выбрал широкий с узким устьем залив Карамчу. Вот он поставил сетку. Но как? Носку давит смех, она еле сдерживается, чтобы не выдать своего присутствия. Сеткой перегораживают залив или протоку, а Калдямушка поставил сеть вдоль устья залива. Разве поймаешь так рыбу? Будь Калдямушка опытным рыбаком, он бы перегородил сетью устье залива.

Вот он пошел гонять рыбу. Гонял, гонял, потом проверил сеть, а рыбы ни одной.

«Наверное, плохо гонял», – думает Калдямушка. Опять пошел погонять. Вернулся – а сеть пуста.

Разозлился молодой великан, давай рыть ил и перегораживать устье залива. Закончив работу, он нашел большую доску из старой выброшенной лодки и пошел по заливу. Идет и ногами и своей большой палкой разгребает воду, будто это снег, а не вода залива. От этого разгулялись волны, как в сильную бурю. Рыбу стало выбрасывать на берег. Калдямушка радостно засмеялся и стал собирать рыбу в большую вандаку – корзину, сделанную из лозы и корней тальника. Мелкая рыба осталась на мокром берегу.

«Мальки пропадут!» – испугалась Носка и выбежала из своего укрытия.

– Анае, так мелкую рыбу нельзя оставлять, Калдямушка, она быстро погибнет в такую жару. Давай ее будем выбрасывать в воду.

Когда всю мелкую рыбу они выбросили в воду, Носка научила Калдямушку правильно ставить сетку. И дамбу из ила и песка они разрушили: залив нельзя превращать в закрытое озеро: рыба в него не будет заходить.

А люди благодарили Калдямушку за рыбу. Крепко полюбили они мальчика-великана за его доброе сердце и умелые руки. Калдямушка научился со временем и охотиться: зверя и дичи убивал столько, чтобы прокормились люди стойбища, но чтобы тайга от этого не стала похожа на амбар бедного нани.

Так постепенно он своим человеком в стойбище стал, знакомым с обычаями нани. Да не сразу!

Однажды по нанинским стойбищам прошел тревожный слух, что между родами Губату и Пунади должна произойти большая битва. Говорили, что кто-то из рода Пунади сильно обидел кого-то из рода Губату – вот люди должны убивать друг друга из мести. Нани – мирные люди, они не любят убийства, некоторые дальние роды послали своих людей к Губату и Пунади. Но помирить их не удалось.

Услышала об этом и Носка, обратилась к старому сагдимди Сайде:

– Дама, милый, научи, что делать? Тот ответил:

– Ты ведь знаешь Вайкиного отца Алдангу? Он хороший манга*: он добился мира между родами Сульдака и Лонки, когда они тоже хотели биться между собой из-за охотничьих угодий.

* Манга (ульчск.) – посредник в родовых спорах.

– Так его надо послать! – торопливо перебила Носка.

– Мы посылали, но они даже слушать его не захотели. Особенно Губату. Пусть своей кровью отвечают Пунади за нанесенную нам обиду , – говорят они.

– Значит, ничего нельзя сделать, дама?

– Выходит, так, моя маленькая.

– И пусть они убивают друг друга, а дети останутся сиротами?!

– Не знаю, ам* что можно сделать, – слабым голосом ответил старейший.

* Ам – ласковое обращение отца к ребенку.

Опечаленная Носка покинула фанзу старейшего сагдимди. От отчаяния она заплакала, что с нею бывало редко.

Едва девочка успела вытереть слезы, как появился Калдямушка.

– Что тебя мучает, Носка? – спросил он. Рассказала ему обо всем девочка.

– Ладно, Носка, я пойду их уговаривать, но если меня не будут слушать, я переломаю все их стрелы, копья, ножи и лауча, а самих их проучу.

Пошел Калдямушка, перешагивая ручейки, переходя вброд протоки, заливы и озера. Вот он подходит к одному стойбищу, а там шум, крики, нарядно одетые люди бегают туда-сюда, как растревоженные муравьи. Удивленный Калдямушка подошел ближе к стойбищу и видит: на берегу много народу собралось. В середине большой лодки сидит нарядная девушка и плачет, а на веслах – молодые парни, тоже нарядно одетые. А лодку поддерживают на длинной веревке пожилые мужчины и женщины и кричат:

– Мы не дадим увезти свою дочку, мы отберем ее.

А парни смеются и дружно нажимают на весла, пытаясь быстрее увезти девушку.

«Однако, это победители забирают с собою красивую девушку. Неужели я опоздал?» – подумал Калдямушка и крепко схватился за корму лодки.

– Зачем вы увозите бедную девушку от родителей? Разве вам мало того, что вы зря поубивали людей из ее рода? Оставьте хоть девушку ее родителям, – уговаривает Калдямушка парней.

Люди не понимают его, но когда Калдямушка повторил просьбу, то все стали смеяться, а громче всех те парни, что сидели на веслах. Ах, так! Вы людей поубивали, да еще надо мной смеетесь? Ну, берегитесь!

Он подхватил лодку с сидящими в ней людьми и поставил ее на высоком яру, а потом стал выбрасывать в воду нарядных парней, но так, чтобы те не утонули.

Сделав свое дело, Калдямушка зашагал дальше. Что тут поднялось! Одни кричат возмущенно: почему он расстроил свадьбу? Другие громко смеются над парнями, которых искупал этот молодой великан. Но никто не решился преследовать Калдямушку, чтобы отомстить: они хорошо знали, какая сила у этого молодого великана.

Обиженные люди приехали в стойбище Носки и пожаловались на Калдямушку, который сорвал свадьбу и чуть не утопил жениха с его товарищами.

– Вы его простите, он ведь совсем еще мальчик и наши людские обычаи не знает, – говорят старые люди из рода Носки.

Они подарили жениху и невесте большой котел и кусок яркого шелка.

Успокоенные люди уехали обратно, чтобы снова повторить свадьбу, которую расстроил Калдямушка.

«Он еще что-нибудь натворит. Надо поспешить и еще раз как следует объяснить», – забеспокоилась Носка и поехала догонять Калдямушку.

Догнала она его у залива Колто.

– Ты что здесь делаешь, Калдямушка?

– Копаю канаву, видишь, залив пересыхает, рыба дохнет, – отвечает он.

– Скажи, зачем ты обидел людей?

– Каких людей? А... это тех, которые других убивали и девушку насильно хотели увезти? Тех людей, что ли?

– Те люди никого не убивали. У них был праздник, у них была свадьба.

– Свадьба? Тогда зачем девушка плакала, а родители не хотели ее отпускать?

– Это так положено, такой у нас обычай.

– Вон как! Значит, зря я людей обидел. Надо к ним вернуться, извинения у них просить надо.

– Не надо возвращаться, Калдямушка: перед ними наши люди извинились, подарки им дали. Ты иди вперед, быстрее надо тебе до Губату дойти. Но если еще раз свадьбу встретишь, то поздравь людей и скажи им: Живите счастливо .

– Ладно, Носка. Живите счастливо , – повто-рилл Калдямушка.

Носка домой поехала, а Калдямушка дальше пошел. Идет, идет, к одному стойбищу подошел. Видит: около фанзочки, из крыши которой валил густой дым, суетятся люди, носят в чуманах воду. А около фанзочки плачут женщины, громче всех – одна красивая, нарядно одетая девушка плачет.

«Наверное, девушку замуж отдают, однако, тут свадьба, а дым из крыши валит, потому что угощения готовят», – подумал Калдямушка и подошел к женщинам.

– Поздравляю вас, живите счастливо! – сказал он и низко поклонился женщинам.

– Как! Тут фанза горит, а он смеется над нами?

Женщины от возмущения даже плакать перестали. Одна старуха даже швырнула в Калдямушку комок глины.

Калдямушка отступил от людей, не стал отбиваться, боясь случайно кого-нибудь убить. Побежал искать Носку, догнал ее.

– Больше я не буду приветствовать людей на свадьбе: я им счастья пожелал, а они сердятся, ругаются, грязью швыряются, – пожаловался он Носке.

Подробно расспросив Калдямушку, Носка воскликнула:

– Анае, ты ведь ошибку допустил! Надо было тебе людям пожар тушить помогать.

– Там был пожар?! – Калдямушка в отчаянии схватился за голову и побежал.

Бежит, бежит – в другое стойбище попал. А в том стойбище около одной большой фанзы люди суетятся, бегают, в чуманах воду носят, а из крыши и двери густой дым валит. Калдямушка стал искать подходящую посуду для воды. Выбор его пал на большую пятивесельную лодку, на которой, однако, охотники ездят на промысел нерпы в Дюлахи Наму* Подхватив лодку, пошел на берег, зачерпнул воды. Настежь открыв дверь, увидел: посредине избы большой огонь горит, а вокруг огня с молотками и какими-то железными прутьями возятся люди, раскаленные железки окунают в чуманы с водой.

* Дюлахи Наму – Восточное море. Так называют ульчи Татарский пролив.

– Эх, разве так тушат пожар! – крикнул он и плеснул всю воду в огонь.

Люди удивленно посмотрели на него, а потом стали на него кричать, размахивать железными прутьями.

– Этого Калдяму убить надо! – крикнул один молодой нани и, взяв в руки копье, повернулся к нему. Калдямушка и тут отступил: он побоялся кого-нибудь нечаянно убить.

– Я им пожар помог тушить, а они на меня кричат, ругаются, железными прутьями размахивают, а один даже копье хотел в меня бросить, – пожаловался он Носке.

Носка говорит:

– Ты, однако, к Пунади попал, они, наверное, стрелы, копья, ножи ковали, чтобы с Губату сражаться. Надо их уговорить, чтобы они к войне не готовились, оружие ковать перестали.

Калдямушка опять пошел. Увидев Пунади, сказал:

– Побольше готовьте оружия. А Губату когда вы ожидаете?

– Наверное, сегодня будут.

Калдямушка направился навстречу Губату. Дошел до местечка Куспу и стал ожидать их.

Ждет, ждет, солнце до середины неба поднялось, лучами землю обстреливает. Когда оно стало спускаться, показались Губату. На пяти больших лодках едут. На первой лодке, на середине ее, самый большой шаман Тардинга сидит, громко поет, ударяя по бубну палочкой – гиспу:

– Гэ! Гэ! Чтобы всех их истребить! – вторят ему остальные.

«Вояки, ну подождите», – вслух произнес Калдямушка, потом встал во весь свой огромный рост.

– Эй, Губату, поезжайте обратно, зачем вам чужую и свою кровь проливать? – кричит Калдямушка.

Губату его не слушают, продолжают путь. Калдямушка опять их просит, чтобы возвращались домой. Губату его не слушают, наоборот, сердито кричат:

– Эй, Калдяму, не мешай нам за обиду отомстить, а то и тебя, лесной черт, убьем!

Рассердился Калдямушка, крикнул:

– Эй, Губату, слушайте внимательно, что я буду говорить.

– Я воевать вам не дам! Это говорю я, друг людей Калдямушка, запомните это!

И Калдямушка стал вырывать деревья с корнями и перегораживать протоку, по которой плыли Губату.

– Стреляйте в него, убьем этого проклятого лесного черта! – кричит шаман Тардинга.

Губату дружно пустили стрелы в Калдямушку. А тот вышел на открытое место – стреляйте, мол, я все равно ваших стрел не боюсь.

Все стрелы выпустили Губату, но ни одна не попала в Калдямушку: да разве в него попадешь, если ребятишки научили его отражать их. Тогда Губату стали метать в него копья, но они не долетали до Калдямушки, а те, которые долетали, он ловко подхватывал и ломал, как мальчишки ломают засохшие стебли аси*.

* Аси – растение.

Наконец, надоела эта игра Калдямушке. Он крикнул:

– Эй, Губату, если завтра не приедете мириться с Пунади, я разрушу ваше стойбище, а вас, неразумных вояк, в Амуре утоплю. Я, Калдямушка, друг людей, свое слово сказал.

Потом подхватил лодку с перепуганным шаманом и другими вояками и поставил на самую вершину прибрежной сопки Кичоного.

Такая же участь постигла и воинов с других лодок.

– Я завтра буду вас ждать в стойбище Пунади. Если вы туда не приедете мириться, то смотрите, я сказал, что сделаю. А сейчас помолитесь небу и поблагодарите девочку Носку, которая заступилась за вас.

Потом он пришел к Пунади и объявил им:

– Завтра к вам Губату мириться придут, а вы смотрите, чтобы никто из вас за оружие не хватался.

Губату с Пунади помирились.

После этого, рассказывают старики, никаких войн между нанинскими родами не было.

Много добрых дел для людей совершил Калдямушка. И всегда советовался с Ноской, с этой умной и смелой девочкой.

С тех пор много времени прошло, но люди вспоминают добрым словом нанинскую девочку Носку и мальчика-великана Калдямушку. Я-то знаю, что Калдяму были только в сказках, но когда я рассказываю эту сказочку своим маленьким внучкам, они всегда мне говорят, что был, был такой Калдямушка.

Жили старик со старухой. Взял старик котелок, топор, да и по-I шел в тайгу. Шел, шел он, уви-дал следы лисицы и зайцев. Тогда старик у корня одного дерева лег, как будто спит. Лежит.

Приходит лиса и говорит: – Ой, ой, старик-то почему умер? Топор, котел, огниво у него. Замерз, видно.

Потом стала лисица созывать всех друзей:

– Жители лугов, го, го, го, жители лесов, го, го, го, старик умер, спасите бедного старика!

Множество лисиц, зайцев пришло. Старика того за голову, за руки, за ноги схватили, давай из леса к берегу спускать.

Пришли к дому. Одна лиса за старухой пошла.

Говорит старуха:

– В дом старика занесите.

Лисицы, зайцы старика в дом внесли, на пол положили. Старуха дверь, окна, печку закрыла наглухо. Потом говорит:

– Вставай старик!

Старик быстро поднялся. Схватил палку да давай лисиц, зайцев палкой бить. Всех перебил. Так они со старухой разбогатели.

Из сборника Сказки народов Севера . М. – Л., 1951.