Жила когда-то на свете одна старуха, и была она такая старая, что забыла, сколько ей лет. Никто ей о прожитых годах не напоминал, даже смерть. Дети старухи разъехались, внуки старухи разъехались, и правнуки тоже из дома ушли.

Осталась старуха одна со стадом овец. И полюбила она их, как родных детей. Каждую овцу звала по имени, знала, какую траву ягнята любят, а какая для баранов лучшее лакомство. Сколько колючек она у овец из шерсти вынула, сколько сбитых копыт залечила, разве упомнишь... И на пастбище старуха своё стадо тоже сама гнала. Большое было стадо. Но старуха никому его не доверяла.

Вот идёт она по деревне, опирается на суковатую палку, глаз с земли не сводит. Да и как ей на небо посмотреть, когда тяжёлой вязанкой хвороста лежат на её спине годы ?

Ветер свищет, ветер хлещет, грозит старуху унести, а она дальше идёт, слёзы на глазах, что от ветра выступили, вытирает. И откуда в старухе столько упрямства и упорства, все кругом только удивлялись. Не каждому, конечно, такая выдержка достаётся!

Так было весной, летом и осенью. Только зимой старуха не выходила из дома, грелась у очага. Стадо она своё тоже из загона в такую погоду не выпускала, боялась, что ветер унесёт. Нацепит старуха на нос очки в ржавой оправе, возьмёт спицы и начнёт вязать. Бесконечное шерстяное полотнище падает ей на колени, складками покрывает ноги, стелется вокруг очага.

Всю зиму старуха вязала, руки работой занимала. А заботы и мысли у неё только о стаде. Как там её овечки? Не мёрзнут ли? Не хворают ли? Не скучают ли?

Дует ветер в декабре, стонет и свищет в январе, бьётся в окна в феврале. Двери на петлях скрипят, крыша рухнуть грозит. Затянулась зима, уходить не хочет. Сбились овцы в кучу, блеют, старуху зовут, не пережить им таких долгих и суровых холодов.

«Когда же наконец весна наступит?» – шепчет старуха.

«Когда же увидят мои овцы зелёные пастбища и зелёные луга?» – спрашивает.

«Когда же они мёрзнуть перестанут?» – возмущается.

Медленно, как седобородые старики, ушли из Пиренеев Декабрь и Январь. А Февральи Март так прочно засели, так обжились, что уходить не думают. Стонет ветер, блеют овцы, считает старуха зимние дни. И как нет конца её вязанию, нет конца и холодным дням. Тянутся они бесконечной ниткой в её клубке. Один клубок кончится – другой начнётся.

Но вот чиркнула ласточка крылом о стену хижины, и улыбнулась старуха. Первый весенний знак! Счастливый знак! Вот и деревья распрямились, соками наливаются. Шагает, торопится к Пиренеям Апрель, и дня не пройдёт – будет он у порога её дома.

Встала тогда старуха, отбросила вязальные спицы и давай Март бранить, что так долго ждать её заставил, что овец не щадил, голодом морил, холодами студил:

Март, Март, снег да град, Я спасла всех ягнят, Всех баранов, всех овец, Уходи же наконец! Март, Март, месяц злой, Уходи с глаз долой!

Услышал старухины слова месяц Март, обиделся и решил в Каталонских Пиренеях остаться и отомстить старухе.

Но что делать, брат Апрель уже в дверь стучится. И тогда сказал Март брату: «Апрель! Дай мне в долг три своих денёчка. У меня здесь кое-какие дела остались недоделанными. Очень тебя прошу».

Согласился Апрель. Март дни у него взял и так разошёлся, что люди подумали, не Январь ли назад вернулся.

Ветер половину старухиных овец сдул. А вторую половину снегом засыпало. Осталась у старухи одна овечка. Прячет она её дома, греет у очага, юбкой и вязанием покрывает. Но разве с Мартом поспоришь? Погибла у старухи и последняя овца.

Тут и дни эти, взятые Мартом в долг у Апреля, кончились. Да назад не воротишься, стада снова не соберёшь.

Не выдержала старуха такого горя, заснула и больше не проснулась.

А дни эти и поныне называют в Каталонских Пиренеях Старухиными или Днями, взятыми в долг. Пусть все помнят, как бывает, если поторопишься и не подумав что-нибудь сделаешь.

Много веков назад, когда правил соседней с Каталонией страной – Францией – король Карл, сложили эту сказку. А в герои её взяли каталонцы своего любимого рыцаря Роланда, который был справедлив, смел и могуч. Ещё до сих пор хранят скалы в Каталонии зарубки от его меча Дюран-даля. Великая сила была у Роланда. И меч его не брал, и стрела могла поразить только в стопу, потому и носил Роланд сапоги на железных подошвах. Стволом дерева играл Роланд как игрушкой. Вот из такого ствола и сделал он себе палицу. Пробил он ею скалу у пика Нейлус, и побежал из скалы чистейший источник. Тяжёлая это была работа, устал Роланд. Решил отдохнуть и погулять по лесу. Погода стоялав ту пору прекрасная. Солнце играло в небе и драгоценными золотыми каплями скатывалось на землю с листьев. Хорошо дышалось Роланду, легко: враги его страны были разбиты, мир царил в Каталонии и мог её народ спокойно трудиться.

Вышел Роланд на поляну и услышал стук. Как будто стучит кто-то молотом о камень. Оглянулся: стоит перед ним человек с молотом в руках.

– Это ты, – спрашивает Роланд, – камень дробишь, птиц пугаешь?

– Я, рыцарь.

– Зачем же ты это делаешь?

– Должен я, рыцарь, эту гору снести.

– А как тебя зовут?

– Ренка-гора, – отвечает каталонец.

– Пойдём со мной, Ренка-гора, будешь у меня служить и горя не знать, потому что я – Роланд.

Обрадовался Ренка-гора и пошёл вместе с Роландом. Идут они по лесу день, идут два, опять стук слышат. Как будто кто-то дерево рубит. Повернули они на стук и вышли к огромному дубу. Три человека его ствол обхватить не могут, а тут один топором помахивает, дерево свалить хочет.

– Здравствуй, герой, – говорит Роланд. – Зачем ты этот дуб валишь?

– Люди попросили, рыцарь.

– А как тебя, герой, зовут?

– Ренка-дуб.

– Идём со мной, Ренка-дуб, не пожалеешь. Будешь у меня служить и горе забудешь, потому что я – Роланд.

Обрадовался Ренка-дуб и пошёл с Роландом. Стало их теперь трое.

Идут они по лесу день, идут два, к старой заброшенной хижине пришли. Заночевать остановились, а утром Роланд с Ренкой-горой отправились на охоту, а Ренку-дуба дома оставили похлёбку варить. Бросил Ренка-дуб мясо в котелок, кореньев положил, сидит ждёт, когда еда будет готова, когда Роланд с охоты вернётся.

Вдруг слышит Ренка-дуб из трубы противный голос:

– Ой, ой, ой, падаю!

И точно, скатился прямо на землю чёрт. Всё у него как полагается, шерсть клоками, рога, только вот грязный он больно: всю сажу шкурой собрал. Набил чёрт трубку, затянулся да как плюнет в котелок.

– Ты что, – кричит Ренка-дуб, – спятил?! Да кто же теперь эту похлёбку есть будет? А ну иди, откуда пришёл!

Набросился Ренка-дуб на незваного гостя с кулаками. Только сам не понял, как оказалсяна соломенном тюфяке связанным, да в синяках и ссадинах. Так его Роланд с Ренкой-горой и нашли.

Всё рассказал Ренка-дуб друзьям, но рассказами сыт не будешь – голодными друзья легли в тот день спать.

На следующее утро остался в хижине Рен-ка-гора, а Роланд с Ренкой-дубом ушли охотиться. Час их нет, два, дело уж к полудню идёт, похлёбка в котле закипает.

Вдруг в трубе кто-то зашуршал, завизжал:

– Ой, ой, ой, падаю! – и на землю плюхнулся. Вчерашний незваный гость совсем не изменился, только ещё грязнее стал.

Набил чёрт трубочку табаком, плюнул в котелок, на землю уселся.

– Ах ты образина рогатая, – закричал Ренка-гора, – сейчас узнаешь, как над людьми издеваться!

Бросился Ренка-гора на чёрта, да только тоже на соломе оказался. Руки-ноги связаны, весь в синяках и ссадинах!

А тут и Роланд с Ренкой-дубом пришли.

Выслушал рассказ бедолаги Роланд и сказал:

– Завтра я обед варю, а вы на охоту отправляйтесь. Здесь от вас мало проку.

Как сказал, так и сделал. Ушли Ренка-дуб и Ренка-гора в лес, а Роланд перед очагомсидит, чёрта ждёт. И точно, только похлёбка закипела, в трубе запищало, затрещало и чёрт плюхнулся на землю. Плюнул в котелок, на Роланда хитро посмотрел и начал от сажи отряхиваться.

Тут Роланд, не долго думая, бросился на него, замахнулся палицей. И сколько чёрт ни прыгал, сколько ни увёртывался, не смог он Роланда победить. Видно, про палицу Ролан-дову позабыл. Так ему и надо!

Убрался чёрт обратно в трубу, хижину ту бросил и из Каталонских Пиренеев ушёл. Наверное, по свету растяп ищет. Но ты, если встретишь его, не пугайся. Расскажи сказку про Роланда, каталонского рыцаря, и его палицу – быстренько всё вспомнит... Да и можно ли Роланда забыть? Он один ста героев стоил, и где сотню таких героев найдёшь, чтобы с Роландом силами меряться?..

Жили в те далёкие времена в Пиренеях злые колдуньи. Были они хитрыми и коварными. Встретятся в полночь, сбросят с себя повседневные одежды, в которых их никто за ведьм не принимает, и тут же исчезнут, улетят по своим злым делам. Разлетятся они по пиренейским дорогам, то в одной деревне урожай помнут, то в другой дома спалят, а где и скот переполошат. Горе и зло оставляли они за собой. И уж ловили колдуний крестьяне, каждую ночь подстерегали! Погонятся за колдуньями, а тех уж и нет давно, ветер их следы замёл, туман закрыл, роса смыла.

После своих ночных проделок больше всего колдуньи любили прятаться в кронах дубов,что стояли по обе стороны дороги у пропасти Ан-Гурве. Подлетят к дубам, запыхаются, прокричат нестройно: «Аист-ступень, ввысь скорей!» И вся стая колдуний исчезнет в зелёных ветвях. Только слышно, как скрипят под их ногами ветви, как шуршат листья, как стонут стволы, будто тысячи птиц обрушились с налёту на деревья.

Подбегут к дубам разъярённые крестьяне, осмотрятся кругом, дальше побегут: разве кому придёт в голову искать колдуний в дубовых кронах, среди зелёных листьев? Так и жили. Колдуньи творили свои злые дела, крестьяне колдуний подстерегали, колдуньи от них убегали и в кронах дубов прятались.

Но не выдержал один Дуб, восстал против колдуний. Был он самым молодым, самым тонким, и листья у него были самые светлые и мягкие. Но Дуб был смел и вот что сказал своим старым могучим братьям:

– Мне стыдно помогать этим колдуньям! Мне стыдно, что мои ветви и листья дают им приют. Я не буду больше прятать колдуний. Братья мои, пусть и ваши листья перестанут быть ступенями для их ног, пусть кроны ваши перестанут быть крышей над их головами, и пусть ветки ваши не служат им защитой от непогоды. Давайте выгоним колдуний, выгоним навсегда!

Но старым могучим Дубам не понравились эти слова. Они только удивились дерзости молодого дерева и так ответили своему брату:

– Почему ты хочешь выгнать колдуний? Уж не жалеешь ли ты этих крестьян, что рубят наши стволы, ветки и собирают осенью наши жёлуди? Ты хочешь помочь людям? Тебе стыдно помогать колдуньям? А нам стыдно помогать крестьянам, потому что без них мы бы жили лучше. Пусть колдуньи делают с ними всё, что хотят. С нами тоже не церемонятся ни ветер, ни дождь, ни непогода. Могут потерпеть колдуний и люди.

– Вы думаете только о себе, – загудел молодой Дуб. – Отныне ни одна колдунья не спрячется в моей кроне!

И он сдержал своё слово, запретил колдуньям подниматься по своим листьям, прятаться в кроне, закрываться ветвями. Он даже припугнул их, что раскроет тайну их убежища.

Колдуньи начали было угрожать молодому Дубу, но потом решили, что его упрямство – дурной знак и пора им перебираться на другое место. Прилетели они к пропасти Ан-Гурве последний раз и сказали старым могучим Дубам, которые сохранили с ними дружбу:

– Загадывайте свои желания! Мы исполним всё, что вы захотите!

И тогда Дубы, что стояли справа от дороги, сказали:

– Мы хотим, чтобы наши листья были такими же яркими и блестящими, как листья, что украшают ветки деревьев, растущих на холмах. Посмотрите, у них просто золотые листья!

И колдуньи подарили Дубам, что стояли справа от дороги, настоящие золотые листья. И ветер зазвенел ими, как золотыми колокольчиками.

– Спасибо! Мы счастливы теперь, счастливы...

Донёс ветер до колдуний и просьбу Дубов, что росли слева от дороги:

– И мы хотим, чтобы наши листья блестели и переливались на солнце! Пусть будут они у нас прозрачными, и пусть свет играетв них, как в драгоценных камнях колдуньи. – Хорошо! – ответили Будет по-вашему!

И Дубы, что росли слева от дороги, получили от них хрустальные листья. И солнце запуталось в их чудесной гранёной листве.

Третью, последнюю просьбу передал колдуньям Соловей, что жил в этой дубовой роще.

– Самые дальние и самые старые Дубы, что растут над самой пропастью Ан-Гурве, хотят помолодеть, – сказал он. – Они хотят,чтобы у них были листья мягкие, как луговая трава, и ароматные, как розы!

Так и стало. Зазеленели кроны старых Дубов, как изумрудная трава, и аромат их наполнил всю округу.

Получили Дубы всё, что хотели. Исполнили своё обещание колдуньи. И только один Дуб, тот, что отказался помогать колдуньям, сохранил свои жёсткие тёмно-зелёные листья. Колдуньи хохотали и кружились вокруг него.

– Не получишь ничего! – кричалиони. – Ничего не получишь, даже не проси!

Накричались и улетели.

А на следующее утро шли по дороге у пропасти Ан-Гурве разбойники. Поднялось над пропастью солнце, и золотые листья на дубах справа от дороги засверкали так, что разбойники даже зажмурились. Но потом они открыли глаза, залезли на деревья и содрали с веток все золотые листья до единого. Печально звенели они, падая в мешки, плащи и корзины разбойников. Но что ж поделаешь? Сделанного не вернёшь... Ушли разбойники, а дубы протянули к небу чёрные голые ветки.

Налетел тут Северный ветер – Трамонтана, и дыхание его сбило с дубов, что росли слева от дороги, хрустальные листья. Упали они на землю и разбились. А дубы протянули к небу чёрные голые ветви.

Звон хрустальных листьев услышали козы, что паслись на соседнем лугу. Они подошли к пропасти Ан-Гурве, и чудный аромат ударил им в ноздри. Как нежно пахли теперь листья на самых старых, самых древних дубах! Обрадовался пастух, что так неожиданно нашёл для стада еду, полез на дерево, оборвал листья и накормил коз до отвала. Гак он на все деревья слазил, всю листву с дубов ободрал. Только голые ветки качались теперь вдоль дороги у пропасти Ан-Гурве, только чёрные сучья вздымались к небу, только чёрные стволы стонали от ветра.

А самый молодой Дуб, тот, что ничего у колдуний не просил и ничего от них не получил, тот, что отказался дать им приют, зеленел по-прежнему, и по-прежнему цвели на нём цветы, и по-прежнему зрели осенью жёлуди. Позавидовали ему старые Дубы. Но разве завистью дело исправишь? Пришли дровосеки, срубили чёрные стволы на дрова, связали в вязанки сучья. Один молодой Дуб остался стоять над пропастью Ан-Гурве.

Пролетели над ним ночью колдуньи, увидели, что дары их не принесли дубам-покровителям счастья, и давай драться, винить друг друга в том, что с дубами случилось. Дрались они, дрались и разлетелись в разные стороны. Так они навсегда исчезли из Каталонии, аможет, и из Пиренеев, потому что когда стая колдуний разлетится, теряют они свою злую силу.

А упрямец дуб с тёмно-зелёными листьями так и стоит над пропастью. Все теперь в Пиренеях знают его историю и приходят дереву поклониться. За храбрость его благодарят, за честность и упорство. А дубов вокруг него больше не выросло. Да и не надо. Пусть все помнят, какая история произошла давным-давно на дороге, что идёт у самой пропасти Ан-Гурве.

Испокон веку жили в Каталонских Пиренеях феи – хранительницы вод и камней.

Пещеры давали им кров и ночлег, на горных пастбищах пасли они серн, а по утрам выходили к озёрам и рекам стирать свои волшебные одежды. Одежды эти были на зависть всем крестьянкам – белее снега, тоньше паутины и такие душистые, будто весь пиренейский дрок отдал им свои цветы. Казалось, снег лежит на траве, когда сушились на зелёных лугах скатерти, накидки, платья фей и покрывала. Блестящий снег, чистейший снег, такой белый, что глаза режет.

Кто только не пытался завладеть этими волшебными одеждами! Ведь они счастьеприносят! А кто до счастья не охоч? Вот и думали: пока феи моют в реке длинные чудесные волосы, пока расчёсывают их и говорят о волшебном горном городе Миранде, который никто из смертных не видел, можно тихонечко подойти и взять покрывало. Что им, феям, одним покрывалом больше, одним меньше...

Но не тут-то было! Стоило заслышать им человечьи шаги, как стаей птиц поднимались феи в воздух, исчезали с травы волшебные одежды, и над головой обидчика стоял звон, шум и гомон, как от тысяч птичьих голосов, как от тысяч птичьих крыл. Старые люди знают: чужие вещи, да ещё взятые без спросу, удачи и счастья не приносят. Нужно, чтобы сами феи тебе что-нибудь подарили, тогда удача твоя на всю жизнь, а иначе что-нибудь плохое да случится.

Так и было в семье первого из четырёх тысяч четырёх прапрадедушек каталонки Долорес Арро.

А звали деда – первого из четырёх тысяч четырёх прапрадедушек Долорес Арро – Филипп Жердь. Очень уж он худой был, да и богатства в доме накопилось – одни жерди, чтобы выгон для овец отгораживать. Ничего больше нет: ни овец, ни шерсти, ни молока, ни денег.

И вот случилось так, что заблудилась влесу его дочь с внуком. Ждал их старый Жердь, ждал да и пошёл к пещере Рюи-банис, где жили феи – хранительницы вод и камней.

Подходит он к пещере, тихо идёт, но феи его шаги заслышали, птицами обернулись, стаей поднялись и давай его по лицу крыльями бить, за руки цепляться, под ноги кидаться, в своё жилище проходу не давать.

– Не нужно мне от вас ничего! – кричит Филипп Жердь. – Скажите только, где моя дочь с внуком.

Угомонились феи. Вывели к старику дочь, а в руки дали корзину, где тихим сном спал за-пелёнутый внук. Обрадовался старик, но «спасибо» не сказал. Правда, и дурного ничего не подумал.

Бережно несёт Жердь корзину, слышит: в воздухе звон и шум – феи летят, их провожают. Тут бы старику и сообразить, что, видно, взяли феи его семью под защиту, что несчастья его кончаются, а он, наоборот, вспомнил, что если завладеть волшебными одеждами, то...

Дрогнуло у Жердя сердце, слова старого заклинания на язык сами собой пришли. Но тут оказался старый Жердь с дочерью и внуком на пороге своего дома.

Малыш проснулся и заплакал. Матьразвернула сына, хочет покрывало, в которое он завёрнут, стирать нести, но стал Филипп Жердь на пороге, загородил дорогу.

– Ты что, – кричит, – не видишь, что у твоего сына за пелёнки?!

– Феи его в своё покрывало завернули, чтобы он не замёрз, – отвечает мать.

– И ты что же, оставишь его своему малышу пачкать?

– Феи ему своё покрывало отдали, – говорит мать, – ему оно и должно служить.

– Вовсе у тебя ума нет! – крикнул старый Жердь.

Выхватил он у дочери покрывало, завернул его в чёрную тряпицу и спрятал в шкаф. Сел перед шкафом и ждёт, когда на колокольне колокол трижды ударит.

Дождался. Стал в трёх шагах от шкафа, лицом к волшебному покрывалу, спиной к двери.

Трижды бьёт колокол на колокольне. Трижды говорит старый Жердь слова заклинания:

Покрывало, сделай так, Чтобы я был толстяк, Чтобы я помолодел, Чтобы я разбогател!

Прошло три дня, и Жердь обнаружил, что стал толстеть. Щёки у него округлились, шагстал упругим, а рука крепкой. Теперь и Жердью старика не назовёшь.

Урожай тоже обещал быть богатым. Об одном только позабыл Филипп Жердь: о том, что чужая вещь, да ещё взятая без спросу, счастья не приносит.

Так оно и вышло. Обиделись феи. Все одежды, скатерти и покрывала, что сушились на склоне горы Камбрэ д Аз в долине Эйна, обратили они в белый камень. Легли волшебные одежды белыми глыбами на зелёные склоны, будто лёг снег на зелёные бархатные одежды гор и позабыл растаять. До сих пор путники принимают издали эти белые камни за одежды фей. А сами феи ушли высоко в горы, в свой волшебный город Миранду, куда никому из смертных дороги нет и не будет. На прощание отомстили феи старику за неблагодарность. Столько бед они на деревню, где жил Филипп Жердь с дочерью и внуком, обрушили, сколько колосьев уродилось на поле старика. Крестьяне за это и выгнали старика из деревни. Остался он ни с чем. Поселился в Уре, к нему туда дочь с внуком пришли.

Ничего, беды стерпели. Рос внук, а вместе с ним и счастье росло. То ли феи старика простили, то ли о малыше заботились, каждый в семействе Долорес Арро про это по-разному рассказывал.

Волшебное покрывало старик с собой в Ур принёс, но никто никогда больше перед ним не произносил заклинаний. Раз в год, когда цветёт на пиренейских склонах дрок, вынимал он покрывало из шкафа и вся деревня приходила на него любоваться.

По-прежнему цвели на покрывале вышитые феями цветы, кружил аромат волшебных цветов головы людей, и вспоминали они тогда сказки и легенды, а их в Пиренеях великое множество. Да ты это и сам уже понял, вон сколько сказок прочёл.