Мнoгo лет тому назад жили старик и старуха. У них были желтая собака и бурая кобылица. Кобылица жеребилась в день по три раза: утром, в полдень и вечером. Однажды старуха сказала старику:

– Если бы я съела мясо жеребенка, вынутого прямо из утробы матери, то помолодела бы. Давай зарежем кобылицу.

– Если мы убьем кобылицу – нашу кормилицу, что же потом будем делать? А старуха заладила свое:

– Хочу помолодеть! – и послала желтую собаку за кобылицей.

Прибежала собака к кобылице; кобылица ее спрашивает:

– Ты зачем пришла?

– Мне приказано тебя привести, зарезать тебя хотят. Решила я тебе помочь. Я подпалю бечевку, которой тебя вязать будут.

Привела собака кобылицу. Не долго думая, старик и старуха наточили ножи. Старуха и говорит:

– Собака, принеси бечевку!

Желтая собака подпалила бечевку и принесла ее. Связали бурую кобылицу и только хотели резать, а кобылица как рванется, опрокинула старика и старуху и убежала. Не вышло дело.

Немного спустя старуха опять говорит старику:

– Эх! Поела бы я жеребятинки, сразу бы помолодела. – И так надоела старику, что согласился он резать кобылицу.

Опять послала старуха собаку. Прибежала собака к кобылице.

– Ты зачем пришла?

– Велят опять тебя привести, зарезать тебя хотят, – говорит собака. – Да только я и теперь подпалю бечевку.

Пошли собака с кобылицей. Старики повалили кобылицу.

– Собака! Принеси бечевку, – приказывают. Подпалила собака бечевку и принесла. Связали старик со старухой кобылицу, резать хотят. Да не тут-то было. Опять сбила кобылица обоих: старика закинула за один бугор, старуху – за другой. Убежала.

Только через два дня добрались старики до дому.

Долго старуха помалкивала, а потом опять за свое:

– Поела бы я жеребятинки, помолодела бы. Давай зарежем кобылицу.

Сказала так и послала за кобылицей желтую собаку. Пришла собака к кобылице.

– Зачем пришла?

– Тебя хозяева требуют.

– А что мне там делать?

– Хотят тебя убить, – отвечает собака.

– Подпали же опять бечевку, – просит кобылица.

– Ладно, сделаю, – согласилась собака и привела кобылицу.

Старики вдвоем повалили кобылицу.

– Принеси бечевку, – говорят собаке.

Подала собака пережженную бечевку. Связали бечевкой кобылицу покрепче, а как стали резать, забросила кобылица старика и старуху за речку и убежала. Только на прежнее место не вернулась больше кобылица.

Бежала она, бежала и прибежала в стоянку одного грозного хана. Слышит, кто-то жалобно плачет. Побежала туда и видит: лежат трое маленьких новорожденных мальчиков, брошенных в ямке. Отца хан угнал воевать, а мать померла от голода и холода. Кобылица положила мальчиков себе на спину и побежала подальше от злого хана.

Бежала она, бежала и прибежала в большой дремучий лес. Смастерила там себе жилье из травы и стала кормить детей своим молоком.

Жили у нее мальчики, пока не выросли большими. А кобылица жеребилась утром, в полдень и вечером. Всю землю кругом скоро заполнила она табуном. Однажды сказала кобылица трем мальчикам:

– Вы оставайтесь здесь, а я пойду подальше и там где-нибудь ожереблюсь.

Взбежала она на большую гору и осталась там. Жеребилась утром, в полдень и вечером и развела еще один огромный табун. Заполнил он опять всю землю кругом. Поскакала назад кобылица, домой к трем мальчикам, и говорит им:

– Пойдите пригоните второй табун. Оделись три мальчика, сели на лошадей и отправились за табуном. Через три года доскакали они до другого табуна. Пока собирали, прошло еще три года. Пока пригнали домой – еще три. А когда пригнали табун домой, хорошо зажили вместе со своей кормилицей-кобылицей.

Однажды кобылица и говорит им:

– Попрощаться нам надо. Стара я стала. Сказала и обернулась черным облаком. А когда улетело облако на небо, меньшой из трех заплакал. Вдруг облако опустилось на землю, вышла из него кобылица и спрашивает:

– Чего ты плачешь? Вон старший брат твой еду варит. Иди к нему! Ну!

Побежал меньшой к старшему брату. Опять обернулась кобылица черным облаком, закричала по-лебединому и взвилась в небо. Снова меньшой из трех братьев стал о ней плакать. Горько плакал, пока снова не спустилась к нему кобылица.

– О чем ты плачешь? – спрашивает.

– Не дала ты мне имени, так безымянным и оставляешь... – ответил меньшой.

– На голубом стеклянном бугре возросший – Кокодэ Мудрый – будет твое имя.

Дав имя меньшому, взвилась кобылица облаком, улетела в небо.

Остались три брата одни на земле. Выстроили себе дом, не доставал тот дом до неба всего на три пальца. Дом разукрасили: на дверях тигр и медведь – того гляди, схватятся. На притолоках ворон и сокол – вот-вот бросятся друг на друга. На верхней притолоке попугай. Окна в доме из огненного стекла. Перед дверями растет дерево шабдал, вершиной в небо упирается. Ветви его свисают вниз и издают чудесные звуки – будто раковины поют и трубы играют. Покоряются все этим звукам – в небе пляшут птицы, а на земле звери. Такое прекрасное дерево перед дверями. По правую сторону дома – табун игривых лошадей. По левую – табун лоснящихся лошадей. Позади дома – табун ретивых лошадей. Впереди дома – табун прытких лошадей. А рядом с домом серая гора Богзатин, вершиной самые белые облака подпирает. Так жили-поживали три брата. Однажды меньшой и говорит братьям:

– Что же это мы так живем? Поищем-ка себе жен.

Приказал Кокодэ Мудрый оседлать серо-голубого коня. Взял конюх Кокодэ Мудрого узду и пошел за серо-голубым на зеленую траву, где били из земли прохладные ключи.

Чтобы мягко было валяться коню, рассыпан там бархатный песок. Чтобы не потер конь ноги, привязан он арканом из ваты.

Приготовился в путь конь Кокодэ Мудрого. Доброе тело свое подобрал к крестцу, упругое тело свое подобрал к ушам, быстрое тело свое подобрал к глазам, резвое тело свое подобрал к четырем чашам золотым. Вот и готов конь.

Пора одеваться Кокодэ Мудрому.

Надел он искусным мастером сшитую, десятью цветами переливающуюся белую одежду. Она на нем как влитая. Надвинул на лоб шапку с кистью Нильвинг. Она на нем как влитая. Опоясал себя поясом Лодынг из кожи пяти четырехлетних лошадей. Он на нем как влитой. Надел красные сапоги со скрипом. Они на нем как влитые. Взял оружие верное.

Когда вышел Кокодэ Мудрый из дому, чтобы сесть на коня, прыгнул конь чуть-чуть не до неба и вернулся на прежнее место, где ждал его хозяин. Потом обошел справа налево дом и отправился в путь вместе с хозяином. Полетел он, как пущенная из лука стрела, растаял, как марево в раскаленном зное летнего дня.

Едет Кокодэ Мудрый и видит вдали то ли ласточку, то ли еще что величиной с муху. Подъехал поближе, увидел перед собой кибитку с белой дверью без петель. Сошел с коня, серебряный чумбур в руке, вошел внутрь и сел у правой решетки. У левой решетки сидит старуха, пищу готовит. А перед старухой сидит, волосы расчесывает такая раскрасавица, что как обернешься назад, то при свете ее красоты можно перечесть всех до одной рыбешек в океане. При сиянии ее лица можно табун караулить, при блеске ее глаз писать и ночью можно. Закричала на него старуха:

– Эй, ты, бугай приблудный, что ты за человек, с пылающим лицом, с горящими глазами, откуда взялся?!

Кокодэ Мудрый тихо ответил:

– Я не бугай приблудный, и не горят мои глаза, и не пылает мое лицо, я простого человека сын. Сказал так и замолчал. Помолчал и говорит:

– А где ваш хозяин?

– Отправился в табун, – отвечают ему. Тогда вышел Кокодэ Мудрый из кибитки. Красавица – за ним. Вышла, дала ему три творожных лепешки, ни слова не промолвила и не взглянула ни разу. Кокодэ Мудрый сел на коня, не обернулся на девушку и поехал дальше. Полетел он опять по степи.

Пошел с запада дождь, пошел с востока снег. Вдруг навстречу Кокодэ Мудрому идет чудовище – пятнадцатиголовый черномазый Мус.

– Ха-ха-ха! Вон едет поганый! – приговаривает.

А за ним бежит собака, желтая, облезлая, с трехлетнюю корову ростом. Бежит, раскусывает камни с барана величиной и кидает их. Бросил ей Кокодэ Мудрый одну лепешку. Схватила ее собака, съела и бежит дальше, не лает. Снова бросил ей Кокодэ Мудрый лепешку. Опять она съела. Третью бросил. Третью съела. Подбежала к нему, прыгает на лошадь и ласкается.

А тем временем пятнадцатиголовый черномазый Мус думает: На всей земле ни одного человека нет, который мог бы победить меня и двух моих братьев. Отчего же ласкается к нему моя собака?

Приблизился Мус к юноше и говорит ему:

– Эй, ты, бугай приблудный, что ты за человек, с горящими глазами, с пылающим лицом? А юноша ему в ответ:

– Не бугай я приблудный, и не горят у меня глаза, и не пылает лицо. Я сын простого человека. Хоть и многоголов ты, а безрассуден.

Ударил тут Кокодэ Мудрый по десяти головам Муса, откинул их назад и стал бороться с пятью головами. Боролись так, что разлетелся терн мелкими веточками. Боролись так, что обмелели океаны, стали лужами. Боролись так, что горы стали долинами, а долины горами.

Боролись они сорок девять суток.

Поборол Мус юношу, чуть-чуть было не убил.

– Рассказывай про свои горести, печали и беды, – говорит Мус, а сам сидит на юноше. – Дрожит мое сердцу сокрушить тебя хочет.

– О бедах я помолчу. Если хочешь на прощанье посмотреть чудеса, которые показывал мне мой отец, смотри, – сказал Кокодэ Мудрый. Отпустил его Мус. Тогда он и говорит:

– Сядь покрепче, держись сильнее. Взялся Мус покрепче, сел попрочнее. Толкнул его юноша раз, едва удержался Мус. Еще раз толкнул. Чуть не свалился Мус. Третий раз толкнул. Перекувырнулся Мус и полетел прочь. Юноша тут же поймал Муса и бросил об землю. Вошел Мус в землю на девять локтей. Тогда Кокодэ Мудрый разжег трубку величиной с бычью голову, уселся и курит. А дым в трубке клокочет.

Ковыляет к юноше Мус, глаз выбит, рука сломана, ноги одной нет, словно коршун подстреленный.

– Мус! Куда ходил? – спрашивает его юноша и улыбается.

– Вода в этой реке горькая, ходил я пить из дальней реки, – отвечает Мус угрюмо.

Поглядели они друг на друга исподлобья, бок о бок, как бугаи, потерлись, головы подняли и друг на друга, как верблюды, пошли. Как бараны, схватились, перебрасывались и снова сорок девять суток боролись. На своем тонком бедре потряс юноша Муса восемь тысяч раз. На своем черном бедре потряс Мус юношу семь тысяч раз. Снова потряс юноша Муса восемь тысяч раз и бросил бездыханного на землю. Черная кровь становой жилы Муса, клокоча, землю на три пальца кругом покрыла. Убил он Муса, слил воду семи рек в однуи бросил в нее Муса. Потом сел Кокодэ на лошадь и умчался прочь.

Повстречал опять на пути кибитку с белой дверью без петель. Подъехал к ней, спешился и, с серебряным чумбуром в руках, вошел. Сел у правой стены. Снова увидел красавицу. При свете ее красоты ночью можно счесть кипарисы за горой. А на левой стороне сидит злая старуха и как закричит:

– Эй, ты, бугай приблудный-, что ты за человек, с пылающим лицом, с горящими глазами,откуда ты?

– Нет огня у меня в глазах, и не пылает мое лицо, – говорит Кокодэ Мудрый и спрашивает:

– А хозяин ваш где?

– Поехал в табун.

Вышел Кокодэ Мудрый, а красавица – за ним вслед. Дала ему три лепешки. Взял он их, положил в боковой карман, сел на коня и поскакал. Еще пуще прежнего дождь льет, еще пуще прежнего снег сыплет, еще страшнее первого двадцатипятитоловый черный Мус движется. А за ним желтая собака величиной с верблюда, разгрызает камни с быка величиной и бросает их. Бросил ей юноша лепешку. Съела – и дальше бежит. Подбросил другую. Съела – и снова бежит. Бросил третью. Съела, подбежала к нему, прыгает и ласкается.

Размышляет Мус: Отчего это к чужому ласкается моя собака?

Подошел Мус к юноше и говорит:

– Эй, ты, бугай приблудный, что ты за человек, с пылающим лицом, с горящими глазами?

– Не горят мои глаза, лицо не пылает и не приблудный я бугай. Хоть и складно говоришь ты, а бестолков.

Ударил Кокодэ Мудрый Муса, оторвал его десять голов и стал сражаться с пятнадцатью головами.

Боролись они так, что стали горы долинами, а долины горами. Боролись так, что леса посохли, стали хворостом. Боролись так, что океаны обмелели, стали лужами, а лужи разлились океанами.

Боролись они сорок девять дней. Совсем было одолел Мус юношу, ударил его об землю.

– Перед смертью рассказывай о своих бедах, – говорит Мус, а сам сидит на юноше.

– Подожди, Мус. Посмотри лучше двенадцать хитростей борьбы, каким отец меня научил, поучись у меня напоследок.

– Покажи! – приказал Мус.

– Сядь покрепче, держись сильнее. Вцепился Мус, крепко сидит. Толкнул его юноша один раз. Еле удержался Мус. Снова толкнул. Чуть не свалился Мус. В третий раз толкнул. Перевернулся Мус, слетел с юноши. Юноша встал, встряхнулся, а сам посмеивается.

Поставил Кокодэ Мудрый своего серо-голубого коня в тень и сам сел. Пускает дым из трубки величиной с бычью голову. Глядит – Мус ковыляет.

Одна пола разорвана, глаз выбит, рука вывернута, нога сломана.

– Мус! Куда ходил? – спрашивает его юноша.

– Вода в этой реке горькая, ходил я пить из дальней реки, – отвечает Мус злобно.

Тут пошли боком друг на друга Мус и Кокодэ Мудрый, как два бугая. Исподлобья друг на друга, как верблюды, посматривают. Схватились, как бараны. Зашумело, загремело все вокруг. Потряс юноша Муса на своем тонком бедре восемь тысяч раз, молча сдавил его семь тысяч раз и загнал его одним ударом на девять локтей в землю. Рекой течет черная кровь из становой жилы Муса.

Тогда Кокодэ Мудрый говорит:

– Если вправду ты богатырь – поднимайся, если нет на то силы – убью.

– Не в силах я, убивай, – отвечал Мус.

Убил юноша Муса, слил воду семи рек в одну и бросил туда Муса.

Опять Кокодэ Мудрый сел на своего серо-голубого коня и отправился дальше. Заметил, что-то вдали виднеется. Поехал туда. Стоит кибитка с белой дверью без петель. Подъехал, слез и, держа чумбур, вошел в нее. Вошел и сел. По левую сторону сидит старуха, а перед ней девушка. При свете ее красоты можно счесть все пылинки в степи. Как закричит старуха:

– Эй, ты, бугай приблудный, что ты за человек, с пылающим лицом, с горящими глазами? Отвечает Кокодэ Мудрый:

– В лице нет у меня жара, и в глазах нет огня, и не приблудный я бугай. – Сказал и сел. Посидел еще и спрашивает: – Ваш хозяин куда пошел?

– Поехал в табун, – отвечает старуха.

А когда Кокодэ Мудрый собрался уезжать, красавица девушка дала ему три бараньих ноги. Взял их юноша. Поскакал дальше.

Едет. Дождь идет, снег падает. Мчится прямо на юношу тридцатипятиголовый черный Мус. Один его голос звучит на небе, другой – на земле. Одним клыком бороздит он землю, другим – небо. Бежит с ним собака со слона, на ходу разгрызает камни с целого верблюда величиной. Лает и бежит, бежит и лает. Бросил Кокодэ Мудрый собаке одну баранью ногу. Перестала собака лаять, съела ногу и дальше бежит. Снова бросил Кокодэ Мудрый баранью ногу. Опять съела. Третью ногу бросил. Съела и стала к нему ластиться.

Никак не поймет Мус: Отчего это моя собака к чужому ластится? Подъехал и спрашивает юношу:

– Эй ты, бугай приблудный, что ты за человек, с пылающим лицом, с горящими глазами? Отвечал Кокодэ Мудрый:

– Нет у меня огня ни в глазах, ни в лице, не приблудный я бугай. Хоть и силен ты, но безрассуден, хоть и здоров, а дурак.

Ударил Кокодэ Мудрый по десяти головам, разлетелись они в разные стороны, и стал бороться с двадцатью пятью оставшимися.

Боролись так, что стали горы долинами, а долины – горами. Боролись так, что океаны обмелели, стали лужами, а лужи разлились океанами. Боролись так, что посохли кусты терна и выросли новые. Сорок девять дней боролись. Едва одолел Мус юношу. Одолев, сказал:

– Перед смертью юноша всегда три печали вспоминает. Говори, какие у тебя? Сердце бьется – так хочу я тебя убить, жизнь твою кончить. Складной нож, сделанный манджиком Цыда, у твоего горла.

А юноша ему в ответ:

– Лучше посмотри двадцать хитростей борьбы, каким меня отец научил.

Согласился Мус.

– Крепче держись, прочней сиди, – сказал юноша и толкнул Муса.

Еле удержался Мус. Толкнул его юноша еще разок. Чуть не свалился Мус. Опять толкнул. Кубарем покатился с него Мус. Вскочил юноша с земли, схватил Муса и одним ударом загнал на девять локтей в землю.

– Ну что, Мус? Есть ли у тебя про запас хитрости?

– Нет, – отвечал Мус, – перехитрил ты меня, победил, убивай теперь.

Убил Кокодэ Мудрый старшего Муса и отправился к нему в дом. Приехал, прикончил еще его злую мать, а жену взял с собой. Скот послал кочевать и так приказал:

– Ступайте по моему длинному следу, где след перекрещивается – там и обедайте, где след кругом пойдет – там заночуйте.

Поехал Кокодэ Мудрый в дом среднего Муса. Убил его мать, жену тоже с собой взял, отослал скотину кочевать и опять наказал идти по своему длинному следу.

К младшему Мусу в дом приехал и с его родней так же расправился.

Поскакал теперь Кокодэ Мудрый в родные свои края. И так погнал своего коня, что до ушей коню рот растянул, до костей его исхлестал. Из конских глаз искры посыпались, из ушей огонь запылал, из носа дым повалил клубами.

Скакал, скакал и прискакал. Вошел в дом. Поздоровался со старшими братьями. Немного спустя прибыли и жены-пленницы. Все три красавицы. Тогда Кокодэ Мудрый отдал жену старшего Муса своему старшему брату, жену среднего Муса – среднему брату, а себе взял жену меньшого.

Так и жили братья, радовались жизни.

Однажды ночью старший брат, Цагада Мудрый, вышел на двор. Видит – тьма кругом, ночь, а в окне Кокодэ Мудрого странный свет мерцает. Что это за свет? – подумал старший брат и поспешил в дом Кокодэ Мудрого, вошел и увидел, что сияет лицо жены Кокодэ Мудрого.

Прибежал Цагада Мудрый к Улада Мудрому и говорит:

– Лицо жены брата нашего, Кокодэ Мудрого, чудесное сияние испускало. Забрал он себе самую лучшую. Обманул нас. Давай отнимем у него жену.

Улада Мудрый и говорит:

– Нет, не прав ты. Если бы младший брат не нашел нам наших жен-красавиц, где бы мы их взяли? Прошло много дней. Однажды ночью опять увидел Цагада Мудрый чудесный свет и опять прибежал к Улада Мудрому.

– Вставай, смотри, в доме Кокодэ Мудрого неземной свет мерцает. – А сам задыхается, еле дальше говорит: – Давай воткнем у его порога две косы, а потом потащим по земле кожу и закричим:

– Вставай, Кокодэ Мудрый, вставай, украли твоего бурого коня . А потом убежим, Кокодэ Мудрый выскочит и отрежет себе косами ноги, а мы возьмем его жену.

Прикрепили братья к дверям острые, косы и стали бегать и кричать:

– Кокодэ Мудрый! Выходи! Увели твоего любимого коня!

Вскочил Кокодэ Мудрый, а жена его не пускает, целует, за ноги хватает. Кричат братья:

– Увели твоего бурого! Вставай скорей! Завладела тобой твоя служанка, трус ты несчастный! Оттолкнул Кокодэ Мудрый жену, бросился из дому и отсек острой косой себе обе ноги. Повалился Кокодэ Мудрый на землю.

Построили братья Кокодэ Мудрому травяную кибитку и оставили его там. Сами же вместе со скотом и кибитками отправились кочевать.

Прошли дни.

Как-то готовил себе Кокодэ Мудрый пищу, вдруг снаружи постучались. Отпер Кокодэ Мудрый. Стоит перед ним человек.

– Что тебе нужно?

– Мои старшие братья слышали, как братья Кокодэ Мудрого расправились с ним, и выкололи мне оба глаза, – отвечает пришелец.

– Ну, входи сюда, побратаемся в беде, – сказал безногий Кокодэ Мудрый.

– Вдвоем сварили они себе кашу, поели, легли спать. На другой день вечером опять кто-то стучится.

– Кто там? – спрашивают.

– Услышали мои старшие братья, что братья Кокодэ Мудрого отрезали ему ноги, и отрезали мне руки, – сказал пришедший.

– Заходи сюда, будем друзьями, – пригласили его слепой и безногий.

Так втроем и жили дружно – слепой, безногий и безрукий.

Однажды услышали они, что Хормуста-небесный отдает замуж свою дочь.

– Поплывем за невестой на лодке, возьмем ее себе, – решили друзья.

Сказано – сделано.

Безногий сел верхом на слепого, а безрукий их вел. Так пришли они к лесу, срубили деревья, смастерили лодку, сели в нее втроем, ударили по корме и поплыли на небо.

Пока плыли вверх, дочь небожителя провезли мимо них на лодке в дом жениха. Взял Кокодэ Мудрый платок в руку и закричал:

– Не ваш ли это платок?

Потянулась девушка за платком, а Кокодэ Мудрый схватил ее за руку и перетянул к себе в лодку. Поплыла по воздуху лодка вниз, а за ней туман стелется.

Прибыли три друга домой. Опять Кокодэ Мудрый оседлал слепого и, взяв в проводники безрукого, отправился на охоту. Хорошо поохотились. Принесли домой зайцев, лис, велели дочери Хормусты-небесного приготовить пищу. Так и жили себе, поживали.

Как-то раз отправились трое друзей на охоту, а девушка забралась на верх кибитки и смотрит во все стороны. Вдруг из безлюдного скалистого ущелья дым поднимается. Побежала девушка туда. Видит, выходит дым из старой кибитки. В кибитке той – бабка и дед Муса. Бабка сидит и чешет себе голову.

– Девушка, а девушка, чего робеешь? Заходи! – говорит старуха.

Вошла девушка. Взяла старуха кашу и угощает девушку. Девушка будто кашу съела, а сама спрятала ее в рукав. Потом старуха легла и говорит:

– Почеши-ка мне голову, милая.

Пока чесала девушка старухе голову, та шилом продырявила ей полу, насыпала туда золы и говорит:

– Спасибо, девушка, возьми теперь огонь и ступай домой.

Положила ей в полу горящих углей и отпустила. По пути от кибитки Муса и до дома просыпала девушка золу сквозь дырку в платье. Так след за собой и оставила.

Бабке Муса того и надо. Была та бабка одноглазая, глаз у нее впалый, желтый, да и тот на затылке.

Побежала старуха по следу за девушкой. В кибитку зашла – а девушка спит. Стала старуха сосать девичью кровь, насосалась – и домой. Девушка еле живая лежит, заболела, ослабла.

Вернувшись домой, трое охотников спрашивают девушку:

– Отчего это ты так похудела?

– Вовсе я не похудела, – отвечает девушка, а сама лежит слабая, плачет.

Прошло некоторое время, пошли друзья опять на охоту. Старуха тут как тут. Пришла в кибитку к девушке, пососала-пососала ее кровь и отправилась домой.

Возвратились охотники, дивятся на девушку и говорят друг другу:

– Отчего это она так худеет?

В другой раз слепой и безногий пошли на охоту, а безрукого спрятали следить за девушкой. Только скрылись охотники из виду, глядит безрукий – пришла старуха, старая, желтая, нос краснее меди, и давай сосать кровь девушки. Закричал безрукий и прогнал ее прочь. Вскоре вернулись и остальные. Сказал им безрукий:

– Приходила сюда какая-то ведьма и сосала кровь девушки.

Тогда слепой стал за дверью, безногий залег на дверную притолоку, а безрукий под шкурой спрятался. Пришла старуха. Осмотрелась. На руках и ногах у нее козьи жилы. Нос краснее меди, глаз один и тот на затылке. Прокралась она в кибитку и шепчет:

– Девушка, есть ли в твоем доме кто?

– Нет, – отвечает девушка.

– Правду говори, – приказывает старуха. А у девушки и сил нет больше ответить. Пошла старуха за стариком, привела его. Стали вместе сосать.

Кинулись тут на них три друга. Старуху схватили, а старик убежал. Связали они старуху.

– Сделай девушку такой, какая была, сделай, какая была! – бьют и приговаривают.

Взмолилась старуха. Проглотила она девушку и вернула обратно. Сделалась девушка такой, как была прежде. Удивились друзья. Подводят к старухе безглазого.

– Сделай его зрячим, – требуют.

Проглотила его старуха и возвратила его юношей с прекрасными глазами. Отдали ей тогда безрукого. Проглотила и вернула его с руками.

Тогда Кокодэ Мудрый сказал друзьям:

– Если старуха меня проглотит и не выпустит, разрубите ее на мелкие куски, разрежьте на мелкие части и освободите меня.

Проглотила старуха Кокодэ Мудрого и говорит:

– Хоть убейте, хоть зарежьте, как знаете, а не выпущу я его.

Порубили два друга старуху на мелкие куски, искали, искали, устали, а Кокодэ Мудрого не нашли. Сели они опечаленные отдохнуть, вдруг воробей на трубе зачирикал:

– Чир-чир-чир! В мизинце ищи, в мизинце ищи!

Стали искать в мизинце и нашли. Сидит Кокодэ Мудрый здоровый, ноги скрестил и трубку курит.

Так превратились калеки в здоровых и решили вернуть дочь Хормусту-небесному. Отвезли ее и пошли втроем куда глаза глядят.

Шли, шли и дошли до того места, где дорога на три расходится. Попрощались друзья. Побрели каждый по своей.

Шел Кокодэ Мудрый, шел и пришел к дому своих братьев. Прикинулся он тогда цыганом. Вошел. А в кибитке мясо варили. Жену же Кокодэ Мудрого братья сделали простой пастушкой.

Как сварилось мясо в котле, Кокодэ Мудрый подошел помешать, вынул лучшие куски, а сам и говорит:

– То мясо, которое я первым выну, съест тот, кто у огня сидит.

И отдал лучшее мясо своей жене. Взяла она мясо, вышла и села на дворе, а лицо ее зарумянилось. Дочь Цагада Мудрого увидела это и спрашивает у матери:

– Почему, как поела пастушка мяса, лицо ее зарумянилось?

А мать отвечает:

– Оттого, что она никогда не видала цыгана.

Захотелось женщинам, чтобы у всех был румянец. Стали они просить цыгана доставать и им мясо, а сами ели да ели, пока вечер настал. Постелили на дворе постель Кокодэ Мудрому, а жену его прогнали прочь.

Объявился Кокодэ Мудрый ночью своей жене. Бросились они друг другу в объятия, до рассвета рассказывал он обо всем, что с ним приключилось.

Как настало утро, жена Цагада Мудрого кричит:

– Вставай, пастушка паршивая, открывай трубу!

А пастушка лежит и не встает.

Тогда вскочила жена Цагада Мудрого, схватила кнут, выбежала наружу, да ни с чем пришлось ей вернуться. Сидит пастушка с цыганом, а цыган ее обнимает.

Заварили чай и позвали Кокодэ Мудрого чай пить. Кокодэ Мудрый выпил чаю, разостлал перед кибиткой белый войлок, посадил на него братьев, роздал им по луку, себе один взял и говорит:

– Стрела того, кто из нас в чем виновен, вернется обратно и попадет ему прямо в сердце. А если кто не виновен, то стрела прилетит обратно и попадет ему в правую полу.

Братья пустили стрелы.

Вернулась стрела Цагада Мудрого и прямо ему в сердце вонзилась. Прилетела стрела Улада Мудрого и тоже в самое сердце попала. А стрела Кокодэ Мудрого вернулась обратно, прямо ему в правую полу.

Тогда Кокодэ Мудрый сказал своим двум снохам:

– Что хотите себе взять? Хвосты и гривы семисот кобыл или кобыльи копыта?

Решили снохи: Из хвостов и грив наплетем мы бечевок и арканов . И ответили:

– Гривы и хвосты возьмем.

– Ладно! По-вашему будет.

Пригнал Кокодэ Мудрый семьсот кобыл, привязал своих снох к гривам и хвостам и погнал табун по степи.

После того жил Кокодэ Мудрый со своей женой и радовался жизни.

Стояло в поле дерево, было в дереве дупло, в дупле-гнездо, в гнезде-трое птенцов, а с ними их мать, Куклухай-птица.

Пробегал однажды полем хан-волк, увидал Куклу-хай с её детками и зарычал:

Это поле моё, в поле дерево моё, в дереве дупло моё, что в дупле-всё моё! Куклухай, Куклу хай, Сколько у тебя детей? – У меня их всего трое, – ответила Куклухай.

Разгневался хан-волк:

– Почему трое?.. Значит, один растёт без пары? Отдай его мне, а не то прикажу срубить дерево. Скоро зима, мне дрова нужны.

Заплакала Куклухай, захлопала крыльями и бросила волку одного птенца. Волк проглотил птенца и ушёл.

На другой день он пришёл опять и опять завыл под деревом:

– Это поле моё, – В поле дерево моё, – В дереве дупло моё, – Что в дупле-всё моё!

– Эй, Куклухай, Куклухай, – Сколько у тебя детей?

– У меня их всего двое осталось, – сказала Куклухай.

– Зачем тебе двое? Живёшь ты бедно. Двоих тебе будет трудно вырастить. Отдай мне одного на воспитание.

– Нет! – закричала Куклухай. – Не отдам!

Тогда хан-волк кликнул дровосеков, и дровосеки пришли с острыми топорами.

Горько заплакала Куклухай и отдала волку ещё одного птенца.

На третий день пришёл волк в третий раз и завыл громче прежнего:

– Это поле моё, – В поле дерево моё, – В дереве дупло моё, Что в дупле-всё моё!

– Эй, Куклухай, Куклухай, – Сколько у тебя детей?

– У меня теперь один-единственный сын, – ответила Куклухай, чуть живая от горя и страха.

– Ну, я избавлю тебя от забот о нём. Я беру его на службу к себе, а ты гуляй себе по лесам.

– Нет, нет, не отдам своего последнего сынка! Делай, что хочешь, – заплакала Куклухай.

Тогда волк рассердился и приказал дровосекам рубить дерево. Ударили дровосеки топорами, дерево дрогнуло, и последний птенец выпал из гнезда. Хан-волк съел его и ушёл.

Громко закричала Куклухай и улетела далеко в лес, села на кизиловый куст и жалобно запричитала:

В поле дерево росло, было в дереве дупло, было гнёздышко в дупле, жили деточки в тепле, а теперь не стало их, бедных деточек моих.

Откуда ни возьмись прибежал хитрый лис, который давно уже хотел стать ханом вместо волка.

– О чём плачешь, милая Куклухай? – спросил он сладким голосом.

И доверчивая Куклухай поведала лису про своё горе.

– Не плачь, милая Куклухай, – утешает лис, – я добрый. Я помогу тебе отомстить злому волку. А ты лети по лесам и рассказывай всем, какой он злой.

И Куклухай полетела рассказывать о злодействе хана-волка.

А лис пошёл прямо к волчьему логову.

– Куда торопишься? – спросил волк, завидев лиса.

– Бегу на мельницу поживиться мукой. Мельничиха пошла к соседям огоньку попросить, и на мельнице никого нет... Хочешь, вместе пойдём, хан-волк?

– Пойдём, – сказал волк.

Пришли они на мельницу. Волк первый забрался в ларь и наелся муки досыта. А когда пришла очередь лису лезть, он сказал:

– Ты, хан-волк, стой на страже. Только смотри, не вздумай удрать!

– Что ты, лис, я и не собирался! Ешь спокойно.

– Нет, хан-волк, лучше давай я тебя привяжу. Это ведь ненадолго.

– Ну, что ж, если ненадолго-привязывай. Лис привязал хвост волка к мельничному колесу и пустил мельницу. Колесо закружилось, и с ним вместе кружился волк, кружился до тех пор, пока не вырвался и не убежал. А хвост свой оставил на мельничном колесе.

Через несколько дней лис, будто случайно, снова попался хану-волку на глаза.

– Разбойник! – закричал волк. – Ты что со мной сделал?

– А что я такое сделал? – лис притворился удивлённым. – Я тебя в первый раз вижу.

– Как, разве не ты меня заманил на мельницу? Разве не ты оставил меня без хвоста?

– Что ты, что ты! – -вскричал лис. – Я здесь совсем ни при чём! Я старый лекарь и занимаюсь только лечением ран!

– Вылечи меня, пожалуйста, – попросил волк, – стыдно в лесу без хвоста показаться. Кто же станет уважать бесхвостого хана!

– Никто не станет, – подтвердил лис, – я тебя вылечу. Только помни: слушайся меня! Лис привёл волка к стогу сена.

– Спрячься поглубже в стог, – приказал лекарь, – и не вылезай, пока я не позову!

Волк залез в стог, а лис поджёг сено и убежал. Волк терпел, пока не загорелась на нём шерсть. Выскочил из стога, бесхвостый, бесшёрстный, весь обгорелый...

– Ну вот, – сказал лис Куклухай-птице, – с волком я расправился. Теперь лети, скликай всех птиц и зверей. Пусть выберут меня ханом вместо волка. Я ведь добрый!

И Куклухай полетела из конца в конец по всему лесу и везде пела песни о доброте лиса.

А сам лис тоже рассказывал всем, какой он хороший и как он наказал злого хана-волка.

– Теперь, – говорил он, – надо выбрать нового хана, да чтоб была у него пушистая шкура, да чтобы длинный хвост.

Все согласились выбрать лиса ханом. Только куры были не согласны. Но их никто не слушал.

И стал лис ханом.

Наступила весна, и снова вывела Куклухай птенцов.

Села она на вершину дерева и запела такую песню:

Что за счастье у меня, Что за детки у меня! У них растут перышки, Вырастают крылышки, Скоро детки полетят, Будут по лесу гулять...

Не успела Куклухай окончить свою песню, как увидела хана-лиса в богатом нарядном платье с серебряным кинжалом. Лис выступал важно и шёл прямо к дереву, а за ним шагали два дровосека с острыми топорами.

Подошёл лис к дереву и закричал:

Это поле моё, В поле дерево моё, В дереве дупло моё, Что в дупле-всё моё! Куклухай, Куклухай, Всех детей мне отдай!

– Послушай, добрый лис, – закричала Куклухай, – ведь это я живу здесь со своими детками, я, Куклухай-птица!.. Ведь мы с тобой раньше были друзьями, пока ты не стал ханом.

– Глупая ты птица, – ответил лис, – не можешь отличить, где правда, а где обман. – И велел дровосекам срубить дерево под корень.

Дерево срубили, лис съел птенцов и ушёл.

Так и поплатилась Куклухай за то, что поверила хитрому лису.

Ведь хан-лис ничем не лучше хана-волка.

Бьют-кипят ключи, кричат олени-маралухи*, цветы распускаются. Зелень лугов разливается, кукуют тонкоголосые кукушки, колышет ветер деревья сандаловые, что ветвей своих поднять не в силах. Кричат ястребы и беркуты, кустарники меж собой переплетаются, зеленая мурава стоит грядой.

* Маралуха – самка оленя.

Тянется синий дымок, голубь воркует, дерево-лиственница красою становится. Природа и люди рады.

В славный час родился на земле добрый батар Овше*. Отцом его был Енкэ-Мэнкэ (Спокойствие-Вечность), а матерью Ердени-Джиргал (Драгоценность-Радость).

* Батар – богатырь.

Погладили спину ребенка – и не нашли позвонка, который мог бы согнуться, меж ребер пощупали – не нашли такого места – промежутка, в которое злой человек нож всадить бы мог. Зубы, как раковины, бело-розовые были, глаза прекрасные – за сто верст муравья видели.

Так родился славный батар, так родился лучший из мужей Овше.

Воздвигли Овше на прекрасной белой равнине Тюлькюр (Ключ) красную ставку* чудесную. Из чистого золота терме** сделали.

** Терме – решетки, составляющие остов кибитки.

На семидесяти пяти подпорках ставка стояла. Набросили на них двадцать четыре стенных покрывала, завязали двадцатью четырьмя поясами. Переднее покрывало крыши было набито шкурами оленей, а сверху обшито белым шелком. Широкое покрывало сделали из прекрасного радужного шелка, а все завязки – из цветистых красных нитей.

На дверцах ставки была изображена гордо парящая в воздухе Гаруда, на косяках – собаки Басар и Хасар, на верхнем косяке – попугай. На решетке и жердях крыши были вырезаны бодающиеся козлы, на подпорках – львы и тигры.

Быстро рос Овше. Давно такого батара славного народ не видел.

В одно время с Овше родился Аранзал – конь чудесный. На спине того коня не было позвонка гнущегося, меж ребер промежутка для ножа тонкого злодею нельзя найти было. По земле и воздуху Аранзал, как снежная буря, мчался, нес своего любимого хозяина Овше.

Скоро пришло Овше время своему народу помочь, батарскую силу и смелость, ум и бесстрашие показать.

Нападали на бедных людей жестокие и страшные мангадхаи*. Был у мангадхаев предводитель. В бою никто ему страшен не был. Силу имел несравненную. Против силы такой и батар Овше слабым мальчиком казался.

* Мангадхаи – сказочные многоголовые чудовища, беспощадные и мстительные.

Угоняли мангадхаи скот у бедных людей, селения их разоряли, сопротивляющихся убивали, детей в плен брали, рабами своими делали.

Пришел народ к Овше защиты просить, помочь мангадхаев разбить, злого предводителя их уничтожить.

Долго не думал Овше. В дорогу собрался мигом. Вскочил на Аранзала, попрощался с народом.

Напутствовали Овше люди кочевьев разных:

На пути своем Счастлив будь! В деяньях своих Удачлив будь!

Уехал Овше. День едет, сто дней едет. Нет следа мангадхаева.

Решил отдохнуть Овше. Сам устал, и конь утомился. Лег Овше под деревом, а коня подле себя пастись пустил.

Проснулся утром Овше – нет коня.

Сразу догадался Овше, кто увел такого коня сильного.

Оделся Овше пастухом, пошел по следам коней. Крупные следы – коня предводителя мангадхаев, помельче – следы Аранзала.

Немного погодя догнал Овше мангадхая. Знал Овше, что мангадхай сильнее его, – решил осторожным быть, хитростью действовать.

– Я пастух, – говорит Овше, – сирота бедный. Взял ты коня хозяина моего. Если вернусь я домой один, без коня, убьет меня хозяин. Отдай коня.

Отвечает громовым голосом мангадхай:

– Ну, если убьет, так садись на своего коня и езжай, да только не к хозяину своему, а ко мне. У меня жить станешь, работать на меня будешь!

И от слов тех гудит-жужжит, Старая земля дрожит.

Уцепился мангадхай за узду Аранзала, стегнул свою лошадь, тронулся в путь. Делать нечего. Поехал Овше с мангадхаем вместе.

Когда приехали, мангадхай первым делом за еду принялся. В один присест тысячу шага-чимгинов (бараньих ляжек) съел, два колодца айрака (простокваши) выпил, три колодца арзы осушил, четыре колодца хорзы вылакал, пять колодцев хорона* высосал.

* Xорон – несколько раз перегнанная водка; яд.

Насытился мангадхай и пришел в хорошее настроение.

– Ну, – говорит мангадхай Овше, – расскажи, как твоего народа богатыри живут, что замечательного сморчки эти делать могут.

Отвечает Овше:

– Наши богатыри одним духом целый казан (котел) расплавленного чугуна выпивают и глазом не моргнут!

Усмехнулся мангадхай. Велел принести десять казанов расплавленного чугуна. Один за другим выпил их, невредим остался, только посмеивается.

Видит Овше – не прошла его хитрость.

– Еще что твои богатыри несчастные делать могут? – спрашивает мангадхай.

– Умеют наши богатыри еще зимой в воде стоять по грудь, пока вода не замерзнет. А как лед реку покроет, они лед, как соломинку, ломают, из воды невредимыми выходят.

– Идем за мной, – говорит мангадхай. Сели они на коней и поскакали в страну, где зима была лютая.

Залез мангадхай в воду по грудь, подождал, пока река льдом покрылась, двинул рукой – лед на мелкие кусочки рассыпался. Стал вылезать мангадхай из воды.

– Стой! – кричит ему Овше. – Это еще не штука. Я ведь ошибся, когда сказал, что вода по грудь должна быть. Стать надо в таком месте, чтобы вода до самого рта доходила, а кончики пальцев на ногах чуть-чуть только дна речного касались.

Залез мангадхай в глубокое место. Вода до рта доходит, льдом покрылась.

– Теперь вылезай! – кричит Овше.

Сколько ни пытался мангадхай, а вылезти не в силах. От злобы пыхтит, жила на лбу, что канат, надулась, а лед проломить не может.

Обрадовался Овше. Выхватил свой острый меч алмазный и бросился к мангадхаю. Да не тут-то было! Дунул на Овше мангадхай. От дыхания того Овше на сто верст отлетел, в воздухе тысячу раз перевернулся, еле жив остался.

Тогда перешел Овше реку с другой стороны, подошел сзади к примерзшей голове мангадхая, говорит ему:

– Ну что, злой батар! Вот и тебе конец пришел. Не будешь больше народ мучить. Теперь видишь, на что и наши богатыри способны.

Вздохнул мангадхай и говорит:

– Об одном жалею, что дунул я на тебя. Мне бы вдохнуть в себя воздух следовало, – так ты у меня давно в животе бы сидел.

Овше мечом острым и разрубил ему голову. На голове той еще несколько меньших голов торчало. Отрубил их Овше, прикрепил к седлу Аранзала и помчался домой.

Когда узнали мангадхай о смерти своего предводителя, сами разбежались. Жена мангадхая за Овше в погоню пустилась. Колеса ее повозки были так велики, что, когда вдавливались в землю, появлялись глубокие ущелья. Быки взрывали рогами землю с такой силой, что от этого горы вырастали. Да не догнать было Овше на его Аранзале быстром.

И расстояние в три года Он в трое суток проскакал.

Подобно ветру пролетая, К себе домой он добежал.

Так победил добрый батар Овше злого мангадхая-предводителя.

Давно это было. Ни меня, рассказчика, ни вас, читатели, ни отцов наших на свете тогда не было.

Жил в одном хотоне* бедный калмык. Был он хилый, болезненный, пожил недолго и умер. Остались после него жена и крошка мальчик.

* Xотон – селение в несколько кибиток, кочевавших вместе.

Умер калмык, и ушла его жена с ребенком к доброму старику – дяде мужа. Когда пришла, взял подслеповатый старик на руки новорожденного мальчугана, погладил его, пощупал, смотрел на него долго, внимательно.

– Как звать мальчика? – спрашивает.

– Мазан.

– Смотри, сноха, – говорит старик, – родился у тебя не простой мальчик. Вырастет – замечательным человеком будет. Береги его, осторожна будь.

Стал расти Мазан.

Часто вспоминала мать слова старика про ее сына. Не сбывались те слова. Рос Мазан мальчиком некрасивым, неловким. Голова у него, как котел, была большая. Живот на шар походил, а ноги, что палочки тонкие. Одно утешение: был Мазан мальчиком добрым, ласковым.

Все считали Мазана неудачником, жалели мать, что такого плохого сына единственного имеет.

По ночам не раз плакала мать Мазана: гладит спящего мальчика-неудачника, втихомолку горькие слезы льет.

Один только старик на своем стоит. Дряхлым он стал, ослеп совсем. А как приласкает Мазана, по волосам рукой высохшей погладит мальчика, так и твердит:

– Не мог я ошибиться. Не таким будет твой мальчик. Не пришло еще время его. Сына крепче жизни люби, расти его, береги.

Так и шел год за годом. Подрос Мазан, юношей стал.

Однажды пошел Мазан вместе с табунщиками лошадей у колодцев поить.

Пришли к колодцам и видят – расположился около них на отдых караван. Из далеких мест караван пришел. Куда ни взглянешь – верблюды, лошади, палатки, повозки.

Посмотрел Мазан – на одной повозке луки со стрелами лежат. Заблестели глаза у мальчика, подошел он к повозке, рассматривает луки, пальцем трогает, а взять не смеет.

Заметил это один из путешественников. Видит – мальчик на вид слабенький, неуклюжий, и решил он посмеяться над ним.

– Что ж, – говорит, – смотришь на луки, а взять не смеешь? Выбери себе лук, постреляй.

– Можно? – спросил Мазан.

– Конечно, можно. Позволяю тебе из любого лука стрелу пустить.

Собрались у повозки люди смотреть, как это Мазан из лука стрелять будет. А Мазан самый большой лук выбрал. Не то что юноша – взрослый человек, силач, и тот не мог такую тетиву натянуть.

Взял Мазан лук, стрелу вложил, мигом тетиву натянул, так что концы лука сошлись, пустил стрелу длинную.

Ахнули все кругом. Вышли сильнейшие люди, пробуют тот лук, да не в силах и на вершок тетиву оттянуть.

Попросил Мазан продать ему лук, из которого стрелял он. Запросил путешественник за лук этот косяк лошадей.

– Берешь? – спрашивает путешественник.

– Беру, – говорит Мазан и велит табунщикам отдать косяк лошадей.

Побежали табунщики к дяде отца Мазана, старику дряхлому, жалуются на юношу, рассказывают, как тот из лука стрелял и как за лук требуют теперь путешественники последний косяк лошадей отдать.

Улыбнулся старик, обрадовался.

– Не прекословьте, – говорит. – Отдайте моих лошадей путешественнику, пусть Мазан себе лук крепкий купит. Не ошибся я, значит. Долго я ждал, что Мазан сильней других станет, свой народ защищать будет. Вот и дождался.

Скоро по всем хотонам о Мазане молва пошла. С утра до ночи стрелял Мазан. Стрелы его на сотни верст летели, и ни одна мимо цели не пролетела. Ни один стрелок не мог с Мазаном равняться. Не страшила его никакая опасность. Умен он стал, ловок, смел. Никто не узнал бы теперь в статном и сильном молодце Мазане хилого и нескладного мальчугана.

Крепко любил Мазан народ свой. Справедливым был. Защищал бедных, честных людей в обиду никому не давал. Любил и народ Мазана, видел в нем батара нового.

Одним утром проснулся Мазан от шума сильного. Слышит – мужчины кричат, женщины и дети плачут. Вскочил Мазан, оделся быстро, из кибитки вышел. Посмотрел и видит – приближается батар Байхтан-Эретын. Где батар тот непобедимый появится, там и скот весь угонит. Сильней Байхтан-Эретына на свете никого не было.

Перед Байхтан-Эретыном и Мазан устоять не мог, силой Байхтан-Эретына никто взять не мог. Знал Мазан, что не силой, а умом и храбростью ему действовать надо, встал спокойно и ждет.

Подъехал Байхтан-Эретын, разогнал людей, мимо Мазана проехал, посмеялся над ним. Весь скот, до последней козы и лошади, угнал с собой Байхтан-Эретын.

Просили Мазана люди помочь им, плакали, умоляли его. Стоит Мазан молча, с места не двигается.

Уехал Байхтан-Эретын.

Зашел тогда Мазан в кибитку, взял лук и стрелы к нему. Среди стрел была у него любимая стрела аминсомун (душа-стрела). Острие стрелы этой было смазано ядом. Когда летела стрела, пела песню чудесную.

Отправился Мазан по следам Байхтан-Эретына.

Знал Мазан, что неуязвимого батара того нельзя ни мечом, ни стрелой убить. Было у Байхтан-Эретына лишь одно место уязвимое. Чтоб убить его – надо было ему горло пронзить. Только никому сделать этого не удавалось. Носил Байхтан-Эретын стальной воротник высокий да еще голову всегда вниз опускал.

Долго блуждал молодой богатырь, пока не нашел Байхтан-Эретына.

Встретились богатыри.

Как увидел Байхтан-Эретын Мазана, вынул меч острый, стегнул коня черного, поскакал к Мазану. Быстрее ветра несется конь черный, блестит на солнце шлем и кольчуга Байхтан-Эретына. Вот-вот снесет он голову Мазану.

Не дрогнул Мазан, с места не тронулся. Спокойно взял стрелу любимую, лук над головой поднял, тетиву натянул, будто вверх стрелу пустить хочет. Сам же с Байхтан-Эретына глаз не спускает.

Удивился Байхтан-Эретын. Никогда еще не видел он, чтобы богатыри себя так держали. "Что за диковина, – думает, – ведь я же его убить приготовился, а он в небо стрелу пускать собирается. Ну и глуп же богатырь калмыцкий! Интересно, куда это он целиться вздумал?"Не сдержал Байхтан-Эретын любопытства. Поднял вверх голову, а Мазан тотчас в шею ему стрелу пустил.

Быстро и метко стрелял Мазан. Не успел Байхтан-Эретын голову склонить, как стрела ударила поверх воротника, где железные пуговицы расстегнулись.

Широка и остра была стрела. Покатилась с плеч голова Байхтан-Эретына.

Силен и могуч был Байхтан-Эретын. И без головы продолжал он скакать на лошади. Когда поравнялся с Мазаном, на полном скаку рубанул мечом, чуть не рассек пополам Мазана.

Въехал Байхтан-Эретын на холм невысокий, слез с лошади, стреножил ее, седло снял, постелил бурку свою, воткнул в землю меч глубоко, не выпуская рукояти лег на бурку, ноги вытянул, недвижим стал.

Когда подошел Мазан, Байхтан-Эретын уже мертв был.

Забрал Мазан скот, возвратил его народу.

Вот каков был храбрый богатырь Мазан.

Только не пришлось ему долго жить.

Было у Байхтан-Эретына двое сыновей. Когда узнали они о смерти отца, поклялись отомстить Мазану.

Однажды напали они вдвоем на Мазана, когда тот по степи ехал. Подкравшись сзади, искололи его кинжалами острыми, бросили мертвого в колодец глубокий.

Когда ехали мимо хотона, где Мазан жил, стали хвалиться, как Мазана убили.

Посмеялись над ними.

– Зря, – говорят им, – время тратили, кинжалы тупили. У богатыря Мазана ночью, когда на небе звезды появляются, все раны стягиваются и заживают сами. Поэтому и зовется он: «Мазан, сын Очира, оживающий, когда звезды появляются на небе полностью». Скоро выползет он из колодца. Сначала очень слаб будет, как верблюжонок новорожденный. Через час снова богатырской силой наполнится. Тогда несдобровать вам в честном бою. Лучше поскорей убирайтесь подальше.

Отъехали братья, посовещались, обратно свой путь направили.

Ночь настала. На небе яркие звезды светят. Подъехали братья к колодцу и видят – ожил Мазан, из колодца лезет, не окреп еще.

Бросились братья к Мазану, схватили его, снова убили, на части разрезали, разбросали тело его по разным местам.

Так погиб храбрый батар Мазан.

Да, идут годы, текут седые века, и никто никогда не удержит их могучего бега. Будто недавно мои сморщенные руки были сильными и молодыми. Была молодой и та, лежащая в храме Тюменя*.

* Храм, названный именем нойона Тюменя.

Молодой и прекрасной, как ранняя весна, была Эрле, дочь Сангаджи. И у многих сердца бились, видя ее, и не забывались ее глаза, темные, как ночь.

Эрле была красива, как первый проблеск весенней зари. В высокой траве у задумчивых ильменей проводила она знойные дни, веселая, здоровая, гибкая. Подражала крику птиц, перепрыгивала с кочки на кочку, жила жизнью степных болот и знала самые сокровенные их тайны.

Эрле росла. А Сангаджи кочевал то близ широкой Волги, то по тихой Ахтубе. Летело время, множились табуны. Немало приезжало и купцов из Персии и из Индии, много добра накупил у них богатый Сангаджи для своей дочери.

Часто длинные караваны сытых верблюдов отдыхали у его кибитки, и руки рабов то и дело передавали в руки Сангаджи переливающиеся на солнце дорогие цветные шелка.

Знатные сваты в богатых, ярких одеждах слезали с коней за пятнадцать шагов, бросались на землю и ползли к Сангаджи.

Лунная летняя ночь дышала испарениями влажной, покрытой тысячью цветов земли, в тишине вздыхали верблюды, кашляли овцы, пели комары, трещали сверчки, стонали луни, спросонья вскрикивала какая-то птица. Жила и радовалась волшебница-степь, навевала красавице Эрле дивные девичьи сны. Улыбаясь, раскинув смуглые руки, лежала она на дорогих бухарских коврах. А ее мать, старая Булгун, сидела у ее изголовья, с глазами, полными слез, в глубоком горе.

«И зачем это так раскричался ночной кулик, – думала она, – зачем так печально шумят над ериком ветлы и о чем вполголоса говорит Сангаджи в соседней кибитке с богатым сватом?.. Милая моя Эрле! Когда я носила тебя под своим сердцем, я была счастливей, чем сейчас, ведь никто не мог тебя отнять у меня».

А в то время Сангаджи говорил знатному свату:

– Ничего мне не надо за мою Эрле потому, что она дороже всего на свете. Разреши мне поговорить с женихом, я хочу узнать, сколь он разумен, и пусть Эрле сама скажет ему свои условия.

Обрадовался сват, вскочил в седло, поскакал к нойону Тюменю и рассказал о том, что, видно, положат скоро Эрле поперек седла и привезут к молодому Бембе.

Старая Булгун плакала у изголовья дочери. Поджав ноги, сидел Сангаджи и печально глядел на Эрле.

– И зачем она так быстро выросла, – шептал Сангаджи, – и почему какой-то сын нойона Тюменя должен отнять у нас Эрле, веселую, как весенний ручеек, как первый луч солнца?

Шли дни, бродили табуны по сочной траве Ахтубинской долины. Накапливался жир в верблюжьих горбах и в овечьих курдюках. Печальны были мать и отец, только Эрле по-прежнему веселилась в цветущей степи. Вечерами дочь обвивала руками седую голову матери и шептала ласково о том, что не скоро уйдет от нее, что еще рано ей покидать стариков и что не страшит ее гнев свирепого нойона Тюменя.

У слияния двух рек догнали сваты нойона Тюменя и сына его Бембе.

Бембе не решился беспокоить Эрле, приказал раскинуть палатки на другом берегу сухого ерика и за-; ночевать.

Не спал Бембе, не спал и Сангаджи, Красны были от слез глаза Булгун.

Богатые цветные наряды сватов играли радугой на утреннем солнце. Впереди всех ехал Бембе, сын бес-пощадного, свирепого нойона Тюмени, чье имя приводило в трепет всю степь.

– Пусть сама Эрле скажет тебе условия, – промолвил Сангаджи, когда Бембе заявил о том, что Эрле нужна ему, как сурепка верблюду, как ильмень утке, как земле солнце.

Громче заговорила степь и запели в реке волны, выше подняли голову камыши и приветливо смотрели верблюды, когда вышла к гостям красавица Эрле.

От великих гор до долины реки Или и глубокого озера Балхаш ездил Бембе, видел он тысячи прекрасных женщин, но такой, как Эрле, нигде не видал.

– Все, что хочешь, проси, – сказал он ей, – только согласись.

Улыбнулась Эрле и сказала:

– Бембе, сын знатного нойона, я рада видеть тебя и вечно останусь с тобой, если ты найдешь мне цветок, прекраснее которого нет не только в нашей степи, но и во всем мире. Я буду его ждать до следующей весны. Ты найдешь меня на этом же месте, и, если принесешь цветок, я стану твоей женой. Прощай.

Собрал нойон Тюмень нойонов и родовых старейшин и сказал им:

– Объявите всему народу, чтобы тот, кто знает о таком цветке, пришел без страха и сказал об этом за большую награду.

Быстрее ветра облетел степь приказ Тюмени.

Однажды ночью к кибитке нойона подъехал запыленный всадник. А когда впустили его в кибитку, он сказал нойону:

– Я знаю, где растет желанный твоей красавице Эрле цветок.

И он рассказал о своей чудесной стране, которая называется Индией и раскинулась далеко за высокими горами. Там есть цветок, люди зовут его священным лотосом и поклоняются ему, как богу. Если нойон даст несколько человек, он привезет лотос, и прекрасная Эрле станет женой Бембе.

На другой день шесть всадников пустились в путь.

Скучно рассказывать о том, как жил Сангаджи холодной зимой. Северо-восточные ветры загнали скот в крепи*, а сам он целыми днями лежал и слушал, как за землянкой пели невеселые песни степные бури. Даже веселая Эрле тосковала о солнце и ждала весны.

* Крепи – здесь: специально сделанные загоны.

Она мало думала о том, что когда-нибудь возвратится страшный Бембе. А тем временем шесть всадников держали путь на восток и уже достигли долины реки Или. Они спали и ели в седле. Бембе торопил их, и задерживались они только для того, чтобы добыть охотой еду.

Много лишений пришлось перенести им, пока они не достигли таинственной Индии. Дикие степи, высоченные горы и бурные реки встречались им на пути, но всадники упорно ехали вперед.

Наконец они прибыли в Индию и увидели чудный цветок – лотос. Но никто не решался его сорвать, все боялись навлечь на себя гнев богов. Тогда на помощь им пришел старый жрец. Он сорвал лотос и отдал Бембе, сказав:

– Помни, человек, ты получил прекрасный цветок, но потеряешь нечто еще более прекрасное.

Не слушал его Бембе, схватил лотос и велел немедленно седлать коней, чтобы пуститься в обратный путь.

Все реже и реже дул свирепый ветер, а солнце все дольше оставалось в небе. Близилась весна, а ее так ждала бледная, исхудавшая Эрле.

Напрасно ходили в землянку ее отца знахари, напрасно поили ее разными травами, с каждым днем таяла Эрле, как снег под солнцем. Не могла больше плакать Булгун. Безумными глазами она смотрела на свою дочь, уходившую от нее навсегда. А когда запели птицы и зацвела степь, Эрле не могла уже встать. Худой рукой она гладила обезумевшую от горя мать, а глаза ее по-прежнему смеялись тихо и ласково.

Если бы птицы могли говорить, они сказали бы Бембе, чтобы торопил он своих коней, потому что скоро, скоро перестанет биться сердце Эрле. Но и без того торопился Бембе. Оставалось уже немного пути. Усталые кони, с налитыми кровью глазами, спотыкались и чуть не падали от изнеможения.

Знатные сваты неслись навстречу Бембе.

– Торопись, Бембе! – кричали они. – Твоя прекрасная Эрле умирает.

И когда уже показалась кибитка Сангаджи, все увидели, как из нее, пятясь, выходят мать и отец. Всадники поняли, что Эрле умерла. Печально опустил поводья Бембе. Он не увидел живой прекрасной Эрле, не увидела и Эрле цветка, прекрасного, как она сама..

Схоронили ее на берегу Волги, а в память Эрле выстроил Бембе храм.

Темной ночью Бембе ушел в камышовые заросли устья и посадил там чудесный лотос.

И до сей поры растет там прекрасный этот цветок.

В далекие времена у одного земледельца был сын. Он продал свое поле, купил три сажени полотна и поехал по чужим краям торговать.

Повстречалась ему дорогой толпа ребятишек, которые привязали на шнурок мышь и бросали ее в воду, а потом вытаскивали. Стал он упрашивать детей, чтобы они пожалели мышь и отпустили ее. А дети дерзят в ответ:

– А тебе что за дело? Все равно не отпустим! Тогда он отдал им одну сажень полотна, и они выпустили мышь.

Только отошел, встречает другую толпу ребятишек, вти поймали молодую обезьянку и колотят ее немилосердно, а сами приговаривают:

– Прыгай! Прыгай хорошенько!

Но обезьянка была уже не в силах больше двигаться и только гримасничала.

Он погладил обезьянку и хотел было ее отпустить, а дети не соглашаются. Отдал он им вторую сажень полотна, и они отпустили обезьянку.

Дальше попадается ему на пути толпа ребятишек с маленьким медвежонком. Погоняют они его и бьют, ездят на нем верхом. Тут пришлось ему расстаться с последней саженью полотна, чтобы уговорить ребятишек отпустить медвежонка в лес.

Нечем стало ему торговать и нечего есть, вот он и думает: "Чем мне теперь заняться?"Думал, думал, а сам все идет по дороге и вдруг видит на камышовой луговине кусок шелка, шитого золотом, – видно, очень дорогой. «Вот тебе небо послало вместо полотна за твое доброе сердце», – говорит он сам себе. Но вскоре все пошло по-иному.

Подошли к нему люди, увидели шелк и спраши-вают:

– Откуда такой дорогой шелк? Эту ткань с другими вещами украли из сокровищницы хана. Ну, наконец-то мы разыскали вора! Куда ты девал все остальное?

Они привели его к хану, а хан ему и говорит:

– Я велю посадить тебя в большой ящик, запереть деревянным запором, положить два хлеба и забросить тебя в воду.

Так и сделали. Но ящик приплыл к берегу и остановился. Воздух в ящике спертый, бедный юноша задыхается. Вдруг кто-то стал скрестись и кричать ему:

– Упрись-ка теперь немного в крышку.

Уперся он в крышку, та приоткрылась, он вдохнул свежего воздуха, а в щель увидел мышь, которую он освободил.

Мышь ему и говорит:

– Погоди, я пойду позову товарищей, а то мне не под силу.

Мышь вскоре вернулась с обезьяной и медвежонком. Обезьяна раздвинула щель так, что медведь мог просунуть свою лапу и разломать сундук. Юноша вышел на зеленую лужайку на острове посреди реки. Звери принесли ему плодов и разной пищи.

На другое утро увидел он, что на берегу что-то сверкает, и послал обезьяну посмотреть.

Обезьяна принесла ему блестящий камешек. Камешек этот был волшебный.

Захотелось юноше иметь дворец, и сейчас же вырос дворец среди большой площади, со всеми службами, пристройками, в богатом убранстве, а вокруг него расцвели деревья, и из мраморных фонтанов забила с журчанием чистая, как хрусталь, вода. Поселился он в этом дворце и оставил у себя зверей.

Немного спустя пришли в эту страну купцы. Остолбенели они от удивления и спрашивают:

– Откуда же взялся этот дворец? Прежде здесь было пустое место!

Они спросили об этом юношу, а тот показал им волшебный камень и рассказал все, что с ним случилось.

Тут один из них и говорит:

– Возьми у нас все, чем мы богаты, и отдай нам волшебный камень.

Юноша не пожалел и подарил им камень, но не взял у них ничего взамен.

– Я и так счастлив, – сказал он, – с меня довольно и того, что у меня есть.

Купцы не были так благодарны, как звери, потому что они были купцами и великодушие, как и многое другое, считали просто глупостью.

На другой день, поутру, просыпается юноша и видит, что он опять на лужайке и что все богатство его исчезло.

Сидит, пригорюнился. Подходят к нему его звери и спрашивают:

– Что с тобой приключилось? Рассказал он им все.

Они и говорят:

– Жалко нам тебя. Скажи-ка нам, куда купец пошел с твоим камнем. Мы пойдем его разыщем.

Приходят они к купцу. Тут обезьяна и медведь говорят мыши:

– Ну-ка, мышь, пошныряй, не найдешь ли гдекамня.

Мышь начала рыскать по всем щелям и попала в богато убранную комнату, где спал купец, которому достался волшебный камень. А камень-то висит, подвешен к концу стрелы, а стрела воткнута в кучу риса, и около рисовой кучки привязаны две кошки. Мышь не осмелилась подойти и рассказала обо всем своим друзьям.

А медведь-то был с ленцой, да еще и простоват, услыхал он это и говорит:

– Ну, значит, ничего не поделаешь, вернемсяназад.

Тогда обезьяна перебила его и говорит:

– Погоди, мы придумаем еще что-нибудь. Мышь! Ступай к купцу и отгрызи ему несколько волос, а на следующую ночь посмотри, кто будет привязан к изголовью около его подушки.

Поутру купец увидел, что волосы у него обгрыза-ны мышью, и он с вечера привязал кошек около своей подушки.

А мышь опять не смогла добраться до камня.

– Ну, – говорит медведь, – теперь уж и подавно ничего не поделаешь, вернемся назад.

Обезьяна и говорит:

– Погоди, мы опять что-нибудь придумаем, ты нас не отговаривай. Мышь! Ступай и погрызи рис, чтобы стрела упала и потом принеси камешек в зубах.

Мышь дотащила камешек до норки, а камешек-то большой и не пролезает в нее. Пришла мышь опять со своим горем к друзьям.

– Ну, – говорит медведь, – теперь все, поворачиваем домой, нам с обезьяной и подавно не пролезть через мышиную норку.

Но обезьяна разрыла нору, и мышонок пролез в нее вместе с камешком.

Отправились они назад, дошли до реки, устали, мышь села к медведю на ухо, а обезьяна залезла к нему на спину, а камешек во рту держит. Стали через реку переправляться, а медведь давай хвастать, что и он тоже не без дела сидел:

– Хорошо, что я могу вас всех перенести на себе: обезьяну, мышь и волшебный камень. Значит, я всех вас сильнее.

А звери молчат в ответ. Медведь не на шутку рассердился и говорит:

– Не станете мне отвечать, так я вас брошу в воду.

– Не топи, сделай милость, – проговорила обезья-на, а камешек-то изо рта у нее бух в воду.

Перешли они реку, обезьяна и давай ворчать:

– Ты, медведь, дубина! Мышь проснулась и спрашивает:

– Что с вами?

Обезьяна рассказала все, как было, и говорит:

– Нет ничего труднее, чем достать камень из во ды. Теперь нам больше ничего не остается, как разой-тись.

А мышь говорит:

– Ну-ка я попробую вытащить камешек. Отойдите-ка подальше.

Принялась мышь бегать взад и вперед по берегу, словно беспокоится о чем-то. Вдруг из воды выходят водяные жители и говорят:

– Мышь, что с тобой? Мышь им и отвечает:

– Разве вы не слышали, что собирается большое войско и хочет выгнать из воды всех водяных жителей?..

– Беда нам, – испугались водяные жители, – посоветуй, что нам теперь делать.

– Вам теперь, – отвечала мышь, – ничего больше не остается, как выкинуть из воды все камни и сделать из них на берегу плотину.

Не успела сказать, как посыпались со дна реки камни. И наконец большая лягушка тащит волшебный камешек да приговаривает:

– Эта штучка не легкая.

– Молодец, мышь, – сказала обезьяна, когда увидала камень.

Пришли они к юноше, а тот их ждет не дождется. Отдали они ему камешек, и захотелось ему иметь та кой же, как и прежде, дворец.

С тех пор юноша никогда не расставался с волшебным камнем и оставил у себя жить трех своих верных друзей. Медведь только и делал, что ел да спал; обезьяна ела и плясала, а мышь тоже ела и шныряла по всем норкам и щелям, а юноша никогда не держал во дворце ни одной кошки.

Много лет тому назад жила вдова-старуха. Было у нее четверо детей: три сына и дочь. Сыновья хороши собой, дочь еще лучше. Красавицы такой за тысячу верст кругом не сыскать. Кто хоть раз девушку эту увидел – всю жизнь красоту ее помнил.

Крепко любили ее и мать и братья, дорожили ею больше жизни своей, берегли ее как зеницу ока.

Братья-охотники, сильные и смелые, зоркие и быстрые, никогда не возвращались домой без обильной добычи.

Собрались однажды братья-молодцы в дальнюю охоту. Решили мяса запас сделать, разного зверья набить, матери и сестре мех на зиму раздобыть. Поели айрик*, взяли с собой баранью ляжку, попрощались с матерью и сестрой, пошли.

* Айрик – простокваша.

Остались мать с дочерью.

К вечеру вышла мать из кибитки. Пока старуха занималась хозяйством, влетел в орко* страшный мангус** и унес красавицу.

** Мангус – сказочное чудовище, пожирающее людей.

Вошла мать, а кибитка пуста. Нет дочери. Искала-искала – не нашла. Догадалась мать, что случилось. Пала на землю, плачет. Долго тянулась ночь. Глаз не сомкнула старуха, слезами горькими изошла.

Утром вернулись братья с охоты, довольные, веселые. Встретила мать сыновей у входа в кибитку. Как сказать о несчастье? Старуха поздоровалась с ними, говорит:

– Сыновья мои любимые! Как и отец ваш, вы храбры, сильны и ловки, в доброте и в честности ему не уступите! Только и хороших людей несчастье постигнуть может. Хочется знать вашей матери, на что из вас каждый способен, если придется родному человеку помочь!

Сказал старший сын:

– На всем свете нет такой вещи, какую я отыскать бы не смог. Иголку в степи и ту увижу, головку булавочную на дне моря сыщу, за каменной стеной в сундуке, на семью семь замков запертом, булавочный кончик острый найду.

– А я одним выстрелом на любой высоте любую птицу убить могу, в дождевую каплю под облаком попаду, одной стрелой на ходу десять зайцев прикончу, – сказал матери средний сын.

Не отстал от братьев и младший сын.

– Я, – говорит, – своими руками все поймать, удержать могу. Камень с горы поймаю, скалу на лету схвачу. Если бы с неба огромная и тяжелая гора свалилась, и ту бы целой поймал – комочка земли не отпало бы.

Обняла мать сыновей по очереди и призналась им в несчастье.

– Нет больше дочери у меня, сестры – у вас. Горе нам, сыновья мои! Ищите скорее сестру вашу любимую, простите меня, старую, что недоглядела за дочерью своей единственной.

Попадали у братьев из рук наземь оружие и добыча охотничья. Нет сестры...

Первым сказал старший брат:

– Ну, нечего делать! Времени попусту терять незачем. Попрощаемся с матерью и пойдем по белу свету – сестру разыскивать. Пока не найдем, не бывать нам дома. Только бы найти нам мангуса, пока не съел он нашу сестру.

Ушли.

Дня не прошло, как разыскал старший брат облако, в котором спрятался мангус.

Нацелился средний брат, натянул тетиву, так что концы лука вместе сошлись, пустил ввысь стрелу поющую. Прямо в сердце мангуса вонзилась, насмерть поразила злое чудовище. Выпустил мангус девушку. Камнем белым сестра вниз рухнула. До земли три четверти шага осталось – подхватил сестру младший брат, невредимой наземь поставил.

Слух о том, как братья свою сестру из ужасной беды выручили, от самого мангуса спасли, по всей земле прошел.

Собрались старики келмерчи из хотонов разных – решили присудить награду тому брату, кто ее больше всех заслужил.

– Среднего наградить – он дракона убил, – говорит один.

– Что же, что убил! Если бы старший брат дракона не нашел, так и стрелять среднему брату было б не в кого, – твердят иные.

– Младший брат больше заслужил, – настаивают третьи, – если бы не он, разбилась бы девушка, не помогли бы ни старший, ни средний братья.

– Младшему-то и ловить не пришлось бы, если бы не старший и средний братья: девушку мангус давно бы уже сожрал, а он всю жизнь искал бы сестру, пока не умер, – возражают некоторые.

Так и спорят келмерчи до сегодняшнего дня – все никак решить не могут, кому из братьев награду дать следует.

А ты как думаешь? Сказки слушать всякий умеет. Ты вот помоги решить, кому же из братьев награду нужно дать.

Всем трем? Нельзя. Не по правилу. Келмерчи будут против. Одному из трех? Так кому нее?

Жила-была старуха. У нее было три сына: два строптивых, а младший – добрый, отзывчивый, ум ный. Перед смертью позвала старуха своих сыновей и сказала:

– Я скоро умру. Живите, дети, мирно. Да глядите: не связывайтесь с гелюнгом.

Померла старуха мать, им досталась в наследство дырявая кибитка да шелудивая коза. Кое-как перезимовали братья.

– Пойду поищу себе работу, – сказал старший брат и отправился в путь-дорогу.

Идет он в ту сторону, куда ветер дует. Шел, шел – в степи застала ночь. Прилег он на кургане, переночевал. Рано утром пошел дальше. Смотрит: сидят у дороги три старухи, сшивают треснувшую землю.

– Эх, вы! – молвил старший. – Да не исполнится ваше дело.

– Не исполнится и твое намерение, парень, – ответили они.

Старший брат пошел дальше. Шел, шел, и вдруг навстречу ему идет гелюнг.

– Куда идешь, парень? – спросил тот.

– Ищу себе место. Хочу наняться в работники. – Иди ко мне.

– Что за работа у тебя?

– Лошадей пасти, на кухне стряпать.

– Ладно, – согласился парень и пошел с гелюн-гом.

Пока новый работник осматривал хозяйское подворье, гелюнг зарезал овцу и приказал:

– Затопи, парень, печь, свари мясо.

Нарубил работник дров, затопил печь, поставил варить мясо. Дело в его руках спорилось. Хотел он посолить мясо – под руками соли не оказалось. Вынул работник его из котла и зкдет своего хозяина. Пришел гелюнг.

– Ну как? Готово мясо?

– Готово.

– А ты солил его?

– Нет.

– Тогда я сейчас принесу соли, – сказал гелюнг. Вышел он из кухни и превратился в рыжую собаку. Работник стоит у окна и смотрит, как во Дворе дети играют. Заметил он рыжую собаку, сожравшую мясо, когда та выбегала из кухни. А тут, как на грех, и гелюнг появился.

– Где мясо? – спросил он у работника.

– Собака съела.

– Иди голодный пасти табун.

Подтянул работник ремень потуже, чтобы есть не хотелось, и пасет лошадей. Наступила ночь. Гелюнг обернулся волком, забежал в табун и заел лучшего коня. Заметил работник серого, когда он в лес побежал. За волком гнаться было поздно. Наступило утро. Пришел работник к гелюнгу.

– Беда случилась, – сказал он.

– Что за беда?

– Ночью заел серый волк лучшего коня.

– Чем расплачиваться будешь?! – закричал гелюнг и убил работника.

Ждали, ждали братья старшего брата – не дождались.

– Пойду и я поищу себе работу, – сказал средний брат и отправился на поиски заработка.

Идет он по дороге. Смотрит: сидят у дороги три старухи, сшивают треснувшую землю.

– Эй, вы! Да не исполнится ваше дело, – сказал он.

– Пусть, парень, неладным будет и твое намерение, – ответили они.

Идет средний брат дальше. Встретил гелюнга.

– Куда ты идешь, парень? – спросил гелюнг.

– Ищу себе хозяина.

– Иди ко мне лошадей пасти.

– Ладно, – согласился средний брат.

Пришли. Гелюнг зарезал овцу и приказал сварить мясо. Сварил новый работник мясо и вынул его из котла. Загляделся в окно, а собака сожрала всю баранину.

– Иди в наказание голодным пасти лошадей, – сказал хозяин.

Ночью, как и прежде, он превратился в серого волка, проник в табун и заел лучшую кобылу. Пришел утром средний брат к гелюнгу и говорит:

– Беда случилась, лучшую кобылу волк заел.

– Чем расплачиваться будешь?! – закричал гелюнг и убил среднего брата.

Ждал, ждал своих братьев самый младший из них. Все сроки прошли, а их все нет. Собрался и он в путь-дорогу. Идет по степи, смотрит: у дороги сидят три старухи, сшивают треснувшую землю.

– Да исполнится ваше дело, – сказал он.

– Да будет ладно и твое намерение, – ответили три старушки и тут же сказали: – Когда, паренек, пойдешь отсюда, то встретишь гелюнга. Он возьмет тебя к себе в работники. Придет гелюнг домой, зарежет овцу и заставит тебя варить мясо. А когда ты сваришь, он скажет: «Вынь мясо, а я принесу соли». И уйдет. Ты вытащи мясо и около себя положи плеть. Гелюнг-оборотень прибежит в кухню рыжей собакой. Начнет жрать мясо, а ты, сколько сил есть, бей ее плетью по переносице. Убежит она, а немного погодя и гелюнг заявится в кухню. Разделит оборотень мясо, вы пообедаете, а на ночь он отправит тебя в табун лошадей сторожить. Ты не спи ночь, в табун он серым волком придет. Будет красться по балке, ты поймай, сдери с него шкуру и отпусти. Утром, когда придешь к нему в дом, ты увидишь: гелюнг будет лежать в по-стели с ободранной кожей и орать не своим голосом. Он спросит: «Чего ты пришел?» Ты скажи ему: "Ночью поймал волка, содрал с него шкуру, что с ней делать?"Поблагодарил младший брат старушек и пошел дальше. Встречается по дороге гелюнг.

– Куда идешь, паренек? – спросил он.

– Хочу наняться.

– Иди ко мне в работники.

– А какая у вас работа?

– На кухне стряпать, лошадей стеречь.

– Что ж, согласен, – сказал младший брат и пошел вслед за гелюнгом.

Пришли. Гелюнг зарезал овцу, приказал ему мясо сварить. Затопил новый работник печь и, как только сварилось мясо, вынул его из котла, разложил на столе.

Заходит в кухню хозяин.

– Готово мясо?

– Готово.

– А ты его солил?

– Нет.

– Сейчас принесу соль, – сказал гелюнг и вышел. А младший брат, третий работник, положил возле себя плеть и стоит, делает вид, будто смотрит в окошко. Вбегает на кухню рыжая собака и бросается к мясу. Работник ну ее плетью охаживать так, что она еле Ноги свои унесла. Не успел плеть положить – гелюнг-оборотень тут как тут. Нос перебит, глаз опух, от бороды одни клочья.

– Что случилось? – спросил работник хозяина.

– Да пустяк, споткнулся о порожек. Пообедали. Гелюнг говорит: «Иди, парень, в табун,лошадей стеречь». Наступила ночь. Лошади паслись. Заметил работник, что волк по балке к табуну крадется, с плетью в руках бросился к нему.

Волк – в степь, работник – за ним. Долго гнался. Догнал, воткнул ему в рот шапку и стал охаживать серого. Бьет и приговаривает: "Это тебе за моего старшего братца, это тебе за моего среднего братца, а это вот от меня!"Бил, бил, так что серый был рад-радешенек, когда из собственной шкуры выскочил. Не до нее было – тут хоть бы ноги унести.

Настало утро. Приходит работник к гелюнгу. Смотрит – он на ладан дышит.

– Чего тебе? – простонал гелюнг.

– Поймал я волка, да он без шкуры убежал, что с нею прикажете делать?

– Иди ты... – Гелюнг еще что-то хотел сказать, да не успел: умер.

В давно минувшие времена жил-был некий хан. У хана был единственный сын. Был он дурак дураком. Это очень печалило хана. И хан решил во что бы то ни стало при жизни подыскать сыну-глупцу умную жену.

Поехал хан по своим владениям. У одного селения видит: три девушки собирают кизяки. Вдруг полил дождь. К пасшимся коровам подошли телята. Две девушки побежали домой, а одна накрыла бешметом кизяки и побежала к стаду, отогнать телят.

Хан подъехал к ней и спросил, почему она осталась под дождем, когда ее подруги убежали домой.

– Мои подруги один раз выиграли, два проиграли, а я два раза выиграла, а один проиграла, – ответила девушка.

– В чем же ты выиграла? – спросил хан.

– Я укрыла от дождя кизяки и отогнала телят от коров, а то бы они высосали молоко. Беда только, что дождь намочил мой бешмет. Но бешмет я высушу у огня, а огонь разведу сухими кизяками. А у моих подруг и кизяки намокли, и телята высосали молоко. Только бешметы свои не намочили. Видите, хан, у меня и молоко будет, и огонь, а у них ни того, ни другого.

Хану понравилась находчивость девушки, и он решил разузнать, кто она такая.

– А как переправиться через эту речку? – спросил хан девушку.

– Поедете направо – дальше будет, зато короче. Поедете налево – короче будет, зато дальше, – ответила девушка.

Хан понял девушку так: если поехать налево, то там брод будет болотистый, застрять можно, – и решил ехать направо.

Еще спросил он у девушки, как ему найти в селении ее кибитку.

– Моя кибитка стоит слева. Вы ее сразу увидите. У нее шестьдесят окон и шестьдесят пик торчат.

В селении по левую сторону хан увидел чернуго-пречерную кибитку. Через дыры в крыше виднелись все жерди. Хан догадался, что это и есть шестьдесят окон и шестьдесят пик.

В кибитке оказался отец девушки. Вслед за ханом пришла и девушка с кизяками.

Чтобы еще раз проверить находчивость девушки, хан вдруг спросил ее:

– Сколько у тебя в мешке кизяков?

– Столько же, сколько раз ступил ваш конь от ва-шего дворца до нашей кибитки, – не задумываясь, от ветила девушка.

Перед отъездом из селения хан приказал старику приготовить на завтра кумыс из бычьего молока и обшить свою кибитку пеплом.

Заплакал старик и передал дочери повеление хана. Но дочь ничуть не смутилась и успокоила старика, что все сделает сама.

На следующий день девушка обшила кибитку рогожей и выжгла ее так, что пепел пристал к войлоку, затем она подняла и поставила у кибитки длинный шест.

Хан подъезжает к кибитке, видит – стоит шест, значит, в доме кто-то рожает.

– Отец рожает, – ответила хану девушка.

– А разве мужчины тоже рожают? – удивленно спросил хан.

– О великий хан! В ханстве, где готовят кумыс из бычьего молока, все возможно.

Уезжая, хан приказал старику приехать к нему на двуглавой лошади и скакать не по самой дороге и не по степи, а когда приедет к нему, сесть не внутри кибитки и не снаружи.

Как тут выполнить ханское приказание? Старик поделился своим горем с дочерью. Дочь объяснила ему повеления хана. Приехать нужно на жеребой кобыле, скакать нужно не по середине дороги и не по колее, а по полоске между ними, по приезде же к хану нужно сесть у порога снаружи и на спину накинуть войлок от двери.

Старик сделал так, как ему сказала дочь...

Наконец хан женил своего сына на девушке.

Через некоторое время после свадьбы хан тяжело заболел. Желая проверить, будет ли невестка помогать своему глупому мужу, хан призвал к себе сына и велел ему догнать перекати-поле в степи и узнать у него, где оно будет дневать-ночевать.

Вернулся ханский сын домой и передал жене приказание отца. Тогда жена посоветовала ему:

– Передай отцу – перекати-поле ответило: «Где я буду дневать – известно оврагу, где я буду ночевать – ветер о том знает».

Ханский сын ответил отцу так, как научила его жена.

Отец остался доволен и велел сыну привести из та буна лошадь с двумя головами и чтобы одна голова смотрела вперед, а другая – назад.

Сын привел к хану двух лошадей и спутал их так, что головы их смотрели в разные стороны.

Хан побранил сына за дурацкую выдумку и велел ему идти к себе в кибитку.

Дома ему жена посоветовала:

– Пойди приведи хану жеребую кобылу. У жеребой кобылы жеребенок лежит в утробе головой к хвосту.

Сын хана сделал так, как посоветовала ему жена. Хан остался доволен сыном и спокойно умер, зная, что невестка поможет мужу во всем.

Нет человеку ничего дороже места, где он родился, края, где он вырос, неба, под которым он жил. Да и не только человек – звери и птицы, все живое под солнцем тоскует по родной земле.

Давным-давно, когда калмыки жили еще в Китае, привезли китайскому императору в подарок необыкновенную птицу. Она так пела, что солнце в высшей точке неба замедляло свой ход, заслушиваясь ее песней.

Приказал император сделать для птицы золотую клетку, постелить ей пух молодого лебедя, кормить ее из императорской кухни. Первого своего министра император назначил главным по уходу за птицей. Он сказал своему первому министру:

– Пусть птица здесь чувствует себя так хорошо, как нигде и никогда не чувствовала. И пусть она услаждает наш слух, жаждущий прекрасного.

Все было сделано согласно приказу грозного повелителя.

Каждое утро император ждал пения птицы. Но она молчала. «Видимо, птице, привыкшей к вольному воздуху, душно во дворце», – подумал император и велел вынести клетку в сад.

Сад императора был единственным в мире по красоте. Могучие деревья шелестели прозрачно-зелеными резными листьями, живительно благоухали редчайшие цветы, земля играла всеми своими красками. Но птица по-прежнему молчала. "Чего же теперь ей недостает? – думал император. – Разве ей плохо у меня? Отчего же она не поет?"Император пригласил всех своих мудрецов, чтобы выслушать их высокоученые суждения. Одни говорили, что, может быть, птица заболела и лишилась голоса, другие – что птица не та, третьи – что, вероятно, она вообще не пела. Самый почтенный столетний мудрец предположил, что воздух, выдыхаемый людьми, угнетает птицу и поэтому она не поет. Внимательно выслушав всех, император повелел вывезти клетку в девственный лес.

Однако и в лесу птица продолжала молчать. Крылья опущены до самого пола, из глаз катятся жемчужинки слез.

Тогда император приказал привести пленного мудреца.

– Если ты нам дашь хороший совет и птица запоет, получишь свободу, – сказал ему император.

Неделю думал пленный мудрец и доложил:

– Возите птицу по стране... Может быть, запоет. Три года кочевал император с птицей по своимвладениям. Наконец достигли они одного болотца. Вокруг него рос чахлый кустарник, а дальше простирались унылые желтые пески. Смрадные испарения поднимались из болот, роем летела назойливая мошкара. Повесили клетку на сухую ветвь саксаула. Поставили караульного, и все легли спать.

Когда загорелась на небе ясная утренняя заря и багрянец ее стал разливаться все шире и шире, птица вдруг встрепенулась, расправила крылья, торопливо стала чистить клювом каждое перышко.

Заметив необычайное поведение птицы, караульный разбудил императора.

А когда вековечное светило показало свой алый гребень, птица стремительно взлетела, ударилась о золотые прутья клетки и упала на пол. Она грустно огляделась вокруг и тихо запела. Сто восемь песен печали пропела она, а когда начала песню радости, тысячи таких же птиц, как она, слетелись со всех сто-рон и подхватили ее песню. Показалось людям, что это не птицы поют под струны лучей восходящего солнца, а поют их души, тоскующие по прекрасному.

– Вот откуда наша птица, это ее родной край, – задумчиво промолвил император и вспомнил свой несравненный Пекин, где он не был три года.

– Откройте дверцы клетки и выпустите птицу, – повелел он.

И тогда запели все птицы тысячу песен хвалы родному краю, тысячу и одну песню хвалы свободе.

Вот что значит родная земля и свобода, петь можно лишь там, где ты обрел жизнь.

Давным-давно жил некий хан. Когда ему нужно было перекочевывать, он на месте своего новоселья ставил рога антилопы, чтобы они очистили местность от аламасов*.

* Аламас – дьявол, черт.

Однажды некий охотник, вздумав принести в подарок хану лебедей, пошел к озеру и там, улегшись, держа наготове свое ружье, стал поджидать дичь. Прилетели на это озеро семь лебедей. Охотник решил застрелить всех семерых лебедей, когда все вытянутся в один ряд. Пока он ждал этого момента, другой охотник выстрелил в одного лебедя и убил его наповал. Убитого лебедя он привязал красной шелковой ниткой к поясу и понес в подарок хану. Явился к хану и первый охотник и сказал:

– Всесильный хан, я лежал на берегу озера и ожидал момента, когда все семь лебедей вытянутся в один ряд, чтобы одним выстрелом убить их всех и отнести к вам в подарок. Но в это время явился другой охотник, подстрелил одного из лебедей и понес вам, а остальные испугались выстрела и улетели. Прошу вас, хан, созвать справедливый суд и присудить тому охотнику, чтобы он оплатил мне стоимость семи лебедей.

В ответ на это хан сказал:

– Во-первых, неизвестно еще, мог ли ты убить всех семерых лебедей одним выстрелом, а во-вторых, охотник, на которого ты жалуешься, явился ко мне раньше тебя и не с пустыми руками, как ты, а с одним лебедем, поэтому я отказываюсь разбирать ваше судебное дело.

Так и не удалось разрешить это судебное дело.

Во владениях хана жил богатый гелюнг. Когда та буны этого гелюнга гнали на водопой, то на пути, чтобы не мешать, должно было заранее перекочевывать в другие места все население.

Так однажды с пути табуна переселилось все население, осталась лишь одна кибитка бедняка, у которого рожала жена.

Когда табуны гелюнга шли на водопой, то подняли такой шум, что новорожденный ребенок бедняка скончался. На другой день бедняк пришел к хану с жалобой :

– Вчера, хан, когда табуны гелюнга Гаванга шли на водопой, моя жена родила ребенка, и новорожденный от шума табунов скончался. Прошу вас, хан, разрешить зто судебное дело и наказать виновника.

– Наверно, табуны, проходя через твою кибитку, задавили твоего сына? – улыбаясь спросил хан.

– Нет, табуны-то шли не через мою кибитку, а мимо нее, но если бы они не проходили мимо кибитки, ребенок мой не умер бы, – настойчиво сказал бедняк.

«Табуны шли на водопой мимо кибитки, кибитка осталась невредимой, хотя ребенок и скончался». – Так размышляя, хан сказал бедняку:

– Нет, я не в силах вынести решение по этому делу.

Так и не удалось решить и второе судебное дело.

Некий мальчик, имевший только мать, нанялся к хану пасти его телят, играть с его детьми и разрешать их споры. Дети хана всегда прислушивались к словам этого мальчика.

Однажды мальчику сильно захотелось есть, но есть было нечего. Тогда мальчик уговорил ханских детей зарезать теленка.

Как решили, так и сделали: теленка зарезали, мясо сварили и съели.

Вечером коровы пришли домой, только теленка не было. Стали разыскивать, стали расспрашивать, и ханские дети сознались – выдали зачинщика-мальчика. Хан вызвал мальчика и спросил:

– Зачем, почему и каким образом ты зарезал нашего теленка?

– Есть очень хотелось, – ответил он.

Допросив мальчика, хан решил подвергнуть его казни. Узнав об этом, мать мальчика в тот же час прибежала к хану и начала его упрашивать:

– Господин хан, не казните моего сына, он ведь не из простых!

Хан заинтересовался мальчиком и вызвал его к себе.

– Имеется два неразрешенных судебных дела; если их разрешишь, то я тебя прощу, – сказал хан.

– Я могу решить, только скажите, что это за судебные дела, – ответил мальчик.

Хан тотчас же послал гонца за охотником. Охотник прибыл. Мальчик спросил его:

– Вы тот самый, который хотел одним выстрелом убить сразу семь лебедей?

– Да, я тот самый, – ответил охотник.

– А на каком расстоянии от вас находились лебеди?

– На расстоянии более ста шагов.

– Есть ли у вас дети? – спросил мальчик.

– Имею двухлетнего сына.

– Если вы действительно искусный стрелок, то уложите спать своего сына, положите на его голову лебединое яйцо и одним выстрелом на расстоянии более ста шагов пробейте его насквозь. Тогда можно будет убедиться, что вы смогли бы одним выстрелом поразить всех семерых лебедей, – сказал мальчик.

Охотник согласился. Здесь же, у всех на глазах, он уложил своего сына спать, положил на его голову лебединое яйцо и на расстоянии свыше ста шагов одним выстрелом пробил его насквозь, а сын остался невредимым.

Так разрешилось первое судебное дело. Охотнику возместили убыток.

– Есть еще одно судебное дело, – сказал хан. – Когда табуны гелюнга Гаванга шли на водопой, то на пути их стояла кибитка одного бедняка, жена которого только что родила ребенка. Хотя табуны шли не через кибитку, а мимо нее, все же новорожденный ребенок испугался шума и умер. Отец этого ребенка требует осудить хозяина табунов гелюнга Гаванга. Разреши это спорное судебное дело, – обратился хан к мальчику.

– Можно, – сказал мальчик, – но только наполните большой котел овечьим молоком и, вскипятив его, поставьте в кибитку потерпевшего бедняка.

В тот же час подоили овец, их молоком наполнили большой котел, вскипятили и поставили в кибитку бедняка на всю ночь. На другой день табуны гелюнга

Гаванга погнали на водопой мимо той кибитки, где стоял котел с молоком. От сотрясения и шума треснула на четыре части пленка, образовавшаяся на молоке.

– Мозг новорожденного ребенка подобен пленке молока, – сказал мальчик. – Когда табуны гелюнга Гаванга шли с шумом на водопой мимо кибитки, то получилось сотрясение мозга ребенка – и он умер.

Гелюнг Гаванг был наказан.

Так разрешилось и второе судебное дело.

Хан отменил решение о казни мальчика и сделал его своим судьей.

Некогда на краю кочевьев одного хана жил старик. У него было три дочери; младшая, по имени Ко-оку, отличалась не только красотою, но и мудростью.

Однажды старик вздумал гнать на ханский базар для продажи скот и попросил, чтобы каждая дочь сказала откровенно, какой подарок привезти ей.

Две старшие просили отца купить им разные наряды, а мудрая и прекрасная Кооку отказалась от подарка, говоря, что тот подарок, который желателен ей, трудно достать и опасно. Но отец, любя ее более других дочерей, поклялся, что он непременно удовлетворит ее желание, хотя бы это стоило ему жизни.

– Если так, – ответила Кооку, – то прошу вас исполнить следующее: распродав весь скот, оставьте одного кургузого бычка и не отдавайте его никому ни за какие деньги, а просите за него левый ханский глаз.

И тут старик понял весь ужас своего положения. Он хотел было отказать ей, но, вспомнив свою клятву и полагаясь на мудрость дочери, все же решился исполнить ее желание.

Приехав на базар, старик распродал весь свой скот, а за оставшегося кургузого бычка стал просить левый глаз хана.

Слух о таком странном и дерзком требовании старика скоро дошел до ханских приспешников. Они связали старика и привели к хану.

Старик, упав к ногам хана, признался, что требовать левый глаз научила младшая дочь, а для чего – неизвестно.

Хан, предполагая, что в таком необыкновенномтребовании непременно кроется какая-нибудь тайна, отпустил старика с условием, что он немедленно пока жет ему свою дочь.

Кооку явилась.

Хан строго спросил ее, для чего она научила отца требовать левый ханский глаз.

– Для того, – отвечала Кооку, – чтобы вы, хан, услышав столь странное требование, пожелали увидеть меня из любопытства.

– А какую ты имеешь нужду видеть меня?

– Я хотела сказать одну важную и полезную как для вас, так и для вашего народа истину, – ответила девушка.

– Какую именно?

– Хан, – ответила Кооку, – из двух вами судимых обыкновенно знатный и богатый стоит по правую сторону, а бедный – по левую. При этом, как я слышу в уединении моем, вы оправдываете знатных и богатых. Вот почему я уговорила батюшку просить левый глаз ваш, ибо он у вас лишний: вы не видите им бедных и беззащитных.

Хан был очень раздражен таким ответом, тотчас же поручил своим приспешникам судить Кооку за ее дерзость.

Суд начался. Избранный в председатели старший лама предложил испытать – от злобы или мудрости она решилась на столь неслыханный поступок.

И вот судьи прежде всего показали Кооку дерево, обтесанное ровно со всех сторон, и приказали, чтобы она узнала, где вершина и где корень его.

Кооку бросила дерево в воду: корень потонул, а вершина всплыла наверх. Так Кооку разрешила первую задачу.

Затем суд прислал к ней двух змей, чтобы узнать, которая из них женского и которая мужского пола.

Мудрая Кооку положила обеих змей на вату и, заметив, что одна из них свернулась клубком, а другая поползла, признала в последней мужской, а в первой – женский пол.

Но недовольный хан решил смутить Кооку еще более трудными вопросами и тем доказать, что она не должна быть признана мудрой.

Призвав Кооку, хан спросил ее:

– Если пошлют в лес девиц собирать яблоки, то которая из них и каким способом наберет их больше?

– Та, – ответила Кооку, – которая не полезет на яблоню, а останется на земле подбирать яблоки, падающие на землю от зрелости и трясения сучьев.

– А приехав к топкому болоту, – спросил хан, – как удобнее через него переправиться?

– Прямо переехать, а объехать кругом будет ближе, – ответила Кооку.

Хан, видя, что девица на все вопросы отвечает мудро и без замешательства, очень досадовал и после долгого размышления задал ей еще следующие вопросы :

– Скажи мне, какое верное средство стать известным многим?

– Оказывать помощь многим и неизвестным.

– Кто именно мудр?

– Тот, кто сам себя не считает таким.

Хан был изумлен мудростью прекрасной Кооку, но все же, злобствуя на нее за упрек в неправосудии его, желал погубить ее.

Несколько дней он выдумывал вернейшее к тому средство.

Наконец призвал Кооку и предложил ей, чтобы она узнала настоящую цену его сокровищ. После этого хан обещал объявить, что она о его неправосудии говорила действительно не из злобы, а как мудрая женщина, желая предостеречь его.

Девица согласилась охотно и на это, но с тем, чтобы хан дал слово быть четверо суток в ее послушании. Кооку потребовала, чтобы он не ел четверо суток.

В последний день девица поставила перед ханом блюдо с мясом и сказала:

– Хан, признайтесь, что все ваши сокровища не стоят одного куска мяса.

Хан, убежденный в истине слов ее, признался, что она отгадала цену его сокровищ, объявил ее мудрою и выдал замуж за своего сына.

Это было в стародавние времена. Жили старик и старуха. Было у них три коровы: две молодые, одна старая. Решили они продать буренку: мало она давала молока. Отправился старик на ярмарку. Гонит он корову и песенки поет. Ему навстречу едет парень верхом на гнедом коне.

– Здравствуйте, папаша!

– Здравствуй, молодец!

– Издалека едешь?

– С ярмарки.

– А какова там цена коровам?

– Скотина без рогов в большой цене, – ответил парень и поехал дальше.

Не раздумывая долго, достал старик нож и отрезал буренке рога. Гонит он корову и песенки поет. Парень объехал старика сторонкой и вновь едет ему навстречу.

– Здравствуйте, папаша!

– Здравствуй, молодец!

– Откуда ты едешь?

– С ярмарки.

– А какова цена на коров?

– Скотина без рогов и ушей в большей цене, – ответил парень и уехал.

Не думая долго, отрезал старик у буренки уши и погнал ее дальше. Гонит он корову и песенки поет. Парень скрылся за бугром, повернул коня и поскакал в объезд. Немного погодя еще раз подъезжает к ста-рику.

– Здравствуйте, папаша!

– Здравствуй, молодец!

– Куда гоните корову?

– На ярмарку. А ты откуда и куда путь держишь?

– Я еду с ярмарки.

– Какова там цена коровам?

– Без рогов, без ушей и без хвоста скотина в большой цене, – ответил парень и поехал дальше.

Старик отрезал у буренки хвост. Гонит он корову и песенки поет. Добрался старик до места и ждет покупателей.

Люди смотрят на корову, посмеиваются.

– Чего глядите? – говорит им старик. – Покупайте, нынче такая скотина в цене.

– Где ты ее, старина, взял?

– Такая скотина, папаша, и даром никому не нужна. Гони свою животину домой, не срамись! – выкрикивали из толпы.

Сколько ни стоял он с буренкой на ярмарке – не нашлось покупателя. Глядит он: собака подбежала к его буренке, ходит вокруг нее и все нюхает.

«Может быть, она хочет купить корову, надо у нее спросить», – подумал старик и направился было к ней.

Собака оскалила зубы, зарычала и побежала прочь. Разозлился старик, убил корову и бросил ее возле возов. Походил, походил он по ярмарке, купил за копейку пряник, съел его и пошел домой. Идет и думает: "И денег нет, и буренки нет, что я скажу своей бабке? "Думал он, думал и придумал: «Зайду-ка я дочь свою замужнюю навещу».

Обрадовалась дочка приходу отца и приготовила ему вкусный булмук*. Старик ел, ел и так наелся, что не мог дышать.

* Булмук – национальное блюдо: мучная каша, приготов" ленная на сливках и молоке.

– Дочка, как называется зта еда?

– Булмук.

– Вот еда так еда. Пойду домой, скажу своей старухе: пусть сварит.

Чтобы не забыть этого слова, старик всю дорогу твердил: «Булмук, булмук».

И случилось ему переходить болотистую балку, упал он в грязь, а слово-то «булмук» и вылетело из головы.

«Что ж, – подумал он, – выходит, что я его потерял в балке». – И ну по грязи ползать, слово «булмук» искать. В ту пору два парня переходили балку.

– Папаша, что ищете? – спросил один из них.

– Дочка на выданье. Купил ей золотое кольцо, да здесь обронил.

Парни залезли в болото и стали со стариком искать. Лазили, лазили – ничего не нашли.

– Теперь нам кольца не найти, – сказал кто-то из них, – видишь, грязь-то, как булмук.

– Да, да, булмук, булмук! – выкрикнул старик и заспешил домой.

Поняли парни, что старик попросту обманул их, и ну дубасить его. Поколотили и пошли своей дорогой. Старик, держась за больные бока, вспоминал, вспоми-нал слово «булмук», да так и не вспомнил.

Пришел он домой и говорит старухе:

– Бабка, свари мне это самое... Как его?..

– А корову продал?

– Ее волки съели. Свари этот самый... ну.., – Будан*, что ли? – спрашивает старуха.

* Будан – суп, приготовленный из муки и небольшого куска мяса.

– Нет.

– Что же варить?

Разозлился старик и принялся ее колотить. Зашла к ним в кибитку соседка, видит: старики бьют друг дружку.

– Что вы деретесь? – спросила она. – Оба вы стали, как булмук.

Услышал старик слово «булмук» – обрадовался.

– Свари, бабка, булмук! – сердито приказал он. Сварила она ему булмук. Старик так наелся, чтозаболел и умер. С тех пор и присловье пошло: «Наелся булмука до смерти».

Один хан, желая знать мудрость своего народа, сделал объявление:

– Все, кто считает себя келмерчами*, в семидневный срок должны явиться ко мне.

* Келмерчи – мудрецы, сказители.

Объявление хана с молниеносной быстротой дошло до самых отдаленных хотонов и кибиток*.

* Быстрое распространение по хотонам известий соответствует действительности и объясняется кочевым образом жизни и тем, что калмыки-скотоводы, особенно табунщики богачей, половину жизни проводили верхом на лошади,4 В старой Калмыкии имела распространение сложная система церемоний. Существовали особые, неписаные правила для детей, женщин, стариков, для людей «черной» и «белой» кости и т. д. Особые церемонии устанавливались для калмыцких праздников. Особенно унизительные церемонии для простолюдинов существовали в ханской ставке.

На объявление хана откликнулись три старика.

Три старика церемонно сели в приемной хана.

Хан, узнав, что к нему пришли три старика, вошел в приемную.

Увидев стариков, он заметил, что у первого старика на голове совсем нет волос, у второго волосы седые, а усы черные, а у третьего нет усов.

– Сколько вам лет? – обратился он к первому старику*.

* Обращение на «вы» считалось среди калмыков совершенно обязательным для всех при разговорах со старшими и с родителями (Все три примечания – из сборника. «Калмыцкие сказки». Элиста, 1962.)

– Пятьдесят, – последовал ответ.

– Сколько вам лет? – обратился он ко второму.

– Пятьдесят, – ответил старик.

– Сколько вам лет? – обратился он к третьему старику.

– Пятьдесят, – ответил старик, – Значит, все ровесники?

– Да, – подтвердили старики.

– Вот вы все ровесники, – обратился хан к перво му, – почему же у вас на голове нет волос?

– Я на своем веку видел много плохого и хоро шего. Я так много думал, как лучше жить людям, что на голове ни одного волоска не осталось.

– Вы с ними ровесник, почему у вас волосы се-дые, а усы черные? – спросил хан у второго старика.

– Мои волосы – мои ровесники. Они у меня были еще тогда, когда я только что родился, а усы выросли, когда мне было двадцать пять лет. Волосы на два-дцать пять лет старше, чем усы. Поэтому волосы седые, старые, а усы молодые, черные.

– Вы ровесник с ними, почему у вас совсем нет усов? – спросил хан у третьего старика.

– Я единственный потомок моих родителей. По этому, для того чтобы не обидеть отца, я родился муж чиной, а для того чтобы не обидеть мать, я родился, чтобы быть безусым.

Хан за находчивость стариков подарил им мешок золота. Старики, поблагодарив хана, поспешно вышли.

Один приближенный хана, увидев их с мешком золота, подумал: «Эх, глупый же наш хан. С какой стати он отдал мешок золота этим корягам? Неужели они мудрее меня? Нет! Равного мне не найти на свете! Так держитесь у меня! Задам я вам три вопроса и загоню в тупик! Не ответите, так вам конец. Давай сюда золото». С этой мыслью он пустился догонять стариков.

Первый старик увидел вихрем летевшего всадника и сказал:

– Слушайте, он – за нами. Вы с золотом продол жайте путь, а я подожду, что скажет молодец.

Те согласились и ушли.

Приближенный хана, прискакав, прямо с лошади спросил:

– Вы мудрец?

– Да, мудрец.

– Тогда дайте ответ на мои вопросы. Что такое мир?

– Это день и ночь. Днем работаем, а ночью отдыхаем,

– Что такое земля, что такое вода?

– Земля – это мать человека и животных, а вода – мать рыб.

– Что такое смена времени?

При этом вопросе старик, делая вид, что он смутился, говорит:

– Ах, какое несчастье! Ответ на этот вопрос я забыл у тех стариков. Позвольте на минутку мне вашу лошадь. Сейчас же доставлю ответ.

«Попался, гадюка! Вот когда я тебя возьму за жабры!» – подумал приближенный хана и сказал:

– Бери!

Старик, сев на лошадь, сказал:

– У вас была лошадь, у меня не было. Вы сидели на лошади, я стоял на земле. Вы сейчас на земле, а я на лошади. Это и есть смена времени. Спасибо вам! – С этими словами старик ускакал.

Приближенный хана остался не только без золота, но и без своей лошади.

Жили старик и старуха. Был у них только один сын. Жили в нищете. Заболел старик, умер. Не во что старика завернуть схоронить. Жалко сыну отца голым в землю зарыть. Разорвал он бешмет, завернул тело отца, схоронил.

Прошло время; не забыло несчастье дорогу к мальчику. Заболела мать-старуха, умерла. Остался он круглым сиротой. Жалко сыну мать голой зарыть. Снял с себя рубашку, разорвал, завернул в нее тело матери и похоронил.

Остался сирота один в травяной кибитке. Есть нечего, делать нечего. Вышел сирота-голыш из кибитки и пошел по первой дороге, какая встретилась.

Идет по дороге туда, откуда дует ветер, и сам не знает, зачем идет. Устал сирота-голыш, силы к концу подходят. Тогда подумал сирота-голыш, что он едет верхом на лошади, ударил себя ладонями по бедрам – побежал, еще раз ударил себя ладонями по бедрам – веселей побежал, и усталости будто не было.

Вот видит сирота-голыш: навстречу едет верхом гелюнг*. Подъехал гелюнг и спрашивает:

* Гелюнг – буддийский священнослужитель у калмыков.

– Куда ты идешь?

– Туда, где работают и едят, – отвечает сирота-голыш. И рассказал гелюнгу о своем несчастье.

«Пригодится голыш», – думает гелюнг и говорит:

– Садись сзади седла, я найду тебе и работу и еду.

Сел сирота сзади седла и поехал с гелюнгом. Едут они по степи, видят: журавли летят и кричат. Гелюнг говорит:

– Журавли – птицы благородные, они щиплют в степи только душистую сочную травку эревни. Потому они и кричат так ласково, приятно: крык, крык, крык!

Сирота-голыш отвечает:

– Журавли не щиплют никакой сочной травки эревни, журавли ходят по грязному болоту и едят лягушек, потому они так и кричат: курлы, курлы!

Рассердился гелюнг на мальчика. Как смеет этот голыш возражать ему, гелюнгу! Вскочил он с кобылы и ударил сиротку. Не стерпел сиротка-голыш и бросился на гелюнга. Дрались, дрались – помирились, поехали дальше.

Подъехали они к озеру, в озере утки плавают. Гелюнг и говорит:

– Утки – птицы благородные, им бог дал хороший шелковый пух и широкие плавники. Поэтому лучше их никто не плавает.

Возразил сиротка-голыш гелюнгу:

– Уж не имеет ни шелкового пуха, ни широких плавников, он круглый, как палка, а плавает быстрее вашей утки.

Рассвирепел гелюнг: как смеет голыш возражать ему! Вскочил гелюнг и ударил сироту. Сиротка не стерпел и бросился на гелюнга. Дрались, дрались – помирились, поехали дальше. Поехал гелюнг с сироткой к дворцу хана: гелюнг был братом жены хана. Стал гелюнг жаловаться ханше на сиротку:

– Я пожалел этого голыша, взял его с собой, а он избил меня. Прикажи наказать его.

Ханша была злая, приказала она казнить сиротку-голыша. Видит мальчик – дело плохо. Он и говорит:

– Вы безжалостная, а не знаете, что козлиная голова ханши не может вмешиваться в управление вашего ханства, для этого есть голова барана. Вот приедет хан, пусть он и казнит, а от вас я не приму смерти.

Рассвирепела ханша, а возразить сироте-голышу ничего не может.

Приехал хан, услыхал о дерзком сироте-голыше и велел позвать его.

– Как ты посмел, – говорит хан, – избить гелюн-га и обругать ханшу?

Сиротка-голыш рассказал хану, из-за чего они дрались с гелюнгом и за что обругал ханшу.

– Вы, хан, сделали бы так же, как и я, – закончил сиротка.

Понравился хану мудрый ответ сиротки, решил он оставить сиротку при своем дворце.

Однажды хан созвал всех своих келмерчи. Пришел и сиротка. Дал хан каждому келмерчи по овце и приказал:

– Так вскормите овец, чтобы сала у них не было видно, а были бы очень-очень жирными.

Пришел сиротка домой с овцой, нашел шкуру волка, набил в нее соломы и зашил. Как только овца на естся, сиротка ей соломенного волка покажет. От страха у овцы все жиринки по телу разбегутся.

Пришел срок, созвал хан келмерчи. Пришли келмерчи и овец с собой привели. Зарезали келмерчи своих овец – у каждой овцы сало висит в ладонь ширины. Зарезал сиротка свою овцу – ни одной жиринки не видно. Стали варить вскормленную сироткой овцу – полон котел жира набралось.

В другой раз созвал хан всех келмерчи и дал каждому по собаке. Досталась собака и сиротке.

– Каждый келмерчи должен научить свою собаку говорить, – сказал хан-сумасброд.

Пришел сиротка домой и стал учить собаку говорить. Поставит перед собакой пищу, есть ей не дает и все твердит: «Кезя, кезя» (когда, когда). Долго учил сиротка. Собака исхудала от голода, а молчит. Наконец собака поняла и гавкнула:

– Кезя, кезя. – Тогда сиротка дал ей пищу.

Пришел срок, созвал хан келмерчи. Пришли келмерчи, привели с собой собак. У всех келмерчи собаки жирные, злые, на людей кидаются, лают, а ничего не говорят. Видит хан: собака сиротки такая худая, что все позвонки можно сосчитать. Хан и говорит ему:

– Ты, верно, свою собаку голодом заморил.

– Нет, хан, я ее лучшей пищей кормил, – ответил сиротка, а сам тихонько из кармана пищу собаке показал.

– Кезя, кезя! – закричала собака.

Удивился хан, удивились келмерчи, что сиротка научил говорить собаку.

С тех пор сиротка стал самым славным в степи келмерчи.

У одного калмыка померла мать. Просил калмык гелюнга, чтобы тот отправил своими молитвами душу матери прямо в рай.

Ваял гелюнг мальчишку-манджика* и отправился к кибитке калмыка. Хотелось ему побольше заработать; для этого дела поймал он дорогой степного мышонка, передал манджику и велел: когда запоют они молит-ву изгоняющему душу старухи, манджик должен вы пустить мышонка. Калмык примет мышонка за душу старухи и заплатит подороже, – так решил хитрый гелюнг.

* Манджик – мальчик-послушник.

Пришли. Гелюнг запел молитву, манджик ему под певает. Вот гелюнг вместо молитвы и запел:

– Выпускай мышонка, выпускай мышонка! А манджик в ответ ему поет:

– Я мышонка раздавил, я мышонка раздавил! Рассердился гелюнг и поет вместо молитвы:

– Ах ты, сукин сын, ах ты, сукин сын! Дай лишь выйти мне отсюда. Тебе голову сниму!.. А манджик не испугался и запел:

– Попытайся меня тронуть, всем калмыкам рас" скажу, как ты за нос хитро водишь...

Разобрал калмык, о чем поют вместо молитвы ге люнг и манджик, понял все и выгнал их из кибитки.

Шел один старик из селения и встретил юношу. Юноша спросил его:

– Чье это селение? Старик ответил:

– Это селение одного скупого богача. Удивился юноша и спрашивает опять:

– Почему вы называете его скупым?

– А потому, что я живу в этом селении много лет и никогда не видел, чтобы богач ел что-нибудь днем,

И все, кто с ним вместе живет, не знают, когда и что он ест.

– Этого не может быть.

– Нет, зто правда. Пусть я умру, если это ложь. Тогда юноша сказал:

– Я не только разузнаю, какая у жадного богача пища, но и возьму себе в жены его дочь.

– Где тебе, не выйдет у тебя, – ответил старик. – Не один мужчина этого добивался, но уходил ни с чем, а тебе и вовсе не удастся.

– Нет, я сумею, – сказал юноша и пошел в селение.

Поздним вечером незаметно подошел он к задней стене кибитки скупого богача и лег там. Долго лежал. В селении уже все уснули, не спал лишь скупой богач, в его кибитке горел огонь.

Заглянул юноша в щель и увидел: старик палит на огне задние бараньи ножки, а дочь его печет пресные лепешки. Поглядел, поглядел и пошел в кибитку.

Старик услышал шаги и спрятал бараньи ножки под рубашку, а дочь спрятала лепешки под подол.

Вошел юноша в кибитку и говорит:

– Шел я к вам в селение и по пути увидел в степи кровожадного змея, как раз такого, как бараньи ножки под рубахой у старика. Взял камень и ударил им змея. Тогда змей полетел и стал как раз таким, как лепешки под подолом у дочери старика. .

Богач испугался, молчит, а бараньи ножки все-таки не показывает.

Тогда юноша сказал, что идти ему ночью некуда и потому придется ему здесь переночевать. Нечего делать, пришлось богачу согласиться.

Лег юноша, а богач не ложится. Вот богач решил, что юноша уснул, и говорит жене:

– Надо выжить этого юношу, не то он наболтает про нас. До утра я сожгу его сапоги и утоплю в колодце его лошадь. А сейчас сделай мне еще лепешку, я выйду во двор и съем, а то этот шайтан не даст спокойно поесть. Откуда его только к нам принесло!

На рассвете, когда богач еще спал, юноша встал, взял свои сапоги и поставил их на место сапог богача, а его сапоги поставил к себе, вышел из кибитки, взял черную лошадь богача и обсыпал ее мукой, а свою белую выкрасил черной краской. Вернулся после этого в кибитку и лег спать.

Проснулся богач, схватил сапоги, а сапоги-то бы-ли его собственные. Потом взял свою лошадь и утопил ее. А подумал, что утопил чужую лошадь.

Ранним утром богач будит юношу и кричит:

– Эй, твои сапоги сгорели! Юноша встал и говорит:

– Мои сапоги не сгорели, вон они стоят, я их сразу узнаю, они рваные.

Взял свои сапоги и надел. Богач остался без сапог. Тогда богач опять кричит:

– Эй, твоя лошадь утонула! А юноша спокойно отвечает:

– Моя лошадь ученая, у нее хватит ума, чтобы не утонуть в колодце. Вы, старик, ошибаетесь.

– Нет, я не ошибаюсь, пойдем посмотрим. Вышли из кибитки. Юноша обмыл свою лошадьводой, и она опять стала белая.

– Видите, моя лошадь белая, а ваша – черная, значит, зто моя лошадь.

Так богач остался без лошади. Побежал он скорее домой и говорит жене:

– Пропал я; дай мне скорее лепешек, я с собой возьму, в степи поем, а то этот шайтан не даст мне спокойно поесть.

Вынула жена лепешки, старик взял и уже хотел положить в карман, да не успел.

Юноша вошел в кибитку и спрашивает:

– Куда это вы, старик, собираетесь?

– На работу иду.

– Ну тогда прощайте. – И протянул старику руку. Нечего делать старику, бросил он со злобы лепешки, схватил косу и выбежал из кибитки.

Юноша поднял лепешки, съел, а потом пошел вслед за стариком. Догнал его в степи и говорит:

– Старик, ваша дочь взяла мой. бешмет и никак не отдает, я бы давно уехал из селения.,.

Разозлился старик, испугался, что юноша теперь всем наболтает про его дочь, и говорит:

– Бери, шайтан, и свой бешмет, и мою дочь вме сте с ним.

Юноша скорее вернулся в кибитку и говорит:

– Старик разрешил мне взять в жены вашу дочь. Если вы не верите, то спросите у него сами.

Старуха кричит, ругается, не отдает дочь. Пришел старик, юноша и говорит ему:

– Старик, мамаша не дает мне в жены дочь...

– Отдай, старуха, – сказал жадный богач, – пусть проваливает отсюда, шайтан.

Юноша взял дочь богача в жены и жил с ней сча стливо.

Давным-давно жил старик со старухой. Пошел старик за дровами, а на обратном пути нашел иголку и положил ее в вязанку дров. Рассказал он об этом своей старухе, а старуха и говорит, что иголку нужно было воткнуть в шапку.

Пошел старик за дровами, а на обратном пути нашел топор. Порвал он свою шапку, засунул туда топор и принес его старухе, а старуха и говорит, что топор надо нести за поясом.

Пошел старик за дровами, а на обратном пути на шел щенка, сунул его за пояс и принес своей старухе. А старуха и говорит, что щенка надо было кликать за собой «кич, кич».

Пошел старик за дровами, а на обратном пути по-Естречал гелюнгов, стал он звать их «кич, кич», а они от него все дальше и дальше. Рассказал о гелюнгах своей старухе, а старуха и говорит, что гелюнгов следует пригласить к себе откушать чего-нибудь.

Пошел старик за дровами и повстречался он с семью волками, стал он приглашать их к себе откушать, они подошли к старику и съели его.

В далекие, седые времена жили соседи: петух и павлин. Красив и наряден был петух. Золотистые его перья, ослепительно блестя, переливались под солнечными лучами. Все птицы завидовали петуху. Многие из них, сидя на деревьях, жалобно пели: почему они не имеют такого красивого наряда, как у петуха? Важен и горделив был петух. Ни с кем он не разговаривал, кроме павлина. Ходил он важной походкой и так же важно клевал зернышки.

Петух дружил с павлином. Оттого ли он был снисходителен к павлину, что наряд того был беден, оттого ли он дружил с ним, что были близкими соседями, – не знаю, но жили они дружно.

Однажды павлин собрался в далекие края в гости. Грустен был павлин, что наряд его слишком беден. С завистью он смотрел на петуха и думал: "Каким бы я был счастливцем, если бы имел такой красивый наряд, как у петуха. Что у меня есть? Кроме жалких перьев, ничего. Разве я могу появиться в чужом краю в таком убогом виде! Нет, мне стыдно показаться в таком виде чужим. Почему не обратиться к петуху? Лучше я попрошу у него его наряд. Неужели он откажет мне?"И обратился павлин к петуху с этой просьбой, обещая вернуться к следующему утру.

Подумал петух и говорит:

– Что же я буду делать, если ты завтра к рассвету не явишься?

Павлин ответил:

– Если я не приду к рассвету, то ты кричи, на твой зов я обязательно явлюсь. Но если меня не будет утром, то кричи в полдень, а если и в полдень не явлюсь, то кричи вечером. К вечеру, конечно, я буду.

Поверил петух павлину, снял свой красивый наряд и отдал ему, а сам оделся в перья павлина. В красивом наряде петуха стал павлин самой красивой пти-цей. Радостный и гордый, он отправился в далекие края.

Прошел день. Прошла ночь. Ждет петух павлина. Но павлина нет. Стал беспокоиться петух. Не выдер-жал петух, закричал:

– Ку-ка-ре-ку!

И еще раз, еще раз, но павлина нет. Опечалился петух. Ждет, когда настанет полдень. Настал полдень. Опять кричит петух. Нет павлина. Ждет вечера. Настал вечер. Опять кричит петух, зовет павлина, но павлина след простыл.

Так и пропал павлин, а вместе с ним и красивый наряд петуха.

С тех пор петухи каждый день три раза – утром, в полдень и вечером – зовут павлина, который унес их прежний красивый наряд.

С ветки на ветку, с крыши на землю – скок. – Чик-чирик! Чик-чирик! – С утра до вечера порхает воробышек. Веселый, неугомонный. Все ему, малому, нипочем. Там зернышко клюнет, здесь червячка найдет. Так и живет.

Сидела на дереве ворона старая. Черная, угрюмая, важная. Посмотрела одним глазом на воробья и позавидовала веселому. Сядет – вспорхнет, сядет – вспорхнет. «Чик-чирик! Чик-чирик!» Несносный воробей!

– Воробей, воробей, – спрашивает ворона, – как живешь-поживаешь? Чем пищу себе добываешь?

Воробей и минутки посидеть на месте не может.

– Да вот камыша головки грызу, – отвечает на лету воробей.

– А если подавишься, тогда как? Умирать придется?

– Для чего ж умирать сразу? Поскребу, поскребу ноготками и вытащу.

– А если кровь пойдет, что делать будешь?

– Водой запью, промою, остановлю кровь.

– Ну, а если ноги в воде промочишь, замерзнешь, простудишься, болеть ноги станут?

– Чик-чирик, чик-чирик! Огонь разведу, ноги согрею – снова здоров буду.

– А вдруг пожар случится? Тогда что?

– Крыльями махать буду, затушу огонь.

– А крылья обожжешь, тогда как?

– К лекарю полечу, вылечит меня лекарь. Не унимается ворона:

– А если лекаря не будет? Тогда как поступишь?

– Чик-чирик! Чик-чирик! Там, глядишь, зернышко подвернется, там червячок в рот попадет, там для гнездышка уютное место найдется, ласковое солнышко пригреет, ветерок погладит. Вот и без доктора вылечусь, жить останусь!

Сказал так воробышек, вспорхнул – и был таков. А ворона старая нахохлилась, глаза прикрыла, по сторонам клювом недовольно водит.

Хороша жизнь, чудесна! Жить надо не унывая. Стойким будь, бодрым будь, веселым будь!

Жили в травяной кибитке дед и бабка. Села на ту кибитку ворона старая, да попала на терновый куст и бок себе уколола.

Разозлилась ворона:

– Кар-кар! Я тебя, я тебя, терн! Пойду к козе, попрошу, чтобы она твою голову дурную отъела. Кар-кар!

Полетела ворона и говорит козе:

– Коза, коза, пойди съешь верхушку терна колючего!

– Не до терна твоего мне сейчас: мне козлят своих малых кормить надо, – отвечает коза.

Обиделась ворона и на козу: «Кар-кар!» Прилетела к волку.

– Волк, волк, пойди козу противную съешь!

– Ну тебя с козой твоей: мне своих деток кормить надо.

– Ах так! Ах так!

Полетела злая ворона к табунщикам.

– Табунщики, табунщики! Бросайте своих лошадей, ступайте за мной к волку, убейте того волка!

– Пускай себе живет. Пока за волком пойдем, табун растеряем – лошади разбегутся без присмотра, – ответили табунщики.

– Я вас! Я вас! Кар-кар! – раскаркалась ворона. – Самому князю на вас пожалуюсь.

Полетела ворона к князю, жалуется на табунщиков, побить их просит. Отвечает князь:

– Рад бы побить их, да некогда мне возиться с табунщиками; я вот еле-еле свой тучный живот поднимаю.

– Я тебя! Кр... – Так обиделась ворона, что и прокаркать не может.

Прилетела ворона к молодым пастухам, что телят пасли:

– Дети, дети! Бегите скорее, кошку возьмите, играйте с ней, а к голодным котятам не пускайте.

– Нужно нам твою кошку брать! Телят растеряем, потом кто искать будет?

– Я вас! Я вас! Пойду вашим матерям пожалуюсь, пожалеете.

Прилетела ворона, заглянула в окно, видит: две старухи сидят, шерсть прядут.

– Старухи! Дети ваши телят растеряли да перемешали, а теперь ловят да разбирают, чей теленок; пойдите своих детей побейте.

– Только нам и бить детей, тут шерсть до вечера допрясть нужно, а с телятами дети и сами справятся.

Пуще прежнего ворона обиделась. Подумала и говорит :

– Ах так! Ах так! Всем плохо будет! Кар-карр-каррр!

Прилетела ворона к вихрю.

– Вихрь, вихрь! Полети, разбросай шерсть у старух скверных.

Налетел вихрь, ворвался в кибитку, закружил шерсть, в трубу выбросил, обратно в трубу вкинул. Рассердились старухи, побили со зла детей, – и началось: дети кошку шлепают, князь табунщиков бьет, табунщики волка лупят, волк козу дерет, коза голову терна кусает.

А злая ворона по земле поскакивает, смотрит на всех, смеется не умолкая. Смеялась, смеялась, до того досмеялась, что становая жила порвалась. Сдохла ворона.