Одиннадцатого марта 2008 года на философском факультете МГУ при участии «Русского журнала» состоялся круглый стол на тему «Этика и философское сообщество». Поводом для проведения мероприятия послужил большой медийный резонанс, который вызвала акция арт-группы «Война» в Биологическом музее накануне выборов и, прежде всего, факт участия в этом двусмысленном перформансе нескольких студентов философского факультета МГУ. В работе круглого стола приняли участие декан философского факультета Миронов Владимир Васильевич, сотрудники администрации факультета, преподаватели, студенты, а также редакция политотдела «Русского журнала».

Ведет круглый стол редактор «Русского журнала» кандидат философских наук, сотрудник кафедры истории русской философии философского факультета МГУ Борис Межуев.

Ведущий: Наш круглый стол посвящен этике и академической жизни. Актуальность этого вопроса понятна всем присутствующим. Постоянно происходят события, которые ставят вопрос о том, как академическому, научному сообществу в разных его направлениях и проявлениях реагировать на определенные действия научной или студенческой корпорации, которые идут вразрез с общей нормой. Демократизация информационной среды ставит перед любой закрытой или открытой организацией определенные вопросы, которые нам и надлежит рассмотреть.

В последнее время именно МГУ оказался на перекрестье информационных поводов и вызовов, на которые нужно реагировать, а как – научное сообщество еще не научилось. Как реагировать на определенные перформансы, как стало сейчас модно говорить, на определенные «сливы» в ЖЖ? Я бы не стал в данном случае выделять из философского сообщества МГУ, потому что в равной степени с живой информационной средой, которая открыта и не скована никакими рамками, сталкиваются все институты старого индустриального общества – научные, академические, политические. Какого рода должен быть ответ? Игнорировать? Жестко пресекать? Мнения расходятся, но ясно, что проблема существует.

Любой человек, который находится в блогосфере и одновременно входит в научный коллектив, видит эти деформации, этот разрыв. Проблема научных авторитетов, преподавательских авторитетов разрывается возможностью грубых наскоков, грубого наезда.

Сегодня главная тема в ЖЖ – реакция философского факультета на события, произошедшие в Биологическом музее 29 февраля. Диапазон мнений крайне широк: от жесткого осуждения до категорического одобрения решения ученого совета нашего факультета. Одна точка зрения такова: необходимо либеральное и толерантное отношение к людям, участвующим в такого рода акциях, поскольку университет не имеет права оценивать моральный облик своих студентов. Существует и другая точка зрения: любая корпорация, в том числе и тем более академическая, должна контролировать моральный облик и каким-то образом его оценивать. Мне это кажется более обоснованным. Сложно представить любую корпорацию, включая самые что ни на есть производственные, которая была бы абсолютно толерантна к поведению своих членов. Обычно приводят пример Диогена, который жил в бочке. Но вряд ли, если наш преподаватель будет жить в бочке, останется членом нашей преподавательской философской корпорации. Хотя истинные мыслители, истинные философы не обязательно должны быть членами корпорации.

Поэтому весьма интересен обмен мнениями. У «Русского журнала», кстати, нет единой позиции по данному вопросу.

Карен Хачикович Момджян, заведующий кафедрой философского факультета МГУ

Я хотел бы уточнить тему нашего обсуждения. Вы поставили слишком широкий и пространный вопрос. Мы люди, способные к целеполаганию, поэтому реагировать должны избирательно. Должен быть адресный выбор энергии. Мой бывший ученик разместил критику в мой адрес в некорректной форме. Но я могу ответить ему. В этом нет ничего ненормального. И совсем другое дело, когда мы должны реагировать на произошедшее в Биологическом музее событии. В одном случае речь идет о полемике в рамках принятых моральных норм. В другом случае мы должны обсуждать фундаментальную проблему: сохраняется ли принцип моральной регуляции в нашем социуме или нет.

Владимир Васильевич Миронов, декан философского факультета МГУ

Я совершенно согласен с Кареном Хачиковичем. Кроме того, существует проблема анонимности в целом и интернет-пространстве. Я пытался выходить в интернет под своей фотографией. Но мне пришлось от этого отказаться, потому что на меня было вылито чрезвычайно много грязи. И это не так безобидно на самом деле. Последний случай – меня виртуально арестовали в Китае, в то время как я находился в Германии. Виртуальность перешла в реальность, поскольку мне звонила взволнованная дочь, которой директор школы сказал, что меня арестовали. А если бы в информации меня, например, убили? В связи с историей в музее я снова вышел под своей фотографией.

На мой взгляд, интернет – это абсолютная реализация средневекового карнавала. Но если в Средние века карнавал длился пару недель, то сегодня благодаря массмедиа и интернету он стал постоянным и легко переносимым в реальность. Общение в интернете – это виртуальное карнавальное шествие, со всей его атрибутикой. Вместо собеседников – маски, которые позволяют говорить все, что угодно, включая оскорбления и пр. Это царство (которое в Средние века было временным) дураков, шутов и клоунов, надевающих длинные колпаки. Но карнавал через две-три недели завершался, и люди, получив собственную порцию адреналина, уходили в реальную жизнь, до следующего карнавала. Интернет продлевает виртуальный карнавал, переводя его в реальную жизнь, смысл которой легко укладывается в известные три буквы на бесконечно длинном заборе. Именно на карнавале подметное письмо можно поднять над головой и гордо шествовать с ним, а собрав шайку себе подобных, выть на луну, в качестве которой выступил вдруг философский факультет, а все иные проблемы отошли в сторону. И здесь нормальные люди попадают в ловушку. Ведь если вас оскорбили, написав нечто на заборе, то вы либо стираете это, либо обходите, может быть, ломаете забор и очень редко пишете адекватный логике забора ответ. Если человек в интернете не надевает маску, то ему, как правило, достается больше всех и он должен понимать, что аргументы и доказательства здесь вряд ли пройдут, как на каком-нибудь реальном митинге, где лучше орать и призывать. Это реальность виртуальной реальности. Когда я выходил под собственным именем я, наверное, делал ошибку, так как исходил из классической просвещенческой парадигмы, что любой человек готов выслушать аргументы. Ведь никакого смыслового обмена мнениями в интернете нет, это лишь симуляция дискуссии, ибо нет смотрящих на меня глаз. Результат известен, сам себя подставляешь под удары и к тому же резко поднимешь рейтинг «оппонентов». Удивительно, что все это происходит в стране, где только что выбрали нового президента, в городе, где зашкаливает количество олигархов и где информационных поводов более чем достаточно.

Мы не можем сконструировать внутри интернета моральные принципы, перенеся их из нашей действительности. А поскольку их нет, а есть развернутое пространство информации, оно может, как сознательно, так и нет, подвергаться бесконечной интерпретации. Поэтому, какое бы решение, например, мы ни приняли в нашей ситуации, оно всегда будет иметь противников и поддерживающих. А далее все определяется технологиями, которые могут данную ситуацию использовать уже независимо от нас. Тривиально, противно, но факт.

И никто не обращает внимания на то, что ученый совет решения об отчислении не принимал, как это сейчас пытаются интерпретировать. Совет принял решение в принципе о статусе студента факультета и его соответствии нашим традициям. Отчисляет либо ректор, либо декан, как должностные лица. И я как декан несу и юридическую, и моральную ответственность. Именно поэтому и решение принимается не сразу и не по чьей-то указке, как утверждают доморощенные конспирологи. Необходимо понимать, что как декан я консультируюсь с юристами, и у меня, конечно, есть юридические обоснования для отчисления. Но решение я принимаю, исходя из совокупности влияющих на него факторов, и не только юридических.

Андрей Юрьевич Ашкеров, доктор философских наук, доцент кафедры социальной философии философского факультета МГУ

Мы все пребываем в ситуации аномии: отсутствует консенсусное понимание этики и морали, отсутствует система общих представлений о должном, о благе, о совершенстве. Интернет выступает такой средой, где отсутствие базового этического консенсуса проявляется с наибольшей силой. И с этим бессмысленно бороться. Это объективная данность. С этим нужно уметь работать, применяя тонкие воздействия, осуществляя постепенную наладку этой системы.

Академическое сообщество должно не просто апеллировать к ушедшему в прошлое базовому консенсусу относительно морали, к состоянию, когда наличествует один номос, который принимают все без исключения. При этом мораль должна быть активна, а не только реактивна. Она должна отвечать на определенные вызовы, но при этом не находиться в зависимости от многоликого Зла, которое она должна отрицать и под дудку которого она одновременно вынуждена плясать.

Нужна особая моральная активность, особая форма морального действия, которая соответствовала бы современному обществу, существующему в ситуации резко возросшей неопределенности, смыслодефицита, заката «больших проектов», кризиса целеполагания. Нужна новая этика, которая была бы приспособлена к действиям в сложных ситуациях, тем более что практически любые ситуации в «обществе риска» стали сложными. Даже те ситуации, которые 20-30 лет назад были нормальными, сегодня являются ситуациями риска, которые предполагают непредсказуемый исход, способный в одночасье изменить наше представление о морали.

Задача академического сообщества в том, чтобы такую гибкую, очень мобильную этическую конструкцию создавать, постоянно обновлять, постоянно держать в состоянии боевой готовности. Мы как академические философы должны владеть тонкими технологиями управления сознанием и самосознанием, а не относительно простыми технологиями административного нажима.

Ситуация с обсуждаемой историей двойственна. Я не испытываю никакого восторга по поводу современной эстетики безобразного, которую олицетворяло собой это «зоодейство». Но реакция, и ее прочтение в интернете со стороны академического сообщества – это реакция, которая символически маркирована как реакция коллективного ретрограда.

Что делает ретрограда ретроградом? Простая апелляция к готовым ценностям и нормам. Предположение о том, что они «говорят сами за себя». А никаких абсолютно готовых моральных содержаний не существует. Все моральные содержания – предмет борьбы и работы. Соответственно, нужно выяснять и объяснять, почему это плохо, почему нельзя так себя вести. При этом хорошо бы не путать эстетическое неприятие с нравственным осуждением.

Поэтому мы сами должны определиться, что в итоге было нарушено? Что именно явилось нарушением? Ведь, в общем-то, это абсолютно убогое действо, отсылающее к эстетике хеппенингов эпохи 60-х. Это действие мало кого может привлечь, за исключением, извините, интернетовских онанистов. Почему возникла такая серьезная реакция? Почему мы в этом нашли моральное преступление? Это вопрос к нам. Мы должны выдавать не только административную оценку или, точнее, ту оценку, которая воспринимается как административная, а ту оценку, которая выдавала бы философское решение вопроса. А это до сих пор сделано не было. Задача настоящего круглого стола как медийной площадки состоит именно в этом.

Кстати, если говорить об интернете, позиционирование академических структур должно быть в нем более весомым. Его нужно осуществлять, в том числе и сугубо современными средствами, не пренебрегая наследием карнавальной культуры. Вообще, нам как философам нужно привыкнуть к медийной активности, к тому, что сегодня мысль рождается и формируется в совершенно другой среде, предполагающей быструю коммуникацию с обратной связью, наличие огромного количества мелких производителей авторских суждений, активную деятельность сми-индустрии с ее форматированием восприятия и всепроникающее влияние шоу-бизнеса с его ставкой на внешний вид «продукта». И не надо всех этих вызовов бояться, видя в них проявление варварского релятивизма. Именно в ситуации наличия этих вызовов должна вырабатываться методология этической оценки любого поведения.

Анна Аннатольевна Костикова, заместитель декана по работе с иностранными учащимися, кафедра истории зарубежной философии МГУ

Общий тон должен быть конструктивным в том смысле, что мы действительно должны обсудить, как относиться к этой ситуации, и работать при этом, сохраняя ценности того, что мы связываем с научностью или, по крайней мере, с общим определением философии, и с тем, чтобы позиционировать себя в философии. Это связано с решением мировоззренческих проблем, и эта задача актуальна постоянно.

Юридический вопрос и этический в данной ситуации оказались разведены. Этика связана с состоянием общества, в том числе и правовым. Потому что если общество в качестве основных ценностей провозглашает ценности либерального порядка, то тогда мы оказываемся в ситуации, когда индивидуальное поведение не должно ставиться под общественный контроль, по крайней мере, в том аспекте, который не связан с выполнением профессиональных задач. Мы ушли от патерналистского государства, от системы специфической защиты студента, от системы его трудоустройства. Поэтому и этика, которая имела в том числе и экономические основания, претерпевает изменения в сторону большей востребованности либеральных ценностей.

Возвращаясь к тому, в каком виде существует этика в философском плане. Конечно же, с переходом от принципа талиона к принципу золотого правила нравственности мы перешли к примитивной и нормативной этике. Никогда не существовал единой нормативной этики ни в одном обществе. Она была сословной, она была классовой. Были и варианты ненормативной этики, которая может приниматься какой бы то ни было социальной группой. Самая формальная этика – кантовская – не предполагает контроля за тем, как отдельный человек формулирует себе сам знаменитый категорический императив. Его человек формулирует себе сам.

Третий аспект. Решение ученого совета не связано с моральной оценкой конкретных людей, о которых шла речь. Речь шла о статусной оценке. И это несколько иной аспект проблемы. Статус студента стал той темой, которая увела дискуссию именно в этом направлении. Статьи в печатных СМИ, например в «Комсомолке», вообще не упоминали философский факультет. Наша же реакция была в ответ на критику философского факультета: каково его руководство, кто и кем там является студент.

И все три аспекта очень сложно учитывать одновременно и в равной степени. Очень сложно выработать единую методологию оценки.

Александр Баранов, председатель студенческого совета философского факультета МГУ

Во-первых, интернет абсолютно неэтичен, особенно в России. Он нуждается в чистке, аккуратной, но неотложной. Если посмотреть интернет в Америке, то там существуют ограничения на эротику и порнографию как в телевизоре, так и в интернете. Там каналы не допускают в эфир ни мат, ни порнографию. У нас же это выливается свободным потоком. Наша молодежь живет «без Бога в голове», как сказал Федор Иванович Гиренок. и это катастрофа И именно сегодня мы должны донести до молодежи понятие этики. Потому что подобные провокации повторяются из года в год. И с другими вузами, и в другой форме, но были.

Должны быть постулаты этического кодекса в интернете. Они разрабатываются в каждой стране. Просто нет общего, для всех стран кодекса. Наиболее общие моменты этого кодекса: информация не должна содержать клевету, оскорбления чести и достоинства, вранье.

Если говорить о ситуации, которая произошла в Биологическом музее со студентами философского факультета. Среди них два студента, которые были организаторами, отчислены с нашего факультета полтора года назад. И три студента, которые еще учатся у нас. Один из организаторов – Петр Верзилов – это отдельная тема для разговора. Головы у него нет совершенно. И он очень радикален в своих взглядах. В первую очередь по отношению к факультету, так же как и его сотоварищ Шилов. Их негативное отношение к факультету и вылилось в провокацию, направленную против имиджа факультета и МГУ в целом. Это однако не снимает моральной ответственности со студентов, участвовавших в акции. Этот поступок нужно осудить на всех уровнях, в том числе и студенческом. Но студентов просто вовлекли. И гарантировать, что их не вовлекут в другие подобные акции, сегодня нельзя.

Морально-этические законы у молодежи сегодня отсутствуют. Нужна постоянная работа по этическому образованию молодежи и растущего поколения.

Александр Павлов, «Русский Журнал», философский факультет МГУ

Хотел бы не согласиться с Кареном Хачиковичем. Критика, ничем не обоснованная, а порой даже нецензурная, имеет далеко идущие последствия. И в данном случае в моральном релятивизме можно обвинить не Андрея Юрьевича, а вас.

Нужно учесть и такой момент. Студенты были со второго курса, а этика преподается на 4-ом. Давайте вспомним широко известную тему Василисы Винник. Ее недавно восстановили на философском факультете. Возможно, она сама уже и не будет учиться на факультете. Но с юридической точки зрения факультет оказался не прав.

Владимир Миронов: Действительно, это очень интересная история. У нас была студентка, которая обозвала целый ряд преподавателей, включив туда руководителей государства и нашего города. Мы ее отчислили. Ее покровительница Валерия Новодворская, по-видимому, наняла ей хорошего адвоката. На «Эхе Москвы» выступила с комментариями, что по идеологическим убеждениям была отчислена с философского факультета студентка такая-то. Было бы интересно, я и сейчас мог бы это сделать, громко и с выражением прочитать эти идеологические соображения, выраженные в нецензурной форме. Но журналистам не хватило ни такта, ни ума, хотя бы позвонить и узнать, насколько все это соответствует действительности, а может быть и извиниться перед факультетом.

И это происходит на эфирном канале, который я уважаю, как один из немногих оставшихся новостных каналов и слушаю его с момента возникновения, он даже у меня стоит в режиме таймера утром для пробуждения. В результате, студенты и преподаватели написали мне, без всякого давления с моей стороны, я, собственно говоря, из этих заявлений и узнал о ситуации, что они не могут находиться рядом с таким человеком в аудитории. Наши студенты приглашались в суд. Суд принял решение об ее восстановлении. Вы думаете, я переживаю по данному поводу? Абсолютно нет. Я считаю себя морально правым, даже если юридические нормы не совершенны, а это часто бывает, иначе бы американцы не бегали бы по своим штатам, дабы избежать в каком-то из них наказания от преступления. Законы несовершенны и не могут быть, в принципе, совершенными. Это всегда относительная норма для обеспечения относительно нормальной жизни общества. Пусть продолжает учиться. Но опять появляется проблема расхождения морали с юридическими нормами. А если преподаватели, а они уже заявили это, откажутся ее учить, если они напишут заявление об этом? По закону они не имеют право на это. Как быть в этой ситуации? Заставлять преподавать философию через суд, может быть в присутствии судебных приставов? Думается, что у университетов должно быть право на внутренний кодекс, определяющий отношения между членами этого коллектива, как преподавателей, так и студентов. Кстати, когда был создан московский университет, то без разрешения куратора (им тогда был Шувалов) ни студента, ни преподавателя нельзя было арестовать за нарушения закона (это описывает Шевырев).

Александр Павлов: Интересный вопрос в том, стоит ли осудить некоторых преподавателей и ученых специалистов, которые не могут длительное время написать статьи и книги из-за того, что сидят в ЖЖ...

Александр Баранов читает что мы должны осудить этих студентов, их наказать. А как это сделать? И что будет дальше? Что будет, после того как мы их морально осудим, после того, как их уже осудил Ученый совет?

Владимир Миронов: Решение совета – это совет декану. Далее декан принимает решение сам, исходя из своих моральных представлений и юридических рамок. С этим может не согласиться Ректор и поправить меня, с этим может не согласиться Совет и поправить меня, вплоть до объявления мне недоверия. Но решение будет принято абсолютно самостоятельное. Оно, на самом деле уже состоялось в моей голове, но я пока говорить об этом не буду. Я не понимаю, почему, когда один из студентов написал письмо с сожалением о случившимся, все так на него набросились? Возможно, что это не лучший жанр для интернета, собственные переживания нельзя выставлять напоказ. Но сам факт раскаяния морально правомерен. Более того, он логичен. Человек, которому сообщество выразило недоверие, сам, а значит внутренне свободно, принимает решение. Почему это плохо? Это также некий гражданский поступок. И если я приму решение об отчислении студентов по собственному желанию – оно так же имеет право на существование.

Максим Шевченко, член Общественной палаты, ведущий Первого канала, главный редактор журнала «Смысл»

Я не участвую в академическом сообществе. Но я попробую сказать. И выступлю с супер-либеральных позиций. Я сторонник максимальной свободы художников. Если художник берет дубину для своего творчества и разрушает дискурс активным действием, то он точно также может получить дубиной от общества или от такого же радикального художника и ни к кому не должен иметь претензий. как говорится, дискурс за дискурс, нарратив за нарратив. Любые меры, которые примет факультет или общество, можно рассматривать не с точки зрения морали или этики, а с точки зрения эстетики. И это тоже творческое действие. Поэтому лепет, что позиция факультета жестока, совершенно неуместен. С точки зрения современного искусства она слишком мягка, нерадикальная и неконцептуальная.

В свое время был прецедент с художником Мавромати, который осквернял иконы. Я ему в одной передаче на 3-м канале сказал, что если он может посягать на сакральное, то и на его душу в ответ точно также можно посягать. И никакая милиция не должна стоять в стороне.

Да, можно договориться о принципах взаимного поведения. Но с этими людьми договориться невозможно ни о чем. Вспомните группу Осмоловского и его провокаторов, которые в 80-ые годы мешали смотреть фильмы, врываясь в зал, раздеваясь и т.п. С этим хулиганьем можно действовать только ответным насилием, также представляя его в форме перформанса. Позиция факультета абсолютно правильная. Факультет не имеет моральных обязательств перед людьми, которые не имеют моральных обязательств перед факультетом. Но как же решить эту проблему?

Стоит вспомнить Умберто Эко, который говорил о восстановлении этики средневековья, создания кодекса этики корпоративных структур. Я не знаю, есть ли у философского факультета кодекс, который напоминал бы этический кодекс средневекового университета или монастыря?

Другой пример. Есть парадокс Чарльза Мэнсона, который атаковал Романа Полански и его группу. Там было много крови. Была убита жена Полански, были убиты другие люди. Мэнсон сказал: раз общество никак не реагирует на ваше педофилическое порно, которые вы снимаете, потому что вы принадлежите к элите, вмешаюсь я как частное лицо. И здесь этика переходит в разряд эстетики. Конечно, Мэнсон – убийца, и не может быть примером. Но радикально – так радикально – хулиганье не может рассчитывать на то, что общественные принципы, которое оно попирает станут на его защиту, когда хулиганью станет страшно или неуютно.

И защита здесь только в одном: создание собственных этических корпоративных норм. И их регламентация, причем не на декларативном уровне, а на уровне публичного их конституирования.

Мне как человеку внешнему по отношению к философскому факультету представляется, что нужно реагировать на посягательство на самое сакральное, на образ философа, на образ МГУ, самого лучшего и самого элитного ВУЗа страны. Приходящий на факультет студент должен публично признать, что он готов следовать этическому кодексу философского сообщества-корпорации. Может быть, даже на первом курсе подписывать определенные соглашения. И это снимет проблему хаоса и непонимания. Если студент хамит преподавателю, это хамство не имеет отношение к дискуссии вокруг той или иной философской позиции, потому что естественно, философы могут спорить друг с другом и порой даже очень остро, то это разрушает статус университета, его имидж. И я кстати с сомнением отношусь к тому суду, который принимает решение о восстановлении.

Проблема в том, что у вас не существует внутреннего корпоративного кодекса, который должен быть принят руководящим составом и преподавателями.

Владимир Миронов: Есть проблема. У вас есть определенные этические принципы. Рядом сидит Андрей Юрьевич, который считает, что эти принципы – дело релятивное. И какие принципы нам писать?

Максим Шевченко: Человеческое общежитие является общежитием постольку, поскольку оно договаривается о принципах своего существования. Если оно не договаривается, то это не общежитие. Последствия этического релятивизма приводят нас к тому, о чем говорил Ницше, и к чему вряд ли готовы те, кто говорит о необходимости релятивизма. Потому что реализация иного приведет к жесточайшим репрессиям. У нас уже были хунвейбины и 68 год в Париже с его перформансами и созданием левацких троцкистских групп. Кстати, тогда ряд студентов создали свои христианские группы противостояния. Об этом мне рассказывал Никита Струве.

Интернет – безусловно свободное пространство. Не существует никаких способов, которые могли бы заставить людей не ругаться матом, не выплескивать клевету. Единственный выход – это отказ от неверного понимания интернета как обязательно демократического пространства. Это точно также как говорить о человечестве вообще. А люди разные. Разного образования, разной социальной позиции. Люди не одинаковы по своим способностям и признание этого является основой для воплощения принципа человеческой свободы. Поэтому в интернете надо идти не методом запрета, а методом создания жестких корпоративных сред.

Я не участвую в помойке под названием ЖЖ, в чужих пиар-операциях. Это все инструмент вброса информации. Весь ЖЖ, несмотря на видимость создания свободного пространства, курируется и управляется посредством создания трендов в блогах. Мне нет в этом смысла участвовать, и я не понимаю, зачем философу надо выходить на рыночную площадь и вступать в публичную полемику с толпой, которая всегда безымянна, всегда неназываема и позиция которой никогда не бывает конструктивна и никто из которой не отвечает за свои слова. Я не понимаю, в чем здесь соблазн для философа? Если у философов есть задачи обсуждения специальных проблем, то это должны быть закрытые форумы, закрытые внутренние корпоративные среды. Остальные пусть хоронят мертвых ослов. И если человек выходит во внешнюю среду из монастыря, из цеховой среды, из цеховой системы на публичную площадь, то это его личное дело, как и то, что он там делает, что он пишет.

Внешняя среда должна дискредитироваться через повышение статуса внутренних сред обсуждения. Таким образом мы можем выйти из той ситуации «общества спектакля» – я использую термин Ги Дебора -, которую нам навязывает в огромной степени интернет-пространство. Преодоление постмодернистского фактора может быть только через личное, человеческое активное персональное участие. В глобальном смысле через личную жертву, в неглобальном смысле – через ограничение спектра дискуссий. Часто говорится: «с этим я не общаюсь». Точно также и в интернете. Есть люди в интернете, с которыми мне абсолютно не о чем говорить. Люди не выдерживают ни тональности дискуссий, ни интонации дискуссии, ни проблематики вопросов. Я могу говорить с людьми совершенно разных политических взглядов, с которыми можно дискутировать, но для этого нужна определенная договоренность о принципах дискуссии.

Меня поражает, что философы обсуждают свое участие в интеллектуальной помойке. В помойке нельзя участвовать! И я понимаю упреки по отношению к некоторым преподавателям, которые чересчур много проводят времени в ЖЖ. Это надо маргинализировать. Как это сделать? Философы обладают уникальной возможностью по отношению к нефилософам. Это способность договариваться, разговаривать на одном языке, исповедуя порой совершенно разные позиции. Позиция, заявленная сообществом философского факультета относительно этики корпоративной дискуссии, поведения в интернете, – это позиция, общественно значимая по своему статусу, относительно которой всем остальным будет необходимо определяться, независимо от того вызывает эта позиция ненависть или одобрение.

В любом случае необходимо выстраивать стены, возвращаясь к Умберто Эко. Иначе можно просто стать частью пиар-манипуляций, которые в том числе будут направлены и на смену руководства МГУ. Ведь именно оно было центром сопротивления новациям в высшем образовании, которые по оценкам многих экспертов могут привести к катастрофическим последствиям: к классовой дифференциации образования, к имущественной дифференциации, к утрате общих понятий о знании, об образовании.

Руководство МГУ должно внимательно относиться к таким манипуляциям. Среди либеральной, прозападной тусовки по отношению к преподавательскому составу существует очень высокий градус ненависти из-за позиции МГУ в развитии будущего страны. Я бы рекомендовал относиться к этому как к политическому фактору. Это не просто, что называется, ребята пошалили и разошлись. Интернет-пространство – это самое управляемое пространство на земле. Не верите мне – спросите у Антона Носика. Дискурсивные линии там задаются, и затем обрушиваются лавиной. Это иллюзия свободы. И только этическое и эстетическое сопротивление, корпоративные договоренности, раскручивание корпоративных сред может спасти ситуацию.

Ведущий: Максим поставил два вопроса. Во-первых, следует ли философскому сообществу определиться с этическими нормами, которые постулируют его в качестве корпорации. Во-вторых, стоит ли философу участвовать в интернет-дискуссиях, и в частности в свободных интернет-обсуждениях в рамках блогосферы, причем не просто философу, а сотруднику философского факультета МГУ. В связи с этим хотелось бы предоставить слово одному из активных участников этих дискуссий Павлу Костылеву.

Павел Николаевич Костылев, религиовед, философский факультет МГУ

На свою беду я являюсь модератором сообщества философского факультета в ЖЖ. Во-первых, хотелось бы ответить на вопрос Бориса: почему все решили, что это обсуждаемая история имеет отношение к факультету. Собственно, Владимир Васильевич уже ответил на этот вопрос. Со своей стороны могу добавить, что когда в акции участвуют 13 – 14 человек, а 5 из них непосредственно относятся к философскому факультету, значит, какое-то отношение философский факультет к этому имеет.

Одна из проблем – проблема интерпретации происходящего. Имеет место глобальное отрицание контекста происходящего, фрагментация общей картины происходящего, то есть теряется тот самый «икс», который делает целое из суммы механических частей. Когда люди обсуждают ситуацию, они не хотят обсуждать ее в целостности.

Тут же возникает вопрос о легитимности высказывания в контексте происходящего. Кто имеет право высказываний, и в каком качестве? Человек, который пытается вести разговор на том же поле, на котором он идет, оказывается в заведомо проигрышной ситуации. Начинаются вопросы: ты кто, какое у тебя право здесь что-то говорить? И эти проблемы нерешаемы. По крайней мере, без регламентации.

Следующий момент: легитимность воспринимается как истинность. Если у человека во френдах 1000 людей, значит, он признан, значит, его точка зрения априори важнее и правильнее, чем та, которая соответствует действительности.

Возникает и проблема конспирологии. Пытаешься вычленить мотивы происходящего, сразу же начинаются обвинения в конспирологии: это все не так, у нас все свободно, соответственно, нет никакой сценарности.

Кроме этого, возникает и проблема ответственности за свободный, счастливый дискурс. Если кто-то проявил свободу в своих действиях и своих словах, то оказывается, что не подразумевается право ответа на эту свободу. Лучше всего написал об этом Полит.ру: замечательные студенты провели акцию, в ответ на которую Ученый совет не растерялся и провел собственную акцию. Здесь некое одно и тоже поле игры. Любое требование ответственности за свои слова и действия наталкивается на обвинения в возвращении в страшный совок, в тоталитаризм, потому что не дай бог ограничивать чью-то свободу. Как по известной поговорке: все равны, но некоторые почему-то равнее. Возникает принцип теоретического обоснования безответственности: нельзя отвечать на мою свободу, так как это тоталитаризм.

Проблема в том, что нет образа философа кроме каких-то негативистских вещей – разрушения общепринятой морали и т.д., который бы нес позитивные цели. В интернет-сообществе этот принцип трудно обнаружим. И когда возникает речь о том, что есть место, где можно рассуждать не как абстрактные философы, а как люди в области общепринятых норм, сразу возникает ответ: вы никакие не философы, вы обыватели, вы мещане, вы ханжи, а философы должны критиковать и разрушать общепринятые нормы. И здесь уже ничего не скажешь, потому что это позиция, причем позиция находящаяся в области само собой разумеющихся норм.

Александр Львович Доброхотов, заведующий кафедрой истории и теории мировой культуры философского факультета МГУ

Попытаюсь ответить на два предложенных вопроса. По поводу корпоративной этики. Не вижу здесь больших теоретических сложностей. Она существует. Есть социальное пространство, в котором есть право, общественное мнение, обычаи, каноны приличия, есть и корпоративная этика. Нет практического опыта управления этими системами. Ясно, что они не мешают друг другу, а подпитывают, просто мы не владеем механизмами управления. Корпоративная этика существовала всегда. Например, этика Гиппократа. Дресс-код в ресторане, куда меня не пускают – так я могу пойти в другой. Могу принимать правила игры, а могу – нет. То есть общество всегда структурировало себя корпоративной этикой. Просто сейчас это становится чуть важнее.

Максим Шевченко вспомнил Эко. А Эко ведь выдвинул теорию не случайно. У него есть глобальная теория перехода к средневековью нового типа. Какие-то институты становятся рецессивными, какие-то доминантными. Корпоративная этика будет становиться более важной. Будет расти и университет, замещая и часть политических крупных институтов.

Правда, Максим выдвинул противоречивый тезис: на перформанс нужно отвечать перформансом. Это модель не средневековая, это модель конца Нового времени, когда мы сталкиваем нигилистов с черносотенцами, а в Веймарской Германии коммунистов с нацистами. Тогда государство капитулирует, оно не может подкреплять себя корпоративной этикой. И получается бесконечная череда мордобоя.

Данная этика вступает в сложную игру социальных сил. И здесь она нам поможет. Там где право буксирует, там поможет этика. Не все же традиции прописаны в праве. Факультет попытался сделать шаг по наполнению корпоративной этики каким-либо содержанием. Мы решили, что публичная случка не является ценностью, совместимой с нашей корпоративной этикой. И это можно рассматривать как прецедент. Таких прецедентов не может быть много. И студент, поступая на наш факультет, сможет решить, принимает он для себя эти правила или нет. Можно ведь пойти в такой университет, где подобные перформансы одобряются. В правовом государстве эти вопросы регулируются сами. У нас же эту функцию выполняет корпоративная этика. И это надо делать.

Отвечая на второй вопрос об информационном пространстве, об участии в интернете. Интернет тоже является пространством, регулируемым теми же силами: правом, этикой, согласием малых групп, например, на форумах, где оговорено использование ненормативной лексики. Интернет – это великое событие, не вписывающееся в переход к средневековой парадигме. Общество станет несомненно богаче. И интернет – это совсем не помойка. Там есть анонимные пространства, тогда и цена высказываниям другая. Управляемость – да есть. Но ведь есть это и в обществе. Это есть везде. Псевдоним дает возможность клеветать. А что делать, если маску сорвали? Привлекать или не привлекать? Эти вопросы требуют урегулирования. И это дело будущего. Все как в обществе: в грязный кабак мы не пойдем, а если пойдем, то знаем, что можем и схлопотать. Главное, что это не хаос, что это ранжированное и этажированное сообщество. За какие-то вещи надо отвечать, как и в обществе.

Философы обязательно будут выходить на площадь. Как делал Сократ. И не обязательно безобразничать, как делал Диоген. Все-таки это не правило, а исключение, почему мы его все время и вспоминаем.

Мы должны сделать то, что мы и сделали недавно: отвечать на вызов и формулировать типовые решения. Реакция студентов у большинства нормальная. Думаю, что мы идем по правильному пути, прочертив пространство. Так что событие не драматическое, а позитивное. Мы начинаем прописывать собственную корпоративную этику.

Ведущий: Тема, которая меня беспокоит: это событие могло быть заострено конкретно против факультета. Что случилось бы, если бы это были студенты не философского факультета, а математики или химики, например? Произвела бы эффект эта акция в этом случае? Очевидно, что последующие институциональные решения соответствующих факультетов не были бы культурно осмыслено: настоящие химики должны идти в массы? Да даже решения филологов и даже историков были восприняты бы нормально. И только философы должны относиться более толерантно к определенного образа девиациям в поведении своих студентов. По той простой причине, что философы вообще такие странные. Возникает вопрос: а почему, вообще говоря, университетская корпорация должна терпеть этих странных чудаков?

Очевидно, что это событие само по себе, безусловно, требует для философов внутреннего самоопределения относительно того почему, они все-таки считают для себя возможным находиться не внутри художественной богемы, а внутри научных институтов. Если философия есть дело и предмет художественной богемы, а такая традиция существует и она вполне почтенна, то она может участвовать в подобного рода перформансах. Это один вопрос, одно качество и статус философствования. Но если люди считают, что их деятельность и учеба должны оплачиваться из научных сред, то это совершенно иной статус и иное определение. Поэтому любая ссылка на Диогена, Лаку-Лабарта и других представителей традиции богемно-художественного дискурса, внутри которого преодоление общественных норм не просто нормальная вещь, а необходимая для славы и продвижения, абсолютно иррелевантна по отношению к данной проблеме, в контексте данного вопроса. Философия философии рознь. Философия, которая существует в университете, на факультете, внутри платоновской академии, внутри лицея, и философия, которая существует среди огромного количества самых авангардных художественных форм, – совершенно другая дисциплина. Она может быть замечательной, но она не должна иметь никакого отношения к внутриуниверситетской корпорации и внутриуниверситетской жизни. Если она рассматривается как нечто внутреннее, то это проблема для самого статуса философии в мире, которую люди, находящиеся на факультете должны подвергать рефлексии и оценке.

Эта ситуация в целом рождает реакцию по многим вопросам. Мне как человеку не очень симпатична атмосфера самопокаяния. Не самое лучшее эмоциональное чувство вызывают слова навроде: я виноват в том, что я нарушил, прошу отчислить меня досрочно и расстрелять.

Должно быть жесткое и холодное решение Ученого совета или декана – не знаю, в чью компетенцию это входит – утверждающего определенную норму. Хотя у нас нет прецедентного права, но в данном случае оно может быть использовано. Осуждать конкретных данных людей до введения определенной нормы неправильно. Вначале должен быть введен кодекс, а потом уже должны быть оценены люди, согласно этому кодексу. Устав университета здесь не подходит: вряд ли он четко соотнесен с данной ситуацией. Это вещь чисто процедурная, о ней легко можно договориться.

Атмосфера апелляции к внутреннему осознанию – вы же сами понимаете, что вы натворили – непродуктивна. А может он не понимает? Может быть, он считает, что продолжает дело Диогена, киников, а все остальное – репрессии совка философского факультета. Он может получить большую эмоциональную поддержку в том самом интернете.

Я не совсем согласен с Максимом и рядом других выступавших, что философу не нужно обращать внимание на интернет. Интернет – это такой пласт культуры и такой пласт постижения и понимания современного мира, что отрезать себя от него философу, который интересуется современным миром, обществом, культурой, политикой, очень сложно.

Необходимость ограничения университетской или даже научной философской корпорации определенными этическими нормами и недопущение тех людей, которые эти нормы нарушают, совершенно очевидна. Тем более в современной ситуации, когда карнавализация не просто приобретает большие формы, но и технические возможности, в том числе донесения карнавального шума до СМИ. Каждое всякое уважающее себя сообщество обязано защищаться писанными и неписаными этическими нормами и исключать тех людей, которые им не соответствуют.

Алексей Скворцов, кандидат философских наук, преподаватель кафедры этики философского факультета МГУ

Начну от частного к общему. У меня есть ЖЖ. И я его завел для того, чтобы работать со студентами. На факультете у меня не всегда хватает времени для этого. Пытаюсь объяснять студентам свой предмет, т.е. этику, либо в виде доказательства теоретических положений, либо на примерах из жизни. Ни в каких сетевых дискуссиях я никогда не участвовал. Впервые заинтересовался ими в связи с произошедшей историей.

Что мне было интересно как этику? Проанализировав большую часть высказываний я понял, что отношение к произошедшему зависит от возраста. Люди, старше 30 лет говорят, что все это – возмутительно, и нужно гнать участников из МГУ незамедлительно и бесповоротно. Люди от 20 до 30 лет отнеслись более спокойно: они признают, что акция была омерзительной, но все же, если постараться, можно найти оправдательные мотивы, если воспринять это действие как вариант современного искусства. А вот третья категория – до 22 – 23 лет – настроена радикально и, просто нигилистично. Они полагают, что нет никакой нравственности, в жизни все позволено, настоящий философ обязан разрушать мораль. А один вообще договорился до крайне циничного утверждения: студент МГУ должен быть крутым, поэтому для него нет никаких границ. Самое страшное, что это говорит именно студент МГУ. Я теперь понимаю, почему на лекции по этике ходит не так много народу; к 4 курсу они уже для себя определились с взглядами на мораль, а педагоги почему-то не стремятся опровергать их убеждения. И теперь эти нигилисты начинают в ЖЖ судить о морали, не открыв вообще ни одной книги по этике и ни разу серьезно не задумавшись над нравственными проблемами. Они хватают с поверхности только досужие сплетни: мораль – относительна, она – сплошные запреты, выдуманные для репрессий над инакомыслящими.

Теперь об академической этике. Что, как правило, понимается под ней на Западе? Она лежит в разрезе между этикой науки и этикой деловой. В своей деловой части она определяется этическими кодексами. О них уже немало здесь говорилось, но меня поражает мнение некоторых коллег: мораль сама по себе относительна, а вот корпоративный кодекс может безошибочно регулировать, что дозволено, а что нет в академической среде. Но как, в таком случае, это возможно, если сама дозволенность, т.е. моральность представляется неопределенной. На чем будет основан такой кодекс? На мнении большинства, на решении начальства? Тогда он действительно не будет иметь никакого авторитета и санкционирует произвол. Именно произволом неизбежно заканчивается утверждение об относительности морали. Поэтому я всегда предупреждаю своих коллег: не говорите о релятивности морали студентам! Да, нравственность исторически изменчива, но любая моральная практика, если она желал быть действенной, претендовала на абсолют, тем самым выражая собой представления людей об идеальных отношениях и идеальной жизни. Этические кодексы не являются исключением. Их главная функция состоит в том, чтобы транслировать абсолютные ценности нашей жизни в определенную профессиональную сферу деятельности. Сделать так, чтобы сотрудники внутри корпорации чувствовали себя людьми, чтобы их сообщество не превратилось в ад. А то, что мы видели в интернете: и само действо, и его апологетика – это и есть тот самый ад.

Любой университетский кодекс начинается с перечисления ценностей, к реализации которых стремится образовательное сообщество. В них мы можем прочитать упоминания об идеалах добра, справедливости, о соблюдении прав человека и защите культурного наследия. Иными словами, пространство корпоративной морали обязательно соотносится с горизонтом абсолютных ценностей. Поэтому этический кодекс ни в коем случае нельзя понимать как механическую совокупность норм.

Но я бы не стал воспринимать этический кодекс как панацею от всех бед. Конечно, такой кодекс можно принять и факультету, и Университету. Но сразу встанет проблема: тут же выяснится, что поведение не менее, чем половины студентов и преподавателей будет не соответствовать высокой планке. И что тогда делать? И кто вообще в праве судить, нарушает ли какой-либо поступок этический кодекс, или нет? В этике мы формулируем данную проблему в виде вопроса: кто вправе говорить от имени морали, в данном случае – корпоративной? В западной практике следить за исполнением кодексов призваны этические комитеты. В их состав входят как люди, имеющие профессиональную подготовку, так и самые уважаемые представители сообщества. Первой категории у нас вообще нет, поскольку подготовка такого плана на факультете не ведется. С уважением тоже большие трудности. Я читал все в той же ЖЖ-дискуссии, как студент 2 курса, который еще ничего толком не знает ни в философии, ни о традициях Московского университета, доказывал, что Ученый Совет факультета неправильно понимает мораль. То есть в сознании молодого человека полностью разрушена дистанция между ним и самыми опытными профессорами, всю жизнь отдавшими факультету, и единственно уполномоченным, просто в силу своего статуса, судить об академической этике. О каком уважении можно говорить? А именно в нем – в уважении к традициям вуза и его преподавателям – состоит основа академической этики.

И последнее. Мы говорим об этике научного сообщества. Но есть ли в нашей стране такое сообщество? Для многих российских вузов совершенно обычной стала ситуация, когда, например, одни сотрудники пишут диссертации за деньги, а другие пытаются с ними бороться. То есть линия фронта проходит по факультетам и кафедрам, а профессора и преподаватели – злейшие враги. На нашем факультете тоже встречаются люди совершенно разных мировоззренческих ориентаций. То, что одни считают для себя и для студентов допустимым, другие воспринимают как личное оскорбление. Преподаватели должны сами, путем открытого и часто не для всех приятного диалога, договориться о степени дозволенного в стенах Университета. Иначе принятие этического кодекса не будет иметь смысла.

Михаил Александрович Маслин, доктор философских наук, заведующий кафедрой истории русской философии МГУ

Я не хочу говорить о плохом интернете. Это вещь ясная. Я бы дал такому интернету в духе диамата: это объективная реальность, данная нам в ощущениях в виде плевков в сторону МГУ. К сожалению, это так.

Относительно корпоративности. Свежий пример. 6 февраля в редакции журнала «Вопросы философии» состоялся круглый стол, на котором Вячеслав Александрович Лекторский привел пример о действенной корпоративной в Киевско-Могилянской академии, поддерживаемой сильными мерами со стороны церкви и государства. Состоялось исключение двух студентов за разговоры на русском языке, что запрещается корпорацией академии. Можно говорить на латыни, на украинском языке, но только не на русском.

У нас несколько иная ситуация. Вопрос стоит о том, что это манифестация неонигилизма. Напомню цитату из Дмитрия Ивановича Писарева: «Бейте направо и налево, все, что останется – это хорошо». Но ведь бьют то не по уродливому, а по тому, что составляет гордость нации, гордость отечественной культуры. И это кредо современного неонигилизма. Отсюда возникает настоятельная потребность в совершенствовании нашей корпоративной этики. Дуракам закон не писан. Но ведь и умным он не писан. Корпоративная этика существует не потому, что она где-то записана, а потому, что она ощущается интуитивно.

Концепция соборного сознания Сергея Николаевича Трубецкого, изложенная им в работе «Татьянин день» заключает в своей основе идеальное восприятие университета как единства многообразий, как корпорации единомышленников. В России существовало не просто философское общество, а некая культурная интеллектуальная образцовая институция – Московское психологическое общество при императорском московском университете с 1885 до 1922 года. Это пример высокой корпоративности, позволившей ему существовать и в первые годы советской власти. Там были и позитивисты, и идеалисты, и религиозные философы. Между ними не существовало никакой распри. Корпорация сама решала, нисколько не угнетая людей никакой мировоззренческой ориентацией.

Все знают повод, по которой мы образовали при Ученом совете комиссию по этике. Вспомним случай, когда в интернет-реальности один человек съел другого. Современная жизнь очень сложна. И мы не сможет уложить все в правила корпоративной этики. И те случаи, которые нельзя поместить в правила, нужно развить в ситуацию нерукоподаваемости, в ситуацию презрения. Чтобы не было рецидива мага из повести об антихристе по имени Аполлон, который управлением электричеством вел людей к концу света.

Ведущий: Мне кажется необходимым радикализовать тему. Мы знаем случаи, когда в Университет возвращаются и принимаются люди, отбывшие тюремное наказание за реальное уголовное преступление. Более того, такие люди поступают на юридический факультет. Нет ли тут проблемы? Мы должны не подавать руки, но не находим ничего зазорного в том, чтобы принимать на факультет людей, реально участвовавших в разбоях, рэкете, изнасиловании. Это ведь похуже, чем коллективная акция в Биологическом музее.

Валерий Анашвили, главный редактор журнала «Логос»

Прежде всего, я хотел бы сказать, что крайне негативно отношусь к тому, что на философском факультете вообще решили столь внимательно и с такой ажитацией отнестись к перформансу в биологическом музее. Поясню. Реакция – будь то административная, т.е. отчисления студентов-участников, выговоры им и т.д., будь то этическая, т.е. «осуждение» в коллективе и т.д. – должна следовать в ответ на четко распознаваемое и квалифицируемое событие, в противном случае причинно-следственная связь между «преступлением» и «наказанием» может быть поставлена под очень большое сомнение. Что мы имеем в данном случае?

Крайне примитивную, непрофессиональную, глубоко вторичную (я бы даже сказал, третичную), убогую по мысли и исполнению художественную акцию. Некую робкую попытку скрестить раннего Осмоловского с ранним Сашей Бренером. Ясно, что такого рода акционизм по определению должен нести в себе очень четкое, ярко выраженное политическое и эстетическое высказывание, иначе он теряет смысл и превращается в рядовое проявление ювенильного эксгибиционизма. Что высказали совокупляющиеся молодые супружеские пары под черным плакатом, призывающим к совокуплению за медвежонка? Они за или против этого «медвежонка»? Метафорика телесно воспроизводимой ими лексики слишком многозначна в русском языке, чтобы дать однозначный ответ. «З****сь!» – это знак высшего одобрения, «да з****сь ты!» – это же и знак презрительного отвержения. Столь амбивалентно подлинные художественные акции звучать не могут. Если бы совокупление происходило с чучелом медвежонка, значение акции было бы яснее, а тут – нет ясности. И зачем это удвоение? Зачем одновременно и описывать на плакате и совершать в реальности одно и то же действие? Два века назад Сад уже показал, что такого рода удвоения высказывания излишни. Ну, и так далее. Короче говоря, акция ничтожная и непрофессиональная, собственно художественная среда ее даже и не заметила бы, если бы не снежный ком восторженных восклицаний голодных до голых голеней блоггеров. То есть, казалось бы, и реагировать тут не на что.

Если же говорить серьезно, что делать руководству факультета в данной ситуации? Мне кажется, следует исходить из простых посылок и сценариев.

Первый сценарий. Если на студентов-участников акции, поскольку они совершили хулиганские действия в общественном месте, милиция заведет дело, и они будут осуждены и лишены свободы (пусть даже на пятнадцать суток), то факультет обязан их отчислить. Кажется, даже в наше толерантное и либеральное время это не подлежит сомнению – хулиганы автоматически отчисляются из вуза. При этом, факультет должен взять на себя обязанность различить факт хулиганства, за который происходит отчисление, и факт слабо-художественной акции, за которую осуждение ни в коем случае не выносится, а даже, возможно, наоборот, публично специально оговаривается руководством факультета право граждан на свободное художественное волеизъявление.

Второй сценарий. Милиция не начинает против акционистов никакого дела. Тогда, в том случае, если во время акции студенты философского факультета стоя на четвереньках позиционировали себя как существ, принадлежащих к корпорации философского факультета, то это очевидное оскорбление достоинства корпорации, и корпорация должна их отчислить без разговоров. Если же во время акции и при ее самоописании никто себя как студентов философского факультета не позиционировал, то и говорить тут не о чем: каждый имеет право на совокупление, пусть даже под вспышками фотокамеры. Факультет, в свою очередь, не имеет права вмешиваться в частную жизнь своих студентов, и в этом случае руководство факультета, мне кажется, должно извиниться (здесь извинения лишь добавят уважения, а не лишат его) за поднятую бучу, деканат должен сказать что-то вроде этого: «извините, мол, сразу не разобрались; мы, конечно, не одобряем свальный грех, поскольку по фотографиям видно, что никто из участников от сексуального контакта со своим партнером удовольствия не получил, а мы, руководство факультета, уверены, что занятие любовью должно приносить молодым людям удовлетворение, но в конце концов это ваше личное дело, любитесь, так сказать, как хотите».

Итак, мой совет прост. Студенты-участники акции пытались эпатировать публику и им это удалось. Факультет ни в коем случае не должен попадаться на эту удочку и не плестись следом за обывателями, которые раздражаются от вида юной, обнаженной и недосягаемой для них натуры. Слишком это мелко. И, конечно, же надо категорически исключить из деканатского лексикона по этому поводу морально-этический языковой инвентарь. Повторюсь: это была художественная акция с элементами хулиганства. Художественную акцию нельзя осуждать с морально-этических позиций – это смешно («художник, не глумись над святым!». «Ага, приехали! А над чем же мне тогда глумиться?»). А вот хулиганство осуждать можно и нужно – но только в том случае, если оно в качестве такового квалифицировано судом, а не «общественным мнением» факультета. Это в том случае, если хулиганство совершено частными лицами за пределами факультета. А вот если они куролесили и изображали из себя юных бреннерцев и зоофилов-самоучек не как частные лица, а именно как студенты факультета, то налицо нарушение не абстрактной – подвижной, признаваемой исключительно добровольно, на основании собственного социального, религиозного и жизненного опыта – этики, а этики корпоративной, по отношению к которой член корпорации не может сказать «а мне закон не писан». Не нравится, «не писан» закон данной корпорации – переходи в другую корпорацию, корпорацию порно-звезд, дровосеков, программистов, олигархов, зэков и т.д., где, возможно, другие обязательства, более гибкие, накладываются на своих членов. А неписаный закон такой корпорации как философский факультет гласит: студент-философ не имеет права появляться в общественном месте в обнаженном виде и совершать при этом глубоко неэстетические телодвижения, равно как он не имеет права приходить обнаженным на занятия, и т.д.

Впрочем, вот я сказал это, но тут же вспомнил одну историю. Несколько лет назад в Германии, в бохумском университете на семинар к известному специалисту по русской и феноменологической философии профессору Александру Хаардту пришел совершенно обнаженный студент, уселся прямо перед ним, а потом еще и вышел на кафедру и зачитал в голом виде реферат по философии Хайдеггера. Итог: на лице у Хаардта не дрогнул ни один мускул, девушки-студентки в восторге, студента никто не отчислил, и, насколько я знаю, случай этот остался лишь в анналах устного бохумского студенческого фольклора, абсолютно миновав анналы официальных бумаг и административных решений факультета. Лишь долго еще ходила по университету шутка про «nacktes Dasein» – обнаженное бытие. Иллюстрирует ли нам что-либо этот пример? Только то, что существует тонкая грань между чистым (невинным в смысле оргвыводов) молодежным эпатажем, безусловно наказуемым хулиганством и разного рода перформансами, которые могут или не могут быть квалифицированы как наносящие имиджевый вред такой корпорации как философский факультет.

Так что нужно более тщательно разобраться в мотивах и самопозиционировании ребят прежде, чем предпринимать какие-либо действия. Вообще, сейчас у факультета есть возможность продемонстрировать свою силу – административную и нравственную. Надо только сделать правильный выбор и дать разумную квалификацию случившемуся. Не превращаться в гневных ханжей, но и не заниматься излишними самооправданиями, если речь пойдет об отчислении за доказанное судом хулиганство.

И в финале своего выступления я хотел бы упомянуть об очень важном, на мой взгляд, замечании, которое сделал Александр Бикбов – в переписке, которую мы с ним вели по поводу этого события. Как человек, занимающийся социальной историей науки, он напомнил об одной работе, где, среди прочего, описывались поводы и формы санкций по отношению к студентам Беркли в 19-20 веках. В Беркли, резюмирует Бикбов, санкции строго ограничивались проступками в пределах кампуса: определяющим было понимание университетской автономии как юрисдикции над территорией заведения, а не над телами и умами его студентов!

И пара слов по поводу ЖЖ. Удивительная вещь, оказывается, руководство факультета изучает блоги и на основании их анализа принимает решения. Очевидно же, что в философских блогах сидят по большей части никому не нужные и интересные только себе подобным социальные аутсайдеры и неудачники. Декан, который вынужден реагировать на инсинуации в ЖЖ – это нонсенс! Здесь никакой «демократизм», мне думается, не уместен. Любые решения деканата должны быть мотивированы соображениями внутренней, факультетской необходимости и целесообразности, а любые реплики, выкрики и «советы» в ЖЖ – это советы посторонних факультету, может быть даже деструктивно и рейдерски настроенных по отношению к нему людей. Зачем «следить» за их речевыми актами, а тем более зачем перед этим квазианонимным сообществом оправдываться? Безусловно, впрочем, последние мои замечания можно смело проигнорировать – они инспирированы исключительно моим собственным непониманием и неприязнью к ЖЖ-среде, поскольку мне всегда представлялось нелепым тратить собственное время на чтение – а тем более воспроизведение – пустой в 99 процентов случаев ЖЖ-болтовни и онлайновых сплетен. Понимаю, это лишь неоригинальное брюзжание, не более того.

Андрей Юрьевич Шутов, профессор, кафедра государственной политики:

Мы должны быть благодарны, что у нас появился такой информационный повод. Сожалею, что он появился в такой эпатажной форме. Но тема-то назрела: тема восстановления корпоративной этики в нашем постсоветском Московском университете. В отличие от всех других университетов, традиции которых не прерывались на длительный тоталитарный период. Я не согласен с тем, что нужно прописывать нормы в уставе, в моральных кодексах. На протяжении всей истории это всегда было по умолчанию. Должно быть так и в этот раз. Я посмотрел Устав МГУ. Статья 54: студенты ВУЗа, аспиранты и докторанты должны вести себя достойно, оправдывая высокое звание как в общественных местах, по окончании учебы. То, что мы можем солидаризировать нашу позицию, и вспоминаем наши традиции, очень важно. Надеюсь, мы не ограничимся круглым столом, а сможем и в иных формах протестировать традиции и реалии, в том числе интернета, сквозь призму корпоративной этики.

Тема интернет-реальности не изучена. А ведь эта реальность продуцирует какие-то новые эрзацы и культуры, которые не описываются в традиционных терминах культурологи, культурологи этики и иных отраслей. Появляется новый язык, новые речевые обороты, новые идеологемы в рамках сети интернет, новые моральные установки, коммуникативные реальности, которые со временем выйдут на сферы, регулирующие с новой точки зрения право и другие реалии.

Любая инстанция, любая общность, даже маргинальная в рамках обычного социального пространства может позиционировать себя в интернете доминирующей. Императива «позорно ничего не знача, быть притчей на устах у всех» уже ничего не значит. Интернет искажает нашу реальность.

Поэтому и надо было поднимать эту тему. Маргиналии в интернете, а через него и в социум могут раздуть себя и подать себя как некую социально-значимую интенцию. И важно было затеять этот разговор не только с точки зрения реанимирования и консолидации нашей корпорации, но и для того, чтобы показать, что мы живы, мы сильны и мы готовы участвовать в дискуссии, даже в той эпатажной форме, которая нам была навязана.

За этот информационный повод уцепились уже и политические маргиналии. И он востребован, потому что кроме этого медвежонка больше-то ничего и нет. Нам нужно занять пустую лакуну.

Алексей Павлович Козырев, кафедра истории русской философии, заместитель декана по информационной политике

Действительно, есть ощущение, что политика у нас закончилась и обсуждать, кроме «медвежонка», становится нечего. Для меня эта акция направлена однозначно против МГУ. Одной из ее целей, возможно, главной, было нанести вред философскому факультету. Как признались сами студенты, их заставляли организаторы заявить себя как соорганизаторов акции.

Я бы сравнил эту акцию с интеллектуальным терроризмом. Против таких явлений трудно найти адекватный ответ. Ответ – это честное заявление своей позиции, что и сделал в пятницу Ученый совет. Если вспомнить историю университета, то он всегда был достаточно либерален в политическом отношении. Можно вспомнить хотя бы 1905 год, когда даже празднование юбилея МГУ было отменено из-за революционных событий. Но нравственно университет всегда был взыскателен и даже ригористичен. В нашей позиции нет ничего фарисейского. Мне говорили студенты, да и абитуриенты: за что их исключать? Я не против либерализма, но я против либерализма со спущенными штанами, что мы и имели в данном случае. Мы имеем ситуацию, когда люди готовы заняться публично онанизмом, а потом кричать, что они политические либералы и у них свободные взгляды и не дай боже вы помешаете им их отстаивать.

На мой взгляд, не нужно принимать никаких специальных этических кодексов. Всякая кодификация влечет за собой формализацию, за которой мы можем потерять живого человека, выплеснуть, что называется, младенца вместе с водой. Вспомним, как мы иронизировали в свое время над моральным кодексом строителя коммунизма. Может быть, нам надо подумать о принятии устава философского факультета, который вошел в историю уже по праву одного из трех первых факультетов Московского университета. Времена меняются, но все-таки на него всегда смотрят как на идеологический факультет. И это должно как-то отразиться в нашем уставе.

Интернет-сообщество развивается по принципу маленьких Наполеонов. Появляется какой-то человек, которого не взяли на работу на факультет и начинает говорить все, что ему придет в голову. Приведу близко к тексту высказывание господина Кралечкина, который в связи с этой ситуацией заявил, что факультет ничего не производит и никак не презентирует результаты своих трудов. Это откровенный бред, причем бред безответственный. В ответ я не стал бы приводить контрпримеры по отношению к данному высказыванию, но напомнил бы, что есть Бог, который мстит людям за неправильно, неверно, неуместно и ложно сказанное слово. Читая гениальные тексты нарциссов и младонаполеонов, крадешь у себя время на написание книг и докладов.

Неправ Максим – мы не превратимся в монастырь. И даже монастырь сегодня не так обособлен от мира, как в Средние века. Но какие-то принципы общего согласия, общего жития определить необходимо. И, кстати студенты зачастую выражают еще большую категоричность, еще большую непримиримость, чем любой Ученый совет факультета. И это понятно, никому не нравится жить в доме, в котором не убрана грязь.

Вячеслав Данилов, кандидат философских наук, старший преподаватель РУДН, кафедра онтологии и познания, редактор «Русского журнала»

Пожалуй, я выступлю от имени тех людей, которые некоторыми сотрудниками факультета назначены в качестве врагов...

Вот абсолютно лысый мужчина. Байкер. Гей. Он, не стесняясь, купается в своем бассейне в Калифорнии с другими геями и знает дату своей смерти от СПИДа. Этот человек шлет факсы с согласием принять участие во всех конференциях, на которые получил приглашение, и которые должны были состояться уже после известной ему даты. Да, возможно эта история – миф. Но Фуко мертв, а мифы живы. Мне интересно, нашел бы себе место этот лысый гей-байкер в Московском университете на философском факультете?

Меня, признаться, удивила постановка вопроса об этике исходя из абсолютно пораженческой позиции. В какую ситуацию себя в связи с делом совокуплянтов загнал факультет? Пользуясь терминами психоанализа – это двойной double-bind. Один виток этой «связи» – традиционное бюрократическое метание между «ничего не доводить до политики» и, одновременно, «ничего не доводить до суда». Никто не хочет опять увидеть демонстрантов под окнами 1-го ГУМа, опять иметь дело с очередной ОД-Групп, и никто не хочет связываться с судом, потому что все знают, что наш суд – это, прежде всего, общее поражение всех участников. Второй виток этой «связи» – метание между двумя противоположными решениями: «отчислять» – и на тебя повалятся потоки проклятий от условных либералов; «не отчислять» – и ревнители консервативных ценностей тебя растопчут. То, что факультет называет именем «этика» – это тривиальный маркер этого провала, точка абсолютного поражения, точка подвешивания ситуации, в которой вся администрация факультета и Университета в целом оказывается таким своеобразным мазохистом. Мне кажется, что, получив все это от новых медиа, факультет получает несравнимое ни с чем удовольствие: от права на выстраивание конспирологических гипотез, от права на вынесение моральных оценок и моральных претензий, которые лишь способны сотрясать воздух.

То, что сегодня здесь для нас оказывается закодированным именем «Этика» – это поражение в попытке управлять процессами, которыми управлять нельзя, которыми нельзя модерировать. Жалко, что нет сегодня здесь одного известного выпускника философского факультета, который, по версии некоторых товарищей, также немало «сделал» для его имиджа. Я имею в виду Дмитрия Евгеньевича Галковского. Он бы рассказал, как функционирует эта медиасфера, что означает для него ЖЖ, и что любая форма модерации в ЖЖ именно с этической позиции провальна. По крайней мере, по той причине, что сам ЖЖ функционирует как советский Самиздат. И, кстати, если я не ошибаюсь, свой блог Галковский изначально вел как продолжение проекта самиздата.

Что можно сделать в этой связи? Можно занять пораженческую этическую позицию. И с нее выдвигать какие-то филиппики, прекрасно понимая, что этим самым ты только провоцируешь ту самую среду. Так ты не сделаешь ничего. Можно построить вокруг факультета некий аналог «железного занавеса», аналог «великого китайского файерволла». И потерять тем самым возможность мониторить некое пространство. Одна из причин, из-за которых не закрывают в стране ЖЖ и никогда этого не сделают, – потому что это способ мониторинга того, что происходит со страной. Приветствую, кстати, деятельность администрации философского факультета, которая мониторит и пытается контролировать ЖЖ-среду вокруг факультета. И в ЖЖ для администрации нет масок. Все прекрасно знают, кто ты такой и кто скрывается за каким ником.

Что касается вопросов корпоративной этики. Да, конечно, можно создать некий инструмент. Но как он будет использоваться? Инструмент под названием «корпоративная этика» и «этическая комиссия» должен быть очень тонко настроен и должен иметь на той стороне, которая его держит, человека вполне ответственного, который должен понимать, что сам инструмент может быть обращен в какой-то момент и против него. Любая ошибка приведет к мгновенному вбросу в медиаполе и мгновенной негативной реакции среды. И это будет. Это обязательно будет. Любое действие «этической комиссии», даже сами разговоры о ее создании на одном из факультетов МГУ, вызовут лавину критики.

Я не являюсь сотрудником Философского факультета, скорее, уж представляю потребителей, если можно так выразиться, его интеллектуальной и кадровой продукции. И вот давайте представим себе позицию потенциального заказчика этой продукции. Именно заказчика – необходимо перестать обсуждать факультет как некую замкнутую на себя структуру.

Все эти термины «заказчик», «поставщик» и т.п. – это следствие болонизации нашей системы образования, переоформления университетских страт. Внутри университета четко отграниченными друг от друга становятся три корпорации: заказчики образовательных услуг (студенты), поставщики услуг (администрация) и наемный персонал для реализации услуг (преподаватель). В этой системе преподаватель абсолютно бесправное существо. Всем правит заказчик. Он имеет право, в конечном счете, на все. Представим себе, что вы принесли на починку в мастерскую сапоги, а вам отказывают, потому что видели ваши фото в ЖЖ в голом виде. Да вы просто в суд подадите на этого «провайдера услуг».

Теперь о кодексе. У нас в РУДН тоже пытаются ввести некий кодекс преподавателя. Но я хочу спросить, где кодексы студента и администратора? Совершенно понятно, откуда берутся все эти кодексы и кем они делаются. Особенно это понятно тем, кто в эту корпорацию не включен.

Возвращаясь к теме внешнего заказчика, потребителя. Для потребителя не существует никакого «духа университета» – это не более, чем часть бренда. Для заказчика существует «провайдер образовательных услуг», производитель кадров, в данном случае факультет. И заказчик должен знать и понимать, как производятся для него кадры, чтобы понимать, что с ними дальше делать: переучивать ли или что-либо еще с ними делать. Поэтому заказчик имеет право знать, что творится в ВУЗе. Никто еще не забыл знаменитое письмо Александра Тимофеевского по поводу журфака МГУ, который жаловался на низкие профессиональные качества выпускников, и, по всей видимости, имел на это право. Должны быть, разумеется, какие-то фильтры между Университетом и потребителями его выпускников, последние не должны вмешиваться в то, что называется академическими свободами, например, но, повторяю, они должны иметь право знать, кого и как производит факультет, если готовы потреблять эти кадры.

Я считаю, что попытка создать такого рода организации как «этические комиссии», поставить некий «файрволл» вокруг факультета, чтобы защитить его высокоморальный облик, крайне опасны, прежде всего, для самого факультета. Элементами такого «закрытия» факультета или Университета в целом, даже не в институционально оформленном виде, а в виде софт-пауэр, будут, например, кому-то безосновательно не начисленные стипендии, отчисления за якобы академическую неуспеваемость, торможение карьерного роста неугодных преподавателей, преследования за записи в личных блогах и т.п. Все это – попытки фильтрации, которые ведут к вакуумизированию ситуации вокруг факультета, к созданию из факультета семейно-мафиозной корпорации.

Когда кажется, что тебя давят со всех сторон, легче всего, конечно, закрыться, спрятаться, не выходить на публичную площадь. Но как раз именно этого допускать и нельзя, если не хочешь просто выпасть из реальности.

Карен Момджян: Эта ситуация меня зацепила. Проблемы толерантности здесь не совсем причем, особенно если говорить о политических аспектах. Алексей Козырев в данном случае не прав. Если бы это был бы радикальный политический протест, но без публичных совокуплений, я бы никогда на ученом совете не стал бы голосовать за осуждающие санкции. Я ничего не имею и против сексуальных причуд. Меня смущает публичность.

И я не очень понимаю причем здесь корпоративная этика, которая должна регулировать отношения между студентами и преподавателями, между Ученым советом и диссертантами. У нас же речь идет совершенно об иных вещах. Стоит ли совокупляться публично? Стоит ли мочиться в коридорах? Речь идет не о корпоративности, а об элементарных общечеловеческих установлениях. Фрейд считал, что человека отличает от животного только наличие половой морали. Фрейд наивный человек. Потому что он считал, что и аморальный человек знает нормы, которые он нарушает, и в этом отношении он не вне морали. У нас же здесь совершенно дикая и необычная ситуация.

Я старый неокантианец. Я глубоко убежден, что ценностные суждения, лежащие в основе морали, не могут быть верифицированы как истинные или ложные. Поэтому словосочетание по типу «молодые люди повели себя неверно» совершенно не причем. Верифицировать суждения ценности мы не можем. Суждения адресованы миру человеческих суждений, которые не могут быть истинны или ложны. Это вопрос гносеологии. И это не значит, что ценностные суждения могут не быть общезначимыми и даже общеобязательными. И это другая проблема. Это не проблема философских спекуляций. Это вопрос о том, жить человечеству или не жить. Возможно человеческое сосуществование как упорядоченное. Разными путями живет не человечество, разными путями живут индивиды внутри человечества.

Видно мы дожили до такого времени, когда нужно объяснять, что слабого обижать не нужно. Что означает это дожитие? Означает ли это особую степень прогрессивности или свободы нашего общества? Это аномия, о которой Андрей совершенно правильно говорит, совсем не результат завоеванных свобод, а результат дикости, в которой наше общество пребывает. У меня страшное социокультурное разочарование. Как старый либерал я долго жил надеждой, что одно-два свободных поколения в этой стране могут изменить ситуацию к лучшему. Сегодня я все более и более склоняюсь к ужасной для меня ранее мысли, что российского человека к порядку нужно принуждать. Потому что никакого внутреннего стержня, который исключал бы для человека возможность публично мочиться в коридоре, у него нет.

Наша страна, к сожалению, не самая развитая страна в мире. Поэтому перед тем, как рассуждать как обстоит дело в странах цивилизованных. Как долго продержится в Гарварде человек, совокупляющийся публично? Вам приходилось слышать именно о публичных акциях? Вам приходилось слышать о корректности политкорректности как терроризирующем преподавателей институте? Это цивилизованная страна и ее отношение к элементарным нормам человеческих интеракций.

Борис Межуев: Я призываю не уводить дискуссию в далекие сферы. Люди, совершавшие эту акцию, совершенно не посягали на моральные релятивизмы и моральные абсолюты. Они прекрасно понимают, что это недопустимо. Поэтому они это и делают.

Карен Момджян: Меня не волнуют эти люди. Меня интересует Андрей Юрьевич Ашкеров. И Вячеслав Данилов, который не видит различия между сапожником и университетом.

Борис Межуев: Тут другая проблема. Люди как раз считают, что задача философа как прогрессивно мыслящего человека выходить за пределы репрессирующей общество нравственности. Такая точка зрения есть в философии. Есть довольно много людей на факультете, которые говорят именно это. И в этом проблема.

Андрей Ашкеров: Большинство выступающих так вдохновенно говорило о корпоративной этике. И никто не обратил этот вопрос к себе. А что я сделал, чтобы этой ситуации не было? А, может, мы как-то сопричастны к этой ситуации? Может, мы несем какую-то ответственность? Хотя подобные вопросы и были бы проявлением корпоративного духа, корпоративного настроя! Пока акционисты еще члены нашей корпорации. Почему же мы никак себя с ними не связываем? Почему мы так публично отрекаемся от них, отмежевываемся? Что это за академическая брезгливость?

Что касается Умберто Эко, всех этих рассуждений о возрождении средневековья и его втором пришествии, закрепляемом в нормах и институтах. Те, кто следуют подобной логике, рассуждают как наихудшие релятивисты. Потому что когда возникает проблема выявления некоего поведенческого кодекса, проблема закрепления этого кодекса в письменной форме, это значит, что нормы не работают, что они перестали быть усвоенными, что они перестали функционировать как нечто органическое. И когда мы в этой логике пытаемся прописать, что нужно делать, то это смешно. Мы действительно впадаем в безнадежный, непролазный релятивизм. И, между прочим, другое названием, этого релятивизма – корпоративизм.

Почему у нас всеми вместо всех форм этики, в том числе, как ни странно, и у преподавателей соответствующей кафедры, выдвигается на передний план только корпоративная этика? Она ведь отсылает к идеалам цехового мастерства, сословного общества. Но ведь эта этика была санкционирована идеалом христианского универсализма. Сегодня этические нормы не санкционируются религиозными догмами. Нынешний ренессанс православия только показывает беспомощность религиозной догматики с точки зрения обоснования этических норм, поскольку у церковников слова расходятся с делом ничуть не меньше, чем у мирян.

И потом корпоративная этика сегодня появляется в совершенно новом виде. Она не похожа на феодальную. Она без универсализма. И на уровне корпораций осуществляется этическая релятивизация, происходит борьба корпораций. Ведь корпоративная этика предполагает простую вещь – конвертацию интересов этих корпораций в ценности, выставление этих интересов в качестве ценностей, в качестве универсалий. Принцип тут такой: «Раз наши интересы для нашей же корпорации являются общезначимыми, мы можем приравнять их к ценностям». Подобным образом в ценность можно превратить все, что угодно. Отсюда и релятивизм.

Нетрудно заметить, что я как раз противник такого релятивизма. При этом я исхожу из того, что действительно происходит процесс релятивизации морали. Но если я этот процесс констатирую, то не нужно автоматически меня записывать в его сторонники. Это просто смешно! Другое дело, что мы ничего не поймем в генезисе этических систем, если не примем во внимание, что кристаллизация моральных универсалий тоже осуществляется в пространстве объективно существующих отношений: отношений между вещами, между знаками и, разумеется, между людьми.

Этическая система строится на отборе ценностей, на возможности присваивать чему-то статус ценности, а чему-то в этом статусе отказать. Все это является предметом борьбы, часто кровопролитной и всегда – жертвенной. Ценности проходят через борьбу как через горнило, которое предоставляет возможность их выковать. Проблема в том, как за ценности бороться, какими способами. Ведь избранные способы борьбы могут навредить любым начинаниям. Знаете, не было ни одной преступной политики, которая не создавала бы для себя изощренное и, как правило, очень совершенное этическое обоснование.

Аристотель странным образом зачаровал политику, превратив ее в универсальную практику стремления к благу. Проблема, однако, в том, что утверждается благо принципиально разными, несовместимыми друг с другом способами. То есть война, распря возникает именно из практики утверждения блага, в процессе которого сотворяется и его определение.

Поэтому, принимая во внимание подобное обстоятельство, был создан тренд soft power, «мягкость» которой не означает неэффективности. Просто эта власть является «символической», она предполагает манипуляцию не столько на уровне тела, сколько на уровне сознания, на уровне свободного выбора. С образом soft power тесно связано современное понимание педагогики убеждения. А мы почему-то вместо педагогики убеждения выбираем педагогику принуждения. Хотя педагогика убеждения имеет гораздо большее пространство возможностей для обоснования морали, она наделена более универсальным этическим потенциалом.

Что касается блогов. Очень хорошо высокопарно рассуждать о блоггинге, имея площадку в виде регулярных передач на Первом канале. А что делать мелким производителям публичных суждений? Что делать людям, которые попросту хотят поделиться своими мыслями? И вообще, откуда возникло барское пренебрежение к стихии мелкого производства общественного мнения? Более того, я знаю очень много успешных, состоявшихся людей, которые сделали себе имя в блогосфере. И не только упомянутый здесь Галковский. А вы попробуйте сделать так, чтобы вас читало три тысячи регулярных подписчиков ежедневно!

Что касается публичных совокуплений, на которые так напирает Карен Хачикович. Тут тоже не надо быть ханжами. Более того, эта дурацкая «зоологическая» акция провоцирует нас на ханжество. Давайте этому не поддаваться! Это же очень просто! Для того, чтобы избежать этого, давайте просто согласимся с тем что все мы этим занимаемся, пусть непублично. Это и есть та «базовая» или «общечеловеческая» ценность, которая связана с продолжением человеческого рода. И я не уверен, что занимались «этим» участники акции именно как студенты и исключительно как студенты.

Валерий Анашвили: Буквально два замечания. Алексей Павлович Козырев продолжает употреблять слово кощунство по отношению к этому мероприятию. Это совершенно недопустимо. Нельзя оценивать художественную акцию языком, не имеющим отношения к художественному. Это была художественная акция, в которой ребята попытались срастить стратегии Бренера со стратегией Осмоловского. Художественное – это то, что позиционируется как художественное. Саша Бренер делал аналогичные вещи еще лет 15 назад. Это все нормально, все естественно. Не надо здесь выстраивать алармические реакции.

За это отчислять нельзя, пока они позиционируют как частные люди. Как только они начинают позиционировать себя как студенты, ситуация совершенно меняется. Они продавали не свой талант, а продавали свой статус. Это ошибка. И эту ошибку надо наказывать. Чтобы другим неповадно было.

Владимир Миронов: Что касается конкретной ситуации, то позиционирование факультета было и было очень сильное, и в данном случае совершенно не важно, заявляли ли об этом сами студенты, или это было спровоцировано соответствующей информацией в интернете. Интернет, имея виртуальную природу, реализуется, тем не менее, в реальной действительности. Мне непонятно, почему общество закрывает на это глаза. Особенно поразительно, когда это распространяется через новостные структуры, со ссылкой на эту информацию, которая если не порнографична, то и не предназначена для всеобщего просмотра. Зачем себя обманывать, делая вид, что пока не написано, и не сказано, что это наши студенты, они не наши? Во-первых, это было указано, во-вторых, это распространили СМИ. Я ни разу не давал фамилий студентов. Но главное, что они на следующий день все это подробно описали в своих заявлениях, в которых, кстати говоря, сожалеют по поводу случившегося. Этого недостаточно?

Я сейчас не буду спорить о художественности беременной женщины, которая через 4 или 5 дней родила. Я не сторонник таких форм «художественности», хотя некоторые и в этом находят искусство. Но есть и юридический аспект проблемы. Если музей подаст на них в суд, то это как минимум будет квалифицироваться как хулиганство, отчислим мы их или нет.

И еще одна тема. Нам очень надоел гипертрофированный интерес и к университету, и к факультету. Это приводит к размышлениям. Причем этот интерес подогревается часто людьми, нашими выпускниками, хотя они работают в других вузах и там, наверное, хватает информационных поводов. Некоторые блоггеры стали моими биографами и я даже готов заключить с ними контракт на дополнительную оплату их труда, часто, правда, мерзкого труда. У моих коллег уже складывается ощущение, что мы живем под неким «колпаком». И любое действие оказывается в информполе, причем информация, конечно, искажается, переводится в другую плоскость, ей пытаются придать политический характер непонятно зачем, а проблема-то на самом деле может не стоить и выеденного яйца. В чем только уже меня не обвинили, причем люди, которые очень плохо в этом разбираются и реализуют свои комплексы обиженных, вплоть до установления «кровавого режима». Но простите, как понимать тогда то, что мы даем возможность все это обсудить?

Как руководитель, я мог бы ничего этого не делать, и результат был бы таким же. С позиции профессиональных пиарщиков, мне надо выйти из этого информационного пространства. Но я иду на это, исходя из своих жизненных установок и из того, что за мной стоят студенты, молодые люди, которыми пытаются манипулировать. Я могу сейчас сказать для интереса раскладку среди студентов на сегодня: процентов 20 поддерживают вот этих ребят и как всегда они активные, потому что работает жалость и так далее, из них половина абсолютно не знали, что подписывали? Но чем больше они получают реальной информации, не от СМИ, а от нас, тем число поддерживающих все более уменьшается. Их угнетает грязь, которая выбрасывается в информационных средствах, независимо от контекста акции.

С Андреем Ашкеровым я соглашусь только в одном: что мы преподаватели сделали сами для того, чтобы студенты не ругались матом, вели себя достойно университета. За последние годы ситуация резко изменилась. Мы пропускаем оскорбления, мы сносим нецензурщину, мы перестали делать замечания (по разным причинам), мы перестали воспитывать. А, учитывая, что поступающие дети становятся все моложе (первый курс это 90% несовершеннолетних), этим необходимо заниматься.

Я много думал над этим вопросом. Но когда на 8 марта по одному из радиоканалов услышал предложения подарка любимой женщине в виде негра (я цитирую радио), с соответствующими атрибутами, которого можно выписать для домашнего стриптиза, ребят хочется одновременно и пожалеть. Общество сегодня имеет такую низкую моральную планку, что их поведение адекватно состоянию общества.

Очень серьезно изменилось общество, и молодые ребята вступают в это, по разным причинам, неподготовленными. И наша задача как преподавателей предупредить и подготовить. Прекрасно сегодня выступали и Михаил Александрович Маслин, и Александр Львович Доброхотов, но мне хотелось спросить: а вы студентам это говорили? Так, ведь получается, что только этот случай заставил эти темы обсуждать. А их обсуждать нужно, и не бояться как раз острых тем, и не бояться тем предельных, ведь философия действительно не может без эпатажа, никуда от этого не денешься, но в философии эпатажное действие следует за мыслью.

Александр Павлов, аспирант философского факультета МГУ, редактор «Русского журнала»

Меня поразило то, что такой ничтожный информационный повод (не в смысле того резонанса, который он произвел, а ничтожный в смысле своего морального значения) способен побудить к столь глубокой рефлексии уважаемых людей, академиков, общественных деятелей и телеведущих.

Замечательно, по-моему, сказал Жан-Люк Годар, что мы устали от правильных ответов, и ждем правильного вопроса, и поэтому важно, что, как говорили Маркс и Энгельс, этот повод помог уяснить нам некоторые вопросы для самих себя. И теперь мы можем, перефразируя из слова, предоставить этот вопрос «грызущей критике» "Русского журнала".

Что же касается интернета, то здесь тоже есть две стороны медали. Помимо блогов и ЖЖ существует еще и другая среда – это новостные ленты, и в тот день, когда должно было состояться заседание Ученого совета, я просмотрел информационные ленты и могу сказать, что информационная представленность философского факультета была крайне положительной и сбалансированной. Не было никаких оценочных суждений, никаких внесений ценностных характеристик, была просто информация о таком-то событии.

Анна Костикова: Я, к сожалению, не знаю этих студентов лично, мне не показалось, что за ними стоит какая-то идеология, что это какая-то спланированная ими PR-акция. За конкретными людьми, за их конкретными действиями по большому счету ничего не стоит – им по 18 лет. Они запутавшиеся молодые люди. Может быть те, до которых мы не успели донести наши высокие и умные мысли.

Здесь момент, который связан и с нашей позицией сейчас, по большому счету осудить – это половина дела. Так или иначе, они уже прикоснулись к тому, что мы называем корпорацией. И здесь проблема в том, что мы относительно этих еще не сформировавшихся людей выносим оценки по мерке людей зрелых, сходу. Эта ситуация – это определенно сложный для всех комплексный период. И наша задача – совершенно отчетливо понимать и выносить кроме тактических целей – собрать подписи или не собрать подписи – создать определенную атмосферу, достаточно чуткую, которая выносит не одно решение осудить или наоборот поддержать.

Существует все же презумпция невиновности, и тут я хотела бы перейти к более общему рассуждению, которое касается того, зачем мы здесь собрались. Мы не можем себе позволять походя оскорблять людей, которые пишут в ЖЖ. Точно так же мы не можем оскорблять тех, кто не пишет в ЖЖ. Это та реальность, с которой мы имеем дело, хотим мы или нет, но флешмобы используются различными способами, с различными целями, но они существуют и это – форма жизни в этой реальности, а не только в виртуальной, поэтому внимание к этой сфере совершенно закономерно. Это не значит, что все обязаны к чему-то стремиться в этой сфере, или наоборот замкнуться и никак себя не вести, но то, что это существует и имеет большое значение – это вообще не должно обсуждаться, особенно в нашей сфере. И здесь очень любопытный момент, возвращаясь к этическому статусу дискуссий в интернете, потому что он на самом деле есть, есть его не содержательный а регулятивный аспект, то что уже отчасти прозвучало. Речь не идет о психологических портретах тех, кто пишет в ЖЖ, речь идет именно о том, что сам формат не предполагает превентивной этики, как бы мы к этому не относились. Там в принципе не существует превентивной этики, там есть этика архаического порядка, этика, которую нам здесь пропагандировали как чуть ли не норму, этика вендетты – око за око – так называемые симметричные ответы.

Эта проблема, на которую мы не обратили достаточного внимания. И это не зависит от того, какой – хороший или плохой, высокоморальный или высокообразованный – человек зашел туда. Это формат общения, который регулируется этими принципами. Там вы не можете даже вывесить кодекс, то есть он в принципе не сработает. Это диалоговое общение предполагает провокацию и как минимум симметричный ответ – стилистически, содержательно, эмоционально. Это накладывает на всю эту дискуссию очень специфический отпечаток, поэтому отвечать на нее созданием определенной этической превентивной позиции, по крайней мере, неадекватно и мы должны это себе совершенно четко представлять.

Другое дело, когда мы говорим об этике сообщества или корпорации. Здесь я бы тоже не стала культивировать этику цеховую, Средневековье нам в этом смысле не указ и, кстати, в рамках культуры маскарада это было – что было замечательно показано – никакой самый свободный монастырь, даже вроде Телемского не может дать модели, которая бы работала. В этом смысле такое, на мой взгляд, принципиально важное замечание все-таки действительно надо разводить этику профессиональную – условно, если можно о ней говорить – потому что философы, не только те, кто работает в институциях, не только те кто работает в конкретных институциях, и специфика корпоративной этики философа, она в том и будет состоять, что содержательно это не может быть единой системой ценностей, поскольку в философии есть разные позиции, разные основания, и мы должны это понимать.

Другое дело, корпоративная этика, связанная с определенными нормами поведенческими и в этом смысле следует разделить нормы поведенческие, совокупность норм и совокупность ценностей, насколько остро и содержательно предполагается позиционировать эти ценности, насколько все должны их принимать именно в качестве содержательных ценностей. Этот момент очень важен.

Само понятие морали оно не всегда связано с нормативностью, и здесь у нас эта схема, она все время прорабатывается и идет через запятые: нормы поведения, ценности, мораль и нравственность, и это просто не профессионально. В этом смысле мораль это все-таки право на не-право, это сфера отношений, это сфера внеинституциональная в этом смысле. Другое дело – нравственность.

Ведущий: Мне кажется, что в ходе дискуссии мы дошли до важной темы. Не хотелось бы ее отбрасывать, поскольку, как мне кажется, она является центром всего нервного напряжения. Я полагаю, что все эти акции, все события связанные с ними и наше собственное позиционирование невозможно описывать и оценивать с точки зрения морального абсолютизма, то есть с точки зрения моральных абсолютов, которые якобы существуют и распространяются на всех, и каждый, если он более или менее вменяемый человек и у него есть голова на плечах, обязан это сознавать. Каждый вменяемый человек обязан сознавать, что публичное совокупление есть дело порочное и грешное. Но на самом деле нет подобной обязанности и никто никому ничего не должен. Между тем существующая корпорация, сообщество людей, которые занимаются наукой в университетах не обязано терпеть внутри себя людей, которые преступают моральные нормы в том виде, в каком эти люди их преступают.

Вся проблема здесь заключается не столько в проблеме как может «Великая философия» терпеть этих несчастных ребят, сколько в том, как может научный институт может терпеть философию в принципе? Ведь на самом деле статус философии как публичного знания абсолютно не утвержден и не достоверен, мы каждый раз обязаны отстаивать и защищать свою позицию в обществе. Это то, что так гениально показал Лео Штраус на примере политической философии в Античности, философам все время приходилось себя защищать. Ведь общество не должно терпеть тех, кто постоянно подвергает его опасности разложения, подвергает опасности разложения общественные институты. Почему университет обязан терпеть внутри себя корпорацию людей, порождающую такие уродливые явления? Ни один другой факультет, я уверен, и десятой доли проблем себе не создал с отчислением совокупляющихся калек, какой возникает у философов. И если философы толерантно относятся к подобным субверсивным акциям, то совершенно ясно, что общество в виде университета не обязано столь же толерантно относиться к философии как таковой.

Другое дело, что в любом сообществе существуют диссиденты. Я имею в виду не политические диссиденты, а диссиденты интеллектуальные, люди, которые презрительно относятся к общественным институциям как таковым. Общество может терпеть это. Но если в обществе есть такой институт как философский факультет, а мы знаем из истории, что были времена, когда его не было, то это накладывает на сотрудников и студентов факультета определенные этические цепи. Что вы делаете внутри себя, внутри своего круга – это ваше дело, но, то, что вы публично предъявляете обществу как некую норму, это дело общество и это дело для определенного рода публичного разбирательства.

Конечно, возможна точка зрения, что если бы это «шоу» было сделано красиво и оригинально, то за это можно было бы получить премию. Возможна ли такая позиция? Конечно возможна. Если есть в обществе институт, который премирует подобное поведение, ну что ж. Мы же не можем вызвать полицию и требовать уничтожения всей этой компании. Хотя мне она глубоко отвратительна. Но есть люди, которые обсуждают сравнительную ценность Бренера или Осмоловского, кто из них «матери истории более ценен». Мне, честно говоря, все омерзительны. Но это мне. Поэтому, конечно же, никакого морального абсолютизма быть не может, в том числе и в нашем полидифференцированном по моральным основаниям обществе.

Анна Костикова: Насколько я поняла, просто не в терминах долженствования. В данном случае термин долженствование применим только к администрации, которая проводит определенную политику, которая может организовать студентов или наоборот.

Ведущий: Есть взрослые люди, которые понимают меру ответственности. Но если я буду, извините, наказывать одного своего сына, а не буду требовать от второго одобрения своих действий. Это будет бред. Это будет неприятно.

Александр Баранов: Я хотел бы выразить несколько аспектов. Я лично ни одной подписи своей нигде не поставил. Моя позиция – это позиция нейтралитета. Я считаю, как выразитель мнения нашего разделенного студенчества, не имею права высказывать какую-то одну позицию. У нас в среде студенчества началась внутренняя политическая борьба вместо того, чтобы осудить этот морально неправильный поступок. Вот есть заповедь «не прелюбодействуй». Ведь этот поступок полностью ее нарушает. Вот в исламском обществе такая ситуация бы не возникла, а если бы и возникла то вопрос стоял бы уже не об отчислении. Или вот возьмем США, так у них корпоративная этика в крови. Но при этом у них студенты стреляют в других студентов. И дай Бог нам до этого не дожить. Дай Бог, чтобы у наших студентов хватило разума этого не делать. Если у нас будет подобный прецедент, то мы уже сможем говорить о том, что у нас наблюдается такое разложение общества, что все «медвежата» уйдут на второй план.

- То есть вы считаете, что это выпускание пара?

– Нет, это не парт выпускают. На студентов во многом оказывается давление со стороны. Даже на тех, кто подписался, сейчас все ходят и косятся.

- А как узнали, кто в списках?

– Просто студенты среди своих узнали, разговоры идут. Эти 200 подписей. Это подписная война, не более того. Судить, конечно, можно, но суждения лучше оставить при себе. Ведь каждый не без греха. Порой надо сделать выводы, и следить за собой, чтобы не попасть в подобную провокацию.

- Вы знаете, Александр, мне просто кажется, что студенты соскучились по комсомолу. Вы отдаете себе в этом отчет?

– Они не застали этих времен.

- Но ведь это все очень органично. Это не ведь не просто список, который ходит по рядам. Ведь кто-то это все подписывает, кто-то собирает эти подписи.

– В четверг, или пятницу, я проведу собрание и донесу до студенчества, что необходимо рассматривать морально-этические нормы. И последнее, вот мы сейчас очень активно обсуждаем «Живой журнал», то что там происходит. Но гораздо больше людей пользуются «В контакте». Там про меня вчера написали, что мною была создана группа, что я поддерживаю то, что происходило в Биологическом музее, что я поддерживаю студентов, которые это делали. Это абсолютная клевета.

- Значит «В контакте» вы выступаете с одной маской, а здесь с другой?

– Нет, я «В контакте» не выступаю. Я имею в виду, что там можно поместить любую фотографию, и разослать нескольким миллионам подписей. И люди будут думать, что человек с ними.

Анна Костикова: Перед тем, как мы закончим, хотелось бы сделать одну ремарку. Когда мы говорим, что студенты разделись, то следует отметить, что они разделились в плане поддержки отчисления или не отчисления. Но, они едины в плане осуждения.

Алексей Козырев: Мы стоим перед некими новыми формами общения, взаимодействия со студентами. Оно вызрели и теперь мы сталкиваемся с ситуациями, когда «консервативные» формы воспитательной работы: экскурсии, выездные заседания, когда мы рисуем стенды и полагаем, что все хорошо, ушли в прошлое. Меня в этой ситуации настораживает то, что студенты-участники этой акции, в том числе и отчисленные – все с одной кафедры. Значит, здесь есть свои подводные течения. Это значит, что они не только одни книжки читают, но и общаются с аспирантами, преподавателями.

Мы слышали позицию заведующего этой кафедры (Миронова В.В.). Это человек морально безупречный. Я не берусь здесь что-то оценивать. Мы подняли и затронули не все аспекты ситуации. Но нам не нужно делать из ЧП районного масштаба катастрофу вселенского значения. ЧП районного масштаба надо рассматривать как модель с которой можно работать и сделать так, чтобы подобное на факультете больше не повторялось. Но это проблема не только философов, это проблема с обществом, проблема того, что что-то происходит с молодежью.

Важно, что мы не ограничились только этой ситуацией. Были выстроены различные модели. От того, что всем надо уйти в монастырь, до того, что всем надо выйти на площадь как Сократу. Истина где-то посередине. Философы не должны замыкаться в своих метафизических исканиях. Никто не может прожить сегодня только на гонорары от своих писательских трудов. Это не мог сделать даже Владимир Соловьев, которые был первым профессиональным философом, жившим на деньги, вырученные от издания его работ. Поэтому мы неизбежно выходим на некие новые пространства, пространства интернета. И от студентов интернет не запрешь.

И этот разговор позволит нам решить судьбу студентов. И решение это будет своего рода прецедентом. Случай с Винник был индивидуальным. Он больше напоминал традиционную, административную разборку, с человеком, нарушившим университетские правила. А здесь люди вне университета, они выступили в качестве свидетелей. Здесь нет готовых решений, моделей поведения ни декана, ни Ученого совета, ни преподавателей. И если материалы этого «круглого стола» попадут на сайт «Русского журнала» необходимо сказать, что необходимо очень тактичное отношение журналистов. Не нужно каждое слово и жест раздувать до уровня, требующего решения на высших уровнях. Надо понимать, что каждое неправильное слово бросает еще одну щепочку в костер и этот костер разгорается?

P.S.: 12 марта декан философского факультета МГУ Владимир Миронов принял решение вынести строгий выговор студентам факультета, участвовавшим в художественной акции в Биологическом музее. Тем самым, студенты отчислены не были.

Однако точку во всей этой истории, как оказывается, ставить рано. 13 марта на территории Университета были под предлогом проверки документов задержаны двое участников перформанса, с одной из них, матери новорожденного ребенка, сотрудники университетского ОВД сняли признание в участии в художественной акции. «Русский журнал» будет следить за развитием событий.