Было когда-то в Басконии всё совсем не так, как теперь. Там, где поднимаются сегодня в Пиренеях горные пики, лежали зелёные луга, а там, где глубокие пропасти рассекают горы, текли спокойные реки. И звери тогда разговаривали, и люди их язык понимали. И жили бы в Пиренеях люди, звери и деревья в мире, если бы не поселилась в горах огромная Змея. Тело её извивалось между горных склонов, а хвост мёл землю у самого подножия Пиренейских гор, на берегах французской реки Гаронны.

Змея спала весь год, а когда просыпалась, высовывала свой страшный раздвоенный язык и слизывала им целые селения. Не было от этой Змеи спасения ни людям, ни зверям, ни деревьям, ни цветам! Даже камни стонали от страха! Аюди на землях Басконии разучились радоваться солнцу, играть с детьми и возделывать поля. "Зачем? – спрашивали они. – Не всё ли равно, что окажется в животе у этой ненасытной твари? Если камни и сухая земля, так ещё и лучше. Может быть, тогда Змея погибнет..."Но Змея всё жила и жила, а цветущие долины, склоны гор и поля превращались в пустыню. И люди начали уходить из этих страшных мест...

И вот однажды летом, когда Змея проснулась и отобедала двадцатью селениями, четырьмя лесами со всеми их обитателями и всеми рыбами из одной горной реки, а потом снова заснула, положив голову на самую высокую гору в Пиренеях – Полуденный пик, собрались на совет все мужчины-баски от французской реки Гаронны до испанской реки Арагон. Много часов они решали, что делать, как убить ненасытную Змею, как сохранить свои горы и землю, но придумать ничего не могли.

Тогда поднялся один старик и сказал:

– Змея теперь проснётся осенью. Но мы должны справиться с ней раньше, чем уйдёт за горы последний летний месяц. Повалим лес на одном склоне Полуденного пика, разрубим на дрова и разведём огромный костёр.

– Зачем? – спросили тогда мужчины-баски, собравшиеся на совет от французской реки Гаронны до испанской реки Арагон.

– Вы не дослушали меня, – ответил старик. – Мы разведём огромный костёр и разбудим Змею. А когда она проснётся и откроет глаза, то увидит на склоне Полуденного пика костёр. Она будет очень злой и со злости не поймёт, что костёр – это её смерть. Она высунет свой раздвоенный язык, проглотит костёр и погибнет.

– Умно придумано, – решили мужчины-баски, собравшиеся на совет. Они пошлидомой, взяли топоры, а когда вернулись на склон Полуденного пика, то срубили там весь лес, разрубили его на дрова и зажгли костёр. Заполыхало тут такое пламя, что его увидели все жители Пиренейских гор. Они поняли, что пришёл конец их несчастьям, и очень обрадовались. А обрадовались – значит, зашумели, заиграли на волынках и барабанах, пошли танцевать. Шум поднялся к небу, и от всего этого шума проснулась Змея. Она пришла в такую ярость, что хвостом смела три селения. Она разевала пасть и искала тех, кто посмел её потревожить. Но Змея никого не увидела. Тогда она пригнула голову к земле и увидела красные языки пламени от огромного костра. А так как все змеи видят плохо, да она ещё и не проснулась хорошенько, то не поняла, что это такое.

Змея слизнула костёр и закричала. До тех пор никто не слышал, как кричат змеи! От её крика вздрогнули горы, остановились в горах водопады, а реки потекли вспять.

От боли Змея стала метаться по склонам Пиренеев, и там, где только что высились горы, ложились долины, а там, где были поля, вздымалась земля. Кричала Змея, стонала земля, и бежали под градом камней люди. Чтобы погасить огонь, который сжигал её изнутри, выпила Змея всю воду из горных рек.

Но вот в последний раз дёрнулась её голова, погибла Змея, и страх ушёл из Пиренеев. И тогда вся вода, которую она выпила из горных рек, вытекла из её пасти и стала озером, горным озером под названием Изабит.

И Змею эту с тех пор тоже стали называть Змеёй озера Изабит...

Не стало Змеи. Но память о ней навсегда осталась в стране басков. Спросите любого: как родилась долина, в которой стоит его дом, или почему это за селением выросла гора? «Это Змея всё наделала, – ответит баск. – Огромная была Змея, но мы победили её, потому что когда весь народ собирается вместе, ему не страшны никакие змеи...»

Ты думаешь, что Луна, которая восходит на новом небе, всегда была такой? Нет. Старые люди в Пиренеях помнят, что не было на ней ни пятнышка, ни тени, светлая, чистая, как только что вымытая тарелка, поднималась она над горами. А в те ночи, когда Луна смотрела во все глаза на Землю, гулял по Пиренеям Северный ветер – Трамонтана. Сердитый это ветер, добра от него не дождёшься: то снегом глаза засыплет, то за шиворот пыли накидает, то с дороги сгонит. И что самое плохое, не терпел Трамонтана, когда его бранят. Что ни делает, всё хорошо, всё ему позволено. И вот однажды дул Трамонтана всю ночь напролёт, овец заморозил, людей в дома загнал, за дровами выйти и то не пускает. Вот и кончилось терпение у одного баска, который жил в деревне недалеко от Полуденного пика. Вышел Пиар – так его звали – за порог, поднял к небу лицо да как начал Трамонтану бранить, чуть не силами помериться зовёт... Услыхал Трамонтана, как бранит его Пиар. Усмехнулся, подхватил смельчака с земли, поднял в небо, заставил прошагать по всем небесным дорогам и довёл его до Луны.

А как добрался Пиар до Луны, тут его Трамонтана и бросил. Стал баск жить на Луне один. Горы там, конечно, тоже есть, но разве Пиренеям чета? Ходит по лунным горам Пиар, ходит, дорогу назад, на Землю, ищет, но никак найти не может. Да и тем, кто на Земле остался, Пиару не помочь. Люди его тень на Луне видят, а дороги к Луне не знают. Только Трамонтане она и ведома, да разве есть ему дело до людских забот и горестей? Трамонтана и думать про Пиара забыл. А баск на Земле как посмотрит на Луну, так и вздохнёт ненароком: как-то там Пиару в чужих горах, и словом не с кем перекинуться...

А те, кто этой сказки не знают, те просто на Луне какие-то пятна да тени видят. Им вроде и невдомёк, что там Пиар один-одинёшенек мается...

Жил, как ведётся в этом мире, один крестьянин. Держал двух волов, овец и ещё кое-что по хозяйству. И вот залезли к нему на двор два вора. Подумали-подумали, что брать, и решили увести с собой волов. Увели они двух волов со двора, а тут и хозяин объявился. Разгневался – сил нет.

– Беги, – кричит подпаску, – верни волов на двор!

Побежал подпасок и назад не вернулся.

– Иди, – говорит тогда хозяин служанке, – верни волов на двор!

Побежала служанка и тоже не вернулась.

А тут уж старое небо сменилось новым. Новое небо – чёрное. Луна, звёзды, ветер на нём хозяйничают. До зари длится властьветров над людьми, над землёй и зверями, и не любят они, когда им перечат, А крестьянин ногами топает, небу кулаками грозит.

Подхватил тогда Трамонтана крестьянина под руки, закрутил его, завертел, с собой унёс.

Встретил на своей дороге Трамонтана служанку, что за подпаском побежала, подпаска,что за ворами погнался, воров, что двух волов со двора увели, да и самих волов, что по дороге шли. Решил ветер Трамонтана их тоже с собой забрать. Поднял всех семерых высоко в новое небо, и стали они звёздами.

Так вот на новом небе и остались. Идут друг за другом по чёрной небесной дороге семь звёзд: крестьянин, служанка, подпасок, два вора и два вола. Это – главные звёзды на ночном небе. Называют их ещё Большой Медведицей, но это имя звёзды уже, наверное, в другой стране получили, потому что в Басконии никто медведицу на небо не закидывал.

Не так давно это было, да и не так недавно. Жил в деревне под названием Дэв, что стоит на самом берегу Бискайского залива, рыбак по имени Томас. Все бухты, буруны, рифы и мысы по побережью от Альгорты до Биаррица знал он наизусть, с закрытыми глазами мог вести свою лодку, куда хотел. Нрав у него, правда, был крутой, но справедливый. И путешествовал он много, и рыбаком был умелым, но в тот год ему не везло.

Взял тогда Томас в свою команду мальчишку по имени Билинч. И сначала все решили, что это он, Билинч, принёс рыбакам несчастье, но потом поняли: не в Билинче дело. Первыми приходили они на место лова, а в сети их попадала только дохлая рыба. Лодки,что шли рядом, ломились от улова, а Томас с друзьями возвращался домой с пустыми руками. И так продолжалось не день и не два, а все долгие месяцы лова. Ломали голову рыбаки, думали, что стряслось, чем они море разгневали, но придумать ничего не могли.

Так в обидах и несчастьях и весна подошла, последний день лова наступил. Все рыбаки по домам спят, а мальчишка Билинч паруса латает. Последний день. Может, повезёт,думает.

Работал, работал, сел отдохнуть, в сон его клонить стало, да тут появились на молу две тени. Они просто свалились с неба, эти две женские тени. Билинч их так испугался, что пошевелиться не мог. Это-то его и спасло, потому что прилетели на мол колдуньи.

Стали колдуньи вокруг лодки кружиться. Кружились, кружились, и старшая говоритмладшей:

– Пусть этот мальчишка спит. Пусть спит и проснётся, только когда я ему прикажу.

Билинч крепко зажмурил глаза, лежит – не дышит. А тут лодка поднялась в воздух и поплыла по небу. Остановилась, спустилась на землю, колдуньи из лодки выскочили. Как Билинч их ни боялся, но глаза открыл: хотел посмотреть, куда это они по воздуху приплыли, да в темноте ничего не увидел. Только кру-жились какие-то тени, только какие-то голоса пели в лад с ветром.

Вернулись колдуньи, лодка снова поднялась в небо. А когда прилетели они к родному селению, старшая колдунья сказала младшей:

– Прощайся, дочка, с этой лодкой и с рыбаками, что на ней в море ходят, навсегда!

– Навсегда? Почему, матушка?

– Навсегда, сказала я тебе, потому что больше ты их никогда не увидишь. Лежать им этой ночью на морском дне!

– Но море спокойно, как масляная лужица, матушка!

– Ещё до того, как обогнут они мыс Ар-ранчага, подниму я три огромных волны. Первая будет из молока, и они ускользнут от неё. Вторая будет из людских слёз, и они тоже уйдут от неё. Но от третьей волны, кровавой волны, им никуда не уйти.

– За что ты так ненавидишь их, матушка?

– Я не ненавижу их, дочка. Я колдунья, и моя судьба – преследовать людей до конца моих дней. Я мешала им всю зиму, я гнала на них волны, кидала дохлую рыбу в их сети. Но моя власть кончается завтра в полночь, и я сегодня накличу на них последнюю, страшную беду.

– Ты никого не пощадишь, матушка?

– Никого, ни одного рыбака, дочка.

– А если они не выйдут сегодня в море?

– Молчи! Они должны выйти в море! Всё против них. Они выйдут в море и погибнут. Я сдержу своё колдовское слово. Есть только одно средство обмануть судьбу, но они не зна-ют его и не узнают никогда!

– Какое это средство, матушка?

– Бросить гарпун в середину третьей, кровавой волны. Этой волной буду я сама, и тогда гарпун пронзит моё сердце.

Сказала это колдунья, прыгнула с лодки и крикнула Билинчу:

– Просыпайся!

И обе они исчезли, как тени растаяли на рассвете, только хохот несся по молу да улетал, в море.

Всё рассказал Билинч капитану Томасу, но Томас был настоящим моряком, и он сделал так, как сделал бы каждый настоящий моряк. Он вышел в море. И всё случилось так, как сказала ночью колдунья.

Океан был тих и спокоен, как масляная лужа, но вдруг – непонятно, откуда она пришла, да и пришла ли въявь или примерещилась, – поднялась перед баркой огромная волна. Высокая, как дом, и белая, как снег.

– Смотрите, – прошептал капитан Томас, – это волна молока!

Задрожали от страха гребцы, на лбу у Би-линча выступил холодный пот, но капитан крикнул:

– Вперёд, ребята! Арраун мутиллак, как говорят моряки-баски.

Вёсла ударили о воду, и лодка поднялась на гребень волны. Второй раз ударили вёсла о воду, и барка была уже на спокойной воде.

Но тут же перед ней выросла вторая волна. Она была выше первой и сверкала, словно хрустальная. Брызги жгли глаза, и казалось, что слёзы лились по лицам моряков. Да, это и была волна людских слёз, и опять Томас с друзьями ушёл от неё, а волна откатилась от их лодки и разбилась о песок у деревни Дэв, откуда все они были родом.

– Смотрите вперёд прокричал капи-тан. – Смотрите вперёд, и пусть тверда будет ваша рука!

И снова вёсла ударили о воду, но тут же застыли в воздухе, потому что навстречу лодке шла огромная красная волна. Она закрыла собою небо. Заря перестала улыбаться морю, и море перестало улыбаться заре.

– Арраун мутиллак! – крикнул капитан. – Бери гарпун, Билинч, кидай его в середину проклятой волны!

Взял Билинч гарпун, размахнулся и кинул его в самую середину кровавой волны, в самое сердце ночной колдуньи.

Волна застонала и расступилась.

Волна бросилась на берег и лизала песок, как зверь перед смертью лижет землю.

И снова заря улыбнулась морю. И снова море улыбнулось заре.

В тот день рыбаки устали вытаскивать сети, и рыба блестела грудами на дне лодки. Аодка уже черпала воду бортами, но улов всё шёл в руки Томаса.

– Арраун мутиллак! – радовались моряки. – Мы победили!

Не зря в Басконии говорят, что люди могут помериться с колдовской силой и выйти из этого поединка победителями!

Есть такие в Басконии существа – ламиньяки, не люди и не нелюди, ламиньяки – одно слово. Ростом они не велики, да такие неуклюжие, что всё время с ними что-нибудь случается: кто руку в двери прищемит, кто о камень споткнётся – с горы упадёт, а кто и вовсе на ровном месте растянется. Родились ламиньяки ещё до того, как появились на земле люди. С людьми жить ла-миньякам неудобно, да с земли не уйти, потому что всё время они что-то на ней забывают. Такая уж у ламиньяков судьба: за какое дело ни примутся, до конца не доделают. Говорить начнут – самые нужные слова забудут, с людьми по-хорошему дело заведут, да обязательно рассорятся.

Ламиньяки живут в Басконии везде, прав-да, любят уголки, где трава повыше и болота есть небольшое. Зелёную ряску, что плавает на болоте, баски до сих пор называют «рубан-ками ламиньяков», и сказки про них тоже вез-де рассказывают.

...Лик стоит на краю ущелья, и надо было жителям Лика построить через это ущелье мост.

Но никак они не решались: место было дурное, недалеко гора Кастелу – столица ла-миньяков, и хоть был у жителей Лика с ла-миньяками договор, чтобы друг друга не тро-гать, но ламиньякам они не доверяли, да и ла-миньяки тоже людей побаивались.

И всё-таки решились жители Лика. По-слали на гору Кастелу самых умных. Пусть, мол, предложат ламиньякам построить мост через ущелье. Согласятся – хорошо, но что они за этот мост попросят?

Выслушали ламиньяки людей и согласи-лись.

– Да, – говорят, – построим мы вам мост через ущелье. Будет он из тёсаного кам-ня, и сделаем мы всё за одну ночь до первого петушиного крика. Одно условие: Лик даст нам, что попросим.

Жители Лика спрашивают:

– А что же вы попросите?

– А самую красивую девушку Лика! – сказали ламиньяки все вместе.

Жалко, конечно, отдавать самую красивую девушку ламиньякам, но мост тоже нужен. Согласились.

Все согласились, кроме жениха той девушки. «Нет, – подумал он. – Я что-нибудь придумаю. Не могу я свою невесту отдать этим ламиньякам».

Пришла ночь, и начали ламиньяки строить мост. А юноша спрятался близ пропасти, глядит, как у них дело идёт.

Видит: готов почти мост, до рассвета далеко, петушиного крика ещё ждать не дождаться, и пропадёт его невеста наверняка.

Но придумал ведь он, как спасти девушку!

Пошёл в Лик, нашёл курятник, дверцу в него приоткрыл и с таким шумом руками стал махать, будто у него не руки вовсе, а крылья, и сам он не человек, а огромный петух.

Петух в курятнике проснулся, испугался, что вокруг петухи уже зарю поют, а он опоздал, и как заорёт: "ку-ка-ре-ку!"А в это время ламиньяки как раз подняли со дна ущелья последний камень, чтобы поставить его на место в середину моста. Услышали они петушиный крик, камень бросили и исчезли с шумом и криком:

– Пусть будет проклят петух, что крикнул раньше положенного срока!

Жители Лика девушку, конечно, ламиньякам не отдали.

Мост остался недостроенным. Люди его тоже так и не смогли достроить. Кто только тот последний камень ни поднимал, кто только ни старался его на место – в середину моста – поставить, ничего не выходило.

Видно, у моста в Лике такая же судьба, как и у ламиньяков, которые никогда никакое дело до конца довести не могут.

Так и будет мост в Лике вечно стоять с дырой посередине!

Дело было в Истурице. Как уж повелось на свете, жил тут один крестьянин. Плохо жил. С голодом и холодом дружил, а достаток в свой дом никак зазвать не мог.

И вот приходит к нему в полдень сборщик податей.

– Объявляю тебе, – говорит, – что завтра беру весь урожай, что остался на корню в поле. Твоё только то, что дома. Что ночью соберёшь, то – твоё.

Опечалился крестьянин. Обхватил голову руками, что делать, не знает. Да и правда: сколько ему за ночь убрать?

Но вот что крестьянин придумал. Дед его говорил, что если ламиньяков позвать, хлебом и сыром угостить, помочь попросить, то, еслиу них настроение хорошее, помогут. А узнать, какое у них настроение, просто: надо спрятаться и послушать, что за песню они поют, когда идут в гости. Если идут-переваливаются и «Чирин-чирин-чирин» поют, просить можно о чём угодно, а если «Фиргулин-фиргулин» бормочут, то проси не проси, всё равно прока не будет.

Собрал крестьянин последний сыр и хлеб, положил всё на стол, сам спрятался. Слышит: идут ламиньяки. «Чирин-чирин» поют. Сели, хлеб с сыром поели и говорят:

– Ну, вылезай, хозяин, мы тебя давно видим и, о чём нас попросишь, давно знаем. Поработаем немного, пока петух не закричит.

Ушли они на поле, стали урожай собирать.

Закричал утром петух, и увидел крестьянин, что чердак его дома полон зерном до самой крыши.

– Чирин-чирин! – кричит он ламинья-кам. – Спасибо!

Пришёл сборщик податей на поле, видит, только полоска пшеницы не сжата, а чердак в крестьянском доме от зерна ломится.

Рассердился он, раскричался, да восвояси пошёл. А что ему делать оставалось? Только сказать, как ламиньяки: «Фиргулин-фиргулин» и уйти ни с чем. Сам ведь крестьянину пригрозил, что заберёт тот урожай, что на корню в поле останется, да, видать, крестьянин на этот раз над ним верх взял!

Осенью пастухи-баски спускаются с гор на зелёные низкие пастбища. И вот однажды забыли они в горной хижине железную решётку для того, чтобы печь лепёшки. А спохватились толь-ко вечером, когда пришло время ужинать. Но идти по горам, да ещё в темноте, никто не решился.

Дело в том, что в эту пору лесной человек Баса-Жан хозяйничает в горах, как хочет. Роста Баса-Жан огромного, будто и не человек вовсе, а столетний дуб. Только вместо мха на теле у него шерсть. Баса-Жан – настоящий хозяин Пиренейских гор. Силы он необыкновенной: целый лес один может выкорчевать, может и гору с места сдвинуть. Ну, люди поэтому с ним встречаться и не хотят. Подальшедержатся. Да разве убережёшься? Баса-Жан-то везде ходит. Слышите, камень с обрыва упал? Это его Баса-Жан сбросил. А это, думаете, дерево к дороге ветви протягивает? Нет, Баса-Жан стоит, думает...

Ну так вот, сидят пастухи у очага, а решётки-то нет, хлеб испечь не на чем. Голодным спать никто ложиться не хочет, вот и начали пастухи друг друга подзадоривать, кому наверх идти. Никто, понятно, не хочет. Баса-Жана боятся. Наконец на том сошлись, что тому, кто сейчас пойдёт в горы, полагается золотая монетка. Тут один пастух и согласился.

– Чему быть, того не миновать, – говорит. – Если наша решётка теперь в руках у Баса-Жана, то всё равно её забрать надо. Нечего ему чужими вещами пользоваться.

Как сказал, так и сделал. Добрался до хижины, внутрь заглянул. А там, конечно, Баса-Жан сидит, ужинать собирается.

Пастух напугался, в хижину не идёт. Но Баса-Жан его заметил, приказал войти. Да так громко на него прикрикнул, что пастух решил: вершина Ори рухнула.

Баса-Жан спрашивает, что пастуху надо. Пастух отвечает, что пришёл, мол, за решёткой для лепёшек, забыли они её тут. Баса-Жан и говорит пастуху:

– Ответишь мне на вопрос так, что возразить тебе будет нечего, – отпущу. И решётку верну. А не ответишь – пеняй на себя. Я тебя к себе в гости не звал.

Раздул Баса-Жан огонь в очаге пуще прежнего. Светло в хижине стало, как днём. Смотрит Баса-Жан на пастуха: сидит перед ним усталый человек, морщины лицо избороздили, сколько лет ему – и не скажешь сразу.

– Ну а сколько же тебе лет, пастух? – спрашивает Баса-Жан и усмехается, ответа ждёт.

Вздохнул пастух, тоже усмехнулся.

– Я, Баса-Жан, – говорит, – овец своихсчитаю: потерять боюсь. Деньги считаю: всегда их у меня не хватает. А вот годы свои никогда не считал, да и на что? Ни один ведь не потеряешь...

Засмеялся Баса-Жан.

– Хорошо ответил, молодец. Забирай свою решётку да больше на моей дороге не попадайся.

Поблагодарил пастух Баса-Жана, взял решётку, стал вниз с горы спускаться. Идёт – думает: "Выходит, Баса-Жан с умным человеком и поговорить не прочь. Хорошо, что я пошёл, а то бы мы так решётку и не получили..."Только так подумал, как тут же оступился и решётку на землю обронил. Всю ночь потом её искал.

Так пастух сам себя за хвастовство наказал, а может, и тут без Баса-Жана не обошлось...

Как повелось на этом свете, жили в одной деревне два погонщика мулов. У каждого было по семь мулов, и работы им хватало. Крестьяне нанимали мулов возить товар на рынок. Вот погонщики и ходили туда-обратно: из деревни – на рынок, с рынка – в деревню. И так круглый год.

Пришёл день, когда два погонщика – Петири и Сокур – поспорили, да так крепко, что решили: кто проиграет, отдаст своих мулов другому. Проспорил Петири Сокуру. Обидно только, что спор честным не был. Но разве докажешь... Выиграл Сокур, и всё тут.

Остался Петири ни с чем. Только голода и холода в достатке. Домой Петири идти боится: как жене с ребятами сказать, что муловпотерял? Мулов нет, – значит, и денег нет, и хлеба нет, и дров нет. Что делать – не знает.

Но всё-таки побрёл Петири в деревню. А по дороге – мост. Решил он под ним заночевать: время-то к вечеру было. Аёг, но никак не уснуть, всё ему обида покоя не даёт.

Полночь пробило. Слышит Петири голоса. Голоса громче, ноги по мосту топочут, вроде танцуют. Тут понял Петири, что это колдуньи на свой полуночный праздник собрались. Петири совсем под мост забился, но уши навострил, слушает.

Загудел колдовской барабан, запел свою песню, кружатся колдуньи. И слышит Петири, как одна другой говорит:

– Здесь недалеко живёт женщина, семь лет, как она не встаёт с постели. Никто её вылечить не может, кого только ни звали. И не вылечит никто, пока не будет поднят камень перед порогом церкви, пока не вытащат из-под него жабу и не вынут у неё изо рта кусок хлеба. Семь лет назад эта женщина хлеб на землю бросила, семь лет теперь мается. Больная хлеб съест и поправится.

Петири всё запомнил, дождался, пока колдуньи ушли, поспал немного и домой пошёл. Про мулов ничего жене не сказал, переоделся и снова из дому ушёл.

Идёт, идёт, нашёл тот дом, о котором колдуньи говорили, дом, где больная живёт. Входит он в дом, ночлега просит: мол, сколько дней уже, как он в дороге, и ни разу под крышей ночи не провёл. Устал очень. Дали Петири приют, и даже не на одну ночь, а подольше.

Ну а дальше – слово за слово, за разговором разговор, узнал Петири. что хозяйка семь лет не встаёт с постели и ни один лекарь – а кого только к ней не звали – вылечить её не может.

– А может, я чем помогу? – спрашивает Петири. Никто ведь не знает, что он простой погонщик мулов, а не какой-нибудь там лекарь или путешественник. – Разрешите и мне больную осмотреть!

Впустили Петири в комнату больной. Осмотрел он её и спрашивает:

– А не было ли с вами, хозяйка, так, чтобы вы хлеб на землю бросили?

– Было, – вздохнула женщина.

– А когда это было, может, вспомните?

– Да лет семь назад и было, господин хороший...

– Так вот! – воскликнул Петири. – Семь лет с тех пор держит этот хлеб во рту жаба, что сидит под камнем у порога церкви, и до тех пор, пока она его изо рта не выпустити пока вы этот хлеб не съедите, не поправитесь вы, хозяйка!

Родные этой женщины услышали, что Петири сказал, подняли камень, нашли под ним жабу. Сидит жаба, боками поводит, глаза выпучила, а хлеб во рту держит. Взял муж той женщины у неё изо рта хлеб, принёс домой, вымыл его колодезной водой и дал жене. Она тут же и выздоровела.

А были эти люди, надо сказать, очень богаты. И уж конечно ничего им теперь для Петири было не жаль.

– Проси что хочешь, – сказал хозяин Петири, – всё отдам, что у меня есть.

– Да мне чужого, – говорит погонщик, – не надо. Было у меня семь мулов, и я их потерял, хорошо бы мне их назад вернуть...

– Назад, – говорит хозяин, – потерянного не вернёшь, а вот новых мулов я тебе дам.

И дал он Петири семь откормленных мулов и денег в придачу столько, что ещё семь мулов купить можно.

Обрадовался Петири, поблагодарил хозяев. А так как он был человек не ленивый и честный, дело своё любил, то принялся Петири опять возить на рынок товар. Ходит туда-обратно: из деревни – на рынок, с рынка – в деревню, ходит и на мир смотрит. Где новые люди появились, где большие деревья выросли, а где новый танец на площади танцуют. Счастливым стал наш погонщик, да и семья его беды не ведала.

Но вот дело какое: другому погонщику, Сокуру, который тогда у Петири мулов выиграл, никак не везло. Как только стало у него четырнадцать мулов, тут как раз на них мор напал. Тринадцать мулов погибло. Всего один мул остался.

Пришёл Сокур к Петири и спрашивает:

– Как это, брат, вышло, что ты себе опять мулов купил и живёшь не тужишь, а я только маюсь, горе считаю?

Петири скрывать ничего не стал, но всё тоже не рассказал: я, говорит, вот под таким-то мостом узнал, как мне мулов вернуть, сходи туда, может, и тебе это поможет.

Ушёл Сокур, нашёл мост, залез под него, сел ждать. Вечер пришёл, полноч!" ударило, голоса стали наверху раздаваться. Колдуньи слетелись, зашумели, в барабан забили, "танцы завели.

Весёлые такие колдуньи, громко поют, переговариваются громко. Одна другой и говорит:

– А хозяйка того дома, про которую я тебе тут рассказывала, выздоровела. Кто-то нас с тобой подслушал. Давай-ка под мостом посмотрим, нет ли и сегодня кого...

Полезли колдуньи под мост и нашли Сокура. Спрятаться ему было негде, колдуньи его из-под моста вытащили, отколотили как следует и в воду бросили.

Вот и выходит, что колдуньи иногда и доброе дело сделать могут. Обманщика-то Сокура наказали. И правильно: зависть и злой умысел никогда добра не сеют. А кто зло посеет, зло и пожнёт.

Есть в Испании сказка, которую рассказывают повсюду, но баски говорят, что именно в их горах это случилось...

Давно, когда, сказать точно нельзя (недаром об этом сложена сказка), основал старый чёрт в Саламанкской пещере, что в Пиренейских горах, школу. Учил он в ней детей бесплатно, только раз в год принимал от родителей подарки. Учеников у него было много, и учил их чёрт хорошо, особенно заклинаниям. Только было у него одно условие: каждый год один ученик в последний день занятий не выходил из пещеры, оставался в лапах «учителя» навсегда.

Вот и выходило, что, если повезёт, выйдешь ты из Саламанкской пещеры живой даучёный, а если нет, то и света белого никогда не увидишь.

В последний день занятий торопились ученики к выходу изо всех сил, но выход из пещеры был узкий, а перед ним стоял чёрт и каждому предлагал: «Останься!» – «Пусть остаётся следующий!» – отвечал ему ученик и опрометью выбегал из пещеры.

Первый выходил, второй невредимым оставался, но последнему обмануть старого чёрта не удавалось. И было так из года в год, много лет.

Нашёлся, однако, один мальчишка, который старого чёрта обманул.

– Я пойду последним, если вы дождётесь полудня и только тогда начнёте выходить из пещеры, – сказал он своим друзьям.

Друзья обрадовались. Подождали полудня и начали из Саламанкской пещеры потихоньку выходить.

– Останься! – говорил чёрт каждому.

– Пусть остаётся следующий! – с лёгким сердцем отвечали ему мальчишки.

Дошла очередь до нашего храбреца. Солнце в эту минуту встало прямо перед выходом из пещеры, и тень мальчишки лежала на полу так, что казалось, есть за ним ещё кто-то. Этим-то храбрец и воспользовался.

– Останься! – приказал старый чёрт.

– Пусть остаётся следующий! – крикнул мальчишка и что было духу вылетел из пещеры вон. Но тень, которая за ним следовала, так и осталась в лапах у старого чёрта. Недаром он её за человека принял!

Спасся мальчишка, но на всю жизнь остался без тени. Так и жил: с какой бы стороны солнце ни заходило, не было у него тени. Состарился он, но тень свою так и не нашёл. А в остальном всё у него, как у людей, было. И если то, что говорят, правда, то жил потом этот человек в городе Бургосе.

А старый чёрт так расстроился, что его перехитрили, – школу свою закрыл и из Саламанкской пещеры навсегда убрался.

Ну, вот как всё было. Как повелось на этом свете, жила в деревне мать с сыном. Бедно было в доме. И пришёл день, когда сын (а его-то и звали Попугайчиком) говорит матери: – Матушка! Пойду я по свету, посмотрю, кто как живёт, и узнаю, на что я гожусь, зачем на свет родился. Мать заплакала, но отпустила сына. Идёт Попугайчик, идёт, много стран прошёл, но нигде не остановился.

Вот пришёл он в большой город и спрашивает, не нужен ли здесь в королевском дворце слуга (в том городе, как водится, стоял королевский дворец). Люди ему говорят:

– Нужен нашему королю садовник. Старого-то на днях схоронили.

Попугайчик обрадовался: знает, мол, как с мотыгой обращаться, а остальному научится. Так и вышло. Научился. А так как был этот Попугайчик и собой хорош, и учтив, то он в королевском дворце так садовником и остался. И всем он там нравился, даже принцесса смотрела, как Попугайчик в саду работает.

А в том городе жил принц, который хотел на принцессе жениться. Он увидел, что принцесса с Попугайчиком беседует, улыбается ему, а с ним, принцем, который хочет на ней жениться, разговаривает редко и неохотно. Затаил он на садовника зло. А потом вот что придумал. Пришёл к королю, отцу принцессы, и говорит:

– А ваш садовник, этот Попугайчик, хвастается, что может привести сюда коня, на котором сам Тартаро ездит!

Король позвал к себе Попугайчика.

– Стало быть, – говорит, – можешь привести ты сюда коня, на котором Тартаро ездит?

– Я ничего такого не говорил! – отвечает Попугайчик.

– Говорил не говорил... Король тебе приказывает – ты делай.

Тогда попрощался Попугайчик со всеми в королевском доме и пошёл искать, где Тартаро живёт.

Все в Басконии про Тартаро знают. Это грозный великан. Силы он необычайной и нрава крутого. И хоть глаз у него один, но всю округу Тартаро видит, каждого, кто к его дворцу идёт, чует.

Но вот где его дворец стоит, никто не ведает, все разное говорят.

Идёт Попугайчик по Басконии, леса проходит, на горы взбирается, реки вброд переходит. Добрался он до бурной горной реки, названия которой никогда не слышал. На реке – перевозчик, за рекой – дикий берег и вдалеке огромный дом стоит. Говорят, там Тартаро живёт.

Перевёз перевозчик Попугайчика на дикий берег, а Попугайчик ему говорит:

– Ты подожди меня здесь. Я назад, может быть, с тяжёлой ношей пойду.

Согласился перевозчик, сел на камень, лодку на берег вытащил. А Попугайчик прямо к огромному дому пошёл.

Идёт, идёт, дошёл до дома. Навстречу ему старуха вышла, такая старая, что, наверное, видела, как люди на земле родились.

– Уходи, – кричит, – Тартаро тебя съест! Ничто тебя не спасёт!

А Попугайчик не ушёл. Спрятался в большой поленнице. Сидит, сидит и слышит: земля загудела, как барабан, ветер поднялся и такой грохот по округе пошёл, будто гора о гору стукается. Это Тартаро домой идёт.

Подошёл он к дому и сразу стал человека искать.

За домом посмотрел – нет, под лестницей – никого, пошёл к поленнице и давай дрова разбрасывать. Вот уже четыре полена над Попугайчиком осталось, но устал Тартаро, поленницу ногой пнул и в дом пошёл. Попугайчик услышал, как Тартаро за стол сел, начал похлёбку есть.

Вылез Попугайчик тогда из-под дров, пошёл к конюшне, где Тартаро своих коней держал. Выбрал того, что ближе к входу стоял, и решил с собой увести, да хорошо, заметил, что на шее у коня колокол болтается. И такой этот колокол огромный, что впору ему на городской колокольне висеть, народ созывать, а не на шее у коня болтаться.

Вынул Попугайчик из колокола язык – не позвать колоколу больше Тартаро на помощь. Взвалил Попугайчик язык от колокола на плечо, взял коня под уздцы и пошёл к реке. Колокол на шее у коня болтается, а молчит. Тартаро ничего не слышит,Перевозчик на берегу сидит. Увидел издали, что возвращается Попугайчик, да ещё не один, а огромного коня, на котором сам Тартаро ездит, под уздцы ведёт, – быстро лодкув воду столкнул, сам в неё вскочил. Тут и Попугайчик с конём подошли.

Поплыли. Плывут, плывут, до середины реки доплыли, назад обернулись. Видят, бежит к берегу Тартаро, по дороге кусты и деревья вырывает, кричит:

– Отдай, человек, моего скакуна, я тебевсё, что хочешь, подарю – Нет! – кричит ему Попугайчик с середины реки. – Не отдам!

Тут они реку переплыли, Попугайчик на коня Тартаро сел и к тому королю, у которого был садовником, поскакал.

Приезжает в город. Все двери и окна домов распахнулись, люди выглядывают: никогда такого огромного коня не видывали. А тут ещё Попугайчик в колокол снова язык вложил. Скачет конь, колокол у него на шее бьётся, то в одну сторону, то в другую качается, и такой звон и гул по городу идёт, будто собирают народ пожар тушить на всём белом свете.

Король вышел из королевского дома. Радуется, что такое чудо получил, будет теперь чем чужестранцев удивлять.

Попугайчик королевской дочери ещё больше понравился. Принцесса ему улыбается. А принц злится. Злился, злился и придумал вот что.

– А Попугайчик ваш, – говорит он однажды королю, – может и олано, с которыми Тартаро на охоту ходит, вам привести!

А королю хочется посмотреть, на кого же эти самые олано похожи. Одни говорят: полусобаки они, полукони. Другие говорят: полукони они, полусобаки.

Послал король за Попугайчиком.

– Олано, с которыми Тартаро охотится, можешь привести?

– Не знаю! – говорит Попугайчик.

– Знаешь не знаешь, а сделаешь, – отвечает король. – Приведёшь мне этихолано – волшебных собак или волшебных коней, это уж как тебе хочется, но такое моё королевское приказание.

Пошёл Попугайчик за олано, с которыми Тартаро охотится. Дорога-то уже известна – быстро до реки добрался, опять перевозчика просит на берегу подождать.

Встретила Попугайчика старуха, вон гонит, но Попугайчик вон не пошёл, в поленницу спрятался.

Приходит Тартаро, ногами стучит – грохочет земля, дышит – горы поднимаются, кричит – облака в тучи сбиваются. Стал Попугайчика искать. Попугайчик лежит, не шевелится. Вот уже над ним два полена осталось, сейчас его Тартаро схватит. Но бросил Тартаро дрова на землю, махнул рукой, так что ветры с четырёх сторон света к его дому слетелись, и ужинать пошёл.

Попугайчик вздохнул, одной рукой пошевелил, другой рукой пошевелил, из-под дров вылез и к дому пошёл. Видит: Тартаро спит уже, руку под подушкой держит.

– Ну, – говорит Попугайчик волшебным собакам Тартаро, – вставайте!

Дал он им мяса, что на кухне у Тартаро взял. Олано свои собачьи головы подняли, копытами лошадиными забили, хвостом завиляли, за Попугайчиком пошли.

Бежит Попугайчик с олано к реке, быстро бежит, ничего перед собой не видит, только цвета разные в глазах мелькают: зелёная полоса, красная, жёлтая, голубая.

Добежал до реки, вскочил в лодку, сел грести перевозчику помогать.

Плывут. До середины реки доплыли, обернулись – видят: Тартаро по колено в воде стоит и кричит, чтобы Попугайчик ему олано отдал.

– Нет! – отвечает Попугайчик. Вылез он из лодки и к королевскому домупобежал. Олано за ним несутся, зубы оскалили, копытами гремят, хвостами виляют.

Привязал Попугайчик олано в саду. Стали они королевский дворец сторожить.

Работает день, работает два, все его ещё больше стали любить, все с ним разговаривают, даже принцесса. Только принц не знает, что бы ещё такое придумать. И придумал.

– Он самого Тартаро привести может! – сказал королю.

Король поверил и говорит Попугайчику:

– Не знаю, говорил ты, не говорил, что Тартаро можешь привести, но я вас вместе сюда жду. Один не смей приходить, не прощу!

– Будь по-вашему, – говорит Попугайчик. – Только дай мне, любезный король, бочку мёда, бочку перьев, бычьи рога, шёлкаблестящего, серебряную упряжь и карету самую большую, какую только найти можно.

Нашли такую карету. Всё, что Попугайчик просил, в карету погрузили, и поехал он за Тартаро.

Едет, едет, доехал до реки. Перевозчику говорит:

– Жди меня и ничему не удивляйся! Вышел из лодки, сначала в бочку с мёдомпрыгнул, из неё – в бочку с перьями, потом бычьи рога на голову нацепил, в шёлк замотался, сел за кучера на козлы кареты, конями в серебряной упряжи правит, к дому Тартаро катит.

А Тартаро дома был. Сам на стук вышел. Увидел, что какое-то чудище карету прямо под его дверь прикатило, и испугался.

– Ты кто? – спрашивает.

– Я, – отвечает Попугайчик, – самый старый чёрт в преисподней. Садись, за тобой приехал!

Сел Тартаро в карету. Поехали. На берегу еле-еле Попугайчик с перевозчиком ту карету в лодку затащили.

Поплыли. Чуть не утонули, но до берега добрались.

А потом, когда все дороги, по которым им надо было проехать, проехали, появились они у стен того города, где король жил.

Испугались люди Тартаро, стали на него пушки наводить и ядрами в великана стрелять. Но Тартаро ядра руками ловил и назад кидал. Мог совсем тот город ядрами закидать, но Попугайчик его связал, заставил себе служить. Только потом в город привёл.

А так как всё, что король велел, Попугайчик выполнил, то король ему свою дочь в жёны отдал. И принцесса такого жениха хотела.

А вот что с тем завистливым принцем стало, никто не знает, но из города он ушёл: боялся, что Тартаро, который теперь Попугайчика слушался, его съест.

А Попугайчик жил там долго и счастливо, всем бы так.

Ты уже знаешь, что было это всё тогда, когда звери ещё разговаривали и люди понимали их язык. Так вот, медведей, волков, лис и других зверей водилось тогда в Пиренеях видимо-невидимо. И у каждого зверя было имя. Волка звали Отсоа, лиса звали Акерйа, а ласточку, что несёт в дом человеку добрую весть, звали Гори-Гори. Правила тогда всеми зверями в горах королева пчёл Эрлеа. Самой мудрой и самой старой была она в Пиренеях, и все звери подчинялись её мудрому слову. И был в те времена такой закон: зверь не трогает человека, который живёт рядом с ним на склонах гор.

«Очень уж человек слаб и глуп! – говорили звери. – Мы не будем нападать на негопервыми, но если он нарушит этот договор, то пусть пеняет на себя самого».

И все звери согласились с этим решением, и горный орёл Чори-Белача – самая справедливая и мудрая птица во всей Басконии, которая всё видит, всё знает и всё помнит, – записал этот закон своими крыльями на листах небесной книги.

"Если случится, что кто-нибудь из вас нарушит этот закон, – прожужжала королева Эрлеа, – я соберу вас всех на суд!"И стали звери жить в горах, как и жили. Каждый охотился вволю и вволю спал, птицы вили гнёзда, а звери копали норы, и никто из них, даже змеи, не трогал человека, если он не нападал на них первым.

Но наступил однажды день, когда взмыл высоко в небо горный орёл Чори-Белача и стал вычерчивать в воздухе слова послания всем обитателям Пиренеев.

"Суд! – чертили в воздухе его крылья. – Королева Эрлеа зовёт всех на суд!"Удивились звери и собрались на совет.

Когда расселись они в круг, зазвенел голос королевы:

– Вы знаете наш закон. Зверь не нападает на человека первым. Так?

– Так! – ответил волк Отсоа.

– Так! – сказал лис Акериа.

– Так! – прошипели змеи.

– Так! – пропели птицы.

– Но медведь Арц нарушил этот закон! – прожужжала Эрлеа. – Арц нарушил закон! Он убил человека!

Затихли звери, молчат, думают. Только медведь Арц бормочет себе под нос:

– Я бы справился со всеми, кто пришёл на этот суд, если бы встретился один на один. Но они все против меня, и они победят меня, потому что закон тоже против меня.

Молчали звери. Молчал медведь Арц. Молчала королева Эрлеа.

Высоко в небо взмыл Чори-Белача и стремглав упал вниз.

И тогда Эрлеа сказала:

– Правильно сказал Чори-Белача. Пусть Арц будет свергнут с самой высокой скалы вниз, в реку. Пусть так будет наказан он за то, что нарушил мир в Пиренеях. И чтобы никто из вас не забыл о нём, пусть Арц превратится в камень и останется посреди горной реки навсегда, навсегда перед вашими глазами.

Сказала так королева, свита окружила её и увела в улей-дворец. И тут страшный рёв раздался над горами: это Арц рухнул со скалы в пропасть. Но ещё не долетел он до се-редины, как превратился в камень – огромный серо-бурый камень, поросший мхом. Камень упал в середину горной реки и разделил её на два рукава. Зайдёшь справа – кажется, что заснул медведь посреди реки, спрятал морду в лапы. Слева зайдёшь – кажется, что кого-то высматривает Арц в бурном потоке... Камень этот и сейчас в той реке лежит. Кто не верит, пусть пойдёт и посмотрит. А звери и люди с тех пор больше друг другу не доверяют.

Много зверей жило в давние времена в Пиренейских горах, и про каждого из них были сложены сказки. Про медведя Арца ты уже сказку знаешь, а теперь послушай новую сказку, про то, как жил в Басконии лис по имени Акериа. Хитрый это и умный зверь, ну да не будем торопиться. Жил Акериа в горах, поживал, и вот пришёл такой день, что случилось ему голодать. Охота, видно, неудачной вышла.

Вот сидит Акериа в кусте терновника – там он обычно у дороги прятался – и думает, что же ему делать, как еды достать, голод утолить. А тут прошёл мимо него пастух. Идёт, макилой – палкой пастушьей помахивает, овец на луг гонит.

– А обед-то мне сам в руки идёт! – воскликнул лис. – Только мне одному его не достать. Надо волка Отсоа найти.

Нашёл и говорит:

– Слушай, Отсоа, не мешало бы нам с тобой подкрепиться. Рядом молоко пропадает, а мы с тобой в тенёчке лежим.

– Ну и что, что я в тенёчке лежу, – обиделся Отсоа. – Я лежу и думаю. Я всегда думаю, когда голоден. И ты меня лучше не учи, как да что, а скажи побыстрее, где молоко стоит. Обедать пора.

– Ну вот что, Отсоа, – сказал лис Аке-риа. – Иди сейчас к лугу, где овцы пасутся. Только запомни: выть надо тогда, когда человек уже овец выдоил, в горшки овечье молоко налил и домой его нести собирается. Дел у него там по горло, он обязательно с луга домой уйдёт. Овцы траву начнут щипать, пастух на дорогу ступит – ты тут выть и начинай. Человек молоко на дороге оставит, к овцам побежит, а нам с тобой этого только и надо. Горшок с молоком я утащу, мы с тобой встретимся и пообедаем. Славно придумано?

– Славно! – согласился волк и потрусил к лугу.

И случилось всё, как и говорил лис Аке-риа. Человек уже на дороге был, молоко домой собирался нести, как в полный голос завылОтсоа. Собаки залаяли, овцы заблеяли, пастух горшки с молоком на дороге оставил, побежал к стаду. Тогда Акериа подошёл спокойненько к горшкам, взял их, сколько в лапы уместилось, и понёс. Да только не к месту встречи с волком Отсоа, а совсем в другую сторону. Шаг сделает – и лизнёт сливки, что на молоке толстой шубой лежат, другой сделает – опять лизнёт.

А когда съел всё, набил горшки грязью, сверху остатками молока замазал и пошёл к месту, где его волк Отсоа ждал.

Подошёл, видит: сидит Отсоа, обеда ждёт.

– Ох, Отсоа! – запричитал лис Акериа. – Посмотри, как у нас с тобой нескладно получается! Сверху на молоке сливки – это самое вкусное, и если кто первый есть начнёт, то ему лучшая часть достанется...

– Не надо мне твоих сливок, лис, – отвечает Отсоа. – Ешь их быстрее, я голодный. Мне бы молока, да побольше!

Тогда Акериа остатки молока сверху слизал, протягивает волку горшок с грязью, это что же такое? рассердился – А волк.

– Не сердись, Отсоа, не сердись, голубчик, – ему Акериа отвечает и назад пятится. – Это нас с тобой пастух обманул, с него и спрашивай!

Сказал так, но дожидаться, что волк ему ответит, не стал, в лес побежал. Только его Отсоа и видел!

Пришло время, и снова Акериа проголодался. Сидит в кусте терновника, видит: идёт по дороге мальчишка, обед отцу на поле несёт. Тут лис и решил:

– Опять обед мне прямо в лапы пожаловал!

Сказал так и отправился к Чёрному Дрозду.

– Мы могли бы с тобой, приятель, – говорит, – хорошенько пообедать!

– Как? – спрашивает Чёрный Дрозд.

– Да просто! – отвечает Акериа. – Тут мимо нас каждый день мальчик проходит, отцу обед на поле носит. Ты перед ним поскачи немного, полетай. Мальчик корзину на землю поставит, за тобой побежит. Я корзину возьму, а потом мы с тобой встретимся и пообедаем.

– Славно придумано! – сказал Чёрный Дрозд и полетел к дороге.

Тут и мальчик появился. Идёт, песенку насвистывает, обед отцу на поле несёт.

Чёрный Дрозд на дорогу вылетел, притворился, что у него лапа перебита, с трудом перед мальчишкой по земле скачет. Мальчик корзину на дорогу поставил, за ЧёрнымДроздом побежал. А тот – раз, подпрыгнул – и улетел. Обиделся на него мальчик, чуть не заплакал. Назад вернулся. А корзины-то и след простыл! Как будто её и не было вовсе!

А лис Акериа в это время у себя в норе лакомился чужим обедом. Наелся до отвала, спать лёг. Проснулся и говорит сам себе: – Не стоит мне здесь, пожалуй, оставаться! Волк Отсоа моим врагом стал, да и Чёрный Дрозд, наверное, весь день меня вчера ждал, обиделся. Останусь в этих местах – что-нибудь плохое со мной обязательно случится. Надо мне на другой берег перебраться! Как сказал, так и сделал. Пошёл к реке, стал у воды, видит: лодкаплывёт.

– Эй, – кричит Акериа лодочнику, – человек! Перевези меняна тот берег! Я тебе за это три истины скажу, правдивее которых ничего на этом свете нет!

– Давай, – говорит человек. Прыгнул лис в лодку и сказал:

– Люди говорят, что хлеб из кукурузной муки так же хорош, как пшеничный. Неправда это. Пшеничный хлеб лучше. Это перваяистина.

На середине реки Акериа снова заговорил: – Ещё люди говорят: что за прекраснаяночь! Светло, как днём! Это тоже неправда. Днём всегда светлее, чем ночью. Это втораяистина.

А третью истину лис Акериа поведал человеку только у самого берега.

– Штаны на тебе, человек, скоро протрутся. И они протрутся обязательно, если ты со всех будешь брать такую плату, как с меня! Это моя третья истина!

Сказал так лис и в лес убежал. Только смех его раздавался откуда-то из-за кустов.

Мандиано – так называлась ферма, что стояла недалеко от города Сибура. Жил на ней один лентяй крестьянин. Всё ему было лень делать, но дома у него всего хватало. Крыша была всегда починена, овцы выгнаны, молоко в глиняных кувшинах всегда стояло. Все удивлялись: как же так может быть? Ещё утром трава на лугу за домом стоит выше пояса, а к полудню весь луг скошен, но никто на нём не работал. Там, глядишь, и сено убрано, а хозяин носа из дома не показывал.

Призадумалась и жена этого лентяя. И вот как-то раз в воскресенье, когда муж её из дома уходил, увидела она, что он прячет что-то в жасминовый куст у дома.

Пошла жена посмотреть, нашла в кусте коробочку. Открыла.

Вылетела из коробочки дюжина мух. Вьются вокруг её лица, глаза слепят, в уши жужжат.

– Что же делать? Что же делать? Что же делать? – спрашивают.

Жена удивилась и говорит:

– Возвращайтесь, откуда пришли.

И мухи тут же в коробочку вернулись. Жена её закрыла и положила на место.

А когда муж пришёл, она ему всё выложила. Пришлось ему признаться, что эти мухи в доме всю работу и делают.

И стали мухи теперь делать не только то, что муж говорил, но и что жена приказывала. Дом уберут, посуду вымоют, бельё постирают, траву скосят, на охоту сходят, а муж и жена на кроватях лежат, на солнышке греются. Скучать даже начали. А в мух словно бес вселился.

– Что же делать? – жужжат. – Что же нам делать?

Дала им жена решето и говорит:

– Наносите воды в бочку из верши, что у ветряной мельницы, а из той бочки полейте луг за домом.

Решила жена, что мухам этого не сделать: в бочку без дна решетом воды не наносить, изIбездонной бочки луг не полить, да и в верше, что у ветряной мельницы, воды давно не было. Но и минуты не прошло, как мухи вьются под её носом и жужжат:

– Что же делать? Что же делать? Жена не вытерпела. Разбудила она своегомужа-лентяя и говорит:

– Хватит. Надо нам с тобой от этих мух избавляться.

– Надо, – отвечает муж. – Но каждой мухе заплатить полагается, и столько, сколько она заработала.

– На чердаке, – говорит жена, – двенадцать гусей сидит. Давай их мухам отдадим!

И только она так сказала, как гуси загоготали и исчезли в облаках, а с ними и мухи из этой несчастной коробочки. Больше они в Мандиано не появлялись, да оно и неплохо: муж с женой сами работать начали, и жить им стало веселее.

Случилось это в Басконии лет этак сто назад. Шли по горной дороге к перевалу, что отделяет страну Францию от страны Испании, двое. Баск по имени Ганис, которого знала вся округа, и прекрасная девушка. И была эта девушка сама Испанская королева. Быстро шли Ганис и Испанская королева, но вот королева остановилась и спросила:

– Ганис, баск Ганис, как я смогу отблагодарить тебя за службу? Хочешь золота, Ганис? Идём со мной в Мадрид, и ты станешь там генералом или камергером...

– Камергером, королева? – улыбнулся Ганис. – Нет, я не могу быть камергером, потому что за дверями вашего двора не увижу вершин Пиренеев. Да и генералом, королева, я не смогу быть. Бой барабана не для моих ушей. Я привык к песне ветра, гор и деревьев. Мне нравится эта музыка, и только эта музыка – мой походный марш. Шерстяной берет баска, королева, дороже мне почестей и власти.

– Ганис, баск Ганис, вот и река, – сказала опять королева. – Высоко стоит в ней вода. И я вижу солдат, Ганис. Они хотят помешать нам. Но если ты спасёшь меня, если перенесёшь через эти бурные воды, то, когда я буду в Мадриде, я подарю тебе дворец и годы отдыха и богатства за эти минуты усталости.

– Не бойтесь, королева, – ответил Ганис, – не бойтесь ни холода, ни бурного потока. Вы увидите свой Мадрид! Но ничего не говорите мне о дворце, который ждёт меня в Мадриде, молчите и о годах покоя и богатства. Что Ганис будет делать в вашем городе, где люди днём и ночью живут в каменных клетках, один над другим, один рядом с другим, как будто их заживо похоронили? Баск родился в горах и в горах должен умереть. Постель для баска – утёс, поросший мхом. Здесь он видит сны, и сны его пахнут тмином и тимьяном, они кружатся над его головой, как птицы над Пиренеями.

Замолчала королева и закрыла глаза. Расступились скалы, и поток остановилсвои волны, потому что Пиренеям понравились слова Ганиса.

И солдаты не смогли выстрелить из ружей.

А когда королева открыла глаза, она была уже на другом берегу, генералы и камергеры встречали её, чтобы увезти в Мадрид.

А Ганис, никому не известный бедный баск в шерстяном берете, с макилой за поясом,остался в Пиренеях. Южный ветер – Айке Эгоа принёс к баскским селениям звон колоколов. Это королева Испании въехала в город Мадрид. Но Ганис остался в своей стране, среди своих друзей, своих гор, и Айке Эгоа рассказывал ему сказки такие же старые, как сама Баскония.