Главная   Фонд   Концепция   Тексты Д.Андреева   Биография   Работы   Вопросы   Религия   Общество   Политика   Темы   Библиотека   Музыка   Видео   Живопись   Фото   Ссылки  

Максим Исповедник

Вопросоответы к Фалассию



Размещение в сети: http://rodon.org/mi/vkf.htm
Дата написания: не выяснена;  автора: ок. 580-662;  файла: 09.10.2008
Перевод А.И. Сидорова
Максим Исповедник. Кн.2. Вопросоответы к Фалассию. Часть 1. Вопросы I-LV. -М.: Мартис, 1993
Добавлены вопросы 60,61


СОДЕРЖАНИЕ
Максима монаха пролог к помещенным на полях схолиям

Максима монаха к Фалассию, благочестивейшему пресвитеру и игумену о различных затруднительных местах священного писания

1. Являются ли страсти сами по себе злом, или они зло вследствие злоупотребления ими? Я имею в виду наслаждение и печаль, желание [и] страх и [все] следующие за ними [страсти].

2. Если Творец создал в шесть дней все виды [бытия], то что же после этого Отец делает? Ибо Спаситель говорит: Отец Мой доныне делает, и Я делаю (Ин.5:17). Разве, впрочем, говорит Он о сохранении сразу происшедших видов?

3. Кто это в Евангелии несущий в город кувшин воды, с которым встречаются посылаемые Христом ученики и за которым им повелевается следовать? Кто владелец дома? И почему у евангелистов не названо его имя? И что такое горница большая и устланная, в которой совершается страшная тайна божественной вечери (Лк.22:7-13; Мк.14:13-16)?

4. Как Господь заповедовал ученикам не приобретать двух одежд (Мф.10:10; Мк.6:9; Лк.9:3), а Сам имел пять, по святому евангелисту Иоанну (Ин.19:23), что явствует из разделявших их? И какие это одежды?

5. Что такое проклятая в делах Адама земля, согласно возвышенному умозрению, и что значит – есть ее в печали? Что означают после слов терния и волчцы возрастит тебе слова: траву сельную? И, наконец, что значит: в поте лица своего есть хлеб свой (Быт.3:17-19)? Ведь никогда не видано, чтобы человек ел землю или траву; равным образом, вкушающие хлеб [никогда] не едят его, в буквальном смысле слова, в поте лица.

6. Если, согласно святому Иоанну, рожденный от Бога, не делает греха, потому что семя Его пребывает в нем; и он не может грешить (1Ин.3:9), а рожденный от воды и Духа (Ин.3:5) – рожден от Бога, то как мы, рожденные от Бога через [святое] крещение, можем согрешать?

7. Что значит: Ибо для того и мертвым было благовествуемо, чтобы они, подвергшись суду по человеку плотию, жили по Богу духом (1Пет.4:6)? Как мертвые судятся по плоти?

8. Поскольку святой Иоанн говорит, что Бог есть свет (1Ин.1:5), и спустя еще немного: если же ходим во свете, подобно как Он во свете (1Ин.1:7), то каким образом Один и Тот же и называется [светом], и находится во свете, как иной в ином?

9. В каком смысле еще говорит святой Иоанн: Возлюбленные! мы теперь дети Божии; но еще не открылось, что будем (1Ин.3:2)? Если еще не открылось, что будем, то почему святой Павел говорит: Нам Бог открыл это Духом [Своим]; ибо Дух всё проницает, и глубины Божии (1Кор.2:10)? Разве и он любомудрствует тождественным образом о том, «что мы будем»?

10. Если боящийся не совершен в любви (1Ин.4:18), то почему несть лишения боящымся Его (Пс.33:10)? Если нет лишения, то ясно, что [боящийся] совершенен. Каким же образом боящийся не совершенен?

11. Что такое «начало» не соблюдавших его ангелов и что – жилище, которое они оставили? Каковы «вечные узы» и что такое «мрак», под которым они соблюдаются? Что потерпят они на суде великого дня (Иуд.1:6)?

12. Что такое одежда, которая осквернена плотию (Иуд.1:23)?

13. Что значит: Невидимое Его, вечная сила Его и Божество, от создания мира чрез рассматривание творений видимы (Рим.1:20)? Что такое невидимое Бога, и каковы вечная сила и Божество Его?

14. Что значит: И поклонялись и служили твари вместо Творца (Рим.1:25)? Что такое почитание и что – служение?

15. Что значит: Нетленный бо Твой Дух есть во всех. Темже заблуждающих помалу обличавши (Прем.12:1)? Если [Св. Писание] говорит о Святом Духе, то как же в неразумное сердце не внидет премудрость, ниже обитает в телеси повиннем греху (Прем.1:4)? Мы взяли это на заметку, потому что [прежде] просто говорится, [будто Дух есть] «во всех».

16. Что такое «литой телец», и почему о тельце говорится в единственном числе, а в словах: Сии бози твои, Исраилю (Исх.32:4) употребляется множественное число? И что значит стереть и рассыпать по воде (Исх.32:20)? И что такое серьги и другие украшения (Исх.32:2-3)?

17. Если Бог послал в Египет Моисея, то по какой причине Ангел Божий искал убить посланного Богом, и убил бы, если бы жена не поспешила обрезать сына, и [только] благодаря ей было остановлено стремление Ангела (Исх.4:24-25)? И если необходимо было обрезание сына, то почему Бог, прежде чем послать Моисея, не повелел ему с кротостью обрезать сына? Почему, наконец, если и был допущен им проступок, добрый Ангел не наставил того, кто был послан Богом на такое служение?

18. Если, по Апостолу, исполнители закона оправданы будут (Рим.2:13), то почему он говорит еще и так: оправдывающие себя законом... отпали от благодати (Гал.5:4)?

19. Что значит: Те, которые не имея закона согрешили, вне закона и погибнут; а те, которые под законом согрешили, по закону осудятся (Рим.2:12)? И как же [Апостол] опять говорит: Когда, по благовествованию моему, Бог будет судить тайные дела человека" чрез Иисуса Христа (Рим.2:16)? Если же они через закон осудятся, то почему говорится, что через Иисуса Христа?

20. Что означает неразумно, как то представляется на внешний взгляд, иссушенная смоковница, упоминаемая в Евангелии (Мф.21:18-21; Мк.11:12-14)? Что за неумеренность голода, не во время ищущего плода? И к чему проклятие бесчувственного предмета?

21. Что значит: Совлек начала и власти (Кол. 2:15) и далее? Каким же образом [Господь], рожденный без греха, был целиком облечен ими?

22. Если Бог явит в грядущих веках преизобильное богатство Свое (Еф.2:7), то каким образом [это произойдет] в [наставление] достигшим последних веков (1Кор.10:11)?

23. Если Давид царствовал над одним только Израилем по плоти, а Израиль по плоти отверг Царство Христово – почему оно и перешло к язычникам (Деян.13:46), – то как сбудется речение Архангела: И даст Ему Господь Бог престол Давида, отца Его; и будет царствовать над домом Иакова вовеки (Лк.1:32-33)?

24. Что значит сказанное о Петре в Деяниях: Пройдя первую и вторую стражу, они пришли к железным воротам (Деян.12:10)?

25. Что значит: Хочу также, чтобы вы знали, что всякому мужу глава Христос, жене глава – муж, а Христу глава – Бог. Всякий муж, молящийся или пророчествующий с покрытою головою, постыжает свою голову; и всякая жена, молящаяся или пророчествующая с открытою головою, постыжает свою голову, ибо это то же, как если бы она была обритая (1Кор.11:3-5)? И что еще значит: Посему жена и должна иметь на голове своей знак власти над нею, для Ангелов (1Кор.11:10)?

26. Если царь Вавилонский аллегорически толкуется как диавол, то что такое слово, которое через пророка Исремию грозит царям языков и царю Иудейскому ярмом, узами, голодом, смертью, мечом и пленом, если они не будут служить царю Вавилонскому, а тем, кто будет добровольно служить ему, [обещалось] вместе с облегчением [невзгод] и пребывание на земле своей (Иер.27:1-11)? И почему [слово сие], называя этого царя рабом, гласит: ...Аз дах всю землю сию в руце Навуходоносору царю Вавилонску, да ему работают, и звери сельныя дах делати ему (Иер.27:6)? Что это за служение диаволу, что за звери, что такое шесть видов угроз, каковы цари языков и кто есть царь Иудейский?

27. Если Господь после Воскресения явно повелел: научите все народы (Мф.28:19), то почему Петр устрашился откровения по поводу Корнилия относительно народов (Деян.10:11-48)? И почему Апостолы в Иерусалиме, услышав о происшедшем с Корнилием, упрекали Петра (Деян.11:2)?

28. К кому обращается Бог, говоря: Приидите, и сошедше смесим тамо язык их (Быт.11:7)?

29. Что означают слова в «Деяниях»: Они, по внушению Духа, говорили Павлу, чтобы он не ходил в Иерусалим (Деян.21:4)? Почему он не послушался Духа и пошел?

30. Что означают слова: Можете ли пить чашу, которую Я пью, и креститься крещением, которым Я крещусь (Мк.10:38)? Каково различие чаши и крещения?

31. Если Бог не в рукотворенных храмах живет (Деян.17:24), то почему Он обитал в храме иудеев?

32. Что означают слова: Не ощутят ли и не найдут ли Бога (Деян.17:27)? Каким образом можно, ощущая, найти Бога?

33. Что означают слова: Истинно говорю вам: если кто скажет горе сей: «поднимись и ввергнись в море», и не усумнится в сердце своем, но поверит, что сбудется по словам его, – будет ему, что ни скажет (Мк.11:23)? Что значит: «не усумнится»?

34. Что означают слова: Потому говорю вам: всё, чего ни будете просить в молитве, верьте, что получите, – и будет вам (Мк.11:24). Каким образом кто-нибудь может верить, что он получает полностью всё, что просит, когда один только Бог ведает, полезно или нет [ему] просимое? И если он вследствие [своего] неведения просит неполезное [ему], как дается? А если не дается просимое [им] по неведению, но неполезное, как можно верить [ему] во всяком прошении, что получит и будут ему?

35. Поскольку Слово стало плотию (Ин.1:14), но не только плотню, но и кровью, и костями, и нам поведено есть плоть [Господа] и пить кровь [Его], но не дробить кости [Его], я прошу научить меня относительно того, какова сама [эта] трехчастная сила вочеловечившегося Слова.

36. Что есть тела и кровь неразумных животных, посредством которых Израильтяне служили [Богу], когда они тела ели, а кровь не вкушали, проливая ее вокруг основания жертвенника (Втор.12:27)?

37. В «Деяниях» говорится о Павле: Так что на больных возлагали платки, и опоясания с тела его, и у них прекращались болезни (Деян.19:12). Неужели это произошло с неверующими вследствие служения, или же осуществилось благодаря освящению [их] тела от его тела? А если второе, и [Апостол] не потерпел никакого вреда от ехидны (Деян.28:3-6), то почему тело святого не поддалось яду твари, а под мечом пало? То же самое я спрашиваю и относительно тела Елисея? И что представляют из себя опоясания?

38. Саддукеи, вопрошавшие [Господа] о семи братьях, [имеющих] одну жену (Мф.22:23-28), [задали вопрос] случайно, или он имеет более глубокий смысл? Если же имеет, то кто такие братья и кто жена их?

39. Что это за три дня, в которые народ пробыл вместе с Господом в пустыне (Мф.15:32)?

40. Что означает число шести водоносов при браке в Кане Галилейской (Ин.2:6)?

41. Что означают пять мужей самарянки и шестой, который не является мужем ее (Ин.4:16-18)?

42. Каким образом о нас говорится, что мы творим грех и ведаем [об этом], а о Господе говорится, что Он стал грехом, но не знает его? Не является ли более тяжким стать [грехом] и не знать [его], чем творить [грех] и ведать [о нем]? Ибо не Знавшего греха Он сделал за нас грехом (2Кор.5:21).

43. Если в Писании говорится, что мудрость есть древо жизни (Притч.3:18), а дело мудрости – различать и ведать дерево познания добра и зла (Быт.2:9), то чем же тогда отличается [последнее] от древа жизни?

44. К кому обращается Бог, говоря: се Адам бысть яко един от Нас (Быт.3:22)? Если Он обращается к Сыну, то каким образом может Адам сравниваться с Богом, не будучи от сущности Его? А если же [Бог обращается] к Ангелам, то опять же, каким образом Ангел сравнивается с Ним, говорящим словно с равным по сущности: яко един от Нас?

45. Что означают в Левите грудь возложения и рамо участия (Лев.7:34), приносимые в качестве жертвы Богу священниками?

46. Каково различие зеркала и гадания (1Кор.13:12)?

47. Что есть глас вопиющего в пустыне и последующее? Что значит пустыня, что – путь Господа здесь и что – приготовление его? Каковы стези Его и что значит сделать прямыми их? Каковы долы, и что означает всякий дол да наполнится? Каковы горы и холмы, и что есть понижение их? Что означают кривизны, и каким образом они выпрямляются? Каковы неровные пути, и как они сделаются гладкими? И что означают [слова, сказанные] после всех этих: и узрит всякая плоть спасение Божие? (Лк.3:4-6).

48. Об Озии говорит Вторая Книга Паралипоменон, что он сотвори правое пред Господем, и бе взыскан Господа во дни Захарии разумеющегося в страсе Господни. И благопоспеши ему Господь. Созда же Озия столпы в Иерусалиме и над враты угла, и над углом юдольным, и над углами, и укрепи. И устрои столпы в пустыне, и ископа кладези многи, понеже имяше многи скоты в Сефиле и на поли, и делатели виноградов на горах и на Кармиле, бе бо земледелец (2Пар.26:4-10). Что за столпы, столп над вратами угла, столп над вратами юдольными и сам угол? И что такое углы и столпы в пустыне? Что такое выкопанные кладези и скоты? Что Сефила, равнина и делатели Виноградов? Что есть гористая страна и Кармил, и что [означают слова]: бе бо земледелец?

49. Что означают слова в той же книге: Я виде Езекия, яко прииде Сеннахирим, и лице его воевати на Иерусалим. И советова со старейшины своими, и с сильными, да заключат воды источников, иже беша вне града: и соизволиша ему. И собра много людей, и заключи воды источников, и поток текущий посреде града (2Пар.32:2-4)? Что желает обозначить [Священное Писание] этими [словами], согласно [духовному] созерцанию?

50. Что означают слова в той же книге: И помолися Езекиа царь, и Исаиа сын Амосов пророк о сих, и возопиша на небо. И посла Господь Ангела, и порази всех мужей храбрых и бранников, и начальников и воевод в полцех царя Ассирийска: и возврати лице его со стыдом на землю его (2Пар.32:20-21)?

51. И мнози приношаху дары Господу во Иерусалим, и даяния Езекии царю Иудину, и возвышен бысть пред очесы всех языков (2Пар.32:23). – Что такое дары и что даяния? Почему дары [приносятся] Богу, а даяния – царю? И что означают [слова]: возвышен бысть пред очесы всех языков?

52. Я не по воздаянию, еже Бог даде ему, воздаде Езекиа, но вознесеся сердце его, и бысть на него гнев, и на Иуду, и на Иерусалим. И смирися Езекиа от высоты сердца своего сам, и живущий во Иерусалиме, и не прииде на них гнев Господень во дни Езекиины (2Пар.32:25-26). – Что такое «воздаяние» и то, что следует за этим?

53. Опять об Езекии [Писание] говорит: Я погребоша его на восходех гробов сынов Давидовых; и славу и честь даша ему в смерти его весь Иуда, и живущий во Иерусалиме (2Пар.32:33). – Что означает на восходех гробов сынов Давидовых и последующее?

54. В Первой книге Ездры написано о Зоровавеле: И егда изыде юноша сей, воздвиг лице на небо прямо Иерусалиму, благослови Царя Небесного, глаголя: От Тебе победа, и от Тебе премудрость, и Твоя слава, и аз раб Твой. Благословен еси, иже дал еси мне премудрость, и Тебе исповемся, Владыко отцов (2Езд.4:58-60). Что означают слова: Воздвиг лице на небо прямо Иерусалиму и последующие?

55. Вси же бяху от Исраиля, от двунадесяти лет и выше, кроме рабов и жен, четыредесять три тысящы, триста шестьдесят; раби сих и рабыни, седмь тысящ триста четыредесять седмь; певцы и певицы, восемьсот пятьдесят пять. Вельблюд четыре ста тридесять пять; коней седмь тысящ, семьсот тридесять шесть; мсков восемьсот четыредесять пять; подъяремник пять тысящ пять сот двадесять пять (2Езд.5:41-42). – Окажи любовь [и объясни] эти великие и возвышенные слова, изреченные Святым Духом через пророков об исходе [Израиля] из плена [вавилонского]. Почему это повествование написано со столь неуместной простотой, недостойной Духа, и здесь упоминается точное число верблюдов, лошадей, мулов, ослов и тому подобного?

60. Христа, как непорочного и чистого Агнца, предуведанного еще прежде создания мира, но явившегося в последние времена для нас (1Пет.1:19-20)?. Кем предуведанного?

61. Ибо время начаться суду с дома Божия; если же прежде с нас начнется, то какой конец непокоряющимся Евангелию Божию? И если праведник едва спасается, то нечестивый и грешный где явится? (1Пет.4:17-18). Что значат [слова]: время начаться суду с дома Божия и если праведник едва спасается?


МАКСИМА МОНАХА ПРОЛОГ К ПОМЕЩЕННЫМ НА ПОЛЯХ СХОЛИЯМ[1]


Разумным [существам] присуща естественная красота – слово[2]. Красотой слова является строго сообразное с разумом разумение[3] словесных [тварей]; красотой же разумения – плодотворный навык словесных существ в добродетели под руководством разума. А красотой этого навыка служит безошибочное созерцание, возникающее вокруг истинного ведения[4], целью которого является мудрость, это яснейшее завершение разумения[5], представляющее собой как бы разум, приведенный в состояние совершенства по естеству, каковым и является чистый ум[6], достигший в соединении с Причиной [всего] премысленного состояния[7]. В этом состоянии[8], упокоив свое многоразличное естественное движение и отношение ко всему, что после Причины, он неведомым образом придерживается только одной этой Причины, предавшись в безмолвном покое[9] премысленному всеблаженнейшему молчанию, объяснить которое не может ни слово, ни умозрение, но один только опыт по причастию тех, кто удостоился премысленного наслаждения, – ясным и общедоступным признаком такого опыта является совершенная нечувствительность и уход[10] души от века сего.

И отсюда происходит знание, что для словесных [тварей] нет ничего более сродного, чем разум, а для боголюбцев нет ничего более достохвального, чем упражнение в нем и разумение [его], – я имею в виду не то слово[11], которое искусством в красноречивой фразе изысканно сплетается для услаждения слуха[12], в чем упражняться готовы были бы и мужи негодные[13], но тот разум, который природа [человеческая] по существу и без научения имеет скрытым в самой себе для безошибочного рассмотрения сущих и для восприятия истины, [содержащейся] во всех [тварях]. Святой Дух Божий, прекрасно украсив этот разум добродетелями, ведет обычно его к сожительству [с Собой] и делает божественным изваянием богоподобной красоты, не лишенным по благодати ничего из того, что по естеству присуще Богу. Ибо [сей разум] есть орган[14], искусно[15] собирающий все мысленно просиявшие в бытии проявления Божественной Благости, посредством Которой он, вступая в величественное устройство бытия, несется и уносит с собой к Производительной Причине сущего тех, которые всецело определили[16] этим разумом все стремления свойственного им по природе влечения[17], не удерживаясь решительно ничем из того, что после Причины. [Это – тот разум], лелея который, мы становимся укротителями всех лукавых страстей, не порабощаясь ничем противоестественным, и являем себя делателями божественных добродетелей, если только, конечно, всяким добрым [делом] счищаем с души материальное безобразие, [обнажив ее] духовную красоту. Ибо где владычествует разум, там обычно прекращается власть чувственного, к которой как-то примешана сила греха[18], увлекающая душу к жалости [по отношению к] сродной ей по ипостаси[19] плоти посредством наслаждения. Вследствие этого наслаждения она, принявшись, как за свое естественное дело, за страстное и сладострастное попечение о плоти, отвлекает [душу] от сообразной с естеством жизни и убеждает ее стать созидательницей не имеющего действительного существования зла[20]. Ибо для мыслящей души злом является забвение естественных благ, происходящее от страстной привязанности к плоти и миру. Эту связь уничтожает разум-воевода[21], исследуя по всем правилам духовной науки происхождение и природу мира и плоти, а затем он уводит душу к сродной области мысленного бытия[22], на которую закон греха[23] не совершает свои набеги, не имея больше переводящего его к уму, наподобие моста, чувства[24], уже отторгнутого от связи с душой и представленного чувственным созерцаниям, которых совершенно не ощущает ум, превзойдя привязанность (к плоти и миру] и [их] естество[25].

Понимая дело так, как сказано, я счел нужным подкрепить рассуждения этого сочинения помещенными на полях схолиями, чтобы они восполнили самое слово до [должной] красоты и представили читателям[26] более изысканное угощение из умозрений, а также вообще бы разъяснили мысль сочинения. Прочитав после издания всё произведение[27], я нашел, что некоторые места нуждаются в пояснении[28], другие – в добавочном рассуждении, а третьи – в кое-каком незначительном обосновании[29], дополняющем текст издания. Вследствие чего я и написал этот ряд схолий, приспособив к каждому месту подобающее пояснение. А поэтому прошу всех читающих и переписывающих [это сочинение] также прочесть и приложить ряд стоящих вне [его] схолий, сообразно с [имеющимся при каждой] знаком, дабы рассуждение было удобопонятным во всех отношениях и не извращалось бы какими-либо погрешностями.




МАКСИМА МОНАХА К ФАЛАССИЮ, БЛАГОЧЕСТИВЕЙШЕМУ ПРЕСВИТЕРУ И ИГУМЕНУ О РАЗЛИЧНЫХ ЗАТРУДНИТЕЛЬНЫХ МЕСТАХ СВЯЩЕННОГО ПИСАНИЯ


Преподобнейшему рабу Божию, господину Фалассию, пресвитеру и игумену, Максим, смиренный монах, желает здравствовать.

Отделив разумно[1] душу от привязанности к плоти[2] и духом совершенно отвлекши[3] ум[4] от чувства, ты, Божий человек, сделал плоть плодовитой матерью добродетелей, чувство же явил вечнотекущим источником божественного ведения, сопряжение души с плотью употребляя только на устроение лучшего и чувством пользуясь как орудием к постижению величественного устройства видимого бытия. Плоть[5] [ты сделал] приемлющей практически[6] и являющей славу души в добродетели, видимо отпечатлевая ее посредством [благого] нрава[7], дабы имели мы как образ добродетели выставленное [всем] на подражание Ваше житие. А чувство[8] [ты явил] символически начертывающим на образах[9] видимого бытия логосы[10] бытия умопостигаемого[11] и возводящим через них ум, при полном отрешении его от всякого разнообразия и сложности видимого бытия, к простоте мысленных созерцаний, дабы Ваше непогрешимое ведение[12] было для нас путем истины для перехода к умопостигаемому бытию.

Поэтому ты, по совершенном отложении пристрастного расположение к чувству и плоти, ревностно пускаясь в плавание искусным умом в беспредельном море словес Духа, духом испытуешь глубины Духа. И, восприняв от него уяснение[13] сокровенных тайн, по великому, как видно, смиренномудрию наполнив хартию многими недоуменными вопросами из Священного Писания, ты послал [ее мне], прося у меня, лишенного всякой добродетели и ведения, письменного ответа на каждый вопрос в соответствии с возвышенным созерцанием[14].

Получив и прочитав эту хартию, я был поражен и умом, и слухом, мыслью и с мольбою просил у Вас прощения за уклонение от этого поручения, говоря, что такие вопросы едва доступны для исследования даже и в высшей степени преуспевавшим в созерцании и почти достигшим предела высочайшего и недоступного иным ведения – не то чтобы мне, приверженному к земле и, подобно змию по древнему проклятию (Быт. 3:14), не имеющему иной пищи, кроме земли страстей, и, подобно червю, пресмыкающемуся в тлении удовольствий. И просил я Вас об этом часто и долго, но, найдя Вас не принимающим моего ходатайства, убоялся, что потерпит ущерб дело любви, соединенные которой друг с другом, мы имеем одну душу, хотя и носим два тела, если Вами (что возможно) это уклонение будет принято за проявление неповиновения. Поэтому я и решился, хотя и против воли, на превышающее [мою] силу дело, предпочитая лучше быть обвиненным в дерзости и осмеянным желающими, чем допустить какое-либо колебание или умаление в любви, драгоценнее которой нет ничего из того, что после Бога, для обладающих умом. Лучше сказать: нет ничего любезнее Богу, [чем любовь], ибо она разделенных сводит воедино[15] и может соделать единое и невозмутимое тождество по духу[16] во многих или во всех [людях].

И ты сам, честный отче, первый прости меня за предприятие такого дела, и других проси простить мою опрометчивость, и молитвами соделай милостивым ко мне Бога, чтобы Он стал также и Помощником в речах [моих], или лучше – Подателем полного и правого ответа на каждый вопрос, ибо от Него как Источника и Отца всяких просвещающих ведений и сил, соответственно подаваемых достойным, всякое даяние доброе и всяк дар совершенный (Иак. 1:17). Ибо на Вас уповая, принял я Ваше повеление, ожидая получить через Вас в награду за повиновение божественное благоволение.

Поставив каждый из вопросов в той связи и порядке, как они написаны Вами, я дам относящийся к делу ответ, по возможности короче и ограниченнее, – насколько только буду в состоянии и получу от Бога благодать и силу мыслить и говорить благочестиво, – чтобы не отяготить обилием слов слуха читателей, особенно потому, что предлагаю [свою] речь вам, подлинно умозрителям[17] и точным созерцателям [вещей] божественных, уже прошедшим через смятение страстей и оставившим позади всю привязанность к естеству[18]. Ибо Вы, стяжав разум в качестве вождя к должному и праведнейшего судьи, а ум через некое лучшее безмыслие[19] приведя во внутреннейшее место Божественного Безмолвия, где неведомым образом он [удостаивается] воспринимать божественную радость, имеющую учителем своего величия один только опыт достойных ее, – поэтому вы относительно исследуемых вопросов нуждаетесь только в малом пояснении, могущем дать намек на всесветлую красоту заключающихся в божественных словесах таинственных созерцаний и присущей им духовной возвышенности мыслей, если, конечно, мне позволительно сказать это вам, ставшим уже, вследствие богатства добродетели и обильного излияния ведения, солью земли и светом мира (Мф. 5:13-14), по слову Господню, и очищающим в других подвигами[20] добродетели гнойники страстей и светом ведения просвещающим неведение, эту слепоту души.

Прошу вас, святейших, и всех, кто будет читать это сочинение, не делать говоримого мной пределом духовного толкования [данных] вопросов, ибо я слишком далек от разумения божественных словес и нуждаюсь для того в научении от других. Но если вам самим или при помощи других удастся домыслить или узнать что-либо, то по справедливости считайте это за лучшее и держитесь высшего и истинного разумения, плодом которого является полнота убеждения в сердце у тех, кто ищет духовного постижения трудных для понимания вопросов.

Ведь Божественное Слово подобно воде[21]. Как [вода] для растений и побегов всякого рода и различных животных, так и Оно для пьющих Его – разумею Слово – людей, соразмерно восприимчивости их, то проявляется умозрительно, то деятельно обнаруживается, как плод, в добродетелях[22], сообразно с качеством добродетели и ведения и через одних становится явным в других. Ибо Оно никогда не описуется [в чем-либо] одном и в силу естественной беспредельности [Своей] не может быть заключено в пределах [одной только] мысли.

Вы повелели сперва сказать о донимающих нас страстях – сколько их и каковы они[23], из какого они начала[24], какого они достигнут конца через собственное умерение[25] и как каждая из них, произрастая из той или иной силы души или части тела[26], невидимо образует по себе ум, а тело через греховные помыслы делает [орудием], очерняющим, подобно краске, всю несчастную душу. [Повелели Вы также описать] силу и действенность приближения[27] каждой [страсти], времена[28] и внешние проявления[29] их, а также производимые через них козни нечистых бесов[30] и незримые сплетения и лицемерные уловки [их], и как они незаметно через одно предлагают другое[31] и к одному вкрадчиво увлекают через другое[32]. [Вы повелели еще описать] их тонкости и малости, великости и громоздкости[33], их [лживую] уступчивость и стремительные нападения и выпады, быстрые или медленные отступления и сокращения[34], упорство их в осаде [души человека], и, например, как бы [предпринимаемые] на суде тяжбы с душой и выносимые в мысли якобы приговоры, видимые поражения и победы – и каково расположение у каждой [из них][35] и по какой причине попускается им наводить многие страсти на одну душу, и притом либо отдельно, либо вместе с другими; по какой причине они вневременным образом привносят с собой и собственные вещества[36], через которые сокровенно и заводят с нами жестокую брань, так что мы усиленно трудимся, как над чем-то действительным[37], над совсем несуществующим и, например, стремимся к вещам или избегаем их, подвергаясь первому ради удовольствия, а второму – ради страдания[38]. [Просили вы также описать] образ существования их в нас и многосложного и различного мечтания, [производимого ими] во сне при сновидениях, – прикрепляются ли они к какой-либо части души или тела, или ко всей душе или всему телу, и, находясь ли внутри, естественными страстями побуждают душу привлекать к себе посредством тела то, что вне ее, и вводят ее в заблуждение, заставляя ее быть принадлежащей целиком одному чувству и оставить то, что свойственно [ей] по естеству; или же, находясь вовне, через внешнее прикосновение к телу формируют невидимую душу по образу материальных [вещей], налагая на нее сложный облик и прилепляя к ней вид воспринятой в представлении материи; и есть ли в них порядок и чин[39], коварно измышленный для того, чтобы сперва через одни страсти ввести в искушение душу, а затем последовательно вести с ней брань через другие; и кто кому предшествует, и наоборот, кто за кем следует или сопутствует[40], или же они беспорядочно и смешанно, как попало, различными страстями возмущают душу[41]; и помимо ли Промысла [Божиего] попускается душе терпеть от них подобное или по Промыслу, и какая цель Промысла при оставлении души в каждой страсти. Какой также способ уничтожения каждой из перечисленных страстей, и какими делами, словами или помышлениями[42] душа освобождается от них и свергает скверну со своей совести? Какой страсти противопоставив какую добродетель, достигнет она победы, так чтобы прогнать лукавого беса, совершенно уничтожив вместе с ним и само движение страсти? И как после освобождения от страстей сумеет душа хорошо рассмотреть свойственное себе[43]? Посредством каких рассуждений и способов [осуществления добродетелей][44] она, усвоив благодаря разуму, соответствующему естеству, бесстрастные отношения чувственного бытия к чувствам[45], преобразует их для добродетелей, подобно тому, как прежде сама была страстями преобразована для греху? Каким образом душа соделывает эту благое изменение, пользуясь тем, в чем раньше погрешала, для рождения и утверждения добродетелей? Как также, освободившись от этих отношений[46], душа станет искусно собирать[47], через естественное созерцание в духе, логосы тварного бытия, свободные уже от уз чувственных символов? И как опять-таки после этих [логосов] обратившись к умопостигаемым [сущностям], душа воспримет умом, чистым от чувственной мысли, простые умозрения[48] и постигнет простое ведение, связующее всё друг с другом в первоначальном Слове Премудрости[49], после которого, как прошедшая все сущие с соответствующими им умозрениями, она, совершенно отрешившись уже и от самой способности мышления, испытывает премысленное соединение с Самим Богом, и в силу этого соединения[50] принимая невыразимо от Него, наподобие семени[51], научение сущей истины, не обратится уже больше ко греху, поскольку не будет более места диаволу лукаво увлекать ее ко злу вследствие неведения Того, Кто есть Благо по естеству и Кто украшает всё способное сопричаствовать Ему.

Так как вы пожелали, чтобы смыслы, способы и причины [всего] этого и тому подобного были изложены вам особо[52], то по вашему повелению пусть пока подождет немного слово об этом. Оно, если даст Бог, будет более благовременно исследовано и с большей тщательностью изучено в других [сочинениях], если только вообще я почувствую в уме силу, которая позволит мне смело пуститься в плавание по столь великому и глубокому морю. Ибо я не стыжусь говорить, что не познал еще неразрушимых ухищрений и измышлений нечистых бесов, так как пыльное облако материи еще омрачает очи [моей] души и не позволяет чисто созерцать естество [всего] происшедшего и отличать разумом от [истинно] сущего то, что лишь кажется существующим[53], а только вводит в заблуждение неразумное чувство. Потому что поистине исследовать и говорить о подобном свойственно только [людям] в высшей степени созерцательным и высоким мыслью, посредством богатого [духовного] опыта получившим познание того, что прекрасно и что не таково, и – лучше и драгоценнее всего – получившим от Бога благодать и силу к совершенному пониманию и ясному изложению понятого. Впрочем, дабы в настоящем сочинении рассуждение об этом не осталось совершенно в небрежении, я, сказав немного о происхождении страстей, и притом настолько, насколько это нужно, чтобы показать подобным вам умозрителям конец из начала, по порядку предложу и изъяснение следующих затем вопросов.

Зло[54] не было, не есть и не будет самостоятельно существующим по собственной природе, ибо оно не имеет [для себя] в сущих ровно никакой сущности, природы, ипостаси, силы или деятельности; оно не есть ни качество, ни количество, ни отношение, ни место, ни время, ни положение, ни действование, ни движение, ни обладание, ни страдание, так чтобы по природе созерцалось в каком-либо из сущих[55]; оно вовсе не существует во всём этом по естественному усвоению[56]; оно не есть ни начало, ни средина, ни конец[57], но, – обнимая всё [единым] определением, – зло есть недостаток деятельности присущих естеству сил в отношении к [их] цели и решительно не есть что-либо другое.

Или еще: зло есть неразумное движение естественных сил, руководимых ошибочным суждением, [чему-либо] иному помимо цели. Целью же я называю Причину сущих, к Которой естественно устремляется всё, хотя лукавый, тщательно прикрыв зависть личиной благожелательности и обманом склонив человека, [успел] направить влечение к чему-либо иному из сущего помимо Причины и произвести неведение Ее[58].

Пренебрегши движением естественных сил к Цели, первый человек захворал неведением собственной Причины, признав по совету змия богом то, что слово божественной заповеди повелело считать запретным. И став, таким образом, преступником и не ведая Бога, он накрепко связал всю [свою] мыслящую силу со всем чувством и ввел сложное[59] и пагубное, возбуждающее к страсти, ведение чувственных [вещей] и приложися скотом несмысленным и уподобися им (Пс. 48:13), всячески действуя, изыскивая и желая то же самое, что они, и даже превосходя их в неразумии, ибо он обменял соответствующий естеству разум на то, что вопреки естеству.

Насколько человек радел о познании видимых [вещей] одним только чувством, настолько он укреплял в себе неведение Бога. Поскольку затягивал он узы этого неведения, постольку утверждался опытно в чувственном наслаждении познанными материальными [вещами]; пресыщаясь этим [насаждением], возжигал в себе любовную страсть рождающегося из него самолюбия[60], а заботливо соблюдая любовную страсть самолюбия, он измышлял многие способы к поддержанию наслаждения – этого настоящего порождения и цели самолюбия. А так как всякому злу присуще уничтожаться вместе с образующими его способами, то [человек], убеждаясь на самом опыте, что за всяким наслаждением следует страдание[61], к удовольствию имел всецелое устремление, а страдания всячески избегал, из всей силы борясь за первое и усердно побеждая второе. При этом он считал – что неисполнимо, – будто посредством таких ухищрений их можно отделить друг от друга и обладать самолюбием, соединенным с одним только наслаждением и совершенно недоступным страданию, не ведая под влиянием страсти того, что наслаждению невозможно быть без страдания. Ведь тягота страдания уже примешана к наслаждению, хотя она кажется и сокрытой у имеющих [это наслаждение] в силу преобладания удовольствия в страсти, поскольку преобладающему присуще быть более заметным и затмевать ощущение сосуществующего с ним.

Отсюда-то многое и бесчисленное скопище страстей растлило собой житие человеческое. Отсюда многоплачевной стала жизнь наша, почитающая причины своего уничтожения и изыскивающая и приобретающая себе основания для тления. Отсюда единая природа разделилась на тысячи частей, и мы, хотя и принадлежим одному естеству, сами, подобно пресмыкающимся и зверям, стали добычей друг для друга. Ибо, соперничая (друге другом] из самолюбия за наслаждения и стараясь по той же причине избежать страдания, мы измышляем бесчисленные роды пагубных страстей. Так, если мы ради наслаждения печемся о самолюбии, то порождаем чревоугодие, гордость, тщеславие, чванливость, сребролюбие, жадность, насильничество, кичливость, хвастовство, безрассудство, безумие, самомнение, спесь, презрение, наглость, пошлость, плутоватость, распущенность, разнузданность, легкомысленность, превозношение, тупость, притворство, насмешливость, многоглаголание, невовремяглаголание, стыдоглаголание и всё другое подобного рода. Если же, наоборот, самолюбивый нрав наш притесняется страданием, то мы рождаем гнев, зависть, ненависть, вражду, памятозлобие, поношение, злословие, клевету, печаль, отчаяние, безнадежность, отвращение от Промысла (Божиего], беспечность, нерадение, уныние, подавленность, малодушие, безвременное стенание, плач, сетование, жалобный вопль, ревность, зависть, соперничество и [всякие] другие [страсти], которые свойственны [нашему] душевному состоянию, когда мы лишаемся оснований для наслаждения. Из происходящего же по каким-либо иным причинам смешения наслаждения и страдания, то есть из подлости[62] – ибо так называют некоторые составление зла из противоположных частей[63], – мы рождаем лицемерие, притворство, обман, двуличие, лесть, человекоугодничество и всякие другие ухищрения [этого] смешанного зловредства. Однако перечислять все [эти страсти] теперь и говорить о них вместе с их признаками, способами [проявления], причинами и временами невыносимо, тем более что исследование о них, если Бог дарует силу, будет произведено в особом сочинении.

Итак[64], зло, как я сказал, есть неведение благой Причины сущих. Это неведение, калеча ум человеческий и явственно отверзая чувство, сделало его[65] совершенно чуждым божественного ведения и, [напротив], наполнило страстным познанием чувственных [вещей]. Обильно вкушая это познание[66] для одного только чувства, наподобие неразумных скотов, и находя на опыте, что вкушение[67] чувственного бытия может служить к поддержанию его видимой и телесной природы, человек, конечно, как уже погрешивший [в познании] умопостигаемой красоты божественного велелепия, принял ошибочно за бога видимую тварь, обоготворил ее, поскольку она была полезна для поддержания тела, и, разумеется, возлюбил и тело свое, по природе родственное с признанной за бога тварью, со всяким тщанием поклоняясь твари вместо Творца (Рим. 1:25) через заботу и попечение об одном только теле. Ибо служить твари можно не иначе, как заботясь о [своем] теле, а служить Богу нельзя иначе, как очищая душу добродетелями. Совершая этому телу тлетворное служение и соделавшись в отношении к нему самолюбивым, человек беспрерывно имел в себе действенными наслаждение и страдание, так что всегда вкушал от древа непослушания[68], заключавшего в себе, согласно чувственному опыту, смешанное познание добра и зла.

А если[69], быть может, кто скажет, что древом познания добра и зла является видимое творение, то не погрешит против истины, ибо это творение естественным образом принимает наслаждения и страдания[70].

И еще[71]. Так как видимое творение[72] обладает и духовными логосами, питающими ум, и природной силой, услаждающей чувство, а ум извращающей, то она и названа древом познания добра и зла, то есть как обладающая ведением добра и зла, когда созерцается духовно, и ведением зла, когда воспринимается телесно. Ибо она становится учительницей страстей для воспринимающих ее телесно, навлекая на них забвение [вещей] божественных. Потому-то, вероятно, Бог и запретил человеку вкушение ее, отлагая это на время, дабы человек прежде – что было весьма справедливо – познал через благодатное причастие[73] Причину свою и через такое вкушение укрепил данное [ему] по благодати бессмертие в бесстрастии и непреложности, а потом уже, став как бы богом в силу обожения, безвредно и в безопасности вместе с Богом созерцал творения Божий и получил ведение о них как бог, а не как человек, имея по благодати одно и то же с Богом премудрое познание сущих, благодаря претворению ума и чувства к обожению.

Так нужно понимать древо [познания], в соответствии с доступным для всех духовным толкованием[74], представляя более таинственный и лучший смысл людям с тайнозрительной мыслью, от себя же почитая его молчанием. Ныне я упомянул о древе непослушания мимоходом, желая показать, как неведение Бога привело к обоготворению твари, явным служением которой является телесное самолюбие рода человеческого. Именно окрест этого самолюбия и существует, как некое смешанное познание, опыт наслаждения и страдания, посредством которых и проникла в жизнь человеческую вся тина зол. Она, как трудно даже изложить это словом[75], образовывается различно, разновидно и многообразно, поскольку каждый из сопричаствующих человеческому естеству имеет в себе количественно и качественно живущую и действующую привязанность к видимой своей части, то есть к телу, заставляющую его раболепно, из желания наслаждения или из страха перед страданием, измышлять многие виды страстей, смотря по стечению времен и обстоятельств и в зависимости от способа [проявления] таковых. И это для того, чтобы суметь завлечь в постоянное сожительство наслаждение и остаться совершенно недоступным страданию. [Но привязанность эта] научает домогаться невозможного и неосуществимого в пределах намеченной цели. Ибо поскольку всё естество тел тленно и подвержено разложению, то какими бы способами кто-либо ни старался поддержать его, он только усиливает его тление; всегда, хотя и невольно, страшась любимого[76], он незаметно и против воли лелеял бы нелюбимое ради любимого, как зависящее от того, что по природе [своей] не может быть устойчивым[77], а поэтому изменял бы свое душевное расположение вместе с разлагающимся веществом, подчиняясь его неустойчивому течению, и не замечал бы собственной погибели вследствие полной слепоты души в отношении к истине.

Избавление же от всех этих зол и краткий путь ко спасению есть истинная и сообразная с [духовным] познанием любовь к Богу[78] и всецелое отречение от душевной любви к телу и миру сему. Благодаря этому отречению, мы, отвергая похотливое желание наслаждения и страх перед страданием, освобождаемся и от злого самолюбия; восшедши же к ведению Творца и получив вместо лукавого самолюбия благое, духовное и отделенное от телесной любви самолюбие, мы непрестанно служим Богу этим прекрасным самолюбием, всегда от Бога взыскуя устроения души. Таково истинное и действительно угодное Богу служение – строгое попечение о душе путем добродетелей.

Стало быть, кто не стремится к телесному наслаждению и совершенно не боится страдания, тот стал бесстрастным в отношении их; вместе с рождающим их самолюбием он убил и все [происходящие] через них и от них страсти совокупно с неведением – изначальнейшим из зол – и весь предался устойчивому, пребывающему и всегда тождественному Благу, по естеству всецело пребывая с Ним неподвижным, открытым лицем, как в зеркале, взирая на славу (2 Кор. 3:18) Божию и созерцая из световидного сияния в себе божественную и неприступную славу.

Итак, после того, как нам Словом[79] указан прямой и легкий путь спасаемых, будем, сколько есть силы, отказываться от наслаждения и страдания настоящей жизни и со многим увещанием наставлять в том же и руководимых нами – и тогда совершенно освободимся и освободим [других] от всякого плотского помышления и бесовской злокозненности. Будем домогаться одной только божественной любви, и никто не сможет отлучить нас от Бога: ни скорбь, ни теснота, ни голод, ни опасность, ни меч (Рим. 8:35) и ничто другое, из перечисленного святым Апостолом в [указанном] месте, ибо через действенное ведение[80], при непоколебимом пребывании в нас любви, мы получим от Него вечную и неизреченную радость и утверждение души. Удостоившись этого, мы будем иметь в отношении к миру сему спасительное неведение и не [позволим себе] уже, как прежде, «открытым лицем» чувства, без благоразумного рассуждения, взирать, словно на славу [Господню], на явленность чувственных [вещей], окрест которой и возникают страсти, но наоборот, «открытым лицем» мысли, лишенным всякого чувственного покрова, будем «взирать, как в зеркале», на [просиявшую] в добродетелях и духовном ведении славу Божию, благодаря которой и происходит [наше] соединение по благодати с Богом, пробуждающее ум от всякого неведения и падения. Ибо, как не ведая Бога, мы соделали богом сладостно познанную чувством тварь ради [сообщаемого] ею устроения тела, так и получая доступное для мысли действенное ведение Бога, мы, ради устроения души для бытия, благобытия[81] и вечнобытия[82], не будем знать[83] никакого опыта всякого чувства.

Так как Бог благоволил внушить тебе [мысль] повелеть мне обнародовать имеющиеся у меня заметки по вызывающим затруднение вопросам, то я предпослал им введение, показавшееся мне наиболее необходимым.



ВОПРОС 1


Являются ли страсти сами по себе злом, или они зло вследствие злоупотребления ими? Я имею в виду наслаждение и печаль, желание [и] страх и [все] следующие за ними [страсти].

ОТВЕТ. Страсти эти, как и прочие, первоначально не были созданы с естеством человека, иначе бы они входили в определение [этого] естества[1]. Научившись от великого Григория Нисского, я говорю, что они были внедрены [в человеческое естество] вследствие отпадения от совершенства, приросши к неразумнейшей части естества[2]. Чрез них-то вместо божественного и блаженного образа[3] тотчас вместе с преступлением [заповеди] стало явным и отчетливо видным в человеке подобие неразумных животных. Ибо надлежало, чтобы с помрачением достоинства разума человеческое естество заслуженно получило наказание от тех самых признаков неразумия[4], какие оно привлекло к себе по доброй воле. Так премудро устроил Бог, чтобы человек пришел в сознание своего разумной превосходства.

Впрочем, у усердных [в добродетели][5] и страсти становятся прекрасными, когда те, мудро отстранив их от телесных [вещей], направляют их на стяжание небесных [благ][6]. Например, когда они желание делают стремительным движением духовного влечения к божественному, наслаждение – благодатной радостью деятельного восхищения ума божественными дарами[7], страх – предохранительным попечением против будущего наказания за грехи, печаль – исправительным покаянием в настоящем зле. Короче говоря, подобно мудрым врачам, которые телом ядовитого зверька ехидны уничтожают настоящее или угрожающее заражание, [усердные в добродетели] пользуются этими страстями для уничтожения настоящего ил ожидаемого зла и для приобретения и сохранения добродетели и ведения, Итак, эти страсти, как я сказал, становятся прекрасными через употребление их теми, кто пленяет всякое помышление в послушание Христу (2 Кор. 10:5).

Если же [название] какой-либо из этих страстей употребляется в Писании[8] применительно к Богу или к святым, то применительно к Богу – ради нас, поскольку Промысел [Божий] надлежащим для нас образом являет [Свои] спасительные и благодетельные пути под видом наших страстей; применительно же ко святым[9] потому, что они иначе и не могут выразить телесным языком свои духовные отношения и расположения к Богу, как через известные естеству страсти.



ВОПРОС 2


Если Творец создал в шесть дней все виды [бытия], то что же после этого Отец делает? Ибо Спаситель говорит: Отец Мой доныне делает, и Я делаю (Ин. 5:17). Разве, впрочем, говорит Он о сохранении сразу происшедших видов?

ОТВЕТ. Бог, сразу[1] образовав, как знает Сам, логосы [всего] происшедшего и общие сущности сущего[2], до сих пор еще осуществляет не только сохранение их для бытия, но и созидание, выхождение и устроение содержащихся в них в возможности частей[3]. Кроме того, Бог через [Свой] Промысел уподобляет отдельные существа общим видам[4] до тех пор, пока через движение отдельных существ к благобытию не объединит их произвольное стремление с [присущим им] по естеству общим логосом разумной сущности и не сделает их тождественнодвижушимися и созвучными друг другу и целому так, чтобы отдельные существа не имели произвольного[5] различия по отношению к общему виду[6], но чтобы единый и тот же самый логос созерцался у всех, не будучи разделяем способами [осуществления] тех, в ком он равно сказывается[7], и пока Он не покажет действенной обоживающую всех благодать. Ради этой благодати Бог и Слово, став Человеком, говорит: Отец Мой доныне делает, и Я делаю (Ин. 5:17); Отец – благоволя, Сын – самодействуя, а Святой Дух – существенно исполняя во всех благоволение Отца и самодействие Сына, дабы через всех и во всех явился Единый в Троице Бог, соответственно созерцаемый каждым из удостоившихся [этого] по благодати и всеми ими вместе, подобно тому, как душа пребывает без уменьшения и во всём теле, и в каждом его члене[8].



ВОПРОС 3


Кто это в Евангелии несущий в город кувшин воды, с которым встречаются посылаемые Христом ученики и за которым им повелевается следовать? Кто владелец дома? И почему у евангелистов не названо его имя? И что такое горница большая и устланная, в которой совершается страшная тайна божественной вечери (Лк. 22:7-13; Мк. 14:13-16)?

ОТВЕТ. Писание умолчало не только об имени человека, к которому Спаситель послал двух учеников [Своих] для приготовления пасхи, но и о названии города, в который они были посланы. Отсюда, по первому созерцанию[1], предполагаю, что под «городом» здесь обозначается чувственный мир, а под «человеком» – общее человеческое естество, к которому посылаются, словно ученики Бога и Слова и предтечи Его, предуготовители Его таинственной вечери с природой человеческой – закон первого Завета и закон Нового [Завета]. Один очищает деятельным любомудрием[2] естество [человеческое] от всякой скверны, а другой умозрительно возводит ум через созерцательное тайноводство к сродным видениям умопостигаемых [вещей][3]. И доказательством этому является то обстоятельство, что посланными учениками были Петр и Иоанн. Ибо Петр есть символ делания, а Иоанн – символ созерцания.

Поэтому[4], как то и должно быть, первым выходит к ним навстречу несущий кувшин воды, обозначая собою всех, кто соответственно деятельному любомудрию носит на плечах добродетели сберегаемую, словно в сосуде, в умерщвлении земных членов (Кол. 3:5) тела благодать Духа, очищающую их через веру от скверны.

Затем[5], после несущего воду, вторым [встречается] владелец дома, показывающий устланную горницу, научая собою подобным же образом относительно всех тех, кто в соответствии с [духовным] созерцанием богоприлично устлал ведующими умозрениями и догматами, словно горницу, вершины своей чистой и возвышенной мысли для приятия великого Слова. Дом же[6] есть навык в благочестии, и к нему свершает [свой] путь деятельный ум, домогаясь добродетели. А владеет им, как стяжавший уже принадлежащее ему по естеству, тот ум, который просвещается божественным светом таинственного ведения и потому удостаивается вместе с деятельным умом сверхъестественного пришествия и вечери Спасителя Слова. Итак, [в Евангелиях] говорится и об одном человеке[7], и о двух, так как об одном написано, что он несет кувшин, а другой назван хозяином дома. Говорится об одном, как я сказал, вероятно, по причине единства природы [человеческой], а о двух – потому что эта природа разделяется на людей деятельных в благочестии и людей созерцательных; смешав их вновь посредством Духа, Слово называет и делает их одним человеком.

Если же кто пожелает рассмотреть сказанное и в отношении к отдельному человеку, то не отпадет от истины[8]. Ибо город есть душа каждого человека в отдельности, и в нее посылаются, как ученики Бога и Слова, логосы добродетели и ведения. Несущий кувшин воды есть твердый нрав и помысел, держащий в неприкосновенности на плечах воздержания дарованную при крещении благодать веры. Дом есть добродетельное состояние и навык, выстроенный, как из камней, из многих и разнообразных твердых и мужественных нравов и помыслов. Горница есть широкая и просторная мысль и деятельность ведения, украшенная божественными созерцаниями таинственных и неизреченных догматов. Хозяин дома есть ум, по блеску своего дома – добродетели, высоте, красоте и величию [своего] ведения готовый к широкому приему [гостей]; приходя к нему со Своими учениками то есть первыми и духовными мыслями о природе и времени[9], Слово преподает [ему] Самого Себя. Ибо поистине пасхой является переход Слова к уму человеческому, благодаря которому Слово Божие, придя таинственным образом, дарует всем достойным полноту причастия собственных благ.



ВОПРОС 4


Как Господь заповедовал ученикам не приобретать двух одежд (Мф. 10:10; Мк. 6:9; Лк. 9:3), а Сам имел пять, по святому евангелисту Иоанну (Ин. 19:23), что явствует из разделявших их? И какие это одежды?

ОТВЕТ. Спаситель не имел пяти хитонов[1], но один только, который на теле, и [еще] верхнюю одежду; из этих одеяний исподнее, что на теле, называют хитоном, а верхнюю одежду – плащем. Впрочем, великий евангелист Иоанн посредством [Святого] Духа таинственно преподал [здесь] в историческом повествовании неизреченную тайну [духовного] созерцания, чтобы с помощью повествуемого возвести наш ум к истине умопостигаемого. Целиком сотканный сверху хитон Спасителя, который не растерзали распинатели, хотя им и позволили это сделать, есть взаимная и непространственная связь и сплетение добродетелей – сей приличествующий покров для Слова, [сотканный] совместно [всеми] нами, или же благодать нового по Христу человека, сплетенная свыше Духом. Верхняя же одежда есть чувственный мир, разделяемый четырьмя стихиями; его, как четыре одежды, делят распинающие духовно в нас Господа. Итак, бесы делят себе по частям видимую тварь, [состоящую из] четырех стихий, приуготовляя нас зрить [ее только] чувством для возбуждения страсти, не ведая содержащихся в ней божественных логосов[2]. Что же касается до хитона добродетелей, то хотя [бесы] и совлекают его с нас вследствие неделания [нами] добра, однако они не могут [нас] убедить в том, что добродетель есть зло.

Поэтому не будем делать поводом для своего корыстолюбия пять одежд Спасителя, но познаем, каково в данном случае намерение Писания, и как в нас, при нашем нерадении к добру, распинается Господь, и как Он обнажается в силу нашего неделания добра, а бесы для служения через нас страстям делят, словно одежды [Его], тварь Его. [Познав всё это], станем незыблемыми стражами дарованных нам от Бога благ, будем с внутренним благородством созерцать тварь только для прославления Его и будем, через прилежание к добрым делам, сохранять в неприкосновенности хитон Слова ведения – я подразумеваю добродетели[3].

Если же, помимо сказанного, вы пожелаете понимать под сверху сотканным хитоном мир бестелесных и умопостигаемых сущностей, а под верхней одеждой, которую Писание разделило на четыре части, как на стихии, мыслить природу, то вы не погрешите против истины. Из этих двух миров тело [бесы] разрушили тлением, получив силу против нас в преступлении закона заповеди, но душу, как сродную горнему миру, они не растерзали[4].



ВОПРОС 5


Что такое проклятая в делах Адама земля, согласно возвышенному умозрению, и что значит – есть ее в печали? Что означают после слов терния и волчцы возрастит тебе слова: траву сельную? И, наконец, что значит: в поте лица своего есть хлеб свой (Быт. 3:17-19)? Ведь никогда не видано, чтобы человек ел землю или траву; равным образом, вкушающие хлеб [никогда] не едят его, в буквальном смысле слова[1], в поте лица.

ОТВЕТ. Земля, проклятая в делах Адама, есть плоть Адама, вследствие дел его[2], то есть страстей оземлянившегося ума[3], всегда подвергаемая проклятию в виде бесплодия добродетелей – этих дел Божих. Эту плоть и вкушает со многим страданием и печалью Адам, наслаждаясь лишь малым от нее удовольствием. А за такое тленное наслаждение эта плоть и взращивает для него заботы и попечения, подобно «терниям», и великие искушения и опасности, подобно «волчцам» болезненно жалящие его со всех сторон, – и в разуме, и в яростном (начале), и в [начале] желающем[4], так что едва может добыть и вкусить, то есть получить, здоровье и благосостояние плоти, словно увядшую траву, а затем, после многого круговращения ужасных [страданий], в поте лица, то есть в тяжелом труде бесполезного рассмотрения чувственного бытия в чувственном [опыте], иметь, подобно хлебу, основание для устроения здешней жизни либо путем ремесла, либо путем какой-нибудь иной придуманной для [поддержания] жизни изощренности.

Или[5] лучше: «земля» есть сердце Адама, принявшее за преступление [заповеди] «проклятие» – лишение небесных благ. Эту землю во многих скорбях по деятельному любомудрию вкушает [человек], очищая ее от «проклятия» совести – постыдных дел. А затем, очищая разумом произрастающие в ней подобно «терниям» размышления о происхождении телесного бытия и, подобно «волчцам», сухие[6] рассуждения о промысле и суде касательно нетелесных [сущностей], он вкушает, как «траву», духовным образом созерцание. И так, словно «в поте лица», путем умелого навыка в ведении, [человек] вкушает нетленный Хлеб богословия, который только один и является подлинно животворным и сохраняет в нетлении бытие вкушающих[7]. Итак, вкушаемая «земля» в хорошем смысле есть очищение сердца через [духовное] делание, «трава» же – знание тварных [существ, достигаемое] в естественном созерцании, а «хлеб» – истинное тайноводство по богословию.



ВОПРОС 6


Если, согласно святому Иоанну, рожденный от Бога, не делает греха, потому что семя Его пребывает в нем; и он не может грешить (1 Ин. 3:9), а рожденный от воды и Духа (Ин. 3:5) – рожден от Бога, то как мы, рожденные от Бога через [святое] крещение, можем согрешать?

ОТВЕТ. Двояк[1] образ нашего рождения от Бога: один дает рождаемым [постоянно] присутствующую благодать усыновления в состоянии возможности, другой же – приводит всю эту благодать в состояние действительности и через нее преобразует нравственно[2] всё произволение рождаемого в отношении к рождающему Богу. Первый образ рождения содержит благодать в состоянии возможности[3], в одной только вере, другой же – сверх веры, по действенному познанию[4], осуществляет в познавшем божественное подобие Познанному. В ком созерцается первый образ рождения, в тех еще присутствует (если, конечно, они того пожелают) возможность грехопадения, потому что воля их не стала еще чистой от плотского пристрастия настолько, чтобы быть определенной Духом в самом действительном причастии познанным божественным тайнам. Ибо не рождает Дух воли не хотящей, но Он лишь желающую [волю] преобразует для обожения. Причастный этому [обожению] в опытном познании не может уже отступать от того, что однажды реально было познано на деле[5], и [прилепиться] к чему-либо другому помимо него и выдающему себя за него, подобно тому, как и глаз, однажды видевший солнце, не может ошибочно принять за него луну или какие-либо звезды на небе. А у тех, у кого Святой Дух, приняв при рождении всё их произволение, переместил [его] всецело от земли на небо и путем действительного и истинного познания претворил [их] ум в блаженных лучах Бога и Отца так, чтобы этот ум считался за другого бога[6] и испытал по благодатному причастию та, чем является по сущности (а не испытывает) [Сам] Бог[7], – у таких [людей] произволение явно стало безгрешным по навыку в добродетели и ведении, ибо они не могут уже отречься от того, что действенно и опытным путем было ими познано. Итак, хотя мы и имеем Дух усыновления (Рим. 8:15), Который есть семя, воспроизводящее в рождаемых подобие Посеявшего его, но, поскольку не представляем Ему своей воли свободной от наклонности и расположения [к греху], то поэтому и после рождения водою и Духом согрешаем по своему желанию. А если мы сознательно[8] приготовили бы волю к принятию их, то есть воды и Духа, то тогда таинственная вода[9] совершила бы очищение [нашей] совести через деятельное любомудрие и животворящий Дух произвел бы в нас непреложное совершенство через опытное ведение. Таким образом, каждому из нас, еще могущих согрешать, остается преисполниться желанием добровольно предоставить себя Духу.



ВОПРОС 7


Что значит: Ибо для того и мертвым было благовествуемо, чтобы они, подвергшись суду по человеку плотию, жили по Богу духом (1 Петр. 4:6)? Как мертвые судятся по плоти?

ОТВЕТ. В [Священном] Писании есть обычай менять времена и поставлять одно вместо другого, будущее принимать за прошедшее и прошедшее за будущее, настоящее время употреблять вместо того, которое до или после него, – и это ясно для тех, кто искушен в Священном Писании. Некоторые говорят, что Писание называет «мертвыми» людей, скончавшихся до пришествия Христа, например бывших при потопе, во время столпотворения, в Содоме, Египте, а также и других, принявших в разные времена и различными способами многообразное возмездие и страшные беды божественных приговоров. Эти люди подверглись наказанию не столько за неведение Бога, сколько за обиды, причиненные друг другу. Им и была благовествуема, по словам [св. Петра], великая проповедь спасения – когда они уже были осуждены по человеку плотию, то есть восприняли, через жизнь во плоти, наказание за преступления друг против друга, – для того чтобы жили по Богу духом, то есть, будучи во аде, восприняли проповедь Боговедения, веруя во Спасителя, сошедшего во ад спасти мертвых. Итак, чтобы понять [это] место [Священного Писания], усвоим его так: на то и мертвым было благовествуемо, осужденным по человеку плотию, чтобы жили они по Богу духом.

Или, быть может, [Священное Писание] прикровенно называет «мертвыми» тех, кто носит в теле мертвость Господа Иисуса (2 Кор. 4:10) и кому поистине, благодаря делам их, даровано божественное Евангелие (ибо Евангелие устанавливает отречение от плотской жизни и исповедание духовной); тех, кто всегда умирает по человеку, то есть для человеческой жизни во плоти и по веку сему, живет же по Богу одним только духом, подобно божественному Апостолу (Гал. 2:20, 5:25) и его сотрудникам, живущим не собственной жизнью, но имеющим только живущего в них Христа. Так судятся плотию в веке сем мертвые Бога ради, подвергаясь многим скорбям, мукам и невзгодам и с радостью перенося преследования и тысячи видов искушений.



ВОПРОС 8


Поскольку святой Иоанн говорит, что Бог есть свет (1 Ин. 1:5), и спустя еще немного: если же ходим во свете, подобно как Он во свете (1 Ин. 1:7), то каким образом Один и Тот же и называется [светом], и находится во свете, как иной в ином?

ОТВЕТ. Бог, будучи истинно по сущности Светом, становится подлинно светом в тех, кто ходит в Нем путем добродетелей. Как все святые – это «свет по причастию» – через боголюбие оказываются в Свете по сущности, так и Свет по сущности становится через человеколюбие [Свое] светом «в свете по причастию». И если мы по добродетели и ведению находимся Боге, как в Свете, то и Сам Бог пребывает в нас, как Свет во свете. Ибо Бог, будучи Светом по естеству, проявляется в свете по подражанию, как Первообраз в образе. Или лучше: Свет есть Бог и Отец, [пребывающий] в Свете, то есть в Сыне и Святом Духе, существуя не как иной, иной и иной Свет, но как Единый и Тот же самый по сущности, а по образу бытия – Трисиянный[1].



ВОПРОС 9


В каком смысле еще говорит святой Иоанн: Возлюбленные! мы теперь дети Божий; но еще не открылось, что будем (1 Ин. 3:2)? Если еще не открылось, что будем, то почему святой Павел говорит: Нам Бог открыл это Духом [Своим]; ибо Дух всё проницает, и глубины Божий (1 Кор. 2:10)? Разве и он любомудрствует тождественным образом о том, «что мы будем»?

ОТВЕТ. Святой Евангелист Иоанн говорит, что он не знает образ будущего обожения тех, которые стали здесь чадами Божиими через [совершение] добродетелей по вере, потому что не явилась еще видимо самосущная наличность будущих благ[1]. Ибо здесь мы ходим верою, а не видением (2 Кор. 5:7)[2]. Святой же Павел говорит о том, что по откровению он постиг божественную цель относительно будущих благ, но не [говорит] о том, что познал сам образ обожения, соответствующий [этой] божественной цели. Поэтому, ясно толкуя самого себя, он и говорит: стремлюсь к цели, к почести вышнего звания (Флп. 3:14), конечно, желая познать на опыте образ действительного исполнения Божиего и цель обоживающей достойных Силы, познанную им здесь через откровение. Итак, при кажущейся дисгармонии в учении вполне созвучны и единодушны друг с другом [оба Апостола], как движимые одним и тем же Духом. Ибо один исповедует неведение образа будущего благодатного обожения, а другой величественно истолковывает [божественную] цель [его]. А что именно такого образа мыслей придерживался великий Апостол, этому он сам является свидетелем, через все свои божественные слова: то говоря, что упразднится всякое знание и пророчество (1 Кор. 13:8), то высказываясь, что не почитает себя достигшим (Флп. 3:13), то – что видит будущее как бы сквозь тусклое стекло, гадательно и что будет время, когда он лицем к лицу (1 Кор. 13:12) вкусит великой и премысленной благодати чаемых [благ], то исповедуя, что отчасти знает и отчасти пророчествует (1 Кор. 13:9), то ясно изрекая, что он должен познать, как и сам он познан (1 Кор. 13:12), как не познавший еще того, что будет познано. И, короче говоря, слова Апостола: Когда же настанет совершенное, тогда то, что отчасти, прекратится (1 Ко, 1:10), представляются мне тождественными [словам] Богослова: еще не открылось, что будем (1 Ин. 3:2).



ВОПРОС 10


Если боящийся не совершен в любви (1 Ин. 4:18), то почему несть лишения боящымся Его (Пс. 33:10)? Если нет лишения, то ясно, что [боящийся] совершенен. Каким же образом боящийся не совершенен?

ОТВЕТ. Прекрасное благочиние Божественных Писаний, определяя по спасительному законоположению Духа степени тех, кто от внешней множественности страстей направляется к Божественному Единству, называет «боящимися» вводимых [в благочестие] и пребывающих еще преддверии божественного храма добродетелей; стяжавших же соответствующий навык в добродетельных помыслах и нравах[1] обычно называет «преуспевающими»; а достигших уже умозрительным путем самой вершины проявляющейся в добродетелях Истины нарицает "совершенными"[2]. Итак, ни боящийся Господа, всецело отвратившийся от ветхого жития в тлении страстей и из страха [Божия] предавший всё свое душевное расположение божественным повелениям, не лишен ни одного из благ, приличествующих вводимым [в благочестие], хотя он еще не приобрел навыка в добродетелях и не сделался причастником мудрости, проповедуемой между совершенными (1 Кор. 2:6); ни преуспевающий не лишен ни одного из благ, относящихся к его степени, хотя он и не стяжал еще самого ведения божественных [тайн], отличающего совершенных.

Опять же те, которые мужественно проходят деятельное любомудрие как не освободившие еще душу от страха и памятования о будущих божественных наказаниях, пусть будут признаваемы нами за «боящихся», которые, согласно блаженному Давиду, нисколько не лишены того, что не обходимо для борьбы за истину с супротивной силой, хотя им и не хватает дарованных свыше и распространяющихся в уме таинственных созерцаний, [свойственных] совершенным. А удостоившиеся уже мистическим образом созерцательного богословия, очистившие ум от всякого материального представления и носящие безукоризненный образ и подобие божественной красоты пусть будут для нас «возлюбленными».

Итак, согласно блаженному Давиду, боящимся (как «боящимся») несть лишения[3], хотя «боящийся» и не обладает полнотой и совершенством непосредственного единения со Словом, наравне с «любящими» Господа. Ибо каждый в своем порядке (1 Кор. 15:23) и в определенной для него обители имеет совершенство, хотя один по сравнению с другим и бывает более возвышенным по качеству или количеству духовного возмужания.

Поскольку же страх бывает двояким, по написанному: бойтесь более того, кто может и душу и тело погубить в геенне (Мф. 10:28), и: страх Господень чист, пребываяй в век века (Пс. 18:10), и: велий и страшен есть над всеми окрестными Его (Пс. 88:8), то должно исследовать, как любовь изгоняет страх (1 Ин. 4:18), если он пребываяй в век века, а также как Бог пребудет в беспредельные века страшным для всех, кто окрест Его?

Или лучше: поскольку страх, как я сказал, бывает двояким, один – чистым, другой – нечистым, то, значит, тот страх, который, будучи нечистым, возникает при проступках и в ожидании наказания, имеет причиной своего происхождения грех, а поэтому не пребудет всегда, уничтожаемый вместе с грехом через покаяние; чистый же страх, всегда возникающий независимо от памятования при проступках, не уничтожается никогда. Потому что он каким-то сущностным образом был внедрен Богом в тварь, делая явной для всех естественную досточтимость Его превосходства, превышающего всякое царство и силу. Поэтому тот, кто не боится Бога как Судью и не благоговеет пред Ним по причине преизбыточествующего превосходства [Его] беспредельной силы, справедливо не имеет лишения, будучи совершенным в любви, хотя и с благоговейным страхом и подобающим преклонением любит Бога. Такой человек стяжал страх, пребывающий в век века, и ему несть лишения ни в чем.

Таким образом, созвучны друг с другом пророк и Евангелист: один, говоря, что несть лишения боящимся Господа чистым страхом, а другой – что боящийся Его как Судью вследствие загрязненной совести не совершенен в любви. Согласно такому пониманию, Бог является страшным для всех, кто окрест Его, как бы примешивая страх к любви у тех, кто любит Его и окажется окрест Его. Ибо любви самой по себе, без страха, присуще становиться презрением, как то часто бывает, если близость, естественно рождаемая ею, не сдерживается уздой страха.

Если угодно, исследуем и что значит окрест Его (Пс. 88:8). Окружаемый имеет окружающих его. Поскольку же Господь имеет окружающих [Его], то под «находящимися позади» будем подразумевать тех, которые путем заповедей и в соответствии с деятельной добродетелью безупречно пошли за Господом Богом; под «находящимися слева» – успешно осуществляющих естественное созерцание в духе с помощью благочестивого постижения судов [Божиих], ибо Книга Притчей Соломоновых говорит о мудрости: В шуйце же ея богатство и слава (Притч. 3:16); под «находящиеся справа» – тех, кто воспринял чистое от чувственного мечтания и нематериальное ведение умопостигаемых [существ], ибо лета жизни в деснице ея (там же); под «находящимися спереди» – тех, кто в силу преизбыточествующего и духовно-страстного влечения к божественной Красоте удостоился наслаждения [созерцать Бога] лицем к лицу.

Если же в этом выражении содержится другой, более возвышенный глубокий смысл, то он доступен вам и подобным вам божественным мужам.



ВОПРОС 11


Что такое "начало"[1] не соблюдавших его ангелов и что – жилище, которое они оставили? Каковы «вечные узы» и что такое «мрак», под которым они соблюдаются? Что потерпят они на суде великого дня (Иуд. 1:6)?

ОТВЕТ. Точное разумение этого будет соблюдено только теми, кто равен Апостолам по пониманию, кто непосредственно научен Словом [Божиим] неложному ведению сущих и [постижению] благого и праведного пути премудрого Промысла о сущем, так как они не имеют в уме [своем] никакого препятствующего средостения между собой и Словом.

Что же касается меня – низменного и имеющего много препятствий для прихождения ко мне Слова, – то, думается, «начало» не соблюдших его Ангелов есть логос[2], в соответствии с которым они были созданы, или данная им по благодати естественная власть к обожению, или же чин стояния их по достоинству благодати. «Жилище» [их] есть или небо, или премудрость, [достигаемая] по природному свойству промысленных благ, для обитания в которой они были созданы, – ибо иногда Писание называет и премудрость домом (Притч. 9:1), – или же попечение[3] пренепорочного Божества, охраняющее дарованные им естественные и приобретенные блага, которое они, взбунтовавшись, потеряли. А «вечные узы» есть совершенная и постоянная неподвижность их относительно блага, [осуществляемая] добровольно[4], в силу которой они никоим образом и никогда не наслаждаются божественным покоем; или же – промыслительная сила Божия, сдерживающая ради нашего спасения их неистовство против нас и не попускающая их злобе строить западни нам. «Мрак» же есть совершенное и всецелое неведение Божественной благодати, сплошь проникнувшись которым по произволению[5], они лишились блаженного и всесветлого даяния чистого света, расточив дарованную им по природе умную силу на не-сущее. А что претерпят они в страшный день суда, знает один праведный Судия (2 Тим. 4:8), назначающий каждому по достоинству праведное воздаяние, определяющий соразмерный злу вид осуждения и праведно выносящий на бесконечные веки подобающий приговор Своими благими повелениями.



ВОПРОС 12


Что такое одежда, которая осквернена плотию (Иуд. 1:23)?

ОТВЕТ. Она есть жизнь, запятнанная многими прегрешениями плотских страстей. Ведь каждый человек своей одеждой являет обычно образ жизни, которую он ведет: есть ли он [человек] праведный или неправедный, ибо первый имеет одежду чистую – добродетельное житие, а второй стяжает жизнь, оскверненную злыми делами.

Или лучше: одежда, которая осквернена плотию, есть внутреннее настроение и расположение, формирующее душу, сообразно [лукавой] совести, памятованием дурных движений и действий плоти. Видя это настроение и расположение, постоянно облачающее ее, словно одежды, душа наполняется зловонием страстей. Ибо как от Духа через разумное сплетение в единую ткань [различных] добродетелей получается риза нетления для души, облекшись в которую она становится прекрасной и славной, так и от плоти при неразумном сплетении страстей друг с другом получается какая-то риза нечистая и оскверненная, являющая собою вульгарность души[1] и придающая ей иной вид и образ вместо божественного.



ВОПРОС 13


Что значит: Невидимое Его, вечная сила Его и Божество, от создания мира чрез рассматривание творений видимы (Рим. 1:20)? Что такое невидимое Бога, и каковы вечная сила и Божество Его?

ОТВЕТ. Логосы сущих, прежде веков предуготовленные в Боге, как ведает [только] Он Сам, обычно именуются у божественных мужей также благими произволениями Божиими[1]; и они, хотя и невидимы, мысленно созерцаются[2] [нами через рассматривание] творений. Ибо все творения Божии, с должным искусством умозрительно созерцаемые нами сообразно естеству, сокровенно возвещают нам те логосы, в соответствии с которыми они получили бытие, и вместе с собой обнаруживают в каждом творении цель Божественного [Промысла]. Поэтому небеса поведают славу Божию, творение же руку Его возвещает твердь (Пс. 18:2). А вечная сила [Его] и Божество есть Промысел [Божий], объемлющий [все] сущие, и Его обожествляющее опекаемых действие.

Или, быть может, «невидимое Бога» есть ничто иное, как вечная сила Его и Божество, имеющие своими громкими глашатаями величественные великолепия тварного мира. Ибо, как исходя из сущих [вещей][3], мы веруем в то, что есть подлинно сущий Бог, так и исходя из сущностного различия видов сущих, мы научаемся относительно врожденной Ему по сущности Премудрости, лежащей в основе[4] сущих и объемлющей их. И опять же, исходя из сущностного движения видов сущих мы познаём врожденную Ему по сущности Жизнь, [также] лежащую в основе сущих и наполняющую их. И, таким образом, на основании мудрого созерцания творения мы постигаем учение о Святой Троице, то есть [учение] об Отце, Сыне и Святом Духе[5]. Ибо Слово, как единосущное, есть вечная Сила Божия, а единосущный Дух Святой – вечное Божество.

Поэтому прокляты те, которые не научились постигать[6] из созерцания сущих Причину их и природные свойства этой Причины[7], то есть Силу и Божество. Ибо тварь взывает своими делами и как бы возвещает тем, кто обладает духовным слухом, собственную Причину, троично воспеваемую, то есть Бога и Отца, и неизреченную Его Силу и Божество, то есть Единородное Слово и Духа Святого. Это и есть «невидимое Бога», мысленно созерцаемое от создания мира.



ВОПРОС 14


Что значит: И поклонялись и служили твари вместо Творца (Рим. 1:25)? Что такое почитание и что – служение?

ОТВЕТ. Почитание есть поклонение Божеству с верою, а служение есть попечение [о Боге] делами. Вот это почитание, то есть веру, люди перенесли на тварь и стали поклоняться ей вместо Творца, веруя бесам, служа им и принося попечение дурными делами [своими]. Мы же, почитая Бога верой в Него, поспешим принести Ему и чистое служение – доведенное до совершенства житие [наше].



ВОПРОС 15


Что значит: Нетленный бо Твой Дух есть во всех. Темже заблуждающих помалу обличавши (Прей. 12:1)?[1] Если [Св. Писание] говорит о Святом Духе, то как же в неразумное сердце не внидет премудрость, ниже обитает в телеси повиннем греху (Прем. 1:4)? Мы взяли это на заметку, потому что [прежде] просто говорится, [будто Дух есть] «во всех».

ОТВЕТ. Святой Дух присутствует в каждом из сущих, особенно в тех, кто каким-либо образом причастен Слову[2]. Ибо Он, будучи Богом и Духом Божиим, содержит в Себе ведение о каждом[3], промыслительно проникает во всех, насколько это возможно, возбуждает в каждом естественный разум, через который приводит в сознание греховности соделанного вопреки закону природы всякого, кто способен [это] чувствовать и обладает здравым произволением для восприятия правильных естественных помыслов. И в самом деле, даже среди крайне грубых варваров и кочевников мы находим многих, усвоивших себе высокое нравственное благородство[4] и отвергших издревле господствовавшие у них зверские законы.

Стало быть, во всех [людях] вообще присутствует подобным образом Святой Дух. А в частности же и соответственно иному рассуждению, [Он] есть и во всех, [живущих] по закону, как Законодатель и Предвозвеститель будущих таинств[5], возбуждая в них осознание преступления заповедей и знание предвозвещенного относительно Христа совершенства. Отсюда и среди них мы находим многих, которые, оставив ветхое и заключающееся в тенях служение, ревностно обратились к новому и таинственному.

Помимо указанных способов действия, [Святой Дух] есть и во всех, унаследовавших через веру подлинно божественное и обожествляющее имя Христово[6], не только как сохраняющий и промыслительно возбуждающий естественный разум, не только как обнаруживающий нарушение и соблюдение заповедей, но и как творящий дарованное по благодати через веру усыновление. Ибо как Производитель премудрости Он существует только в тех, кто чист душой и телом благодаря строго подвижническому исполнению заповедей, – с ними [Святой Дух] общается как со своими посредством простого и нематериального ведения и чистыми умозрениями о неизреченном формирует ум их для обожения.

Итак, [Святой Дух] пребывает вообще во всех, поскольку всех содержит, [о всех] промышляет и [во всех] возбуждает естественные семена [добра]. А в частности, [Он пребывает] во всех, кто под законом, поскольку обличает нарушение заповедей и просвещает пророческим обетованием относительно Христа; во всех же, [живущих] по Христу, [Он пребывает], помимо сказанного, еще и как Усыновитель. А как Производитель премудрости [Он не пребывает] вообще ни в одном из названных, кроме только обладающих духовным разумением и сделавших себя, благодаря божественной жизни, достойными Его обожествляющего обитания. Ибо всякий, не творящий божественных волений, даже если он и является верующим, имеет несмысленное сердце, как притон лукавых помыслов, а тело [его] обременено грехами, как постоянно одержимое сквернами страстей.



ВОПРОС 16


Что такое «литой телец», и почему о тельце говорится в единственном числе, а в словах: Сии бози твои, Исраилю (Исх. 32:4) употребляется множественное число? И что значит стереть и рассыпать по воде (Исх. 32:20)? И что такое серьги и другие украшения (Исх. 32:2-3)?

ОТВЕТ. Ум, выходящий подобно Израилю из Египта греха и содержащий в себе выходящее вместе с ним из греховного блуждания[1] чувственное мечтание, словно изваяние зла запечатлевшееся в мысли, – такой ум, поддавшись немного нерадению, лишается разумной способности различения и, как в древности Израиль Моисея, воздвигает себе подобное тельцу состояние неразумия[2], являющееся матерью всех страстей. [Для этого употребляются], словно серьги, логосы, которые он постигает естественным образом относительно богословия, исходя из благочестивого размышления о сущих; словно ожерелья, богоприличные мнения о сущих, происшедшие из естественного созерцания; словно запястья на руках, естественные осуществления добродетелей соответственно деятельному любомудрию. [И всё это] он сплавляет в печи, то есть в огненном кипении страстного расположения чувств и похоти, и, сообразно с предлежащим в мысли мечтанием и образом зла, деятельно осуществляет грех этого [расположения], всегда рассеивающегося и вместе с собой рассеивающего совершающий грех ум, а также отсекающего его от единичной тождественности в истине и разделяющего его во множественных и дряблых мечтаниях и мнениях о несущих [вещах]. Такое неразумное состояние стирает и рассыпает по воде пришествие божественного Слова, которое тонкостью созерцания раздробляет дебелость мысли, [тяготеющей] к чувству в явленности страстей[3], ясно различает превращение друг в друга и слияние естественных сил [души], происшедшее в результате страсти, и снова возводит их к собственному началу ведения. Так, думается мне, [следует понимать] «рассыпать по воде».

Итак, [наше предшествующее] рассуждение сжато изложило весь смысл того, о чем повествуется в данном месте. И для того чтобы яснее стало это место, рассмотрим, если угодно, каждую его часть в отдельности.

Литой телец есть взаимное смешение и слияние естественных сил [души], или, скорее, – страстное и неразумное сочетание их, которое имеет своим результатом неразумную деятельность противоестественных страстей. [Этот] телец «один», потому что одно устойчивое состояние зла, которое рассеивается на многие виды зла. «Телец» же – в виду выносливости, трудолюбия, причастности к возделыванию земли, а особенно способности легкого усваивания и восприимчивости, как при жвачке, порочного расположения к страстям. А «литой» – потому что приводится в действие и исполняется страстное состояние порочного мечтания, до того пребывавшее в мысли в качестве образного представления. Слова же:

«Сии бози твои, Исраилю» сказаны во множественном числе потому, что зло по природе [своей] является способным к рассеиванию, неустойчивым, многообразным и разделяющим. Если добру по природе свойственно быть соединяющим разделенное и объемлющим [его], то злу, очевидно, свойственно разделять соединенное и разрушать [его].

А «серьги» суть истины богословия[4], естественным образом существующие в уме и [возникающие] из благочестивого размышления о сущих соответственно естественному созерцанию; «запястья» же – осуществление добродетелей согласно [духовному] деланию. Или же: «серьги» есть врожденный разум, ибо ухо – символ разума[5], «ожерелья» – яростное начало [души][6], ибо выя есть образ величавости и тирании; «запястья» же на руках – желательное начало [души], обнаруживающееся в любострастном деянии. Ум, бросая в огонь страстей всё это, в указанном для каждой вещи смысле, образует неразумное и бессмысленное состояние неведения, матерь всех зол. А «стирает» он это неведение тогда, когда, рассмотрев мыслью [привлекательную] для чувства дебелость страсти, выделяет отдельные части, входящие в ее состав, и возводит каждую к своему началу. И таким образом ум «рассыпает их по воде», то есть по ведению истины разделяет и удаляет друг от друга то, что сплелось воедино в порочном сочетании.

К примеру сказать, всякая страсть непременно образовывается из сочетания чего-либо чувственного, чувства и естественной способности, то есть яростного начала [души], желательного начала [ее] и разума, отклонившегося от того, что свойственно ему по природе. Если же ум, рассмотрев результат подобного сочетания чувственного, чувства и соответствующей естественной способности, сможет, разделив каждую из этих [составных частей], возвести их к собственному естественному логосу и подвергнуть созерцанию чувственный предмет сам по себе, вне связи его с чувством, и чувство рассмотреть независимо от сродства с чувственным предметом; если он сможет рассмотреть желание или какую-либо другую естественную способность вне страстной склонности их к чувству или чувственному предмету, что становится неким движением, подготавливающим рассмотрение [самой] страсти, – то тогда ум растирает и размельчает состав «тельца», то есть любой приключившейся страсти, и рассыпает [ее] по воде ведения, совершенно уничтожив и само простое мечтание о страстях через восстановление в свое естественное состояние составляющие их вещи. Постараемся и мы, растерев литого тельца в душе, уничтожить [его] так, чтобы в ней был один только неподдельный божественный образ, совсем не оскверненный чем-либо внешним.

Слова же: И напои ею Моисей сыны Исраилевы (Исх. 32:20) обозначают способ учения, уничтожающего страсти[7], преподаваемый учителями учащимся.



ВОПРОС 17


Если Бог послал в Египет Моисея, то по какой причине Ангел Божий искал убить посланного Богом, и убил бы, если бы жена не поспешила обрезать сына, и [только] благодаря ей было остановлено стремление Ангела (Исх. 4:24-25)? И если необходимо было обрезание сына, то почему Бог, прежде чем послать Моисея, не повелел ему с кротостью обрезать сына? Почему, наконец, если и был допущен им проступок, добрый Ангел не наставил того, кто был послан Богом на такое служение?

ОТВЕТ. Кто со страхом Божиим исследует смысл загадочных мест Священного Писания и ради одной только божественной славы снимает, как покрывало, с Духа букву, тот, по слову Премудрости, обрящет все права (Притч. 8:9), потому что не встретит никакого препятствия в безупречном движении мысли к божественному. Итак, историю, уже исполнившуюся во времена Моисея, мы опустим; духовный же смысл истории рассмотрим умными очами, ибо он постоянно повторяется в действительности и в силу этого выступает с еще большей силой[1].

Стало быть пустыня, из которой посылается Моисей в Египет, чтобы вывести сынов Израиля, есть либо человеческое естество, либо мир сей, либо состояние, лишенное страсти. В таком состоянии и в этом мире ум, обучившись ведению через созерцание сущих, получает от Бога в глубинах сердца сокровенное и таинственное полномочие – вывести из Египта, то есть из плоти и чувства, как израильтян, божественное умозрение о сущих, бессмысленно трудящееся над глиной, то есть над страстями плоти. Ум, облеченный доверием на такое божественное служение, вместе с мудростью, соединенной с ним по ведению наподобие супруги, и с рожденным от нее благородным нравом и помыслом благочестивого образа жизни, непременно следует путем добродетелей. Этот путь не допускает никакого стояния на месте у шествующих по нему, но [требует] постоянного и стремительного движения тех, кто имеет целью души почесть вышнего звания (Флп. 3:14), поскольку остановка в добродетели есть начало порока[2]. Ибо ум со страстью увлекшись каким-либо из материальных предметов, лежавших по обоим сторонам пути, делает [в подобном случае] даже и всецело обрезанный нрав и помысел благочестивого образа жизни необрезанным и гнусным.

Вот почему он вскоре и усматривает, как Ангела, обличающий его внутренний голос[3] совести, угрожающий ему смертью[4] и свидетельствующий, что причиной угрозы является остановка на [пути] добродетели, доставляющая помыслу необрезание. Его приводит в смущение сожительница ума – мудрость, обрезая, подобно Сепфоре, камнем, то есть словом веры, появившееся у сына, то есть помысла, материальное мечтание[5] и иссушая всякую мысль о чувственной жизни. Ибо [Священное Писание] гласит: Ста кровь обрезания сына (Исх. 4:25)[6], то есть прекратилась страстная жизнь, мечтание и движение, после того как оскверненный помысел был очищен по вере мудростью. После этого очищения успокаивается внутренний голос, словно некий Ангел, через совесть бичующий согрешающий ум и порицающий всякое его помышление, движущееся вопреки надлежащему. Ведь поистине путь добродетелей наполнен многими святыми Ангелами, то есть логосами и способами, производящими всякий вид добродетели, а также Ангелами, невидимо содействующими нам к добру и возбуждающими в нас подобные внутренние голоса.

Итак, прекрасно и величественно слово Священного Писания, всегда предлагающее вместо повествуемого умопостигаемое[7] тем, кто стяжал здравые очи души, и при этом это слово не содержит никакого наговора ни на Бога, ни на святых Ангелов Его. Ибо Моисей, посланный Богом, не имел, согласно умопостигаемому смыслу Писания, необрезанного сына, или помысла, поскольку в противном случае [Бог] сначала приказал бы совершить обрезание, [а потом бы послал]. И божественный Ангел не был жестоким, сообщая Моисею об угрожающей ему смерти за ошибочно совершенную им остановку на пути добродетели, ибо эту смерть обусловила [приключившаяся с ним] вялость на таковом пути.

Конечно, и вы, рассмотрев более внимательно повествование, бесспорно обнаружите, что не в начале, не в середине и не в конце пути встретил Ангел [Моисея], угрожая [ему] смертью за тайно вкравшуюся в мысль страсть, так что если бы он не остановился в пути и не прервал путешествия, то не подвергся бы обличению и не принял бы через Ангела грозное негодование за необрезание сына.

Так будем же умолять Бога, если только мы действительно находимся на пути заповедей, чтобы при всяком нашем преступлении Он не переставал посылать, как некоего Ангела, внутренний голос совести, возвещающий смерть за это преступление, дабы мы, овладев чувствами, научились при помощи врожденной рассудительности отсекать, словно необрезание, подкравшуюся к нам тайно на жизненном пути нечистоту страстей.



ВОПРОС 18


Если, по Апостолу, исполнители закона оправданы будут (Рим. 2:13), то почему он говорит еще и так: оправдывающие себя законом... отпали от благодати (Гал. 5:4)?

ОТВЕТ. Не вообще исполнители закона будут оправданы, а [исполнители] закона духовного и понимаемого духовно; исполняя духовный закон по внутреннему человеку (Рим. 7:22) в духе, они будут оправданы, не отпадая от благодати, благодаря сошествию Слова в глубину души вследствие [ее] очищения. Служащие же телесно зримой стороне закона, конечно, отпадают от божественной благодати, не ведая очищающего ум от всякой скверны совершенства духовного закона в благодати и конца [его] – Христа (Рим. 10:4).



ВОПРОС 19


Что значит: Те, которые не имея закона согрешили, вне закона и погибнут; а те, которые под законом согрешили, по закону осудятся (Рим. 2:12)? И как же [Апостол] опять говорит: Когда, по благовествованию моему, Бог будет судить тайные дела человека" чрез Иисуса Христа (Рим. 2:16)? Если же они через закон осудятся, то почему говорится, что через Иисуса Христа?

ОТВЕТ. Слово Божие Иисус Христос, как Создатель всего, является также и Творцом естественного закона. А как Промыслитель и Законодатель, Он, несомненно, является Подателем и писанного, и духовного, то есть благодатного закона[1]. Конец закона – Христос (Рим. 10:4): [подразумевается], очевидно, [конец] закона писанного, постигаемого духовно. Если же ко Христу, как Создателю, Промыслителю, Законодателю и Умилостивителю, возводятся и естественный, и писанный, и благодатный закон, то истину говорит божественный Апостол, утверждая, что Бог будет судить тайные дела человеков по благовествованию Его, то есть как Он благовестил через Иисуса Христа, Единородное и собственное по сущности Слово [Свое], проникающее во всех, и одних обличая, других подобающим образом принимая и уделяя достойное тем, кто живет по естеству, закону и благодати, через присущее Ему по сущности Единородное и Неизреченное Слово. Ибо Слово Божие есть Творец всякого естества, закона, установления и чина, и Судия всех, кто под естеством, законом, установлением и чином, ибо без устанавливающего Слова не бывает закона. Итак, судится ли кто в законе, во Христе судим будет, или вне закона опять же в Нем судим будет. Ведь Слово, как Создатель, есть начало, середина и конец всех сущих, умопостигаемых и глаголемых.



ВОПРОС 20


Что означает неразумно, как то представляется на внешний взгляд, иссушенная смоковница, упоминаемая в Евангелии (Мф. 21:18-21; Мк. 11:12-14)? Что за неумеренность голода, не во время ищущего плода? И к чему проклятие бесчувственного предмета?

ОТВЕТ. Бог Слово, всё премудро устрояющий ради спасения людей, первоначально воспитывал природу [человеческую] через закон, содержащий преимущественно телесное служение, ибо она не могла принять истину без образных покровов[1], вследствие появившегося в ней неведения и отчуждения от Первообраза божественных вещей. Затем же Он, через Самого Себя став Человеком, явно пришел, восприняв плоть, обладающую мыслящей и разумной душой, и как Слово [Божие] направил естество (человеческое] к нематериальному и умозрительному служению в духе, и, конечно, Он не желал, чтобы, в то время как Истина открылась в жизни, тень [Истины], образом которой служит смоковница, имела бы власть. Потому-то [Св. Писание] и гласит: Возвращаясь из Вифании в Иерусалим (Мф. 21:18; Мк. 11-.12)[2], то есть после образного и теневого пришествия Своего, сокровенного в законе, [Бог Слово] снова приходит к естеству человеческому через плоть. Ибо так следует понимать слова: Возвращаясь, увидел при дороге смоковницу, листья только имеющую (Мф. 21:18; Мк. 11:13), то есть, разумеется, заключенное в тенях и образах телесное служение закона, лежащее, как на пути, на неустойчивом и мимолетном предании и состоящее из одних преходящих образов и установлений. Увидев это служение, подобно смоковнице обильно и затейливо украшенное, словно листьями, внешними покровами телесных соблюдений закона, и не найдя плода, то есть правды, Он проклял его как не питающее Слово [Божие]. Более того, Он приказал, чтобы истина более не скрывалась под владычеством образов закона, – что и случилось, как показал ход вещей, когда совершенно высохло законное велелепие, имевшее свое бытие только в одних внешних формах, и с ним угасла спесь иудеев[3]. Ибо было неразумным и неблаговременным, чтобы после того, как явно обнаружилась истина плодов правды, [служение закону] обманчиво возбуждало аппетит тех, кто совершает путь настоящей жизни, побуждая их оставить съедобное благоплодие Слова. Поэтому [Св. Писание] и гласит: не время было собирания смокв (Мк. 11:13), то есть время, в которое властвовал над естеством человеческим закон, не было [временем] плодов правды, но изображало, как тень[4], плоды правды и как бы указывало на будущую спасительную для всех божественную и неизреченную благодать, не достигнув которой погиб через неверие ветхий народ. Ибо божественный Апостол говорит: Израиль, искавший закона праведности, то есть [закона, данного] в тени и образах, не достиг до закона праведности (Рим. 9:31), то есть [не достиг] совершенного [закона] в духе по Христу.

Или еще: поскольку скопище священников, книжников, законников и фарисеев, заболев тщеславием, полагало, будто путем выставления на показ измышленных нравов, якобы благочестиво усвоенных ими, вводит правду, вскармливая своим самомнением спесь, то это их самомнение Писание называет бесплодной смоковницей, красующейся одними только листьями. Ее, проклиная как бесплодную, иссушает [Господь], жаждущий спасения всех людей и алчущий их обожения, дабы они, вместо того чтобы считать себя праведными, предпочли быть таковыми, сняв с себя лицемерный хитон показной нравственности, и, как того желает Божественное Слово, непорочно стремились к добродетели и благочестиво проводили жизнь, скорее являя перед Богом внутреннее расположение души, чем перед людьми внешнюю благопристойность нравов.

Если же и среди нас, христиан, имеются некоторые, притворно показывающие благопристойность нравов без дел праведных, то будем ожидать, что Слово [Божие] как Человеколюбец, алча нашего спасения, иссушит семя зла в душе – самомнение, чтобы оно не приносило более плода тления – человекоугодничества.

Вот вам, по моим бедным силам, смысл повествования. Из данного объяснения видно, в каком смысле справедливо алчет Господь, [как] благоразумно проклинает смоковницу и благовременно иссушает ее, препятствующую истине; будем ли разуметь под ней ветхое предание телесных образов по закону или фарисейское и наше нравственное самомнение.



ВОПРОС 21


Что значит: Совлек[1] начала и власти (Кол. 2:15) и далее? Каким же образом [Господь], рожденный без греха, был целиком облечен ими?

ОТВЕТ. Богоначальное Слово, во всем подобное нам, кроме греха, непреложно облекшееся в наше естество и ставшее совершенным Человеком, имело [в Себе] первого Адама, который проявлялся в Нем как по образу происхождения[2], так и по образу рождения[3]. Поскольку первый человек, получив бытие от Бога и произойдя [от Него], по самому происхождению [своего] бытия был свободен от тления и греха, ибо они не были созданы вместе с ним, то когда он, преступив заповедь, согрешил, то вследствие этого и был осужден на рождение, возникшее через страсть и грех. А потому грех в [явившейся] из-за него страстности[4] имел происхождение уже как бы по закону природы. В силу этой страстности никто не безгрешен, ибо [всякий] по природе подлежит закону рождения[5], введенного по причине греха после [первоначального] происхождения.

Итак, через преступление [Адама] вошел в естество человеческое грех, а через грех – страстность по рождению. А так как вместе с этой страстностью рождения процветало через грех и первое преступление, то для естества [человеческого], неразрывно связанного по своей воле лукавыми узами, не было надежды на спасение. Ибо чем более оно усердствовало в укреплении себя через рождение, тем более оно связывало себя законом греха, обладая действенным преступлением вследствие страстности. Ведь содержа в самой страстности, по причине естественно-принудительных обстоятельств, умножение греха, оно в силу [гнездящегося] в страстности родового греха подверглось воздействиям всех небесных сил, начал и властей, [проявлявшимся] через неестественные страсти[6] и сокрытым в естественных страстях[7]; посредством них действовала всякая лукавая сила, по страстности естества побуждая волю через естественные страсти [обратиться] к тлению неестественных страстей.

Стало быть. Единородный Сын Божий и Слово, став по человеколюбию [Своему] совершенным Человеком, чтобы избавить естество человеческое от этой лукавой безысходности, воспринял безгрешность по происхождению от первого устроения Адама и имел ее без нетления; а от рождения, введенного впоследствии[8] грехом в естество[9], воспринял одну только страстность, без греха. А поскольку, как я сказал, лукавые силы оказывали, по причине греха, на страстность Адамову [различные] воздействия, невидимо сокрытые в принудительном законе естества[10], то они, разумеется, созерцая по причине плоти в Спасителе Боге естественную страстность Адама и полагая, будто и Господь, как простой человек, с принудительной необходимостью навлек на Себя закон естества, а не движется самоопределением[11] воли, напали на Него, надеясь убедить и внедрить в Его воображение посредством страстей естественных страсти неестественные[12], а тем самым сделать что-либо угодное им[13]. Он же при первом испытании [путем] искушений наслаждениями, позволив им поиграть своими кознями, совлек их с Себя и изверг из естества, [Сам] оставшись недоступным и недосягаемым для них, конечно, нам, а не Себе, приписывая победу и преподнося, как Благий, всё достигнутое Им тем, ради кого Он стал Человеком. Ибо Сам Он, будучи Богом, Владыкой и свободным по естеству от всякой страсти, не нуждался в искушении, но [допустил] его для того, чтобы, приманив [к Себе] нашими искушениями[14] лукавую силу, поразить ее [одним] соприкосновением [с Собою], умерщвляя ту, которая рассчитывала погубить Его, как в начале [погубила] Адама.

Так совлек Он с Себя при первом искушении напавшие [на Него] начала и власти, далеко прогнав их от естества [человеческого], исцелив страстность [его] в отношении к наслаждению и изгладив в Себе рукописиние (Кол. 2:14) Адамово[15], [состоящее] в добровольном согласии на страсти наслаждения; в силу этого рукописания человек, имея волю, склонную к наслаждению, даже молча возвещал делами лукавую деспотию над собой, из страха смерти не освобождая себя от ига наслаждения.

Итак, Господь, подвергнувшись первому искушению наслаждениями[16], истощил лукавые силы, начала и власти. Затем Он попускает им сделать второе нападение[17] и причинить [Ему] другое испытание искушениями – через муку и страдания, – чтобы совершенно истощив в Себе пагубный яд их злобы, как то истощает огонь, полностью уничтожить [его] в естестве [человеческом] и совлечь с Себя во время крестной смерти начала и власти. Оставшись неодолимым для страданий и, более того, явившись страшным для смерти, [Господь] изгнал из естества [человеческого] страстность в отношении к боли, от которой малодушно убегала воля человека, в силу чего он постоянно и против желания был угнетаем страхом смерти, придерживаясь рабства наслаждения ради того, чтобы жить.

Стало быть, Господь совлек с Себя начала и власти при первом испытании искушениями в пустыне, исцелив страстность всего естества в отношении к наслаждению[18]. Он вновь совлек их с Себя и во время смерти, подобным же образом изгнав из естества страстность в отношении к боли, по человеколюбию Своему делая Себя ответственным за наше исправление и, более того, даже вменяя нам, как Благий, славу совершённого [Им]. А поскольку, подобно нам приняв страстность естества, за исключением греха, при помощи которой всякая лукавая и пагубная сила имела обыкновение производить свои действия, Он совлек их с Себя но время смерти, восторжествовав над ними (Кол. 2:15), когда они приступили к Нему для происков, и сделав их посмешищем на Кресте при исходе души, после того как они вообще ничего не нашли в его страстности чего-либо свойственного естеству[19] хотя особенно ожидали найти [в Нем] что-нибудь человеческое в виду естественной страстности по плоти. Поэтому, разумеется, Он Своей силой и через [воспринятую] от нас святую Свою плоть, как Через некий «начаток» (Кол. 1:18), освободил и всё естество человеческое от примешавшегося к нему по страстности зла, подчинив самой этой страстности естества царствовавшее некогда в ней, то есть в страстности, над естеством лукавое владычество[20].

Можно было бы и иначе, в более таинственном и возвышенном смысле, рассмотреть это место. Но в виду того, что неизреченнейшие [тайны] божественных догматов, как вы знаете, не должно выставлять на показ[21], запечатлев их в письменном виде[22], удовольствуемся сказанным, приводящим в смущение неугомонную мысль. А если Богу будет угодно удостоить нас зрить [это духовными] очами, то мы совместно внимательно исследуем апостольскую мысль.



ВОПРОС 22


Если Бог явит в грядущих веках преизобильное богатство Свое (Ефес. 2:7), то каким образом [это произойдет] в [наставление] достигшим последних веков (1 Кор. 10:11)?

ОТВЕТ. Основавший бытие всякой твари, видимой и невидимой, единым мановением воли, прежде всех веков и самого происхождения тварного бытия неизреченно имел о нем преблагий совет, состоящий в том[1], чтобы Самому Ему непреложно смешаться с естеством человеческим через истинное соединение по ипостаси[2 ]и с Собою неизменно соединить естество человеческое, так чтобы и Самому стать Человеком, как знает Сам, и человека сделать богом через соединение с Собою[3]. [Именно для этого] Он премудро разделил века, одни предназначив на осуществление того, чтобы Ему стать Человеком, а другие – на осуществление того, чтобы человека сделать богом.

Что касается веков, предопределенных на осуществление того, чтобы Он стал Человеком, то концы их достигли нас, поскольку божественное намерение получило реальное осуществление в Воплощении [Бога Слова][4]. Рассматривая это согласно [Божиему] замыслу о веках, заключающемуся в том, чтобы Бог стал Человеком, и обращая свой взор на конец, [осуществившийся] через Воплощение Бога и Слова[5], божественный Апостол говорит, что до нас достигли концы веков – не вообще мыслимых нами веков, но тех, разумеется, которые, будучи предназначены для осуществления таинства Воплощения, достигли собственного предела по намерению Божиему.

Так как века, предопределенные по намерению [Божиему] для осуществления того, чтобы Бог стал Человеком, достигли в нас конца, когда Бог поистине осуществил и исполнил Свое совершенное Вочеловечивание, то нужно уже ожидать других веков, которые грядут для осуществления таинственного и неизреченного обожения людей. В эти века Бог явит нам «преизобильное богатство» благости Своей (Ефес. 2:7), осуществляя совершенным образом в достойных обожение. Ибо если Сам Он достиг в таинственном осуществлении Вочеловечивания, всячески, за исключением одного только греха, уподобившись нам и снизойдя в преисподние места земли (Ефес. 4:9), куда человека толкнула тирания греха, то, конечно, и в таинственном осуществлении обожения человека Он достигнет конца, когда всячески, за исключением только одного, разумеется, тождества с Собою по сущности, уподобит Себе человека[6] и возведет его превыше всех небес, куда пребывающее там естеством величие благодати и призывает, по беспредельной благости [своей], лежащего долу человека[7]. Таинственно научая этому, великий Апостол и говорит, что в грядущих веках явится преизобильное в нас богатство благости Божией (Ефес. 2:7)[8].

Итак, разделим и мы в мысли века и определим одни как относящиеся к таинству божественного Вочеловечивания, а другие – как относящиеся к благодати человеческого обожения; [тогда] мы найдем, что первые находятся уже при своем конце, а вторые еще не пришли. Короче говоря, одни из веков относятся к Божиему снисхождению к людям, а другие – к восхождению людей к Богу. Так мысля, мы не будем спотыкаться о неясность божественных словес, считая, будто божественный Апостол в одном и том же допустил случайную ошибку.

Или лучше: поскольку начало, середина и конец всех веков, прошлых, настоящих и будущих, есть Господь наш Иисус Христос, то, разумеется, достиг нас в возможности благодаря вере тот конец веков, который в действительности для каждого в отдельности наступит по благодати при обожении достойных[9].

Или еще: поскольку внутренний смысл деятельности отличается от внутреннего смысла страдательного состояния, то божественный Апостол таинственно и мудро распределил их между прошедшими и будущими веками[10]. Действительно, века плоти, в которых мы ныне живем, – ведь Писание знает и временные века:

И утрудися в век, и жив будет до конца (Пс. 48:9-10) – имеют своим свойством деятельность; века же духа, которые наступят после настоящей жизни, относятся к страдательному преображению [нас]. Поэтому, будучи здесь действующими, мы достигнем конца веков, когда наша сила и действие достигнут предела в [своей способности] производить. В веках же грядущих, претерпевая по благодати преображение к обожению, мы не действуем, а находимся в страдательном состоянии и не перестаем подвергаться обожению[11]. Ибо тогда превышающее естество страдательное состояние не имеет никакого ограничительного предела[12] для божественного действия, направленного на испытывающих его. Ведь мы действуем до тех пор, пока обладаем по природе разумной и действенной силой, производящей добродетели, могущей вместить всякое ведение, которая способна неудержимо проходить через всякое умное естество сущих и познаваемых, оставляя позади себя века[13]. А страдательное состояние мы испытываем тогда, когда, пройдя полностью логосы того, что из не-сущего, мы неведомым образом достигаем Причины сущего и вместе с пройденным по природе успокаиваем и свои силы, становясь тем, что никоим образом не может быть делом естественной силы, потому что естество не приобрело силы, могущей объять превышеестественное. Ибо ничто тварное по природе [своей] не производит обожения, поскольку оно не в силах объять Бога. Одной только божественной благодати по природе свойственно соответственно [восприимчивости] сущих даровать обожение, просвещая естество превышеестественным Светом и делая его, по преизобилию славы, превышающим собственные пределы.

Стало быть, достигли нас концы веков, поскольку мы почти что уже получили через благодать во Христе дар превышевечных и превышеестественных благ. Их отпечатлениями[14] и предначертаниями являются образы [осуществления] добродетелей и логосы того, что доступно познанию по естеству, посредством которых Бог всегда благоволит становиться Человеком в достойных [людях][15]. И блажен тот, кто мудро соделал в себе Бога Человеком и осуществил в себе такую тайну, страдательно делаясь по благодати богом, потому что он никогда не достигнет предела в том, чтобы всегда становиться таковым. Ибо Тот, Кто творит достойным эту благодать, будучи по сущности Безграничным, обладает безграничной и превышающей всякую безграничность силой, совершающей это [благодеяние], которая никогда не достигнет конца вместе с тем, что происходит от нее, как это бывает у нас, но которая, наоборот, увеличивает свою мощь вместе с тем, что получает от нее бытие и не может без нее существовать. Поэтому и сказал [Апостол] о богатстве благости[16], что никогда не прекращается божественное и всесветлое расположение к нам благости при преображении [нас] к обожению.



ВОПРОС 23


Если Давид царствовал над одним только Израилем по плоти, а Израиль по плоти отверг Царство Христово – почему оно и перешло к язычникам (Деян. 13:46), – то как сбудется речение Архангела: Я даст Ему Господь Бог престол Давида, отца Его; и будет царствовать над домом Иакова вовеки (Лк. 1:32-33)?

ОТВЕТ. Это трудное место, как кажется мне, имеет вполне ясное и понятное объяснение. Ибо если не все те Израильтяне, которые от Израиля, и не все дети Авраама, которые от семени его, но детей обетования признает Бог за семя; и хотя бы сыны Израилевы были числом как звезды небесные и как песок морской, только остаток спасется (Рим. 9:6-8, 27)[1], то ясно, что Израилем является верный народ, который посредством праведных дел и через истинное ведение по вере "видит Бога"[2], будет ли он по плоти вести род от Израиля, или же будет из числа язычников. Ибо кто носит в себе ясное и чистое начертание веры Авраама, Исаака и Иакова, тот не отчуждается от призвания и благодати истинного Израиля.

Но и сам блаженный Давид царствовал [только] над верными во Израиле. Поэтому Израиль, как только погасил в себе светоч веры, сразу же отпал и от царства Давидова[3]. Итак, [тут нужно разуметь] духовный престол Давида, умопостигаемое царство разумных душ, верный дом Иаковлев, святой и великий народ, который Бог пророчески обещал Моисею учредить вместо телесного и ропчущего Израиля – его или Того, Кто символически понимается под этим народом. [Ибо Бог] говорит: Остави Мя, и потреблю народ сей зараз, и сотворю тя в язык велик и страшен паче сих (Втор. 9:14)[4]. Но не неверный и ропчущий дом Иаковлев, и не народ грешный, и не семя лукавое, и не сынов беззаконных, и не князей Содомских и людей Гоморрских, и не тех, которые отвратились лукавым отвращением, оставили Господа, огорчили Святого Израилева, не познали и не уразумели Бога, поражены неисцелимой язвой неверия, не принимающей никакого разумного способа врачевания, исцеляющего неверие души. Ибо [Священное Писание] гласит: Увы язык грешный, семя лукавое, сынове беззаконии, остависте Господа, и разгневаете Святого Исраилева. Что еще уязвляетеся, прилагающе беззаконие? Несть пластыря приложити, ниже елея, ниже обязания (Ис. 1:4-6)[5]. Не тех [здесь нужно разуметь], которые хромали на обе плесне (3 Цар. 18:21), отвратились от истины и извержены от божественного наследия, подобно Каину, Исмаилу, Исаву, Рувиму, Иру, Онану, Манассии, Елиафу и Амнону, первенцам патриархов и пророков, изверженным и отвергнутым. Ибо говорит [Господь]: Сын Мой первенец Исраиль (Исх. 4:22)[6]; но [не говорит] «единственный», поскольку Он надеялся на усыновление божественного и благочестивого народа, созидаемого по Богу и приводимого к усыновлению в благодати через отвержение первородного и неверного народа израильского, восставшего на духовного Авеля и убившего [его] подобно Каину, насмехавшегося над божественным нравом духовного Исаака подобно Исмаилу, неистовствовавшего против духовного Иакова подобно Исаву, излившего семя веры и праведности по ней на землю заблуждения и страстей подобно Иру и Онану, отрекшегося от Церкви Божией, как они от Фамари, усвоившего забвение добродетелей подобно Манассии, досадовавшего из гордости на принятие царства духовным Давидом и за то презренного подобно Елиафу и ставшего творцом неслыханного беззакония подобно Амнону[7]. Не этих сынов чужих охромоша от стезь своих (Пс. 17:46), дышащих безумием и убийством, подлинно плотских и сынов одной только плоти, чуждых благодати, бог которых – чрево, и слава их – в сраме (Флп. 3:19), память о неверии которых погибе с шумом (Пс. 9:7), но, как я сказал, верного и духовного Израиля, видящего Бога через веру, собранного от всех народов по избранию благодати (Рим. 11:5), людей, взятых в удел, народ святый, царственное священство (1 Петр. 2:9), и обещал Бог пророчественно через Ангела Деве дать Того, Кто родится от Нее, во Спасителя всем. Всё это по самому ходу вещей получило себе. подтверждение, когда Господь исполнил обетования, [данные] отцам, благословил и усыновил в духовном Аврааме все народы, поставил самого Авраама в духе и через веру отцом всех народов, воссел на духовном престоле Давида и царствует над верным домом Иакова во веки, Царством, не имеющим предела.



ВОПРОС 24


Что значит сказанное о Петре в Деяниях: Пройдя первую и вторую стражу, они пришли к железным воротам (Деян. 12:10)?

ОТВЕТ. Верный и деятельный ум[1], будучи схвачен, подобно Петру, Иродом, или «кожаным законом», – ибо Ирод толкуется как "кожаный"[2], – то есть мудрованием плоти[3], запирается под двумя стражами и за одной железной дверью, подвергаясь борению от действенного проявления страстей и от сознательной склонности воли к страсти[4]. Пройдя их, словно стражи или заставы, благодаря учению деятельного любомудрия, как при помощи Ангела, он приходит к железным воротам, ведущим в город, то есть к твердой, суровой и непреоборимой привязанности чувств к чувственным [вещам]. Ее открывает учение естественного созерцания в духе, само собой и без страха отсылающее ум, свободный от неистовства Ирода, к сродному умопостигаемому бытию.



ВОПРОС 25


Что значит: Хочу также, чтобы вы знали, что всякому мужу глава Христос, жене глава – муж, а Христу глава – Бог. Всякий муж, молящийся или пророчествующий с покрытою головою, постыжает свою голову; и всякая жена, молящаяся или пророчествующая с открытою головою, постыжает свою голову, ибо это то же, как если бы она была обритая (1 Кор. 11:3-5)7 И что еще значит: Посему жена и должна иметь на голове своей знак власти над нею, для Ангелов (1 Кор. 11:10)?

ОТВЕТ. Нужно знать, что божественный Апостол, сказав, что Христос есть глава всякого мужа, показал, что Христос есть глава мужа верного, [усердного] в делании божественных заповедей и созерцании благочестивых догматов, а поэтому обобщающее значение этого слова не включает неверных мужей. И в самом деле, как Христос мог бы быть главой неверующих?

Итак, при первом постижении [этого места], подступаясь к смыслу духовного толкования[1], мы говорим, что муж есть деятельный ум[2], имеющий главою [своею] слово веры; взирая на него, словно на Христа[3], ум созерцает свою жизнь, возведя ее посредством [духовного] делания из благодатных даров заповедей. И при этом он не срамит главы своей[4], то есть веры, каким-либо из внешних и материальных покровов, поскольку ничего из [вещей] временных и подвластных расторжению[5] не полагает превыше веры. «Женой» же этого ума мы называем сам навык к [духовному] деланию, обросший и прикрытый, словно длинными волосами, многими и различными подвижническими помыслами и нравами и, даже более того, имеющий сам ум, как собственную главу, покрытым густотой и благоприличием этих помыслов и нравов. Христос же есть, как мы полагаем, воипостасная вера[6], главой которой явно предстает Бог, к Нему Христос и возводит слово веры[7], являя 'возводимому [уму] Бога в том, что соответствует естеству.

И еще: «муж» есть ум[8], пекущийся о естественном созерца нии в духе[9] и имеющий главой Слово – Производителя всего, являемого по вере из упорядоченного строения зримых [вещей]; Его ум не позорит, как бы скрывая и пряча под чем-либо из зримого, ибо он не поставляет что-либо другое превыше этого Слова. «Жена» же этого ума есть сожительствующее с ним чувство[10], посредством которого он плавает [по морю] чувственного естества и собирает находящиеся в нем божественные логосы, не позволяя чувству, обнажившись от разумных покровов, сделаться слугой неразумия и греха и через отвержение божественных логосов, как покровов, получить себе в качестве главы вместо ума страсть неразумия[11]. Главой же Христа[12], то есть творческого Слова, соразмерно проявляющегося в сущих при естественном созерцании их по вере, является неизреченно Рождающий Его по сущности Ум[13]. К Нему Слово через Самого Себя доставляет, посредством благочестивого созерцания сущих, возводимый ум, снабжая его умозрительными отражениями [вещей] божественных, соразмерных ведению зримых [вещей].

С другой стороны, «муж» есть ум, оказавшийся внутри таинственного богословия[14] и имеющий главой [своей] непокрытого Христа, неведомым образом постигаемого умом в недоказуемых тайноводствах[15]; или, говоря точнее, познаваемое помимо ума Слово веры[16], превыше которого не полагается ни одно из сущих – ни чувство, ни разум, ни ум, ни мышление, ни ведение, ни познаваемое, ни мыслимое умом или разумом, ни воспринимаемое чувством или ощущаемое. [Другими словами, это есть] ум[17], подвизающийся в достохвальном, совершенно превышающем его самого и сущих, и в высшей степени обоживающем отречении [от всего][18]. «Женой» же этого ума[19] является мысль, чистая от всякого чувственного мечтания, имеющая словно главой [своей] ум, окутанный безначальными и превышающими мышление созерцаниями[20 ]неизреченных и неведомых догматов. Глава же Христа, то есть соответственно величию [Своему] таинственно явившегося Слова, есть Ум[21], абсолютно и во всех отношениях беспредельно удаленный от всего; Его и делает познаваемым для достойных умопостигаемый Христос, будучи по природе Словом Ума. Ибо [Священное Писание] гласит: Видевший Меня видел Отца (Ин. 14:9). Действительно, умозрение Слова становится ясным ведением породившего Его Ума, поскольку Слово являет существующий в Нем по сущности Ум, к Которому Оно и возводит [человеческий] ум, устремляющийся к тождеству по благодати с Богом[22], освободившийся в умозрении от различия и множественной количественности сущих и соединяемый с Боговидной Единицей в тождестве и простоте устойчивого приснодвижения окрест Бога.

Итак, всякий деятельный ум, молящийся или пророчествующий[23], то есть просящий или [о постижении] смыслов добродетелей – ибо так следует понимать «молящийся», или [о даровании ему] образов осуществления этих добродетелей, обнаруживающихся в делах, – ибо так следует воспринимать «пророчествующий», – [такой ум] должен видеть только одно неприкрытое слово веры; он не должен постигать или совершать по пристрастию ничего[24] из того, что покрывает голову, и не должен полагать что-нибудь другое превыше этого Слова. И всякая жена, то есть навык [в добродетели] деятельного ума, молящаяся и пророчествующая или же по внутреннему расположению тайно движимая и во внешних нравах образующая добродетель, без разумного различия посрамляет главу свою, преследуя благо ради страсти и будучи лишена украшающего ее, как покрывалом, разума. Всякий ум, подвизающийся в естественном созерцании, молящийся и пророчествующий с покрытой головой[25], то есть умозрительно исследующий логосы сущих или сообщающий их, как учитель, другим, вместе с так или иначе проявляющейся склонностью к чему-нибудь иному без благочестивой цели, посрамляет главу свою, поставляя что-либо из преходящих [вещей] превыше правого и благочестивого ведения. И всякая жена, то есть чувство, естественным образом воспринимающая чувственные [вещи], но не имеющая на голове окутывающих ее умных логосов зримых [вещей], посрамляет главу свою, сближая созерцание со страстью вследствие естественной привязанности к зримому. Всякий же ум, ставший возлюбленным таинственного богословия, молящийся и пророчествующий с покрытой головой, то есть неведомым образом вступающий в заповедные созерцания и научающий и вводящий других в таинство богословия, если его умозрение обладает какой-либо формой[26], когда [он сам] вводится в таинства Слова, превышающего мышление, или [других] вводит [в него], посрамляет главу свою, полагая Того, Кто прост и находится за пределами всякого умозрения, ниже кого-нибудь из сущих и познаваемых. Ему должно незряче[27 ]зрить Самого истинного Бога Слово, обнаженного от всяких [покровов] мысли и ведения, ясно познавая[28], каким образом соответствуют действительности отрицательные суждения относительно Бога, высказываемые в силу Его превосходства, и насколько[29] они обнаруживают положительное утверждение Божественного [Бытия][30] через совершенное отрешение от сущих [вещей]. И всякая жена, то есть мысль такого ума, молящаяся или пророчествующая с непокрытой головой или освободившаяся от умной силы, покрывающей ее густым покровом множества таинственных видений, посрамляет главу свою, отвергая, как покрывающий главу ум, божественное и неизреченное ведение.

Стало быть, всякий муж, или деятельный, естественный и богословский ум, молящийся или пророчествующий, то есть научаемый и научающий, пусть имеет непокрытой голову, то есть Христа: деятельный – не предпочитая ничего вере или добродетели; естественный – не ставя ничего выше первого Слова; богословский – не формируя Того, Кто превыше умозрения и ведения, по образу сущих, доступных умозрению. А всякая жена, то есть навык деятельного [ума], чувство [ума] естественного или мудрая мысль ума богословского, пусть покрывает главу: деятельный навык – нося на себе разумное различение созидающего и несозидающего[31]; чувство – [нося на себе] познающую силу разума, [направленную] на зримые [вещи]; мысль – [нося на себе] совершенно недоказуемое и превышающее мышление ведение. Ибо всякий навык, или чувство, или мысль, не покрытые указанным способом, ничем не отличаются от стриженных, то есть не обладают никаким словом добродетели, благочестия, таинственного ведения или божественной любви.

Итак, всякая жена, естественно, должна иметь на главе власть разума, я подразумеваю разумное начальствование. [И сие должно быть] особенно ради Ангелов, наблюдающих за нашими явными и скрытыми движениями [души] и записывающими всякую [нашу] мысль и всякий поступок для восхваления или обличения нас в страшный день Суда[32]; и ради размышлений по совести относительно совершенного нами, под которыми образно понимаются те же самые Ангелы[33], которые осуждают или оправдывают нас и ныне, и [будут делать это] позднее, в Судный день; также и ради злых ангелов, следящих за навыком, чувством и мыслью нашими, дабы, как только увидят их обнаженными от разумного и умного различия, благочестия и ведения, тут же стремятся совершить набег и создать [для нас] противоположное – я имею в виду отсутствие [разумного] различия, нечестивость и неведение, посредством которых лукавым бесам присуще проводить в движение порок, заблуждение и безбожие.

Главой же Христа называется Бог, как по природе Ум Слова и как по причине Начало [Его].



ВОПРОС 26


Если царь Вавилонский аллегорически толкуется[1] как диавол, то что такое слово, которое через пророка Исремию грозит царям языков и царю Иудейскому ярмом, узами, голодом, смертью, мечом и пленом, если они не будут служить царю Вавилонскому, а тем, кто будет добровольно служить ему, [обещалось] вместе с облегчением [невзгод] и пребывание на земле своей (Иер. 27:1-11)? И почему [слово сие], называя этого царя рабом, гласит: ...Аз дах всю землю сию в руце Навуходоносору царю Вавилонску, да ему работают, и звери сельныя дах делати ему (Иер. 27:6)? Что это за служение диаволу, что за звери, что такое шесть видов угроз, каковы цари языков и кто есть царь Иудейский?

ОТВЕТ. Диавол есть и враг и мститель Божий[2]; враг, когда, как ненавистник Божий, он стяжал к нам, людям, мнимую любовь, убеждая наше произволение, через наслаждение [различными] способами добровольных страстей, предпочитать временные блага вечным, благодаря чему, расхищая все [духовные] порывы души, он удаляет нас полностью от Божественной любви, превращая [нас] в добровольных врагов Творца; а мститель, когда, обнажая [свою] ненависть к нам, как к уже ставшим подвластными ему через грех, он требует кары для нас. Ибо ничто так не доставляет удовольствие диаволу, как [зрелище] наказуемого человека. И поддавшийся этому осознает беды, вытекающие из добровольных страстей и, подобно жестокому смерчу, обрушивающиеся на тех, против которых, по попущению Божиему, направляется могущество диавола, желающего не исполнить Божественное повеление, но стремящегося насытить собственную страстную ненависть к нам, чтобы душа, бессильно согнувшись под гнетом мучительных несчастий, отсекла от себя божественную надежду, творя вместо увещания причину безбожия, влекущую за собой тягостные беды[3].

Ибо Бог, будучи благим и желая полностью вырвать из нас семя зла, то есть наслаждение, отнимающее ум от Божественной любви, попускает диаволу наводить на нас муки и кары, тем самым через муки души вытравливая яд наслаждения[4], уже ранее завладевшего ею, а также [внушая] нам совершенное отвращение и ненависть к [вещам] преходящим и ласкающим только чувство, так что [в душе не остается] больше ничего [заслуживающего] наказания за стяжаемое ради корыстолюбия при их использовании[5]. [Бог еще] желает создать и соделать карающую и человеконенавистническую силу диавола принудительной причиной обращения к добродетели для тех, кто добровольно отпал от нее.

Стало быть, поскольку диавол по попущению [Божиему] наказывает грешников, он и был назван «рабом Божиим», будучи отступником, лукавым разбойником и обладая волей[6], полностью соответствующей тем, кто добровольно отпал от Бога через наслаждение, – ибо подобающим образом карается диаволом и праведник за охотно воспринимаемые им от него лукавые залоги добровольных грехов. Таким образом, диавол есть и сеятель наслаждения через добровольные страсти, и возбудитель муки через [страсти] невольные.

Следовательно, когда населяющие Иудею и Иерусалим, то есть усвоившие навык [духовного] делания и достигшие созерцательного знания, домогаются их ради славы человеческой, то они только внешним образом создают иллюзию добродетельных нравов[7] и болтливо изрекают словеса мудрости и ведения без праведных дел, обнаруживая перед другими, словно ради добродетели и ведения, [одну только свою] спесь. [Таковые люди] по справедливости отдаются подобающим им скорбям и через страдание научаются неведомому им ранее, вследствие суетного тщеславия, смирению. Видя это, удивительный Апостол предал сатане преступившего закон коринфянина во измождение плоти, чтобы дух был спасен в день Господа нашего Иисуса Христа (1 Кор. 5:5). Поэтому царь Иудейский и Иерусалима предается царю Ассирийцев, то есть созерцательный и умозрительный ум отдается на кару диаволу, справедливо наводящему на него мучения и несчастья, дабы, страдая, он более научился мужественному терпению и стал бы скорее любомудрствовать о [достойном] перенесении скорбей, чем напрасно и надменно предаваться суете в не-сущем.

Всякий терпящий скорби вследствие осознания совершенного им [зла] должен добровольно[8] и с надлежащим благодарением воспринимать тяготы и нападки невольных искушений, не покидая при этом благодати и навыка в добродетели и ведении, наподобие древних [жителей] Иудеи и Иерусалима. Как добровольно подчинившийся ярму царя Вавилонского и принимающий натиски мучений как должную расплату, он, пребывая в них, платит царю Вавилонскому мзду вынужденными скорбями от страстного начала [своего] естества и, как должник их вследствие предвосхищения грехов, [отдает ему свое] мысленное соизволение на них. Но [в то же время] он приносит Богу через истинное служение – я имею в виду смиренный нрав – исправление грехов.

А кто не принимает с благодарностью наводимых на него через невольные искушения, по попущению Божиему и ради исправления, несчастий и в раскаивании не подавляет в себе тщеславия мнимой праведности, тот, наподобие древних жителей Иудеи, противится божественным пророчествам о праведных осуждениях. И кто добровольно не подчиняется ярму царя Вавилонского согласно божественному повелению, тот предается в плен этому царю на узы, колодки, смерть, голод и меч и полностью выселяется из своей земли, то есть [изгоняется] из мнимого навыка в добродетели и ведении: через пленение он осуждается на отпадение от божественного, через колодки – на ложное представление о сущих, через узы – на полную бездеятельность в прекрасном, через голод – на лишение божественных научений, через смерть – на совершенную огрубелость и бесчувственность к прекрасному, через меч – на страстные и разнузданные помыслы, уничтожающие воспоминания о [вещах] божественных[9].

Ибо всё сие и больше сих претерпевает тот, кто изгоняется, словно из собственной земли, из навыка в добродетели и ведении, потому что он не желает, вследствие высокомерия и вздорного тщеславия, одобрительно принять в возмездие за совершенные грехи [справедливые] наказания в бедствиях, в нуждах, в тесных обстоятельствах (2 Кор. 6:4), согласно божественному Апостолу, хотя через праведность он освобождается от всякой [своей] задолженности в этом. Ведь великий Апостол знал о смирении, возникающем благодаря скорбям, окружающем снаружи тело и охраняющем божественные сокровища в душе[10], а поэтому пребывал стойким в любви, на своём примере и другим предлагая образ добродетели и веры, дабы они, даже страдая как виновные, наподобие упрекаемого коринфянина, имели бы в утешение и напоминание о терпении невинного Страдальца.

А цари языков в этом месте Писания означают, как я думаю, управителей над другими страстями бесчестия, которые справедливо подлежат наказанию за собственные долги, а поэтому предаются царю Вавилонскому как карающей силе, радующейся мучению естества [человеческого]. Ведь царь Египетский есть любострастный и разнузданный ум, царь Моавитский – сибаритствующий и изнеженный[11] ум, царь Амманитский – своекорыстный ум, царь Сирийский – суеверный и диалектический ум (ибо написано, что только Сириец противостоял Соломону, то есть миру и мудрости)[12], царь Тирский – привязанный к мирским вещам и жизнелюбивый ум[13]. А также все остальные цари, которых познает [человек], сподобившийся ведения через их собственные значения, исходя либо из толкования имен, либо из расположения мест, либо из довлеющего в них родового предания, либо из их деятельности в отношении друг к другу, либо из той или иной антипатии их к Израилю. Ведь они понимаются не всегда однозначно и как все тождественные друг другу, но в соответствии с имеющейся необходимостью и смыслом пророчества. Известно, что иногда Писание понимает фараона как диавола, когда он становится губителем Израиля, а иногда – как закон естества, когда Иосиф по Домостроительству [Божию] служит ему, пророчески знаменуя собой Бога Слово, добровольно поступившего в услужение нашим страстям и естеству, за исключением одного греха. Равным образом и царь Тирский мыслится как диавол, когда он воевал с Израилем через Сисара (Суд. 4:2-3); но он также понимается и как естественный закон, когда заключил мир с Давидом и весьма содействовал Соломону в строительстве храма Божиего (2 Цар. 5:11). И каждый из перечисленных в Писании царей понимается во многих других значениях, согласно смыслу, заключающемуся в пророчестве.

Звери же, которых Бог отдает царю Вавилонскому, суть бесы, каждый из которых, в соответствии со своей внутренней склонностью, служит для наведения того или иного искушения. Ибо один есть производитель одного порока, другой с очевидностью является наводящим скверну иного порока, будучи пригодным именно для этого вида зла. Ведь сами бесы без попущения Божиего ничем не могут услужить диаволу – родоначальнику зла, а поэтому Бог, как то Он ведает Сам при Своем надлежащем Человеколюбии и благом Промысле, попускает диаволу через его прислужников причинять [нам] различные кары за наши прегрешения. И это отчетливо проявляется в повествовании об Иове (Иов. 1:6-12), где описывается, что диавол вовсе не мог приблизиться к Иову без Божиего соизволения.

Однако и сам Навуходоносор, царь Вавилонский, [в Священном Писании] часто понимается как естественный закон. Это являют пишущие тем, кто пребывает в Иерусалиме, [то есть] те, которые не в силах были полюбить духовный закон, а поэтому увлеклись в землю Вавилонскую – я подразумеваю [увлеклись] навыком смешения с материей: И молитеся за житие Навуходоносора царя Вавилонского, и за житие Валтасара сына его, - имеется в виду естественный закон[14] и действенный навык в нем, под властью которых они тогда оказались, – да будут дние их, якоже дние небеснии, на земли (Вар. 1:11). Такими словами они просят молиться тех, кто остались непоколебимыми в бесстрастии добродетели и в истине ведения, дабы были [всегда с ними] умозрения естественного закона и действенный навык в нем, в котором они оказались, покинув духовный закон и его божественные умозрения. При этом они «днями» называют умозрения, а «небом» – духовный закон. Ибо они просили, чтобы естественный и требующий тяжких усилий закон не отступал от закона духовного[15].

С этим связано и таинственно сказанное Навуходоносору великим Даниилом, соответственно божественной угрозе толкующим виденное во сне: Изженут тя от человек, и с дивиими зверми будет житие, твое, и травою аки вола напитают тя, и от росы небесныя тело твое оросится, и седмъ времен изменятся над тобою, дондеже увеси, яко владеет Вышний царством человеческим, и емуже восхощет, даст е. А еже рече: оставите проничение корения древа (в земли), царство твое тебе будет, отнележе увеси власть небесную (Дан. 4:22-23)[16]. Возможно, он говорит об изгнании и извержении [людей] из рая в мир сей вследствие преступления [заповеди], а также об отчуждении [их] от, совместного жительства с Ангелами. Или, вернее, [об отчуждении] естества от духовных умозрений и связи с чувством закона, обозначая словами «обитание с полевыми зверями» пребывание, обитание и общение со страстями и производящими их бесами. Трава, которой кормили его – конечно, кормили люди, а не звери, с которыми он обитал, ибо они не кормят, но срывают [ее], – есть естественное восприятие явленных [вещей], сообразное чувству, и связанное с тяжкими усилиями добродетельное делание, которыми снабжают людей, как травой, Ангелы. «Орошение небесною росою» означает постоянство в сих [вещах] благодаря Промыслу [Божиему] – ибо Писание называет Промысел «росой небесной»; с помощью этого Промысла человек, или естественный закон, при сохранении перечисленных [вещей], не подвергается полной гибели в веке сем. Или, возможно, ["роса небесная" означает][17] случающееся по благодати Божией соразмерное ведение умопостигаемых [вещей] посредством [вещей] явленных, благодаря которому человек здесь укрепляется в [своей] надежде на будущие [блага]. «Семь времен пройдут над тобою» означает седмиричную длительность времени в веке сем, под [властью] которой оказался естественный закон, допускающий охрану собственного навыка и действия. По окончании ее в соответствии с чаемым воскресением он через отвержение неразумных свойств вновь восходит к самому себе, получая обратно изначальное благоденствие Царства и познав, благодаря промыслительному Домостроительству в веке сем, мощь истинного Царства. А «поведено было оставить главный корень в земле» означает, что семя естества и силы благости не были полностью уничтожены через преступление [заповеди]; благодаря им [естество] вновь возрастает, достигая своего прежнего состояния, и ему возвращается через воскресение [былое] величие и красота.

Но для нас лучше, проходя школу закона заповедей, воспитать себя добровольными трудами для уничтожения плотского помышления. И не только лучше, но сие является весьма любомудренным и подобающим для тех, кто делает врожденный [нам] разум владыкой над страстями. Если же не это[18], то тогда следующее: невольно воспитываемые, с приличествующим благодарением будем любить воспитывающую нас волю [Божию], принимая наказания за прегрешения, словно ярмо царя Вавилонского. И духовный царь Вавилонский не переселит наш ум из нашей земли, то есть (из земли] веры, надежды и добродетельного навыка.

В соответствии с вышеизложенным способом [толкования], диавол называется рабом Божиим и ему предаются цари языков, царь Иудейский и звери полевые.



ВОПРОС 27


Если Господь после Воскресения явно повелел: научите все народы (Мф. 28:19), то почему Петр устрашился откровения по поводу Корнилия относительно народов (Деян. 10:11-48)? И почему Апостолы в Иерусалиме, услышав о происшедшем с Корнилием, упрекали Петра (Деян. 11:2)?

ОТВЕТ. Конечно, устрашился Божественного откровения о языках всесвятой Петр, глава Апостолов. Ибо он не знал, что по вере нет различия между обрезанием и необрезанием, и ясно не ведал о том, что Господь говорил о научении языков помимо явного служения по закону, до тех пор пока таинство неизреченного совета [Божиего] не было явлено ему через откровение и он был убежден наглядным примером полотна, [спускаемого с неба][1], и благодатию Святого Духа, одинаково дарованной ему и язычникам по единой вере, что во Христе нет различия между Иудеем и Еллином (Рим. 10:12). Апостолы в Иерусалиме, также не ведая этого, упрекали его до тех пор, пока и они не узнали сокрытого богатства благости Божией, распространяющейся на всех человеков. Ибо помимо законнического [служения произошло] введение Божественной жизни[2] и нового служения; для души, добровольно освобождающей себя от тела, предоставилась возможность научения по воле, и [она получила] образец для начала [своего] иного, более божественного, рождения или благодать проповеди. Поэтому те, кому вверено было [подобное] служение, нуждались в наставлении относительно каждого слова со стороны Поручившего [им это].

Если это не представляется излишним для нуждающегося, то [можно сказать, что] всякое слово божественной заповеди[3] требует, разумеется, определенного для него образа научения и откровения. Ибо вообще нельзя познать образ [осуществления] слова без откровения изрекшего [это] слово. Ведая сие, благочестивый Петр, уже получивший от Господа слово о проповеди среди языков, не [сразу же] приступил к делу, но ожидал научения от Даровавшего слово относительно образа (осуществления] его.

Возможно, было и другое, в чем помимо указанного был научен великий Петр через полотно, спускаемое с неба, и находящихся в нем различных животных. В частности, что весь род человеческий или [определенный человек] в нем, получивший по вере [знание] о Божественном Величии, ясно усваивает [необходимость] полного подавления своего чувства, вследствие которого, постоянно видя явление [вещи], он считал тварь Божию за тленную саму по себе, не могущую быть очищенной от тления и смешения. Через полотно и животных в нем был показан явленный мир, постигаемый мыслью в логосах благодаря незримому, или [мир] незримый, явленный в отпечатлениях чувственных [вещей], – тот, который существует для ведующего человека и пригоден в пищу духовную[4]. Поэтому и дан был глас ему: Встань, Петр, заколи и ешь (Деян. 10:13). Откуда восстать повелевается [ему]? [Ясно, что Петру повелевается восстать] из навыка в чувстве и привязанности к нему, или из низменного предрасположения к сущим, или из практикуемой по закону праведности, дабы одним только умом, освобожденным от всякого чувственного мечтания, он мог созерцать логосы чувственных вещей[5], обнаженные от своих одеяний[6], и понять, что ничто из произведенного Богом не является нечистым. Ибо созерцающий зримую тварь, являемую в логосах из мира умопостигаемого, или отпечатления умопостигаемых [вещей] из благоустроения явленных [вещей], словно спускаемое с неба полотно, уверит, что ничто из зримого не является нечистым, и не усмотрит никакой антипатии, [которая могла бы] обнаружиться в логосах сущих. Ведь тление и брань друг с другом бывает [только] в чувстве; а в логосах полностью отсутствует всякая противоположность[7].

Полотно есть чувственный мир, [состоящий] из четырех начал, как из элементов, и он удерживается [ими][8]. А пресмыкающиеся, звери и птицы [небесные] суть различные логосы происшедших [вещей], которые для чувства – нечисты, а для ума – чисты, питательны и служат для поддержания умственной жизни. Трижды же раздавшийся голос научает деятельному, естественному и богословскому любомудрию. Ибо восставшему должно [услышать его] не единожды, но дважды и трижды[9]; [он должен] принести в жертву тварь явленных [вещей] и умозрительно есть ее, поскольку целиком и чистосердечно следует за Богом. Ведь восставший из страстного расположения к явленным [вещам] принес в жертву движения их и, успешно доведя до конца деятельное [любомудрие], вкусил добродетель; восставший из ложного мнения о сущих принес в жертву внешние формы явленных [вещей] и, вкушая невидимые логосы, успешно довел до конца естественное созерцание в духе; восставший из лжи многобожия принес в жертву саму сущность сущих и вкусил по вере Причину этих сущих, насыщаемый богословской силой. Всякий созерцательный ум, имеющий меч духовный, который есть Слово Божие (Ефес. 6:17), убивает в себе движение явленной твари, успешно осуществляет добродетель и, отсекая от себя мечтание о формах чувственных [вещей], обретает истину в логосах сущих. Соответственно этой истине и образовывается естественное созерцание, и оказавшийся превыше сущности сущих обретает сияние божественной и неприступной Единицы, в которой и созидается таинство истинного богословия.

Или, быть может, апостольское величие определяется свыше, и всеславный Петр восстает из соразмерной с естеством силы для благодатного благонаследия, чтобы с помощью Божией мечом разума принести в жертву порочные страсти человеческие и приготовить пищу добрую, полезную для разума и произведенную для духовного пищеварения, посредством отречения от прежней жизни, страстной и звероподобной. Ибо говорят, что признаком животного служит кровь, и когда оно закалывается, то обычно кровь должна полностью вытечь. А различие названных живых существ, возможно, указывает на пестроту страстей человеческих. Ибо пресмыкающиеся указывают на полностью одержимых желательным началом, с трудом ползующим среди земных [вещей]; звери – на безумно возбуждающих [в себе] всё яростное начало на погибель друг друга; птицы – на возносящих всё разумное начало [свое] ради дерзости высокомерия и происходящей из нее спеси, и неправду в высоту глаголаша, положиша на небеси уста своя (Пс. 72:8-9). И сотрудник Божий, великий Петр, принеся всё это в жертву мечом духа, соделал одних жаждущими небесного, других – кроткими, человеколюбивыми и сдержанными по отношению друг к другу, а третьих – боголюбивыми и смиренными.

Рассмотрим, что [Священное Писание] намерено явить через толкование наименования «Иоппия» – города, в котором всесвятой Петр, великое основание Церкви, узрел сие видение. «Иоппия» толкуется как "наблюдение"[10], обозначая бдительность, приличествующую подвизающимся в деятельном любомудрии. Расположенная на возвышенном берегу моря, она бы захлестывалась волнами, если бы местоположение этого города не было столь высоким. По этой причине мне представляется, что [Иоппия] являет добродетель, построенную, словно город, на возвышенности ведения, находящуюся недалеко от невольных искушений; она имеет близ себя, словно море, еще не полностью исторгнутую привязанность к чувствам и потому нуждающуюся в наблюдении, чтобы нечистые бесы, скрываясь под обличием невольных искушений, не послужили бы причиной набега вольных страстей. По поскольку Иоппия принадлежит уделу колена Иссахарова – а «Иссахар» толкуется как «мзда» и "мука"[11], – то сверх того позволяется думать, что Иоппия есть охранительный навык деятельного [любомудрия], оберегающий [душу] от незримых набегов лукавых духов. И великий Апостол побуждает, вероятно, восставшего из этого [навыка] перенести [свой] ум к ведению горнего.

Стало быть, поселившийся на возвышенности деятельного любомудрия, позволяющей вести наблюдение, пусть будет назван живущим в Иоппии[12]. Обитающий же на Сионе Иерусалимском, то есть поднявшийся на сторожевую башню ради "зрения мира"[13] – ибо так толкуется «Иерусалим», – оказывается вдали от всякой чувственной привязанности, поскольку в прямом смысле слова[14 ]море расположено [далеко] от Сиона. И он, будучи на вершине ведения, воспринимает [духовным] зрением только умопостигаемые идеи сущих, отделяя их в уме от внешне явленных форм этих сущих, и воспринимает образы божественных [вещей], насколько им допустимо быть видимыми, которые формируют его ум[15] для более божественного. Поэтому поселившийся в Иоппии есть подвизающийся в деятельном любомудрии, бдительно следящий за ловушками врагов; а обитающий на Сионе есть умозритель, одним только умом созерцающий благолепие божественных [вещей].

Если же сосуд полотна опять поднимается в небо, то мы должны понимать под этим, что после восприятия великим Петром духовных логосов чувственных [вещей], существующих вместе с умопостигаемыми [вещами][16], Бог вновь забирает их к Себе, научая тем самым, что нет вообще ничего нечистого среди чувственных вещей, логосы которых пребывают близ Него. Поэтому великий Апостол, познавая значение зримых [вещей], был научен относительно того, что нельзя называть нечистым ни одного человека и что нет лицеприятия у Бога – того лицеприятия, которое производит несправедливое разделение среди сущих. И, нисколько не мешкая, [Апостол] исполнил Божественное повеление, принеся в жертву ради жизни духовной тех, кто добровольно совершил обрезание сердца с помощью Слова благодати, а также тех, кто отрекся, словно от крайней плоти, от всякой нечистоты пороков неверия и неведения, но не обрезал ничего из принадлежащего по естеству плоти – того, что возникло из Божиего творения, а не образовалось вследствие страстной воли. Ибо ничто из соответствующего естеству не является нечистым, потому что [своим] существованием оно обязано Божественной Причине.



ВОПРОС 28


К кому обращается Бог, говоря: Приидите, и сошедше смесим тамо язык их (Быт. 11:7)[1]?

ОТВЕТ. Мы находим, что Священное Писание описывает Бога, сообразуясь с душевным расположением [каждого] из тех, кто находится под [Божиим] попечительством. Отсюда и говорится о льве, медведе, леопарде, пантере, человеке, быке, овце, солнце, звезде, огне, ветре и бесчисленном множестве других [вещей], которые не существуют [буквально], – и смысл каждого такого слова доступен [лишь] через духовное толкование[2]. Поэтому Бог, являясь Аврааму, обладавшему совершенным ведением, научил его, обладающего умом, уже совершенно отделившимся от материи и вещественных отпечатлений, что в слове о Единице содержится нематериальное слово[3] о Троице, – а поэтому [Бог] явился [Аврааму] в образе трех, глаголил же как один (Быт. 18:2-15)[4]. Лоту же, еще не соделавшему [свой] ум чистым от телесного бытия, но бывшему зависимым от тел, состоящих из материи и вида, и верующему, что Бог есть Создатель только зримой твари, Бог является не троичным образом, но двоичным, показывая посредством того, с помощью чего Он Сам Себя оформил внешним образом, что возводимый [к Нему] ум еще не вышел из пределов материи и вида. Поэтому, тщательно и со знанием дела рассматривая речения соответственно каждому месту Писания, многоразличным образом описывающего Бога, ты обнаружишь, что причина многих изменений Божественных проявлений есть душевное расположение тех, кто находится под [Божиим] попечительством.

Так как строившие башню прежде двинулись с востока – области света (я имею в виду [область] единственного и истинного ведения о Боге), а [затем] пришли в землю Сеннаар (Быт. 11:2-4), которая толкуется как «богохульные уста», то они впали в многоразличность мнений о Божестве и, складывая, словно кирпичи, речи каждого мнения, стали возводить, словно башню, многобожное безбожие. Разумеется, Бог, разрушая исповедание порочного созвучия заблуждавшихся людей, множественным образом называет Самого Себя исходя из душевного расположения опекаемых, рассеянного и разделенного на бесчисленное множество мнений, и тем самым показывает, что, будучи Единым, Он в них разделяется на многих. Так Он является Адаму, глаголя: Се Адам бысть яко един от Нас (Быт. 3:22). Поэтому Бог либо представляется во множественном числе в изречениях Писаний, либо сводится [Ими] воедино.

Что же касается того, к кому обращается Бог, то в Писании обычным является телесное изображение невыразимых и тайных советов Божиих, дабы мы могли постигнуть умом божественные [вещи] из сродных [нам] речений и звуков, поскольку Бог есть Ум неведомый, Слово неизреченное и Жизнь непостижимая; Он, будучи по сущности Само-Словом и Само-Волей[5], не может ни высказываться, ни быть высказываемым. И если мы так поймем звучание божественных словес, то не будем претыкаться о что-либо из написанного [в Священном Писании], считая его неясным.

Если кто скажет, что не как порицание употребляется множественное число относительно Бога, и для подтверждения своего положения приведет [слова], которые изрек Бог: Сотворим человека по образу Нашему и по подобию (Быт. 1:26), а поэтому мы якобы не должны думать, будто одно звучание фразы набрасывает тень подозрения в многобожии на [всё данное] повествование, то на это мы ответим следующее: когда Священное Писание благочестиво и [обращаясь] к благочестивым использует множественное число относительно Бога, то Оно являет всесвятую Троицу Ипостасей, таинственно обозначая образ существования всесвятой и безначальной Единицы, поскольку всечтимая, поклоняемая и всесвященная Троица Ипостасей есть по существу Единица. А когда [Священное Писание] говорит о Боге во множественном числе, [обращаясь], к нечестивым, то Оно, как думаю, опровергает их достойное порицания представление о Божестве. Ибо они полагают, что различие в свойствах является естественным, а не ипостасным, и, мысля так о Божестве, несомненно вводят ложь многобожия[6].

И если. нас не убеждают глаголющие сие, поскольку для [сердца], любящего Дух, не любезно вступать в спор с любящими Дух[7], то созвучно друг другу и воспримем Священное Писание, которое иногда представляет Всесвятую Троицу в Единице как Творца, глася: Сотворим человека - ибо бытие сущих[8] есть дело Отца и Сына и Святого Духа; иногда [представляет Ее] как У вещательницу тех, кто благочестиво живет по Ее законам, и как Промыслительницу тех, кто воспринял от Нее начало [своего] бытия, – например, троичным образом являясь Адаму и единичным образом глаголя [к нему]; а иногда [представляет Ее] как Карательницу и Судию тех, кто извращает законы естества, и Исправительницу отклоняющихся от надлежащего закона естества, о чем и свидетельствуют слова: Приидите, и сошедше смесим тамо язык их (Быт. 11:7). Ибо святая и единосущная Троица есть не только Созидательница сущих, но Она содержит их в Себе и раздаст каждому по его достоинству, поскольку Она существует как Единый Бог, сущий по природе Творец, Промыслитель и Судия над тварями Своими. Ведь для Отца и Сына и Святого Духа является общим как творить, так и судить и мудро промышлять о тварях.



ВОПРОС 29


Что означают слова в «Деяниях»: Они, по внушению Духа, говорили Павлу, чтобы он не ходил в Иерусалим (Деян. 21:4)? Почему он не послушался Духа и пошел?

ОТВЕТ. Святой пророк Исаия в своем пророчестве говорит, что почиют семь духов на Спасителе, выросшем от корня Иесссева (Ис. 11:1-3)[1], но он не ведает семи духов Божиих и не научает других так воспринимать это, а называет «духами» действия единого и того же самого Святого Духа, потому что во всяком действии целиком[2], полностью и соразмерно присутствует действующий Святой Дух[3]. А божественный Апостол различные действия единого и того же самого Святого Духа называет различными дарами (1 Кор. 12:4), поскольку они суть результаты действия одного и того же Духа. Если же явление Духа дается по мере веры каждого, во причастие такого дара каждым из верующих, то ясно, что соразмерно вере и имеющемуся у верующего душевному расположению воспринимается действие Духа, дарующее ему навык в той или иной заповеди[4], созвучный [этому] действию.

Стало быть, как один воспринимает слово мудрости, другой – слово знания, третий – [слово] веры, а четвертый – какой-либо из других перечисленных великим Апостолом даров Духа (1 Кор. 12:8 и далее), так и один получает через Дух соразмерно [своей] вере дар совершенной, непосредственной и невещественной любви к Богу, другой через тот же Дух получает дар совершенной любви к ближнему, и, как я сказал, каждый обладает собственным даром, причиной которого является действие Самого Духа. И, думаю, если кто, следуя за святым Исаисй, назовет эти дары «духами», то он не отпадает от истины. Ибо во всяком даре, большем или меньшем, целиком и соразмерно присутствует Святой Дух.

Поэтому подлинно великий и ставший служителем сверхчеловеческих таинств [Апостол] Павел, непосредственно получивший соразмерно своей вере дух совершенной благодати в отношении любви к Богу, и не послушался тех, кто получил дар совершенной любви к нему[5] и глаголил через дух, то есть через дар любви к нему, производимый Духом (ведь, как я сказал, этот дух воспринимается от пророка в качестве дара), чтобы он не ходил в Иерусалим. [Апостол] отдал предпочтение не их духовной любви к себе, а любви божественной и премысленной, [сочтя] их несравнимыми; и не как ослушник пошел он [в Иерусалим], но их, пророчествующих через соразмерно данное им в дар действие Духа, примером своим стремился увлечь к любви[6], превышающей всё. Итак, не ослушался Духа великий Павел, но научал пророчествующих о нем дару любви относительно того, что надо от меньшего [восходить] к сопричастию с более высшим.

И опять же, если пророческий дар значительно уступает дару апостольскому, то нет основания исправлять всё и, поскольку каждому определен свой чин, не следует, чтобы лучшее уступало худшему, но, наоборот, худшее должно следовать за лучшим. Ибо тогда пророчествующие через пророческий дух в них, а не через [дух] апостольский, показывали святому Павлу образ того мучения, которое случится с ним, [как бы являя его] превышающим смысл [такого мучения][7]. Он же, обращая свой взор только к божественной цели, считал за ничто всё среднее[8], ревнуя не о том, чтобы перенести [всё], что с ним произойдет, но о том, чтобы стать другим Христом и, в подражание Христу, успешно довести до конца всё то, ради чего Христос человеколюбиво по Домостроительству [Божиему] провел жизнь во плоти.

Стало быть, кажущееся преслушание великого Апостола есть [на самом деле] оберегание благочиния, управляющего и устрояющего всё божественное, а также следящего за тем, чтобы каждый не изменил своего [надлежащего] местопребывания. Оно есть и ясное научение относительно того, что степени церковной иерархии[9], дивно распределенные Духом, ни в коем случае не должны смешиваться друг с другом.



ВОПРОС 30


Что означают слова: Можете ли пить чашу, которую Я пью, и креститься крещением, которым Я крещусь (Мк. 10:38)? Каково различие чаши и крещения?

ОТВЕТ. Крещение Господне[1] есть образ наших добровольных трудов по (внутренней] склонности [души] ради добродетели; очищая посредством них пятна на [своей] совести, мы принимаем добровольную смерть [нашего] произволения по отношению к явленным [вещам]. А чаша есть образ добровольных искушений, воздвигнувшихся на нас за истину из внешнего стечения обстоятельств помимо [нашего] произволения[2]; посредством них и присущей нашей природе божественной любви мы добровольно становимся превыше случайной смерти естества.

Таково различие крещения и чаши, потому что крещение производит ради добродетели мертвость произволения по отношению к наслаждениям телесной жизни, а чаша убеждает благочестивых предпочесть истину самому естеству. Чаша [в словах Господа] помещается прежде крещения, потому что добродетель ради истины, а не истина ради добродетели[3]. Поэтому подвизающийся в добродетели ради истины не уязвляется жалами тщеславия, а тот, кто предается истине ради добродетели, имеет своими сожителями тщеславие и самомнение[4].



ВОПРОС 31


Если Бог не в рукотворенных храмах живет (Деян. 17:24), то почему Он обитал в храме иудеев?

ОТВЕТ. Бог, премудро и соразмерно заботящийся об опекаемых [Им], первоначально руководил управляемыми посредством образов, сродных чувству, и вел их к истине, примешивая Себя ко всем [этим] образам, данным ветхому народу и совершая [таким образом] восхождение воспитуемых [к истине]. Поэтому Бог обитал в храме иудеев образно, а не истинно[1], описуя таковым обитанием в храме неизреченный совет всякого тайноводственного воспитания опекаемых[2]. Наиболее же пригодным для обитания Бога является один только чистый ум; ради него [Бог] согласился построить образный храм, желая ум иудеев, откормленный дебелыми символами, наполнить нечувственными образами и извлечь его из материи. Но Бог увидел его непригодным для Своего обитания, поскольку [этот ум] был привержен к материи, несовместим [с Промыслом Божиим] и всецело сочувствовал тому, что природным образом сожительствует с ним[3].

Не ведая этого, иудей, умеющий только по [ложному] благочестию питать [свою] спесь высокомерием[4], справедливо лишается и образа, и злонамеренно отчуждает себя от истины.



ВОПРОС 32


Что означают слова: Не ощутят ли и не найдут ли Бога (Деян. 17:27)[1]? Каким образом можно, ощущая, найти Бога?

ОТВЕТ. Кто не чувством зрит всякое телесно являемое служение закона, но созерцаниями ума[2] рассматривает каждый из видимых символов, тот узнает богосовершенный смысл, скрытый в отдельном символе, и найдет Бога в этом смысле. Ради благой цели прикасаясь умной силой [к Нему], как бы [находящемуся] в грязи материи законнических предписаний, он найдет сокрытый в плоти закона драгоценный смысл, совершенно ускользающий от чувства. Подобным же образом кто естество зримых [вещей] не определяет одним только чувством, но умом мудро взыскует смысл в каждой твари, тот находит Бога и научается, исходя из произведенного [Ботом] велелепия сущих, [познавать] их Причину.

Поэтому, поскольку ощущающему свойственна способность различения, то кто, как ведующий, постигает законнические символы и знающе созерцает являемое естество сущих, тот различает и Писание, и тварь, и самого себя: Писание [он разделяет] на букву и дух, тварь – на логос и внешнюю явленность, самого себя – на ум и чувство[3]. Постигая дух Писания, логос твари и ум самого себя, нерасторжимо соединенные друг с другом, он, как знающий, находит Бога, как то и должно быть, – Бога, Который и в уме, и в логосе, и в духе; он устраняется от всего вводящего в заблуждение и расхищающего [нас] на бесчисленное множество мнений: я говорю о букве [Писания], явленности [твари] и чувстве, в которых существует различная противоположность количества и единицы. И если кто сметает букву закона, явленность зримых [вещей] и собственное чувство, сплетая их друг с другом, то тот слеп, закрыл глаза (2 Петр. 1:9) и хворает неведением сущих.



ВОПРОС 33


Что означают слова: Истинно говорю вам: если кто скажет горе сей: «поднимись и ввергнись в море», и не усумнится в сердце своем, но поверит, что сбудется по словам его, – будет ему, что ни скажет (Мк. 11:23)? Что значит: «не усумнится»?

ОТВЕТ. Божественный и великий Апостол, определяя, что есть вера, говорит: Вера же есть осуществление ожидаемого и уверенность в невидимом (Евр. 11:1). Если же кто определит ее как внутреннее благо или истинное ведение, показывающее неизреченные блага, тот не погрешит против истины. Господь, научая о неизреченных, незримых и чаемых благах, говорит: Царствие Божие внутрь вас есть (Лк. 17:21). Стало быть, вера в Бога есть то же самое, что и Царствие Божие, и они только мысленно отличаются друг от друга. Ибо вера есть безвидное Царствие Божие, а Царствие [Божие] есть вера, божественным образом обретающая [свои] формы[1]. Так что согласно этому речению не вне, [а внутри] нас находится вера, которая, будучи приводимой в действие божественными заповедями, становится Царствием Божиим, познаваемым только теми, кто обладает [Им]. Если же Царствие Божие есть приводимая в действие вера и оно же непосредственно соединяет с Богом царствующих в ней, то вера ясно предстает как связующая сила или действенная связь превышеестественного, непосредственного и совершенного единения верующего с Богом, в Которого он верит[2].

Поскольку человек состоит из души и тела, то он зависит от двух законов – я имею в виду от [закона] плоти и от [закона] духа. И первый стяжает действие по чувству, а второй – по уму; действующему по чувству присуще сочетать плоть с материей, а действующему по уму присуще осуществлять непосредственное соединение с Богом[3]. Разумеется, «не усумнившийся в сердце своем», то есть не сомневающийся в уме и не рассекающий непосредственное соединение с Богом, возникшее через веру, как бесстрастный, а вернее как ставший уже в этом единении богом через веру, повелевает горе сей передвинуться, и она передвинется. Этими [словами] [Господь] указывает на плотское помышление и выявляет закон плоти, подлинно тяжкий и непередвигаемый, а в отношении к естественной силе – совершенно неподвижный и незыблемый.

Ибо столь глубоко укоренилась в природе человеков через чувство сила неразумия, что многие считают, будто человек есть лишь плоть, обладающая чувством как способностью для наслаждения здешней жизнью. Итак, всё возможно верующему (Мк. 9:23) и не сомневающемуся[4], то есть не разрушающему посредством связи души с телом по чувству возникшего в нем вследствие веры единения с Богом по уму. И насколько он делает [свой] ум чуждым миру и плоти, настолько он сближается с Богом, становясь совершенно благим в деяниях [своих].



ВОПРОС 34


Что означают слова: Потому говорю вам: всё, чего ни будете просить в молитве, верьте, что получите, – и будет вам (Мк. 11:24). Каким образом кто-нибудь может верить, что он получает полностью всё, что просит, когда один только Бог ведает, полезно или нет [ему] просимое? И если он вследствие [своего] неведения просит неполезное [ему], как дается? А если не дается просимое [им] по неведению, но неполезное, как можно верить [ему] во всяком прошении, что получит и будут ему?

ОТВЕТ. Все эти вопросы вкратце были разрешены до этого. Ведь только познавшим, как должно верить, ведомо и то, что, как и о чем следует просить [в молитве]. Ибо не во всех знание и не во всех вера (2 Фее. 3:2). Кроме того, Господь, говоря: Ищите же прежде Царства Божия и правды Его (Мф. 6:33), то есть [научая] о предшествующем всему познании истины (Евр. 10:26) и о подобающих способах подвижничества, ясно показал, что верующие должны искать только одно божественное ведение и украшающую это ведение делами добродетель. А поскольку на пути к ведению Бога и добродетели многое происходит с верующими и они встречаются с избавлением от страстей, стойким выдерживанием искушений, логосами добродетелей, способами [их] осуществлений, удалением от душевного предрасположения к плоти, отчуждением от связи чувства с чувственными [вещами], полным уходом ума от всего тварного – и просто [сказать]: бесчисленно всё то, что относится к воздержанию от зла и неведения и что относится к успешному завершению ведения и добродетели, – постольку Господь и сказал: И всё, чего не попросите с верою, получите (Мф. 21:22)[1]. Он говорит, что благочестивым вообще должно взыскивать и просить с верою и знанием только того, что имеет своей целью познание Бога и добродетель.

Ведь [только] это приносит пользу и [только] это дает Господь просящим. И кто посредством одной веры, то есть путем непосредственного соединения с Богом, взыскует всё, относящееся к [этому] соединению, тот непременно и получит. А кто без этого основания взыскует либо что из названного, либо что-нибудь иное, тот не получит. Ибо он не верует, но, как неверующий, [лишь] хлопочет [о стяжании] собственной славы посредством божественного.



ВОПРОС 35


Поскольку Слово стало плотию (Ин. 1:14), но не только плотню, но и кровью, и костями, и нам поведено есть плоть [Господа] и пить кровь [Его], но не дробить кости [Его], я прошу научить меня относительно того, какова сама [эта] трехчастная сила вочеловечившегося Слова.

ОТВЕТ. Ты желаешь проникнуть в суть [вещей], как [ее] ведает Само сверхсущпостное Слово и Творец всех сущих, Который привнес [в бытие] естественные логосы всех являемых и умопостигаемых [вещей] вместе с непостижимыми мыслями Своего Божества; из них логосы умопостигаемых вещей будут как бы кровью Слова, а логосы чувственных [вещей] – являемой плотью Слова. Поскольку Слово есть Учитель, [наставляющий] нас и относительно духовных лотосов, которые находятся в являемых [вещах], и относительно логосов, которые находятся в [вещах] умопостигаемых, то Оно подобающим образом и соразмерно дарует [людям] достойным и знание, [содержащееся] в логосах зримых [вещей], – словно вкушение плоти [Господа], и ведение, [содержащееся] в логосах умопостигаемых [вещей], – словно питие крови [Господней]: их издавна и таинственным образом приготовила Премудрость посредством чащи и жертв, [как то свидетельствует] Книга Притчей Соломоновых[1]. По кости, то есть промысленные логосы, относящиеся к Божеству, которые одинаково беспредельно удалены от всякого тварного естества, Оно не дарует, поскольку природа сущих не имеет какой-либо возможности обладать воспринимающей связью с ними.

И еще: плоть Слова есть истинная добродетель, кровь – непогрешимое ведение, а кости – неизреченное богословие[2]. Ибо наподобие крови, изменяющей свой вид и претворяющейся в плоть, ведение превращается в добродетель посредством делания; и наподобие костей, являющихся основой крови и плоти, логосы, относящиеся к Божеству, промысленные, [хотя] и содержащиеся в сущих, также неведомым образом созидают сущности сущих и скрепляют их бытие, производя всякое ведение и всякую добродетель[3].

Если кто скажет, что логосы Суда и Промысла, которыми в будущем все полностью насытятся и удовлетворят жажду, суть плоти и кровь, а сокрытые в них [другие] логосы, относящиеся к Божеству, суть кости, то он не выйдет за пределы разумного[4].

Возможно также, что плоть Слова есть совершенное, посредством добродетели и ведения, возвращение к себе и восстановление в самом себе естества [человеческого][5]; кровь же[6] есть будущее обожение, посредством благодати соединяющее это естество с вечным благобытием; кости же суть неведомая сила, которая соединяет через обожение естество с вечным благобытием.

Если же кто-нибудь, воспринимая и еще более тонкие оттенки [мысли], скажет, что плоть есть добровольное умерщвление [страстей] добродетелями, кровь – совершенство, [достигаемое] в трудных обстоятельствах ради истины [даже] через смерть, а кости – первые и недосягаемые для нас логосы, относящиеся к Божеству, то он выскажется правильно и не погрешит против подобающего рассуждения.



ВОПРОС 36


Что есть тела и кровь неразумных животных, посредством которых Израильтяне служили [Богу], когда они тела ели, а кровь не вкушали, проливая ее вокруг основания жертвенника (Втор. 12:27)?

ОТВЕТ. Образом тех, кто [еще только] вводится в благочестие, были ветхие [израильтяне], служившие Богу по закону в тени[1] и с трудом могущие постигнуть сами являемые предписания образных символов[2]. Поскольку не им, но нам первоначально был дан закон, духовно осуществляемый нами по Христу, то благочестиво рассмотрим значение тогда [приносимых] жертв.

Вводимый в благочестие и научаемый относительно дел праведности совершает со всяким послушанием и верой только одно делание, вкушая, словно плоть, являемые [заповеди] добродетелей[3]; смыслы же заповедей, в которых и состоит ведение совершенных, он через веру уступает Богу, будучи не в силах расшириться на всю протяженность ведения. Символом Бога является жертвенник, и Ему все мы приносим духовные жертвы и уступаем Ему знание того, что превышает силы наши, дабы быть нам живыми. Образом же веры в Него служит основание жертвенника. Ибо вера есть краеугольный камень, и на ней зиждится всё здание божественных деяний и умозрений; и всякий, не могущий благоразумно вкусить по ведению напитка из чаши Премудрости Божией, правильно делает, проливая на это основание смыслы недоступных ему знаний, то есть уступая вере ведение превышающих его силы смыслов.

Стало быть, ветхий народ является образом вводимых в благочестие, а вкушающие плоть приносимых в жертву (животных] и проливающие кровь[4] на основание жертвенника [суть] те, кто не в силах, по причине [своего] младенческого разумения, достичь таинственного ведения тварных [вещей]. Но Христос, Первосвященник будущих благ, придя (Евр. 9:11) и принеся неизреченную жертву, дарует Себя Самого вместе с плотью и кровью [Своей] тем, у которых чувства души вследствие их совершенства навыком. приучены к различению добра и зла (Евр. 5:14). Ибо совершенный, превзойдя не только ранг вводимых [в благочестие], но и преуспевающих [в нем], не остается в неведении относительно логосов тварных [существ], находящихся по заповеди в подчинении у него[5]; он, прежде испив духом эти логосы и делами [своими] вкусив всю плоть добродетелей, возводит чувственное движение тварного бытия к умному ведению.

Можно привести и множество других рассуждений на эту тему, весьма приличествующих для вас, благочестивейших[6]. Но ныне они опускаются вследствие множественности их.



ВОПРОС 37


В «Деяниях» говорится о Павле: Так что на больных возлагали платки, и опоясания с тела его, и у них прекращались болезни (Деян. 19:12). Неужели это произошло с неверующими вследствие служения, или же осуществилось благодаря освящению [их] тела от его тела[1]? А если второе, и [Апостол] не потерпел никакого вреда от ехидны (Деян. 28:3-6), то почему тело святого не поддалось яду твари, а под мечом пало? То же самое я спрашиваю и относительно тела Елисея? И что представляют из себя опоясания?

ОТВЕТ. Не только через святость святого Павла и не только через веру воспринимающих поверхность тела его свершила исцеления[2] посредством платков и опоясаний, но и потому, что благодать Божия, уделив себя и ему, и им, а также человеколюбиво действуя в них через веру, произвела святость Апостола. И опять же по соизволению благодати тело его осталось неподверженным страданию и не было умерщвлено ядом твари[3] то ли по причине потери ядом своего губительного свойства, то ли потому, что тело святого истощило эту [силу] тления, то ли по причине какого-либо способа Домостроительства, о котором ведает [только] Бог, производящий и изменяющий это. Также по соизволению благодати [тело святого] пало под мечом. Ибо оно не было по природе бессмертным, хотя и творило чудеса вследствие благодати. Если бы оно было по природе бессмертным, то мы с полным основанием могли бы изыскивать причину, по которой оно пало под мечом вопреки естеству. А если [это тело] и после святости по природе пребывало смертным, то нет необходимости исследовать причину, по которой божественный Апостол окончил свою жизнь во плоти так, а не иначе. Ибо тем способом, каким Бог прежде [всех] век определил жизнь каждого [человека] с пользой для него, таким же образом Он изволяет вести каждого, праведного или неправедного, к подобающему концу [его] жизни.

Если бы одним и тем же был логос естества и благодати[4], то было бы достойно удивления и изумления происходящее в соответствии с естеством, но вопреки благодати, или в соответствии с благодатью, но вопреки естеству. Однако поскольку логос естества и логос благодати отличаются друг от друга, постольку ясно и очевидно, что как святые они творили чудеса вследствие благодати, а как люди они претерпевали страдания вследствие естества, ибо благодать не уничтожает страдательного начала естества и логосы естества и благодати никоим образом не смешиваются друг с другом. И поймем, что благодать Божия, по Домостроительству относительно пребывающих под руководством Промысла, всё свершает в святых, в живых и мертвых, промышляя о спасении других [посредством них], как посредством собственных орудий[5]; но святые производят это в других не по [законам] естества, а благодаря благодати. Это относится и к телу Елисея.

Но поскольку душу боголюбцев больше радуют умозримые [смыслы вещей], чем повествуемые [факты][6], то мы говорим, что поверхность тела есть благочестие великого Апостола, из-за которого он для одних – запах живительный на жизнь, для других – запах смертоносный на смерть (2 Кор. 2:16)[7]; платки – становящиеся явными логосы его умозрительного созерцания; а опоясания – возвышенные способы [осуществления] добродетельного и деятельного любомудрия, ибо говорят, что опоясания носят в руках. И те, кто воспринимает эти логосы и способы, которые, словно благоухание, испускает поверхность тела, то есть благочестие блаженного Апостола, получают исцеление от угнетающей их немощи. Одни изгоняют недуг неведения посредством логосов созерцания, словно посредством платков; другие полностью истребляют хворь порока посредством добродетельных способов [духовного] делания. Подобным же образом, по моему суждению, и выпавшая на долю Апостола суровая зима есть бремя невольных искушений; остров – твердый и незыблемый навык в божественном уповании; огонь – навык в ведении; хворост – естество зримых [вещей], которым он, собрав рукой, я имею в виду [собрав] ощущающей силой ума в созерцании, напитал, с помощью проистекших из этого созерцания умозрений, навык в ведении, который исцеляет уныние, причиняемое мысли зимней стужей искушений; ехидна – незаметно скрытая в естестве чувственных [вещей] лукавая и погибельная сила, жалящая руку, то есть ощущающее действие созерцания в уме, но не повреждающая зоркий ум, который сразу же бросает, словно в огонь, в свет ведения эту погибельную силу, прилепившуюся к деятельному движению ума вследствие созерцания чувственных [вещей].

Так же я мыслю и относительно Елисея[8]. Потому что всякий, ставший мертвецом в грехах, когда он кладется в гроб пророка, в котором было тело [его], то есть [соприкасающийся с] памятью, хранящей воспоминания о пророческой жизни и свято соблюдающей тело добродетелей[9], – [такой человек], подражая способам [осуществления добродетелей пророком], вновь возвращается к жизни путем [своего] обращения и переходит от омертвения порочных страстей к добродетельной жизни.



ВОПРОС 38


Саддукеи, вопрошавшие [Господа] о семи братьях, [имеющих] одну жену (Мф. 22:23-28), [задали вопрос] случайно, или он имеет более глубокий смысл? Если же имеет, то кто такие братья и кто жена их?

ОТВЕТ. Некоторые говорят, что не следует аллегорически толковать слова Писания, относящиеся к недостойным лицам. Однако, поскольку лучше быть трудолюбивым и непрестанно просить Бога о даровании мудрости и силы для духовного постижения всего Писания, то я, доверяясь вашим молитвам, говорю о возникшем затруднении следующее: саддукеи, согласно смыслу духовного толкования, суть бесы или помыслы, вводящие самопроизвольное действие естественных сил[1]; жена – человеческое естество, а семь братьев – законы праведности, от века дарованные ей Богом, каждый в подобающее время, для воспитания и плодородия; она же, сожительствуя с ними как с мужьями, ни от одного не имела сына, поскольку лишена плода праведности. Первым законом был закон, дарованный Адаму в раю, вторым – данный ему же после рая в порядке епитимий, третьим – дарованный Ною в ковчеге, четвертым – закон обрезания, [данный] Аврааму, пятым – [данный] ему же о принесении в жертву Исаака, шестым – закон Моисеев, а седьмым – закон предвещающей благодати или пророческого вдохновения. Ибо естество [человеческое] еще не было через веру настроено таким образом, чтобы соответствовать Евангелию и жить [с Ним, как с] Мужем, пребывающим на все веки.

И бесы, посредством помыслов всегда ставящие перед нашим разумом эти [вопросы], ведут борьбу с верой способом, внешне кажущимся разумным, и, исходя из написанного, высказывают такого рода сомнения: «Если существует воскресение мертвых и должно [нам] после [жизни] нынешней воспринять иной вид жизни, то каким законом из данных от века будет управляться естество человеческое?» И, заманивая нас в ловушку, дабы получить ответ, что одним из названных [законов], они приводят следующий аргумент: «Стало быть, опять напрасной и бесполезной будет жизнь человеческая, не избавившаяся от прошлых зол, если естество снова будет попадать в западни тех же самых вещей». – А это несомненно вводит самопроизвольное действие естественных сил и отвергает [Божий] Промысел о сущих. Но Господь и спасительное Слово заставляет совершенно замолчать этих бесов и эти помыслы, показывая нетленность естества, которая впоследствии обнаружится по Евангелию, и являя человеческую природу неуправляемой ни одним из полученных ранее законов, но уже обоженной и Духом[2 ]приведенной в созвучие с Самим Словом и Богом, от Которого и в Котором она восприняла и будет воспринимать начало и конец [своего] бытия.

Если кто-нибудь поймет мужей как семь тысяч лет или [семь] веков, вместе с которыми было приведено в бытие человеческое естество, то он постигнет это место [Священного Писания] вполне разумно и с надлежащим созерцанием. Естество [человеческое] в будущей жизни не будет женой ни одного из этих [веков], поскольку, когда оно достигнет временного конца [своего бытия], его возьмет [в жены] восьмой муж – бесконечный и не имеющий предела век.



ВОПРОС 39


Что это за три дня, в которые народ пробыл вместе с Господом в пустыне (Мф. 15:32)?

ОТВЕТ. Пустыня есть естество человеческое или мир сей, в котором пребывают вместе со Словом добродетели и ведения те, кто терпит лишения ради веры и упования на будущие блага. Три дня, согласно одному способу рассмотрения их, суть три силы души, благодаря которым они пребывают с божественным Словом добродетели и ведения; одной [силой] они взыскуют, другой – жаждут, а третьей – борясь [за истину], воспринимают нетленную пищу, питающую ум ведением тварных [вещей][1].

Согласно другому способу [рассмотрения], три дня обозначают три наиболее общих закона[2], я имею в виду – писанный, естественный и духовный, или закон благодати. Ведь всякий закон, соответственно самому себе, просвещает человеческое естество, имея Творцом света Солнце правды (Мал. 4:2). Ибо как без солнца день становится совершенно бессильным, так и без сущностной и сущей Премудрости[3] не может быть закона праведности, поскольку Она творит восход и наполняет духовные очи души умным светом. Видя это, блаженный Давид говорит: Светильник ногама моима закон Твой и свет стезям моим (Пс. 118:105). "Светильником"[4] он называет писанный закон, который искусно с помощью различных знамений телесных символов, иносказаний и образов, как горящий огонь, подает сигналы о порочных страстях тем, кто посредством [духовного] делания поспешает [на бой] с супротивными силами, ускоряя шаги [своей] души. А «светом» [он называет] духовный закон благодати, который безыскусственно и без [всяких] чувственных символов[5] указывает вечные стези; и созерцательный ум, свершая свой путь этими стезями, приводится к высочайшему пределу [всех] благ – Богу, не ограничивая мысли ни одним из сущих. Ибо свет закона благодати – невечерний, и нет такого ведения, которое могло бы установить границы его всесветлым лучам. «Ногами» же пророк, вероятно, называет весь путь жизни по Богу, или движения благих помыслов в душе, путь которым указывает, словно светильник, свет, [мерцающий] в букве закона. «Стезями» [он называет] способы [осуществления] добродетелей в соответствии с естественным законом и логосы ведения в соответствии с духовным законом, становящиеся явными благодаря Пришествию Бога Слова[6] и возводящие естество [человеческое] к самому себе и к Причине [всего][7] посредством добродетели и ведения.

И те, кто устремляется ко спасению, в эти три дня, то есть в три закона, пребывая с Богом Словом и ревностно неся нелегкие труды ради каждого [из этих законов], не прерывают поста, но вкушают обильную божественную пищу: ради писанного закона – совершенное избавление от противоестественных страстей; ради естественного [закона] – неуклонное действие естественных [страстей], благодаря которому возникает [их] взаимная связь, устраняющая всякую инаковость и разделение, разлагающие естество; ради духовного [закона] – единение с Самим Богом[8], в соответствии с которым те, кто выходит из всего тварного, воспринимают превышеестественную славу, благодаря которой познаётся один только Бог, сияющий в них.

Более обширное толкование этого вы найдете в «Разъяснении Трудных мест», относящихся к Слову на Пятидесятницу святого Григория[9].



ВОПРОС 40


Что означает число шести водоносов при браке в Кане Галилейской (Ин. 2:6)?

ОТВЕТ. Бог, создавший естество человеческое, даровал ему бытие, совокупное с волей, и сочетал с этой волей творческую способность [осуществлять] надлежащее[1]. И шесть водоносов есть соответствующая естеству способность творить божественные заповеди; люди, истощив [свое] ведение этой [способности] ради суетной заботы о вещах материальных, имели ее [уже] пустой и лишенной воды, а поэтому не знали, каким образом можно быть чистыми от грязи порока. Ибо [человек], лишенный ведения, не знает и способа, которым добродетель очищает от порока. [В таком состоянии] он пребывает до тех пор, пока не приходит Слово – Создатель естества и не наполняет[2] названную творческую способность [осуществлять] надлежащее соответствующим естеству ведением. Подобным образом Оно превращает закон и логос естества в вино, я подразумеваю – в превышеестественное слово ведения. Пьющие это слово удаляются от естества всех сущих и возносятся к сокрытому месту Божественной Глубины, в котором вкушают радость и восторг, превышающие всякие знания, – доброе вино[3], творящее обожение. Вкушают они такое неизреченное слово [ведения] уже после всех Домостроительств по Промыслу [Божиему] относительно [всего] человеческого.

Творческая сила естества понимается как число шесть не только потому, что в шесть дней Бог создал небо и землю, но и потому, что только это число из [всех] чисел есть самое совершенное и состоящее из собственных частей[4]. Писание говорит о водоносах, вмещавших по две или по три меры (Ин. 2:6), поскольку они, соответственно природе деятельной силы, вмещают по естественному созерцанию, словно две меры, целокупное ведение тварных [вещей] или же ведение, объемлющее телесные и нетелесные [вещи], то есть телесные естества, [состоящие] из материи и вида, и умопостигаемые существа, [состоящие] из сущности и несущественного свойства[5]. По доступному же [человеческому] естеству богословскому тайноводству[6] [они вмещают], словно три меры, ведение и духовное озарение относительно Святой Троицы: Отца и Сына и Святого Духа.

Вы же, как ведующие, рассмотрите остальное: каким образом родовая сила естества, творящая лучшее, разделяется на шесть способов добродетелей[7], также родовых; каковой является сила естества, которая соответствует общей творческой [способности] добродетелей и есть общая и наиболее родовая добродетель из [всех] прочих, – она, подразделяемая на шесть, также родовых, видов, приводится в созвучие с силой естества, дабы ее можно было постигнуть с помощью способов [осуществления] последней; кто такие «служители, почерпавшие воду» для них, кто – «жених», кто – «невеста», кто – «распорядитель» (Ин. 2:9) и кто – Матерь, прямодушно сообщившая Слову: вина нет у них (Ин. 2:3). Всё это остается для рассмотрения посвященному [в таинства] божественных словес и умозрений и истолкователю их[8], если только, конечно, ему доставляет радость [использовать] метод духовного толкования [Священного Писания][9]. Однако, чтобы рассуждение наше в настоящий момент не осталось совершенно безгласным, я, углубившись в подобные вопросы и не давая, хотя бы частично, духовной пищи тем, кто благородно алчет ее; по возможности продолжу свою речь. Не обещаю, конечно, обнажить весь смысл сказанного, ибо ум мой немощен и не в состоянии постичь [глубину] этих [словес], но постараюсь [объяснить их] настолько, насколько мысль моя способна вместить их.

Говорят, что наиглавнейшей[10] добродетелью является любовь, а наиглавнейшей силой естества, созидающей эту [добродетель] является разум: крепко овладеваемый своей Причиной[11], он приводится в действие и разделяется на шесть более родовых способов, содержащих в себе виды, на которые присуще разделяться логосу любви[12]; их – алчущих, жаждущих, нагих, немощных и [пребывающих] на чужбине – телесно и духовно сохраняет [разум]. Ибо не ограничивается одними только телами логос добродетели и не занимается одним только чувством сила естества. Стало быть, наиглавнейшая сила естества становится видообразующей для наиглавнейшей добродетели, своими шестью способами разделяя добродетель на такое же количество видов, посредством которых естество соединяется с единством воли[13], являя равночестно [пребывающий] во всех и нераздельный логос создания[14], сводимый воедино к самому себе путем благих дел и страданий. Через надлежащие труды возвратив себе этот незыблемый логос, ум отсекает все излишества и недостатки естества, которые измыслило себялюбие каждой воли, соделав звероподобным самое кроткое естество и разделив единую сущность (нельзя сказать ничего более худшего!) на многие противоположные и губящие друг друга части. Тем не менее, они являют устойчивость, созидающую умеренность[15], соответственно которой изначала по воле Божией были начертаны естественные законы добродетелей. Возможно, что, показывая это таинство, Писание и представляет шесть пустых и безводных водоносов, ибо они обнаруживают бездеятельность естественной и наиглавнейшей силы относительно блага. Следовательно, наиглавнейшая естественная сила, разделяемая на шесть способов делания, образует такое же количество видов из наиглавнейшей добродетели, содержа ее всю в самой себе. Возникнув в соответствии с этой [силой ][16], естество воспринимает свой главный закон – непогрешимого судию истины, которого Писание называет «распорядителем». Он ясно распознает[17], что «хорошее вино», которое Слово через Свое Пришествие приготовило напоследок, должно было пить изначала и ему следовало опьянять человеческое естество (Ин. 2:10). Я имею в виду, что первоначально следует быть посвященным в наилучший и высший логос, относящийся к Богу, а затем уже, словно [вкушая худшее] вино, становиться посвященным в логосы тварных [вещей], уступающие первому логосу. Ибо самым справедливым и подобающим является первоначальное посвящение в логос, служащий причиной возникновения естества, и лишь затем можно исследовать логосы [вещей], возникших как следствия этого естества[18].

«Почерпавшие воду» же суть служители Ветхого и Нового Заветов. Я подразумеваю святых патриархов, законодателей, судей, царей, пророков, евангелистов и апостолов, которыми черпается вода ведения и вновь возвращается естеству. Эту [воду ведения] превращает в благодать обожения Слово, как благой Творец естества, обоживающий его благодатью через [Свое] человеколюбие. Если же кто скажет, что служители суть знающие и благочестивые помыслы, по повелению Слова черпающие воду ведения из благоустроения сущих, то он, я думаю, не отпадет от истины.

Жених, как то совершенно очевидно, есть человеческий ум, ведущий к венцу, словно невесту, добродетель. И званное Слово[19], оказывая почтение супружеству их, благосклонно приходит [на свадьбу], скрепляя связь духовного брака и своим вином духовно разгорячая их порыв к духовной плодовитости.

Матерью же Слова является истинная и незапятнанная вера[20]. Ибо как Слово, в качестве Бога, есть по природе Творец родившей Его по плоти Матери, которую Он соделал таковой через [Свое] человеколюбие, приняв от Нее рождение в качестве человека, так и в нас Слово, сначала сотворив веру, затем становится Сыном нашей веры, воплощаясь от нее в добродетелях соответственно [духовному] деланию. Благодаря этой вере мы и совершаем всё [доброе], воспринимая от Слова харизмы для [своего] спасения. Ибо без веры, Богом по природе и Сыном по благодати которой является Слово, совсем невозможно иметь дерзновения[21] для того, чтобы обращаться с прошениями к Нему.

Давайте же и мы всегда собираться на такую свадьбу, и пусть [на ней всегда] присутствует Иисус со Своей Матерью, дабы Он вернул в изначальное состояние наше ведение, вытекшее через грех. И пусть Он превратит это ведение в обожение, изгоняющее ум из [тварного] бытия сущих, укрепляющее и как бы побуждающее к непреложности, словно умопостигаемую воду качеством вина, ведение [нашего] естества.



ВОПРОС 41


Что означают пять мужей самарянки и шестой, который не является мужем ее (Ин. 4:16-18)?

ОТВЕТ. Самарянка и женщина, по [словам] саддукеев вступившая в брак с семью братьями (Мф. 22:25-28), кровоточивая (Мф. 9:20), а также скорченная (Лк. 13:11), дочь Иаира (Мк. 5:22 и далее) и сирофиникиянка (Мк. 7:25 и далее) – [все они] являют и естество человеков, и душу отдельного человека, обозначая каждая, соответственно имеющемуся страстному расположению, это [общее] естество и [отдельную] душу. Например, жена саддукеев есть естество или душа, бесплодно сожительствующие со всеми божественными законами, данными от века, но не воспринимающие чаяние будущих [благ]. Подобным же образом кровоточивая есть естество или душа, изливающие дарованную им для рождения праведных дел и речений силу в страстной приверженности к веществу. Сирофиникиянка есть то же естество или душа отдельного [человека], имеющие, словно дочь, мысль, которая в отчаянии эпилептического припадка мучительно разрывается любовью к материи. Равным образом и дочь Иаира есть естество или душа, зависящие от закона[1], но полностью умершие вследствие неисполнения заповедей его и бездействия в осуществлении божественных предписаний. А скрюченная женщина есть естество или душа, которые через прельщения диавола склоняют к материи всю силу духовного делания. Самарянка же, как и эти перечисленные женщины, представляет естество или душу каждого человека, без пророческой харизмы сожительствующих, словно с мужьями, со всеми дарованными естеству законами; из них пять суть уже умершие, а шестой, хотя и живой, не был мужем естества или души, поскольку он не рождает от нее праведность, являющуюся залогом полного спасения.

Первым законом, которым обладало естество, был закон, [данный] в раю; вторым – закон после рая; третьим – закон, данный Ною при потопе; четвертым – закон обрезания, данный Аврааму; пятым – закон жертвоприношения Исаака. Естество, получив их, всех отвергло, и они погибли в бесплодии относительно дел добродетели. Имея шестой закон, [данный] через Моисея, [естество] было как бы не имеющим его либо потому, что не исполняло праведных дел, предписанных им, либо потому, что ему предстояло перейти, как к мужу, к другому закону – Евангелию, которое не было даровано, наподобие [предшествующего] закона, естеству человеков через век сей], но, по Домостроительству [Божиему], было дано для воспитания лучшего и более таинственного. По этой причине, как я полагаю, Господь и говорит самарянке: И тот, которого ныне имеешь, не муж тебе. Ибо Он видел, что [человеческому] естеству надлежало перейти к Евангелию. Поэтому и около шестого часа, когда душа особенно озаряется со всех сторон лучами ведения вследствие пришествия к ней Слова и когда тень закона исчезает [в этих лучах, Господь] говорил с ней, стоящей вместе со Словом у колодезя Иаковлева[2], то есть у источника умозрений, относящихся ко Священному Писанию. Пусть пока так будет сказано об этом.



ВОПРОС 42


Каким образом о нас говорится, что мы творим грех и ведаем [об этом], а о Господе говорится, что Он стал грехом, но не знает его[1]? Не является ли более тяжким стать [грехом] и не знать [его], чем творить [грех] и ведать [о нем]? Ибо не Знавшего греха Он сделал за нас грехом (2 Кор. 5:21).

ОТВЕТ. Когда в прежние времена произволение естественного разума в Адаме подверглось тлению, то вместе с ним истлело и естество, отказавшееся от благодати нетления. Тогда возник грех, первый и достойный порицания, то есть отпадение произволения от блага ко злу; через первый [грех возник] и второй – не могущее вызвать порицания изменение естества из нетления в тление[2]. Ибо два греха возникли в праотце [нашем] вследствие преступления божественной заповеди: один – достойный порицания, а второй, имевший своей причиной первый, – не могущий вызвать порицания; первый – от произволения, добровольно отказавшегося от блага, а второй – от естества[3], вслед за произволением невольно отказавшегося от бессмертия. Исправляя это чередующееся тление и изменение естества, Господь и Бог наш воспринял всё это естество целиком[4], и в воспринятой природе Он также имел страстное начало, украшенное [Им] по произволению нетлением. Поэтому вследствие страстного начала Он стал по [человеческой] природе ради нас грехом, не ведая добровольно избранного греха благодаря непреложности произволения[5]. Этой непреложностью произволения [Господь] исправил страстное начало естества, соделав конец его (я имею в виду смерть[6]) началом преображения к нетлению. И как через одного человека, добровольно отвратившего свое произволение от блага, естество всех людей изменилось из нетления в тление, так и через одного человека Иисуса Христа, не отвратившего [Свое] произволение от блага, произошло для всех людей восстановление естества из тления в нетление.

Итак, Господь не ведал моего греха[7], то есть изменения моего произволения; Он не воспринял моего греха и не стал [им], но ради меня Он стал грехом, то есть стал тлением естества, [возникшим] через изменение моего произволения, взяв [его на Себя]. Ради нас Он стал по природе страстным человеком, с помощью греха, [возникшего] через меня, уничтожая мой же грех[8]. И как в Адаме склонность его личного произволения ко злу лишила естество [человеческое] общей славы, поскольку Бог рассудил, что человек, дурно обошедшийся со своим произволением, не настолько благ, чтобы обладать бессмертной природой, так и во Христе склонность Его личного произволения к благу лишила всё естество [человеческое] общего позора тления, когда во время Воскресения[9] естество преобразилось через непреложность произволения в нетление, поскольку Бог разумно рассудил, что человек, не изменяющий произволения, вновь может получить обратно бессмертную природу. «Человеком» же я называю воплотившегося Бога Слово, Который посредством Воплощения[10] ипостасно соединил с Собой разумную и одушевленную плоть. Ибо если изменение произволения в Адаме ввело страстность, тленность и смертность в естество [человеческое], то непреложность произволения во Христе вновь вернула этому естеству через Воскресение бесстрастность, нетленность и бессмертие.

Таким образом, изменение [человеческого] естества к страсти, тлению и смерти есть осуждение за добровольно избранный грех Адама. И человек стал иметь то, чем не обладал он, созданный изначала Богом; он соделал это изменение и ведал о нем, творя через непослушание добровольно избранный грех, порождением которого, как это очевидно, и является осуждение [его] на смерть. Господь же, взяв [на Себя] это осуждение за мой добровольный грех, я имею в виду – взяв страстность, тленность и смертность [человеческого] естества, стал ради меня грехом по страстности, тленности и смертности, добровольно облачившись в мое осуждение по природе, хотя [Сам] был неосужденным по произволению, дабы осудить мой добровольный и естественный грех и осуждение. Тем самым были изгнаны из естества грех, страсть, тление и смерть, и из человеколюбия [Божиего] возникло новое таинство – относящееся ко мне и ради меня, павшего вследствие непослушания, Домостроительство Того, Кто из-за моего спасения добровольно усвоил через [Свою] смерть мое осуждение, даровав этой смертью мне духовное возрождение к бессмертию[11].

Я думаю, что многоразличным способом было показано, как Господь, не ведающий греха, стал им, и как человек, ведающий и творящий грех, не стал им, [избавившись и от греха] произвольного, которому он сам положил начало, и [от греха] естественного, который ради него взял на Себя Господь, совершенно свободный от первого [греха][12]. Итак, согласно представленному и постигаемому умом значению данного рассуждения, проводящего надлежащее различение касательно омонимии [понятия] «грех», [можно сказать, что] творить и ведать грех нисколько не лучше, чем стать [грехом]. Ибо первое[13] отделяет [нас] от Бога, когда произволение добровольно отвергает божественное, а второе[14] часто становится препятствием для зла, не позволяя осуществить на деле, вследствие естественной немощи, порочную склонность произволения[15].



ВОПРОС 43


Если в Писании говорится, что мудрость есть древо жизни (Притч. 3:18), а дело мудрости – различать и ведать дерево познания добра и зла (Быт. 2:9), то чем же тогда отличается [последнее] от древа жизни?

ОТВЕТ. Учители Церкви, в силу [обитающей] в них благодати могущие сказать многое на сей счет, сочли нужным скорее обойти молчанием это место, поскольку мысль [человеческая] не может достичь глубины многого из того, что начертано [в Писании], – поэтому они и удерживались от того, чтобы изрекать нечто глубокомысленное. А если некоторые [из отцов] и высказывались [по этому поводу], то прежде они определяли способность [восприятия своих] слушателей, а затем изрекали для пользы научаемых лишь некую долю [этой тайны], оставляя большую часть [ее] неисследованной. И я скорее бы рассудил обойти молчанием это место, если бы не догадывался, что [такое умолчание] удручит боголюбезную душу вашу. Поэтому только, ради вас я буду говорить то, что доступно всем и что полезно для разумения как малых, так и великих.

Древо жизни и древо, не являющееся таковым; то, которое именуется «древо жизни» само по себе, и то, которое не есть древо жизни, но только древо познания добра и зла, – [эти оба древа] обладают многими невыразимыми различиями. Ибо древо жизни, разумеется, есть древо, созидающее жизнь, а древо не-жизни есть древо, созидающее смерть. Ибо очевидно, что древо, не созидающее жизнь, поскольку оно не называется «древом жизни», будет созидающим смерть, поскольку ничто другое, [кроме смерти], не противопоставляется жизни в качестве ее противоположности.

Кроме того, древо жизни, как мудрость, обладает величайшим отличием от древа познания добра и зла, которое не есть мудрость и не именуется ею. Мудрости свойственны ум и разум, а состоянию, противоположному мудрости, свойственны неразумие и чувство. Стало быть, поскольку человек был приведен в бытие состоящим из умной души и чувственного тела, постольку пусть будет древо жизни, по одному созерцанию, умом души, в котором и находится мудрость[1]. Соответственно, древо познания добра и зла [тогда будет] чувством тела, в котором, как это очевидно, и происходит движение неразумия. И человек, принявший божественную заповедь – не прикасаться к этому древу опытным и действенным путем, не сохранил ее.

Согласно Писанию, оба древа суть способности различения некоторых [вещей], или же [они суть] ум и разум. Так, ум обладает способностью различать умопостигаемые и чувственные, преходящие и вечные [вещи]; более того, эта способность, будучи различающей способностью души, убеждает последнюю одних вещей придерживаться, а других – избегать[2]. Чувство же обладает способностью различать телесное наслаждение и телесную муку[3]; более того, будучи различающей способностью одушевленных и чувственных тел, оно убеждает [их] к одному привлекаться, а от другого отвращаться[4]. И если бытие человека определяется одним только чувственным и телесным различением наслаждения и муки, то он, преступая божественную заповедь, вкушает от древа познания добра и зла, то есть вкушает неразумие по чувству, обладая только различением, сохраняющим [наши] тела; и в соответствии с этим различением он придерживается, как добра, наслаждения и избегает, как зла, муки. А если бытие его полностью определяется духовным различением, отделяющим преходящее от вечного, то он, соблюдая божественную заповедь, вкушает от древа жизни – я имею в виду мудрость, образовывающуюся в уме, – обладая только различением, сохраняющим [нашу] душу; в соответствии с этим различением он придерживается, как добра, славы вечных [вещей] и отвращается, как от зла, от тления преходящих [вещей].

Итак, многим различаются два древа: как свойственным им по природе различением, так и присущим каждому значением, обретающим внешне похожее звучание, в котором отсутствует разграничение понятий добра и зла[5] и которое может произвести великое заблуждение у тех, кто внимает словесам Духа[6] без [надлежащей] мудрости и осторожности. Однако вы, будучи мудрыми через благодать, знайте, что называемое просто злом не всегда есть зло, но в отношении к одному оно является злом, а в отношении к другому не есть таковое[7]; равным образом и называемое просто добром не всегда есть добро, но в отношении к одному оно – добро, а в отношении к другому не является таковым. [Зная это], вы убережетесь от вреда, имеющего истоки в соименности[8].



ВОПРОС 44


К кому обращается Бог, говоря: се Адам бысть яко един от Нас (Быт. 3:22)? Если Он обращается к Сыну, то каким образом может Адам сравниваться с Богом, не будучи от сущности Его? А если же [Бог обращается] к Ангелам, то опять же, каким образом Ангел сравнивается с Ним, говорящим словно с равным по сущности: яко един от Нас?

ОТВЕТ. Я уже говорил в главе о возведении [вавилонской] башни[1], что Писание описывает Бога, сообразуясь с душевным расположением [каждого] из тех, кто находится под [Божиим] попечительством и посредством свойственных нам по природе способов [восприятия] намекает на Божественную волю. Отсюда Писание показывает Бога не просто глаголющим: се Адам бысть яко един от Нас, но (конечно, после преступления [заповеди]) присоединяет еще и [указание на] причину (подобного] речения, которую вы, не включив в вопрос, пропустили и которая, однако, делает ясной всю мысль. Ибо Писание, говоря: се Адам бысть яко един от Нас, еще добавляет: еже разумети доброе и лукавое. И ныне да не когда прострет руку свою, и возмет от древа жизни, и снест, и жив будет во век (Быт. 3:22). Ведь поскольку диавол вместе со [своим] советом научил [уже] человека многобожию, изрекши: в оньже аще день снесте от древа, отверзутся очи ваши, и будете яко бози, ведяще доброе и лукавое (Быт. 3:5)[2], постольку Бог, как бы подыгрывая[3], иронизируя и упрекая, для обличения поверившего диаволу человека говорит во множественном числе: бысть яко един от Нас, [высказываясь] относительно мысли о Божестве, внушенной Адаму обманом змия[4].

И нельзя думать, будто Писанию обычно чужд вид иронических высказываний. Ибо внимающий Писанию, глаголющему от лица Бога к Израилю: Аще пойдете ко Мне лукавыми и Аз пойду к вам лукавым (Лев. 26:27)[5], видит, что слово «лукавость» употребляется здесь в ироническом смысле. Опять же [внимающий Писанию] находит [иронию и в том описании], как [Бог] приготовил ловушку для Ахава, представляя ему ложь в качестве истины[6], и посредством тех [лжепророков], через которых [Ахав] согрешил, воздавая ему праведное наказание. Если Писание представляет Бога глаголющим яко един от Нас не относительно заблуждения Адама, то почему добавлено: еже разумети доброе и лукавое, словно [Бог] обладает ведением сложным и составленным из противоположностей? – Невозможно не то чтобы осмелиться сказать, но даже и подумать такое о Боге, Который один только прост по сущности, силе и ведению, и обладает одним только ведением добра[7]; более того, Он есть Самосущность, [Само]сила и [Само]ведение. И ни одно из тех разумных существ[8], которые (произошли] от Бога и после Бога, также по той же самой причине не имеют в простом движении [своей] мысли сложного ведения, образовавшегося из сочетания противоположностей. Потому что ведению, [постигающему] одну из противоположностей, присуще производить неведение другой. Ибо ведение противоположностей беспримесно[9] и совершенно несовместимо, так как ведение одной из противоположностей ведет к возникновению неведения другой; это подобно тому, как око не может одновременно смотреть и вверх, и вниз, видеть горние и дольние [вещи] совокупно, не обращаясь к одним и не разобщаясь полностью с другим.

Стало быть, Писание, представляя Бога усвоившим страсть Адама, опровергает Адама, [внявшего] совету змия, приводя его к осознанию губительной для него вздорности многобожия, имеющего своим истоком ложь. И если сказанное правильно, то его достаточно для ответа на поставленные вопросы. А потом и ты сам, обнаружив [в Писании] нечто более значительное, сообщишь мне частицу божественной благодати, дарующей тебе [ведение] о сущих[10].

Словами же: И ныне да не когда прострет руку свою[11], и возмет от древа жизни, и снест, и жив будет во век, как я думаю, промыслительно проводится различие, соответственно деланию, между [вещами] несовместимыми, дабы зло не стало бессмертным, сохраняемое сопричастием с добром. Ибо Создатель человека желает, чтобы он, [уже вкусивший] ведение, сочетающее противоположности, был беспримесен относительно самого себя[12].



ВОПРОС 45


Что означают в Левите грудь возложения и рамо участия (Лев. 7:34), приносимые в качестве жертвы Богу священниками?

ОТВЕТ. Я думаю, что [словом] «грудь» обозначается лучшее и возвышенное созерцание, а словом «рамо» указывается на делание[1] (или свойство и осуществление мышления), ведение и добродетель, поскольку ведением ум непосредственно приводится к Самому Богу, а добродетель, [осуществляемая] при [духовном] делании, удаляет его от всякого [текучего] становления сущих. Это и расчленяет Слово посредством священников, стяжавших в удел себе одного только Бога и не приобретших ничего земного.

Или еще: поскольку сердца некоторых [людей][2] через Слово научения целиком определены ведением и добродетелью, что делает их приемлющими дух благочестия и веры, и поскольку они в своем навыке и способности к духовному деланию отложились от [всякого] житейского попечения о тленном естестве, [полностью] посвятив себя осуществлению превышеестественных и нетленных благ, постольку Слово повелевает священникам принести в жертву Богу «грудь возложения» приводимых, то есть сердце их, и «рамо», то есть делание их.



ВОПРОС 46


Каково различие зеркала и гадания (1 Кор. 13:12)[1]?

ОТВЕТ. «Зеркало», если попытаться дать ему определение, есть совесть, которая, соответственно [духовному] деланию, чисто отражает образ всех благ и посредством которой человеку, имеющему чистую мысль, присуще видеть Бога. Или же: ["зеркало" есть] навык в духовном делании, единообразно сочетающий друг с другом все добродетели и как бы заключающий [их] в [единый] божественный лик. «Гадание» же есть ведение, [обретаемое] посредством полного, насколько то доступно естеству [человеческому], постижения в созерцании божественных логосов и обладающее отражением того, что превышает мышление[2]. И если просто [сказать]: «зеркало» есть навык, обнаруживающий будущий образ первообраза добродетелей, являемый в достойных [людях], ибо будущая цель деятельного любомудрия как бы смутно угадывается в обладающих «зеркалом». А «гадание» есть проявление первообраза того, что постигается умом при ведении[3].

Итак, всякая здешняя праведность, по сравнению с будущей, имеет, если придерживаться высказывания о «зеркале», образ первообразных вещей, а не сами эти вещи, существующие такими, какими они есть[4]. И всякое здешнее ведение горнего, по сравнению с будущим, есть «гадание», имеющее отражение истины, а не саму истину, которой предстоит стать явной в будущем. Ибо поскольку божественные [вещи] объемлются добродетелью и ведением, то «зеркало» обнаруживает первообразные [вещи] сообразно добродетели, а «гадание» – первообразные [вещи] сообразно ведению. Таково различие «зеркала» и «гадания», так как «зеркало» указывает на будущую цель деятельного [любомудрия], а «гадание» проявляет тайну созерцательного [богословия].



ВОПРОС 47


Что есть глас вопиющего в пустыне и последующее? Что значит пустыня, что – путь Господа здесь и что – приготовление его? Каковы стези Его и что значит сделать прямыми их? Каковы долы, и что означает всякий дол да наполнится? Каковы горы и холмы, и что есть понижение их? Что означают кривизны, и каким образом они выпрямляются? Каковы неровные пути, и как они сделаются гладкими? И что означают [слова, сказанные] после всех этих: и узрит всякая плоть спасение Божие? (Лк. 3:4-6).

ОТВЕТ. Глас, изначала вопиющий в пустыне, то есть в естестве человеческом или в мире сем, есть, очевидно, всякий святой Бога Слова; либо [он есть тот, кто], наподобие Авеля (Быт. 4:4), приносит от чистоты [сердца] отучневшие в добродетелях[1] первые движения созерцающей души; либо [он есть тот, кто], наподобие Еноха (Быт. 4:26) с помощью твердого упования веры постигает будущие блага[2], на которые он надеялся, и кто стяжает сильную молитву[3]; либо [он есть тот, кто], наподобие Еноха (Быт. 5:19-24), посредством всеугодной добродетели отсекает полностью ум [свой] от привязанности к сущим[4] и от ведения их, перенося [его] непосредственно к самой премысленной Причине [всего]; либо [он есть тот, кто], наподобие Ноя (Быт. 6:14-22), верой созерцая будущие виды Божественного Суда, приготовляет для себя, словно кивот, подвижническое житие[5], со всех сторон укрепленное страхом Божиим и спасающее его от будущего гнева (Мф. 3:7; Лк. 3:7)[6]; либо [он есть тот, кто], наподобие Авраама (Быт. 12:1-9; 22:1-14), зрит чистым оком веры благолепие будущих благ, вняв [гласу Господа] и с ревностью покинув землю [свою], родство и дом отца [своего][7], то есть оставив привязанность и пристрастие к плоти, чувству и чувственным [вещам], и во время искушений и борений став выше естества, предпочитая ему Причину [этого] естества, как великий Авраам [предпочел] Бога Исааку; либо [он есть тот, кто], наподобие Исаака, посредством высшего бесстрастия и ненасытной [духовной] алчности души жаждет прекрасного созерцания, обладая не могущим отойти от истины[8] (хотя с ним и ведут брань лукавые духи) навыком в добродетели и ведении; либо [он есть тот, кто], наподобие Иакова (Быт. 27:11-16; 27:43-28:5), очищает [свой] ум от косматости материальных вещей и от смешения с ними и благодаря этому становится гладким, а наложением козлиных кож (я имею в виду – наложением на плоть суровости жизни по Богу) преобретает себе, вопреки помышлению плоти, могущество от Бога и вследствие страха перед восстанием страстей и желания высшего научения путем стяжания [духовного] опыта переселяется в Харран – я подразумеваю: переходит к естественному созерцанию, из которого он обретает посредством деятельных трудов всё духовное знание зримого мира, сосредотачивая его в различных рассуждениях и умозрениях, а затем вновь возвращается (Быт. 31:17-21) в собственную и отеческую землю, то есть возвращается к ведению умопостигаемых вещей, приводя с собой, словно жен и служанок[9], рожденные им незыблемые навыки и осуществления деятельного и созерцательного [любомудрия], а также порожденных последними сынов – плодов [этого любомудрия]. И просто [сказать] – дабы речь [наша] не была многословной сверх должного, повествуя о жизни каждого [святого], – всякий святой[10], ставший им посредством своего образа жизни, как содержащий в себе Слово[11], громогласно изрекающее повеления другим людям, бесспорно является гласом и предтечей Слова, соразмерно праведности и вере в нем. Но из всех [этих святых] в наибольшей степени гласом и предтечей Слова является великий Иоанн, без образов и символов указывающий на истинное Пришествие Бога, провозглашающий и являющий Его [людям] неверующим и открыто показывающий Того, Кто берет на Себя грех мира (Ин. 1:29), и для Домостроительства [Божиего] во исполнение тайн вносящий лепту своего служения при Крещении [Господа][12].

И поскольку по причине благодати каждая, даже случайная, буква[13] Божественного Писания может быть постигнута многоразличным образом для пользы добивающихся добродетели и ведения, то давайте, насколько то возможно нам, и иным способом рассмотрим поставленные вопросы.

Итак, «пустыня», как я сказал, есть естество человеков, мир сей и душа каждого человека, ставшая бесплодной вследствие изначального преступления [заповеди]. «Глас вопиющий» есть восприятие Слова совестью каждого грешника, которая как бы вопиет в тайниках сердца: приготовьте путь Господу. Очевидно и несомненно, что приготовление божественного пути состоит в обращении к лучшему и исправлении помыслов и нравов, а также в очищении от прежних осквернений. Путь же прекрасный и славный есть добродетельная жизнь; по ней, словно по пути, свершает в каждом [из нас Свое] шествие спасения [Бог] Слово, вселяясь [в нас] через веру и входя посредством различных установлений и учений по добродетели и ведению[14]. «Стези» же суть различные способы (осуществления] добродетелей и различное движение жизни по Богу или нравы по Богу; ходящие этими стезями добиваются добродетели и пекутся о Божиих словесах[15] не ради славы, выгоды, заискивания, человекоугодничества или выставления напоказ [своей праведности и учености], но делают, говорят и мыслят всё ради Бога. Ибо Божественному Слову не присуще пребывать на непрямых, даже если Оно и обнаружит в ком-либо приготовленный путь. Я говорю вот о чем: [представим, что] некто постится, воздерживается от возбуждающего страсти образа жизни и способен свершать [многое] другое, что помогает избавлению от порока, – и тем самым приготовил названный путь. Но он предается таким способам [осуществления добродетели] не для того, чтобы соделать нечто богоугодное, а ради тщеславия, выгоды, заискивания, человекоугодничества или по иной какой причине, – подобный человек не сделал прямыми стези Божий: хотя он и понес (великий] труд приготовления пути, но не обрел Бога, шествующего по стезям его. Стало быть, «путь Господа» есть добродетель, а «прямая стезя» – правильный и правдивый способ [осуществления] этой добродетели.

Всякий дол да наполнится - разумеется, [наполнится] теми, которые правильно приготовили путь для Господа и сделали прямыми стези Его; ибо не просто всякий [дол] и не всех: ведь [речь не идет о доле] тех, кто не приготовил путь для Господа и не сделал прямыми стези Его. "Дол"[16] есть плоть каждого [человека], взрезанная бурным потоком страстей[17], которыми разрывается ее связь и сочетание с душой по духовному закону соединяющего Бога. Под «долом» можно мыслить и душу[18], размываемую ливнями неведения и лишаемую через порок красоты равнинного благолепия в духе. Поэтому всякий дол, то есть плоть или душа приготовивших путь для Господа и сделавших прямыми стези Его, наполнится через отвержение страстей, делающих неровными их долы, и, обретая естественно присущий ему внешний вид путем привнесения добродетелей, выравнивается духом.

Всякая гора и холм да понизятся. Долам, по-видимому, присуще способствовать неким естественным образом возникновению гор и холмов. «Гора» есть всякое превозношение, восстающее против познания Божия (2 Кор. 10:5), а «холм» – всякий порок, противостоящий добродетели. Если же «горы» суть духи, производящие неведение, а «холмы» – [духи], творящие порок, то, очевидно, что когда всякий дол, то есть, как я сказал, плоть или душа приготовивших путь для Господа и сделавших прямыми стези Его, наполнится ведением и добродетелью благодаря присутствию в нем Бога Слова через [осуществление] заповедей, тогда «понизятся» все духи лжеимянного ведения и духи порока. Их попирает и подчиняет Слово, Которое ниспровергает вознесшуюся лукавую мощь человеческого естества и как бы срывает до основания величие и высоту гор и холмов, наполняя долы[19]. И действительно, если кто-нибудь силой Слова будет завладевать всем тем, что захватывают вопреки естеству бесы, творящие противоестественное неведение и порок, то никогда не будет возноситься вершина неведения и порока, так же как не было бы горы или холма чувственно являемых [вещей], если бы люди обладали механизмом для сравнивания таких гор и холмов и для наполнения долов.

Понижение[20] мыслимых и лукавых гор и холмов есть возвращение в свое исходное состояние естественных сил плоти и души. Вследствие такого возвращения боголюбивый ум, естественным образом выравниваемый богатством добродетели и ведения, размеренным шагом проходит через век сей и без оглядки направляется к неувядающему и нетленному миру умопостигаемых и святых сил, не раздражаемый неровностью невольных искушений, причиняющих боль, и умеренностью в плотских потребностях делая более легким путь заповедей, который [обычно] бывает затруднительным по причине суровых трудов плоти.

«Кривизны» выпрямляются[21], когда ум, освободив члены тела от страстей, то есть отрезав органы чувств и прочее от любострастного действия, научает их приводиться в движение соответственно простому логосу естества, направляя к Причине, от Которой они произошли. "Неровные пути"[22], то есть натиски невольных искушений, станут гладкими путями, когда ум, благосклонно приняв [все] немощи, скорби и нужды, [не перестает пребывать в духовной] радости и благодушии и через невольные труды лишает всякой силы владычество добровольных страстей. Ибо добивающийся истинной жизни знает, что любой труд[23], вольный или невольный, становится смертью для наслаждения – матери смерти[24]; поэтому он с радостью воспримет всё «неровные пути», то есть натиски невольных искушений, и, благодаря терпению пребывая в радости, делает скорби легкими и гладкими путями, неуклонно отсылая себя к почести вышнего звания (Флп. 3:14) и среди скорбей благочестиво прокладывая [свой] Божий путь. Итак, он, полностью освободившись с помощью воздержания от извилистого и запутанного наслаждения, многоразличным образом сплетенного с органами чувств[25], делает неровные пути ровными. А своим терпением попирая трудноодолимый и суровый натиск [подвижнических] трудов, он делает кривизны гладкими путями. Вследствие чего [такой человек), как в награду за добродетель[26] и за тяжкие усилия ради нее, поскольку он добро и законно подвизался (2 Тим. 2:5), влечением к добродетели препобеждая наслаждение, любовью к ведению попирая муку и с помощью обоих[27] мужественно перенося божественные борения, узрит спасение Божие. Ибо говорится: И узрит всякая плоть спасение Божие - разумеется, всякая верующая плоть, согласно [словам]: Излию от Духа Моего на всякую плоть (Деян. 2:17), то есть на верующую [плоть]. Ведь не всякая плоть узрит спасение Божие, поскольку [этого не случится] с плотью нечестивцев, как то делает явным истинное Слово: Да возмется нечестивый, да не видит славы Господни (Ис. 26:10), но, уточняя, [лишь] всякая верующая плоть. Священное Писание, говоря в частности о плоти, обычно обозначает всего человека[28]; и, как бы восклицая, [изрекает]: и узрит всякий человек спасение Божие, – разумеется, всякий человек, услышавший вопиющий в пустыне глас, приготовивший, в соответствии с дарованным [ему] смыслом созерцания, путь для Господа, соделавший прямыми стези Его, наполнивший через срывание мыслимых и лукавых гор [свой] дол – душу, которая, вследствие преступления божественной заповеди, собственной впадиной вызвала вознесение и возвышение названных лукавых гор и холмов[29], таким наполнением произведший понижение лукавых сил, выпрямивший посредством воздержания кривизны добровольных страстей, то есть движения наслаждения, и через терпение выровнявший и сделавший гладкими неровные пути невольных искушений, случившихся с ним. Естественно, что такой человек, обретя чистое сердце, узрит спасение Божие. Вследствие добродетелей и благочестивых умозрений, он сердцем узрит Бога в конце [своих] усердных подвигов, согласно [сказанному]: Блаженны чистые сердцем, ибо они Бога узрят (Мф. 5:8), и вместо трудов ради добродетели воспринимает благодать бесстрастия, которой более всего присуще являть Бога тем, кто обладает [ею].

Для взыскующих высот умозрения возможно и иное рассмотрение этого: в лишенной страстей душе, как в пустыне, [звучит] благодаря добродетелям глас тайно вопиющей божественной мудрости и ведения[30], поскольку Единое и То же Самое Слово для всех делается всем (1 Кор. 9:22), приспосабливаясь к каждому, простираясь на каждого и заранее даруя благодать, словно глас – предтечу, приготовляющую каждого к Его Пришествию. В одних она становится покаянием, как предтеча будущей праведности, в других – добродетелью, как предуготовление ожидаемого ведения, а в третьих – ведением, как изображение будущего божественного состояния. И для созерцающего ума, умозрительно совершающего божественные восхождения Слова и приспосабливающего к каждому Его поразительные и человеколюбивые проявления, соответственно которым Оно для всех делается всем, чтобы спасти всех (1 Кор. 9:22) через богатство благости (Рим. 2:4) Своей, просто не хватает времени, [чтобы постигнуть всё это][31].



ВОПРОС 48


Об Озии говорит Вторая Книга Паралипоменон, что он сотвори правое пред Господем, и бе взыскан Господа во дни Захарии разумеющегося в страсе Господни. И благопоспеши ему Господь. Созда же Озия столпы в Иерусалиме и над враты угла, и над углом юдольным, и над углами, и укрепи. И устрой столпы в пустыне, и ископа кладези многи, понеже имяше многи скоты в Сефиле и на поли, и делатели виноградов на горах и на Кармиле, бе бо земледелец (2 Пар. 26:4-10)[1] Что за столпы, столп над вратами угла, столп над вратами юдольными и сам угол? И что такое углы и столпы в пустыне? Что такое выкопанные кладези и скоты? Что Сефила, равнина и делатели Виноградов? Что есть гористая страна[2] и Кармил, и что [означают слова]: бе бо земледелец?

ОТВЕТ. Приди, достохвальное Слово Божие, даруй соразмерное нам откровение Своих речений и, сняв дебелость [телесных] покровов, покажи нам, Христе, красоту духовного смысла[3]. Возьми десницу нашу, то есть умную силу, которая в нас, и настави на стезю заповедей Твоих (Пс. 118:35); поведи [нас] в Твое место селения дивна, даже до дому Божия[4], во гласе радования и исповедания шума празднующаго (Пс. 41:5), дабы и мы через исповедание в [духовном] делании и через радование в созерцании удостоившись войти в Твое неизреченное место трапезы, присоединились к шуму духовно празднующих там, немолчными гласами воспевая ведение несказанного. И прости, Христе, меня, осмелившегося ради повеления достойных рабов Твоих на превышающее [мои] силы. Просвети непросвещенную мысль мою для созерцания предлежащего, дабы еще более быть прославлену Тебе, Отверзающему очи слепых и Делающему ясным язык гугнивых (Ис. 35:5-6).

Я полагаю, что как Соломон был неким прообразом Христа Бога, так и Озия был неким прообразом Спасителя. В переводе на греческий язык имя «Озия» означает «мощь Бога», а Господь наш Иисус Христос, камень, который бысть во главу угла (Пс. 117:22), то есть [во главу] Церкви, есть естественная Мощь и воипостасная Сила Бога и Отца. Ибо как угол делается связью двух стен, так и Церковь Божия становится единством двух народов: народа, который из языков, и народа, который из иудеев, имея скрепой Христа[5], создавшего «столпы во Иерусалиме», то есть видение мира, или первые, божественные и нерушимые, изречения догматов о Божестве, являющиеся твердынями; а также [возведшего столпы] над враты угла[6], то есть изречения догматов о Воплощении. Ибо вратами и дверью Церкви является Сам глаголющий: Я есмь дверь (Ин. 10:9); вратами, имеющими столпы, то есть твердыни божественных догматов о Воплощении, – через них, охраняющих угол, то есть Церковь, должно входить тем, кто желает правильно верить. Ведь [человек], защищенный столпами божественных догматов, как твердынями истины, не боится поносящих речей или злословящих бесов.

И над углом юдольным[7]. Юдоль есть плоть, а угол есть соединение этой плоти с душой по сочетанию в духе[8]. На юдоли возводятся столпы, то есть твердыни заповедей, а на них – догматы, а принимаемые при тщательном исследовании[9], чтобы сберечь соединение души с плотью, нерасторжимое, словно угол.

И над углами созда столпы. Возможно, углами[10] Писание называет различные соединения разделенных тварей, осуществленные Христом. Ибо Он соединил человека, таинственным образом устраняя Духом различие мужского и женского пола и делая логос естества (который [одинаков] и в мужчине, и в женщине) свободным от страстных свойств. Соединил Он и землю, изгнав различие чувственного рая и обитаемой земли. Соединил Он еще землю и небо, показав, что единое естество чувственных [вещей] тяготеет к самому себе. Также соединил Он чувственные и умопостигаемые [вещи], явив единое сущее естество тварей, сочетаемое воедино какой-то таинственной причиной. Наконец, Он соединил, в соответствии с превышеестественным логосом и способом, тварное естество с нетварным[11]. И над каждым соединением, то есть углом, Он возвел столпы[12] – связующие и сочетающие твердыни божественных догматов.

И устрой столпы в пустыни[13]. Пустыня есть естество зримых [вещей] или мир сей, в котором Слову присуще возводить столпы. Оно дарует просящим благочестивые мнения о сущих, то есть [дарует] в духе правые смыслы догматов, относящихся к естественному созерцанию.

И ископа кладези многи, понеже имяше многи скоты в Сефиле и на поли; и делатели Виноградов на горах и на Кармиле, бе 6о земледелец. Кладези[14] Господь копает в пустыне, я подразумеваю – в мире и человеческом естестве, выкапывая сердца достойных, очищая [их] от вещественной тяжести и [плотского] помышления, делая их просторными для принятия божественных дождей мудрости и ведения, дабы пил из [этих кладезей] скот Христов, то есть нуждающиеся, вследствие младенчества [своей] души, в нравственном научении[15].

Скоты в Сефиле[16] Сефила толкуется как «тесная лохань». Она обозначает тех, кто очищается невольными искушениями и отбеливается[17] от душевной и телесной скверны, – они нуждаются в том, чтобы быть напоенными, словно водой, учением о терпении и выдержке.

И на поли[18]; это суть те, кто пребывает на равнине правых деяний, быстро достигая благоденствия, либо те, кто достигает успеха на [ристалище] добродетелей и бесстрастно процветает в законе заповедей, – они также нуждаются в том, чтобы быть напоенными Словом в качестве воздаяния за [их] смирение, сочувствие более немощным и благодарение за дарованные [им блага].

И делатели виноградов на горах и на Кармиле. Виноградари, которые в гористой стране[19], суть те, кто на возвышенности созерцания трудолюбиво возделывает божественное, поступающее из ведения и сердца, радостное учение[20]. Виноградари, которые на Кармиле[21], суть те, кто соответственно возвышенному созерцанию подвизается в учении о совершенном очищении и полном отречении от сущих. Ибо «Кармил» толкуется как «познание обрезания»; возделывающий виноградник на Кармиле возделывает таинственное учение об обрезании, соответственно познанию обрезая ум от материи и материальных [вещей], но не ставя во главу [всего] постыдную славу, наподобие иудеев[22]. Писание гласит, что и эти [возделыватели] имеют нужду во влаге Божией Премудрости, [добываемой] из вырубленного в пустыне источника, дабы каждый, соразмерно [своей] вере, получал необходимое разумение от уверовавших в благодать научения спасительного Слова. Посредством этого благородно печется о каждой душе Господь наш Иисус Христос, сущий и всегда бывший прекрасным и сведующим Земледельцем, свершающий всё указанное ради нашего спасения.

Вот так вкратце мы рассмотрели, согласно одному способу [созерцания], предложенные [нам вопросы], указывающие на Господа нашего Иисуса Христа. Согласно же другому способу [созерцания], эти [вопросы], рассматриваемые в значении, присущем каждому из них в отдельности, имеют глубочайший смысл для достижения совершенства теми, кто охраняется страхом и любовью к Господу. До того, как соприкоснуться с их созерцанием, я сталкиваюсь с одним затруднением и удивляюсь, каким образом мог Озия, будучи, согласно историческому повествованию, царем Иудеи, иметь возделывателей Виноградов на Кармиле, не принадлежащей царству Иуды, но относящейся к Израильскому царству; сам град Израильского царства был построен близ этой горы. Но, как кажется, Писание, побуждая нашу вялую мысль к исследованию истины, примешало [в данном случае] нечто несуществующее к ткани исторического повествования[23].

Стало быть, Озия есть ум, стяжавший божественную мощь для [духовного] делания и созерцания; ибо, как я сказал, [имя "Озия"] толкуется как «мощь Бога». [В Писании] говорится: И бе Озия взыскал Господа во дни Захарии разумеющего в страсе Господни. [Имя] же «Захария» толкуется как «памятование о Боге». Поэтому и ум, поскольку в нем живо памятование о Боге, взыскует Господа созерцанием; и не просто [взыскует], но взыскует в страсе Господни[24], то есть в делании заповедей. Ведь взыскующий Господа созерцанием без делания не обретает Его, потому что он взыскивал Господа не в страхе Господнем.

И благопоспеши ему Господь. Ибо Господь благопоспешает ко всякому, свершающему [духовное] делание с помощью ведения, научая его способам [осуществления] заповедей и открывая ему истинные логосы сущих.

Созда же Озия столпы во Иерусалиме. Благопреуспевающий во взыскании Господа посредством созерцания и с помощью приличествующего страха [Божия], то есть с помощью делания заповедей, создает столпы[25] во Иерусалиме, то есть возводит, согласно простому и покойному устроению [своей] души, логосы Божества.

И над враты угла. Врата угла, то есть церковной веры, есть благочестивое житие, посредством которого мы наследуем благой удел. На этом житии ведующий ум строит, словно мощные и внушительные столпы, твердыни божественных догматов о Воплощении, составляемые, словно из неких камней, из различных умозрений, а также возводит способы [осуществления] добродетелей, предназначенные охранять дело заповедей.

И над углом юдольным. Юдоль есть плоть, а угол есть соединение ее с душой посредством закона заповедей. На ней возводится, словно столп, способность различения, по закону духа подчиняющая плоть душе.

И над углами. [Писание] говорит, что многочисленны углы, над которыми сильный по Богу ум возводит столпы. Ведь угол есть не только соединение, в соответствии с логосом бытия, частей с общими [началами], относящихся к одной и той же природе, как, например, [соединение] индивидуумов с видами, которым они принадлежат, видов – с родами и родов – с сущностью, когда эти части, будучи предельно удаленными друг от друга, сочетаются друг с другом, как нечто единое, и в них проявляются логосы всеобщности[26], которые, словно углы, и творят многочисленные и многообразные соединения разделенных [частей]; но [угол] есть также соединение ума с чувством, неба с землей, чувственных [вещей][27] с умопостигаемыми и естества со [своим] логосом – укоренив во всех них, соответственно собственному знанию, истинные мнения о каждом, созерцательный ум и возводит духовные столпы, то есть учения о соединениях, которые являются связующим началом этих соединений.

И укрепи, и устрой столпы в пустыни, и ископа кладези многи. Тот, кто смог увести чувства от страстей и отделить душу от привязанности к чувствам, становится достаточно сильным для того, чтобы оградить стеной ум от вторжения диавола, осуществляемого посредством чувств. Поэтому он в пустыне, то есть в естественном созерцании, и возводит, словно незыблемые столпы, благочестивые представления о сущих. Нашедший себе убежище в них уже не боится[28] бесов, предающихся грабежу в этой пустыне, то есть в естестве зримых [вещей], через чувства вводящих в заблуждение ум и влекущих его в мрак неведения.

И ископа кладези многи - разумеется, [обретя] различные навыки в лучшем, могущие вместить по ведению даруемые Богом науки[29].

Понеже имяше многи скоты в Сефиле и на поли, и делатели Виноградов на горах и на Кормиле, бе бо земледелец. Кто законным образом сражается за истину, поражая врагов справа и слева, тот, [черпая] из различных навыков в добродетели и ведении, словно [масло] из выкопанных цистерн[30], намазывает [им] для выносливости скотов в Сефиле, то есть развиваемые и испытываемые через невольные искушения движения тела и души, и напояет логосы терпения[31]. Напояет он и [скоты] «на поли», то есть движения души, благоденствующие на поле добродетелей благодаря правым [деяниям]; также напояет логосы смирения и умеренности в страстях для того, чтобы не попасть [в руки врагов], которые слева, и быть неприступным для [врагов], которые справа.

И делатели виноградов на горах и на Кармиле. Делатели Виноградов на горах суть благочестивые помыслы, пребывающие на высоте созерцания и устремленные к исступающему и неизреченному ведению[32]. А [делатели Виноградов] на Кармиле суть помыслы, возделывающие разум, добивающиеся его совершенного бесстрастия и удаляющие от него, словно крайнюю плоть на детородном члене души, всякие [чувственные ощущения], – они умозрительным образом производят обрезание ума, совершенно [освобождая его] от привязанности к материальным [вещам]. Ибо «Кармила» есть «познание обрезания».

[Писание] гласит, что Озия есть земледелец, поскольку всякий ум, обладающий мощью Бога для созерцания, является и истинным земледельцем, усердно и прилежно оберегающим от плевел чистые и божественные семена благ, имея до конца памятование о Боге, сохраняющее его. Ибо говорится: И бе взыскан Господа во дни Захарии разумеющего в страсе Господни. Писание подразумевает, что [имя] «Захария» в переводе на греческий язык [означает] «памятование о Боге». Поэтому следует всегда просить Господа о том, чтобы было сохранено в нас памятование о Нем и чтобы не расторглось достигнутое благое состояние души, вознесенной на высоту и, подобно Озии, стремящейся посягнуть и на то, что превыше природы.



ВОПРОС 49


Что означают слова в той же книге: Я виде Езекия, яко прииде Сеннахирим, и лице его воевати на Иерусалим. И советова со старейшины своими, и с сильными, да заключат воды источников, иже беша вне града: и соизволиша ему. И собра много людей, и заключи воды источников, и поток текущий посреде града (2 Пар. 32:2-4)? Что желает обозначить [Священное Писание] этими [словами], согласно [духовному] созерцанию?

ОТВЕТ. Езекия есть ум, с помощью ведения усердно занимающийся деятельным любомудрием и окруженный для защиты от супротивной силы всей божественной способностью различения в соответствии с именем своим, толкуемым как «божественная мощь»; поэтому он и царствует над Иерусалимом, то есть над душой[1], и над «видением мира», то есть над умозрительным созерцанием, отрешенным от страстей. Он, когда увидел супротивную силу, двигающуюся против него, надлежащим образом стал советоваться со старейшинами и сильными своими, чтобы заключить воды источников, бывшие вне града. А "начальники"[2] такого ума суть слово веры, слово надежды и слово любви, которые по старшинству владычествуют над всеми божественными умозрениями и помыслами в душе и дают мудрые советы уму; поэтому они и оказывают содействие в борьбе с супротивной силой, указывая способы уничтожения ее. Без веры, надежды и любви не уничтожается полностью ни одно из зол, и вообще не свершается никакое благое [деяние]. Ибо вера убеждает ум, вовлеченный в [духовную] брань, прибегнуть [за помощью] к Богу[3], и она становится для него утешением и твердым упованием [на прочность] нетелесной брони, приготовленной [для схватки]. Надежда обретает свое прочное бытие в уме от божественного неложнейшего поручительства и помощи, обещающих уничтожение супротивных сил. Любовь подготавливает ум твердо зиждиться на Божественной любви, не отступая ни на шаг от нее [в пылу духовной] брани, и пригвождает всю силу его стремления к божественному влечению.

Этим словам соответствуют и имена начальников, подвергаемые [правильному] толкованию. Начальниками же у Езекии в это время были Елиаким, сын Хелкиев, строитель, и Сомнас книгочий, и Исах, сын Асафов, дееписатель (4 Цар. 18:18). «Елиаким» толкуется как "воскресение Бога"[4], а [имя] отца его Хелкия – как «часть Божия». Стало быть, первый и единственный сын «Божией части», то есть истинного ведения, есть соответствующее вере учение о нашем Божественном Воскресении, которое с помощью надлежащей по ведению стратегии[5], или различения, успешно рассеивает [силы] взбунтовавшихся искушений, вольных или невольных. А имя «Сомнаса книгочия» толкуется как "обращение"[6], ясно указывая на обильнейшее слово божественной надежды, без которого никому и никоим образом не свойственно обращаться к Богу, потому что свойством надежды является научение или наставление, она делает зримым будущее, словно настоящее, и убеждает тех, с которыми ведет брань супротивная сила, не отходить от прикрывающего их [Своим] щитом Бога, ради Которого и из-за Которого и [ведется духовная] брань со святыми. «Исах, сын Асафов, дееписатель» толкуется как «братство Божие», а Асаф, отец его, – как "собрание"[7]. Поэтому от собирания воедино вокруг божественных [вещей] и единения душевных сил, то есть силы разумной, желательной и яростной, и рождается любовь. Вследствие этой любви и запечатлевают в [своей] памяти красоту Божественной зрелости те, кто приобрел уже через благодать равенство с Богом, – ибо очевидно, что братство означает благодать равночестия, – и имеют во владычествующем начале дееписующей и запечатлевающей души неизбывный порыв к чистой красоте Божественной любви.

И постольку так обстоит дело с этим, то из толкования имен разгадывается слово истины: всякий ум, который, наподобие Езекии, препоясан Божией силой, приобретает себе разумную силу, словно неких старейшин и начальников[8]; от нее присуще рождаться знающей вере, в соответствии с которой [ум] неизреченно научается относительно вечно присутствующего Бога и посредством надежды общается с будущим, словно с настоящим. [Ум стяжает себе также] и желательную силу, благодаря которой возникает Божественная любовь – через эту любовь, добровольно пригвождаясь влечением к чистому Божеству, [ум] обладает нерасторжимым тяготением к Желанному. Наконец, [ум] приобретает себе еще и яростную силу, благодаря которой он крепко держится Божественного мира, усиливая [ею] движение желания к Божественной любви. И всякий ум обладает этими силами, содействующими ему в уничтожении порока, а также в образовании и сохранении добродетели; они подобны старейшинам, потому что являются первыми и основополагающими частями сущности души; подобны еще они и начальникам, ибо начальствуют над душевными движениями, берущими свой исток в них[9], и благодаря волению движущего ума обладают властью над производимыми этими силами деяниями[10]. Они же дают советы уму и укрепляют [его], подсказывая [ему], что следует заключить воды источников, то есть те воды, которые вне града. Ибо всегда то, что в плане истории является прошедшим, посредством [духовного] созерцания становится как бы присутствующим мистическим образом. Обладая этими здоровыми и неподверженными обману [силами, ум] собирает многий народ, то есть благочестивые и естественные побуждения и мысли, происшедшие от этих [сил]. Воды, которые вне града[11], то есть вне души, производящие поток, текущий посреди града, суть соответствующие естественному созерцанию умозрения – они посредством каждого из чувств препровождаются от [любой] чувственной [вещи] в это [созерцание] и втекают в душу. Из них и образуется проходящее, наподобие потока, через [всю] душу, словно через град, учение о знании чувственных [вещей] – и до тех пор, пока душа имеет это учение, проходящее через нее, она не отвергает от себя образы и представления чувственных [вещей], посредством которых лукавой и пагубной силе присуще воздвигать брань на нее. Поэтому Езекия и говорит: Да не придет царь Ассирийский, и обрящет вод много, и укрепится (2 Пар. 32:4) – этими словами различающий ум словно обращается к своим силам во время восстания страстей: Удержимся от естественного созерцания[12] и обратимся к одной только молитве и умерщвлению тела в соответствии с деятельным любомудрием (образом молитвы их служит восхождение царя в храм Божий, а образом телесного умерщвления является облачение [Езекии] во вретище (4 Цар. 19:1), чтобы коварно притаившийся лукавый не примешал бы[13] к умозрениям чувственных вещей образы и виды их, посредством которых обычно образовываются страсти[14], [возникающие] окрест внешних ликов зримых [тварей], когда действие нашего разума обретает покой около умопостигаемых [вещей], перейдя [к ним] посредством чувства; и чтобы [этот лукавый], окрепнув, не опустошил бы град, то есть душу, и не увлек бы [ее с собой] в Вавилон, то есть в смешение страстей.

Стало быть, кто во время восстания страстей затворил свои чувства, полностью отвергнув мечтание и памятование о чувственных [вещах], и совершенно смирил естественные движения ума, [направленные] на исследование внешнего, тот, наподобие Езекии, затворил воды источников, бывшие вне града, пресек поток, текущий посреди града, и укрепился в этом граде вместе с названными силами и множеством людей, соболезнующих ему (я имею в виду благочестивые помыслы каждой силы). Тем самым он, одержав победу с помощью десницы Божией, посрамил восставшую на него лукавую и тираническую власть, по повелению Божиему поразив, словно неким ангелом, разумом, которому присуще губить страсти, сто восемьдесят пять тысяч (4 Цар. 19:35), то есть производящий порочность навык, посредством чувств противоразумно сросшийся с тремя силами души[15], а также действие чувств, осуществляющееся в этих [силах].

Итак, в то время, когда происходит приражение [к душе] злых бесов, нельзя предоставлять свободу естественному созерцанию, чтобы знающий ум мог избежать незримых сплетений[16], и нельзя делать что-либо иное, но должно только молиться, укрощать тело трудами, со всем усердием умерщвлять перстное помышление и охранять стены града (я имею в виду добродетели, оберегающие души, либо способы сохранения добродетелей[17] – то есть воздержание и терпение) посредством врожденных благих помыслов[18] так, чтобы вообще ни один помысел не препирался с кем-либо из врагов, [находящихся] вне умопостигаемого, и чтобы ум, введенный в заблуждение достигнутыми успехами[19], не отпал бы от Бога. Иначе военачальник Ассирийского царя Сеннахирима Рапсак, говорящий по-иудейски (4 Цар. 18:26) и «напаяющий» душу развращением мутным (Авв. 2:15), тайно похитив стремление [к божественному], увлечет взыскующую прекрасное мысль к худшему, предложив ей, [вместо подлинных благ], лжеблага. [Имя] «Рапсак» же толкуется как «напаяющий многих поцелуями» или «имеющий сильные поцелуи». Ибо лукавый бес, привыкший вести брань с умом посредством достигнутых успехов и «говорящий по-иудейски» посредством добродетели, принимаемой за таковую, но не являющейся ею, напаяет душу «развращением мутным», выказывая ей обманчивую и пагубную дружбу, – а, [как известно], раны, наносимые другом, лучше таковых ласк, ибо сказано: Достовернее суть язвы друга, нежели вольная лобзания врага (Притч. 27:6)[20]. [Имя] «Сеннахирим» толкуется как «искушение сухости» или "отточенные зубы"[21]; он есть диавол, который, с помощью отточенных для зла помыслов (мне представляется, что они именно и есть «отточенные зубы») высушивая поток, истекающий из божественных ключей ведения в нас, получает подобающее звучание имени по действию, производимому им в допускающих его. Ибо он подлинно есть и называется «искушением сухости», поскольку лишает попавших в его ловушки всякого раздаяния духовной и живительной [влаги].

Или возможно, что Сеннахирим, то есть диавол, называется "искушением сухости"[22], поскольку он беден, скуден и лишен всякого собственного могущества для восстания на нас, и без чувственных [вещей], посредством которых он обычно ведет брань с душой, не может ничем повредить нам. Поэтому для замышляемой тирании над нами он и нуждается в источниках вне града, то есть в вещественных мыслях, вместе с которыми присуще вторгаться в душу зримым формам и видам чувственных [вещей]. Чувство, оформляемое ими благодаря своей естественной связи [с этими вещами], часто становится для диавола лукавым и губительным оружием, уничтожающим божественное благолепие души, и посредством лести наслаждения оно предает в руки врага всю силу Слова, которое в нас[23].

Но тот, кто мужественно затворяет чувства посредством разумного воздержания[24] и с помощью душевных сил ограждает стеной ум свой от вторжения внешних форм чувственных [вещей], тот легко уничтожает лукавые осадные орудия диавола. С позором возвращает он диавола на путь, которым тот шел, – а этот путь[25], по которому шествовал диавол, суть материальные вещи, кажущимся образом служащие для образования тела[26], – [и заставляет его уйти] в свою землю, я имею в виду [вещественное и греховное] смешение[27]. Он убивает диавола с помощью лукавых помыслов, порожденных самим диаволом, перемещая их [в область], близкую с [духовным] покоем[28]. Ибо кто смог одолеть диавола с помощью его же помыслов, используя их при созерцании для [достижения] лучшего, тот убивает Сеннахирима посредством его сыновей и изгоняет их в землю Армянскую[29], перемещая, конечно, в [область], близкую с [духовным] покоем, помыслы, приводящие в замешательство душу через чувство. Ибо «Армения» толкуется как "[область], близкая к [духовному] покою"[30]. А эта область есть осуществление[31] божественных добродетелей; ум, перемещая в нее помыслы, которые некогда увлекли его к бесчестным страстям чувства, убивает диавола, породившего данные помыслы на погибель человеческого естества.

Стало быть, Езекия поступил правильно, мудро и в соответствии с умопостигаемым смыслом Писания, затворив воды источников, которые были вне Иерусалима, в виду [нашествия] Сеннахирима, царя Ассирийского. Источники, бывшие вне града, то есть вне души, суть все чувственные [вещи]; воды этих источников суть мысли о чувственном; поток, текущий посреди града, есть собираемое при естественном созерцании[32] из мыслей о чувственном ведение, которое проходит посредине души и является границей между умом и чувством. Ведь ведение чувственных [вещей] не есть нечто полностью чуждое умной силе, хотя и не относится целиком к действию чувства, но оно представляет собой некое посредствующее звено, позволяющее соприкасаться уму с чувством и чувству с умом и производящее их сочетание друг с другом; по чувству и по [вещественному] образу[33] оно запечатлевается [внешними] формами чувственных [вещей], а по уму оно изменяет внешние образы [этих вещей] в логосы форм[34]. Поэтому такое ведение зримых вещей вполне справедливо называется «потоком, текущим посреде града», поскольку оно является чем-то промежуточным между крайними пределами, имею в виду – между умом и чувством. Запирая это ведение во время докучания страстей, в виду ущерба, причиняемого вторжением в ум форм материальных [вещей], тот, кто вместе с ведением расторгает и незримые сплетения лукавых бесов, убивает сто восемьдесят пять тысяч, я подразумеваю – убивает навык, производящий порочность и противоразумно сросшийся, как я сказал, посредством чувственных [вещей] с тремя силами души, а также действие чувств, осуществляющееся в этих [силах], то есть противоразумное действие естественных сил на чувства. Ибо шестеричное число[35], составляемое либо из единиц, либо из десятков, либо из сотен, либо из какого-нибудь другого числа, обозначает навык, производящий или добродетель, или же порок, соразмерно умножению сочетания представляя сведующим в науке чисел душевное расположение, соответствующее тому или иному навыку. Число пять, сочетаемое, прибавляемое или слагаемое с шестеричным числом, обозначает чувства или силу, навык и действие этих чувств – данные сила, навык и действие либо сочетаемы, либо прилагаемы, либо слагаемы с естественными сила ми души[36]. Например, если число пять сочетается по единицам с шестью, как простое с простым, то оно представляет склонность, созидательно действующую на чувства посредством [естественной] силы[37]; если же простое число пять, состоящее из единиц, прибавляется к сложному числу шесть, состоящему из многих [чисел], то оно обозначает навык, в соответствии с [естественной] силой действующий на чувства; а если сложное число пять, состоящее из многих [чисел], слагается также со сложным числом шесть, опять же состоящим из многих [чисел], то оно обозначает делание, осуществляющееся в чувствах соответственно силе, навыку и действию, или же оно обозначает завершение добродетели либо порока – поэтому число может употребляться и в похвальном, и в зазорном смысле, применительно к рассматриваемому или исследуемому месту Писания.

Шестеричное число, составляемое из десятков, производит [число] шестьдесят; а шестьдесят, утроенное по причине трех родовых сил души, и по присоединении [числа] пять, вследствие врожденных [нам] чувств, производит число сто восемьдесят пять. Оно обозначает, применительно к данному месту Писания, порочный навык естественных сил, действующий на чувства: этот навык убивает при помощи слова ведения, словно при помощи некоего ангела, ум, уповающий больше на молитву, чем на собственную мощь, и считающий причиной всякого успеха [в духовном преуспеянии] и всякой победы над бесами одного только Бога. Поэтому тот, кто во время восстания искушений воздерживается от естественного созерцания и лишь усиливается в молитве, собирая воедино свой ум и обращая его к Богу, – такой человек убивает порочный навык естественных сил, движущихся вопреки естеству и действующих на чувства, и с позором обращает в бегство диавола, отвергнув названный навык, вслед за которым уверенно и с присущей ему заносчивостью вошел в душу [лукавый], посредством высокомерных помыслов торжествующий над истиной.

Вероятно, великий Давид, обладающий богатым опытом духовных браней, ведая об этом, испытывая и совершая это, говорит: Внегда востати грешному предо мною, онемех и смирихся, и умолчах от благ (Пс. 38:2-3). Вслед за ним и божественный Иеремия повелевает народу [своему] не исходить из града, понеже мечъ вражий обитает окрест (Иер. 6:25). И если бы блаженный Авель соблюл это и не вышел вместе с Каином на поле[38], то есть не вышел до [достижения] бесстрастия на равнину естественного созерцания, то Каин, сущий и именуемый «законом плоти», не восстал бы и не убил бы его (Быт. 4:8) с помощью обмана, выманив на [свершение] добрых дел в соответствии с созерцанием сущих до [обретения] совершенного навыка [в добродетелях]. Первый человек Адам, породивший закон греха, который не создавал для него Бог в раю, стяжал и первый плод преступления, соответственно смыслу имени «Каин», ибо это имя толкуется как "приобретение"[39]. Равным образом и Дина, дочь великого Иакова, если бы не вышла вместе с дочерьми туземцев, то есть с чувственными мечтаниями, то Сихем, сын Еммора, не напал бы на нее и не унизил бы ее. [Имя] «Сихем» толкуется как «спина», а [имя] «Еммор» как «осел», то есть тело. И спина, то есть Сихем, есть задний, а не передний закон Еммора, то есть тела; он следует [за телом], а не первичен [по отношению к нему][40]. Ибо в начале, или впереди, прежде чем произошло преступление божественной заповеди, это человеческое тело, то есть Еммор, не имело закона греха, я подразумеваю Сихема, но впоследствии, вследствие преступления, данный закон греха прирос к телу. Истинное Слово[41], прозрев этот закон, назвал его, по причине позднейшего возникновения, «Сихемом», то есть «спиной» или «задним», поскольку «заднее», соответственно естественному порядку вещей, и означает «спину». Стало быть, до [достижения] совершенного навыка [в добродетелях] не следует приступать к естественному созерцанию, чтобы мы, устремляясь от зримых тварей в поиске духовных логосов, не собрали бы незаметно и страсти. Ибо у [людей], не достигших совершенства, скорее внешние формы зримых [вещей] господствуют над чувствами, чем логосы тварей, сокрытые в этих формах, управляют душой.



ВОПРОС 50


Что означают слова в той же книге: И помолися Езекиа царь, и Исаиа сын Амосов пророк о сих, и возопиша на небо. И посла Господь Ангела, и порази всех мужей храбрых и бранников, и начальников и воевод в полцех царя Ассирийска: и возврати лице его со стыдом на землю его (2 Пар. 32:20-21)?

ОТВЕТ. Слово Священного Писания, хотя и описуется по букве, обретая свой конец вместе с временами, в которых происходили исторические события, но по духу оно всегда остается неописуемым, благодаря созерцаниям умопостигаемых [вещей][1]. И никто из недовольных не может сомневаться относительно этого[2], зная, что глаголящий [в Писании] Бог по естеству неописуем. Поэтому искренне желающим понять значение Писания следует верить, что Слово, изреченное Богом, весьма подобно Ему Самому. Ибо ясно, что если глаголящий Бог по сущности неописуем[3], то неописуемым является и изреченное Им Слово[4].

Стало быть, духовно рассматривая свершающееся преобразовательно во времена Езекии и обретшее [свой естественный] предел, созерцая исполнение повествуемых событий[5], мы изумимся мудрости пишущего Святого Духа[6]: как созвучно и подобающе каждому из сопричаствующих человеческому естеству изложен [здесь] смысл написанного! Поэтому всякий, желающий стать учеником Бога Слова и не признающий ничего из мимолетно сущего и конечного равным добродетели, может быть в духе Езекией и иным Исаией; [он может] беспрепятственно возносить молитвы и глас свой к небу, быть услышанным и получить от Бога [посланную ему] через Ангела [помощь], несущую гибель и уничтожение для тех, кто ведет духовную брань с ним. И тому, кто умозрительно и по Христу воспринимает в свою душу Священное Писание, следует усердно трудиться и над толкованием имен – из этого толкования может быть объяснена вся мысль написанного, если, конечно, предметом забот [исследующего] является точное постижение записанных слов и не стремится он по-иудейски низвести на землю и к телу высоты Духа и ограничить тлением преходящих [вещей] божественные и чистые обетования умопостигаемых благ, как [это делают] некоторые из наших так называемых христиан[7]. Они, тайком приняв [это иудейское понимание], хулят собою лжеименно присвоенное ими имя Христово, своими деяниями полностью и явно отрицают смысл этого имени, следуя путем, противоположным Христу, что кратко и покажет [наше] слово...[8]

Ибо вместе с другими таинствами, недоступными разуму, и в это [таинство] пришел Бог, ставший человеком, чтобы духовно исполнить закон, упраздняя букву, и чтобы воздвигнуть и сделать явным животворящее [начало] его (я подразумеваю закон), совлекши [начало] убивающее. Ведь, согласно божественному Апостолу, убивающее [начало] закона есть буква, а животворящее [начало] его есть дух, по словам: Буква убивает, а дух животворит (2 Кор. 3:6). Не вызывает сомнения, что избрали удел, противоположный Христу, и не познали всего таинства Воплощения Его те, которые зарыли силу своей мысли в букве, не желая быть по образу и по подобию Божиему (Быт. 1:26), а стремясь, по угрозе [Бога], быть землей и в землю отойти (Быт. 3:19). Ведь буква связана с землей, а дух – с небом: «на воздухе», то есть на умном осиянии, «на облаках», то есть на возвышенных созерцаниях, в сретение Господу восхищены будут, и так всегда с Господом будут (1 Фее. 4:17)[9] только те, кто благодаря ведению предпочитают [дух букве]. Праведный же печалится о тех, кто по неведению принял на себя невыносимую кару отпадения от истины, и скорбит о том, что они дают повод к укреплению иудейского неверия. Мы же, позволив им поступать так, как они хотят, переходим к нашему рассуждению, начав свое исследование с толкования имен.

[Имя] «Езекия» толкуется как «сила Божия», Ахас, отец его[10], как «мощь». «Исаия» толкуется как «вознесение Бога», то есть «высота Бога», а «Амос», отец его, как «народ труда». Поэтому «силой Божией» становится добродетель, уничтожающая страсти и оберегающая добродетельные помыслы; «мощь» же, понимаемая духовно[11], [есть та мощь], посредством которой мы при содействии Бога (а вернее, одной только силой Божией) губим супротивные благу и лукавые силы. А «высота Бога» есть ведение[12] истины, которое порождает труд созерцания тварных [вещей]; подвиги добродетелей во время [духовного] делания становятся отцами труда[13], и посредством этого [делания] совершенно губится противоположная истине сила лжи – данные подвиги смиряют и низвергают всякое превозношение, восстающее против познания Божия (2 Кор. 10:5), лукавых духов.

«Молитва» есть испрашивание тех [благ], которые Богу присуще даровать людям для их спасения. И это совершенно справедливо. Ибо если моление есть обещание добрых [дел], приносимых Богу людьми по обету, то молитва, по всей вероятности, будет несомненно просьбой о тех благах, которые предоставляются людям от Бога для их спасения: она воздает сторицей молящимся за их благое душевное расположение[14].

«Вопль» есть возрастание и увеличение во время восстания лукавых бесов добродетельных способов, соответствующих [духовному] деланию, и ведующих умозрений, соответствующих созерцанию, – его в особенности слышит естественным образом Бог, воспринимающий, вместо громкого гласа, душевное расположение тех, кто печется о добродетели и ведении.

«Небом» в Священном Писании часто называется Сам Бог, как говорит великий глашатай Истины Иоанн Предтеча: Не может человек ничего принимать на себя, если не будет дано ему с неба (Ин. 3:27), то есть [не будет дано] от Бога. Потому что всякое даяние доброе и всякий дар совершенный нисходит свыше, от Отца светов (Иак. 1:17) – в соответствии с этим и нужно понимать подобным образом предшествующее место Писания. По Писание обозначает словом «небо» еще и небесные силы, согласно речению: Небо престол Мой (Ис. 66:1), поскольку [Бог] почивает среди святых и нстелесных естеств. А если кто назовет «небом» также и человеческий ум, очистившийся от всякого вещественного мечтания и украшенный божественными логосами умопостигаемых [вещей], то он, как мне кажется, не отступит от истины. Если же кто-нибудь обозначит [словом] «небо» высоту умного ведения в человеках, то он опять не погрешит против надлежащего [понимания]. И действительно, как бы троном Божий м становится истинное ведение Бога[15], принимающее восходящего на престол Бога, в соответствии с неизменным навыком возвышенного и незыблемого устремления к прекрасному. А чистое [духовное] делание называется как бы «подножием [Божиим]», поскольку оно на себя принимает Божественные стопы, не позволяя им вообще оскверняться [соприкосновением с] нечистотами тела, словно [соприкосновением с]землей.

Следовательно, царь Езекия носит [на себе] образ добродетели, согласно толкованию его имени, ибо оно на греческом языке означает «силу Божию», а только одна добродетель и является этой силой, могущей противостоять супротивным силам; «Ахас», отец Езекии, толкуется как «мощь», которую Слово, предвосхищая [вражеские нападки], предоставило [человеку] для [духовного делания], – от нее и присуще рождаться по добродетели божественной силе. Имя пророка Исаии означает ведение горних [вещей], поскольку толкуется как «высота Бога», и являет собой высоту ведения по Богу – оно рождается трудом, положенным на различные умозрения касательно сущих, ибо, как говорилось раньше, [имя] «Амос» означает «народ труда». И если таковы значение и смысл имен, то очевидно, что всякий любомудрый и благочестивый [человек][16], бдящий с помощью добродетели и ведения, делания и созерцания, когда видит лукавую силу, восстающую на него посредством страстей, как царь Ассирийский [восставал] на Езекию, для освобождения от зол уповает на помощь Божию, и Бога он умилостивливает, всё время усиливая, соответственно добродетели и ведению, свой неизреченный [молитвенный] вопль [к Нему]. Тогда и получает он в союзники себе и для своего спасения Ангела, то есть более мощное слово мудрости и ведения, поражающее всех мужей храбрых и бранников, и начальников и воевод в полцех[17] царя Ассирийска: и возврати лице его со стыдом на землю его.

Лукавое и пагубное царство диавола, [символически] изображаемое Ассирийским царством, идет войной на людей, воюя против добродетели и ведения; оно замышляет обратить в бегство душу посредством врожденных людям сил: желание оно раздражает, [превращая его] в стремление к противоестественному, и склоняет предпочитать чувственные [вещи] умопостигаемым; ярость возбуждает, чтобы она сражалась за избранный желанием чувственный предмет, а разумное начало научает измышлять способы чувственных наслаждений – и чтобы чувственные [вещи] начальствовали и властвовали над силами, то есть над силами души, оно рукополагает перстный закон.

«Мужем храбрым» Писание называет лукавого беса, прилагающегося к желанию и разжигающего его до неприличных стремлений к постыдным наслаждениям, ибо нет ничего более сильного и принуждающего, чем естественное стремление[18]. «Бранником» Писание именует беса, осаждающего ярость и готового непрестанно сражаться за наслаждения. «Начальником» назван [бес], незримо сростающийся с явлениями чувственных [вещей] и посредством каждого чувства хитро привлекающий к себе стремление души. Писание назвало его «начальником», поскольку приросшей [к душе] чувственной [вещи] присуще начальствовать над всякой страстью. Ибо без этой вещи[19] не может никогда возникнуть и страсть, привлекающая к себе силы души посредством того или иного чувства. «Воеводой» же [Писание] называет беса, злоупотребляющего силой мыслящей [части] души для изобретения пороков и для отыскивания всяческих способов [удовлетворения] их.

«Лицем» же диавола является гладкость наслаждения[20], благодаря которой ему свойственно владычествовать над всякой душой, одержимой им и предпочитающей чувственные [вещи], вводящие в соблазн ощущения, созерцанию, питающему ум духовной [пищей]. Это лице и посрамляет тот, кто посредством молитвы [всегда] имеет попечение о слове мудрости, [посланном] от Бога и поражающем всякую лукавую силу, то есть полностью уничтожающем лукавую тиранию, мучающую душу. Ибо Писание говорит «погубил», а не «изгладил», поскольку "изглаживание"[21] есть упразднение одного только осуществления страстного действия, а «погубление» есть полное уничтожение и лукавых побуждений в мысли.

«Земля царя Ассирийского», я имею в виду [землю] лукавого демона – родоначальника зла[22], есть суровый и жесткий навык в пороке и неведении[23], лишенный всякой жизненной теплоты добродетели и всякого умного света ведения; в эту землю и возвращается одинокий диавол, который после [неудачной] попытки приражения не смог переселить в собственный навык Иерусалим, то есть боголюбивую и бесстрастнейшую душу, имеющую в себе, словно Езекия, совершенное слово делания и, словно Исаия, обладающую умом, просвещенным ведением, – они умилостивливают Бога и с помощью Ангела истребляют лукавую силу.

Так я понимаю эти места [Священного Писания], соответственно присущей мне способности [разумения]. Если же кто может в более возвышенном смысле воспринять сказанное, пусть он порадует и себя, и нас, представив, как это должно, сей более ценный смысл написанного. Ибо, как я уже говорил, суть Священного Писания неописуема: наоборот, она описует всех говорящих, сама оставаясь для них неописуемой[24]. Поэтому, если я и сказал что-либо, сообразуясь со своей способностью [разумения], то и это [уже само по себе] дерзновенно. Но я отнюдь не объял [умом] всего смысла написанного, поскольку данный смысл беспредельно превосходит мои силы.



ВОПРОС 51


И мнози приношаху дары Господу во Иерусалим, и даяния Езекии царю Иудину, и возвышен бысть пред очесы всех языков (2 Пар. 32:23). – Что такое дары и что даяния? Почему дары [приносятся] Богу, а даяния – царю? И что означают [слова]: возвышен бысть пред очесы всех языков?

ОТВЕТ. Бог привел в бытие всё зримое естество, но Он не позволил ему быть движимым в соответствии с одним только чувством, а посеял в каждый из составляющих это естество видов духовные логосы Премудрости и способы учтивого поведения, чтобы не только через молчаливые твари велеречиво возвещался Творец их, являемый логосами [Своих] созданий, но и чтобы человек, воспитываемый естественными законами и способами [поведения], мог легко найти путь праведности, ведущий к Нему[1].

Ибо высочайшей Благости [Божией] было свойственно не только учредить божественные и нетелесные сущности умопостигаемых [вещей] в качестве подобий[2] неизреченной и божественной славы, воспринимающих, насколько то дозволено и соразмерно им, непостижимую зрелость недосягаемой Красоты, но и примешать к чувственным [вещам], весьма нуждающимся в умопостигаемых сущностях, отражения[3] Своего Величия, могущие доставить человеческий ум, возносимый ими, прямо к Богу. [И тогда] этот ум оказывается превыше [всех] зримых [тварей], поскольку он [сразу] восходит к высшему Блаженству и оставляет позади себя все промежуточные [сущности][4], через которые он прокладывает свой путь. Но не только [для этого было сотворено сие], но и для того, чтобы никто из служащих твари вместо Творца (Рим. 1:25) не имел бы повода оправдывать[5] [свое] неведение, слыша глас всякой твари, ясно возвещающий о своем Создателе.

Итак, поскольку естество зримых [тварей] содержит в себе и духовные логосы Премудрости, и способы учтивого поведения, естественным образом посеянные в нем Творцом, постольку всякий ум, разумеется увенчанный добродетелью и ведением, получает в удел, наподобие великого Езекии, царствование над Иерусалимом, то есть над навыком восприятия одного лишь мира, или же над душевным устроением, лишенным всяческих страстей, – ибо «Иерусалим» Толкуется как «видение мира». Такой ум имеет в своем подчинении всё творение, благодаря составляющим это творение видам, через него приносящее Богу, словно дары[6], духовные логосы ведения, [сокрытые] в твари[7], и предлагающее самому уму, словно даяния, способы [осуществления] добродетели, содержащиеся в творении соответственно естественному закону. Вследствие обоих[8] [творение] радушно принимается [Богом], а любомудрый ум, достигший совершенства в делании и созерцании, может быть весь прославлен соответственно обоим, то есть соответственно [правому] разумению и жизни. Писание определяюще назвало «дарами» приносимое Господу, а «даяниями» – приносимое царю, поскольку, как говорят сведущие в этом люди, «дарами» метафорически обозначается то, что доставляется [людям] не нуждающимся [ни в чем], а «даяниями» – то, что дается нуждающимся. Поэтому в обычном словоупотреблении приносимое царям именуется «дарами», поскольку здесь имеется в виду отсутствие нужды у принимающих.

И если кто скажет, что именно по этой причине всё, щедро принесенное волхвами Господу (Мф. 2:11), по [Своему] человеколюбию родившемуся ради нас, названо «дарами», то он ни в чем не отступит от истины.

Итак, принося Господу от созданных [вещей] духовные логосы, мы приносим [Ему] дары, поскольку Он по естеству [Своему] не нуждается во всем этом. Ибо не как нуждающемуся в других приносим мы Господу логосы сущих, но делаем [это для того], чтобы нам самим, насколько то возможно, воспеть Его, дающего нам в долг, от тварей Его. А даяния принимает тот, кто ревностно домогается божественного любомудрия, как нуждающийся по естеству и в способах [осуществления заповедей] для добродетели, и в логосах [тварей] для ведения.

Однако можно и иначе истолковать [слово] «дары». Поскольку дар есть даваемое тем, кто раньше ничего не приносил, то дары от созерцания сущих принимает ведующий ум[9], то есть [он принимает] преподносимые через него без [всякого] рационального доказательства основополагающие учения веры[10], сверх которой никто никогда не приносит ничего [Богу][11]. Естественным образом и без всяких искусных логических приемов[12] видя своего Творца, насколько Его являет творение (что можно сравнить с верой[13], приносимой первой, ибо она приносится Богу как долг, а не как дар?), [ум] принимает в качестве даяний естественные законы сущих, воспроизводя их в способах [осуществления добродетели]. Разумеется, стяжав [указанные основополагающие учения веры, он принимает и] труды покаяния, благодаря которым ему присуще совлекать с себя прежнего ветхого человека, а затем приступать к сбору плодов праведности, собирая способы, сотворенные [Богом] в сущих для осуществления добродетели. Но к ним [ум] не может приблизиться до тех пор, пока он многими трудами и потом не снимет и не сбросит с себя, как змей старую кожу, ветхого человека. Поэтому ведующий ум принимает, как дары Богу, основополагающие учения веры[14], не принося и не даруя ничего [Ему] прежде них (ибо сказано: Кто дал Ему наперед, чтобы Он должен был воздать) - Рим. 11:35); а как даяния он принимает естественные законы сущих, воспроизводя [их] в способах [осуществления добродетели].

Я говорю о следующем: различающий ум, в соответствии с естеством воспроизводя небесный закон[15], принимает даяния, всегда имея и сохраняя в себе ровное и то же самое движение добродетели и ведения, которое вращает вокруг сущих, словно светозарные и блестящие звезды, логосы их.

А от орла[16] [ум] воспринимает прямоту взгляда очей на божественное сияние чистого Света, и при этом всесветлый луч [Света] не обжигает умное око[17].

(Ведующий ум] подражает и оленю[18], подобно ему устремляясь на высокие горы божественных умозрений, и разумом, обладающим высшей способностью различения, он губит страсти, которые, словно ядовитые пресмыкающиеся, зарылись в естество сущих; с помощью же памяти[19] он унимает [пагубное действие] яда порока, случайно попавшего в многоразличные источники ведения.

Еще он подражает зоркости газели[20] и устойчивости [в полете] птицы, благодаря добродетели [издалека] различая тенета борющих бесов и [легко] перепрыгивая через них, словно газель, а благодаря ведению пролетая над ловушками ведущих [с ним] брань духов, словно птица.

Некоторые говорят, что если ударять друг о друга кости льва[21], то можно добыть огонь. Ведующему и боголюбивому уму также по природе присуще подражать и льву, поскольку он, исследуя истину, ударяет друг о друга, словно кости, благочестивые помыслы и таким образом добывая огонь ведения.

Ведующий ум становится мудрым, как змий, и простым, как голубь[22] (Мф. 10:16), всегда сохраняя веру, словно голову, несокрушаемой и мудро отстраняя от себя, наподобие голубя, раздражение ярости, а поэтому он не помнит зла [своим] обидчикам и притеснителям.

От горлицы[23] же он воспринимает, словно даяние, образ целомудрия, по доброй воле исполняя все дела, которые свойственны естественному ходу вещей.

И так любомудрейший ум, с помощью ведения проходя бытие сущих соответственно логосу и способу [существования] каждого естества, принимает, как ведующий, словно дары, духовные логосы их, приносимые Богу от твари; а как подвизающийся в [духовном] делании, он принимает, словно даяния, естественные законы сущих[24], воспроизводя [их] в способах [осуществления добродетели]. И в самом себе он открывает всё великолепие Божией Премудрости, незримо привносимой в сущие [вещи еще] в течение [здешней] жизни.

Если кто скажет, что Писание, говоря о приношении даров Богу, разграничивает их, дабы явлена была беспредельность Божией Благости, ибо прежде наших приношений Она воспринимает от нас даяния, как дары, вменяя всё нам в уплату подати, – то высказывающийся подобным образом не выйдет за пределы должного [понимания]. Ибо он покажет величие и неописуемость Благости Божией, распространяющейся на нас, поскольку Бог принимает, словно наше, то, что принадлежит Ему, но приносится Ему от нас и засчитывается нам в уплату долга[25].

И возвышен бысть Езекия пред очесы всех языков. - Тот, кто через делание и созерцание достигает высот добродетели и ведения наподобие Езекии, разумеется, возвышается над всеми языками. Я имею в виду, что он оказывается, соответственно деланию, превыше плотских и позорных страстей, а соответственно созерцанию – превыше так называемых естественных тел[26]; или, говоря просто и кратко, превыше всех чувственных видов, умозрительно пройдя все виды, которые в них. В Писании они образно называются «языками», ибо по природе они инородны и чужеземны душе и уму. И Бог, безусловно, не повелевает сражаться с ними, если они сами не ведут брань с умом[27].

Ибо нам предписано вести брань не с тварями, извне окружающими чувство, а поведено всегда сражаться с противоестественными страстями бесчестия, обитающими в нас, в земле [нашего] сердца, – сражаться до тех пор, пока не искореним их из него и не станем единственными обладателями этой земли, которая обретет безмятежность благодаря уничтожению чуждых страстей. Поэтому там, где говорится о приношении даров Богу и даяний царю, изречения Писания очень точны: здесь не говорится, что все приносили дары Богу и даяния царю, но [лишь] многие, то есть не все народы, а лишь многие народы. Отсюда ясно, что есть народы, от которых ничего не приносится Богу или царю. Ведь, разумеется, речь идет о том, что твари, составляющие естество созданных [вещей], должны преподносить Богу в качестве даров только божественные логосы, как происшедшие от Бога, поскольку в соответствии с этими логосами они созданы; а в качестве даяний царю (твари должны приносить] принадлежащие им по естеству законы, как утвержденные им, – тогда человеческий ум, приведенный в гармоническое созвучие с этими законами, образовывает основные образы добродетели. Но нельзя приносить Богу или людям неистинное бытие[28] сущих в нас народов, то есть страстей, которых не создал Бог, поскольку они не произошли от Бога. Ибо страсти бесчестия приведены в бытие не Богом, но нами, ослушавшимися Божией заповеди; и от них [ум] никогда не приносит ничего Богу, поскольку они вообще не содержат в себе никакого логоса мудрости или ведения, а обрели свое существование вопреки ему, путем отвержения и мудрости, и ведения.

Словами же, что царь Езекия возвышен бысть пред очесы всех языков, образно показывается, что тот, кто вследствие выпавших на его долю трудов [духовного] делания поселяется в бесстрастии, словно в Иерусалиме, избавляется и от греховного беспокойства; его действия и слова дышат миром, миру он внимает и о мире размышляет[29]; затем он постигает с помощью естественного созерцания естество зримых [вещей], через него приносящее Господу, словно дары, божественные логосы и преподносящее ему самому, словно даяния царю, законы, содержащиеся в этом естестве. [Поэтому такой человек] бывает возвышен пред очесы всех языков, через делание став выше всех плотских страстей, а через созерцание оказавшись превыше естественных тел и всех чувственных видов[30], так как он прошел через все духовные логосы и способы [бытия], которые в них[31].

Так понимаю я слова: мнози приношаху - многие, но не все, то есть народы, которые вне [нас], или твари, а не народы внутри нас, или страсти. Ибо все твари, наполняющие мир, воспевают Бога и славят Его безмолвными гласами (Пс. 18:1-5). И их хвалебная песнь становится нашей песней. Поэтому великий Григорий, именуемый в честь богословия, говорит: "Через творения [Божии] я понимаю, как должно воспевать Бога"[32].

Итак, как было показано, Священное Писание открыто для всех желающих сохранить [истинный] смысл Его, и Оно совсем не замыкается на [каком-либо] одном лице. Ибо каждый может стать Езекией, в духе подражая ему, через молитву вознести зов свой Богу, быть услышанным Им и принять Ангела [от Него] – имею в виду принять слово высшей мудрости и ведения во время восстания лукавых бесов. [И посла Господь Ангела], и порази всех мужей храбрых и бранников, и начальников и воевод (2 Пар 32:21), то есть страстные движения желания и ярости, а также пристрастие к чувственным [вещам], и, словно воеводу, разумение, измышляющее способы греха. Подобным образом [каждый обретает мир [душевный] через избавление от страстей и посвящение себя созерцанию сущих, чтобы воспринять всеобъемлющие логосы ведения, словно дары, и основные способы добродетелей, словно даяния, приносимые ему от всего творения для прославления Бога и для его собственного [духовного] преуспеяния. После этого он надлежащим образом бывает возвышен пред очесы всех языков, то есть по добродетели оказывается превыше всех страстей, а по ведению – превыше всех тварей, и через [свое] смирение сберегает благодать, не претерпевая того, что, по Писанию, следовало за этим[33].



ВОПРОС 52


Я не по воздаянию, еже Бог[1] даде ему, воздаде Езекиа, но вознесеся сердце его, и быстъ на него гнев, и на Иуду, и на Иерусалим. И смирися Езекиа от высоты сердца своего сам, и живущий во Иерусалиме, и не прииде на них гнев Господень во дни Езекиины (2 Пар. 32:25-26). – Что такое «воздаяние» и то, что следует за этим?

ОТВЕТ. Поскольку после многих и различных благодеяний, которые Бог своевременно оказывал Езекии, спасая его и избавляя от всякой нужды и превратностей, он всю благодать спасения не вменил, как должно, Богу, но некая человеческая нечистота вскичилась в нем и разделилась сила обретенных преуспеяний, то, разумеется, не по воздаянию, еже Бог даде ему, воздаде Езекиа. Ибо за божественные преуспеяния свои он не воздал с [должным] благоразумием благодарения [Богу], но вознеслось сердце его, а поэтому не избежал [Езекия] болезни гордыни, кичащейся добродетелью и ведением.

Я быстъ на него гнев, и на Иуду, и на Иерусалим. Гнев Божий есть, согласно одному толкованию, тягостное чувство воспитуемых. А тягостным чувство делается вследствие наведения невольных тягот. Через такое наведение Бог часто приводит ум, чванящийся добродетелью и ведением, к смирению и умалению, даруя ему познание самого себя и сознание собственной немощи. Ощутив их, ум оставляет суетное возношение сердца. Ибо [Писание] гласит, что после того, как был гнев [Божий], смирися Езекиа от высоты сердца своего сан, и живущий во Иерусалиме, и не прииде на них гнев Господень во дни Езекиины.

Или еще: гнев Господень есть прекращение даруемых божественных харизм, которое случается со всяким высокомерным и надменным умом (для его же пользы), хвастающимся дарованными от Бога благами, словно собственными достижениями. Достойно рассмотрения и понимания также и то, почему не только на одного Езекию, вознесшегося сердцем, пришел гнев [Господень], но и на Иуду, и на Иерусалим. Это [место] в особенности убедит строго придерживающихся одной только буквы Писания в том, что боголюбцам следует обратить всё свое усердие на духовное рассмотрение написанного, если, конечно, ценнее всего для них разум истины. Ибо если мы будем следовать только одной букве, то, естественно, обвиним Божественный суд в великой несправедливости, так как он неправедно карает вместе с грешником тех, кто не согрешил. И разве истинным будет тогда Писание, гласящее: Да не умрут отцы за сыны, и сынове не умрут за отцы; кийждо за свой грех да умрет (Втор. 24:16). Также: Душа же согрешающая, та умрет (Иез. 18:20). И еще: Ты воздаси комуждо по делом его (Пс. 61:13), как то сказано Давидом, обращающимся к Богу.

[Писание] гласит: Вознесеся сердце Езекии. Но Оно не добавляет: «и сердце населяющих Иерусалим и Иудею». Каким образом вместе с виновным были наказаны и невиновные – постигнуть этого, если понимать данные слова буквально, я не могу. Ведь сказано: И вознесеся сердце Езекии, и бысть на него гнев, и на Иуду, и на Иерусалим – а о них в Писании не написано, что они вознеслись [сердцем]. Итак, поскольку защищающие букву [Священного Писания] и предпочитающие ее мысли [Его] не в силах объяснить эти вызывающие затруднения [слова], мы обратимся к духовному толкованию написанного и там постараемся обрести истину, сокрытую неприступной буквой, ибо эта истина, наподобие света, озаряет путь любящим ее.

Каждый ведующий и любомудрый ум содержит в себе и Иуду, и Иерусалим. Под «Иудой» мы, исходя из духовного постижения, понимаем образ заповеди или навык в покаянии вместе с помыслами, которые он в себе заключает; этот навык деятельно совозрастает вместе с преуспеянием по мере восхождения ума горе – ибо «Иуда» толкуется как "исповедь"[2]: А «Иерусалим», согласно аллегорическому пониманию, означает мирный навык бесстрастия вместе с составляющими этот навык божественными умозрениями. Или, говоря кратко, [ведующий] ум обладает «Иудой», то есть деятельным любомудрием, и «Иерусалимом», то есть созерцательным тайноводством. Поэтому когда боголюбивый ум, по благодати Божией, отражает всякую супротивную силу с помощью добродетели и ведения, [стяжаемых] в деятельном и созерцательном любомудрии, то он увенчивается совершенной силой против духов лукавства. Однако если при этом он не воздает должного благодарения Богу – Виновнику [своей] победы, но сердце его возносится, ибо он признает [лишь] самого себя за причину всякого преуспеяния, то тогда, как не воздавший Богу по воздаянию, возданному ему, он принимает гнев богооставленности[3] не только на самого себя, но также на «Иуду» и на «Иерусалим», то есть на навык [духовного] делания и на навык созерцания. И тогда, по попущению Божиему, страсти бесчестия сразу же восстают против делания, оскверняя дотоле чистую совесть, а ложные мысли сплетаются с созерцанием сущих, искажая дотоле правое мнение ведения[4].

Ведь Божественное установление[5] и [Божественный] закон[6] подлинно существуют по Промыслу [Божиему] в сущих, чтобы ими воспитывались, обращаясь к богомыслию, те, которые при благоприятном [течении жизни] проявляют неблагодарность [к Богу], и чтобы, [сообщив им] опыт противоположного, породить в них познание Божественной Силы – свершительницы [всех] благ. Ибо иначе, поддавшись самомнению, не подчиняющемуся при благоприятных обстоятельствах Промыслу [Божиему], мы впадаем в богопротивное расположение гордыни, считая, что стяжание добродетели и ведения присуще нам по природе, а не есть дар благодати. В таком случае оказывается, что мы пользуемся благом для рождения зла и через то, благодаря чему должно было укрепляться и пребывать нерушимым Божественное познание в нас, – через это мы совсем недолжным образом заболеваем неведением Божественного.

Ибо один, считая, что он достиг цели добродетели, уже не будет искать Причину и источник [всех] благ, замыкая только в самом себе силу устремления [к Божественному], и вследствие самого себя теряя закон спасения, то есть Бога[7]. Другой же, наоборот, [постоянно] ощущая свою естественную нужду в благах, не перестает усиленно стремиться к Тому, Кто может восполнить его недостаток.

Поэтому на гордый ум праведно [обрушивается] гнев, то есть богооставленность или попущение [Божие], в силу чего осаждают его бесы и во время [духовного] делания, как Иуду, и во время созерцания, как Иерусалим, дабы ощутил он собственную естественную немощь и познал Божественную Силу и Божию благодать, защищающую его и доставляющую ему все блага; и дабы смирился он, полностью отринув от себя чуждое и противоестественное возношение. Тогда не придет на него другой гнев [Господень], то есть лишение дарованных харизм, как не пришел он на Езекию, который после того, как случился первый гнев, то есть богооставленность, сразу же смирился и ощутил Подателя благ. Ибо [Писание] гласит: И бысть на него гнев, и на Иуду, и на Иерусалим, И смирися Езекиа от высоты сердца своего сам, и живущий во Иерусалиме, и не прииде на них гнев Господень во дни Езекиины, то есть [не пришел] другой гнев – лишение харизм, который вслед за попущенной прежде богооставленностью научает ум прекрасному благомыслию. Ибо очевидно, что невразумленный первым видом гнева [Божиего], то есть богооставленностью, и несмирившийся, принимает на себя второй гнев, лишающий его [благодатного] действия [Божественных] харизм и отбирающий от него оберегающую его до сих пор Силу. Отиму ограждение его, - говорит Бог о неблагодарном Израиле, – и будет в разграбление; и разорю стену его, и будет в попрание. И оставлю виноград Мой, и ктому не обрежется, ниже покопается, и взыдет на нем, якоже на лядине, терние; и облаком заповем, еже не одождити на него дождя (Ис. 5:5-6) – как возвестил, страдая, и Саул, первый царь Израиля. Ибо он вместе с царством воспринял через помазание и благодать пророчества, но когда не сохранил ее, то принял на себя первый гнев [Божий] – действие лукавого духа. Когда же не осознал [этой своей вины], был изобличен другим гневом[8], лишился [царского трона] и, через свое безумие, оказался перед смертью неимеющим никакого благочестия. Это обнаруживает [сам Саул], когда, страдая, он сначала был одержим бесом, а затем с помощью волшебницы перебежал добровольно к бесам и, подобно безбожникам, совершил служение этим бесам через волхвование[9].

Итак, под «Езекией» мы понимаем любомудрый ум, под «Иудой» – [духовное] делание, а под «Иерусалимом» – созерцание. И когда мы мысленно постигаем, что ум каким-либо образом претерпевает нечто, мы убеждаемся, что вместе с ним сопретерпевают вследствие сочетающих их вместе идей[10] его деятельная и созерцательная способности. Ибо когда претерпевает подлежащее, невозможно, чтобы вместе с ним не сопретерпевали и те [силы], которые [находятся] в этом подлежащем[11].

Смысл [такого] духовного толкования[12] полностью соответствует словам Писания, поскольку он не предполагает упрека [в несправедливости] приговора Божиих судов и не побуждает к ниспровержению другой [Божественной] заповеди. Ведь согласно изложенному толкованию, когда один только Езекия, то есть ум, возносится, кичась [своими] достижениями, то [невозможно] не возноситься вместе с ним Иуде и Иерусалиму, то есть деланию и созерцанию, ибо их нельзя рассматривать как обладающих ипостасным бытием[13]. И гнев [Божий] обрушивается не только на одного Езекию, то есть на ум, но и на Иуду и на Иерусалим, так как когда оскверняется чем-либо ум, то вместе с ним делаются грязными [духовное] делание и созерцание, даже если они не участвуют в том, что породило гнев.

Стало быть, нам следует придерживаться смысла, [а не буквы] написанного. Ибо если то, что некогда происходило преобразовательно в истории, но ради нас было записано в наставление (1 Кор. 10:11) духовное[14], – и это записанное постоянно соответствует происходящему, то когда супротивная сила выстраивается на духовную брань против нас, мы должны, по возможности, переместить в [свой] ум всё Писание. Тогда наш ум просветится божественными умозрениями, тело украсится образами [добродетелей, возникшими вследствие] постижения божественных логосов, которые соделают это тело разумной мастерской[15] путем отвержения врожденных страстей[16].

Итак, всякий боголюбивый и добродетельный человек препоясывается, наподобие Езекии, духовной силой[17] [на брань] против бесов; и если случится приражение лукавых духов, в уме незримым образом вступивших с ним в схватку[18], то он через молитву получит [помощь в виде] Ангела, посланного ему от Бога. Я имею в виду – получит могущественное слово мудрости, которое рассеет и уничтожит все фаланги диавола. Однако, если он не признает Бога за причину этой победы и спасения, а всю победу припишет самому себе, то таковой человек не воздал Богу по воздаянию Его, ибо полнота благодарения не является равной величию спасения и душевное расположение [спасенного] не возмещает благодеяния Спасшего. Ведь «воздаяние» есть душевное расположение спасенного к Спасшему, [проявляющееся] в делах, соизмеримых [с благодеянием]. Наоборот, когда такой [человек] возносится сердцем и кичится полученными дарами, словно чем-то неполученным, то по справедливости обрушивается на него гнев [Божий][19], поскольку Бог попускает диаволу незримо[20] сплестись с ним, сотрясти до основания образы добродетелей, [осуществляемые в духовном] делании, и сделать мутными просветленные логосы ведения, [обретаемые] в созерцании, дабы он, познав собственную немощь, достиг разумения той единственной Силы, Которая ниспровергает в нас страсти, и, раскаявшись, смирился и отверг высокомерие гордыни. [Лишь тогда] он умилостивит Бога и отведет от себя гнев, обрушивающийся на нераскаявшихся, отнимающий у души оберегающую ее благодать и оставляющий покинутым неблагодарный ум.

«Днями же царя Езекии» Писание, вероятно, называет различные озарения, которые воспринимаются всяким благочестивым и боголюбивым умом, предающимся созерцанию тварных [вещей] для постижения Премудрости [Божией], разнообразно проявляющейся через все [твари]. И до тех пор, пока делание и созерцание[21] находятся в гармонии с этими [озарениями], они не лишаются добродетели и ведения, поскольку "Солнце Правды"[22] Своим восходом [всегда] творит в подобном уме эти «дни».



ВОПРОС 53


Опять об Езекии [Писание] говорит: Я погребоша его на восходех гробов сынов Давидовых; и славу и честь даша ему в смерти его весь Иуда, и живущий во Иерусалиме (2 Пар. 32:33). – Что означает на восходех гробов сынов Давидовых и последующее?

ОТВЕТ. Духовный Давид есть Господь наш Иисус Христос[1], Камень, который отвергли строители - священники и начальники иудейские, тот самый сделался главою угла (Мф. 21:42), то есть [Главою] Церкви. Ибо, согласно Писанию, «угол» есть Церковь. Ведь как угол соединяет две стены, скрепляя их друг с другом нерасторжимой связью, так и Святая Церковь стала соединением двух народов – тех, которые из язычников, и тех, которые из иудеев; единым учением веры Она связывает их друг с другом и сочетает их для [неразрывного] единодушия[2]; краеугольным Камнем Ее является Христос, как Глава всего Тела (Кол. 1:18). Ибо имя «Давид» толкуется как «унижение», а [Господь есть Тот], Который, будучи Словом Божиим и Сыном Божиим, ради меня облачился в зрак раба (Флп. 2:7), стал поношением человеков, неверующих в Истину, и уничижением людей (Пс. 21:7), преисполненных грехами, но Пастырем добрым, полагающим душу Свою за овец (Ин. 10:11), то есть за нас. Он льва и медведицу бияше (1 Цар. 17:36), то есть изгонял из естества [человеческого] ярость и похоть, терзающие разумный[3] зрак образа Божиего в нас. Он [был] «чермен», вследствие страдания смертного, и с добрыма очима (1 Цар. 16:12), то есть обладал славой возвышенных логосов Промысла и Суда – ибо Промысел и Суд являются как бы очами Слова, посредством которых [Господь], и претерпевая ради нас, осуществляет наблюдение за всем[4]. Он – Тот, Кто поразил духовного Голиафа, то есть диавола, ростом в пять локтей[5] вследствие пятичастной страстности нашего чувства: ведь до такой величины и роста возносится диаволом порочность, до какой расширяется сила чувства в нас, посредством [внешних] ощущений приведенная в страстное состояние. Он – Царь истинного Израиля, [то есть Израиля], видящего Бога, даже если Саул, то есть ветхий народ, [живущий] по закону [Моисееву][6], безумствует, истощаемый завистью, будучи не в силах перенести потерю преходящей славы. И Давид, Царь мой, даже преследуемый, забирает копье и сосуд с водой (1 Цар. 26:1-12)[7] у Саула, то есть силу деятельной добродетели и благодать умозрительного созерцания[8], – ведь забирает Он их только для того, чтобы отдать тем обращающимся к Нему по вере иудеям, которые в будущем унаследуют спасение, принимая проповедь Царства [Божиего]. Опять же [Давид] в пещере[9] отрезает у усевшегося по нужде [Саула] край одежды, то есть благонравие, достигнутое нравственным любомудрием, или возвышенность умозрений, касающихся оболочки символов и иносказаний закона. Ибо Он рассудил, что [всё] истлевает от употребления (Кол. 2:22), а поэтому иудейский народ, присевший в пещере века сего или в мрачной букве закона, целиком приверженный земному и телесному [бытию], ограничивающий тлением преходящих (вещей] божественные обетования нетленных, по справедливости и достоинству не должен обладать, словно краем одежды, духовным благонравием заповедей закона, постигаемых в таинственном смысле.

Таков духовный Давид, истинный Пастырь и Царь[10], Губитель супротивных сил. Он – Пастырь тех, кто еще предается нравственному любомудрию и пасется на пастбище естественного созерцания; Царь же тех, кто, обновив с помощью духовных законов и учений красоту дарованного [изначала] образа, соответствующую Первообразу, приближаются к великому Царю веков в непосредственном видении ума[11] и, если позволительно так сказать, отражают в себе, словно в зеркале, неприступную Красоту.

Сыновья же этого Давида суть все святые от века, рожденные Им в Духе. Гробы этих сыновей – воспоминания об их жизни по Богу на земле. А «восход» гробов есть высота их Боговедения и любви к Богу – там и воздают [им] погребальные почести весь Иуда и живущий во Иерусалиме. И именно там, соответственно достоинству места, обретают свое жилище способы[12] блаженного монашеского жития, сообразные [духовному] деланию[13], и обитают логосы ведения, сообразные истинному созерцанию. Они погребают ум, достохвально умерший для всех сущих, ибо для чувственных [вещей] он умирает благодаря отвержению всякой чувственной деятельности, а для [вещей] духовных – благодаря прекращению всякого духовного движения[14].

Итак, они погребают Езекию, [имя которого] толкуется как «мощь Бога», то есть погребают ум, могучий в [духовном] делании и величавый в ведении, который умер[15], то есть добровольно удалился от всех сущих, придя к Тому, Кто выше этих сущих. А погребают его весь Иуда и живущий во Иерусалиме, то есть делание, соответствующее добродетели, и истинное созерцание, соответствующее ведению. На восходех гробов сынов Давидовых, то есть на возвышенности памяти о [всех] святых от века; и славу, и честь даша ему - славу как [оказавшемуся] по духовному ведению превыше всех логосов сущих, а честь[16] – как ставшему чистым от всех страстей и стяжавшему по чувству движение, не связанное естественными законами, [действующими] в сущих.

Возможно, кто-нибудь из весьма досточтимых добротолюбцев[17] скажет, что «слава» есть наивысшая красота «по образу», а "честь"[18] – полнейшее сходство "по подобию"[19]. Одному, [то есть "образу"], присуще свершать истинное созерцание духовных логосов, а другому, [то есть "подобию"], – исполнять точное и безукоризненное делание заповедей. И обладающий ими великий Езекия был похоронен на восходех гробов сынов Давидовых. Поэтому для более ясного понимания смысла изреченного можно вместо слов погребоша его на восходех гробов сынов Давидовых сказать: «И воздвигли памятник Езекии на высоте памяти о святых от века».

Рассмотрим [теперь], почему не сказано: «в гробах Давидовых», а [написано]: на восходех гробов Давидовых. Ведь сам смысл и образ жизни по плоти Господа совершенно непостижим и несравним с [другими] сущими – не только с людьми, но и с Ангелами, не говоря уже о том, что Божество Его [совершенно] недоступно постижению мыслью. Поэтому, хотя всякому знающему [человеку] и более любезно величие [слов] «в гробах сынов Давидовых», но наилучшее [для него] – на восходех гробов сынов Давидовых. Ибо в Писании не сообщается, что кто-нибудь был погребен в гробах Давидовых[20], не говоря уже [о погребении] на восходе гробов Давидовых. Ведь, как я сказал, смысл и образ жизни по плоти Господа Бога и Спасителя нашего ни в чем не сравнимы [ни с одним из сущих]. Ибо сказано: Покры небеса добродетель Его (Авв. 3:3), то есть здесь говорится о том, что и сама праведность по человечеству Господа, [проявляемая] через плоть, своим превосходством и преизобилием покрыла и горние Силы. Ведь Он был не просто человек, но Бог, вочеловечившийся для того, чтобы через Себя и в Себе обновить естество человеков, само по себе уже состарившееся, и соделать его общником Божиего естества. При этом, разумеется, [человеческое] естество отложило всякое тление и изменение, благодаря которым оно, уподобившись скотам, имело чувство, подавляющее разум[21]. Господу слава во веки. Аминь.



ВОПРОС 54


В Первой книге Ездры[1] написано о Зоровавеле: И егда изыде юноша сей, воздвиг лице на небо прямо Иерусалиму, благослови Царя Небесного, глаголя: От Тебе победа, и от Тебе премудрость, и Твоя слава, и аз раб Твой. Благословен ecuom (2 Езд. 4:58-60). Что означают слова: Воздвиг лице на небо прямо Иерусалиму и последующие?

ОТВЕТ. [Имя] «Зоровавель», если строго следовать [правилам] еврейского языка, может произноситься с придыханием и без него, раздельно или слитно, а также быть грамматически упорядоченным[3]. С придыханием оно обозначает «посеянное семя смешения», без придыхания – «восход смешения», слитно – «восход в смешении», раздельно – «восход рассеяния», а употребляемое в грамматически упорядоченной форме означает «сам-отдохновение».

Зоровавель есть ум-любомудр. Он, во-первых, сеет семя праведности, каясь в своем смешении со страстями и пленении ими; во-вторых, он есть «восход смешения», поскольку делает явным срам смешавшихся [с ним] страстей; в-третьих, он – «восход в смешении», через ведение просвещая действие чувства, которое [пребывает] в смешении и направлено на чувственные вещи, не позволяя ему входить в соприкосновение с этими вещами помимо разума; в-четвертых, он – «восход рассеяния», так как служит причиной восхода праведных дел в силах души, рассеянных в чувственных [вещах], – благодаря этому восходу и образуется [духовное] делание, совокупное с разумом и не лишенное умозрительного созерцания, возводящего рассеянные силы [души] к умопостигаемому. Наконец, [этот ум] есть «сам-отдохновение», поскольку он творит всякий мир и сочетает деятельное начало [в человеке] с Благом по естеству, а начало созерцательное – с Истиной по естеству[4]. Ибо всякому [духовному] деланию присуще возникать благодаря Благу, а всякое созерцание стремится к ведению благодаря одной только Истине[5]. И когда они достигнут завершения, то не будет уже ничего наносящего удары деятельному началу души или пронзающего чуждыми умозрениями созерцательное начало ее. Тогда душа, оказавшись по ту сторону всего сущего и мыслимого, приступит к Самому Богу – Единому Благому и Истинному, Который превыше всякой сущности и всякого мышления[6].

Такой ум, преуспевший в различных добродетелях, когда после победы отходит от царя Давида, то есть от естественного закона, показывает ему силу любви и истины, сравнивая добродетели со страстями[7]. И законным образом получив всеобщее одобрение, утверждающее его выдвижение и упраздняющее выдвижение других[8], он правильно распознает, откуда пришла к нему благодать победы. Поэтому он и воздвиг лице на небо прямо Иерусалиму, благослови Царя Небесного.

"Лице"[9] этого ума есть постигаемое мыслью расположение души, сокрытое в тайниках ее, в котором содержатся все отличительные черты добродетелей. Его ум «воздвигает на небо», то есть на высоту созерцания, прямо Иерусалиму, то есть соответственно навыку бесстрастия. Или еще[10]: на небо прямо Иерусалиму означает устремленность [ума] к небесному жилищу и к граду написанных на небесах (Евр. 12:23)[11], о котором преславная глаголашася (Пс. 86:3), как говорит Давид. Ибо нельзя иначе благословлять Бога[12], как воздвигая к высоте созерцания и ведения, в соответствии с навыком бесстрастия, то есть беспечального и мирного состояния", лице душевного расположения, которое образовывается из многих и различных добродетелей, подобных отличительным чертам [человеческого лица].

И что же говорит он, воздвигнув лице? – От Тебе победа, показывая, что под «победой» понимается конец деятельного [любомудрия], направленного против страстей, и [этот конец] есть как бы награда за божественные подвиги борений против греха[14]. От Тебя премудрость, то есть завершение ведения, достигаемое через созерцание, – то завершение, которое кладет конец всякому неведению души. И Твоя слава - здесь «славой» называется являемая ими законным образом[15] красота божественной зрелости, которая есть соединение победы и премудрости, делания и созерцания, добродетели и ведения, благости и истины. Ибо, соединенные друг с другом, они излучают единую славу и сияние Бога. Поэтому Зоровавель надлежащим образом добавляет к сказанному: аз раб Твой, зная, что именно Бог свершает в нас, как в орудиях [Своих], всякое делание и созерцание, всякую добродетель и ведение, всякую победу и премудрость, всякую благость и истину; мы же соучаствуем в этом только своим добровольным расположением, желающим блага[16]. Имея такое расположение, великий Зоровавель добавляет еще, обращаясь к Богу: Благословен ecu, иже дал ecu мне премудрость, и Тебе исповемся, Владыко отцов. Как благоразумный раб, он всё вменяет Богу, воздавая признательностью Ему, Владыке отцов, за силу дарованных благ. «Благословенным» он называет Бога, поскольку Тот обладает беспредельной Премудростью, вернее, Само-Премудростью[17]; получив от Бога благодать, он [Ему] воздает хвалу. Еще Зоровавель называет Бога «Владыкой отцов», желая показать, что все [духовные] достижения святых суть харизмы Божий. Ибо никто ничего не имеет, помимо блага, дарованного Владыкой Богом, которое соизмеряется с добротой и благомыслием воспринимающего его. [И человек] стяжает только то и столько, сколько он отдает дарующему Владыке[18]. А «отцами» [Зоровавель] называет [всех] от века святых[19], веру которых он воспринял и жизнь которых воспроизвел. Ведь он достиг духовного преуспевания, возжелав родиться от них в Духе и став свободно избранным сыном свободно избранных родителей, что настолько же ценнее для Бога по сравнению с невольно становящимися отцами и чадами по плоти, насколько душа по превосходству сущности отличается от тела[20].

Этот Зоровавель, будучи одним из юношей, представших перед царем Дарием, то есть перед естественным законом, в двух своих речах описал силу божественных благ в людях, опровергнув опрометчивые речи других [юношей]. Тем самым он привлек к себе царствующий закон естества, пророчески предсказав освобождение сил души, захваченных в рабство [постоянной] изменчивости страстей[21]. Ибо два других предстоящих [перед царем юноши], которые как бы [защищали] вещественность тела[22], суть два лукавых духа, и самим свойством этого числа являют страстность и тленность. А ум, защищающий простую по сущности душу, будучи единым, носит образ нераздельной Единицы, с которой смерть вообще не соприкасается, поскольку Ее нельзя ни разделить, ни расчленить[23].

Ибо один, то есть первый юноша, представляя [преимущества] страстного благоденствия тела, говорит: Силнее есть вино (2 Езд. 3:10). Он называет «вином», давая вместе с тем и определение его[24], всякое помешательство и опьянение наслаждениями страстей, приводящее в исступление мысль и делающее ложным естественное употребление помыслов[25]. Ведь [Писание] гласит: Ярость змиев вино их, и ярость аспидов неисцелна (Втор. 32:33), называя «вином змиев» кипение плотских наслаждений, а «вином аспидов» – тираническое и высокомерное презрение, [вытекающее из] непослушания. Ибо этот зверь, как говорят, по сравнению со всеми зверями земными, [наиболее] глух к [любым] песнопениям и, вследствие своего высокомерия, тиранически властвует над певчими [существами].

Другой, то есть второй [юноша], говорит: Сиднее есть царь (2 Езд. 3:11), называя «царем» всякую тщеславную похвальбу богатством, властью и другими [земными] отличиями, порождающую неведение, от которого происходит рассеивание [человеческого] естества [на многие] части. Потому что все неведующие о присной славе Божией и презирающие силу ее не знают друг друга, все обрушиваются на всех, одержимые желанием прославиться друг перед другом силой, богатством, роскошью или иными способами. И названные юноши, описав, так сказать, своими доказательствами всю глубинную тину противоестественных страстей, сделали судьей своих речей царя Давида, или властвующий над естеством закон, надеясь склонить его к своим учениям.

Третий же [юноша], который есть ум – заступник добродетели и ведения, желавший, чтобы душа освободилась от злого рабства страстей, говорит: Силнее суть жены, паче же всех побеждает истина (2 Езд. 3:12). «Женами» он называет обоживающие добродетели, из которых возникает любовь, соединяющая людей с Богом и друг с другом. Она восхищает душу от всего того, что находится под властью рождения и тления, а также из умопостигаемых сущностей, превышающих эти [тленные вещи]; сливается, насколько то возможно природе человеческой, в неком любовном объятии с Самим Богом, таинственным образом созидая чистое и божественное сожитие [с Ним][26]. А «истиной» он называет единую и единственную Причину сущих – Начало, Царицу, Силу и Славу их, из которой и вследствие которой они произошли и происходят; Ею и через Нее сохраняется их бытие, и ради Нее пребывают боголюбцы в своем ревностном усердии. И, чтобы сказать кратко, [словом] «жены» третий юноша указывает на любовь как на конец добродетелей – этот конец есть безупречное наслаждение и нераздельное единение с Благом по природе тех, кто сопричаствует Ему. [Словом] же "истина"[27] он обозначает конечный Предел всех знаний и самих познающих – к Нему, как к Началу и Пределу всех сущих, стягиваются, благодаря некоему всеобщему закону[28], естественные движения [этих сущих]; Оно, как Истина, Начало и Предел сущих, является всепобеждающим, привлекая к Себе движение тварей.

Так беседует любомудрый ум с естественным законом, ниспровергая всю ложь, внушенную ему лукавыми духами. Он убеждает этот закон решить дело в пользу помыслов и сил души, захваченных в рабство страстей[29]; возвестить освобождение и избавление заключенным во тьме (Ис. 9:1-3), то есть в пристрастии к чувственным [вещам], так чтобы они, придя в Иудею, то есть к добродетели, построили в Иерусалиме, то есть в навыке бесстрастия, храм Господень, то есть ведение, вмещающее [в себя и] премудрость.

Итак, мудр и весьма премудр Зоровавель, поскольку он от Бога воспринял премудрость, благодаря которой и смог противопоставить [убедительные] доводы каждому положению, выдвигаемому на погибель рода человеческого лукавыми бесами, воюющими с телом; победить, опровергнуть и своими возражениями полностью свести на нет аргументы противников, а тем самым освободить душу от лукавого рабства страстей[30]. Ибо если бесы с помощью «вина» стремятся воздать почести кипению плотских наслаждений, а с помощью «царя» – одобрить силу мирской славы, то ум с помощью «жен» представляет духовное и беспредельное наслаждение, а с помощью «истины» показывает незыблемую силу, убеждая презирать блага преходящие и придерживаться [благ] будущих.

Таков, как мне кажется, правильный и мудрый смысл ответа на поставленные вопросы, достойный Духа и того, чтобы письменно запечатлеть его для нашего назидания. А если кто-нибудь, в соответствии с дарованной ему божественной способностью разумения, в силах постигнуть более возвышенное значение написанного, то нет зависти [в нашем сердце]. Ибо благодати Духа не присуще терзать тех, кто ей сопричаствует (таким терзанием обычно и порождается страсть зависти), даже если один обладает ей в большей, а другой – в меньшей степени. Ведь каждый стяжает проявляющееся действие Духа соразмерно своей вере, а поэтому каждый есть распорядитель своей благодати[31], и если он – благомыслящий, то никогда не будет завидовать другому, прославившемуся благодатными дарами, поскольку и в нем самом заложено внутреннее расположение к приятию божественных благ[32].

Однако перейдем теперь к другому таинственному рассмотрению [указанного места Писания], которое раскрывает изначальную истину написанного. Согласно такому рассмотрению, Зоровавель есть истинный, новый[33] и через ветхое преобразовательно указанный Господь и Бог наш Иисус Христос. Он, воспринятый в смешение нашего естества, зачатый в нем и рожденный, стал совершенным по естеству Человеком, дабы возвести к Самому Себе это естество, отделившееся от смешения[34]. Не будучи вместе с нами пленником[35] и не переселенный в смешение страстей – ибо Он не сделал никакого греха, и не было лести в устах Его (1 Петр. 2:22; Ис. 53:9), – Он был рожден среди нас, пленников, как пленник, и вместе с нами к злодеям причтен (Лк. 22:37; Ис. 53:12). Через [Свое] человеколюбие[36] родился Он в подобии плоти греха и по причине греха (Рим. 8:3)[37]. В подобии плоти греха - потому что, будучи по природе Богом бесстрастным, [Господь] непреложно по Домостроительству [Божиему] соблаговолил стать Человеком, по природе страстным. А "по причине греха"[38] – потому что вследствие грехов наших пошел Он на смерть, за нас принял мучения, изъязвлен был за грехи наши и мучим был за беззакония наши, дабы ранами Его мы исцелились (Ис. 53:2-5)[39]. Ибо [в Писании] говорится: Дух лица нашего помазанный Господь ят бысть в растлениях их, о Нем же рехом: в сени Его поживем в языцех (Плач. 4:20).

Он есть праведный "восход"[40] наш из греха «рассеяния», и о Нем Святой Дух через пророка говорит, что Он восставит для нас восток праведный (Иер. 23:5) и се муж. Восток имя Ему, и под Ним возсияет (Зах. 6:12), а также: [возсияет] Солнце правды, и исцеление в крилех Его (Мал. 4:2). Выражение под Ним показывает неизреченное таинство Воплощения Слова[41], от которого и произошло спасение всех. А "крылья Солнца правды"[42] суть два Завета, благодаря которым прилетевшее к нам Слово исцеляет рану, нанесенную преступлением [заповеди], и укрепляет [нас] в совершенной добродетели: через Ветхий [Завет] Оно ниспровергает порок, а через Новый утверждает добродетель. Или иначе: «крылья» суть Промысел и Суд [Божий], благодаря которым парящее Слово неведомым образом спускается на сущие, исцеляя логосами Премудрости тех, кто желает [этого], а медлительных в отношении добродетели врачуя способами [сурового] воспитания[43], – с первых Оно счищает [греховную] скверну плоти, а у вторых лечит язвы души.

Именно это Слово и вывело истинный Израиль[44] из плена: не из земли в землю, как это сделал древний Зоровавель, переведя народ [свой] из Вавилона в Иудею, но от земли – на небо, от порока – к добродетели, от неведения – к познанию истины Божией, от тления – к нетлению и от смерти – к бессмертию. Или, говоря более кратко, [Слово вывело истинный Израиль] из мира чувственно-явленного и текущего в мир постоянный и духовный, из жизни прекращающейся – в жизнь нерасторжимую и [вечно] пребывающую. Оно есть истинный Зодчий разумного храма[45], подмываемого [потоками] прегрешений и поджигаемого чуждым огнем, которым мы обжигаемся, приближаясь к свету огня нашего и к пламени, опаляющему нас, – тем самым мы не только подготавливаем умное начало души рабски следовать за плотским помышлением[46], но и [своим] действием воспламеняем материю страстей.

Именно это Слово и убедило [Своей] Премудростью царя Дария, то есть закон естества. Ведь нельзя в этом месте [Писаний] понимать «Дария» как «диавола», поскольку он добровольно содействовал благодати в избавлении народа [Израильского из плена], уверовав, что нет ничего более сильного и более полезного для спасения естества [человеческого], чем вера и благая совесть. Ибо вера содержит в себе и внутренний смысл истины[47], а благая совесть вводит в место Божественной любви, которая аллегорически и обозначается словом «жены», – [пребывающий] в такой любви вообще не может преступить Божией заповеди. Это Слово воздвигает в Себе, согласно неизреченному и нераздельному единению, скинию Давидову падшую (Амос. 9:11; Деян. 15:16), то есть естество [человеческое], разрушаемое смертью вследствие греха. Оно есть Зоровавель, со славой восстановивший поверженный дом Божий, о котором Святой Дух говорит: Зане велия будет слава храма сего последняя паче первыя (Агг. 2:10). Ибо Слово приобщило [Себя] к естеству (человеческому] вторым общением, намного более необычным, чем первое[48], поскольку Оно сначала уделило [этому естеству] от лучшей [части Своей][49], а затем по Собственной воле восприняло худшее, дабы спасти образ [Свой], сделать плоть бессмертной[50] и, соединившись с естеством [человеческим], полностью уничтожить слово змия, вновь восстановить это естество в изначальной чистоте, [свободной] от порока, и благодаря обожению соделать его еще более превосходным[51], чем первое творение[52]. И поскольку [Слово] сделало [плоть] такой, какой она не являлась изначала, то Оно возвратило ей, [постоянно] текущей, то, что было утеряно, благодаря непреложности преградив путь новому падению, и исполнило в отношении нее силой [Своего] Вочеловечивания весь совет Бога и Отца. Ибо [Писание] гласит: Руце[53] духовного Зоровавеля основаша храм сей, то есть человека, и руце его совершат его (Зах. 4:9) – речь идет о прежнем творении [человека] и о возрождении его Словом по неизреченному единению. Таков истинный Зоровавель, Избавитель пленников, имеющий в руке [Своей] камень, иже от чистого олова, украшенный семью очами Господа, которыми Бог призирает на всю землю (Зах. 4:10). Ведь если следовать буквальному толкованию, то Зоровавель никак не мог держать в руке камень чистого олова, имеющий семь очей Господа, взирающий на всю землю. А поскольку такое толкование невозможно, мы [опять] обращаемся к [духовному] смыслу написанного.

Зоровавель есть, как часто уже говорилось, Господь Бог наш Иисус Христос. Камень Его есть вера в Негр, а [слова] "в руке"[54 ]означают то, что вера во Христа становится явной посредством исполнения заповедей. Ибо вера без дел мертва (Иак. 2:26), как и дела без веры[55]. Ведь очевидно, что «рука» есть символ делания[56]. Поэтому Господь, неся в руках камень, научает нас обладать деятельной верой в Него, украшенной семью очами Господа, то есть семью энергиями Святого Духа[57].

Далее, [в Писании] говорится: И почиет на нем Дух Божий, дух премудрости, дух разума, дух ведения, дух знания, дух совета, дух крепости, дух страха Божия (Ис. 11:2)[58]. Дух страха Божия есть воздержание от деятельного осуществления зла; дух крепости – смелая устремленность и движение к [духовному] деланию и осуществлению заповедей; дух совета – навык различения, благодаря которому мы разумно исполняем Божий заповеди, отделяя от лучшего худшее; дух знания – безошибочное познание способов [духовного] делания соответственно добродетели: соизмеряя свои поступки с этими способами, мы никогда не отпадем от правильного суждения разума; дух ведения – постижение логосов, [содержащихся] в заповедях, в соответствии с которыми и образуются способы добродетелей[59]; дух разума – внутреннее приятие способов и логосов добродетелей[60], или, лучше сказать, усвоение их, благодаря чему и происходит слияние естественных сил [души] со способами и логосами заповедей[61]. А дух премудрости есть вознесение к Причине духовных логосов, [содержащихся] в заповедях, и соединение с Ней. Соответственно этой Причине мы, неведомым образом посвящаемые (насколько то дозволено человекам) в таинство простых логосов сущих, которые в Боге, возвещаем из сердца, словно из некоего бьющего ключом источника, другим людям истину, многоразлично [проявляющуюся] во всем. Тем самым мы восходим от [сущностей] конечных, от Бога удаленных, а нам близких, к [сущностям] первым, от нас удаленных, а Богу близких, – [и это восхождение осуществляется] последовательно и по порядку[62].

Ибо от бездействия в отношении зла вследствие страха [Божия][63] мы переходим с помощью крепости к деятельному осуществлению добродетелей; от осуществления добродетелей – к различию совета; от различия – к навыку добродетелей, то есть к знанию; от навыка добродетелей – к ведению логосов, которые в добродетелях; от этого ведения – к навыку, способному преобразовать познанные логосы добродетелей, я имею в виду – разуму[64]; от него – к простому и строгому созерцанию истины, которая [есть] во всех [сущих]; побуждаемые им, мы [сможем] держать многие и разнообразные речи об истине перед [людьми] благочестивыми, исходя из мудрого созерцания чувственных и умопостигаемых сущих. Восходя посредством этих очей веры, то есть посредством озарений, мы собираемся воедино в божественной Единице премудрости[65], сосредотачивая происшедшее ради нас различие харизм в [единой] Причине их путем постепенных восхождений через каждую из добродетелей[66]. И при содействии Божием мы не должны пропускать ничего из вышеназванного, дабы, постепенно впадая в беспечность, не превратили бы мы веру нашу в слепую и безглазую[67], не имеющую озарений Духа, [стяжаемых] через дела. Ибо в таком случае мы по справедливости предадимся каре на беспредельные века, поскольку и в самих себе, и в том, что касается нас по вере, мы ослепили божественные очи[68].

Ведь всякий, кто вследствие бездействия [в осуществлении] заповедей вырвал у самого себя таковые очи веры[69], естественно, становится осужденным, поскольку не имеет Бога, взирающего на него. И, думаю, по той причине в Писании вера называется «камнем чистого олова», что она является и наказывающей тех, кто не украшает ее заповедями, и спасающей тех, кто сохраняет ее сияющей с помощью энергий Духа. Ибо великий Симеон, говоря о Господе, изрек, что Он будет на падение и на восстание многих в Израиле (Лк. 2:34) – на падение неверующих и на восстание верующих. Ибо, как говорят некоторые, олово состоит из серебра и свинца. А свинец является символом воспитания, наказания, кары и тяжести осуждения; серебро же есть образ сияния, славы и блеска. Если же это так, то вера, обозначаемая через олово[70], с одной стороны, немощью плоти[71], словно свинцом, воспитывает, наказывает, карает и осуждает тех, кто вследствие [своего] бездействия [в осуществлении] заповедей оказались негодными для нее, – а ведь эта плоть получила крепость благодаря соединению с [Богом] Словом. С другой стороны, эта же вера заставляет блистать, прославляет, просвещает и ведет к обожению тех, кто вследствие исполнения заповедей оказались испытанными в ней, обладая, словно серебром, Божеством Слова, Которое целиком, насколько это: возможно, озаряет достойных[72].

Некоторые понимают «камень чистого олова» как [образ] Господа нашего Иисуса Христа, состоящего из двух природ – Божества и человечества. И если кто желает рассмотреть веру во Христа или Его Самого более духовным образом, то и вера, и Сам Христос предстанут перед ним, с одной стороны, как свинец, воспитывающий душу, наказывающий плоть, карающий страсти и осуждающий бесов, а с другой – как серебро, покрывающее сиянием добродетелей ум, прославляющее его знаниями и, благодаря обожению, делающее его [целиком] светом – подобием Первого Света[73]. Согласно такому пониманию, [легко] постигается и [смысл слов] «падение» и «восстание», причиной которых является Господь. Ибо Он производит «падение» плоти или плотских помышлений, грехов и бесов, а «восстание» – ума или духовного помышления, естественных добродетелей и мыслей, [в своей совокупности] объемлющих ведение[74]. И если сказать кратко, Слово производит в достойных падение ветхого по Адаму человека и буквы закона – и восстание нового по Нему Самому человека и закона Духа.

Возможно, в Писании вера потому сравнивается с камнем чистого олова, что обладавшие ею и очернившие [своими пороками][75] ее добродетель и ведение могут через покаяние и в соответствии с деланием и созерцанием вновь заставить блистать ее и вернуть сразу свойственное ей светлое сияние жизни.




ВОПРОС 55


Вси же бяху от Исраиля, от двунадесяти лет и выше, кроме рабов и жен, четыредесять три тысящы, триста шестьдесят; раби сих и рабыни, седмь тысящ триста четыредесять седмь; певцы и певицы, восемьсот пятьдесят пять. Вельблюд четыре ста тридесять пять; коней седмь тысящ, семьсот тридесять шесть; мсков восемьсот четыредесять пять; подьяремник пять тысящ пять сот двадесять пять[1] (2 Езд. 5:41-42). – Окажи любовь [и объясни] эти великие и возвышенные слова, изреченные Святым Духом через пророков об исходе [Израиля] из плена [вавилонского]. Почему это повествование написано со столь неуместной простотой, недостойной Духа, и здесь упоминается точное число верблюдов, лошадей, мулов, ослов и тому подобного?

ОТВЕТ. Точное объяснение этого – удел только тех, кто вследствие великой чистоты [своего] ума получили свыше всю, насколько то доступно человекам, благодать Духа[2]. Соответственно ей умозрительным образом пересекая во все концы [безбрежное] море таинственных созерцаний[3], они зрят одни только логосы написанного, обнаженные от наложенных на них письменных знаков[4], и никогда не принимают за смысл ни один из символов, придающих внешнюю форму этим логосам[5], если только, конечно, не хотят с присущей им мудростью телесно запечатлеть данные логосы для тех, кто, вследствие младенчества [своего] ума, не могут оказаться превыше чувства[6]. [Тогда они делают это] для того, чтобы таковые [младенцы во Христе], поупражнявшись сначала в образах, соответствующих чувству, возжелали затем обратиться к первообразам, которые [существуют] помимо чувства, то есть к логосам[7]. Нет ничего необычного в намерении устремиться к горнему посредством естественным образом ниспосланной нам способности ведения божественных [вещей], и из этого намерения в [людях], подлинно стяжавших божественное, [возникает] благоговение перед двумя являемыми благами. Ибо целеустремленно свершающий путь к божественному либо достигает истины умопостигаемых [вещей] и радостно приносит жертву хвалы (Пс. 49:23)[8] – благодарение Даровавшему познание искомого, либо обретает ускользающий смысл написанного [в Священном Писании] и благоговейно чтит божественное, постигнув то, что превышает его собственные силы. И я, лишь гадательным образом[9] обращаясь к поставленным вопросам, призываю на помощь Бога, дабы стал Он Помощником [мне в изъяснении] сказанного, поскольку сила моей собственной мысли немоществует, пытаясь любым образом обрести [недосягаемую] высоту иносказаний Писания. И если мне удастся достичь ее, то вся заслуга в этом принадлежит Богу, через постижение [горних тайн] приводящему меня к благодарению. А если же нет, то опять же Богу принадлежит красота Непостижимости, поскольку Он праведно и промыслительно пресекает заранее во мне гордыню, которую может породить ведение, и Его Непостижимость становится во мне залогом смирения[10].

Итак, обращаясь, как сказано, лишь гадательным образом к смыслу написанного, я начинаю с предшествующих речений Писания. А в предшествующей главе написано о Зоровавеле: И егда изыде юноша (сей), воздвиг лице на небо прямо Иерусалиму, благослови Царя Небесного (2 Езд. 4:58). Ясно, что после диспута, происшедшего в присутствии Дария, юноша отступил от лица царя Дария. А Дарий, как было уже сказано в предшествующем изложении, есть владычествующий над естеством закон[11]. Это ясно подтверждает и толкование его имени. Ибо оно, как утверждают точно знающие смысл этого имени, означает «рождение», «генеалогию» или «ведущего [свою] родословную». А понятия «рождение» и «генеалогия» отражают свойство естественного закона. Ибо, «род», «ведущие [свою] родословную» и «генеалогия» относятся к естеству и суть свойства тех [существ], которые подчинены природе[12]. Поэтому Дарий правильно понимается как закон естества. Ведь этот закон объемлет роды и виды, находящиеся в зависимости от природы, и то, что созерцается окрест природы; я имею в виду – время и место. Поэтому сущие [вещи] нельзя рассматривать вне естественного рождения.

Стало быть, Дарий есть, как сказано, закон естества. А Зоровавель есть созерцающий ум, исшедший от Дария, то есть от закона естества, оказавшийся превыше благоустроенности тварного бытия, подчиняющегося времени и месту, и воздвигающий лице ведующего расположения [души], соответствующее добродетели, к небу, то есть к высоте умопостигаемых сущностей, прямо против небесного Иерусалима, который постигается [лишь] мыслью[13]. Я говорю о том Иерусалиме, стены которого написаны на руках Господних (Ис. 49:16) и в котором находится жилище всех веселящихся (Пс. 86:7). И именно туда происходит истинный исход пленников, взыскующих, согласно божественному Апостолу, жилище на небесах (2 Кор. 5:2)[14]. Вместе с великим Давидом они могут сказать: Аще забуду тебе, Иерусалиме, забвена буди десница моя. Прильпни язык мой гортани моему, аще не помяну тебе (Пс. 136:5-6). Здесь он называет «десницей» духовное делание, [проявляющееся] в божественных и достохвальных [добродетелях], а «языком, прилипнувшим к гортани» – ведующее действие разума в нас, вследствие неведения прилипнувшее к глотке, то есть к страсти, вставшей комом в горле[15], а поэтому мешающей устремляться к неизреченным благам и вкусить благость Господню (Пс. 33:9; 1 Петр. 2:3).

Если же Зоровавель поспешает вывести логосы из времени и естества [и привести их] в Иерусалим[16], [то это означает] либо поспешание нашего созерцающего ума, либо [поспешание] Слова-Творца, Который ради нас и в нас стал подобным нам; Он для того стал человеком, чтобы через [Свое] Воплощение возвести к Себе тех, кто изверг себя из жизни и бесстрастия в страсти и смерть плоти. И их, разумеется ставших, насколько это допустимо, близкими Ему[17], Он выводит вместе с Собой [из плена] и приводит в небесный Иерусалим. Писание, символически приукрашивая это, сравнивает их с упомянутыми видами и числами [людей и животных]. Ибо всякий боголюбивый и праведный человек, восходя умопостигаемым образом к горнему Иерусалиму, восполняет [собой] названные числа различных видов, сводя в полноту единой добродетели и ведения логосы каждого вида и числа[18].

Об этом ясно свидетельствует место Писания, предложенное нам для рассмотрения, где говорится: Вси же бяху от Исраиля, от двенадесяти лет и выше, кроме рабов и жен, четыредесятъ три тысящы, триста шестьдесят. Превосходна точность словес [Святого] Духа! Ведь здесь отмечается, что никто из исшедших из Вавилона (под ним я понимаю смешение века сего) в Израиль, число которых названо, не был ниже двенадцати лет. Таким образом, Писание таинственно показывает, что только тот, кто оказывается превыше чувства и времени (их обозначает число двенадцать, состоящее из пяти – цифры, указывающей на чувства, и семи – цифры, указывающей на время) и пресекает связь души с ними, исходит из смешения их, устремясь к горнему граду и имея, кроме рабов и рабынь, сорок три тысячи триста шестьдесят.

«Рабы» же, вероятно, суть помыслы естественных, безукоризненных[19] и независящих от нас страстей[20]. А "жены"[21] суть представления, естественные желания и наслаждения, которые не служат укором тем, кто ими обладает, поскольку они являются необходимым следствием естественного стремления. Ибо естественное наслаждение производит, даже если мы этого и не хотим, вкушенная пища, облегчающая [острую] потребность в ней, и питие, отражающее докучающие нападки жажды, и сон, освежающий истощившуюся бодрствованием силу, – и всё другое естественное в нас, необходимое для поддержания [нашей] природы и полезное для стяжания добродетелей ревнующим о ней[22]. И хотя они не причисляются к «мужам», тем не менее выводятся вместе со всяким умом, убегающим от смешения греха, дабы через них не остаться ему в рабстве зависящих от нас противоестественных страстей, достойных порицания и не имеющих в нас никакого другого начала, кроме движения естественных страстей. Они не причисляются к [мужам][23], потому что страстям, поддерживающим [наше] естество для здешней жизни, не присуще переходить вместе с нами в жизнь бессмертную и присную.

А четыре десятка тысяч суть четыре главные добродетели[24]: пройдя посредством них естество и время, ум вновь обретает блаженный удел бесстрастия[25]. Ибо [число] десяти тысяч распознается только благодаря букве единицы[26], поскольку обозначаться другой буквой оно совершенно не может, будучи по субстрату своему тождественным единице, хотя и чисто мысленно можно постичь их различие – различие конца по отношению к началу[27]. Ибо десять тысяч есть конец единицы, а единица есть начало десяти тысяч, или, сказать точнее, приведенная в движение единица есть десяток тысяч, а неподвижный десяток тысяч есть единица. Подобным же образом и каждая из главных добродетелей имеет своим началом и концом божественную и неизреченную Единицу, то есть Бога[28], поскольку от Пего она начинается и в Нем завершается, будучи тождественной Богу и отличаясь [от Него] лишь соответственно логосу мысли, от которого, в котором и в отношении которого очевидно и происходит всякое становление добродетели[29].

Или, возможно, Писание гласит, что четыре десятка тысяч суть четыре стадии преуспеяния в десяти божественных заповедях у продвинувшихся в обширное пространство созерцания и ведения. Так, первая стадия есть просто делание заповедей теми, кто вводится [в это созерцание и ведение] после того, как они убежали от порока[30], и такое делание производит полноту первой десятерицы, которая есть и единица. Вторая стадия преуспеяния есть достигаемое через осуществление каждой заповеди совокупное постижение остальных, которое делает десятерицу сотницей, образовываемой благодаря действию заповедей друг на друга. Ибо десять раз по десять производит сто. Третья стадия преуспеяния есть увеличение этой сотницы в десять раз соответственно закону естества. Ведь закон естества десятеричен, поскольку он состоит из десяти. Я имею в виду три силы души, [плюс] пять чувств, способность говорить и естественную силу плодородия. [Человек] пользуется разумной силой души для поиска [Причины всего] и благ, которые окрест этой Причины; желательной силой он пользуется для томительного влечения к взыскуемым [благам], а силой яростной – для сохранения [их] и для [поддержания своей] любви [к Богу]. Чувствами же он пользуется для пятичастного различения [всего чувственного бытия], и такое различение само также разделяется, из чего обычно и возникает знание[31]. Ибо общее различение проводит разделение между [сущностями], имевшими начало, и [сущностями], не имевшими его, между умопостигаемыми и не постигаемыми умом, изреченными и неизреченными, созданными и несозданными, тленными и нетленными[32]. Способностью же говорить [он пользуется] для изречения [мысли], а плодотворной силой – для произрастания искомых, желанных, любимых и явленных благ. Ибо сотница, умноженная в десять раз согласно закону естества, становится тысячей. Четвертая стадия преуспеяния есть соответствующее данному разделению восхождение к наивысшему логосу каждой заповеди, осуществляемое посредством созерцания и ведения естественного закона. Соответственно такому восхождению и десять тысяч рассматривается как нечто собранное воедино, будучи познаваемым в букве Первой Единицы[33].

Ибо просто осуществляющий заповеди, когда он осуществляет каждую из заповедей, приобщает к ней и другие, а объемля их, он сопрягает с ними и различение естественного закона. Возводя же умозрительным образом этот закон к логосу каждой заповеди, он собирает воедино четыре десятка тысяч. И на каждой стадии преуспеяния им воздаются почести таинству Единицы, в которой и сосредотачивается логос десятка тысяч.

Или еще: четыре десятка тысяч обозначают четыре главных бесстрастия[34]. Первое бесстрастие[35] есть полное воздержание от осуществления зла на деле, и оно наблюдается у новоначальных; второе бесстрастие[36] – полное отвержение и в мысли [всякого] соизволения на порочные помыслы у тех, которые сопричаствуют добродетели вместе с разумом; третье бесстрастие[37] – полная неподвижность желательного начала [души] относительно страстей у тех, которые через зримые образы вещей проникают умным видением в логосы их; четвертое бесстрастие[38] есть полное очищение и от простого представления о страстях в воображении у тех, которые посредством ведения и созерцания соделали владычествующее начало своей души[39] чистым и прозрачным зерцалом Божиим.

Поэтому очистивший себя от действия страстей, освободившийся от мысленного соизволения на них, успокоивший движение желательного начала относительно их и соделавший ум свой чистым и от простого представления о них – таковой [человек] выводит из материи и материальных [вещей] четыре десятка тысяч и приводит их к божественному и мирному уделу умопостигаемых [вещей].

Так понимается нами [число] четыре десятка тысяч. А три тысячи[40] обозначают совершенное, правое и благочестивое богословское учение о Святой и Единосущной Троице. Согласно этому учению, мы воспеваем Святую Триипостасную Единицу как Бога и веруем в Нее как в Бога[41].

А число триста здесь являет учение о Промысле [Божием] – не только потому, что внешним видом буквы[42] обозначается сила, простирающаяся сверху донизу и охватывающая с обоих сторон боковые концы (это неизреченным образом указывает на сочетающий воедино всё [бытие] Промысел [Божий]), но и потому, что это число удостоено чести быть образом Креста, в котором исполнилось великое, первое и сокрытое таинство Промысла. Ибо неизреченный способ Промысла стал великим таинством Вочеловечивания Бога[43]. Благодаря образу этого [Креста], а также имени Пригвожденного к Нему ради нас, великий патриарх Авраам вместе с триста восемнадцатью [рабами], то есть вместе с образом и именем Иисуса, отважился выйти и одолел супротивные силы, которые представлены в виде царей (Быт. 14:1-16)[44]. Ведь, как известно, Писание часто посредством внешнего вида букв обнажает свой смысл тем, кто стал чистым для восприятия его.

И если кто желает, исходя из числа, исследовать намерение Священного Писания и таким образом [постигнуть] Промысел [Божий], обнаруживаемый через это число, то он найдет, что делом Промысла является не только сохранение естества неумаляемым, в соответствии с логосом его бытия, но и проявление этого естества как совершенного, в соответствии с приобретенным по благодати логосом благобытия[45]. Если сто сложить с двумястами, то получится [число] триста, являющее собой естество и добродетель. Ибо говорят, что число двести часто обозначает естество, состоящее из материи и вида, а материя четверична вследствие четырех элементов, вид же пятеричен вследствие чувства, которое оформляет и придает вид вещественной массе. А если сорок умножить на пять или пятьдесят умножить на четыре, то получится двести. Число же сто обозначает совершенную добродетель, поскольку оно содержит божественную десятерицу заповедей[46], умноженную в десять раз. Достигнув этой добродетели, Авраам стал отцом великого Исаака (Быт. 21:1-5); мертвый по естеству, он стал по духу родителем жизни и радости. И при сложении чисел сто и двести получается число триста, являющее Промысел [Божий], охватывающий [всё] естество соответственно логосу благобытия.

А [число] шестьдесят обозначает творческую и соответствующую естеству силу заповедей, делающуюся совершенной благодаря логосам добродетелей. Ибо если шесть обозначает творческую силу естества, поскольку это число совершенно и состоит из собственных частей (поэтому, как написано, Бог сотворил мир в шесть дней), то десять являет совершенство добродетелей, проявляющееся в заповедях. Отсюда ясно, что шестьдесят[47] ясно указывает на силу, естественным образом могущую вместить божественные логосы, которые [содержатся] в заповедях.

Раби сих и рабыни, седмь тысящ триста четыредесять седмъ. Закон, определяя положения о рабах и рабынях, гласит, что еврейские рабы и рабыни должны служить шесть лет и в седьмой год отпускаться на свободу, а инородные рабы и рабыни должны служить вовек – я думаю, что «веком» здесь называется пятидесятый год, когда отпускали на свободу (Втор. 15:12, 17; Лев. 25:10, 40-41). Еврейский раб и еврейская рабыня суть разум и мысль, шесть лет находящиеся в услужении у деятельного любомудрия для того, чтобы достичь нравственной благопристойности и обрести способы добродетели. Ибо разум и мысль наподобие раба и рабыни тяжко трудятся для всякого подвизающегося в деятельном любомудрии, добиваясь и созидая способы осуществления добродетелей, и они всей силой своей сопротивляются враждебным [духовному] деланию духам лукавства. Завершив деятельное любомудрие, на которое указывает число шесть (поскольку, как говорится, оно обозначает это деятельное любомудрие), они отпускаются на волю и, уже свободные, восходят к духовному созерцанию сродных им логосов сущих[48]. И когда наступает седьмой год, то есть [приходит] навык бесстрастия[49], ради которого и утруждались разум и соединенная с ним мысль, то от души отходят и удаляются страсти.

Инородные же раб и рабыня суть яростное и желательное начала души, которых созерцательный ум полностью подчиняет владычеству разума для служения добродетелям посредством мужества и целомудрия. И он до тех пор не отпускает их на волю, пока закон естества не станет совершенно поглощенным законом духа, как поглощается смерть жалкой плоти беспредельной жизнью[50], и пока не будет явлен в чистом виде весь образ безначального Царства[51], через подражание обладающий видом Первообраза. Оказавшийся в этом Царстве созерцательный ум отпускает на волю яростное и желательное начала души[52], превратив желание в непорочное наслаждение и незапятнанное очарование божественной любовью, а ярость изменив в духовное кипение, пламенное приснодвижение и целомудренное безумие[53]. И великий Апостол Павел, мощный луч непорочного Света, оказавшись, как [мне] кажется, в таком состоянии, услышал, по свидетельству «Деяний», от царя Агриппы: безумствуешь ты, Павел (Деян. 26:24)[54]. И опять же он, обращаясь к коринфянам, писал о себе: Если мы выходим из себя, то для Бога; если же скромны, то для вас (2 Кор. 5:13). Здесь он называет целомудренное безумие исступлением по Богу, поскольку оно выводит целомудренный ум, находящийся в этом состоянии, за пределы сущих[55].

А число этих [рабов и рабынь] обозначает, как я предполагаю, Промысел [Божий], простирающийся на временную жизнь соразмерно разуму и совокупным с ним способам бесстрастия[56], Согласно этому Промыслу, ум, в [духовном] делании начальствующий над разумом и мыслью, прислуживающими ему наподобие еврейских рабов и рабынь, устанавливает пределы служения их для [стяжания] добродетели, а затем перемещает их [в область] созерцания. А об яростном и желательном началах души, подобных инородным рабам и рабыням, он заботится, словно господин о [своих] невольниках, и ведет их, соответственно цели[57], к равночестной свободе[58]: желание ум делает сладостным устремлением к божественному, а ярость – неукротимым напряжением этого устремления. Тем самым он превращает инородных рабов в истинных евреев по благодати.

Певцы и певицы, восемьсот пятьдесят пять[59]. "Певцы"[60 ]суть те, кто воспевает Бога Слово [одними только] способами добродетелей, без созерцания. "Певицы"[61] же суть те, кто воспевает Бога Слово способами добродетелей вместе со сладостью ведения, даруемого в созерцании, и вводят в таинство других, услаждая духовный слух их. А число этих певцов и певиц обнаруживает доступное людям знание вечного[62]. Ибо «восемьсот» являет будущие логосы ведения, а «пятьдесят» – будущие логосы добродетелей[63]. Что же касается «пяти», то это число указывает на знание, являемое в этих логосах, как то мы показали немного раньше.

Верблюд четыре ста тридесять пять. Верблюды, исшедшие вместе с сынами Израилевыми, избавившимися от тягостного плена и обретшими свободу, суть различные созерцания зримых [вещей], наподобие верблюда имеющие около чувства, словно около ног, нечистые явления[64] этих зримых вещей, а около ума, словно около головы, чистые и возвышенные в духе логосы их.

И великий Исаия, пророчески предвещая славу умопостигаемого Иерусалима, сказал об этих верблюдах: И покрыют тя вельблюди Мадиамстии, и Гефарстии (Ис. 60:6)[65], то есть духовные созерцания естественных страстей. Ибо «Мадиам» толкуется как «выделение», или как «кроваво-красная глина», или как «пот человеческий и материнский». А «Гефар» – как «нажитое хребтом», что означает возводимое горе созерцание плотских страстей; хребет же души есть плоть, поскольку она находится сзади. И Писание говорит, что этими созерцаниями, наподобие стен, охраняется, словно святой град, духовный удел мирного и безмятежного ведения таинственных умозрений.

Указанный смысл являет и само число [верблюдов][66], обозначающее разумное движение, свершающееся окрест естества и времени.

Коней седмъ тысящ семьсот тридесятъ шесть. «Конем» является тот, кто, подвизаясь на жизненном ристалище добродетелей[67], обладает напряженной силой яростного начала души. Ибо говорят, что желчь коня естественным образом [скапливается] в ранах на ногах. Поэтому из всех остальных домашних животных, прирученных людьми, [конь] считается наиболее годным и способным к бегу. И великий пророк Аввакум, глаголя с помощью Духа, сравнивает с конями великих Апостолов: И навел ecu на море ко ни твоя, смущающыя воды многи (Авв. 3:15). «Конями» он называет святых и блаженных Апостолов, несущих пред лицом народов и царей спасительное учение Истины, распространяя его по всему миру, который (пророк] образно[68] именует "морем"[69]. А народы он сравнивает с водами, приведенными в смятение и волнение великой силой Духа, [заключенной] в учении [Христовом]; благодаря такому спасительному потрясению [народы] переходят от неверия к вере, от неведения к познанию [Истины] и от порока к добродетели.

И число коней обнаруживает это[70], запечатлевая навык добродетели, [обретаемый] в деятельном любомудрии. Ибо число семь тысяч семьсот, как соотносящееся со временем, обозначает быстрое продвижение в добродетелях, а число тридцать шесть – действие естества, сопутствующее добродетелям.

Мсков восемьсот четыредесять пять. Согласно достохвальному смыслу, мул есть совершенный навык борьбы с пороком. Поэтому правильно и вполне соответствует духу Писания то, что получившего в удел царскую власть над Израилем сажают, по повелению [Давида], не на лошадь, а на мула (3 Пар. 1:33). Этим указывается, что созерцающему уму, царствующему над умозрениями и созерцаниями сущих, а также над собственными движениями, должно обладать навыком борьбы с пороками, то есть тем навыком, который совершенно не зачинает и не рождает порока. Исходя из такового навыка, уму следует обращаться к созерцанию и заниматься им до тех пор, пока, обретя духовное ведение сущих, он уже не будет слепо натыкаться на какой-либо из лукавых духов, которым присуще посредством чувств растлевать непорочную чистоту сердечного расположения.

Однако мы знаем, что в Писании [слово] «мул» употребляется и в укоризненном смысле, как, например: Не будите яко конь и меск, имже несть разума (Пс. 31:9). Здесь «конем» называется навык ржания, (присущий] страстным наслаждениям, а «мском» – навык, не зачинающий и не рождающий благо[71]. И Писание запрещает иметь оба эти навыка тем, кто добивается спасения, поскольку один производит порок, а другой бездейственен в отношении добродетели. И мула Авессалома (2 Цар. 18:9) следует понимать в укоризненном смысле, ибо, восседая на муле, он отправился [в поход], ища смерти родителя. Этим Дух показывает, как (человек], уязвленный неким тщеславием из-за добродетели и ведения, напрасно отращивает искусственно сплетеннные волосы самомнения и выставляет напоказ для обмана зрителей нравственное житие [свое], словно мула. Превозносясь волосами[72], он рассчитывает одолеть отца, родившего его научением слова, и в своем высокомерии желает тиранически завладеть всей дарованной Богом и принадлежащей отцу славой добродетели и ведения. Но подобный [гордец], выходя на простор[73] естественного созерцания в духе для разумной брани за истину, вследствие живого чувства запутывается в густых ветвях дуба волосами материальных созерцаний и, поскольку он одержим пустым самомнением, путами своими удушающими ум, то повисает между небом и землей. Ибо тщеславный не имеет того ведения, которое могло противостоять тянущему вниз самомнению; не имеет он и зиждущегося на смирении (духовного]. делания, которое бы совлекало его вниз, [противоборствуя] возносящей вверх гордыни. И родивший его учитель оплакивает его, погибшего, в своем человеколюбии, как боголюбец, подражая Богу: Не хощу смерти грешника, но еже обратитися ... и живу быти ему (Иез. 33: 11)[74].

Если мы другим образом рассмотрим это место [Писания], то согласно такому образу Давид ясно представляет собой деятельный ум, а Авессалом – самомнение, порождаемое им в сожитии с чувством. Ибо чувство есть дочь царя Гессурского, взяв в жены которую Давид и родил Авессалома. «Гессур» же толкуется как "руководитель стены"[75]. Стена же есть тело, а руководитель его – закон тела или чувство, от которого и рождается Авессалом; [имя] его толкуется как «считающий себя за мир отца», что ясно указывает на самомнение. Ведь считая, что умиротворили страсти, мы доказываем свое самомнение. Об этом самомнении, восставшем на него, знал великий Давид, поскольку он осуществлял [духовное] делание с помощью ведения. [И, узнав об этом], он оставил дом [свой], Иерусалим и Иудею, убежав за пределы Иорданские в землю Галаад (2 Цар. 15:13-17; 17:22), то есть в изгнание сокрушения, или в изгнание свидетельства, или в обнаружение их[76]. Он счел себя недостойным, вследствие восставшего самомнения, святого дома, то есть таинственного богословия, Иерусалима, то есть мирного и способного созерцать божественное навыка ведения, и Иудеи, то есть радостного исповедания [Бога духовным] деланием. Ибо ум отправляет собственные силы в изгнание сокрушения, когда осознает недавно совершенные [дурные] деяния [свои], что и является как бы «свидетельством»; и он вспоминает о каждом в отдельности своем прегрешении, что есть «обнаружение» их[77]. Или просто сказать: когда он мысленно оказывается во времени до благодати (это и есть «пределы Иорданские»), в течение которого он был отчужден от благодати добродетели и ведения, тогда ум, познав собственную немощь, стяжает смиренномудрие, противостоящее самомнению и более сильное, чем оно. Именно это смиренномудрие через осознание свойственного [уму] и приходит к нему, пребывающему в благородном сокрушении. После этого ум убивает тирана – самомнение[78], возвращает себе собственную славу, становится владыкой земли Иудейской, царствует в Иерусалиме и в святом доме Божием совершает чистое и безукоризненное богослужение.

Однако вернемся к числу мулов, принадлежащих освобожденным из плена иудеям, и по возможности рассмотрим духовный смысл этого числа. [Писание] говорит: Мсков восемьсот четыре-десять пять. Это число являет бесплодный в отношении порока навык ума, то есть навык, не порождающий зла, или совершенное бесстрастие к чувственным [вещам] и к чувству. Ибо «восемьсот», понимаемое в достохвальном смысле, обозначает бесстрастие, характерное для будущего века; «сорок» обозначает чувственные [вещи], а «пять» – чувства[79].

Подьяремник пять тысящ пять сот двадесять пять. Подъяремником является тело, которое подчиняется ярму души для перенесения трудов и мучений ради добродетели в [духовном] делании, что и есть навык тела в добродетели. И имея ослов в качестве таковых подъяремников, сыны Иаковы перевезли из Египта хлеб в землю обетованную (Быт. 42:25-28), то есть перенесли из естественного созерцания, словно из Египта, в будущую жизнь заключенное в мешках мыслей духовное ведение, возложив его, посредством делания, на тела. Число этих подъяремников, будучи целиком сферическим[80], указывает на равномерное движение телесного навыка в добродетели окрест [духовного] делания, которое [полностью соответствует смыслу ведения. Ибо люди, сведующие в этом, одно только сферическое движение называют неизменным, поскольку оно, по сравнению с прочими [видами] движений сущего, является самым равномерным[81].

Вот таким образом мы сочли нужным сказать об этом, сообразуясь с нашей слабой способностью мыслить и говорить. Возможно, кто-нибудь увидит в приведенных словах [Писания] преобразовательное указание на Церковь, подразумевающее различные степени верующих[82], или, так сказать, их различные внутренние состояния. Тогда «мужи» здесь суть те, которые пришли, насколько это достижимо, в меру полного возраста Христова (Ефес. 4:13) и с помощью доброй воли по любви достигли добродетели[83]. «Отроки» и "отроковицы"[84] суть те, кто из-за страха грозящих вечных наказаний возлагают на свои плечи тяжесть деятельного любомудрия. «Певцы» суть те, кто хорошо излагают учение, относящееся к [духовному] деланию, и исцеляют страсти других; «певицы» же – те, кто посредством созерцания показывают красоту ведения божественных логосов, разгоняя, словно мрак, неведение других. «Верблюды» – те, кто с помощью разума смягчают развращенность воли, делая ее пригодной для [выращивания] добродетели. «Кони» – те, кто достойно пробегают поприще жизни по Богу. «Мулы» суть те миряне, которые и живя в обществе безукоризненно являют любомудренный нрав[85]. «Ослы» или «подъяремники» суть те, кто, терпеливо перенося тяжкие труды [духовного] делания, достигают и принимают через созерцание Слово [Божие]. И Соединяющий их [всех] воедино соберет полноту Святой Церкви, украшенную с помощью многих [людей] многими красотами добродетели[86].

Итак, как мне кажется, духовное толкование [этих] вызывающих затруднение [слов Священного Писания] подошло к своему пределу. Возможно, кто-нибудь благодаря обретенному богатству пышных волос ведующей благодати, наподобие великого Самуила духовным оком обозрев предшествующее, премудро откроет нам сокрытую в этих начертанных словах мысль, умозрительным образом излучающую на всех горний свет Истины и убеждающую могущих понять это, что нет ничего неуместного и напрасного в написанном Святым Духом[87]. И хотя мы не в силах вместить [полностью] подобную мысль, [воспримем] всё таинственным образом, благовременно и ради человеческого спасения, началом и концом которого является премудрость. Она, возникая, сначала творит страх, а затем, завершаясь, созидает [божественное] томление любви[88]. Вернее сказать, эта премудрость изначала ради нас домостроительно сама становится страхом[89], чтобы возлюбивший [Бога][90] перестал [творить] зло; позднее же, в [самом] конце, она естественным образом оказывается [божественным] томлением любви, дабы преисполнить духовным веселием тех, кто сожитие с ней предпочел всему сущему[91].

Таковы, по моему убеждению, те, которых Дух обозначает как «мужей», «отроков и отроковиц», «певцов и певиц», «верблюдов и лошадей», «мулов и ослов». И Святой Дух ведает, как следует письменно обозначить их, и такое обозначение не может объять телесное чувство – оно воспринимается лишь чистым умом, поскольку запечатлено пером благодати.




ВОПРОС 60


Христа, как непорочного и чистого Агнца, предуведанного еще прежде создания мира, но явившегося в последние времена для нас (1Пет.1:19-20)?. Кем предуведанного?

ОТВЕТ. Слово Писания назвало Христом таинство Христа. И великий Апостол, ясно свидетельствуя о том же, говорит: тайну, сокрытую от родов, ныне же открытую (Кол.1:26), подразумевая таинство Христа, или таинство по Христу. Это таинство, как очевидно, есть неизреченное и непостижимое ипостасное соединение Божества и человечества, всяческим образом приводящее, благодаря [самому] смыслу ипостаси, человечество к тождеству с Божеством и из обоих создающее сложную ипостась, но никоим образом не уменьшающее их сущностное и природное различие. Поэтому, как я сказал, и возникает одна ипостась этих природ, и их природное различие пребывает неповрежденным, вследствие чего и после единения сохраняется неуменьшаемым количество данных природ, даже соединенных. Ведь когда процесс соединения не влечет за собой совсем никакого изменения или перемены соединившихся, тогда остается невредимым сущностный логос каждой из двух соединившихся [природ]. А у тех [существ], логос сущности которых остается невредимым и после соединения, природы также пребывают неповрежденными во всех отношениях, не теряя вследствие единения ничего из того, что принадлежит им.

Ибо Творцу всяческих, и ставшему по Домостроительству в отношении природы тем, чем Он не был, подобает сохранять непреложным как Самого Себя, каким Он был по природе до этого, так и то, что возникло по Домостроительству в отношении природы. Ведь в Боге нельзя заметить никакого изменения, как совершенно невозможно помыслить в Нем какого-либо движения, благодаря которому происходит изменение [тварных существ], приводимых в движение. Это есть великое и сокровенное таинство. Это есть Божественный конец, ради которого и возникло все [тварное бытие]. Это есть Божественная цель, задуманная [Богом] еще до начала сущих, которую мы определяем таким образом: она есть заранее продуманный [Богом] конец, ради которого существуют все [тварные вещи], но который сам существует не ради какой-нибудь одной из них. Имея в виду этот конец, Бог и привел в бытие сущность [всех] сущих. Это есть в подлинном смысле слова предел Промысла, а также тех [тварей], о которых Он промышляет, – тот предел, согласно которому происходит возглавление в Боге [всех существ], созданных Им. Это есть объемлющее все века таинство, открывающее сверхбеспредельный и великий Совет Божий, бесконечно и беспредельно предсуществующий векам, Ангелом которого было Само сущностное Слово Божие, ставшее Человеком. Оно явило, если позволительно так сказать, самое глубинное основание Отеческой Благости и показало в Себе Конец, ради которого, как очевидно, твари и восприняли начало своего бытия. Ибо через Христа, или через таинство по Христу, все века и то, что в этих веках, приняли и начало, и конец своего бытия. Ведь еще до веков было продумано [Богом] соединение предела и беспредельности, меры и безмерности, края и бескрайности, Творца и твари, покоя и движения – то соединение, которое было явлено во Христе в конце времен и исполнило собой Предведение Божие, чтобы окрест того, что является по своей сущности неподвижным, постоянно пребывали движущиеся по природе [вещи, однако пребывали], полностью выйдя из движения по отношению к самим себе и друг к другу. [Это произошло также для того, дабы разумные существа] на опыте восприняли деятельное ведение Того, в Ком они удостоились пребывать, – ведение неизменное и тождественное [всегда самому себе], дарующее им [духовное] наслаждение Познаваемым.

Писание знает двоякое ведение Божественного: одно, относительное, как пребывающее в одном только разуме и умозрениях, не обладает деятельным и обретаемым через опыт ощущением познаваемого – этим ведением мы и управляемся в настоящей жизни. Другое же ведение – подлинно истинное, деятельное и [обретаемое] лишь опытным путем помимо разума и умозрений, – дарует, по благодати и причастию, цельное ощущение Познаваемого, благодаря которому в будущем [небесном] уделе мы воспримем сверхъестественное обожение, действующее непрерывно. Ведение относительное, пребывающее в разуме и умозрениях, является, как говорят, движущим началом стремления к ведению по причастию и деятельному. А это ведение, дарующее, посредством опыта и причастия, ощущение познаваемого, устраняет, в свою очередь, ведение, которое пребывает в разуме и умозрениях.

Мудрые [мужи] говорят, что невозможно существовать разумению относительно Бога вместе с опытом Бога, а мышлению относительно Него – с ощущением Его. Разумением относительно Бога я называю соразмерность, [происходящую] из сущих, знающего созерцания Его; ощущением – опыт сверхъестественных благ, зависящий от причастия [им]; мышлением – [происходящее] из сущих простое и единственное ведение относительно Бога. Пожалуй, и в отношении всего другого можно наблюдать то же самое: когда имеется опытное [сознание] определенной вещи, прекращается разумение относительно нее, а когда она ощущается, то бездействует мышление относительно нее. Опытом же я называю действенное ведение, превышающее всякое разумение, а ощущением – само причастие познаваемому, которое превыше всякого мышления. И об этом, как кажется, тайнозрительно научает великий Апостол, говоря: хотя и пророчества прекратятся, и языки умолкнут, и знание упразднится (1Кор.13:8), высказываясь о том знании, которое пребывает в разуме и умозрениях.

Это таинство было предуведано прежде всех век Отцом и Сыном и Святым Духом; Отцом – по благоволению, Сыном – по самодействию, а Святым Духом – по содействию. Ибо одно ведение у Отца и Сына и Святого Духа, потому что одна сущность и одна сила. Ведь [нельзя сказать, что] Отец или Святой Дух не ведали о Воплощении Сына, потому что во всем Сыне, через Воплощение самоосуществляющем таинство нашего спасения, сущностным образом [пребывал] весь Отец – не воплощаясь [Сам], но благоволя Воплощению Сына; также и весь Святой Дух присутствовал сущностным образом во всем Сыне – не воплощаясь [Сам], но содействуя Сыну в Его Воплощении ради нас.

Назовут ли это Христом, или таинством Христовым – все равно сущностным предведением этого обладает только одна Святая Троица: Отец и Сын и Святой Дух. И нельзя недоумевать относительно того, каким образом Христос, будучи одним из Святой Троицы, предуведывается Ею, ибо известно, что Он был предуведан не как Бог, но как Человек, то есть было предуведано Воплощение Его по Домостроительству ради [спасения] человека. Ведь Присносущее, [происшедшее] сверхпричинным и сверхразумным образом из Присносущего, никогда не предуведывается. Предведение касается [лишь] того, что имело начало своего бытия вследствие [какой-либо] причины. А Христос был предуведан не в том, чем Он являлся Сам по Себе по природе, но в том, чем Он стал позднее ради нас по Домостроительству.

Ибо необходимо было, чтобы являющийся подлинно по природе Творцом сущности сущих стал и Самодеятелем обожения тварей по благодати, – дабы Податель бытия предстал и как Дарователь присного благобытия. Поскольку ни одно из сущих не обладает ведением сущности самого себя и сущности другого, то, разумеется, ни одно из сущих не обладает по природе и предведением относительно того, что будет [когда-нибудь] приведено в бытие; исключение, конечно, представляет Бог, Который превыше сущих: Он одновременно и познает Самого Себя в Своей сущности, и обладает предведением относительно существования всего сотворенного Им еще до того, как оно приведено в бытие. Кроме того, в будущем Бог почтит сущих ведением по благодати относительно того, что есть по сущности они сами и другие, открыв им также смыслы приведения их в бытие, – смыслы, единообразно предсуществующие в Нем.

Некоторые утверждают, что Христос был еще до сотворения мира предуведан теми, которым Он явился позднее в конце времен, предполагая, что они существовали еще до сотворения мира вместе с предуведанным [ими] Христом. Мы же отвергаем это учение как чуждое Истины, ибо оно представляет сущность разумных [тварей] совечной Богу. Ведь совершенно невозможно [кому-нибудь] быть со Христом так, как Он есть, а потом когда-нибудь полностью разлучиться с Ним, если верно, что в Нем происходит свершение веков и достигается покой движущихся, благодаря которому уже никогда не будет никакого изменения сущих. И слово Писания назвало Христа чистым и непорочным, поскольку Он по природе Своей совершенно чужд душой и телом тления, [возникшего] вследствие греха. Ибо душа Его не имела [никакого] срама порока, а тело – [никакого] пятна греха.




ВОПРОС 61


Ибо время начаться суду с дома Божия; если же прежде с нас начнется, то какой конец непокоряющимся Евангелию Божию? И если праведник едва спасается, то нечестивый и грешный где явится? (1Пет.4:17-18). Что значат [слова]: время начаться суду с дома Божия и если праведник едва спасается?

ОТВЕТ. Бог, создав естество человеков, не создал вместе с ним ни чувственного наслаждения, ни чувственной муки, но Он устроил в уме этого естества некую силу для [духовного] наслаждения, благодаря которой [человек] мог бы неизреченным образом [постоянно] изведывать сладость Его. Эту силу, то есть соответствующее естеству ума устремление к Богу, первый человек, как только он был создан, передал чувству, [а затем стал осуществлять] в этой силе первое движение к чувственным [вещам и] возымел посредством чувства наслаждение, приводимое в действие вопреки естеству. Поэтому Тот, Кто заботится и промышляет о нашем спасении, внедрил [в естество человеческое другую] силу, словно некоего карателя, – муку. И, соответственно этой муке, Он премудро укоренил в природе тела закон смерти, ставя пределы безумному устремлению ума, которое вопреки естеству движется к чувственным [вещам].

Поэтому вследствие проникшего в естество [человеческое] наслаждения, противоречащего смыслу [этого естества], ему стала противодействовать сообразная со смыслом мука – ею, посредством страданий, в течение которых и из которых [возникает] смерть, и уничтожается противоестественное наслаждение. Однако [само наслаждение] не уничтожается полностью, ибо вследствие уничтожения [противоестественного наслаждения] в уме обнаруживается благодать наслаждения божественного. Поскольку всякое утруждение имеет причиной своего возникновения осуществленное на деле наслаждение, то это утруждение, разумеется, является по [таковой] причине естественным долгом, который [обязаны] выплатить все, причастные [человеческому] естеству. Ибо за противоестественным наслаждением непременно и естественным образом следует утруждение для всех тех, у которых закон наслаждения беспричинно предшествовал рождению. Беспричинным же я называю наслаждение, возникшее вследствие преступления [заповеди] и не являвшееся преемником бывшего до него утруждения.

Поэтому после преступления [заповеди] естественному рождению всех людей предшествует наслаждение и не было ни одного человека, который по природе был бы свободен от [этого] страстного рождения. И как то необходимо, все естественным образом платят [за это наслаждение] утруждениями, а вслед за ними подвергаются смерти. И совершенно отсутствовал какой-либо доступный способ освобождения для тех, которые находились под тираническим владычеством неправедного наслаждения и пребывали естественным образом под властью [возникших] вследствие этого наслаждения справедливых утруждений и следующей за ними справедливейшей смерти. Она была необходима для уничтожения неправеднейшего наслаждения и [возникших] вследствие него справедливейших утруждений, которыми растерзывался страдающий человек, берущий начало своего рождения сообразно наслаждению в тлении и завершающий свою жизнь также в тлении через смерть. Для исправления страдающего естества, [как думается], должны быть измыслены утруждекие и смерть, одновременно несправедливые и беспричинные. Беспричинные, потому что они никоим образом не имели при своем происхождении упреждающего наслаждения, а несправедливые, потому что вообще не являются преемниками [какой-либо] страстной жизни, чтобы, оказавшись посередине между неправедным наслаждением и справедливейшими утруждением и смертью, несправедливейшие утруждение и смерть полностью уничтожили неправеднейшее начало естества, [возникшее] из наслаждения, и праведнейший конец этого естества, [бывающий] через смерть, [происшедшую] вследствие наслаждения. И род человеческий вновь стал свободным от наслаждения и муки, получив обратно изначальный блаженный удел [своего] естества, не оскверняемого ни одним из признаков, внедряемых [в это естество зазорным] происхождением и тлением.

Вследствие чего Бог Слово, будучи по природе совершенным Богом, стал совершенным по природе человеком, состоящим из мыслящей души и подверженного страданиям тела, [то есть человеком], сходным с нами [во всем], за исключением греха. Однако Он никоим образом не имел вообще наслаждения, [возникшего] вследствие преступления [заповеди], которое предшествовало бы Его рождению во времени от Жены; вместе с тем, Он принял, добровольно и по человеколюбию [Своему], муку, являющуюся следствием наслаждения и концом естества. И это для того, чтобы, несправедливо страдая, Он мог бы истребить [происшедшее] из неправедного наслаждения начало рождения, тиранически владычествующее над естеством [человеческим]. Смерть Господа не была для этого начала как бы выплачиваемым [ему] за наслаждение долгом, подобно [смерти] других людей, но, наоборот, она стала [оружием], направленным против него. И через смерть [Свою Господь] уничтожил справедливый конец естества [человеческого], не имея того [наслаждения], благодаря которому [смерть] вошла [в мир]; [так] Им праведно наказывается противозаконное наслаждение как причина бытия [падшего состояния рода человеческого].

Ведь должно было быть (и подлинно должно было быть), чтобы Господь, являясь по природе Премудрым, Праведным и Сильным, не находился в неведении, как Премудрый, относительно способа исцеления [людей]; как Праведный, Он не принуждал тиранически ко спасению человека, захваченного по его [собственной] свободной воле грехом, а как Всесильный, не ослабевал, исполняя исцеление [людей].

Поэтому Он соделал явным смысл [Своей] Премудрости в способе исцеления, став человеком без преложения или какого-либо изменения. Он явил беспристрастность [Своей] правды в величии нисхождения, добровольно облачившись в осужденное на страдание [наше] естество и само это осуждение сделав оружием для уничтожения греха, а вслед за ним и смерти, то есть наслаждения и возникшей вследствие него муки, – в этом была сила греха и смерти, тирания соответствующего наслаждению греха и владычество соответствующей муке смерти. Ибо очевидно, что сила наслаждения и муки содержится в страстности естества. И желая избежать тяжкого ощущения муки, мы ищем убежища в наслаждении, пытаясь утешить естество, подавляемое насилием муки. Усиленно заботясь о том, чтобы притупить наслаждением движения муки, мы только расписываемся [в собственной немощи, привлекая] наслаждение против этих движений, поскольку не в силах отделить наслаждение от муки и утруждений.

[Господь] же явил мощь [Своей] преизбыточествующей Силы, осуществив для естества [человеческого] рождение [в вечную жизнь], ставшее непреложным [и недоступным] для противоположностей, от которых Он Сам претерпел. Он опять восстановил естество [человеческое], даровав ему бесстрастие посредством [Своих] страданий, отдохновение – посредством [Своих] утруждений и жизнь вечную – посредством смерти [Своей]. Своими лишениями по плоти Он возобновил [изначальные] владения [нашего] естества, а Своим Воплощением даровал этому естеству сверхъестественную благодать – обожение.

Поэтому Бог истинно стал Человеком и даровал естеству [человеческому] начало второго рождения, которое ведет через утруждение к наслаждению будущей жизнью. Ведь как праотец [наш] Адам, преступив Божественную заповедь, образовал иное рождение, [происходящее] от наслаждения, и вместо первого [рождения] ввел в естество то, которое, через утруждение, завершается смертью, по совету змия измыслил наслаждение, не являющееся преемником предшествующего утруждения, но, наоборот, заканчивающееся этим утруждением, а потому все рожденные от него по плоти, вследствие этого неправедного начала, [возникшего] из наслаждения, справедливым образом приводятся вместе с ним к [общему] концу, то есть к смерти через утруждение, – так и Господь, ставший Человеком, создал для естества [человеческого] другое начало второго рождения от Духа Святого, восприняв справедливейшую смерть Адама через утруждение, которая в Нем стала, разумеется, несправедливейшей, поскольку началом Его Собственного рождения не являлось неправеднейшее наслаждение, [возникшее] вследствие преслушания праотца [нашего]. Господь уничтожил обе крайности: я имею в виду начало и конец человеческого рождения, которые первоначально не существовали от Бога. И всех, духовно возрожденных Им, Он соделал свободными от лежащей на них вины, ведь они, будучи от Адама, не обладают наслаждением рождения, [происходящим] от него, но обладают одной только мукой, [возникшей] вследствие Адама, которая действует в них не как долг за грех, но, по Домостроительству и вследствие естественно случившегося с ними состояния, против греха, [то есть обладают одной только] смертью. Той смертью, которая не имеет своей матерью наслаждение, породившее ее, и которая стала карателем этого наслаждения; эта смерть несомненно становится и отцом вечной жизни. Ибо подобно тому, как жизнь Адама соответственно наслаждению стала матерью смерти и тления, так и смерть Господа ради Адама, будучи свободной от наслаждения, стала родителем вечной жизни.

Поэтому, как я полагаю, Слово [Божие] правильно различает, каким образом рождение через наслаждение от Адама, тиранически владычествующее лад естеством [человеческим], доставляет пищу смерти, [возникшей] вследствие него, и каким образом рождение Господа по плоти, происшедшее вследствие человеколюбия [Божиего], уничтожает и то и другое, то есть наслаждение, [возникшее] от Адама, и смерть ради Адама, истребляя вместе с грехом Адама и его наказание. Ибо невозможно было обречь на тление через смерть в конце рождение, не затронутое тем, что конечным своим следствием имело смерть. Поскольку, как я сказал. Слово [Божие] различает [названные веши, то можно полагать], что до тех пор, пока одни только те признаки, которые были присущи Адаму при начале и конце (то есть при рождении и тлении), тиранически владычествовали над естеством [человеческим], – до тех пор не могло наступить время для совершенного осуждения греха. Тот, Кто явился нам посредством плоти и стал совершенным человеком, за исключением одного только греха, то есть Слово Божие, одно только по [Собственной] воле имело во плоти Адама естеством наказание; и Праведник, невинно пострадавший за неправедных, осудил грех во плоти. Он ниспроверг обыкновение смерти, совершив таковое осуждение греха, но не осуждение природы. И по обращении вспять смерти наступило время для начала приговора, чтобы [окончательно] осудить грех.

Итак, о чем у нас идет речь? – О том, что грех, изначала прельстивший Адама, убедил его преступить Божественную заповедь. Вследствие этого [преступления грех] установил наслаждение, а посредством него он вонзил в самое основание естества Адама и самого себя, [а тем самым] осудил на смерть всю природу, гоня, через человека, естество произведенных на свет к исчезновению в смерти. Ибо это было подстроено семенем греха и отцом зла – лукавым диаволом, который вследствие гордыни лишил себя пребывания в Божественной славе, а из-за зависти к нам и к Богу изгнал Адама из рая, чтобы уничтожить дела Божии и расторгнуть то, что было образовано для бытия. Ведь наисквернейший завидует не только нам вследствие [обретаемой нами в подвиге] добродетели, [которая дарует нам] славу в Боге, но и [Самому] Богу, из-за [Его] всеми воспеваемой Силы, [действующей] ради нашего спасения.

Властвующая вследствие преступления [заповеди] смерть господствовала над всей природой [человеческой], основой своей мощи имея [возникшее] из преступления наслаждение, которое положило начало всему естественному рождению и по причине которого сама смерть была определена в виде наказания для природы [человеческой]. Господь же, став Человеком, не воспринял предшествовавшего Его рождению по плоти неправедного наслаждения, вследствие которого над природой [человеческой] был вынесен справедливый приговор в виде смерти, но, добровольно восприняв в страстное [начало Своей человеческой] природы саму естественную смерть, Он, разумеется, претерпел [ее], однако обратил вспять обыкновение смерти, которое было в Нем, как это совершенно очевидно, не осуждением естества, а осуждением греха. Ведь в Том, Кто родился не от наслаждения, смерть не могла быть осуждением естества, но [она могла быть только] уничтожением греха прародителя, благодаря которому страх смерти владычествовал над природой [человеческой].

Ибо если в Адаме смерть была осуждением естества, имея наслаждение началом своего возникновения, то во Христе смерть стала, разумеется, осуждением греха, поскольку естество [человеческое] вновь обрело во Христе рождение, чистое от наслаждения. И это для того, чтобы подобно тому, как в Адаме грех, [возникший] вследствие наслаждения, через смерть осудил естество [человеческое] на тление и настало время для осуждения [этого] естества на смерть вследствие греха, так и во Христе естество, вследствие [своей] праведности, осудило через смерть грех, и настало время для осуждения на смерть греха по причине праведности естества, которое во Христе совершенно совлекло с себя рождение от наслаждения, а [ведь известно, что] по причине его осуждение смерти с необходимостью преследовало всех [людей] как [нечто] должное. Поэтому та же самая смерть, которая в Адаме вследствие греха являлась осуждением естества, была во Христе, вследствие праведности, осуждением греха. Ибо первый, страдая вследствие греха во осуждение естества, справедливо претерпел смерть; Христос же, не страдая вследствие греха, а скорее даруя, по Домостроительству, благодать естеству [человеческому], добровольно во осуждение греха воспринял [возникшую] вследствие [этого] греха смерть для того, чтобы ее уничтожить.

Стало быть, через преслушанне Адама был установлен закон рождения соответственно наслаждению, вследствие которого естество [человеческое] было осуждено на смерть и все [люди], получившие бытие от Адама согласно этому закону рождения от наслаждения, необходимо имели, не желая этого, и сопряженную по силе с рождением смерть, на которую было осуждено естество. Это было время осуждения естества по причине греха, поскольку закон рождения соответственно наслаждению владычествовал над природой [человеческой]. Подобным же образом через Христа, совершенно свободного от естественного закона рождения соответственно наслаждению и обыкновения смерти, на которую было осуждено естество вследствие этого закона, но добровольно принявшего [смерть] и которые по собственной воле возрождаются Христом в Духе через баню пакибытия. Они через благодать отстраняют от себя первое рождение Адамово соответственно наслаждению и сохраняют через закон евангельских заповедей благодать безгрешного состояния, [даруемую] в [таинстве] Крещения, соблюдая также неумаляемой и незапятнанной силу таинственного усыновления в Духе. Разумеется, они имеют [в себе] обыкновение смерти, которое действует для осуждения греха, используя удобный момент для [этого] осуждения греха во плоти: в общем [это есть] (по природе и благодаря благодати, [дарованной] вследствие великого таинства Вочеловечивания) само то время, которое [началось] от Воплощения Слова; а в частности (по осуществлению и благодаря благодати) – это то [время], начиная с которого каждый [человек] воспринял через [таинство] Крещения благодать усыновления. Вследствие этой благодати, действующей в заповедях, они, добровольно имея одно только рождение в Духе, [мужественно] переносят ради осуждения греха обыкновение смерти, приносящей многие страдания.

Ведь принявший [святое] Крещение и соблюдающий [неизбывной] силу его в [осуществлении] заповедей ввергается в смерть не как в нечто должное вследствие греха и из-за него, но он принимает обыкновение смерти для осуждения [самого] греха, [а поэтому] смерть таинственным образом посылает его в божественную и нескончаемую жизнь. Святые, мужественно свершив свое жизненное поприще во многих страданиях ради Истины и Правды, в самих себе освобождают естество [человеческое] от осуждения смерти, [возникшей] вследствие греха, и оружие смерти, [предназначенное] для уничтожения [этого] естества, они, подобно Родоначальнику их собственного спасения, используют для уничтожения греха. Ибо если грех имел смерть в тех, которые, подобно Адаму, подвергались ей, как оружие для уничтожения естества, то тем более естество будет иметь эту смерть в тех, которые через веру осуществляют Правду во Христе как оружие для уничтожения греха.

Стало быть, от возникновения таинства Вочеловечивания воплотившийся Бог совершенно уничтожил в тех, которые были рождены по Нему в Духе, рождение естества по закону наслаждения. Как сказал [Апостол], наступило время начаться суду с дома Божия (1Пет.4:17), то есть [наступило время] осуждения греха и начало этого осуждения положено, через страдания, верующими, познавшими Истину и отложившими, благодаря Крещению, рождение соответственно наслаждению. Их назвали домом Божиим, как свидетельствует божественнейший Апостол Павел: Христос... в доме Его; дом же Его – мы (Евр.3:6). И сам глава Апостолов Петр представляет это последующими словами: Если же прежде с нас начнется – начнется, разумеется, суд – то какой конец непокоряющимся Евангелию Божию? (1Пет.4:17). Это равно тому, как если бы он сказал: если мы, удостоившиеся по благодати Духа стать домом Божиим, должны явить столь большое терпение в перенесении страданий ради Правды и для осуждения греха и, будучи благими, с готовностью предать себя смерти, словно злодеи, то какой конец непокоряющимся Евангелию Божию? То есть каков будет конец (или суд) тех, которые не только с усердием удерживают в себе до конца, в душе и в теле, по свободной воле и по естеству приводимое в действие [в них] живое рождение Адамово соответственно наслаждению, но даже и не приняли Бога и Отца, призывающего [их к Себе] посредством воплотившегося Сына? Каков будет конец их, не принявших и Самого Посредника и Сына, являющегося Посланником от имени Отца ради примирения нас с Ним, Который по совету Отца и по [Собственной] воле предал Себя смерти за нас, чтобы Собой нас настолько прославить, осияв красотой Своего Божества, насколько Он Сам принял ради нас нечестие наших страданий? Ибо Евангелие Божие есть, как я полагаю, посланничество Бога и призыв к людям через воплотившегося Сына, Который дарует [всем] уверовавшим в Него награду примирения с Отцом [и] нерожденное обожение.

Поэтому великий Апостол, негодуя далее на неверующих говорит: И если праведник едва спасается, то нечестивый и грешный где явится? (1Пет.4:18). Праведником он [здесь называет], разумеется, верующего, который хранит дарованную в [таинстве] Крещения благодать и соблюдает среди многих страданий неизгладимым усыновление, [полученное] через [Святой] Дух, а также и спасение, [то есть] благодать обожения, дарующуюся Богом в самой полной мере [лишь] достойным – достичь ее с трудом может [только] тот, кто устремляется к Божественному на высшем пределе [всех своих сил]. А нечестивым и грешным называет того, кто чужд евангельской благодати: нечестив он вследствие неверия во Христа, а грешен он потому, что в нем живо рождение соответственно тлению страстей ветхого человечества. Или, возможно, Писание назвало нечестивым того, кто совершенно лишен единственного [верного] познания по Христу, а грешным – верующего, но преступающего, наподобие меня, евангельские заповеди, благодаря которым и сохраняется чистой риза нетления, даруемая святым Крещением. Положение их (я имею в виду нечестивого и грешного) постигается теми, кто хоть сколько-нибудь радеет о таинственном ведении. Ибо [слово] где ясно указывает на положение, которое отнюдь не лишено пространственной описуемости и которому противопоставляется положение праведника. Однако [следует знать, что] праведник не будет вполне где, в [каком-то определенном] положении, поскольку его положение, по благодати [Божией], превыше где и, как то обещано, [есть] Сам Бог. Ибо Бог не [соизмеряется с] где, но неизмеримо превосходит [всякое] где; и в Нем обретают свое место все спасенные, согласно написанному: Буди ми в Бога Защитителя и в место крепко спасти мя (Пс.70:3). И всякий, кто ради этого не причаствует каким-либо образом и по мере силы [своей] благобытию, будет подобен члену тела, совершенно лишенному жизненной энергии, которая в душе.

Или опять: поскольку Бог будет местом всех спасенных, – местом неописуемым, непротяженным и беспредельным, то Он становится всем для всех, соразмерно праведности [каждого], а скорее – по мере страданий, осознанно претерпеваемых здесь ради праведности, даруя Себя каждому, как дарует себя душа членам тела соразмерно силе, содержащейся в каждом члене, являя себя действующей и соединяя собой для бытия эти члены, которые удерживаются [ею] вместе ради жизни. А нечестивый и грешный где явится? Ведь он, будучи неспособным воспринять присутствие Божие, которое приводится в действие соразмерно благобытию, где явится, когда он отпал от Божественной Жизни, превышающей век, место и время?

Итак, согласно первому, утвердительному, пониманию [слов]: нечестивый и грешный где явится, [можно сказать, что такой человек] не будет совершенно свободным от очерченной пределами жизни, не имея той Жизни, которая ускользает от всякого описания и которая [пребывает] за пределами всякого места. Согласно второму, отрицательному, [пониманию слов]: где явится, [можно сказать, что нечестивый] не имеет Бога, содержащего [всякую] жизнь [только] ради блага и становящегося местом [упокоения] для всех избранных. Ведь как [нечестивый] будет [жить], не имея Бога в качестве места, обители и утверждения благобытия, которое [опять же может быть только] в Боге? И чтобы сказать просто: если праведник после многих тягостных скорбей спасается, что будет или что случится с тем, кто во время настоящей жизни не сделал ничего для благочестия и добродетели?



Главная   Фонд   Концепция   Тексты Д.Андреева   Биография   Работы   Вопросы   Религия   Общество   Политика   Темы   Библиотека   Музыка   Видео   Живопись   Фото   Ссылки