Вопрошающему о «судье неправедном» (Лк. 18:6), а также о словах: «Если кто ударит тебя по правой щеке» (Лк. 6:29; Мф, 5:39) и «Не прикасайся ко Мне, ибо Я еще не восшел к Отцу Моему» (Ин. 20:17)

Для кого Слово есть нечто поклоняемое, для тех и жизнь, толковательница слова, есть нечто добродетельно свершаемое, дабы они, восприняв от духовного делания печать истинного ведения, узнали благодаря испытанному, насколько важнее быть, чем знать. И быть всегда будет важнее и больше, чем знать, покуда благополучно не свершится полное усвоение подвизающихся к Причине всего: усвоение, которое покоем ограничивает движение, а непреложностью воли – страстные порывы души; взамен им даруется, вслед за благодатью, обожение – награда за священное и богоподобное житие здесь. И ты, богохранимый владыка, премудро направляя к этому свою жизнь, стремишься добиться того, что через Благость Божию предложено всем, но что ускользает от всех в силу своей беспредельности. Ибо оно иногда подстрекает наше стремление неописуемой и цветущей Красотой, чтобы привлечь к себе; а иногда, чтобы вышколить нас, изумлением пред сверхбеспредельным и божественным Величием хоронит пресыщенность – родительницу гордыни и порождение разгульного веселья у тех, кто не видит впереди пламенный меч, поставленный вместе с Херувимами у сада Едемского и обращающийся (Быт. 3:24), а также у тех, кто приступает к добродетели без страха Божия. Но ты, приумножая скромность свою величием преуспеяния в прекрасном и твердо зиждясь на вере, далеко продвинулся по пути духовного совершенствования. И меня, неизвестного и смиренного, удостоил своим знакомством, способом, предоставленным природой: я имею в виду способом написания послания. Ведь слово связывает друг с другом отсутствующих и являет никогда не видевших друг друга; через мысль оно сближает и сочетает с нами до сих пор незнакомого нам чувственным образом человека, и он, благодаря этой мысли, начинает обретать свои телесные черты. Поэтому ты, в своей духовной преисполненности возжелав мое ничтожество, подвигнулся к нетелесному лицезрению меня. Явив себя имеющим преимущество в даре слова, как и в прочих дарах, перед другими людьми, украшенный всяческими добродетелями вследствие праведной жизни, ты возревновал о том, чтобы каким-то образом возвести меня, подслеповатого, к созерцанию священных словес, восхождение к которым превышает силы человека, еще не вышедшего за пределы естества и бытия вещей неустойчивых и обладающих протяженностью. И все это – только ради меня, добровольно смешавшегося с грязью этих чувственных вещей и наподобие червя ползающего в навозе нечистых страстей. Однако ради послушания и уважения к вашей любви, посягая на то, что превышает мое достоинство, я отвечаю на вашу просьбу и высказываюсь о столь высоких предметах – но лишь гадательно, а не утвердительно.

Под «судией неправедным» в Евангелии образно понимается наше разумение, вследствие преступления заповеди изначала произведшее неправедный суд, поскольку оно не приняло заповеди Творца, а ухватилось за совет губителя. Поэтому оно и предпочло скорее быть и стать перстным, чем божественным. «Градом» его является чувство или зримый мир: связанное с ним и неразумно зиждимое на чувственных вещах наше разумение променяло жизнь в отчизне на обитание в чужих краях, не боясь Бога и не почитая Его, ради нас ставшего человеком. Не боялось оно по неразумию, а не почитало – по самоуверенности, ибо неразумие не предвидит величия Божественных приговоров, а самоуверенность не допускает возможности испытания, которого Благость Божия, ожидая обращения человека, до поры до времени не попускает. И по своей строптивости попав в ловушку этих пороков, наше разумение без необходимости злоупотребляет честью, дарованной Творцом для осуществления должного, то есть свободой воли. И потому оно вынесло решение, будто являемое чувствам предпочтительнее умопостигаемого блага – что не было законным.

Докучающая же вдова есть разумная душа, лишившаяся разума, сеющего благие по природе семена для плодоношения священных и благочестивых дел. Этот разум одолевается всецелой любовью и расположением к вдове, но не пребывает долго в подобном расположении вследствие своего тяготения и добровольной склонности к земному.

Истцом же ее, то есть души, является материальное побуждение и помышление жалкой плоти, которое тщится осквернить прекрасное. Истцами также являются нечистые бесы, помрачающие светлое, когда они, через наслаждение покоряя нас, ужасным образом напускают на нас позор и страсти нечестия. Вследствие них естество человеческое и было осуждено на смерть, поскольку оно не удержалов себе подлинной радости данной ему изначала жизни.

Докучания вдовы суть угрызения и позывы совести, побуждающие нас к действию. Им, исходящим из души, обычно подчиняется, хотя и медленно, жесткость нашего разумения; хотя и неуступчивая по отношению к прекрасному, по причине своего долгого навыка в пороке, она не выносит скрывающегося в глубине души и как бы постоянно истязающего и тревожащего наше разумение мучения. И угрызения совести не прекращаются до тех пор, пока не будут попраны, через воздержание и добровольное умерщвление плотских членов, попирающие душу страсти. Тогда, благодаря благочестию и совершенной ревности о лучшем, наше разумение приводится к родству с Самим Словом. И с этими угрызениями совести, действующими естественным образом, отождествляет принадлежащее Ему Самому и Отцу Бог, превышающий сущность и естество, Господь наш Иисус Христос – ибо Писание гласит: Бог ли не защитит (Як. 18:7) вас – ради меня воплотившийся и через меня губящий губителя естества человеческого.

Так в сжатом виде изложил я свое понимание этого места Священного Писания, насколько то позволила мера моего разумения. Другие по-иному постигают данное место: одни истолковывают его, соотнося с Христом, а вторые – с Антихристом. Но мне страшно подумать и высказать каждое из этих мнений, поскольку подобное сравнение недопустимо. Ибо защита Сына не меньше, а защита Отца не больше; она вообще является лишь защитой Сына, и действует только через Сына. И о ней как бы сравнительным образом Писание говорит: Бог ли не защитит вас? Ибо Бог не имеет места; Он будет являться совершенно различным, посредством естества, не могущего совершать равного Ему, а поэтому неупорядоченного и лишь изображающего Существо возвышенное, как находящееся выше. Однако недопустимо и невозможно представлять себе изобретателя и учителя зла творящим добро. Ведь не может дерево худое приносить плоды добрые (Мф. 7:18). А добро есть защита, и оно надлежащим образом унимает докучание прибегающего к защите. Также непозволительно сравнивать с Антихристом Отца, Подателя всякой добродетели и жизни через Сына – Единородного и равного Отцу по природе и благости. Ибо добру не присуще обнаруживаться посредством зла, как свету посредством тьмы, жизни посредством смерти или сущему посредством никоим образом не сущего. Говорю я это не для опровержения упомянутых толкователей, ибо благодаря их учению соприкасаюсь я с жизнью и следую путем ее, но по причине крайней робости и подтверждая собственную посредственность. Мне не подобает точно определять прочтение слова «докучать», в силу моего глубокого невежества в подобных вещах, которое и сравнивать нельзя с просвещенностью искушенных и преуспевших в них благодаря своему усердию. Говорят, что прочтение этого слова должно быть определено по всем канонам грамматики и иметь скорее тупое, чем облеченное ударение, потому что из подобного рода слов ни одно не снабжается облеченным ударением, если только оно не возникает из синэресиса безударного: например, слова «мыслю», «делаю», «покрываю золотом» и схожие с ними сохраняют и вместе с приставкой ударение на том же слоге.

Что же касается «правой щеки», то под «правой» я подразумеваю духовное делание. Возникающая в нас через осуществление заповедей божественная жизнь целиком определяет это делание, и естественно, что оно подвергается ударам лукавого, предвосхищающего нравственное благородство, производимое деланием. Оно бичуется самомнением, происшедшим из этого, возжигается тщеславием и возносится по отношению к тем, кто не стяжал подобной жизни. Поэтому и следует как бы повернуться другой, левой щекой и подставить уже прошлую, осквернившую нас ложью века сего, жизнь – и ее постоянно подставлять под удары путем воспоминания. Не обладающим смирением, которое является как бы священным основанием благочестия, лучше умерять себя и быть подвергнутым унижению в качестве грешников, чем быть вознесенными в качестве святых, а затем пасть через гордыню. И это телесным образом свершаемое ради повелевшего Господа пусть почитается наряду с умозрениями, воспринимаемыми при созерцании, и даже предпочитается им, поскольку оно служит священной готовности и предварительному очищению. Исполняющим это даруется навык душевного благородства, а тем самым ограничивается неверие бьющего, ибо рвение нанести удар отражается готовностью принять его, и возможно, что бьющий будет пристыжен, если не иным чем, то подобным избытком покорности. Могущий это сделать никогда не сопротивляется, удерживаемый повелением Господа.

Слова же: Не прикасайся ко Мне сказаны Господом Марии Магдалине, посчитавшей Его за садовника; ими Он являет и обнаруживает то таинство, что всякая мыслящая душа, еще не возобладавшая над сросшейся с ней хижиной, а поэтому принимающая Слово только за Творца возникающих и гибнущих вещей, ничем не отличающихся от взращиваемых овощей (ибо в тех и в других наблюдается текучесть их естества, ограниченность временем и периодичность), – ради них и к ним, как считает она, пришло и снизошло Слово. Такая душа недостойна духовного прикосновения к Слову, а поэтому ищет Его в явленных вещах; она знает Его только как ставшего плотью ради нас, но не ведает подобающим образом Его как Бога, рожденного от Бога Отца. По всей вероятности, именно об этом заставляют нас думать слова: Я еще не восшел к Отцу Моему, сказанные к таковым образом расположенной душе, еще не вознесенной на вершины созерцания путем высшего богословия и веры, которыми и ограничивается естество зримых вещей. Такая душа, словно некая галилеянка, еще нуждается в более совершенном понимании этого и в том, чтобы Господь, как Воспитатель, возвел ее посредством созерцания к способности воспринимать Откровение вещей божественных, постигать, насколько это возможно, Его вместе с логосами, приведенными Им в бытие в качестве первообразов зримых вещей. Эта душа нуждается еще и в том, чтобы ей стать такой, каковым был Господь, ставший и явленный подобным нам во всем, кроме греха, – и мы, если сподобимся этого дара, будем с Ним, лишенные только одной греховности естества. Ныне, принимая сей дар через упование и прославляя его надлежащими делами заповедей, ты уже можешь вкушать радость этого дара, поскольку уверовал и потрудился. И радость твоя бесконечна и преизобильна, так как Податель этого дара сверхсущностным образом превосходит и движение естества, и постижимость всякого века.