1. Ваша книга, несомненно, содержит острую критику сегодняшней российской власти и проводимого президентом Ельциным курса. В таком случае каким вам видится курс, которым Россия могла бы пойти к своему возрождению?
Наиболее благоприятным я считаю экономический курс, предложенный России многими учеными с мировым именем. В том числе лауреатами Нобелевской премии по экономике Кеннетом Эрроу (Стенфордский университет), Лоуренсом Клейном (Пенсильванский университет), Василием Леонтьевым (Нью-йоркский университет), Дугласом Нортом (Вашингтонский университет), а также известными российскими экономистами Леонидом Абалкиным, Олегом Богомоловым, Николаем Шмелевым и другими. Эта модель совершенно отличается от «гарвардской», разработанной главным образом Джеффи Саксом и Андерсом Ослундом
Что же до политики, то, по-моему, ясно, что для миллионов российских граждан слово «демократ» сегодня носит ругательный характер.
2. Вас не смущает, что ваша позиция кое в чем совпадает с пафосом ультралевых, национал-патриотических изданий России? Западный журналист – и вдруг единомышленник Зюганова и Проханова?
Совершенно не смущает; во-первых, потому, что наши мотивации не совпадают; во-вторых, потому, что не моя вина, если российская оппозиция частично высказывает справедливую критику в адрес правительства- в-третьих, я считаю, что аргумент, которым хотят закрыть рот критикам только потому, что их точка зрения иногда совпадает с точкой зрения оппозиции носит маккартистский характер. Мне хотелось бы, чтобы полемику со мной вели в стиле «аргументы против аргументов». Иначе может получиться, что все четыре западных лауреата Нобелевской премии по экономике могут оказаться коммунистами.
3 Недавно вы назвали одну из влиятельных российских газет либерального направления наиболее интересной, но тенденциозной. Не кажется ли вам, что то же самое можно сказать и о вашей книге?
Могу ответить ссылкой на высказывание видного итальянского мыслителя Пьеро Гобетти: соломоново решение, безусловно, тенденциозно, если вся правда на одной стороне.
4. Ваше пожелание России, которой вы говорите «прощай»?
Я писал эту книгу, намереваясь в основном раскритиковать позиции Запада. Значит, у меня еще есть надежда, что что-то можно скорректировать. Ибо я убежден, как это написал недавно Уильям Пфаф, что неудачные советы Запада могут превратить Россию в бомбу Я вижу, что проводившийся в России до сих пор курс губителен для всех ценностей, существовавших и существующих в этой стране, для культуры, духовности, науки и ее мировой роли как государства. Мне как другу России жалко, что она может потерять все эти присущие ей достоинства; а как представителя Запада меня волнуют последующие нарушения равновесия и огромный вакуум в мире – следствие разрушения и распада России.
5 Чем объясняется ваше неприятие позиций Запада – в отношении России? Может, вы вообще антизападник?
Я считаю, что главные ценности Запада – либеральная демократия, плюрализм, рынок, свобода личности – это достижения мировой цивилизации. Дело в том что западные советники предлагают России не эти ценности, а определенную неолиберальную их интерпретацию, которую, слава Богу, на Западе поддерживают далеко не все.
«Исход дела вовсе не был предрешен. Рейтинг Ельцина предыдущей зимой держался на уровне однозначной цифры. Было много причин, объясняющих перемену фортуны, но одна из них, решающая, осталась тайной». Это выдержанное в несколько высокопарном слоге откровение, не скрывающее энтузиазма автора, было опубликовано в еженедельнике «Тайм» 15 июля 1996 года. Заголовок («Спасение Ельцина») и подзаголовок («История, раскрывающая секрет, как четыре американских советника, использовав данные опросов общественного мнения, работу аналитических групп, ошибки рекламы и Некоторые технические приемы американской избирательной системы, помогли победить Борису Ельцину») должны были показать, что победили американцы.
В определенном и поистине знаменательном смысле «Тайм» был прав. Никогда еще победа на выборах в чужой стране не была такой «американской», как эта. Действительно, победу одержал кандидат, которого очень хотела привести к власти Америка задолго до начала избирательной кампании. Победил человек, которого еще в 1991 году Америка выбрала как самого подходящего союзника. О большем и о лучшем Вашингтон и мечтать не мог. Так президент-демократ Билл Клинтон с помощью своего верного советника по вопросам бывшего Советского Союза и его сферы влияния Строба Тэлбота сделал ставку на Ельцина как своего фаворита в борьбе за переход России к демократии и рынку.
После падения Берлинской стены прошло около семи лет. За это время чего только не было: конец советской империи и советского коммунизма, окончание холодной войны, крах централизованной и плановой экономики и расстрел Верховного Совета России из пушек. Ну можно ли было смотреть на это из-за океана, не испытывая законной гордости победителей? Россия, невольная наследница Советского Союза, остававшаяся почти на протяжении трех веков великой мировой державой, была наконец опять втиснута в рамки территории, которую она занимала в середине XVII века. Никогда еще с допетровских времен Россия не была такой ничтожной, такой маргинальной, такой неоспоримой. Основную боль в этом откате, поправший ее трагического величия, был Борис Ельцин. В отличие от Горбачева, который первый начал отступление, но совершил в глазах Запада непростительную ошибку, стараясь сохранить СССР, Борис Ельцин осуществил все с прагматизмом человека, который хочет поскорее от всего отделаться, чтобы «прикрыть лавочку».
Теперь в мировых властных структурах Бориса Ельцина считают поборником свободы и рынка. Правда, довольно неудобным, любителем выпить, нередко лгуном с вульгарными манерами, окружившим себя сомнительными людьми, мало симпатичным широким кругам на Западе, которые всегда предпочитали и будут предпочитать ему Горбачева, – склонным решать внутренние вопросы, стуча кулаком по столу, а когда этого мало – стреляя из пушек, безжалостно уничтожая своих же граждан в Чечне, и достаточно осторожным, чтобы не брать на себя ответственность и всю ее переложить на плечи кого-нибудь из приближения. Но он безупречно блюдет интересы Запада, а этого более чем достаточно, чтобы там закрыли глаза на все его недостатки.
Остается доказать две главные теоремы: действительно ли то, что интересы, которые Борис Ельцин, как ему кажется, защищает, отвечают интересам Запада (чьим конкретно и как долго это будет продолжаться?), и совпадают ли интересы Америки и Запада в целом с интересами России и русских? Да, теоремы еще следует доказать, поскольку никто еще не позаботился сделать это. Если только не считать доказательством простое и очевидное утверждение, что конкретная модель экономической, культурной и военной самоликвидации, осуществленной в России за период с 1992 по 1996 годы, – это окончательное решение ее вековых проблем. В чем многие русские, к сожалению (как считают многие западные лидеры), сомневаются. Даже Александр Солженицын – а уж он-то Россию знает – говорил, что она избрала в эти годы «худший из всех возможных путей выхода из коммунизма». Впрочем, есть основания полагать, как мы увидим далее, что Борис Ельцин скорее всего преследовал собственные амбициозные интересы, побуждаемый жаждой власти, реванша (в отношении Горбачева и своего же прошлого), нежели интересы своей страны. И что он без колебаний принял поддержку Соединенных Штатов (и той части Запада, которая преследовала те же цели), когда убедился, что это единственный способ претворить в жизнь свои личные устремления.
Нельзя также исключить, что в Вашингтоне действительно думали, будто таково единственно «правильное», «нравственное» решение проблемы советского коммунизма. Проблемы, которая слишком долго тревожила и страшила людей, чтобы не возникло желания при первой же возможности покончить с ней одним ударом. Но это значит не управлять, а мстить. Не искать «справедливых» или «нравственных» решений– единственно, впрочем, способных продлиться во времени, – а навязывать другим народам собственные правила и образ жизни. И нельзя исключить, что невысокая политическая культура бывшего партийного функционера Бориса Ельцина и его советников – Геннадия Бурбулиса, Сергея Шахрая, Михаила Полторанина и Владимира Шумейко – породила их уверенность, будто нужно разрушить все – и коммунизм и государство, – чтобы безоговорочно победила идея «Империи добра». Возможно, так оно и было. Только не следует принимать невысокую политическую культуру за проницательность государственных мужей. К несчастью, многие из них совершенно не разбирались в капиталистической экономике и свободном рынке, и уж тем более не были в курсе последних дискуссий на эту тему, проходивших на Западе: на основании своих ограниченных знаний они не были в состоянии в них разобраться.
Да и что они могли знать о кризисе «общества благосостояния и о победе в те (но только в те) годы жрецов тотальной deregulation, тех самых, которые подсказывали Рональду Рейгану и госпоже Тетчер, какую политику нужно вести? Что, спрашивается, они могли знать о проблемах, волновавших самые просвещенные умы Запада? Можно ли было ждать от политического персонала, воспитанного Коммунистической партией Советского Союза, – то есть плохо разбирающегося в новейших течениях мысли, – что он выберет только самое мудрое, самое современное и подходящее к конкретным условиям России? Можно ли было ожидать от политических кадров, воспитанных в духе самого тупого цинизма, не признающих никаких нравственных ценностей и не обладающих необходимыми для политиков качествами, что они подойдут к проблемам освобождения и возрождения страны, больше всего заботясь о благополучии своих сограждан? Можно ли было ждать от людей, привыкших к насилию и не имеющих никакого представления о законах демократии, что стоит пару раз пригласить их в Гарвард, как они осознают всю важность выборов?
Эти люди и стали пропагандистами, а после прихода к власти и реализаторами политики, предполагавшей немедленно стереть в порошок советскую систему посредством тотальной приватизации и немедленного же введения свободного рынка любой ценой. Эта политика, осуществленная некомпетентными людьми, которые находились в плену энергичнейших и настоятельнейших рекомендаций западных экономистов, финансовых экспертов и советников (в первую голову – американских и английских), а также столь авторитетного, сколь и лихого журнала «Экономист». А мнение этих господ, – как верно подметил Эрик Хобсбаум[1], – в свою очередь зиждилось на полном незнании подлинной советской экономической действительности. Удивительно ли, что два слепца, даже взявшись за руки, не могут перейти через дорогу?
В общем, это была в полном смысле слова американская победа, что стало очевидно, когда в декабре 1991 года были произнесены слова, положившие конец существованию СССР. Слова эти произнесли русские, собравшиеся на поистине эпохальную вечеринку в одном из белорусских лесов под Брестом, и прозвучали они как акт безусловной капитуляции: геополитического пространства, ранее именовавшегося Советским Союзом, более не существует. Правда, американцы еще довольно долго сомневались в этом. Страх перед коммунизмом был столь велик, что в его кончину они поверили лишь пять лет спустя. Хоть перед ними был труп, они все еще не могли освоиться с этой мыслью. СССР покончил жизнь самоубийством, а они, призванные опознать покойника в морге истории, все не решались зафиксировать его клиническую смерть: вдруг он еще воскреснет!
Одних, в том числе и в Италии, даже разочаровало то, что холодная война завершилась, не перейдя в стадию горячей. Других, особенно многочисленных и в Италии тоже, раздосадовало, что такая смерть без кровопролития и, на первый взгляд, без трагедий (если не считать в Румынии Чаушеску: ее пример как бы подтвердил правило, которое до начала 1989 года никто не счел бы возможным) исключала судебный процесс над обвиняемыми. И дело не в сроке давности, положение о котором не касается преступлений против человечества, а в том, что было бы просто нелепо выносить приговор усопшему. То есть коммунизму.
К тому же непонятно кто и кого должен судить. Вернее, кто мог судить, было известно: естественно, победители. Но победители в этой аномальной войне тоже были аномальными. Удары ниже пояса наносились в ней с обеих сторон, но только виртуально. В этой войне советские лидеры сражались с собственными согражданами скорее даже больше, чем с врагом. Хотя, если судить по материалам западных секретных архивов, в холодной войне и американские граждане выполняли роль подопытных кроликов при атомных испытаниях и никто не ставил их об этом в известность. А десятки тысяч американцев отправляли на бессмысленную бойню во Вьетнам, где было уничтожено несколько миллионов вьетнамцев – и все из-за просчетов и совершенно циничных решений, тщательно скрывавшихся от американского общественного мнения и раскрытых лишь позже одним из последних свидетелей и главных руководителей этой бойни – Робертом Макнамарой.
В общем, судьи прекрасно знали, что они не вполне подходят для проведения такого процесса. Так что никто из победителей не задавался вопросом, насколько он уместен. Впрочем, даже для Нюрнбергского процесса пришлось обновить международное право, хотя тогда – пусть Гитлера уже не было – в живых оставались многие самые крупные нацистские главари. К тому же процесс над советским коммунизмом вынудил бы Запад посадить на скамью подсудимых последнего Генерального секретаря КПСС Михаила Горбачева, то есть именно того человека, которого общественное мнение всего мира считало главным героем освобождения советских людей от жестокостей коммунизма и имело все основания благодарить за освобождение от кошмара ядерного противостояния, от равновесия страха.
Уже одного этого вроде бы достаточно, чтобы отказаться от ностальгических молитв по «процессам над коммунизмом», идея которых столь близка сердцу отряда французских «новых философов» и некоторых прочих ветеранов холодной войны. На деле самым щекотливым был вопрос «кого» судить, даже если оставить в покое бедного Горбачева. Ибо после того, как рассеялись надежды на то, что советский коммунизм чужд россиянам и импортирован (откуда? Да конечно же из Европы) вопреки их воле, сразу же стало ясно, что на скамью подсудимых пришлось бы посадить слишком много народа. Для начала как минимум почти всех, кто стал вдруг воспевать ценности западной демократии, и безусловно всех, кто стал у власти с 1992 года, то есть, вне всякого сомнения – всенародно избранного российского президента Бориса Ельцина. Наконец, в свете результатов выборов 1993,1995 и 1996 годов стало бы задним числом ясно, что спустя пять лет после падения коммунизма, спустя пять лет после начала движения к рынку не менее 40 процентов российских граждан все еще голосовали за коммунистов. А это, учитывая, что коммунизм как политический режим уже не нужен никому, означало только одно: что этот режим, перекрывавший какое бы то ни было движение в сторону демократии, всетаки что-то дал россиянам. И это что-то, каким бы чудовищным и невыносимым оно ни выглядело в глазах западного мира, россияне хотели сохранить.
Итак, 3 июля 1996 года американцы облегченно вздохнули после второго тура первых президентских выборов в России. Я пока воздержусь от эпитетов «свободные» и «демократические», которыми эти выборы еще до их проведения награждала значительная часть западной печати. Надо еще посмотреть, насколько они были свободными и демократическими: пусть читатель сам разберется в этом вопросе, исходя из данных, которые мы представим ниже. А пока в заключение этой главы позвольте мне напомнить об одном небольшом эпизоде, происшедшем в Москве через несколько дней после 3 июля, и не где-нибудь, а в московском отделении Фонда Карнеги. В состоявшемся там разговоре приняли участие известный экономист Андерс Ослунд и не менее известный эксперт по русскому вопросу Майкл Мэкфоул. Вспомним, как первый из них торжественно заявил: «Отныне Россия – страна с рыночной экономикой». Обратите внимание, Ослунд не сказал: отныне Россия – свободная или демократическая страна. Он сказал: «...страна с рыночной экономикой». В результате выборов произошло чудо: политика, которой было от роду один день или месяц, стала над экономикой и ее сложными законами. Получалось, что экономика – не наука, а всего лишь колдовские махинации или просто фокус. Во всяком случае, жрецам тут оставалось лишь опуститься на колени.
Второй молодой и многообещающий деятель, пользующийся, как говорят в Вашингтоне, отличной репутацией, изъясняющийся на английском конечно же лучше, чем на химерическом русском, сообщил своей аудитории о «необратимой победе западных ценностей». Победе, одержанной благодаря прозорливости таких «друзей»-реформаторов, как Анатолий Чубайс, Георгий Сатаров, Александр Лившиц. Когда кто-то из присутствующих попросил рассказать о том, какой вклад в эту победу внес Александр Лебедь, Мэкфоул ответил: «Да его просто наняли, чтобы выиграть выборы!» – и сопроводил свои слова хитрой улыбкой, в которой можно было (и следовало) прочесть восторг и одобрение в адрес Чубайса и его прозорливых «друзей», сумевших «использовать» генерала Лебедя «просто для того, чтобы одержать победу на выборах», и презрение к глупому генералу, позволившему себя использовать. А также, разумеется, к тем «глупым» русским, которые дали себя обвести вокруг пальца. Победители явились праздновать свою победу не куда-нибудь, а прямо в дом побежденных.
«В течение четырех месяцев группа американских политических консультантов тайно принимала участие в проведении избирательной кампании Ельцина». Курсив мой, слова же эти были написаны Майклом Крэмером в уже цитированном репортаже журнала «Тайм». Давайте прислушаемся к его рассказу, ограничиваясь пока что замечаниями только по наиболее интересным его аспектам. Прежде всего, почему тайно! Ответ прост – потому что если бы россияне об этом узнали, то Ельцин лишился бы нескольких миллионов голосов, а вместе с ними и победы на выборах. Не знаю, что подумали бы американские избиратели, если бы узнали, что Билл Клинтон сделал главой своего избирательного штаба (которому обычно доверяют самые важные тайны) русского или, того хуже, иранца. Честно говоря, хотя итальянцы и страдают манией величия в гораздо более легкой форме, чем американцы и русские, подозреваю, что даже им не слишком бы понравилось, если бы кандидат в премьер-министры, неважно от какой партии, вверил себя иностранному консультанту. Это не оценка, а просто констатация факта.
Ниже мы в подробностях поведаем, как избирательный штаб Бориса Ельцина, настоящий, официальный штаб не просто пользовался американскими «советами» но практически находился в руках гражданина Израиля, точнее, Израиля и России одновременно. Но это тоже выяснилось только после победы на выборах. Так или иначе, для России эти господа, запершиеся в номере «Президент-отеля», были слишком неудобными фигурами и обращаться с ними следовало с максимальной осторожностью. Ни для кого не секрет, что восторг от Америки и ее рецептов постепенно сошел на нет после 1992 года.
И вот начинается бесконечная череда трюков, ооманов и подтасовок, ставших отличительной чертой всей предвыборной кампании Ельцина. Правда, следует заметить, что ничего нового здесь не было, – все эти приемы уже были широко опробованы на референдуме в апреле 1993 года и на парламентских выборах 1993 и 1995 годов. И уж само собой, их авторство нельзя приписывать одним только американцам. Русские – и «новые» здесь ничуть не лучше «старых советских», никому не уступят в двуличии. Но нам еще представится возможность вернуться к предыдущим избирательным победам Бориса Ельцина. А пока что продолжим «тайную историю о том, как эти советники помогли Ельцину добыть победу, спасшую российские реформы».
Из любви к истине следует упомянуть, что утверждения коллеги Крэмера в России были многократно с гневом опровергнуты. После публикации его «тайной истории» последовали опровержения от Анатолия Чубайса от дочери Бориса Николаевича Татьяны Дьяченко и от Сергея Филатова, формально возглавлявшего на первом этапе комитет в поддержку кандидата-президента. Но насколько известно, Олег Сосковец – на момент описываемых событий первый вице-премьер в правительстве Черномырдина – ничего не отрицал А это обстоятельство, как мы вскоре увидим, немаловажно. Так или иначе, никто не опроверг того, что четверо секретных американских мушкетеров российской реформы в самом деле скрывались в номере «Президент-отеля» (невольная ирония названии). Выступавшие лишь отрицали, что их помощь сыграла «решающую» роль. Сделано это было в том тоне, в каком даже самые ярые российские «западники» всегда отзываются о подобных вещах: да что могут понимать в России эти американские юнцы? Обычно этот тон сопровождается ироническим поднятием бровей. Явная уловка, предназначенная завоевать сердца всех россиян, которые придерживаются как раз такого же мнения.
Я опускаю возражение, которое наверняка вертится на языке даже у самого невнимательного читателя: да если они ничего не смыслили в России, зачем же звать их в Москву, держать под замком четыре месяца в гостиничном номере, да еще щедро оплачивать их услуги? Что касается этого, то Крэмер – еще один наивный американский юноша – рассказывает, что президент (иными словами, российские налогоплательщики) выплатил им вознаграждение в размере 250 000 долларов. На первый взгляд немного. Если разделить эту сумму на четыре (месяца), то получится чуть больше 60 тысяч. Если разделить еще на четыре (человека), выходит около 15 тысяч долларов в месяц на нос. Жалкие гроши. Но дело в том, что Крэмер и сам незнаком с советской системой.
Он бы считал совсем по-другому, если бы когда-нибудь слышал о так называемом «неограниченном бюджете», то есть о системе финансирования определенных проектов, возводившихся советским государством в ранг приоритетных, необходимых настолько, что за ценой стоять не приходилось. Действовала она так: хочешь добиться некой цели? Тогда назначь ответственного за проект, надели его всеми полномочиями и дай ему возможность неограниченных трат. С единственным условием: достичь цели. Если ему это не удавалось, то он становился трупом (во времена Сталина физическим, позднее политическим). Когда же цель реализована, никто не окажется настолько глупым, чтобы начать считать, во что она обошлась. Именно таким образом в свое время Иосиф Сталин в рекордные сроки получил от своих ученых –и от своих спецслужб – атомную бомбу. Он просто поставил во главе ядерной программы Лаврентия Берию.
Так вот, для финансирования избирательной кампании Бориса Ельцина была применена как раз система «неограниченного бюджета». Президент никогда не придирался к средствам, лишь бы они способствовали достижению его целей. Советская система? Будь она проклята' Но это не мешает воспользоваться некоторыми ее методами, если они могут пригодиться. Между строк текста коллеги Крэмера (о чем он, наверное, и не догадывается) можно выловить настоящую изюминку: четверо советников получили 250 000 долларов, плюс им были оплачены «все расходы», и, кроме того, они получили «неограниченный бюджет для проведения социологических опросов, организации фокус-групп и других исследований». Итак, никто не знает с точностью, сколько денег потратили четыре мушкетера-подпольщика Так же как никто не знает и никогда не узнает во всем ее величии сумму, потраченную штабом Ельцина Впрочем, я преувеличиваю. В общем и целом мы узнали ее и поговорим об этом в одной из последующих глав Но речь идет о приблизительных – хотя и очень правдоподобных – подсчетах. Точные цифры мы не узнаем никогда. И никогда не выяснится, сколько государственных денег использовал Борис Николаевич для выполнения своих предвыборных обещаний и сколько он потратил реально за два-три месяца кампании, чтобы доказать свою искренность. По той простой причине, что «неограниченный бюджет» действовал по всем направлениям одновременно. Прежде всего, обещания на несколько миллиардов долларов. Прекрасно понимая, разумеется, что они никогда не будут выполнены. «Через несколько месяцев, – писал журнал «Экономист» 6 июля 1996 года, то есть сразу после победы на выборах – ему (то есть Ельцину. – Дж. К.) придется резко сократить государственные расходы, независимо от розданных обещаний, которых, по разным оценкам, набралось на скромную сумму в 10 миллиардов долларов».
А сколько понадобилось, чтобы поставить под контроль всю машину СМИ? Вы думаете, это делается бесплатно? Правда, внушительное количество журналистов-поклонников согласилось помочь за скромное вознаграждение. Некоторые даже работали даром. Но остальным было заплачено, и щедро. Пишущий эти строки лично собрал немало прямых свидетельств о рынке статей и о покупке «оптом» журналистов для освещения избирательной кампании президента. По 30 000 долларов за упаковку. С напутствием вроде: «С завтрашнего дня ты пишешь для нас и все!» Для тех, кто захочет об этом вспоминать, атмосфера была такова, что даже далеко не беспристрастный «Экономист» в том же послевыборном номере описывал ее так (речь шла о том, как российские СМИ освещали болезнь президента): «Если читатели, похоже, не были слишком обеспокоены болезнью мистера Ельцина, то в силу того, что большинство из них знало о ней мало, или же вообще ничего. Этот вопрос был проигнорирован или смягчен российским телевидением и большинством газет, которые провели предвыборную кампанию настолько пристрастно, что это потребовало немалой толстокожести от журналистов». Вот-вот – или толстокожесть, или внушительная помощь спонсоров. А когда их средств не хватало, то открывались сейфы министерств и в дело шли деньги налогоплательщиков.
Не стоит забывать и всю президентскую машину, около 2000 человек, несколько месяцев работавших только ради одного – победы главы государства. Кто-нибудь хочет попробовать посчитать? Цель того стоила. Весь мир желал, чтобы она была достигнута. Весь мир, включая Международный Валютный Фонд, временно перешел на советскую систему «неограниченного бюджета». И участвовал в ней с щедрым подарком (громко разрекламированным, чтобы все знали, что Ельцину надо помочь выиграть) – заём российскому правительству в 10,3 миллиарда долларов, как раз накануне начала предвыборной кампании. С секретным условием (впервые за всю историю МВФ), о содержании которого никто не должен был знать. Но многочисленные московские злые языки приоткрыли завесу тайны – речь шла о предоставлении нескольких сотен миллионов долларов наличными, готовыми к употреблению, на расходы для избирательной кампании, казавшейся поначалу безнадежной. Не из этих ли долларов Ельцин создал свой знаменитый «президентский фонд», происхождение которого так и осталось для всех загадкой? Я не в состоянии утверждать это с абсолютной достоверностью, но не скрываю, что это предположение кажется мне весьма вероятным.
К этой сумме следует добавить три миллиарда немецких марок, которые – согласно другим слухам, пущенным в оборот оппозиционной печатью и так и не подтвержденным и не опровергнутым, – канцлер Гельмут Коль передал конфиденциальными путями, чтобы у Бориса Ельцина были необходимые наличные для победы над коммунизмом. Я вовсе не хочу сказать, что все эти деньги в действительности дошли до получателя и были потрачены на вышеупомянутые цели. В операциях такой степени секретности всегда следует иметь в виду, что многие участники цепочки будут безнаказанно воровать. Но главное здесь – политическое значение. А оно весомо Послушайте, как защищался президент Клинтон в самый разгар скандала вокруг подозрительного финансирования своей собственной кампании со стороны людей связанных с пекинским правительством. «Разумеется для США было бы весьма серьезно, – цитировал «Интернэшнл геральдтрибюн» 14 февраля 1997 года американского президента, – если бы какая-то страна попыталась вмешаться в финансирование любой из наших политических партий, независимо от причины». Итак, в США так поступать нельзя (а если все-таки что-то подобное происходит, то считается нарушением закона), а будучи дома у россиян можно делать все то, что считаешь нужным.
Впрочем, для такого поведения были серьезные основания. Дело-то обстояло отчаянным образом. В середине февраля Ричард Дрезнер, один из четырех американских мушкетеров российской реформы, узнал из опросов общественного мнения, что: а) пять кандидатов опережали Ельцина во всех рейтингах; б) нынешний президент мог рассчитывать только на 6 процентов сторонников- в) еще меньшее количество россиян соглашалось признать Ельцина «компетентным руководителем».
Подведя эти неутешительные итоги, Дрезнер сухо заключил: «Если бы мы были в США, то типу с такими показателями посоветовали сменить работу».
Итак, настало время познакомиться с четырьмя мушкетерами реформы, рыцарями без страха и упрека, тайно обосновавшимися в номере 1120 на одиннадцатом этаже московского «Президент-отеля». Имя одного нам уже известно – Ричард Дрезнер. У этого нью-йоркского адвоката в послужном списке есть интересный пункт: в конце 70-х – начале 80-х годов он «способствовал избранию Билла Клинтона на пост губернатора Арканзаса вместе с Диком Моррисом».
Кто это такой, Дик Моррис? Автор репортажа, Майкл Крэмер, называет его «политическим гуру Клинтона на сегодняшний день». Увы, спустя едва полтора месяца после рождения этого краткого, но точного определения, Дик Моррис пал жертвой урагана судьбы, В самый разгар съезда Демократической партии США в Чикаго, в то время как Билл Клинтон получал от своих сторонников мандат на борьбу и готовился стать первым после Ф.Д-Рузвельта президентом-демократом, переизбранным на второй срок, Дик был пойман, так сказать, с поличным в объятиях проститутки, которую он больше года посвящал во все тайны Белого Дома. Разумеется, разразился скандал, за которым последовала неизбежная немедленная отставка. Личность Дика Морриса, до того скромно державшегося в тени, оказалась в фокусе всех объективов. Он тоже по-своему символичный персонаж, олицетворяющий определенный стиль и видение политики, совпадающие с теми, которые побеждают сейчас в Америке и – по понятным причинам – в России. Дик Моррис – человек, добившийся успеха, несмотря на позорное падение. Потомки скажут, что он отвечал духу своего времени.
Политические убеждения? Республиканские. Он может похвастаться многочисленными успехами в перевыборах сенаторов и губернаторов-республиканцев. Но какое значение имеют сегодня в Америке политические идеи? Да никакого. Может быть, и мы к этому придем, ведь Америка становится предтечей любых тенденций. Пока что мы еще не пали так низко, и в Италии никому не показалось бы нормальным, если бы, скажем, Демократическая партия левых сил наняла для организации предвыборной кампании Джанни Пило из правого блока «Вперед, Италия!». Дик Моррис же был нанят (как мы знаем, не в первый раз) для улучшения перспектив политического зомби, в которого превратился демократ Клинтон после сокрушительного поражения 1994 года, когда его партия утратила большинство в Палате Представителей и в Сенате.
«Настоящий политический гений», – похвалит его Билл Клинтон, который многим обязан Дику, прежде всего своим переизбранием. «Тайм» же еще до того, как Морриса поймали с путаной, описывал его такими словами: «Мастер технологии подсознательных манипуляций, составляющих основу пикантных политических мыльных опер». Кто пользуется пикантностью, от нее же может и погибнуть. Но разве это его вина (или заслуга), что Клинтон станет республиканцем по сути и по программе? И что Клинтон окончательно свел на нет и без того слабую прогрессивную и либеральную ориентацию своей партии, присвоив, с одной стороны, некоторые из наиболее кровожадных тенденций американских консерваторов, а с другой – превратив политику своей партии в сентиментальный невразумительный компот? Может быть, но дело не в этом. О Дике Моррисе можно сказать все, что угодно, кроме того, что он стал работать с Клинтоном с целью сместить его вправо. Если бы ветер дул влево, то Дик переложил бы руль в другую сторону. Если бы для победы на выборах понадобилось опуститься, то он отправился бы и в ад. И шлюхи тут ни при чем. Просто для Морриса (и для Клинтона) важны не идеи, не программы, не моральные и политические цели. Главное – выиграть. Любой ценой. Бог создал их друг для друга.
Впрочем, это тоже их право. Но встает вопрос: если такова философия американского президента и если его действия следуют этим критериям, кто может гарантировать, что его решения как-то связаны с общими интересами? Никто и ничто. В том числе и с интересами самих американцев. Но если бы мне пришлось представить себя одним из тех государственных деятелей, которые кроят и сшивают интересы регионов, государств, областей, народов, провинций, районов и дворов, то как европеец я хотел бы иметь право знать, соответствуют ли решения Билла Клинтона хотя бы общим интересам Европы. Оставим на секунду в стороне весь остальной мир с его более запутанными и противоречивыми интересами. Рождается подозрение, что люди, стремящиеся выиграть любой ценой, немедленно и исключительно в интересах личной карьеры и успеха, вряд ли могут представлять интересы общества. Даже некоторые американские обозреватели усомнились в том, что можно сочетать «алчность, бесстыдство и великие цели»[2].
Если и то, и другое, и третье совпадают, то это случайное и временное явление. В остальное же время они расходятся и надеяться можно только на чудо. В том числе и потому, что мозг этих типов работает в четырехлетнем режиме (если выборы каждые пять лет, то цикл соответственно удлиняется). За пределами этой даты лежит терра инкогнита. Что им за дело (речь не только о Клинтоне, но почти о всех сегодняшних лидерах) до того, что произойдет послезавтра, когда их судьба уже будет бесповоротно решена? В этом-то и загвоздка. Они решают за себя, но последствия их решений – зачастую они и не отдают себе в этом отчета – отдаются далеко за пределами мандатов, которые им удалось вырвать у избирателей. Поэтому все зависит от той мерки, какой их мерить. С точки зрения личного и немедленного успеха они заслуживают высшего балла. Но с точки зрения общих интересов почти никто не дотягивает даже до удовлетворительной оценки.
Все сказанное относится и к решениям, принятым Клинтоном и Западом в целом в отношении России. С какими критериями западные руководители подошли к российскому кризису? Были ли они дальновидны? Чего мы можем ожидать от типа вроде Дика Морриса, чьи власть и неограниченное влияние не соответствуют даже самым скромным требованиям моральных приличий? Я хочу раз и навсегда объяснить, что не имею в виду его в общем-то невинные эротические забавы. Я думаю, например, что и российская избирательная кампания была проведена такими же комбинаторами с такими же принципами. Что касается американцев, то это их дело. Они натренированны, лишены иллюзий, у них накопился опыт. Это их демократия, она работала и будет продолжать работать – все хуже и хуже, правда – еще долгое время. Но это – не демократия россиян, они не готовы к ней, они ее не знают. Следовательно, так или иначе, она не может работать. В любом случае некорректно подвергать их передозировке, даже не предупредив о последствиях.
Закончив это отступление, вернемся наконец к Дику Моррису, который, как пишет «Тайм», стал посредником в тех ситуациях, когда американским советникам «требовалась помощь администрации для переизбрания Ельцина». Значит, утверждают Крэмер и «Тайм», американская администрация в нескольких случаях напрямую вмешивалась в дела российской предвыборной кампании. Как? Когда? Мы попробуем разобраться в этом позже. Это будет не очень сложно. «Тайм» не вдается в подробности, ограничиваясь сообщением о том, что «хотя Клинтон не участвовал в рекрутировании американских консультантов, его администрация знала об их существовании, н, несмотря на та, что Дрезнер отрицает связь с Моррисом, три различных источника сообщили «Тайм» о по крайней мере двух ситуациях, когда контакт с Моррисом оказался "полезным"».
Оставшиеся три мушкетера не так интересны и не так важны, но тем не менее заслуживают упоминания. Это Стивен Мур, ответственный за связи с общественностью, Джордж Гортон, могущий похвастаться участием в выборах губернатора Калифорнии Пита Уилсона, и Джо Шумэйт, эксперт по опросам общественного мнения. Стоит заметить, что и Гортон, и Шумэйт, и Дрезнер известны как эксперты, сотрудничающие с республиканскими кругами. Когда после публикации в «Тайм» из Москвы посыпались возмущенные опровержения, то они все сводились к одному доводу: как можно думать, что демократическая американская администрация прибегла к специалистам-республиканцам, чтобы помочь Ельцину в переизбрании? Ответ: как можно думать, что Клинтон настолько наивен чтобы послать своих собственных экспертов (если, конечно, он ими располагал)? Лучше послать людей противника и запутать следы. А потом держаться в стороне, чтобы не попадаться на глаза. Дело было провернуто неплохо: по крайней мере в этом случае Билл Клинтон доказал, что понимает – Москва не Арканзас и бизнес с экс-коммунистическим колоссом требует по крайней мере столько же внимания (и, если проведенный хорошо, меньшей степени риска для себя лично), сколько и давнишние дела с Уайтуотером.
К четверке надо добавить пятый персонаж, чье даже поверхностное описание обогащает новыми подробностями операцию по спасению Бориса Ельцина. Это Феликс Брайнин, российский бизнесмен, эмигрировавший в США и осевший в Сан-Франциско в далеком 1979 году. Можно предположить, что ныне Брайнин наслаждается американским гражданством. Но тогда, в 1979-м, спокойно выехать в США было не так-то просто. Тем более, как уточняет «Тайм», «с 200 долларами в кармане», не будучи евреем или агентом КГБ, или и тем, и другим вместе. Еще был жив Леонид Брежнев и холодная война была в полном разгаре. До прихода Михаила Горбачева оставалось еще шесть лет. Тем не менее Феликс Брайнин, «массивный бывший хоккеист и футболист», эмигрирует и, начав с работы маляром, вскоре превращается, согласно самому затертому из американских клише, в «богатого консультанта, дающего советы потенциальным инвесторам в России».
Подробность о спортивном прошлом Феликса не следует терять из вида. Быть может, именно оно объясняет, каким образом 17 декабря 1995 года он очутился в весьма плохом настроении в гостиной одной правительственной дачи в Подмосковье. Для этого он должен был стать желанным гостем какого-нибудь крупного деятеля из правительства или из президентского окружения. Может, то был Шамиль Тарпищев, получивший пост министра по спорту за выдающиеся достижения в теннисе (как спарринг-партнер президента), в свою очередь приятель начальника «гвардии преторианцев» Александра Коржакова, ключевого человека в деле назначения председателя Госкомитета по спорту и, следовательно, использования огромных налоговых льгот, подаренных этой организации лично Ельциным, человека, от которого зависело и назначение руководителей банка «Национальный кредит», созданного специально для прокручивания полученных прибылей. Ниже мы вновь встретимся со всеми этими людьми, к которым присоединится и Борис Березовский. Но за это время альянс будет расторгнут и создан вновь, игровой стол неоднократно опрокинут, а посередине окажутся несколько человек, убитых в московских подъездах, и несколько сотен миллиардов долларов, перешедших из рук в руки.
Учитывая, что и Коржаков, и Тарпищев, и Брайнин, возможно, принадлежат к одной и той же организации; что Тарпищев и Брайнин наверняка имели контакты и по спортивной линии; что Брайнин занимал неплохое положение в американском бизнесе, – нетрудно предположить, что господин Феликс Брайнин может быть посредником в США каких-нибудь влиятельных лиц из российских президентских структур. Вот почему Феликс Брайнин стал гостем правительственной дачи, а не поселился, как обычно приходится делать бизнесменам, в каком-нибудь московском отеле. И вот почему в тот вечер 17 декабря 1995 году он был в плохом настроении.
Из этого треклятого телевизора сыпались кошмарные новости. Страшные для его бумажника и для состояний его друзей и заказчиков. Телевидение сообщало результаты выборов в Думу. «Наш дом – Россия», партия Черномырдина, потерпел сокрушительное поражение. Коммунисты Геннадия Зюганова утвердились как партия относительного большинства. Государственные телеканалы, первый и второй, организовали ночной эфир. Атмосфера была скверная, некоторые опросы, проведенные на выходе с избирательных участков, были неутешительны, хотя прогнозы социологов – увы, бессмысленно потраченные деньги – все еще давали: «Наш дом – Россия» впереди. Иногда иметь слишком много денег вредно: получаешь бесполезные и даже опасные подарки. С каждой минутой становилось все яснее, что произошла катастрофа. Правительственная партия отчаянно боролась за второе место с Жириновским, отставая на десять корпусов от коммунистов. На четвертом месте «Яблоко» Явлинского. Гайдар и остальные «демократы» уже выбыли из борьбы. Партия Анпилова, коммунистов крайне левого толка, подбиралась совсем близко к пятипроцентному барьеру. Кошмар 1993 года повторялся, только в еще худшем варианте. Тогда виновницей разочарования стала партия Гайдара, «Выбор России», которой вся российская и большая часть западной печати сулила верную победу (некоторые пророчили фантастический результат в 40%). В действительности же она оказалась второй в голосовании по партийным спискам, далеко позади Владимира Жириновского. Тогда ночь предвкушаемого избирательного триумфа тоже закончилась конфузом и на экране мелькали растерянные лица президентских советников, изумленно таращившихся на электронное табло, которое, впрочем, Центральная избирательная комиссия вскоре отключила. В ту ночь показал себя во всей красе Юрий Карякин, бросивший в микрофон обвинение, которое с тех пор стало привычным для российских «демократов» по отношению к когда-то любимому ими народу: «Россия, ты одурела!» В какой-то момент «реформаторы» вроде Александра Яковлева, бывшего идеолога перестройки, получившего от Ельцина в подарок первый канал телевидения, решили, что будет лучше выключить телевизор и дать ЦИКу вре'мя «внимательнее изучить» результаты. В это время новая ельцинская Конституция, скроенная «демократами» по мерке президента-царя для народа, который, по их мнению, «одурел» и не способен был сам управлять страной, таинственным образом оказывалась принятой, хотя окончательный подсчет голосов еще не закончился. Да и не мог закончиться, сами видите, какие шутки может сыграть поспешность. В любом случае благополучное принятие Конституции произошло благодаря решающей поддержке Жириновского (обстоятельство, которое все западные СМИ, за редкими исключениями, поостереглись объяснить своим читателям) Впоследствии ЦИК потратил несколько недель на подсчет окончательных данных и, в нарушение закона опубликовал их с огромным опозданием, к тому же настолько неполными, что возникли многочисленные подозрения, что все голосование (выборы в Думу и референдум по Конституции) могло быть колоссальным обманом.
В этой связи могу рассказать эпизод, имевший место со мной лично. Во время передачи «Лицом к лицу» на радио «Свобода», в которой я принимал участие в качестве одного из интервьюеров, я спросил Николая Рябова почему так и не были опубликованы данные по регионам. После выборов прошло уже восемь месяцев и честно говоря, я ожидал, что Рябов опровергнет меня. Это было бы бессмысленно, поскольку бюллетень ЦИКа был у меня перёд глазами, но по крайней мере его заявление поселило бы сомнения во многих слушателях. Однако Рябов не стал ничего отрицать. Он ответил с совершенно невозмутимым видом что-то вроде того, что данные были утрачены.
Теперь, в 1995 году, все повторялось заново, с небольшими вариациями. Очевидно, ЦИК уделил подсчету голосов то же заботливое внимание. Ведь во главе ее стоял тот же самоуверенный лжец, что и два года назад Если сейчас он стал послом России в Праге, должно же быть этому какое-то объяснение. И все же, несмотря на вмешательство Рябова, первые результаты с Дальнего Востока показали, что дело плохо. Господин Брайнин, сидя на своей правительственной даче, вздрагивал. Руководители государственных и частных телеканалов вновь, как и в 1993 году, решили отправить россиян спать немного пораньше. Дело было сделано Но до решающего раунда еще не дошло. В сущности у Думы было так мало власти, что нетрудно будет совладать с ней в следующие четыре года, как и в два предыдущие. Проблема была в том, что через полгода, согласно конституционным срокам, Борису Ельцину пришлось бы принять вызов и вступить в предвыборную гонку с теми, кто по всем признакам уже были готовы выиграть ее. Встревоженный по понятным причинам, в тот вечер Феликс Брайнин сказал себе, что с этим нельзя смириться, что надо срочно что-то предпринимать. Конец казался неизбежным, времени оставалось мало. Картина – хуже некуда. Экономика катилась в пропасть, о социальной ситуации лучше и не говорить. Предполагать какие-то изменения к лучшему до июня было неуместно. Да, официальные данные говорили о снижении инфляции, сдерживании падения промышленного производства, неизбежной макроэкономической стабилизации. Но все это годилось для слепцов из МВФ (хотя не такие уж они и слепцы: если они и закрывают глаза, то потому, что им это приказали).
Да еще и эта проклятая война в Чечне, с которой никак не удается покончить вот уже больше года. И наконец, размышлял Брайнин, президента окружает шайка болванов, убежденных, что Ельцина все равно переизберут, независимо от того, что он сделает или не сделает. Что касается болванов, тут Брайнин был прав. Он их хорошо знал. Именно по этой причине он попытался – как сообщает «Тайм» – «начать серию конфиденциальных бесед с советниками Ельцина, включая одну встречу с первым вице-премьером Олегом Сосковцом».
Интересно. Все сходится. «Банда» в сборе. Мы еще встретимся с ней в полном составе, когда ее разгонят. Олег Сосковец – человек Александра Коржакова и Михаила Барсукова (шефа ФСБ) в правительстве Черномырдина, кандидат на его замену при первом ложном шаге. Из рассказа «Тайм» мы узнаем, что Брайнин контактировал с одной из кремлевских группировок, возглавляемой Александром Коржаковым, всемогущим начальником СБП, а также собутыльником Ельцина, а также теннисистом, всегда готовым проиграть Ельцину, а также неизменным сотрапезником одиноких президентских обедов, когда Борис Ельцин нуждался в конфиденциальных советах, обсуждении тайных проектов или просто в послеобеденном стаканчике без свидетелей. Именно они, утверждает Крэмер, «поручили Брайнину „найти какого-нибудь американца", но действовать при этом с максимальной осторожностью». Настало время объяснить неискушенному в кремлевской кухне читателю любопытную подробность, которую «Тайм» – какая- жалость! – пропускает, быть может, вовсе не замечает. На тот момент шайка «Коржаков и Компания» старалась представить себя защитницей российских интересов в борьбе с засильем иностранного капитала. При этом она использует «тонкие» и «ненавязчивые» намеки, например, посылает вооруженных людей запугать Владимира Гусинского, владельца «Мост-Банка» и частной телекомпании НТВ, а также друга московского мэра Юрия Лужкова. Последний все еще не раздумал выставлять свою кандидатуру на президентских выборах и его надо вовремя поставить на место. Гусинский с ним не разлей вода, вплоть до того, что московская мэрия доверила его банку все свои деньги. Этот еврей стал слишком уж богатым, это «космополит», троянский конь международного капитала в цитадели власти. К тому же его НТВ показывает россиянам слишком много репортажей из Чечни. Весомые причины, чтобы «предупредить» обоих, чтобы сидели тихо и не высовывались. Классическая мафиозная процедура. Единственное отличие – вместо наемных киллеров Коржаков использует агентов Главного управления охраны.
Следует предупредить читателя, что описываемая география банд внутри и вокруг Кремля восходит к 1995 году. С тех пор имели место неоднократные и существенные эволюции, вариации и смены состава. Мы будем сообщать о них по ходу повествования. Во всяком случае, на том этапе АО «Коржаков и Компания» неустанно трудилось несколько месяцев. Например, в печать просочились документы, свидетельствующие о том, что Черномырдин предал интересы российских нефтяных компаний в пользу американцев. На этой кухне готовилось новое издание Бориса Ельцина, которое вскоре должно, было предстать перед страной: побольше национализма, побольше патриотизма, чтобы перехватить часть голосов коммунистов и проглотить целиком люмпен-электорат Жириновского. Неглупая мысль, с их точки зрения. Разумеется, в глаза общественному мнению было пущено много дыма, который закоптил и немало авторитетных западных обозревателей, начавших описывать банду Коржакова как опасность номер один, новое воплощение националистического, государственнического, антизападного и антисемитского реваншизма.
Само собой, в этих определениях, все еще имеющих хождение в российской печати, немало истины. Обличая группировку, пытавшуюся следовать превалирующим у населения настроениям, СМИ тем не менее отчасти подыгрывали им. Коржаков и компания были глупы со стратегической точки зрения, но в тактическом аспекте хитрости им было не занимать. Это типично для новой российской элиты. Они знали, что общество уже возненавидело демократическую печать. Для человека с улицы нападки «Известий» приравнивались к заслуге.
На самом деле какие же они антизападники! В это же самое время Коржаков сотоварищи – как теперь подтверждает «Тайм» – негласно сотрудничали с американцами. Наверняка они подозревали, что и другие россияне, внутри и вне Кремля, тайно сотрудничали с американцами, исходя из иной стратегии, но, главное, из иных банковских счетов и интересов.
Мы еще неоднократно вернемся к этому немаловажному обстоятельству. Пока что достаточно запомнить несколько правил, чтобы избежать типичной «наивности», свойственной зарубежным и российским обозревателям, успокаивавшим российскую и мировую общественность. а) Борьба между различными группировками в окружении Ельцина не имела и не имеет никакого идейного содержания. Например: демократия и рынок против авторитаризма и государетвенничества. Если вы натолкнетесь на кого-то, кто попытается вам продать эту комедию, можете быть уверены на сто про центов, что перед вами лжец. б) Еще одна популярная сказочка представляет Ельцина совершенно чуждым заговорам, интригам и сценариям его окружения, кстати, неоднократно менявшегося за годы у власти. Это выдумка и не более того. Ельцин был главным действующим лицом всех этих интриг, благодаря которым он раз за разом избавлялся от группировки, на тот момент представлявшейся ему менее полезной и удобной, а в перспективе более опасной для его собственной власти. Да, состояние его здоровья часто вынуждало президента находиться вдалеке от места, где непосредственно протекали эти интриги, не имея возможности управлять ими. Но его власть всегда была настолько велика, что стоило ему вновь стать хоть чуть-чуть мобильным, и он сразу расставлял все фигуры по местам.
У этой ситуации есть свои естественные ограничители: здоровье Ельцина и его психологическая слабость, заключающаяся в том, что он мнит себя вечным. По этим двум причинам однажды остальным придется избавиться от него, силой или обманом, если конечно он сам внезапно не рухнет. Но это дело будущего. В настоящем, еще не выяснив, кто же самый сильный, все пытаются сохранить его в живых и на его месте, любой ценой отбирая у него по кусочкам власть и используя ее в своих интересах. Настоящая драка пираний вокруг полутрупа. Но что касается прошлого, то мы увидим, что Ельцин всегда был главным героем. Не все его исчезновения со сцены были «спланированы» (только некоторые, очень хитро задуманные) с целью впоследствии свалить на других грехи, за которые президент был ответственен лично. Но и вынужденные отлучки по болезни из Кремля часто использовались как ловушки, в которые попадали друзья и противники. Вокруг них всегда были шпионы и доносчики, которым не терпелось заслужить похвалу президента. Вокруг них всегда были провокаторы, устраивавшие им западни, чтобы потом показать головы жертв великому царю, когда он выздоровеет. Очевидно, что преимущество всегда было на стороне тех, кто знал реальное состояние здоровья президента. Именно оно было самой главной государственной тайной в России ельцинских времен. Остальные можно было спокойно продавать за границей, тому, кто больше даст. И их продавали.
Мы еще неоднократно вернемся к списку «наивностей» коих в этой истории не счесть. Их так много потому что Россия – сложная страна. Но не только. Ставка в игре была настолько велика, что уровень гласности свелся до минимума. Фальсификации, факты, мотивы и интересы сплелись в гигантский клубок, по размерам не уступавший самой награде. Список авторитетных перьев, породивших и питавших этот обман, бесконечен, как в Италии, так и за ее пределами. Среди них были доверчивые глупцы (их было большинство) и недоверчивые проходимцы (меньшинство, но весьма весомое), которые чуяли, куда дует ветер, и двигались в ту же сторону. Бесчисленная армия пропагандистов времен холодной войны продолжала функционировать, хотя сама война давно закончилась. А поскольку главным врагом в той войне был коммунизм, то достаточно было налепить коммунистический ярлык одному из кандидатов, как тысячи комментаторов, набычившись, бросались топтать его. Теперь – а прошло совсем немного лет – уже легко разобраться, что некоторые ярлыки, навешенные на того или иного российского деятеля, оказались ложными. И что армия киллеров с перьями в руках убила немало вариантов разрешения российского кризиса, которые могли бы стать выгодными для всех.
Имеет смысл вернуться к этим событиям. В том числе и потому, что, поскольку убийца всегда возвращается на место преступления, нам, быть может, удастся поймать его. Но давайте вновь бросимся в гущу событий, в номер 1120 московского «Президент-отеля», в тот холодный и тревожный февраль 1996 года, когда вырабатывалась стратегия переизбрания Ельцина. Главное, чтобы никто за пределами Кремля ничего не узнал. «Секретность, – признался Брайнин «Тайм», – была решающим фактором. Всем было ясно, что если бы коммунисты узнали обо всем до выборов, то они атаковали бы Ельцина, объявив его послушным орудием в американских руках. Нам позарез нужна была эта команда, но мы знали, что, заполучив ее, мы пойдем на огромный риск». Бедняга. Столько труда пропало даром. Пока ребята из Америки заперлись в номере 1120, подлинная стратегия избирательной кампании решалась совсем в другом месте. Не то чтобы в конце концов она слишком отличалась. Просто молодые люди из США никогда не смогли бы вообразить, какими приемами надо было поднимать рейтинг Ельцина. Ведь они не знали Византии.
В конце февраля 1996 года во главе Общероссийского штаба по выборам президента продолжал оставаться первый заместитель премьера Олег Сосковец. Слишком долго и наверное неинтересно рассказывать здесь даже о малой части интриг, связанных с его назначением, и о составе штаба. Остановимся на главном. Дрезнер встретился с Сосковцом в 3 часа пополудни 27 февраля и познакомил его со своим планом действий. Это были пять машинописных страниц, объяснявших, что следовало и чего ни в коем случае не следовало делать. Советы, естественно, основывались на опыте американских выборов.
«Вы приняты. Я скажу президенту, что нам помогают американцы». Считалось, что Сосковец – человек деловой и немногословный. На его столе лежал календарь с жирно отчеркнутыми красным карандашом днями, остававшимися до первого избирательного тура, то есть до 16 июня. Но разговор на этом не закончился. У Сосковца было еще важное замечание: «Одна из ваших задач – за месяц до выборов предупредить нас и сказать, следует ли их отменить. На тот случай, если вы сочтете, что мы их проигрываем».
Вот оно, главное подтверждение. На протяжении всей избирательной кампании ходили упорные слухи о том, что Борис Ельцин вынашивает идею отмены выборов. Эти слухи конечно опровергались, в том числе и им самим. Но они продолжали циркулировать, порой слегка затухая, когда рейтинги президента начали подниматься из той провальной глубины, в которой они были вначале. Накануне второго тура, во время выяснения отношений между двумя акционерными обществами: «Коржаков и К°» и «Чубайс и К°», победители, то есть эти последние, заявили во всеуслышание, что выборы хотели отменить те, кто потерпел поражение.
При этом иногда подразумевалось, а иногда заявлялось открыто, будто сам Борис Ельцин вряд ли знал об этом. Если кто-то и в самом деле думал, что президент не знал, что творится вокруг него, и что он не контролировал свое окружение, то это очень и очень печально. Следовательно, можно предположить, что подобный вариант стоял в повестке дня – и Ельцин прекрасно об этом знал, – до последнего момента, до самого начала первого тура выборов.
Итак, перед нами один из вариантов. Эстетически безобразный и весьма неприглядный во многих других отношениях. Но эти люди были готовы на все, лишь бы не проиграть. Тем более что в сегодняшней России потерпеть поражение – значит поставить под угрозу не только свое положение, но даже личную свободу и, конечно, счет в банке. И не потому, что «коммунисты идут», а потому, что преступления, воровство и насилие, совершенные руками этих людей, были такими, что кто бы ни пришел к власти после них, какой бы порядок ни установился после нынешнего криминального хаоса, – если, конечно, он не окажется еще хуже прежнего и воцарится при хотя бы минимальной поддержке народа, – их призовут к ответу за то, что они сотворили со своей страной.
Одна из существенных особенностей, нередко ускользающих от внимания сторонних наблюдателей, заключается в том, что ельцинская Россия имеет мало общего с парламентской демократией и правовым государством. Здесь подобных правил еще не существует. Их нет в законах, да и будь они там, вряд ли что-нибудь изменилось, потому что их нет прежде всего в головах людей. И не существует четких испытанных механизмов передачи власти. Следовательно, мирно уйти со сцены главе государства чрезвычайно трудно. Признать вердикт, вынесенный избирателями, нежелательно. Либеральная демократия выработала принцип, приносящий ей победу над всеми прочими моделями в период становления массовых обществ, – принцип суверенитета народа. Считалось, что, исходя из данного принципа, «для решения, кому командовать, надо не рубить головы, а уметь считать их». Группировки, дерущиеся за власть в России, начиная с их главаря Бориса Ельцина, утверждают, будто они безоговорочно придерживаются идей либеральной демократии, но из соображений высшей целесообразности намерены применять этот принцип с маленькой оговоркой (из разряда тех, которые обычно и не замечаешь, читая и подписывая, например, какой-нибудь страховой договор): головы надо не просто подсчитывать, а как правило подсчитывать. То есть, если подсчеты вас не устраивают, результаты их можно зачеркнуть или внести в них поправку: на деле – чтобы спасти свою шкуру, а на словах – для того якобы, чтобы не позволить снова рубить головы. Мир поймет.
И действительно, в данном случае мир был готов понять и подписаться под такой формулировкой. Без особого энтузиазма, разумеется, ибо трудно объяснить американским, германским, итальянским, французским избирателям, что выборы были отменены во имя (будущей) демократии. Трудно передать на пристойном итальянском языке, например, идею бывшего демократа, одного из советников президента Андраника Миграняна относительно «авторитарной демократии». Хотя, если придерживаться исторической правды, надо признать: кое-кто в Италии счел это определение подходящим, полагая, что если народ туповат и властитель сознает это, ему можно позволить в случае необходимости закрутить гайки; то есть что демократия остается демократией до тех пор, пока люди ведут себя так, как угодно властям. Когда же по каким-либо причинам этого не происходит, власть приобретает авторитарный характер и зачеркивает демократию полностью или частично – с добрыми намерениями, естественно. Оригинально, не так ли?
Но как бы то ни было, именно сию модель Запад одобрил и признал для России. Давайте рассмотрим эту схемку повнимательней. На Западе и сейчас, по окончании холодной войны, рассматривают Россию как варварскую, отсталую страну, население которой не может обойтись без автократа и которой всегда управляли лидеры, страдающие атавистическим чувством неуверенности, лидеры, относящиеся к Западу с завистью и любопытством, но бессознательно страдающие' от своего комплекса неполноценности и, следовательно, способные – в случае необходимости – лишь уничтожить врага, поскольку любые переговоры с ним могут привести к тому, что он либо поглотит, либо покорит их, либо сделает и то, и другое. Именно из такой посылки исходил Джордж Кеннан в 1946 году, формулируя свою доктрину «сдерживания» Советского Союза. С тех пор посылки эти так и не изменились в сознании самых крупных администраций мира. Коммунизм, в общем, только и делал, что сплачивал и укреплял посредством беспощаднейшей из утопических идеологий самую жестокую, неприступную и непредсказуемую из великих держав. Кончился коммунизм, кончился Советский Союз, осталась Россия: варварская, жестокая, отсталая страна с заложенным в хромосомах коллективизмом. Подобные дикари не имеют права позволить себе такую роскошь, как передовая демократия. Можно позволить им попробовать, что это такое, но поскольку им нельзя доверять, надо держать их под контролем. А чтобы не заявила о себе вновь ностальгия по коммунизму, а главное, если учесть, что переход к капитализму будет трудным, само собой напрашивается «демократически-авторитарное» решение: едва возникнет опасность, отнять морковку и взять в руку палку. Не надолго. Надо только успокоить страсти, которые, впрочем, будут временными. Русские – народ терпеливый. Хотя, лучше, конечно, избежать кровопролития, беспорядков, неэлегантных и плохо поддающихся объяснению действий.
Вот почему Ельцин был вынужден делать опровержения всякий раз, когда заходила речь о возможной отсрочке или отмене выборов. Из Вашингтона и некоторых европейских столиц поступали довольно ясные – по крайней мере в этом отношении – сигналы: Борис Николаевич, не ставьте нас в неловкое положение, постарайтесь сохранять приличный курс. Мы окажем вам всяческую помощь, пустив в ход все имеющиеся в нашем распоряжении разумные средства. Но вы, Борис Николаевич, обделывайте все чисто. Идеально было бы действительно одержать победу на выборах, попробуйте сделать это с помощью нормального нарушения правил, которым иногда отличаются и наши избирательные кампании. Если понадобится монополизировать средства массовой информации, что ж, монополизируйте их, мы и слова не скажем. Если понадобится нарушить нормы объективности и финансирования избирательной кампании, будьте уверены: никаких проблем мы вам не создадим. Мы и сами так делаем. Как же иначе! Всегда можно сказать, что Россия все еще немного дикая страна, что нельзя требовать кристально честного поведения от страны, разлагавшейся на протяжении всех семидесяти лет коммунизма (тут мы одним выстрелом двух зайцев убиваем).
Короче, можно будет сказать, что в общих чертах выборы, в сущности, были законными. Все остальное покроется пылью забвения. Если же эти элементарные нормы не сработают, тогда можно будет допустить и некоторую подтасовку цифр. Вы, Борис Николаевич, уже сделали это в 1993 году, и, как видите, мы ничего не сказали. Приедут иностранные наблюдатели – проследить за тем, чтобы не было никаких махинаций, но вам прекрасно известно, что иностранные наблюдатели мало знают Россию и увидят еще меньше. Они уедут еще до того, как начнется разборка, и в любом случае будут говорить то, что хотят от них услышать их правительства. Лишь бы, Борис Николаевич, все было проделано не слишком грубо, не слишком вульгарно. Это было бы неприятно, хотя по завершении игры никому не захочется копаться в деталях. Ни западным газетам и телевидению, ни, тем более, вашим. Но отменять выборы! От этого, пожалуйста, увольте! Пока что это были конфиденциальные послания, передававшиеся не через официальных, а через весьма даже неофициальных лиц, джентльменов вроде Дрезнера. Хотя... Если бы победа явно шла в руки коммунистов, тогда лучше было бы опрокинуть шахматную доску и обо всем забыть. Помню, как Георгий Сатаров, которому уже надоели мои вопросы о возможности отсрочки президентских выборов, сказал, что несколькими днями раньше в его кремлевском кабинете в том же кресле, в котором сидел я, утопал «один авторитетный посланец Госдепартамента», который заметил, что «все предпочтительнее победы коммунистов». «Все? В том числе и отмена выборов?» – спросил я. Сатаров посмотрел на меня, как на несмышленого младенца, и сказал: «Конечно!» Это было все равно, что сказать: вы там, на Западе, столько болтаете о демократии, но когда доходит до дела, когда на карту ставятся реальные интересы, готовы идти на что угодно. Иногда вы смотрите на нас, как на варваров, и стремитесь учить нас правилам игры. Разве что не советуете нарушать их, когда это в ваших интересах. Мы такие, какими вы нас считаете, – не лучше и не хуже. Такие же ушлые, как и вы. Правда, он сразу же добавил: «Во всяком случае, я не получал от президента никакого указания, кроме одного: с утра до ночи работать ради победы на выборах. Только ради этого. А о том, работает ли ктонибудь над другими гипотезами, мне неизвестно».
Прекрасно. Сатаров получил одни указания. Коржаков и Сосковец – другие. Возможно даже, – в чем я сомневаюсь, – что одни не знали, над чем работают другие, третьи, четвертые, пятые в махине, каким был штаб по переизбранию Бориса Ельцина. Но не это главное. Главное – что одновременно шла работа над разными гипотезами. Материал, опубликованный в «Тайм», частично помогает нам восстановить картину этих махинаций. К данному вопросу следует подходить формально (сугубо формально!), уважая всяческие правила и процедуры. Пока не станет ясно, чем дело кончится. Между тем надо одновременно рассматривать все варианты. Когда мы окажемся на распутье, решим, что делать дальше, Неужели Борис Ельцин так ничего и не знал? Только тот, кто не наблюдал за его поведением на протяжении последних лет, может допустить столь глупую мысль. Мы располагаем кое-чем более серьезным, нежели просто косвенные улики. В конце мая обитатели номера 1120, а также соседних номеров в «Президентотеле» стали отдавать себе отчет в том, что Ельцину грозит серьезная опасность в результате первого тура выборов оказаться на втором месте. Это было бы еще не так плохо с точки зрения перебаллотировки, но ужасно для его имиджа. Главное, что такой результат мог бы сделать весьма маловероятным его выход на первое место во втором туре. У кого-то там, на одиннадцатом этаже отеля, по спине побежали мурашки при мысли, что в результате первого тура Ельцин может и вовсе оказаться третьим. Тогда он вылетел бы из предвыборной гонки и прощай все блага, нажитые окружением за эти годы, кроме, пожалуй, счетов в зарубежных банках Предчувствуя такую возможность, Ельцин через посредство Чубайса и других лиц из своего окружения, принадлежащих к разным группам, неоднократно искал встречи с Григорием Явлинским, Александром Лебедем и хирургом-офтальмологом Святославом Федоровым – тремя кандидатами-центристами, «встрявшими» между Ельциным и Зюгановым.
О Лебеде разговор особый. Посмотрим, как обстояло дело с Явлинским. Во время одной из бесед с глазу на глаз в Кремле Ельцин сказал своему сопернику, что ему решительно нужны голоса его избирателей. «В противном случае, - заявил он, - если победят коммунисты, то на вас ляжет огромная ответственность». «Борис Николаевич, – ответил Явлинский, – даже если я откажусь от участия в предвыборной гонке в вашу пользу, я вовсе не уверен, что мои избиратели со мной согласятся Вас в России не любят, хотя и не говорят вам об этом. К тому же я опасаюсь, что если во втором туре вы останетесь один на один с Зюгановым, многие мои избиратели, как и избиратели других демократических кандидатов, предпочтут вообще воздержаться от голосования или станут голосовать против всех, только бы не поддерживать вас...» На что Борис Ельцин, посмотрев ему прямо в глаза, гневно заявил: «Никакого второго тура не будет!» Означало ли это, что Ельцин нацеливался на победу уже в первом туре? Неужели его так плохо информировали? Может быть, он просто блефовал и хотел, чтобы Явлинский ему поверил? Или же у российского президента были другие замыслы? Ведь он заявлял о своей уверенности в победе уже в первом туре публично, вызвав немалое удивление даже среди своих сторонников.
В окружении Ельцина всячески пытались «придать видимость правдоподобия» его победе в первом туре, все еще представлявшейся весьма труднодостижимой. Пойди ему навстречу Григорий Явлинский, Святослав Федоров и Александр Лебедь или хотя бы один из них, Ельцин мог бы заполучить еще два, три, а то и пять миллионов голосов. Теоретически разумеется. Ну, а если эти голоса ему в действительности бы не достались, тогда в дело могла вступить Центральная избирательная комиссия и сделать все, чтобы свести концы с концами. В любом случае превентивный уход других кандидатов сделал бы подобный результат «более правдоподобным». А если бы дела пошли и вовсе плохо, тогда никакого второго тура! Нашли бы любой предлог (война в Чечне, нарушения общественного порядка, серьезный террористический акт, да что угодно еще), чтобы сорвать волеизъявление народа. Таков был план. Он даже не был таким уж тайным: все газеты, и оппозиционные и проправительственные, говорили об этом. И никто, абсолютно никто не находил его невероятным.
Тот факт, что президент заявил об этом прямо в лицо лидеру одной из четырех главнейших в Думе фракций, кандидату, как и он сам, на президентский пост, говорит лишь об одном – о том, что произвол для Ельцина в порядке вещей. Если за последние годы вокруг него сложилась атмосфера полной безответственности в обществе, войн между бандами, интриг и самого настоящего насилия; если власть, олицетворением которой он является, находится в состоянии войны с реальной страной; если коррупция распространяется все больше, то происходит это потому, что президент навязал свои методы всей правящей олигархии. Обладая безграничной властью, он приучил своих бояр пользоваться ею, исходя из его же критериев. В силу того, что президент по состоянию здоровья подолгу отсутствует на политической арене, они используют эту власть наихудшим образом, так, как подсказывают им их жестокость и бескультурье. Надеяться на то, что они образумятся, ожидать от этих политических деятелей и деловых людей возрождения, значит готовить России окончательную катастрофу, которая произойдет, увы, еще до того, как истощатся богатства страны, до того, как они прекратят и метафорическую и фактическую резню друг с другом за раздел этих богатств.
Кто такой Владимир Нечай? Немногие вспомнят его. Он не соответствовал яркой картинке, нарисованной корреспондентами крупнейших СМИ, Си-Эн-Эн, «Вашингтон пост» или «Нью-Йорк тайме». Его имени не находилось места в шифрованных телеграммах послов западных стран, которые, хорошо зная, чего от них ждут главы их правительств и министры иностранных дел, посылали тайнописью то же самое, что влиятельные журналисты писали открытым текстом на страницах своих влиятельных газет и произносили с важным видом с экранов своих влиятельных телекомпаний. Короче говоря, Владимир Нечай был как тот желтый человечек в зеленом анекдоте. Был, потому что он покончил с собой пулей в висок в своем кабинете в Челябинске-70 в одно серое ноябрьское утро шестого года эры Ельцина.
Нечай был директором ядерного центра в Челябинске-70, бывшем секретном городе бывшего Советского Союза, где и сегодня – как бы это не казалось абсурдным – действует полный цикл производств термоядерного оружия. Он был одним из тех миллионов россиян, проведших свою жизнь в «городах зеро», городах-призраках, не существовавших на карте. Американцы смогли увидеть их только после того, как изобрели самолет 11-2.
Он был не из последних, а из первых, из тех, кто знал, сколько стоит этот миллион мозгов, сколько миллиардов рублей было в них вложено, когда рубль еще чего-то стоил. Случайно я отыскал интервью, данное Владимиром Нечаем в 1994 году. Он говорил: «Нам нужна помощь государства на три или четыре года. Потом вы вернем все. Открывать двери иностранным инвесторам, да и российским частникам без гарантий безопасности рискованно». На дворе был сентябрь 1994 года. Нечай был обеспокоен, но еще надеялся, что ему удастся спасти науку своей страны от окончательного коллапса.
Он служил своей стране. Он был из тех, кто верит, кто не ворует, кто не думает только о своем кармане. Он ждал, что Москва выплатит его подчиненным долг по зарплате за несколько месяцев и другие долги, от которых зависело выживание целого города, 30 тысяч его жителей и тончайших и ужасающе опасных аппаратов, над которыми они работали. Он ждал поступления 58 миллионов долларов. Но взамен получил собственную зарплату за май: 250 000 рублей – неполные 50 долларов.
Владимир Нечай застрелился, и мы не знаем, был ли этот последний жест продиктован отчаянием или стыдом, или, наоборот, гордостью или печалью. Он был ученым на чьем потертом пиджаке, висящем теперь в единственном шкафу, какой есть в его доме, едва умещались самые почетные награды его страны. Если бы он немного подсуетился, то сумел бы эмигрировать и был бы принят с распростертыми объятиями – и с отличной зарплатой – в любом из сотни зарубежных исследовательских институтов.
Таких, как он, остается еще около миллиона. Эти люди вызывают зависть у всего мира, но они все еще заперты в своих городах-призраках. Не по их воле, хотя формально никто больше их не заставляет. Дело в том, что по закону они не могут эмигрировать. А эти интеллектуальные и научные сливки общества не умеют ничего, кроме тех сложнейших вещей, которым их научили. Это – община неповторимых личностей. Если кто-то и заслуживал титула «новых» людей, то это были они. Теперь же для власти, допустившей распродажу государства, они оказались не просто бесполезными, но и неудобными. Что с ними делать? Задействовать в других сферах? Да ладно, проще оставить их умирать. Тем более, что наверняка в них живет, как презрительно бы сказал Александр Зиновьев, ужасный, презренный «хомо советикус». Разница только в том, что в отличие от подробного и в основном точного портрета «хомо советикуса», нарисованного в «Зияющих высотах», эти были и остаются носителями «ценностей». Что всегда лучше тех прагматиков, которые предпочитают вносить ценности без кавычек на свой банковский счет, и пусть за их благополучие расплачивается общество. Жители Челябинска-70 считали, что у них есть будущее. Они могли бы сами себе его построить, если бы кто-нибудь позаботился о конверсии этого города-призрака и использовании его выдающегося интеллектуального капитала. Но это означало бы строить Россию со своим собственным будущим, собственным достоинством производителя, собственным самостоятельным местом среди других наций.
В октябре 1996 года, за несколько недель до того, как российская межпланетная программа «Марс-96» позорно провалилась из-за поломки ракеты-носителя «Протон», «Нью-Йорк тайме» писала: «Русские победили в – космосе». Как же так? У американцев есть космический челнок «Шатл», который можно перезаряжать как батарейку видеокамеры, само совершенство. Остается только рот открыть от удивления. Именно поэтому «Интернэшнл геральд трибюн» поместила эту новость в центр первой полосы. Итак, даже после пяти лет разрушительного ельцинского урагана, после всего того, что было сделано, сознательно и нечаянно, для развала всего и вся, русские еще не растеряли свой огромный (в основном военный) потенциал, которым они располагали до распада СССР. Эксперт по космосу американской газеты сделал «открытие»: русские все еще могли бы производить «в десять раз больше видов двигателей на жидком топливе, чем американцы», к тому же «на высшем уровне мощности и надежности».
Могли бы. Потому что теперь следует говорить только о потенциальных возможностях, которые, как показывает печальный опыт «Марса-96», быстро сокращаются. Каждый месяц без инвестиций, без мероприятий по безопасности, без технической поддержки равен отставанию на год от конкурентов. Этот потенциал мог бы превратить современную Россию в опаснейшего соперника на мирном рынке, созданном после окончания холодной войны. Сам собой напрашивается вопрос: почему Запад, вместо того чтобы помочь России (как он обещал на словах) стать конкурентоспособной, на деле старался превратить ее–а российские руководители покорно подчиняются – в потребителя наших товаров. Не военных, разумеется. Нечай думал о мирном будущем, например, о уникальной технологии производства сверхчистого кварца, незаменимого для выпуска ни с чем не сравнимого по проводимости оптоволокна. Эту технологию не надо создавать, она уже существует и даже не запатентована. Представьте, что за соблазнительная награда для первого, кто доберется до Челябинска-70 с чемоданом, полным зеленой наличности, и разрешением на сделку, подписанным кем-нибудь в Кремле, в кармане.
Где проходит грань между безответственностью и самым настоящим предательством национальных интересов? 28 сентября с орбиты сошел – от старости – «Космос-2320», последний российский спутник, способный проводить космическую съемку. Даже американские обозреватели не нашлись что сказать. Холодная война закончилась, это верно, но разве России нечего больше защищать? В какой еще стране в мире из тех, что сохранили хоть каплю собственного достоинства, один из высших постов в государстве может быть отдан человеку с двойным гражданством, как это случилось с Борисом Березовским? К тому же разведывательные спутники служат не только для перехвата радиосообщений бывшего врага. Они необходимы для того, чтобы знать, что происходит на собственных границах. На которых, кстати, становится все жарче, как, например, на таджико-афганской, где действуют и российские войска. Или на российско-чеченской. А еще есть граница с Китаем, за которой надо приглядывать.
Плюс контроль за перевозкой наркотиков и браконьерством японских, китайских и даже польских рыбаков в Охотском море. Список можно продолжить. Это – перечень законных интересов, необязательно связанных с обороной. Иными словами, мы узнали, что Россия более не в состоянии контролировать даже свои собственные рубежи. «Как низко пали русские!» – восклицает генерал Джеймс Клэппер, шеф военной разведки США с 1991 по 1996 год. А пожелавший остаться неизвестным высокопоставленный чиновник американских спецслужб описывает ситуацию такими беспощадными словами: «Все это показывает невероятную глубину падения советской военной мощи. Им надо распрощаться с любыми мечтами о сильных вооруженных силах. Они испытывают трудности даже в поддержании ныне существующей оборонной системы»[3].
Бедный, наивный Нечай ждал денег от государства, так как верил, что технологии Челябинска-70 пригодились бы, например, для «мирного атома», в котором Россия испытывает огромную потребность и от которого большинство стран мира совсем не собирается отказываться. Но Нечай к тому же боялся, что страшные секреты его города-призрака могут попасть в руки авантюристов. Излишнее беспокойство человека, уже находившегося в перевозбужденном состоянии, приведшем его затем к самоубийству? Или опасения, имевшие реальные основания? Вопрос немаловажный. Ведь кто-нибудь может сказать: а что нам за дело до душевного кризиса профессора Нечая? А другой добавит: что нам за дело до России вообще и до низкого морального и интеллектуального уровня ее руководителей? Разве нам не хватает своих собственных? Верно. Но если тревоги Нечая имели под собой серьезные основания, то дело касается нас близко, слишком близко. И тогда проблемы России вдруг покажутся очень важными даже человеку с улицы, с западной улицы, привыкшему думать только о своих делах. Тогда это будут как раз его дела.
Когда у генерала Лебедя во время его первого визита в Америку спросили, каков уровень безопасности ядерных материалов в России, он лаконично ответил: «Неудовлетворительный». Затем, в более узком кругу, он добавил, что сильно обеспокоен непредвиденными опасностями, встающими на горизонте, невиданными ужасами, которые могут вдруг возникнуть перед взором наших детей. Да и мы сами можем успеть это увидеть.
В это же время в нескольких сотнях километрах к северу, в Гарварде, профессор Грэхем Коллинс заканчивал книгу под названием «Избежать ядерной анархии», в которой рассказывал о некоторых важнейших и совершенно неизвестных широкой западной публике проблемах. Рассмотрим некоторые из них. Первая, самая общая, может быть сформулирована примерно так: вероятность ядерного терроризма – не «если», а «когда»? Остальные наступают одна за другой: «потерянные» ядерное оружие и материалы являются опасностью номер один для жизненных интересов Америки. Средства и человеческие ресурсы, выделенные Россией и США для увеличения ядерной безопасности, никак не соотносятся с реальными масштабами проблемы В России уже зафиксированы «атомные» кражи. По крайней мере шесть случаев произошло за рубежом. Для производства атомной бомбы достаточно банки изпод кока-колы, набитой плутонием или обогащенным ураном. В России около 200 точек, в которых располагаются ядерные боеголовки, разнообразные предприятия (вроде Челябинска-70), склады и лаборатории, имеющие дело с атомом. И наконец, имеет место убийственное сочетание различных факторов, взаимодействующих между собой: сумасшедшая экономика, нищенские условия существования работников атомной промышленности, удручающее состояние общественной и личной морали, устаревшие и легко преодолеваемые системы безопасности. В этих условиях и криминально-мафиозные организации, и террористы могут, имея достаточное количество денег, приобрести с относительной легкостью ядерные материалы. Не знаю, был ли профессор Коллинс знаком с профессором Нечаем Но они пришли к одним и тем же выводам.
Владимир Нечай покончил с собой, когда понял, что у протектората, в который превратилась Россия, больше не было будущего. Более того, она сама становилась угрозой для будущего всех остальных, в том числе и тех хитрецов, которые считают, что навсегда обезвредили и унизили страну, пугавшую их на протяжении пятидесяти лет. У гроба Владимира Нечая мысленно собрались все лучшие представители российской интеллигенции. Которые имеют мало общего с так называемыми «творческими» интеллигентами – в основном с московской пропиской. Те продались не моргнув глазом тому, кто больше дал, довольствуясь подбиранием крох, падающих со стола новых русских богачей. Кое-кто даже разбогател, остальные ограничились подачками. И все подтвердили горький диагноз Варлама Шаламова, согласно которому «когда писатели и интеллигенты попадают в кандалы, то готовы ползать перед любым полуграмотным идиотом». Остается только напомнить, что российские интеллигенты только-только освободились от цепей. На первый взгляд, они были свободны в своем выборе. Они должны были помнить прошлое. И все же они немедленно решили заковать себя обратно, собственными руками.
У всех на совести – даже у тех, кто не подписал, но промолчал – письмо к Ельцину, опубликованное в «Известиях» 5 октября 1993 года, спустя два дня после бойни в Останкино и в Белом доме. Это письмо, как писал Зиновьев[4], «не имело прецедентов по подлости, жестокости и цинизму», к тому же «не было продиктовано насильно, оно являлось выражением доброй воли его авторов, то есть их подлинной природы. Подписавшие письмо называют восставших убийцами (хотя именно они и были убиты!), фашистами (хотя настоящими фашистами были как раз их убийцы!) и так далее. Они благодарят Бога за то, что армия и органы правопорядка покарали повстанцев (и здесь я хочу добавить, что не столько армия, сколько группы наемников в форме и в гражданском, нанятые в последний момент. – Дж. К.). Они призывали президента запретить все коммунистические и националистические партии, закрыть все оппозиционные газеты и признать нелегитимными Съезд народных депутатов и Верховный Совет...» Трудно найти мужество и спустя три года – и какие! – заняться самокритикой. Тяжело объяснять самим себе, что самое страшное – хотя и раньше о его наступлении предупреждали многочисленные симптомы – началось именно тогда, с их одобрения. Нелегко признать, что Конституция, хитростью навязанная стране через три месяца после кровопролития, была написана под аплодисменты и с участием московской «творческой» интеллигенции. Невыносимо смотреть в лицо друг другу после того, как выяснилось, что народ, чьи чаяния, как им казалось, они выражали, придерживался противоположного мнения. Когда «Независимая газета»[5] спросила у группы подписантов, повторили бы они те же самые слова три года спустя, почти все хором ответили, что да, конечно, они подписали бы снова, хотя, может быть, тон воззвания, использованные выражения, да, да, кое-что они бы подредактировали. Некоторые дошли до того, что оправдывались тем, что даже не читали текст, который согласились подписать. «Вы понимаете, в такой момент... Ведь коммунистическая опасность была... Ведь опасность фашизма...» Единственный, кому стало стыдно – Юрий Давыдов, на вопрос газеты ответивший: «Каждый имеет право совершить глупость. Но в данном случае было бы лучше не воспользоваться им».
Разумеется, эта кучка нравственных пигмеев не пришла на похороны Владимира Нечая, как не пришел ни один представитель правительства и президентской администрации. На похоронах пили, как принято в России в момент прощания: полстакана водки, пирог со смородиной, вареная картошка со сметаной, блины без икры. Речи произносили очень сдержанные. Вокруг гроба стояли лучшие представители российской науки, исследователи, которым остальной мир мог только позавидовать. Многие не смогли приехать. Слетать из Арзамаса-16, другого секретного города, в Челябинск стоит 2 миллиона рублей, 400 долларов. Сколько российских ученых могут себе позволить такую роскошь?
Прощальные речи были печальны, но обвинений не звучало. Как подчеркнул Григорий Явлинский, единственный московский политик, нашедший время добраться до Урала, чтобы выразить свою скорбь, это – люди, отлично знающие, с каким ужасным потенциалом они имеют дело всю жизнь, и умеющие сдерживать свои эмоции. Но один из присутствующих вполголоса проговорился после церемонии: «Другой на его месте выбрал бы другой способ...» В смысле, чтобы привлечь внимание к ситуации. Все поняли, какой «другой способ» имелся в виду. Боже мой! Неужели в Москве не отдают себе отчета, насколько опасно доводить до такого отчаяния людей, в чьих руках основная ответственность за ядерный арсенал страны? В России, однако, это возможно.
С этой точки зрения перед теми, кто на самом деле пытается понять, что же происходит в России, предстает неутешительное, поистине леденящее зрелище.
Я вспоминаю, как зимой 1992 года в Тольятти состоялось совещание, в котором участвовали так называемые «красные директора» и тогдашнее российское правительство в почти полном составе. Присутствовали и.о. премьера Егор Гайдар, министры Шохин, Нечаев, Авен и куча другого народа. С либерализации цен не прошло и года, и правительство искало поддержки среди вчерашних советских промышленников, опасно склонявшихся к «центристским» обещаниям «Гражданского Союза» Аркадия Вольского.
Там были все «красные директора», по крайней мере наиболее крупных все еще государственных предприятий. Я отправился туда послушать дискуссию, понимая, что она могла стать важным моментом для решения судеб страны. Так и было. Я помню эти «кадры», этих зубров номенклатуры среднего звена, олицетворявшие монополизм коммунистического государства. Они сменяли друг друга у микрофона, а в президиуме сидели молодые, почти юные люди, только что покинувшие стены американских университетов, пропитанные рейгановско-тэтчеровским кредо, убежденные сторонники deredulation. И все зубры-директора говорили приблизительно одно и то же: мы поняли, что социализм умер. Мы знаем, что придется пожертвовать доброй частью наших производственных мощностей на алтарь конкуренции, эффективности и рынка. Но мы просим, мы умоляем вас учитывать два ключевых вопроса. Первое: что за нами стоят миллионы семей, которые мы не можем бросить на произвол судьбы. Второе: многие из представленных здесь предприятий могут достаточно быстро стать конкурентоспособными на мировом рынке, лишь бы государство выработало инвестиционную политику, направленную на их возрождение. Мы готовы закрыть то, что надо закрыть, но скажите нам, пожалуйста, что нам сохранить, на что вы хотите нацелиться, чтобы способствовать росту производства в будущем.
Я помню, какая скука была написана на лицах молодых людей, сидевших в президиуме. Они и не задумывались о программе государственных инвестиций. Еще меньше они заботились о семьях увольняемых. Не от жестокосердия. Просто им не пришло в голову, что реформа таких ужасающих размеров, беспрецедентная, сложнейшая, могла быть реализована только при условии поддержки если не большинства (что было бы практически невозможно), то хотя бы значительной части населения. Они ответили, что да, они что-нибудь предпримут. Помнится, они даже взяли какие-то конкретные обязательства. Но я был поражен невразумительностью их ответов. Только что созданное Борисом Ельциным правительство не имело ни малейшего понятия о том, что такое промышленная конверсия страны. Оно ее просто не предусматривало. Пост коммунистические же промышленники, напротив, выдвигали конкретные, не лишенные смысла предложения. Естественно, они пытались спасти прежде всего самих себя, то, что еще можно было уберечь в их ветхих производствах, но несомненно они ставили конкретные, реальные проблемы.
Я вспомнил об этом через несколько месяцев, читая потоки ругани, обрушивавшиеся ежедневно свободной российской печатью на «красных директоров». Их обвиняли в «бойкотировании реформы», в том, что они были «гнездом консерваторов» и «поддерживали коммунистов». Лозунг дня, не терпевший возражений, был – «макроэкономическая стабилизация», которая непременно и неизбежно привела бы с собой все сразу – экономический рост, иностранные инвестиции, демократию, правовое государство, плюрализм, эффективное чиновничество, переполненные магазины, стабильный рубль и так далее, от триумфа к триумфу. Уже наняты были в качестве советников российского правительства Андерс Ослунд и Джеффри Сакс, и горе тому, кто осмеливался возражать. Печать была уже почти вся свободна. Свободна клеить ярлыки «коммунистов» и «консерваторов» на всех, кто пытался предложить хотя бы небольшое отклонение от заданной линии.
А ведь даже кое-кто во Всемирном банке сообразил, что так не справиться с проблемой перехода к рынку монолитного молоха советской экономики. Исследование Всемирного банка, проведенное в начале 1992 года и похороненное в каком-то письменном столе, утверждало, что государство должно было играть центральную роль в по меньшей мере четырех областях, имевших первостепенную важность для перехода к рынку и капиталистической экономике. Это: а) соблюдение социального равенства, гарантирующего общественную стабильность, необходимую для продвижения реформы; б) поддержка частного сектора через четкие программы и антимонопольная деятельность; в) сохранение отделенного от международного внутреннего рынка, с защитой его слабых структур от предсказуемого натиска слишком могущественных иностранных инвесторов; г) контроль над ключевыми элементами финансовой политики и развитие административной ниши для разумной налоговой политики[6].
Другое исследование Всемирного банка, проведенное в августе 1990 года, то есть до начала потрясений ельцинской эпохи[7], предостерегало против «быстрого разрушения государства», называя его «неподходящим даже для стратегий сверхсвободного рынка»... Ключевой предпосылкой для позитивного развития частного сектора является существование модернизированного и высокоэффективного государственного сектора... Настоящая проблема заключается не в размерах государственного присутствия, а в его качестве.
Я надеюсь, что эти два совета, исходящие из источника, стоящего вне всяких подозрений, помогут отмести раз и навсегда посылку, согласно которой критика «реформаторской» модели Ельцина означает в лучшем случае непонимание законов рынка, а в худшем – скрытые коммунистические симпатии. Второй тезис – лучший пример маккартизма наших дней. Первый же является невольным доказательством марксовской концепции «идеологии» как «ложного сознания», самообмана, жертвой которого становятся апологеты определенного типа общества, будучи неспособными понять его подлинную природу. Проще говоря, идеология – это когда живешь в богатом квартале и полагаешь, что весь мир состоит из богачей. То есть границы твоего района совпадают с границами мира. Птолемеева система в применении к общественному строю. Она перестанет быть идеологией только в одном случае: если страстно защищая ваш квартал (что, кстати, вполне законно), вы не будете при этом выдавать его за весь остальной мир.
Возвращаясь к главной теме, следует сказать, что мы все живем как раз в «идеологическом» силовом поле, где правила диктуются «англосаксонской экономикой» (используя определение Рональда Дора, который, в свою очередь, отсылает нас к Мишелю Альберту). Она не единственная: существует немецкая модель, японская, стремительно наступает китайская. И никто не сказал, что именно «англосаксонская экономика» победила все остальные. Может, ее рецепты оказались самыми лучшими для высокотехнологичных отраслей, вроде электроники и биотехнологий, олицетворяемых Силиконовой Долиной и Биллом Гэйтсом? Или для «венчурных капиталистов», преодолевающих пропасти как акробаты, балансирующие на проволоке? Или же победил рецепт «Хитачи-Сименс», не такой авантюрный, тесно связанный с внутренними капиталами предприятия, по образцу крупных корпораций японского типа? И сколько продержится «англосаксонская» модель, являющаяся по сути «американской», после краха принципов солидарности, при все более ожесточенной конкуренции, при все более острых социальных противоречиях, в то время как целые куски гражданского общества теряют почву под ногами и их реакция становится неконтролируемой? Все эти вопросы пока что остаются открытыми.
Но все мы, хотим мы того или нет, мыслим в рамках «американской» модели. Это ее идеи распространяются СМИ, формирующими общественное мнение. Вот она, идеология: эта модель стала «единственно возможной» для бесчисленных масс, чье мнение диктуется узкими группами ее поклонников, жрецов и дьяконов, которые держат в руках СМИ. Коммунизм умер? Отлично, надо заполнить опустевшую нишу «американской» моделью. Просто потому, что она «единственная». И если трудно объяснить Саксу, что моделей всегда несколько, что история общественных формаций не так проста, как кажется, то представьте себе, насколько неблагодарной задачей было внушить то же самое россиянам, десятилетиями издалека поклонявшимся Америке, мечтавшими о ней как обыватели (которыми они еще не были), предвкушавшими ослепительную красоту ее товаров, которые им не терпелось потребить.
С этой точки зрения Егор Гайдар стал выразителем народных чаяний. Всего на несколько месяцев, потом многие – в том числе и в России – сообразили, что американский костюмчик сидит криво, где-то жмет, где-то обвисает, а вокруг шеи собрался в складки, подозрительно напоминающие скользящий узел. Но все заглушал мощно гремевший хор макроэкономистов-монетаристов под аккомпанемент органа российских неолиберальных теоретиков. Они пели бесконечную хвалу несравненным достоинствам бесконтрольного капитализма, чистой конкуренции, окончательного, необратимого, тотального и молниеносного разрушения государства. Даже такие страны, как Германия, Франция, Италия, которые могли бы подсказать менее радикальные подходы, присоединились к этому гимну. Вроде бы странно, потому что там государство играло и продолжает играть отнюдь не второстепенную роль в экономике и производстве. Но всех нас увлек смерч разрушения и форсированной приватизации. Если мы могли убить государство и его «вэлфер», то как же России не последовать нашему примеру? Тем более что государство, умиравшее в России, было коммунистическим.
Почти четыре года богословы неолиберализма обещали неизбежное торжество своих идей, скорую стабилизацию и снижение инфляции (достигнутое путем невыплаты зарплаты и пенсий миллионам человек, рецепт, годный только для России). Андерс Ослунд даже опубликовал в «Форин эфэйрс» статью под названием «История российского успеха»[8]. В это время, несмотря на пророчества богословов, промышленное производство продолжало падать (даже когда инфляция спустилась ниже планки 2% в месяц), дезинтеграция государства достигла ужасающих размеров, а вся система поддержания уровня жизни населения исчерпала свои возможности.
Тогда перед богословами возникла новая проблема: как «убедить» общественное мнение, что жить в России стало лучше, чем раньше. Для Ослунда, папы римского этой теологии, главная беда в том, что «люди не понимают». Даже «Экономист», обычно столь задиристый, неожиданно утрачивает чувство юмора и эйфорию и впадает в недоумение. В ноябре 1996 года, сразу после операции на сердце Ельцина, в передовой статье, озаглавленной «Послеоперационная Россия», журнал целых пять раз ругает «Ельцина и его друзей», используя один и тот же потрясающий аргумент: «Им не удалось доступно объяснить реформы народу». И еще: «Они не предприняли никаких усилий, чтобы убедить людей», и «Им не удалось убедить народ», и снова «Они не разъяснили, что подлинная реформа должна расширяться»[9]. Короче говоря, вина российского руководства – в том, что оно не способно хорошенько «объяснить» народу, какие чудесные годы он только что пережил.
Странная манера ставить вопрос для обычно столь конкретно и реалистично мыслящих людей. Хочется спросить: они что, в самом деле думают, что если бы блин не вышел комом, то люди бы этого не заметили? Неужели «Экономист» обратился к методам коммунистического агитпропа, согласно которому достаточно провести хорошую пропаганду и все будет в порядке? До чего только не доведет идеология! А ведь «Экономист» пережил короткое озарение в 1995 году, когда потерял терпение (это случается даже с англичанами) и поместил на обложке, на черном фоне, физиономию Ельцина со взглядом убийцы и недвусмысленным заголовком: «The wrong man for Russia»» – «Не тот человек, который нужен России»[10]. Интересный вывод. Но это был лишь проблеск разума, скоротечное признание, немедленно потопленное в чернильном море идеологии.
Чудо за чудом. А чудеса всегда невероятны. Ельцин переизбран президентом, несмотря на свое (как мы впоследствии узнали) серьезное заболевание. Чудо номер один. Правда, допинг был выбран не совсем удачно. Ельцин чуть не умер в промежутке между первым и вторым туром. Тогда вместе с авторами гениальной идеи его повторного выдвижения он попал бы в книгу рекордов Гиннеса как пример «максимального усилия для нулевого результата». Как надуть шарик так, чтобы он лопнул. Или, как говорил Мао Цзэдун, как поднять камень и уронить его себе на ноги. Чудо номер два: пережив драматическую и сложнейшую операцию и полугодовую реабилитацию, Ельцин снова стал работать как раньше. Почти как раньше, но для олигархии главное – выиграть время.
Нам отвечают, что альтернативы не было. Лошадь выиграла забег. А главное – выиграли те, кто на нее ставил. Ну и что, если она надорвалась на финише? Циники усмехаются: он сам этого хотел. Он же знал о своем состоянии здоровья. Что он себе думал? Что пройти путь от 6 процентов поддержки до «исторической» победы – так, просто прогулка? И наконец, кого можно было поставить на его место? Виктора Черномырдина? Да бросьте, он же только что проиграл выборы 1995 года. Не говоря уже о том, что с такой физиономией партаппаратчика, еще более невыразительной и неподвижной, чем у Ельцина (если это только возможно), его победа потребовала бы не десять миллиардов долларов, а все тридцать. Еще немного, и российские выборы обошлись бы не меньше, чем весь мек- , сиканский кризис. К тому же при виде Черномырдина начинают хохотать даже депутаты Думы. Когда после победы он явился в нижнюю палату российского парламента и поклялся, что у него единственного нет банковского счета за границей, все высокое собрание было охвачено неудержимым весельем.
Ну ладно, россиянам – особенно депутатам – можно всучить все, что угодно. А купить их – особенно депутатов – и того проще. Как всегда, это вопрос цены. Перефразируя Петра Чаадаева, можно сказать, что они были столько покорными потому, что в их прошлом ничто не толкало к сопротивлению. Или можно процитировать Александра Зиновьева, который приходит к безжалостному выводу, что «мы (русские) были способны на огромные жертвы во имя великих идеалов. Но мы обнаружили в себе и способность к непередаваемым низостям и беспрецедентной для истории человечества способности изменять самим себе»[11]. К тому же бедные россияне еще не отошли от травмы предыдущих 70 лет и, похоже, готовы на все, чтобы избежать их повторения...
А вот здесь стоит задуматься. Несомненно, что россияне больше не хотят коммунизма. Его-то они испытали на собственной шкуре, это – единственное, что они знают. Единственный коммунизм, когда-либо существовавший в действительности (поэтому Брежнев и называл его «реальным»). Здесь объединяются все: молодые и старые, красавцы и уроды, мужчины и женщины, богатые и бедные. Это факт. И тем не менее, 3 июля 1996 года огромное число людей, 43%, проголосовали за Геннадия Зюганова и против Бориса Ельцина. А ведь им предстояло сделать исторический выбор. По крайней мере, в этом их убеждала пропаганда, пять месяцев долбившая по мозгам: смотрите, если победят коммунисты, вам больше не придется голосовать! Вы вернетесь в очереди, будете ходить в государственные магазины! Не сможете свободно ездить за границу! Начнется гражданская война, ваши дети погибнут! И так далее, кошмар за кошмаром.
В оправдание следует уточнить, что рынок не предлагал других вариантов, поскольку монополия власти на радио, телевидение и печать (за исключением нескольких оппозиционных газет) не позволяла общественному мнению познакомиться с ними. В любом случае таково было содержание подавляющего большинства выступлений СМИ. И что же? К урнам отправились (официально) 65% имеющих право голоса (общее число которых составляет около 106 миллионов человек). Не будем вдаваться в подробности, все равно никто никогда не узнает подлинные данные. Пользуюсь случаем, чтобы заявить раз и навсегда, что считаю частично ложными все официальные данные по выборам 1993, 1995 и 1996 годов, но в отсутствие иных цифр буду с осторожностью пользоваться этими. Подтасовки так или иначе вылезают наружу, даже из официальных данных. Вернемся к 106 миллионам избирателей, 65% которых отправились 16 июня на избирательные участки. Это около семи десятков миллионов взрослых людей. Что прежде всего означает, что более 30 миллионов россиян, не пошедших голосовать, не верили, что им предстоит сделать судьбоносный выбор, как утверждала официальная и единственная пропаганда. Они вовсе не считали, что победа Зюганова стала бы трагедией.
Причин здесь несколько. Западные либералы поспешат сообщить нам, что избиратели, манкирующие голосованием, косвенно выражают свое доверие нынешним правителям. Как в Америке. Разумеется, это передергивание фактов. Попробуйте сказать американскому среднему классу – единственному, который ходит на выборы, – что, если он не проголосует за Клинтона, наступит коммунизм. Повторяйте ему это месяц за месяцем. Добавьте, что если Клинтон не выиграет, то эти демократические и свободные выборы окажутся последними. Можете быть уверены на сто процентов, что американцы отправятся голосовать все до одного, несмотря на то, что они даже не знают, что такое коммунизм, так как никогда его не пробовали. Россияне же наслаждались советским коммунизмом, построенным их собственными руками, более 70 лет. Они знают в нем толк. Считалось, что они должны были быть настолько напуганы перспективой его возвращения, что побегут к урнам, чтобы остановить смертельную опасность.
На деле же – не странно ли? – тридцать шесть миллионов человек остались дома. А из оставшихся 70 миллионов 43 процента (добрых три десятка миллионов) во втором туре предпочли Зюганова. Память коротка? Или значительная, если не большая часть российского общества испытывает неисправимую тягу к авторитаризму? Да ничего подобного! Дело в другом: достаточно оказалось пяти лет правления Бориса Ельцина и его «демократических» хищников, чтобы возродить ностальгию по прошлому и создать безразличие к демократии, заставить забыть чудовищные преступления сталинизма, да и просто вызвать в людях тоску по утерянной уверенности в будущем, желание перевести дух, разобраться, добиться того благополучия и той справедливости, которые им были обещаны с поразительной легкостью и лицемерием, как будто до них было рукой подать. Знаете, что показал первый опрос, проведенный секретными американскими советниками из номера 1120 «Президент-отеля»? Что большинство россиян считало Ельцина «предавшим другом». Кто-то возразит, что это естественно. Ведь именно он, мужественный Ельцин, взвалил на себя тяжелое и неблагодарное дело шоковой терапии. Никому другому не удалось бы сохранить популярность, принимая такие непопулярные решения. Дескать, нечестно обвинять во всем «московского царя», забывая его заслуги.
Но я помню, как он и Гайдар вместе с суфлерами Джеффри Саксом и Андерсом Ослундом (нанятыми Геннадием Бурбулисом, в то время госсекретарем, чья звезда, казалось, не зайдет никогда) решили отпустить цены, сведя к нулю за несколько дней сбережения миллионов семей, а потом тут же бросились на телевидение с заверениями, что ситуация нормализуется к осени (шел январь 1992 г.) и падение рубля остановится на точке 80 рублей за доллар.
Ложь, циничная или просто некомпетентная, или и то, и другое вместе. Бедные россияне, может, и немножко глуповаты, но память у них отличная. Это они помнят до сих пор, хотя сейчас за доллар надо уже отдать 5700 рублей и он продолжает падать в направлении Веймарской республики. Тогда я спрашивал себя: почему бы не сказать правду? Если они в самом деле начали колоссальную операцию по оздоровлению экономики, то почему не могут открыто объявить об этом общественному мнению? Для реформаторов это было бы неплохим началом. Я задавал эти вопросы – в том числе и на страницах «Ла Стампы», – потому что мне казалось очевидным, что обещания правительства невыполнимы, несмотря на то, что в то же время почти все московские коллеги (в данном случае я не делаю различия между итальянцами и остальными, все были единодушны) и целая армия обозревателей всех стран воспевали мужество, дальновидность и планы Ельцина, распространяя его учение от Альп до египетских пирамид, до Рейна и до берегов Потомака.
В самом деле, почему же они промолчали? Почему утаили истину, даже те ее обрывки, которыми владели? Если они и вправду верили, что шоковая терапия необходима для вывода страны из кризиса, почему не сказать об этом открыто, предупредив население о неизбежных трудностях? Таким образом им бы удалось предотвратить ожидание чуда, вылившееся впоследствии в гигантского масштаба аферы основанных на пустоте финансовых пирамид.
Но это еще мелочи. Перед командой Ельцина не стояла перспектива скорых выборов, не было еще и воинственно настроенной оппозиции. Население относилось к ним благожелательно или хотя бы нейтрально. Западные правительства выражали восторженную поддержку. Что мешало честно и открыто обратиться к стране? К тому же подобная операция требовала широкой народной поддержки. Речь ведь не шла о корректировке, а о построении новой производственно-административной машины. Что, в свою очередь, диктовало изменение условий жизни и даже менталитета десятков миллионов трудящихся и граждан страны, вставшей на путь демократизации. Задача заключалась в одновременном проведении мер по экономическому оздоровлению и демократическому развитию. Как можно было начинать дело такого масштаба, рассказывая направо и налево вопиющую ложь? Оставим в стороне глупость комментаторов-энтузиастов (дочь двух матерей и одного отца: некомпетентности, идеологии и конформизма). Я стараюсь сфокусировать анализ на главных действующих лицах и их поступках. Если бы они задумались об интересах собственной страны и собственного народа, то открыть правду не было бы невозможным, более того, она сама .могла стать потрясающим инструментом мобилизации усилий. Собственно, именно так и поступил Франклин Делано Рузвельт с американцами после великой депрессии. Но Боже нас упаси от сравнений! Нельзя взвешивать микробы на весах, предназначенных для лошадей. По сути обруганный со всех сторон Горбачев со своей гласностью пытался сделать то же самое – мобилизовать людей. Он рассказал людям кусочек правды, потом еще один, потом становился все смелее, в то время как разошедшиеся «демократические» псы кусали его за пятки: скорее, скорее! А спустя всего несколько лет эти же люди стали петь хвалу Пиночету и оскорблять россиян, как господин Геннадий Лисичкин, обвинивший свой народ в неистребимой тяге к авторитаризму[12].
Но люди, добравшиеся до власти в России, думали совершенно об ином. И это иное как раз и объясняет их политическую глупость и – почему бы и не использовать это слово? – их предательство. Что я имею в виду? Власть. Такую, какой они ее представляли, какой всосали с молоком автократической советской коммунистической бюрократии. Власть, при которой они сделали карьеру или (в случае многочисленных интеллигентов, попавших на командные посты на первом постперестроечном этапе) с которой шли на пристойные (или позорные) компромиссы. Власть, из которой народ – разумеется, воспеваемый на словах, – был исключен по определению. Власть, которой они не хотели делиться ни с кем.
Морализаторство? Сандро Виола говорит, что «нет смысла» возражать ностальгирующим по СССР и по «третьему пути» (к которым он, очевидно, причисляет и меня), потому что для них «Ельцин является могильщиком коммунистической державы» и по этой причине «они презирали его, даже если бы он сочетал в себе все достоинства Де Голля, Аденауэра и Манделы». Смотрите, какой язык крестоносца холодной войны, капрала армии пропагандистов, все еще считающих себя на действительной военной- службе. Он похож на ветерана, все еще не смирившегося с окончанием войны и по-прежнему тянущегося к «Калашникову». Что же до Де Голля, Аденауэра и Манделы, то не будем их беспокоить. Любое сравнение здесь абсолютно неуместно, даже по чисто эстетическим причинам. Француз Де Голль, южноафриканец Мандела и немец Аденауэр, каждый по-своему, защищали интересы собственных стран, в то время как – и об этом пишет тот же Сандро Виола – заслуга Ельцина состоит в том, что он «служит делу демократии, свободного рынка и западных интересов»[13].
Вот именно. Мы уже подробно описали, как Борис Ельцин служил делу демократии. Мне кажется, этого достаточно. Насколько он способствовал появлению свободного рынка, можно судить из уже цитировавшегося заявления пяти американских нобелевских лауреатов экономистов, которым теперь остается только один шанс на исправление: поступить в обучение к Сандро Виола и Андерсу Ослунду. Что же до западных интересов, для Виола это, может быть, и заслуга, но сомневаюсь, что россияне разделяют это мнение. Как раз этого-то он и не понимает, иначе бы не написал столь откровенную фразу, из которой получается, что интересы России исчезли с горизонта западных руководителей. С небольшими нюансами в основном дипломатического характера. Такие, как Ослунд или уже цитировавшийся Мак Фоул, самые нетерпеливые. Это так называемые аналитики, советники, эксперты. Политические лидеры, как правило, выражаются более мягко. Но суть «реальной политики» Запада лучше других обрисовал Джозеф Джеффе в «Тайм» от 15 июля 1996 года: «Мы хотим видеть Россию внутри нашего круга, а не вне его, где она 70 лет действовала отнюдь не как стабилизирующая сила. Мы хотим видеть ее великой державой, преследующей свои интересы вместе с нами, а не против нас. Мы не хотим Лебедя и уж конечно не хотим Зюганова и Жириновского. Пока что мы имеем Ельцина, знакомое лицо, с которым мы уже делали дела. И за это мы должны быть ему благодарны...» По различным причинам Ельцин хорош только «наполовину»? Россия в обозримом будущем сможет предоставить только «полухороших» партнеров? Что ж, заключает Джеффе, «мы должны способствовать тому, чтобы и в будущем побеждали «полухорошие», «semi-good guys».
Ну и ну! Вот это называется откровенный разговор. Пусть Россия преследует собственные интересы, но только «вместе с нами». Интересы, направленные против нас, не имеют права на существование. Точнее, они могут быть, но мы не дадим им права гражданства. Горе побежденным! Пусть Россия считает себя великой державой, но «Запад должен дать ей почувствовать тяжесть ответственности» и дать понять, что «эликсир, предлагаемый Лебедем и компанией, не так-то легко будет продать в будущей борьбе за власть». Иными словами, мы будем бороться любыми средствами с теми, кто попытается изменить существующий расклад сил, сложившийся в нашу пользу. К счастью, в данном случае никто не претендует на этический подход. Никто не пытается выдать вышесказанное за идеалы, а просто перечисляет сугубо вещественные интересы. Так лучше. По крайней мере все ясно. В таком виде, высказанное без экивоков, все выглядит почти что нормально. Америка тоже имеет право защищать свои интересы так, как она считает нужным. Но не надо колебаться между этикой и макиавеллизмом. Не надо постоянно пичкать нас морализаторскими проповедями о защите вечных ценностей. Тем более, что всегда найдутся маляры, замазывающие пастельными красками неприкрытую грубость политических сценариев. И вот появляются «заслуги» Ельцина, разрешившего «свободные выборы, независимую печать и свободный, хотя и хаотичный рынок». Слово Сандро Виола.
Я хотел бы уточнить, что не имею ничего против этого господина. Если я постоянно его цитирую, то это чистая случайность. Просто Виола для Италии самый яркий пример для описания весьма распространенного типажа. Из этих же соображений я неоднократно нападаю на Ослунда. Не потому, что он хуже остальных, а потому что он наиболее типичен для англосаксонского мира, он лучше других олицетворяет бестиарий пост-советологии.
«Колыбелью Москвы было кровавое болото монгольского рабства, а современная Россия есть лишь метаморфоза этой Москвы... В такой страшной и презренной школе она обрела силу в мастерстве рабства. И освободившись, Москва продолжала исполнять свою традиционную роль раба, ставшего рабовладельцем»[14]. Боже мой! В Москве образца 1996 года нужно дойти до последней степени отчаяния, чтобы начать цитировать Карла Маркса. К тому же цитировать фразу, которая россиянам по понятным причинам никогда не нравилась, даже в коммунистические времена. Но этот тезис внезапно обрел популярность в кругах радикальных либералов, тех, кого люди уже окрестили «демократами». Кавычки мои. Для большинства россиян после 1992-1996 годов слово «демократ» стало просто ругательством, без всяких кавычек.
Что же произошло? Попробуем разобраться, проследив за анализом Александра Янова в «Дружбе народов»[15]. Почему мы выбрали именно его в качестве примера? Потому что он крупный историк, несомненный либерал, настроенный более чем прозападнически. Последние годы он живет в Америке и, следовательно, имеет абсолютно незапятнанную репутацию: ему не надо оправдывать собственные слова и действия, которых стыдится большая часть радикал-либералов и «творческой» интеллигенции. Янов интересней главным образом тем, что описывает кризис либеральной российской интеллигенции «изнутри». В качестве модели я мог бы использовать и кого-нибудь другого. Но маккартистам конца века было бы легко отвергнуть его анализ, даже не прочитав, навесив на него заранее заготовленные ярлыки – «коммунист», «ностальгик СССР», «национал-патриот» и т. д. Поэтому не будем в этой главе упоминать Александра Зиновьева и Станислава Говорухина, Михаила Горбачева и Григория Явлинского, Леонида Абалкина и Сергея Глазьева. Все они не без греха.
Янов же чист и честен. В один прекрасный день, прочитав эссе Геннадия Лисичкина[16], он обнаруживает, что московская либеральная интеллигенция вновь увлеклась историей. И что особенно важно, сделала это, приняв на веру только что процитированное утверждение Маркса, присвоив («без всякой критики», замечает Янов) тезис правых, согласно которому авторитаризм заложен в российской национальной традиции, враждебной западной демократии, враждебной Западу как таковому и неспособной к какой бы то ни было интеграции с этой частью света. Единственное различие между Марксом и славянофильскими правыми состоит в том, что первый осуждал эту характерную российскую черту (или черту характера?), в то время как вторые считают ее отличительным достоинством, которым можно только гордиться.
Список появившихся в последнее время работ на эту тему настолько длинен, что заставляет предположить рождение новой проблемы. Кроме Лисичкина (напоминаю, что он был одним из подписантов письма к Ельцину в октябре 1993 г.), неожиданно ощутили непреодолимую потребность выступить с «критикой российского исторического опыта» экономист Виталий Найшуль[17], другой известный экономист Егор Гайдар[18], а также генерал Александр Лебедь[19] и философ Леонид Куликов[20], чье сочинение, «полное мрачного чаадаевского пафоса», особенно раздражает нашего Янова; Который – и это странно только на первый взгляд – не включает в свой список Александра Солженицына, неоднократно обращавшегося к исторической теме после своего возвращения на родину. Но очевидно, Янов не хочет принимать его в эту компанию. И здесь он снова ошибается.
И все же: откуда такое нетерпеливое желание свести счеты с российской историей и почему именно сейчас? Потому что, отвечает Янов, совершенно справедливо задаваясь вопросом, на который и я пытаюсь ответить этой книгой, «Россия стремительно приблизилась к роковому перепутью, когда ей снова, как в начале века, предстоит ответить на жестокий вопрос о самом смысле ее национального существования». Да, это в самом деле так. Было бы невредно, если бы Янов спросил себя, почему спустя пять лет ельцинского правления, когда коммунизм окончательно и бесповоротно скончался, Россия снова стоит на перепутье. Или скорее, у края пропасти, к которому Россия (точнее, ее интеллигенция) подошла неподготовленной, как будто бы она не поняла, что произошло с ней в предыдущее десятилетие, не ощутила размеров собственной трагедии. Непростительное легкомыслие. До Янова это тоже дошло с опозданием. Только сейчас он начинает осознавать, что «страна расстается не только с наследием трех поколений коммунистической «татарщины», но и со всеми четырьмя столетиями имперского существования, отбросившего ее на обочину мировой истории».
Это – очень тонкий момент, поскольку интеллигенты и политики «демократической татарщины» продолжают считать, что пяти-шести веков, предшествовавших коммунистической эпохе, просто не было. Они сводили счеты своей личной вендетты только с последними 70 годами, полагая, что до этого стоял «золотой век», что – несмотря на Распутина и войну – Николай II был просвещенным и прогрессивным деятелем, павшим жертвой варварства, почти святым. Как можно забыть фильм Станислава Говорухина «Россия, которую мы потеряли»? Казалось, что до 1917 года Москва стояла в авангарде цивилизации и прогресса, экономического, интеллектуального, государственного. На основе этих предпосылок нетрудно сделать вывод, что «возвращение в цивилизованный мир» – вполне легкое дело. Достаточно обратиться к собственным корням возродить нечто, уже существовавшее. К тому же интеллигентам казалось, что страна отдалилась от цивилизованного мира так ненадолго! Перерыв был кровавым, жестоким, но коротким. Настолько, что можно было его немедленно предать забвению. Янов возмущается: «Никто не подумал, что цена за «присоединение к человечеству» после такого немыслимо долгого перерыва неминуемо будет жестокой».
Он запоздало возмущается, что слишком велик был вес экспертов, единодушно полагавших, «что преобразование в принципе сводится к корректировке экономических регуляторов». Разумеется, Янов имеет в виду Гайдара и его гарвардских советников. Именно с их подсказки Борис Ельцин предрекал в ноябре 1991 года накануне либерализации цен: «Хуже будет всем примерно полгода, затем - снижение цен, наполне_ ние потребительского рынка товарами, а к осени 1992 года – стабилизация экономики, постепенное улучшение жизни людей». Если он в самом деле в это верил, то это просто выходит за рамки приличий (что относится не только к Ельцину, но и к когорте российских и иностранных обозревателей, попавшихся на эту удочку) Если же он говорил так из любви к низкопробному популизму, то дело обстоит иначе. Впрочем, не лучше Но Янову и радикальным демократам не пристало жаловаться, если впоследствии коммунисты, националпатриоты, крайне правые и крайне левые начали кричать об «оккупационном режиме» и о «чужеземцах» у власти. Только чужие, только враги могли бы действовать подобным образом.
Это вопрос исторической перспективы. Одно дело похоронить воспоминания двух поколений, другое – залезть в хромосомы шестнадцати поколений, переживших крепостное право, самодержавие и империю. Можно возразить, что Янов ошибается, что кое-кто об этом задумывался. С 1985 по 1991 год многие, в том числе и в КПСС, постепенно (смутно, частично, не до конца, как вам больше нравится) осознали тяжесть бремени этих шестнадцати поколений. Но во главе этих людей стоял генеральный секретарь ЦК КПСС, которого надо было убрать уже за одно это. И его убрали. Руками – Янов это признает – альянса между сторонниками скорого, немедленно наступления светлого либерального будущего, боровшимися против имперского коммунизма, и пророками дореволюционного прошлого, бывшего – к несчастью для радикалов – имперски-самодержавным, то есть отнюдь не демократическим.
Янова следовало бы спросить, по какой причине Россия получила от этих шестнадцати поколений наследство, которого не было у остальных европейских народов. Я подчеркиваю это обстоятельство не для того, чтобы доказать, будто Россия шла навстречу своему року. Я просто призываю всех россиян, кто, как Янов, задумывается над этими вопросами, не прибегать вновь к упрощенным решениям. Например, не залезать в поисках «естественной склонности» русского народа к демократии в архивы XVI века; Бесполезно – да и смешно – отрицать то обстоятельство, что самые прочные корни российской исторической традиции питаются именно авторитаризмом. Что совершенно не означает, что нынешние поиски демократического развития необоснованны и нереалистичны. Просто нужно было отталкиваться от немыслимых трудностей, с которыми неизбежно столкнулась бы попытка реформирования страны. Только зная это, можно было их преодолеть. Однако «реформаторы» поступили наоборот, пренебрегая страной. А когда они обнаружили, что она не следовала за ними, то обманули и изнасиловали ее. Столкнувшись же с реакцией населения (то была реакция пассивного сопротивления, потому что россиянам неизвестны другие пути, разве когда они взрываются, приблизительно раз в два века), они только утвердились в своем мнении, что к этому народу применимы только авторитарные методы.
Вот они выходят на бой, один за другим. Янов применяет к ним авиационный термин – «перехватчики». Вроде Андраника Миграняна (но он фигурирует здесь просто в качестве парадигмы, он более заметен потому, что более болтлив и криклив), рассуждающего приблизительно так: поскольку самыми популярными в России всегда были идеи «державности, патриотизма, закона и порядка», то не остается ничего другого, кроме как присвоить их себе, «перехватить». По крайней мере тогда «мы, демократы, мы, реформаторы», вырвем их из рук национал-патриотов. Вот почему Мигранян стал президентским советником и до сих пор им остается. Вот почему он подружился с Коржаковым и поддержал с «прагматической» точки зрения чеченскую войну Вот так люди и оказываются по уши в крови и грязи И разве он один такой? Другие прошли этот путь в молчании, Мигранян'с криком. Разница не так уж велика.
Вот путь, пройденный российскими демократами первой волны, открывшими дорогу криминальному режиму. Их идеология состояла из нескольких простых аксиом, часто близких к тавтологии. Как, например, вот эта': «личная свобода неотделима от рынка». Или: «либеризм и либерализм – одно и то же». Они считали что нашли Запад, и никто им не объяснил, что, к счастью, это только частичка Запада. Наоборот, им внушали, что Запад означает аеге@и1аиоп, глобализацию, рынок без границ и без правил, кончину государства социального, национального и просто государства как такового. Бедняги! Они не сообразили, что имеют дело с учениками антигосударственных фундаменталистов, поклонниками Фон Хайека и Фридмана. Они не поняли, что в Россию пришли партизаны ультра-либерализации, монетаризма в планетарном масштабе, сторонники финансовой и анти-производственной перекройки всей мировой экономики.
Это те самые люди, которые имеют наглость выступать от имени Запада и претендуют на звание высших выразителей новой философии. Никто, разумеется, не представлял себе, что она давно не имеет ничего общего с либерализмом и правовым государством, которые некоторые искренне стремились построить в посткоммунистической России. Что не так уж и плохо, поскольку авторитарные тенденции американского неолиберизма, «модернизаторская» склонность к президентским режимам, к технологиям манипулирования народом, к упрощенному порядку принятия решении, исключающему контрольные инстанции, полностью совпадают с идеями российских радикально-демократических реформаторов. В самом деле, зачем заново проходить путь, позволивший Западу «изобрести велосипед» правового государства, когда все уже давно пересели в лимузины неопрезидентских режимов? Россия снова попыталась срезать путь, чтобы прийти к финишу первой. И снова оказалась – вполне заслуженно – на краю пропасти.
На самом деле, российские демократы увидели только маленький кусочек истории Запада и капитализма. Они узнали только течение, восторжествовавшее в те десять лет, что Россия стряхивала с себя коммунизм. Но никто не сказал, что оно будет продолжать доминировать и в будущем. Не этот Запад диктовал правила развития в первые послевоенные сорок лет. В каком-то смысле россиянам не повезло – они попали в самый разгар кризиса Запада и оказались не в состоянии осознать его, приняв как наивные неофиты за истину то, что в тот момент предлагал рынок.
Янов, следивший за дискуссией на Западе, пытается объяснить своим российским читателям, что «свобода рынка вполне возможна без свободы человека», что можно, не успев даже опомниться, оказаться в «автократическом рынке». И что либеральная западная идеология с самого своего зарождения прекрасно знает, что может оказаться в критической ситуации, когда приходится выбирать между рынком и личной свободой. Как выяснилось, российские демократы оказались неподготовлены к этой задаче и в большинстве своем – доказав тем самым, что в свою очередь являются продуктом российской традиции, – предпочли пожертвовать свободой личности. Разумеется, только в силу форс-мажорных обстоятельств. Это касается не только «перехватчиков». Отсюда (Найшуль, Лисичкин, Мигранян – только три примера, можно продолжить перечень Шумейко, Сатаровым, Шахраем и т.д.) оргия энтузиазма по отношению к Пиночету, справлявшаяся в основном в демократических кругах. Отсюда тезис Найшуля о том, что «в России невозможна представительная парламентская демократия». Отсюда, наконец, Конституция, породившая «президента-самодержца», вождя нации, фюрера, на которым лежит «вся тяжесть государственной ответственности и власти»[21], созданная руками демократов.
Это не было невольной ошибкой, как, похоже, считает Янов. Они сами этого хотели. Вольно цитируя декабриста Поджио, можно сказать: вы приняли в свои объятия скромного батальонного командира, вы подняли его на трон и, кланяясь, дали ему возможность укрепиться и так долго давить на ваши спины. Вы создали Бориса своими руками.
Бог мой, какую наглость надо иметь, чтобы всерьез рассуждать о свободных выборах в России! Чтобы назвать «свободной» эту симфонию подтасовок, эту карикатуру на народное волеизъявление, этот шедевр неравенства условий, которому могут позавидовать бонапарты всех времен и народов, изощрявшиеся в подобных выдумках, чтобы удержаться у власти. Самое замечательное, что остальной мир, который вроде бы должен быть уже знаком с некоторыми уловками, им самим придуманными и примененными на практике задолго до России, сделал вид, что ничего не заметил. Разумеется, его ведь устраивала победа Ельцина. А по схемке, приготовленной для дурачков, победа Ельцина становилась синонимом победы «реформаторов», то есть хорошего, хотя и не лучшего, в то время как его поражение означало бы победу «консерваторов», то есть коммунистов, то есть плохих, очень плохих.
Схема «реформаторы-консерваторы» сама по себе забавна. Придумали ее англосаксы, любящие простые понятия, легко объясняемые несколькими звуками. Со страниц «Нью-Йорк тайме» и «Вашингтон пост», где она была чем-то вроде ежедневной молитвы, она затем расползлась повсюду. Попробуйте спросить – а что такое реформа и консерватизм? И вы сразу обнаружите, что никто ничего толком ответить не в состоянии. Если кому-то что-то и приходит на ум, то нечто вроде «реформа – это демократия плюс свободный рынок, консерватизм – это коммунизм и диктатура». Не пытайтесь расспрашивать дальше, все равно ничего не добьетесь. А что, если выяснится, что Ельцин не демократ, а Зюганов – не коммунист?
По правде говоря, кое-какие сомнения относительно Ельцина уже возникали. Даже его обожатель Сандро Виола из итальянской газеты «Репубблика» признает, что это человек «вспыльчивый, авторитарный, неустойчивый в своих настроениях, к тому же алкоголик и его здоровье в отвратительном состоянии». Джеффе называет его «semi-good guy», полухороший парень. Худо-бедно, мы наблюдали его в самых разных ипостасях, и сказать о нем можно многое. Что он груб, циничен, склонен выжимать своих соратников до капли и затем жертвовать ими, сваливая на них всю ответственность, что он исчезает в самые деликатные моменты (болезнь была основной причиной только в нескольких случаях), чтобы спокойно отдать на растерзание кого-нибудь из своих верных людей, невежественен в экономике, неспособен критически воспринимать лесть и любит окружать себя царской роскошью (реконструкция Кремля достойна египетских фараонов), хотя начинал свою карьеру как обличитель привилегий номенклатуры. Но главная его черта другая. Он – лжец. До такой степени, что отрицал .факт бомбардировок в Чечне, демонстрировавшихся в то же самое время телевидениями всего мира. До такой степени, что в присутствии Билла Клинтона утверждал на пресс-конференции в Москве, что в Чечне не ведутся военные действия.
Я-то всегда полагал, что для американцев врущий политик – конченый человек. По крайней мере, именно эту легенду изо дня в день преподносила нам англосаксонская печать. После эпизода на пресс-конференции – при которой я имел счастье присутствовать – пришлось убедиться, что американцы готовы переварить и политика-лжеца, лишь бы он был им полезен. Мне возразят (и уже возражали), что это детали. Этакие мелочи, меркнущие перед его величием государственного деятеля и реформатора.
Что, и война в Чечне тоже? Нет, даже самые ярые сторонники Ельцина не считают ее «мелочью». Сандро Виола называет ее «провальной авантюрой» и «смертельным» грехом[22]. Однако же – единственным. Да, это пятно, да, кровавое, но по сути маргинальное по сравнению с его неоспоримыми заслугами. Главное, что он предотвратил «возвращение России к коммунизму (или неокоммунизму)». Перед лицом этого чудесного завоевания остальное меркнет. А что, если выяснилось бы, что Россия в любом случае не стала бы опять коммунистической? И что страх Запада не имел под собой никаких оснований? И что все жертвы чеченской войны, оправданные этим страхом, погибли напрасно? Кстати, это маленькое отступление с праведного пути (куда?) стоило, по разным оценкам, от 50 до 100 тысяч человеческих жизней, и подавляющее большинство жертв пришлось на мирное население. Но дело в том, что эта «ошибка» была задумана и хладнокровно разработана группой людей, выбранных самим Ельциным, а затем одобрена им на историческом заседании Совета Безопасности под его собственным председательством. Кремль начал готовиться к войне в Чечне с августа 1994 года. Были предусмотрены различные сценарии. Официально цель заключалась в «пресечении попытки отделения» и «восстановлении конституционного порядка». На самом деле один из вариантов должен был привести к отмене выборов в Думу. Как мы знаем, он не сработал, и на выборах победили коммунисты. Но теперь мы знаем и то, что в Кремле была партия отмены парламентских (а не только президентских) выборов. Я-то знал это уже тогда и даже писал об этом, вызвав гнев Сандро Виола и Карло Мария Санторо, бывшего заместителя министра обороны в одном из итальянских правительств. С последним мы имели небольшую стычку в ходе передачи «Италия-радио». Я как раз рассказывал, что в окружении Ельцина существует группа «ястребов», стремящихся сорвать выборы. Господин Санторо, очевидно, в прошлом имел дело с коммунизмом (уж не знаю, по какую сторону баррикад) и хорошо владел языком Третьего Интернационала, потому что прервал меня саркастической репликой: «Ну конечно, еще одна шайка врагов народа...» Он сам – типичный пример тех, кто балуется силлогизмами вроде «реформа хороша, Ельцин проводит реформу, следовательно, он хорош и, следовательно, все его друзья тоже хороши». Как я смел обвинить «преторианца» Коржакова в замысле устроить костер из избирательных бюллетеней?
Может быть, сейчас господин Санторо придерживается иного мнения. Ведь теперь все закулисные интриги, о которых я рассказывал на «Италия-радио», получили подтверждение из уст Анатолия Чубайса. А он – верный друг Ельцина и, следовательно, может быть только хорошим, просто отличным. Он подтвердил все дословно и даже добавил массу пикантных деталей. Остается только ждать, что прогонят самого Чубайса и кто-нибудь другой расскажет нам то, что мы уже знаем: что Чубайс посылал своих сотрудников забрать полмиллиона долларов из сейфа одного министерства, чтобы заплатить наличными певцам, выступавшим в поддержку президента.
Дело в том, что обличительные речи Чубайса против Коржакова и компании прозвучали в тот момент, когда партия «ястребов» стала неудобной, опасной и бесполезной. От нее. надо было избавиться, чтобы положить последний мазок на картину «легитимного» переизбрания Бориса Ельцина. Мы уже говорили о том, что эта партия располагала достаточным количеством информации, чтобы понять – в условиях нормального, ничем не ограниченного народного волеизъявления коммунисты победят. «Ястребы» пытались предотвратить эту победу самым простым и грубым способом: отменив выборы. Каким образом? Через введение чрезвычайного положения. Война в Чечне должна была послужить именно этой цели (но не только).
Целых три года в Кремле терпели, никак не реагируя, провозглашенную Дудаевым независимость. Опустим то обстоятельство, что Дудаева привели к власти Геннадий Бурбулис и Сергей Шахрай, в то время главные политические советники Ельцина, пользовавшиеся его наибольшим доверием. Не будем упоминать и о том, что Дудаева вооружили с более или менее молчаливого согласия Кремля, чтобы свергнуть в ходе дворцового переворота тогдашнего председателя Верховного Совета Чечено-Ингушетии, коммуниста Доку Завгаева. А знаете, кто ненадолго стал чеченским президентом в 1996 году с благословения Ельцина? Доку Завгаев.
Вот вам и «сумятица» в России и в Кремле. Пытаясь поведать о том, что произошло, я начинаю понимать, что читатель может подумать, что все это слишком невероятно, просто какая-то дурная шутка, неприличная клоунада, не заслуживающая даже серьезного анализа, неуместная даже в самом низкопробном комиксе. Тем не менее дело обстояло именно так, и даже российские газеты засвидетельствовали это. Но западные послы не читают неприятные статьи, выходящие в российской печати. А если читают, то не теряют, как правило, времени на упоминание их в докладах. Так же поступают и иностранные корреспонденты, прежде всего американские. Те, будучи подлинными патриотами, хорошо знают, на какие кнопки нажимать, а какие лучше вообще не трогать. Разумеется, не обходится и без исключений. Но журналисты менее влиятельных стран знают, что если возникают какие-то сомнения, достаточно взглянуть на тон и ориентацию ведущих американских газет и журнала «Экономист» и подстраиваться под них. Тогда уж вы точно не ошибетесь, потому что американские СМИ никому не уступают в патриотизме, как мы видели во время Олимпиады в Атланте.
Но иногда случаются «утечки информации». В виртуальных потоках, по которым двигается мировая информация, открывается брешь. И крохотному меньшинству удается добыть истину. Но это – долгий разговор, требующий отдельного экскурса, чтобы заодно объяснить, почему итальянским газетам интереснее людоеды российской провинции, чем данные об экономическом кризисе, или о мафии у власти, или о фальсификации выборов. Но перелетим же в Чечню, оставив в стороне то обстоятельство, что три года подряд в аэропорту Грозного приземлялись один за другим загадочные самолеты. Некоторые из них принадлежали российским вооруженным силам, другие несли флаги различных зарубежных стран, а у иных вообще отсутствовали опознавательные знаки. Они взлетали в разных точках России и приземлялись на ничьей земле, которой стала Чечня с 1991 года, а потом исчезали в неизвестном направлении, поскольку с момента вылета из Грозного формально никто больше ничего не контролировал.
Не будем обсуждать и множество других секретов Полишинеля, существование которых ныне доказано. Но никуда не деться от того обстоятельства, что шайка, организовавшая вторжение в Чечню в декабре 1994 года, целиком состояла из доверенных людей Ельцина. Они считали, что быстрая победа поднимет падающую популярность Ельцина, покажет, что президент принимает близко к сердцу территориальную целостность России (повысив таким образом его рейтинг среди национал-патриотического электората), заодно приструнит сепаратистские настроения в других автономных республиках, прежде всего' на Кавказе, и наконец, наведет порядок в регионе, вызывавшем все больший интерес крупных международных нефтяных компаний из-за колоссальных запасов нефти Каспийского моря.
Столько зайцев одним махом. Да еще практически бесплатно. И вот министр обороны генерал Павел Грачев, глава МВД Виктор Ерин, шеф ФСК Сергей Степашин получили поручение продумать секретную операцию против Дудаева. Таскать каштаны из огня должна была чеченская оппозиция при поддержке пары десятков российских танков и БТРов, чьи экипажи тайно рекрутировались ФСК[23] среди элитных танковых дивизий. Это было в конце ноября 1994 года. Задумка провалилась. Российский контингент был уничтожен на улицах Грозного. Генерал Грачев с негодованием заявил журналистам, что если бы операцию доверили ему, то проблема была бы решена одним батальоном за несколько часов. И добавил, что план потерпел фиаско потому, что был задуман и реализован ни к чему не годными проходимцами. Наверное, ему не сообщили, что концепция операции (и почти все ее жертвы) родилась в России.
И вот здесь проявилось все величие, вся предусмотрительность, вся прозорливость президента Ельцина. Он мог бы решить, что взять Грозный не так просто, как кажется, что надо действовать осторожно и что для поднятия своего рейтинга из головокружительной пропасти, в которой он оказался, лучше было бы подумать о какой-нибудь другой стратегии, по возможности менее кровавой. Но он решил продолжать в том же духе и смыть позор молниеносным ударом. Как мы знаем, у Ельцина отсутствует рычаг заднего хода. К тому же под рукой был генерал Грачев, «лучший министр обороны со времен Жукова» – слова Бориса Николаевича, – который гарантировал «победу за 24 часа». Это его собственные слова. Секретная операция провалилась? Ну что ж, отбросим приличия и будем действовать открыто. Разве американцы не послали войска завоевать Гренаду и Панаму? А мы пошлем в Чечню армию и внутренние войска. Некоторые чистые души воскликнули: но, господин президент, мы не можем этого сделать. По Конституции для применения армии внутри страны необходимо сначала ввести в зоне конфликта чрезвычайное положение. А оно, в свою очередь, должно быть утверждено Советом Федерации.
Ельцин, черт возьми, отлично знает, что такое правовое государство. По крайней мере, именно это он заявил депутатам Конгресса США. Поэтому он поручил Юрию Батурину, в то время его советнику по национальной безопасности, придумать, как обойти закон. С другой стороны, он всего лишь следовал примеру Никсона, Джонсона, Рейгана, Клинтона. Результатом стал один из самых крупных конфузов эпохи Ельцина. Армия отправилась в Чечню на основе секретных президентских указов (в нарушение Конституции), без объявления чрезвычайного положения (еще одно нарушение), с мандатом наведения общественного порядка, в котором игра слов – «разоружение незаконных формирований и восстановление конституционного порядка» – призвана была ввести в заблуждение законодателей. А как быть с торжественной клятвой в верности Конституции? Однако когда Дума обратилась в Конституционный Суд, то этот свободный и независимый орган постановил, что никаких нарушений при процедуре ввода войск не было. Бог с ним. Ельцин в любом случае заранее принял свои меры предосторожности. Когда российские войска вторглись в Чечню 11 декабря 1994 года, он находился в больнице по поводу операции на носовой перегородке, о которой никто никогда до этого даже не упоминал.
Я далек от желания позлорадствовать. Пусть читатель сам выбирает из возможных вариантов. Вариант первый: Ельцин был здоров как бык (шутка) и просто перестраховался, поручив грязную работу Грачеву и компании. Вариант второй: неожиданно возникшая необходимость срочного хирургического вмешательства на носовой перегородке. Вариант третий: «асфальтовая болезнь». Вот в таких удручающих обстоятельствах начиналась война в Чечне, призванная принести Ельцину победу на выборах. Она продолжалась бы и по сей день, если бы в силу непредвиденного стечения обстоятельств в кремлевских коридорах не промелькнул как метеор Александр Лебедь. Он-то хотел покончить с этой войной (кстати, исполняя обещание, данное своим избирателям), но столкнулся с противодействием как раз президента Ельцина и его верных соратников. Если Лебедю удалось подписать соглашение о мире, то только потому (как он сам впоследствии рассказывал), что военная ситуация была для российских войск настолько катастрофичной, что выбирать уже приходилось попросту между поражением и разгромом, который обошелся бы еще в сотни погибших солдат.
Итак, Россия официально проиграла войну. Документально это было закреплено в Москве 26 ноября 1996 года. С одной стороны документ подписал Ельцин, к тому времени единственный виновник трагедии, сохранивший свою должность (вместе с новым министром внутренних дел Куликовым), с другой – командующий силами сопротивления Масхадов, один из тех, кого в начале войны Ельцин называл «бандитами». Дудаева убили, но это не помогло. Россия выкинула в форточку несколько миллиардов долларов, бросила погибать тысячи солдат, безжалостно разрушила одну из своих республик и убила десятки тысяч собственных мирных граждан. Это что касается цены. Взамен она не получила ничего. Чеченцы на поле битвы завоевали право самим решать свою судьбу. Россия обязалась потратить еще несколько триллионов рублей на реконструкцию Чечни. Подразумевая, что через пять лет она сможет выдвигать новые претензии в адрес своей бывшей республики. Чеченцы же считают эти* деньги военными репарациями.
По этой причине мир остается хрупким. Москва и Грозный видят будущее в совершенно противоположном свете. Разница только в том, что Кремль уже разыграл все свои карты. Территориальная целостность, которую он стремился защитить, в результате оказалась подорванной. Чечня – первая, но не последняя из республик, которые отделятся. Остальные, прежде всего Кавказ, вскоре осознают новые возможности, открывшиеся перед ними. Это только вопрос времени. Процесс будет сложнее и противоречивее, не все народы умеют воевать как чеченцы. Но это неизбежная тенденция. Предотвратить ее можно было бы, только если центр обзавелся бы наконец руководством, достойным называться таковым, способным изменить вектор развития, навести минимум порядка, дать минимум процветания. Все эти условия представляются сегодня мало выполнимыми.
Дело в том, что проигравшие в Чечне стали победителями в Москве. Они укрепились и пустили достаточно прочные корни, чтобы отразить нападение на их олигархическую цитадель. Они достаточно богаты, чтобы еще долго ни в чем не нуждаться. Когда в организме зарождается рак, то он высасывает из него все соки, ослабляет его и заставляет страдать. Но сама опухоль чувствует себя прекрасно, она развивается и выращивает метастазы. Нынешнее российское руководство является для России раковой опухолью. Она не отдает себе отчет, что погибнет вместе с огромным телом, к которому она присосалась. Даже не заметив, что именно она его и убила.
Но, возвращаясь к Чечне, разве можно считать все произошедшее несчастным случаем? Чеченская война именно то, чем кажется: грубый трюк (к тому же не сработавший) в политической игре в российских верхах, предназначенный обмануть общественное мнение. Это не проступок, а суть метода, применявшегося Ельциным все годы у власти. Запад сделал его своим союзником. «Тайм» назвал его «Mister Wonderful» – «Господин Чудо». Пока он бомбил чеченцев, западные правительства принимали (с незначительными нюансами) официальный тезис о праве Кремля защищать территориальную целостность России. В иных случаях, в том числе в Европе в последние годы, территориальная целостность других стран (например Югославии) считалась святотатственным, нетерпимым нарушением прав человека. В чем же разница? В том, что Чечня меньше?
Борис Ельцин убеждал нас, что все чеченцы – бандиты. Ему вторил Михаил Барсуков, объяснивший по телевизору после позора Первомайского, что чеченцу практически невозможно быть никем иным. Строуб Тэлботт, бывший заместитель госсекретаря США (тот самый бывший московский корреспондент, которому клинтоновская администрация обязана львиной долей своей российской политики), будучи современным и прогрессивным деятелем, поправил российского президента: «Не все чеченцы преступники». Российские СМИ кричали, настроившись на волну Грачева-«Мерседеса», что Дудаев нелегитимен, что он никого не представляет и вообще диктатор. Можно было бы возразить, что в бывшей советской Средней Азии непросто отыскать руководителя, получившего мандат на власть демократическим путем. Достаточно заехать в Ашхабад, чтобы своими глазами увидеть, что туркменский лидер Сапармурад Ниязов провозгласил себя президентом пожизненно.
Но дело не в этом. Запад не совершал ошибок, для него это тоже был сознательный выбор. Все начинается' с той точки отсчета, которую Строуб Тэлботт навязал всему остальному миру с самого начала. Нужно поддерживать Ельцина, несмотря не все его недостатки, которые мы можем даже признать. Почему? Да потому что ему на смену придут националисты. Разве весь 1993 год не был потрачен на всепланетную раскрутку клоунской фигуры Владимира Жириновского? Я бы хотел спросить: что, разве в Вашингтоне на самом деле поверили в опасность Жириновского? Здесь тоже можно выбирать из двух вариантов. Если поверили (как я думаю), то остается мало надежд, что в ближайшие годы международная политика заметно улучшится. Это означало бы, что американское руководство позволило водить себя за нос людям вроде Бурбулиса, Шахрая, Сатарова и компании. Все хоть что-то соображающие люди отлично знают, что а) Жириновский никогда бы не выиграл выборы (что доказывает, что россияне не такие дураки, какими их иногда выставляют) и что б) Жириновский – просто воздушный шарик, искусно надутый Кремлем. Точнее, кое-что он придумал сам, а остальное накачали снаружи, чтобы напугать российских и американских детей.
Доказательства? Они, как всегда, приходят задним числом (не для тех, правда, которые все поняли заранее и не только не были услышаны, но и осмеяны). Но это неважно. Без голосов Жириновского нынешняя Конституция не прошла бы в декабре 1993 года. В какой-то момент Жириновский оказался единственным, кто рукоплескал вводу войск в Чечню. Без его помощи Ельцину по крайней мере два раза не удалось бы избежать инпичмента. Благодаря жириновцам были приняты фальшивые бюджеты 1995 и 1996 годов. Как же можно считать оппозиционером такого верного помощника?
Если американцы не поверили сказке о Жириновском как «потенциальной альтернативе Ельцину», то остается только обвинить их в цинизме и соучастии в обмане. И в том, и в другом случае радоваться нечему. Говорить, что Ельцину «нет альтернативы» и что, как бы там ни было, надо ставить на него; признавать, что в силу обстоятельств необходимо довериться человеку, который, не задумываясь, отдает приказ о массовой бойне, отказывается брать на себя ответственность, лжет на публике и даже в присутствии президента США – все это значит, что мы стали жертвой чудовищного смешения понятий.
Ошибки, не имеющей оправдания, тем более что она давно уже была очевидной. Этот Ельцин ни для кого не был сюрпризом. Американцев по крайней мере, в отличие от россиян, он не должен был удивить. В любом случае неприемлемо, что одновременно Запад осуждал жестокость сербов в Боснии и молчал о крови, проливаемой Ельциным в Чечне на том основании, что он – хороший демократ и последовательный антикоммунист. Это называется лицемерием с точки зрения морали. И глупостью с точки зрения стратегии.
Остается только кое-что добавить для тех, кто прочтут эти строки через несколько лет. Сейчас – начало 1997 года. Ельцин по-прежнему президентствует. В августе 1996 года Сеульский суд приговорил к смертной казни бывшего президента Южной Кореи Чон Ду Хвана и к двадцати двум с половиной годам тюрьмы его преемника Ро Дэ У. Первого обвиняли в том, что он приказал расправиться с представителями оппозиции в городе Кванджу 17 лет назад, в 1980 году. По официальным данным, тогда погибло 193 человека. Второй обвиняемый тогда защищал первого и сменил его на посту президента. В то время Чон Ду Хван, хороший друг США, был объявлен национальным героем, а демонстрантов Кванджу в репортажах свободной американской печати называли не иначе, как «коммунистическими повстанцами». Сегодня жертвы стали мучениками демократии, и законный суд Кореи решил, что Чон Ду Хван заслуживает повешения.
У меня есть предчувствие, что понадобится намного меньше 17 лет, чтобы, несмотря ни на что, законный российский суд свободно определил, кто виноват в расстреле Белого дома в октябре 1993 года и страшном истреблении российских граждан в Чечне. Точнее, я надеюсь, что будет так. Это означало бы, что от России еще что-то сохранилось. В противном случае не останется ничего иного, как в самом деле сказать «Прощай Россия!» А у Запада тогда будет над чем поломать голову Его проблемы будут столь же колоссальными, как и огромное пространство, лишенное идей и планов и полное несметных богатств, оставленных на разграбление всех.