Мы собирались с друзьями на квартире одного одержимого человека. Это были Богословские чаепития. Так мы искали Бога. Сообщать об этом о.Павлу не было никакой необходимости. От него пришло письмо.
«Сереже шлю благословение, и чтобы он держался о.Владимира Воробьева, во всем его слушался и поменьше времени проводил с друзьями. Лучше быть одному. Храни всех вас Господь.
Любящий о Господе иеромонах Павел . 26 / 16 -1-1987 г.»
В дальнейшем две третьих участников наших чаепитий ушли из Церкви и Православия.
Как я уже упоминал, Толя Рахимов был больной человек. Детство он провел на режимном объекте за колючей проволокой, в пятидесятых годах его отец был каким-то партийным функционером в Башкирии, дядя начальником республиканского КГБ. К сорока годам в Анатолии уживались детское почитание Сталина и лютая ненависть к политическому режиму эпохи застоя. Он был диссидент, а из-за своей болезни стал одиноким человеком. От бессмысленности жизни Толя забывался только в работе в нефтехимическом институте. Постепенно в ходе работы его стали посещать на дому деятели «Комитета межгалактической безопасности» (КМГБ) и некий человеко-кот. Пришельцев из космоса интересовало, каким образом Анатолий проник в системные установки галактических программ. Разговоры с пришельцами Толя иногда пытался фиксировать на перфокартах. Иногда он проваливался во времени, обнаруживал себя в другой ситуации. Глядя на меня, Толя захотел узнать какова же истина в Церкви. Сам он был неверующим в Бога человеком, но признающим реальность сатанинских сил. Несколько раз мы пытались договориться о крещении с разными священниками, но каждый раз что-то мешало. Однажды, когда все уже было готово для таинства крещения, у священника, о.Михаила в Вешняках произошел сердечный приступ и все сорвалось. И вот в поисках священника, который мог бы окрестить Толю, мы пришли на Великопостные пассии в Николо-Кузнецкий храм. В то время о.Всеволод тяжело болел и пассии не проводил. Акафист страстям Христовым читали несколько священников. После чтения акафиста и проповеди, когда служба закончилась, я обратился к Андрею Борисовичу Ефимову доктору математики, которого знал через Никиту Вячеславовича с просьбой посодействовать нам в деле крещения Анатолия. Андрей Борисович ответил: «Сейчас в алтаре находится о.Александр Куликов и о.Владимир В., кто из них первым выйдет из алтаря, к тому и подойдите» Первым вышел о.Владимир. Я подошел под благословение, и удивился, получив целование. Мы не были знакомы. Я объяснил, что меня послал к нему Андрей Борисович с вопросом о крещении моего товарища. "Какой Андрей Борисович?
– А вот Андрей Борисович Ефимов.
О.Владимир назначил нам встречу в храме на Преображенской, где он служил. Этот храм на кладбище делили между собой старообрядцы и православные Московской патриархии. Главный алтарь и боковые приделы разделяла глухая стена. Старообрядцы находились в главном приделе. Однажды я зашел к старообрядцам посмотреть древние иконы, но на пороге на меня налетела старая служительница и с криками: «Не сюда! Не сюда!», – вытолкала в шею.
Когда мы встретились с о.Владимиром, по ходу разговора он увидел, что Толя совершенно не ориентируется в вопросах веры, и более того, не очень-то допускает существование Бога, а жить стало уже невыносимо и мысль о самоубийстве стала неотвязной. Тогда о.Владимир пригласил Толю к себе домой. Мы пришли вдвоем ( с разрешения о.Владимира). До этого вокруг метро Академическая, где тогда жил о.Владимир, мы долго искали, где бы можно было перекусить. Толя был голодный. Но ничего не нашли. Первым делом, когда мы пришли о.Владимир предложил нам трапезу. Толя заявил, что он не голоден. Я же сказал, что мы час искали, где нам поесть, и очень голодны. Таким образом, как бы предав Толю. О.Владимир внимательно посмотрел на меня. За трапезой велись увлекательные разговоры о программировании. Толя захлебывался от восторга узнавая, что о.Владимир знает его знакомых из научного мира. Разговор был специфически профессиональный о новых программах, о разработках. Толя приходил в экстаз и воодушевление. А я не мог понять, для чего мы сюда пришли, если час разговор идет о программировании. Но вот о.Владимир пригласил нас в свой кабинет.
Уходили мы уже в двенадцать часов ночи. Когда Толя приехал к себе домой на Октябрьское поле, он обнаружил, что в квартире устроен погром, а посередине на полу лежали обгоревшие страницы религиозных книг, из которых был устроен костер. (Это были мои книги.) Толя пришел в исступление, заявил, что Бога нет, и он пойдет убивать членов политбюро. С большим трудом о.Владимир убедил его, что это «удар слева». Когда человек хочет придти к Богу, тем более креститься, на него ополчаются темные силы. Это даже является своеобразной печатью доброго дела. Толя подозревал даже самого о.Владимира, не является ли он кгбшником. Я спросил Толю: «А ты сам себя не считаешь кгбшником?» Толя рассмеялся.
Очевидно все объяснялось просто. Пока Анатолий лежал в больнице, у него отобрали номер его домашнего телефона. Потом ему дали другой. Но Анатолий почему-то обиделся, и стал платить за оба номера. Потом начал звонить по старому номеру, принадлежащему уже какому-то полковнику, говорить ему: «Подонок» – и вешать трубку. Полковник грозил разобраться, и очевидно разобрался. Но Толя не хотел принимать такую версию.
Толя вызвал милицию, началось следствие, но все безрезультатно. Тогда Анатолий написал письмо министру внутренних дел Щелокову, в котором изложил свои претензии к следствию. На конверте написал «Господину Щелокову, только не товарищу, памятуя, что тамбовский волк вам товарищ ...»
Дело принимало нешуточный оборот. Летом в Москве должны были проходить Олимпийские игры, город «чистили» и Толю могли надолго упечь в психиатрическую больницу. Однако его вызвали в какой-то особый отдел, очень вежливо с ним поговорили и отпустили, заверив, что во всем разберутся. (В это время уже «копали» под Щелокова, возможно, это как-то повлияло на дело Толи).
Еще раза два мы встречались на квартире о.Владимира. Потом Толя крестился в храме на Преображенской, его крестил о.Владимир, я был восприемником. В ходе встреч я как-то упомянул, что у меня есть знакомые переплетчики, о.Владимир ответил, что он может дать на переплет целый рюкзак ксерокса. Так завязались наши деловые отношения. Работая пожарным в театре им. Маяковского, я прочитывал эти книги, и даже делился ими с диссидентом, а также прихожанином Николо Кузнецкого храма Владимиром Миколычем Долгим (Раппопортом?), работавшим в театре столяром. ( Именно Владимир Миколыч рекомендовал мне принять на работу члена инициативной группы Хельсинки Ивана Ковалева, в то время, когда я замещал начальника пожарной охраны театра. За что потом попал в следственный изолятор Лефортово, но Божией помощью и молитвами о.Владимира спасся, никого не назвав. Помогла дрессировка начальника пожарной охраны, бывшего капитана СМЕРШ Павла Ивановича Бударина, который на каждом дежурстве устраивал нам НКВДшные допросы.)
Привозя на дом книги о.Владимиру, бывая у него на службах, я стал заговаривать о том, чтобы быть у него в духовном окормлении. О.Владимир очень сдержанно к этому относился. Как-то я упомянул, что Толя воспринимает посещение храма как диссидентское стояние, политическую демонстрацию. О.Владимир ответил, что если на службы люди приходят из диссидентских соображений, то в храме им нечего делать. Вскоре Толе надоело ходить на службы, он воспринимал их как юродство. «Пришли люди, стоят и два часа смотрят в одном направлении». Хотя после крещения он говорил о сверхъестественной ясности, переживаемой им во сне, когда даны были ответы на все вопросы, но это исчезало, когда он просыпался. О.Владимир отвечал, что к этому надо осторожно относиться. Во время первого посещения о.Владимир увидел что Толя является вместилищем темной силы, в квартиру пришли бесы. Глаза о.Владимира округлились и потемнели от глубины. Позже он даже рассказал, как Бог попустил ему, как священнику познакомится с этой силой. «Меня охватил космический, животный ужас, какого я никогда не переживал»
Толю ломало в храме. Тем более удивительно было услышать от него, что когда о.Алексий (Зотов), старичок невысокого роста в Кузнецах, пристально всмотревшись в Толю, окатил его святой водой, боль в позвоночнике у Толи прошла, и он почувствовал освобождение от темной силы. Стало веселее. «Если бы мне это кто-нибудь сказал, я бы не поверил» – говорил он.
О.Владимир говорил, что в крещении подается огонь благодати, но этот огонь надо поддерживать как горящий костер, молитвой, делами любви. И если не подкладывать поленья в костер, то он погаснет, так и благодать угаснет в нашем сердце.
С молитвой у Толи не получалось, и он решил проповедовать, но проповедовать такому же болящему как он Леониду Клигману еврейскому поэту националисту, чем вызвал его страшное возмущение. (Леонид печатался в Литературной газете, в рубрике фразы, под псевдонимом Леонидов, и ежедневно по телефону прочитывал Толе по пятьдесят фраз, проверяя их на нем, отбирая понравившиеся Толе.)
Потерпев неудачу в проповеди, не стяжав молитву, тяготясь церковными службами, все так же оставаясь один, Толя впал в уныние. Опять мысли о самоубийстве стали посещать его. Я начал приглашать к нему людей, с которыми познакомился на службах о.Владимира. Так возникли наши богословские чаепития. Для Толи это была единственная отдушина, примиряющая его с миром. Сначала нас было только трое, потом количество «богословов» увеличилось до семи восьми человек. О.Владимир несколько настороженно отнесся к этим богословским собеседованиям, и толкованиям Евангелия по своему разумению, говоря, что изучать и толковать Евангелие можно только опираясь на опыт святых отцов. Его беспокойство было не напрасным, в дальнейшем четверо из семи участников чаепитий ушли из Церкви и православия, перейдя в восточные культы. Но двое из оставшихся, стали священниками.
В квартире Анатолия всегда реально переживалось присутствие темного духа.
На одной из встреч разгорелся сильный спор о монаде Лейбница. Миша Белянин преподаватель университета заметил: «Надо же, о чем люди спорят. Не о водке, не о бабе, а о монаде Лейбница!» Взяв пачку сигарет, нарисовал на ней каракатицу и сказал: «Вот ваша монада»