Fortis est ut mors dilectio.
Я сказал по-латыни изречение, написанное в Песни Песней; по-немецки гласит оно так: любовь сильна, как смерть.
Это изречение как раз подходит для восхваления возлюбившей Христа великой любовью святой Марии Магдалины, о которой столько писали святые евангелисты, что слава о ней распространилась по всему христианскому миру, и так далеко, как это редко бывает. И хотя многие достоинства и добродетели ее заслуживают прославления, но горячая и превеликая любовь ее ко Христу горела в ней с такой неизреченной силой и так в ней действовала, что именно эту любовь и действие ее по всей справедливости можно сравнить с непреклонной смертью. Оттого и может быть сказано о ней: «Сильна, как смерть, любовь».
Три вещи, которые производит в человеке смерть тела, совершает любовь в человеческом духе. Во-первых: смерть похищает и отнимает у человека все преходящие вещи, так что не может он уже как раньше, ни обладать, ни пользоваться ими. Во-вторых: проститься нужно ему и со всеми духовными благами, радовавшими тело и душу: с молитвой, с созерцанием и добродетелью, со святым паломничеством, словом, со всеми хорошими вещами, которые дают утешение, усладу и радость духовному человеку; ничего этого не может он больше делать подобно тому, кто мертв на земле. В-третьих: смерть лишает человека всякой награды и достоинства, которые он мог бы еще заслужить. Ибо после смерти не может он уже больше ни на волос двинуться в Царствие Божием: он остается с тем, что уже здесь приобрел. Эти три вещи должны мы принять от смерти, ибо она – расставание тела с душой. Но если любовь к Господу нашему «сильна как смерть», она также убивает человека в духовном смысле и по-своему разлучает душу с телом. Но происходит это тогда, когда человек всецело отказывается от себя, освобождается от своего «я», и, таким образом, разлучается сам с собой. Происходит же это силой безмерно высокой любви, которая умеет убивать так любовно. Называют же ее недугом сладким и смертью оживляющей. Ибо такое умирание есть излияние жизни вечной, смерть телесной жизни, в которой человек всегда стремится жить для собственного своего блага.
Но эта сладкая, отрадная смерть производит в человеке все это лишь тогда, когда она настолько сильна, чтоб действительно убить его, а не сделать его только хилым, как случается это со многими людьми, которые долго хиреют, прежде чем умереть. Другие хиреют не долго. А еще другие умирают смертью скоропостижной. Также бывает часто, что люди долго колеблются и рассуждают прежде, нежели преодолеют себя настолько, чтоб для Бога всецело отказаться от себя. Ибо часто поступают они так, словно хотят положить свою душу и умереть: но опять возвращаются к прежнему и жадно ищут еще хоть какой-либо малой для себя выгоды; так что делают они не исключительно ради Бога, а кое что оставляют и для себя. И до тех пор они все еще не мертвы по-настоящему, но, умирая, чахнуть против воли своей; покуда, наконец, благодать Божия, то есть любовь не одолеет и они не умрут вполне для себялюбия. Ибо ничто не может умертвить себялюбия и корысти, которые суть жизнь и природа человека, кроме любви сильной, как смерть, иначе никак не могут быть умерщвлены эти свойства. Поэтому и терпят такую муку те, что в аду. Ибо они алчут только своего, алчут, как бы освободиться им от муки! И никогда не может им быть дано это. Потому и умирают они вечною смертью, что жажда своекорыстия не умерла в них и никогда умереть не может. И ничто в мире не может им помочь, крое одной любви, которой они совсем непричастны.
Таким образом, любовь не только сильна, как телесная смерть, она гораздо сильнее адской смерти, которая не может помочь осужденным, как та любовная смерть, что она действительно убивает жизнь желания и своекорыстия. И происходит это на трех ступенях.
На первой разлучает эта смерть, то есть любовь человека с преходящим, с друзьями, имуществом и почестями, и всеми творениями, так что ничем он больше не владеет и не пользуется ради себя, и предумышленно не двинет ни одним членом по собственной воле и ради собственной пользы. Раз это достигнуто, душа тотчас начинает искать благ духовных и обращается к ним, к молитве, благоговению, добродетели, восхищению, к Богу. О них научается она радеть и ими научается наслаждаться с упоением, оно же выше всех наслаждений, которыми утешалась она раньше. Ибо эти духовные блага, по самой природе своей, более свойственны ей, нежели блага вещественные. И оттого, что Бог так создал душу, что она не может быть без утешения, а от вещественных радостей она оказалась, чтобы обратиться к духовным, они дают ей такую отраду, что гораздо труднее ей расстаться с ними, нежели было ей раньше расставаться с вещественными. Ибо тот, кто сам это испытал, хорошо знает, что часто бывает гораздо легче отказаться от всего мира, нежели от одного какого-нибудь утешения, одного задушевного чувства, какое иногда дается в молитве или другом каком духовном подвиге.
Но все это лишь начало по сравнению с тем, что следует дальше, и для чего любовь действует в человеке. Если любовь действительно сильна, как смерть, то она действует и иначе: она заставляет человека отказаться и расстаться также со всяким духовным утешением и подобными благами, о коих уже сказано выше; чтобы человек свободно и вольно согласился покинуть для Бога все, что до сих пор радовало его душу, чтобы отказался наслаждаться этим или желать этого.
Боже! кто и не смог бы этого достичь, того принудила бы к тому любовь к Тебе: откажется он от Тебя, Тебя ради, и отрешится от Тебя, ради Тебя. Какую же лучшую и более драгоценную жертву, ради Него, могли бы принести Богу, как не Его Самого! Но не дивно ли этого, что Ему в дар приносишь Его же и платишь за Него Им же Самим!
К сожалению, таких людей немного, которые согласны отказаться от преходящих вещественных благ, ибо, отказавшись, часто все же чувствуют влечение к вещам внешним. Но насколько реже встречаются такие люди, которые охотно оставляют духовные блага, в сравнении с чем все вещественные блага – ничто. Ибо Тобою обладать, Господи (говорит один учитель), это – лучшее, что когда-либо мог даровать мир, что когда-либо дарует, от начала веков и до Страшного Суда!
Но как ни безмерно высока и редка такая отрешенность, есть еще одна степень, поднимающая человека на более гордую высоту совершенства в достижении его конечной цели. Это совершает любовь, которая тогда сильна, как разбивающая наше сердце смерть! И это бывает, когда человек отрекается и от вечной жизни, и от сокровищ вечности – от всего, что он мог бы иметь от Бога и Его даров; так что вечную жизнь для себя и ради себя он ясно и сознательно никогда уже не принимает за цель и не радеет о ней; когда надежда на вечную жизнь его больше не волнует и не радует, и не облегчает ему бремени. Лишь это – истинная степень подлинного и совершенного отрешения. И только любовь дает нам такое отрешение, любовь, которая сильна как смерть: и она убивает в человеке его «я», и разлучает душу с телом, так что душа, ради пользы своей, не хочет иметь ничего общего с телом и ни с чем ему подобным. А потому расстается она вообще и с этим миром, и отходит туда, где ее место по заслугам ее. А что же иное заслужила она, как не уйти в Тебя, о Бог Предвечный, если ради этой смерти через любовь ты будешь ее жизнью.
Чтобы совершилось это с нами, в том да поможет нам Бог! Аминь.