Мне должно быть в том, что принадлежит Отцу Моему! (от Луки 2, 49). Это слово пришлось нам очень кстати, ибо речь идет о вечном рождении, которое совершилось во времени, и также совершается ежедневно в недрах души, в ее глубине, вдали от всего извне происходящего. Кто хочет пережить в себе это рождение, тот должен быть, прежде всего, «в том, что принадлежит Отцу его». Что, собственно, принадлежит Отцу? По cравнению с другими двумя Лицами приписывается Ему сила, мощь.
Итак, никакой человек не может пережить этого рождения или приблизиться к нему, если не будет при этом большого усилия. Ибо не может человек достичь этого рождения, не оторвавшись всеми своими чувствами от вещей; и только благодаря большому усилию может это произойти, когда все силы души отозваны назад и освобождены от своей деятельности. Над ними должно быть совершено насилие. Иначе нельзя! Поэтому сказал Христос: Царство Божие берется усилием, и сильные захватят его себе! Тут поднимается вопрос: совершается ли это рождение беспрерывно, или иногда, когда человек готов к нему и употребляет все свои силы, чтобы забыть вещи, а сознавать себя только в этом? Я отвечаю следующее: Человек обладает действительным, страдательным и возможным разумом. Первый всегда готов как-нибудь действовать в Боге или в творении, в честь и славу Бога; это его область и называется он действительным. – Там же, где напротив того действующим является Бог, должен пребывать дух в страдательном состоянии. –"Возможный" же разум обращен и на то, и на другое, так что действие Бога и страдательность духа являются здесь возможными. В одном дух является как действующий: когда его действие обращено на него самого; в другом – страдательным: когда действие принадлежит Богу. Ибо тут должен дух затихнуть и предоставить действие Богу. И, прежде чем это будет предпринято духом и исполнено Богом, провидит и познает дух, что возможно этому совершиться; и это называется «возможным» разумом. Хотя часто это и не удается и не созревает! Когда же усердствует дух в истинной верности, тогда заботится Бог о нем и о делах его, и видит тогда дух Бога, приемлет Его страдательно.
Но так как страдательность в Боге и долгое созерцание Его становится духу невыносимо, особенно в этом теле, то ускользает иногда Бог от духа. Это разумеет Он, говоря: «еще немного вы увидите Меня, и еще немного вы не увидите Меня».
Когда взял Господь с собой трех учеников на гору и дал им узреть преображение тела Своего, преображение, которое Он познал через соединение Свое с блаженством и которое познаем мы в первооснове тела, – когда узрел это Св. Петр, он захотел остаться там навсегда. Ибо воистину неохотно покидает человек то, в чем он находит добро, поскольку сам он добро.
Любовь, и память, и вся душа должна следовать за тем, что разум нашел добром. И оттого, что Господь хорошо это знает, должен Он, по временам, скрываться. Ибо душа есть облик тела; куда обращается она, туда должна обращаться всецело.
Итак, если бы то благо, которое есть Бог, являлось бы совсем беспрепятственно и беспрерывно, то не могла бы она оторваться от Него никогда, и перестала бы ведать тело. Так было с Павлом: если бы оставался он сто лет там, где познал в сокровенном вечное Благо, не возвращался бы он тем временем к телу и совсем забыл бы его! Оттого, что несовместимо это с земной жизнью, и не годится для нее, скрывает это Бог, и когда хочет, снова открывает, как хороший врач, который знает, что полезнее и лучше всего для тебя. – Это исчезновение не зависит от тебя, а от Того, Кому принадлежит дело; в Его власти явить тебе это благо или отнять его, когда Он знает, что тебе это вредно. Ибо Бог – не разрушитель природы, Он ведет ее к совершенству! И делает Он это в той мере, в какой ты тому поддаешься.
Теперь ты мог бы спросить: «Ах, сударь, если необходима для этого душа, свободная от всяких образов и дел, – которые все же заложены в ней от природы, – как же быть с внешними делами, с необходимыми делами любви, учения, утешения, которые надо же, иногда, совершать; неужели и они мешают? Если даже ученики Господни так часто оставляли праздность, если Павел нес такую заботу о людях, как будто он был им всем родной отец?».
Я отвечаю следующее: одно – очень высоко; другое – очень благословенно. Если Мария получила похвалу за то, что избрала она лучшее, то и жизнь Марфы была полна благословения, ибо она служила Христу и Его ученикам. Святой Фома говорит, будто бы лучше созерцательной жизни – деятельная, когда то, что приобретено в созерцании, изливается в любви и поступках. Только так достигается впервые истинная цель созерцания. Делание в Боге одно лишь состояние созерцания. Одно находит в другом свой покой и завершение. Созерцание должно стать плодотворным в делании, делание – в созерцании.
В созерцании ты служишь только себе самому, в делании служишь многим. К этому призывает нас Христос Своей жизнью и жизнью всех Своих святых, которых посылал учить многих. Святой Павел сказал Тимофею: «Милый друг, ты должен проповедовать Слово!» Разумел ли он внешнее слово, которое сотрясает воздух? Нет, конечно нет! Он разумел внутри рожденное и все же тайное Слово, которое сокрыто в душе; Его велел он ему проповедовать, дабы просвещало Оно душевные силы и было им пищей; и дабы человек отдавался этой внешней жизни так, чтобы всегда могли найти его готовым и, по возможности, испытанным там, где он нужен своему ближнему. Оно должно быть в тебе: в твоей мысли, в твоем разуме, в твоей воле – а излучаться должно оно в твоих делах. «Свет ваш должен светить людям!» – сказал Христос. Это говорит Он людям, которые всецело обращены на созерцание, а не на деятельность среди людей, и которые утверждают, что им не нужно этого, что они уже выше этого!
Не их разумел Христос, когда говорил: «Зерно упало на добрую почву и принесло стократный плод»; но их разумел, когда говорил: «дерево, не приносящее плода, должно быть срублено».
Теперь ты скажешь: «Ах, сударь, как же быть с молчанием, о котором вы так много с нами говорили? Невозможно обойтись без внутренних образов: каждое действие должно быть исполнено по особому образу, будь то внутренее или внешнее дело: утешаю ли я этого, поучаю ли того, или исполняю то или другое; как же могу я при этом хранить молчание? Ибо если разум что-либо познает и представляет себе, и воля волит, и память помнит, разве не суть все это образы?»
Поймите! Раньше мы говорили о действительном и страдательном разуме. Действительный разум освобождает, так сказать, образы от внешних вещей, совлекает с них вещество и все случайное, и такими приносит их в страдательный разум: он рождает в последнем одухотворенные образы. И когда страдательный разум становится беременным от действительного, познает он в себе вещи. Но постоянно сознавать эти вещи в себе может он только, если действительный разум вновь и вновь излучает их ему.
Видите! Все, что дает действительный разум первобытному человеку, все это и гораздо более того дает Господь отрешенному человеку. Он изгоняет действительный разум, и Сам становится на его место, и Сам исполняет все, что делал этот последний. Поистине, если человек добровольно становится всецело праздным и принуждает к молчанию свой действительный разум, Бог берет на себя исполнение дела, Он должен стать здесь мастером Сам, и родить Себя Самого в страдательному разуме.
Рассудите сами, так ли это!
Действительный разум не может дать того, чего он не имеет; не может он также иметь два образа сразу, но всегда лишь один за другим. Когда же на его месте Бог, то Бог рождает в страдательном разуме одновременно все многообразие ликов сразу в одно мгновение. Если Бог побуждает тебя к хорошему делу, тотчас же готовы ко всем добрым делам все душевные силы твои; твоя душа направлена сейчас же на все доброе. Все добро, на какое ты способен, является готовым в сознании твоем в одно мгновение и сразу. Из этого же явствует, что не разума это дело, ибо вовсе не обладает разум ни этим даром, ни этой властью; но это дело и порождение Того, Кто заключает в Себе все образы. «Я владею всеми вещами в Том, Кто делает меня сильным; и в Нем я нераздельное!» – говорит св. Павел.
Знай одно: что все эти образы для всех этих дел твоих, они принадлежат великому Мастеру твоей природы, который погружает в нее дело и образ, свойственный ему. Не бери его себе, ибо он Его, не твой. И если примешь ты его, как нечто временное, все же будет он дан и рожден Богом вне времени в вечности, по ту сторону всякого образа.
Ты мог бы спросить теперь: если мой естественный разум лишен своей природной деятельности и не имеет больше ни своих образов, ни своего действия, на что же он опирается? Ибо ведь в чем-нибудь должен иметь он опору; силы души: память, разум или воля всегда хотят на что-нибудь опереться и в этом действовать! Вот как разрешается это затруднение.
Предметом и содержанием разума бывает сущность, а не что-либо случайное, но чистая сущность! Только, когда разум действительно постигает сущность, он погружается в нее, и находит покой, и может иметь суждение о том предмете, которым занят. До тех пор, пока он, действительно, не найдет и не постигнет основы, так что сможет сказать: «это так и не иначе», до тех пор весь он в искании и в ожидании, и не останавливается и не успокаивается ни на чем.
В продолжении всего этого времени у него нет точки опоры; он и не судит о вещах, пока не найдет их основы и сущности в истинном познании. Поэтому никогда в этой жизни разум не находил покоя; никогда в этой жизни не открывается Бог настолько, чтобы это не было «ничто» по сравнению с тем, что Он есть в действительности. Только в основе заключена истина, для разума же она закрыта и сокровенна. И не находит он, на что ему опереться, как на непреложное, на чем мог бы успокоиться; нет, не успокаивается он! Но ждет и готовится к чему-то, что должно еще быть познано, но что еще сокрыто.
Итак не может вообще человек познать, что есть Бог. Одно знает он хорошо: что не есть Бог; и тогда разумный человек это отбрасывает. И все время не останавливается разум ни на одном предмете. Он ждет, как вещество ждет лика. Как не успокаивается вещество, пока не исполнится всех образов, так не успокаивается разум ни в чем, кроме сущей истины, которая заключает в себе все вещи. Только сущность удовлетворяет его; а ее отдаляет от него Бог шаг за шагом, чтобы сохранял разум свое рвение, и чтобы был увлечен далее в стремлении обладать бесконечным благом; чтобы не успокоился он на какой-либо вещи, но ощущал все глубже томление о высшем и последнем Благе!
Теперь ты скажешь: «Ах, сударь! вы так часто говорили нам, что все силы должны молчать, а теперь из этого молчания выходит одно томление и жажда! Это был бы сильный крик и сумятица, стремление к тому, чего не имеешь; это нарушило бы ту тишину и тот покой; это было бы желанием или жаждой, хвалой или благодарностью, смотря по представлениям, которые при этом возникают, но только не было бы это просветленным покоем и полной тишиной». Послушайте мое возражение!
Когда ты вполне и во всяком отношении отрешишься от себя самого, от всякой вещи и от всего собственного и с полным доверием и цельной любовью предашь себя Богу и соединишься с Ним, то что бы ни встретилось тебе или ни родилось в тебе – будь то внешнее или внутреннее, милое или горестное, кислое или сладкое, это уже больше не твое, но принадлежит всецело твоему Богу, которому ты отдал себя.
Скажи мне, кому принадлежит слово, которое высказывается; тому, кто говорит его, или тому, кто его слышит? Хотя и дается оно тому, кто слышит его, но принадлежит тому, кто говорит! Вот пример: солнце излучает сияние в воздух, воздух же принимает его и отдает земле, дает его и нам, дабы мы ощущали различие цветов. Если свет, как явление, в воздухе, то сущность его, все же, в солнце: в действительности, сияние идет от солнца и возникает в нем, а не в воздухе. Воздухом же оно лишь воспринято и передано всему воспринимающему свет. Точно так же и душа: Бог совершает в душе Свое рождение, рождает в ней Свое Слово; а душа воспринимает Его и передает дальше силам в многообразных видах: то в виде желания, то в виде доброго намерения, дела любви или чувства благодарности или еще иным образом, в котором Оно явилось бы тебе. И все это, что творит Бог, – Его, а не Твое; ты и принимай это, как принадлежащее Ему( Как написано: «Святой дух взывает немолчными, неизреченными воздыханиями. Он молится за нас, не мы». «Никто, – так говорит Апостол Павел, – не может говорить иначе: Господи Иисусе Христе! как только в Духе Святом». Главное: не бери себе ничего! Оставь себя совершенно и предоставь Богу действовать в тебе и за тебя, как Ему угодно: Его – это дело, Его – это Слово, Его – это рождение и все остальное, что только ни есть в тебе – Его! Ибо отдал ты себя самого и покинул себя, и все душевные силы свои и действия их и все, чем владело твое существо. Бог должен войти в твои силы всецело, оттого, что ты лишил себя всего своего, оттого, что ты опустошил себя – как написано: «Голос взывает в пустыне». Дай взывать в себе этому вечному Голосу, сколько угодно Ему, и будь для себя самого и для всякой вещи – пустыней!
Теперь ты спросишь: как же быть человеку, которому надо стать пустому и пустынному для себя самого и всякой вещи? Должен ли он всегда пребывать в состоянии ожидания божьего действия и ничего не делать сам, или должен он, между тем, все же, что-нибудь делать и сам, например, молиться или читать, или делать что-нибудь другое полезное: слушать проповеди или заниматься Писанием? Ибо, ведь, в сущности, не должен он ничего принимать извне, но все изнутри от Господа своего? Не упускает ли он чего-нибудь, когда, таким образом оставляет эти дела?
Я отвечаю так: Все подобные внешние дела установлены и устроены для того, чтобы направить внешнего человека к Богу и привести его к духовной жизни и добру, чтобы он не потерял самого себя в непомерной суете; но чтобы этим надеть на него узду, которая помешала бы ему уйти от самого себя в чуждые вещи, или, говоря иначе: чтобы нашел его Бог готовым, когда захочет Он совершить в нем Свое дело, и чтобы не должен был Он отрывать его еще от далеких и грубых вещей; ибо, чем сильнее пристрастие ко внешним вещам, тем труднее оторваться от них. Чем больше любовь, тем тяжелее страдание, если приходится разлучаться. Итак, всякое благочестивое делание, будь то молитва, чтение, пение, бдение, пост, покаяние и все прочее – все это для того, чтобы укрепить человека и воздержать его от чуждых и не божественных вещей:
Поэтому, когда человек чувствует, что не действует в нем дух Божий, но оставлен Богом его внутренний человек, то более, чем необходимо, чтобы усердствовал он в благочестивых деланиях, особенно в тех, которые наиболее плодотворны и полезны для него, но не ради себя, а ради истины. Дабы не был он введен в заблуждение и отвлечен очевидным, но держался бы настолько близко к Богу, чтобы Тот нашел его близко, когда захотел бы вернуться в душу, чтобы творить в ней Свое дело, и чтобы не пришлось Ему сперва искать его вдали.
Когда же человек находит себя готовым к истинному внутреннему делу, то пусть оставляет смело все внешнее, хотя бы то было делание, возложенное тобой на себя обещанием, которого не могли бы снять с тебя ни епископ, ни Папа! Ибо обеты, данные Богу, не могут быть никем взяты обратно, они являются таким же обязательством перед Богом. Что бы ни обещал человек: молитву, пост, паломничество, свободен он от обета своего, если поступит в братство, ибо в братстве получит он все полезное и будет связан с Богом.
То же говорю я вам и тут: как бы ни связал себя человек, он от всего свободен, когда приходит к истинным внутренним переживаниям! Пока внутренее переживание действительно, длится ли оно неделю, месяц или год, не пропускает человек или монахиня никаких сроков. Бог, который пленил их, ответит за них. Когда же человек возвратится к себе самому, то исполнит свои обеты для времени, в котором он сейчас находится. Но о прошедшем времени, о том, как наверстать то, что кажется тебе там потерянным, не думай; Бог сделает это за то время, когда ты был одержим и полонен Им. Ты даже не должен желать, чтобы это было сделано усилием других творений, ибо малейшее дело, выполненное Богом, лучше всех дел творений!
Это относится, прежде всего, к ученым и просвещенным людям, которые наставлены Богом и Св. Писанием: но как же быть бедному мирянину, который знает и понимает лишь внешние обычаи и который возложил на себя какой-либо обет, как молитву или что-либо подобное? Я говорю: если он находит, что это мешает ему и что, если он свободен от этого, он ближе к Богу, то освобождайся смело; ибо лучшее, что есть, это делать всегда только то, что приближает тебя к Богу! Это разумел Павел, когда говорил: «когда приходит полное, исчезает то, что отчасти». Различны бывают обещания, которые даются людьми священнику, как брак и другие обязанности: такие обещание означают, что Самому Богу обещают нечто по отношению к Нему. Это похвальное намерение, так обязать себя перед Богом; и пока это лучшее, для человека. Но если открывается ему еще лучшее – и если он, действительно, сознает и чувствует, что это есть наилучшее, – пусть считается тогда первое исполненным и конченным. Это легко доказать. Ибо надо больше смотреть на плод и внутреннюю правду, чем на внешнее дело. Как говорит Павел: «Буква (т.е. внешнее дело) мертвит, а дух (т.е. внутренняя жизнь правды) животворит». Ты должен ревностно и тонко угадывать то, что приводит тебя к этому скорее, и, прежде всего, держаться этого. Возвышенную/ душу должен ты иметь, не поникающую к земле; пламенную душу – в которой все же царила бы неомраченная молчащая тишина. Нечего тебе говорить Богу, в чем ты нуждаешься и чего желаешь: Он знает это вперед. «Если же вы молитесь, – говорит Христос Своим ученикам, – не говорите много слов в нашей молитве, как фарисеи, которые думают быть услышанными, оттого, что много говорят».
Чтобы пребывали мы в этом покое, в этой внутренней тишине, и чтобы было изречено в нас вечное Слово и воспринято нами, и стали бы мы с Ним одно, да поможет нам Отец и это самое Слово, и общий им Обоим Дух! Аминь.