Холст, масло.
Музей современного искусства, Нью-Йорк.
В июне 1890 г. Сёра уехал в окрестности Дюнкерка. Лето он провёл в небольшом порту Гравелин, который вёл активную торговлю со своими соседями по бельгийскому побережью.
Здесь Сёра почерпнул темы для небольшой серии работ маслом, принадлежащих к числу самых необычных в его творчестве. Эти марины, в которых Сёра добился наивысшей строгости, напоминают чистейшую музыку; они удивительно красноречивы в своей обнажённой простоте.
Фарватер Гравелина, напротив которого он почти всегда работает, даёт ему линейные элементы, определяющие структуру его композиций. Ещё более удивительными, чем сами полотна, являются, несомненно, некоторые крокетоны, с присутствующими в них чисто живописными обертонами: стилизация форм превращается здесь в абстракцию.
Сёра в очередной раз подступил к границам неведомых владений, входить в которые он не решался, но к которым неумолимо влекла художника логика его эволюции.
Творческий пыл Сёра не ослабевал. За недели, проведённые в Гравелине, он создал не менее четырёх полотен, шести крокетонов и сделал множество подготовительных рисунков.
Работая над этими произведениями, он вернулся к проблеме рамы, пытаясь окончательно её решить. До сих пор бордюры, которые он рисовал, выполнялись в бледной тональности. Полагая – и в этом он признался позднее Верхарну, – что зал в Байрейте будет затемнён с целью сосредоточить всё внимание на одной, ярко освещаемой сцене, он красит теперь бордюры в более насыщенные цвета. Возможно, Жюль Кристоф и не был уж так далёк от истины, определив его в "Ом д'Ожурдюи" как "колориста вагнерианского толка". Разумеется, по возвращении в Париж Сёра снова возьмётся за свои старые картины, чтобы и их тоже снабдить этим тёмным бордюром.
