Современник Босха Микеланджело Буонарроти увидел в библейском сказании гордый вызов человека, желающего постичь законы мироздания и сравняться мудростью с Богом. Во фреске на потолке Сикстинской капеллы (1510г.) Ева предстает перед нами не как неразумное любопытное созданье, словно во сне внимающее сладким речам змея, а как сильная, зрелая, вполне осознающая свои поступки личность.
Ее рука уверенно тянется к запретному древу, глаза бестрепетно встречают взгляд женщины-змея. Напряженная ритмика рук Евы, Адама, женщины-змея, ангела с мечом объединяет разделенные древесным стволом части композиции, придавая фреске импульс энергичного движения, которое завершается уже где-то за пределами панно – там, куда уходят первый человек и его подруга, чтобы начать свою земную жизнь.
Микеланджеловская Ева, смело бросающая вызов судьбе, величественна и горда, но ее никак нельзя назвать женственной. То, что прародители, кроме всего прочего, мужчина и женщина, то, что их прозрение, их стыд за свою наготу означали пробуждение чувственной любви, не находило отражения в произведениях искусства, пока свое слово не сказал Альбрехт Дюрер.
Марина Аграновская http://www.maranat.de/agr_01_02.html
|
|
