И. Н. Крамской. Портрет Ф. А. Васильева. Масло, 1871
Федор Александрович Васильев (1850-1873)
Русская школа потеряла в нем гениального художника.
И. В. Крамской
Федор Александрович Васильев прожил короткую жизнь, но вклад его в русское искусство велик: он оставил замечательные картины родной природы, где правдивость сочетается с тонким, проникновенным лиризмом.
Несомненный талант признавали за ним все современники: и художники, и критики. Крамской сравнивал его со сказочным богачом, не знающим счета своим сокровищам и щедро и безрассудно бросавшим их, где попало. Перед его холстом, особенно когда он писал или переписывал облака, в изумлении останавливались и Крамской, и Репин. В его пейзажах всегда присутствует живое волнение художника, влюбленного в красоту природы.
Современники, да и поздние исследователи видели в Васильеве художника, который мог бы совершить громадный переворот во всей пейзажной живописи, если бы не ранняя смерть.
Федор Александрович родился в Гатчине 22 февраля 1850 года. Переезд в Петербург не улучшил положения бедной семьи. Отец, мелкий чиновник, был игроком, много пил. Маленькую квартиру на Васильевском острове не покидала нужда. Уже двенадцатилетним ребенком, будущий художник служил на почтамте, время для рисования находил с трудом, занимался по вечерам и воскресным дням.
После сравнительно ранней кончины отца в 1865 году пятнадцатилетний сын, будущий художник, оказался главной опорой семьи, оставшейся без всяких средств.
Преждевременно взрослым и легко ранимым сделало юношу Васильева все пережитое, развив в художнике редкостную сложность духовной организации и повышенное внимание к нравственным вопросам жизни.
Избрав путь художника, он действует с серьезностью взрослого человека, уже достаточно обремененного заботами о семье, и подчиняет своему решению весь распорядок жизни. Помимо устройства на работу к реставратору Академии художеств П. К. Соколову, в какой-то мере приближавшую будущего художника к таинственной и манящей сфере живопис. Соколов был лично знаком со многими художниками, в том числе с И. Н. Крамским, П. П. Чистяковым, И. И. Шишкиным. Еще более перспективным шагом на пути обретения профессиональных навыков стало его поступление тогда же в вечернюю рисовальную школу (на Бирже), позволявшую совмещать занятия с заработком. Школа, основанная в свое время министерством финансов, оказалась к 1860-м годам в ведении Общества поощрения художников и благодаря учреждению художественного класса быстро завоевала популярность в кругу талантливой молодежи самых различных общественных слоев Петербурга.
В числе преподавателей школы был тогда не только пользовавшийся огромной любовью и авторитетом Крамской, но и другие художники из группы четырнадцати протестантов, демонстративно вышедших из Академии в 1863 году. Приметы, происходивших в искусстве перемен, особенно стали заметны тогда на ежегодных академических выставках.
В 1863 году группа учеников Академии художеств во главе с Крамским отказалась писать заданную программу и организовала знаменитую "Артель художников", ставшую центром демократического, передового искусства. Симпатии Васильева уже тогда не были на стороне Академии. Среди его ученических рисунков можно видеть копии с работ Перова, наброски бытовых сцен. Приход юного художника в "Артель" был закономерным.
Атмосфера товарищества, споры, горячие обсуждения всех новых явлений искусства и жизни и, главное, повседневная напряженная работа – все это увлекло молодого художника. Впрочем, Васильев вошел в "Артель" не робким учеником. Необычайное дарование уравнивало его со старшими членами "Артели". "К этому счастливцу всех тянуло, и сам он зорко и быстро схватывал все явления кругом", – вспоминал Репин. На вечерах "Артели" Васильев восхищал товарищей своими импровизациями в рисунках, неистощимым остроумием. Он работал много и вдумчиво.
Творческое и духовное развитие Васильева шло так стремительно, словно он знал наперед, что судьба отпустила ему слишком мало времени и нужно успеть сделать как можно больше, не упустить из своего внимания и памяти ни одного мига, какой дарует жизнь. Окружающие поражались его феноменальной одаренности. Она проявлялась во всем – в быстроте и легкости, с которой воспринимались им профессиональные навыки и накапливались знания из самых разных областей. Удивляли его начитанность, знание предметов, умение глубоко судить о вещах сложных при том, что получить систематическое образование у него попросту не было. Природная одаренность позволяла ему все схватывать на лету, а глубокая натура перерабатывала знания в серьезную систему.
К моменту окончания учебы (1867) Васильев уже познакомился с рядом художников и стал своим в их среде. Особенно близкими были отношения с И. В. Крамским, взявшим его под заботливую опеку, и с И. И. Шишкиным, с которым он постоянно работал на натуре. Общение и дружба с этими замечательными людьми и художниками стали главными жизненными и профессиональными университетами начинающего живописца.
С Крамским молодого художника связывало глубокое чувство сердечного влечения, перешедшее вскоре в духовную близость и дружеское общение. Необычно замечание Крамского о способностях его ученика. "В рисовании и живописи с натуры он чрезвычайно быстро ориентировался: он почти сразу угадывал, как надо подойти к предмету, что не существенно, и с чего следует начать. Учился он так, что казалось, будто живет он в другой раз и что ему остается что-то давно забытое только припоминать. Работал он страстно; апатичность и рассеянность не врывались к нему в то время, когда в руках был карандаш, или вернее, – механически, без участия сердца, он работать не мог".
К восемнадцати годам Васильев имел основание называть себя пейзажистом: мало кто из художников так рано сумел определить свое призвание. Значительную роль сыграл здесь крупнейший пейзажист И. И. Шишкин. Вместе с ним Васильев работал два лета подряд. Для молодого живописца, склонного видеть мир взволнованно и поэтично, трудно было найти более полезную и трезвую школу.
Лето, проведенное на Валааме, небольшом острове на Ладожском озере, подготовило художника к самостоятельной работе. Пять месяцев Васильев работал рядом с Шишкиным на Валааме. Шишкин только что был удостоен звания Академика. Он был молод и полон сил и с удовольствием отправился с талантливым юношей на Валаам. В семье Васильева Шишкин в то время был принят как родной человек. Сестра Васильева, Евгения, стала невестой, а через год и женой Ивана Шишкина.
Все лучшее, что было достигнуто им, по-прежнему ограничивалось областью рисунка. Между тем и его творческий рост, и самый путь дальнейших поисков были невозможны без освоения профессионального живописного мастерства.
Шишкин научил Васильева видеть разнообразие форм природы, различать конструкцию, характер деревьев и листьев. Он внушил ученику любовь к тщательному наблюдению, к анализу, и, наконец, к самому процессу художественного труда. В ранних пейзажах Васильева немало "шишкинского": пристальный аналитический взгляд на мир, внимание к деталям. Впрочем, уже тогда Васильев не умел смотреть на мир бесстрастно: в его холстах природа неспокойна. Тяжелые тучи нависают над притихшей равниной, стремительно и низко проносятся птицы, горизонт заволакивает сизо-синяя дождевая пелена. В юношеских работах заметна тяга к романтическому восприятию природы. В этих картинах больше действия, чем настроения; художник лишь начинает свое открытие мира.
Многие рисунки мыслились им как заготовки будущих картин. Не случайно они часто очерчивались рамкой, а иногда художник рисовал и пышную большую раму, представляя общий вид будущей картины.
Общение с Шишкиным и другими художниками, работавшими на острове, убеждало Федора в необходимости не следовать слепо чьей-либо манере. Важнейшей чертой натуры Васильева всегда оставалась восприимчивость, великое умение у многих заимствуя многое оставаться самостоятельным.
Вернувшись с Валаама, Федор Васильев решил впервые выставить на суд зрителей и своих собратьев-художников исполненные за лето рисунки и этюды. Вместе с работами Шишкина они были показаны на выставке Общества поощрения художников. Работы Васильева выдерживали сравнение с работами прославленного мастера, а один из этюдов – "На острове Валааме. Камни", был приобретен графом П. С. Строгановым, крупным меценатом, игравшим большую роль в Обществе поощрения художников. Он с серьезной заинтересованностью воспринял работы семнадцатилетнего художника и затем с вниманием следил за его успехами, деятельно покровительствуя молодому таланту.
Отныне имя Васильева вошло в художественную жизнь Петербурга.
Все, чего мог достигнуть Васильев на первом этапе своих занятий, раскрывается, пожалуй, яснее всего в его работах 1868 года, связанных с летней жизнью в деревне Константиновке близ Красного Села под Петербургом. Оказавшись там на некоторое время вновь около Шишкина, Васильев, как и на Валааме, что-то берет от своего авторитетного наставника, но что-то из его влияния старается преодолеть.
Уже в 1868 году художник исполнил вполне зрелые свои картины "Деревенская улица", "После грозы", "Возвращение стада", в которых отчетливо проступало тяготение художника к лирическому восприятию природы и более красочной, чем до сих пор, ее передаче. при их внешней сдержанности и бездейственности, они будут вносить в содержание волнующую душевную интонацию. Хотя в живописи картин еще не преодолены некоторая графичность и сухость приемов, еще нет тонкости световых переходов и скупа палитра красок, обе они подкупают поэтичностью чувства, уже таящей в себе приметы будущего художественного метода Васильева.
Начало творческого пути Васильева совпадает с годами подъема национального реалистического пейзажа. Уже в картинах Перова природа ощущается как отражение дум и переживаний героя. Шишкин, Саврасов, Корзухин и другие художники показывают в своих работах своеобразную прелесть русского пейзажа, очищенного от омертвевших классицистических схем. Полотна Васильева сразу же занимают видное место рядом с работами передовых живописцев времени.
Путешествие по России 1869 года, когда Васильев впервые увидел природу средней полосы страны, навсегда запомнилось художнику. "Я всем наслаждался, всему сочувствовал и удивлялся, все было ново", – писал он в одном из писем. Это умение "всему удивляться" в значительной мере характеризует личность художника. То, что некоторые принимали за легкомыслие – любовь Васильева к обществу, нарядам, успеху, было порождением все того же кипучего жизнелюбия. Васильев – человек гораздо более сложный, чем казалось на первый взгляд. Были в нем и болезненное самолюбие, и желание скрыть свою бедность, а более всего – трепетная любовь к искусству.
По приглашению графа Строганова Васильев провел лето и осень 1869-го в селе Знаменское Тамбовской губернии, а затем на Украине под Сумами. Все, что он наблюдал в своих поездках складывалось у него в такие полные жизни и силы картины, что это потребовало своего воплощения в рисунках, этюдах, холстах.
Его захватила бесконечность степного пространства, спорящая с безмерностью неба. Впечатления, полученные в Знаменском, надолго сохранились в его памяти, к ним он возвращался при иных обстоятельствах, тосковал невозможностью вновь увидеть эти места. Другие сильные впечатления пережил художник этой же осенью, когда вместе с семьей Строганова уехал в другое имение – Хотень под Сумами. Здесь его окружала другая природа – могучие деревья в несколько обхватов, "дубы – целый лес". Он приходил в восторг от "прекрасных деревьев", сменивших в его рисунках и этюдах степные пейзажи.
Одна из картин, здесь же в Хотени, была подарена Строганову. Это полная умиротворенной тишины картина "Вечер". В ее бесхитростном мотиве, в том, как солнечные лучи окрашивают вершины деревьев, как вечерние тени ложатся томна землю, и в общем золотом колорите, выражена ясная спокойная лирика вечернего настроения.
Эта и многие другие картины Васильева отвечали эстетическим потребностям времени. Поэтическое сопереживание и романтическая взволнованность захватывали всякого, кто соприкасался с такими простыми невыдуманными пейзажами молодого живописца.
Федор Васильев выработал к этому времени и свой живописно-пластический язык. При этом для него характерно бесконечное разнообразие пластических решений. Он чаще всего любил работать послушными каждому самому легкому движению небольшими колонковыми кисточками. Густо наполненная краской кисть оставляет на холсте многообразные фактурно выявленные формы растительного мира. Благодаря, казалось бы, чисто техническим приемам и, главное, тому, что жизнь света на холсте передается сгармонизированностью тонов в соотношениях земли и небес, каждая его новая картина становилась своеобразной живописной поэмой со своей эмоциональной атмосферой.
Репин вспоминал, что когда он впервые пришел в мастерскую Васильева, то "удивился до полной сконфуженности", не ожидая от самоуверенного юноши (Васильеву было двадцать лет) столь совершенных и зрелых работ. Эта встреча Васильева с Репиным произошла перед их совместной поездкой на Волгу, где Репин собирал материал для своих "Бурлаков". Волга стала для Васильева неиссякаемым источником впечатлений. Он очень много рисовал, поражая спутников совершенством своих работ. Даже Репин, будучи на семь лет старше Васильева, и, конечно, опытнее его, находился под влиянием младшего товарища. "Мы взапуски рабски подражали Васильеву и верили ему. ... он был для нас превосходным учителем".
В пейзаж Васильева все ощутимее входит человек, не столько как действующее лицо, сколько как "лирический герой", определяющий настроение картины. И берега Волги, и степи, и села для Васильева – свидетели и участники людских мыслей и чувств.
Между тем в творческой жизни пейзажиста она оказалась рубежом, отделившим один период творчества от другого, уже связанного с его жизнью в Крыму. Сохраняя до конца жизни живой интерес к успехам передвижных выставок и чувство своей причастности к этому объединению художников, он все же в силу различных обстоятельств не смог участвовать ни в одной из двух передвижных выставок, открывшихся при его жизни.
На Волге оказались накопленными, очевидно, и профессиональное мастерство, и духовный творческий потенциал, проявившийся уже там в такой многозначности написанных им произведений с явной ориентированностью на какие-то новые художественные задачи. "Успехи его в это время были громадны, – вспоминал впоследствии Крамской. – Он привез много рисунков, этюдов, начатых картин, и еще больше планов. Хотя ни о чем нельзя было сказать, что вот то-то, например, вполне оригинально, но сама манера работы была уже оригинальна". Это свидетельство Крамского косвенно проливает свет на некоторые недатированные работы Васильева, внешне уже не связанные с волжскими сюжетами, но и не похожие по живописи на все предыдущее.
Все эти работы (первый вариант "Оттепели", сепия "Деревня. Распутица", "Тополя") в своей совокупности, несомненно, во многом связаны с прошлыми впечатлениями, получившими теперь уже новую интерпретацию и ясно выраженную критическую направленность их замыслов. Это отличающее их качество, далеко не всегда удачно выраженное живописью, позволяет с некоторой оговоркой включить в этот ряд и недатированную картину "После дождя. Проселок", сходную с ними по художественной идее. Вместе с тем разительно отличаясь от них смелостью введенных контрастов и по-особому сложившимся романтическим строем образа, она скорее являет собой пример каких-то новых живописных решений, которые могли войти в работы Васильева после поездки на Волгу. Во всем строе и живописи этого пейзажа есть та оригинальность, которую почувствовал тогда в картинах Васильева и Крамской.
Обращаясь к традициям, к тому, что можно назвать памятью искусства, Васильев создавал и свою традицию, на которую опирались художники не только следующих поколений, но и его современники. Наблюдая за работой Васильева, Шишкин вносил в свои этюды большую живописную мягкость и свободу. Репин с удивлением отмечал, что этот юноша, не учившийся в Академии, манерой своей работы подсказывает ему такие ясные и верные композиционные и живописные решения, которые не приходили в голову ему, уже окончившему Академию художеств. В жизни Крамского васильевский опыт и сама личность художника оставили глубокий след, повлияв и на живопись, и на самого мастера.
И в это время, когда молодой, так рано нашедший себя мастер, начинает завоевывать признание, в его жизнь входит неожиданная тяжелая болезнь – туберкулез. Время успеха, пылкой работы, жадного приятия жизни оказалось трагически коротким. Васильев вынужден спешно покинуть Петербург, куда ему уже не суждено было возвратиться. Неизбежность отъезда отрывала его не только от родного дома, но и от мира близких ему художников и от начатых волжских картин – словом, от всего того, что наполняло его духовную жизнь.
Общество поощрения художеств дало ему средства на поездку в Крым; еще до отъезда, в мае 1872 года, Васильев был зачислен вольноопределяющимся учеником Академии Художеств и получил звание художника I-й степени с условием выдержать экзамен из научного курса.
Но сначала он едет в харьковское имение графа Строганова, покровительствовавшего ему. Художник снова оказывается в местах, запомнившихся ему в первое путешествие по России. Теперь впечатления обретают новую цену, знакомые пейзажи Васильев воспринимает взглядом зрелого художника. Болезнь почти лишает его возможности работать, но он мечтает о будущих картинах, вынашивает множество планов.
К этой короткой по времени жизни на Украине предположительно можно отнести его пленэрный пейзаж "Рожь" с ветряными мельницами, "Тополя, освещенные солнцем", возможно, этюд к его будущей картине "Мокрый луг", неоконченный пейзаж "Деревья" и ряд дошедших до нас рисунков водяной мельницы, позднее использованных в работе над картиной.
Однако через несколько месяцев здоровье его настолько ухудшается, что врачи настаивают на переезде в Крым. Как ни трагично воспринималась им неизбежность переезда в Крым и неустроенность на первых порах условии жизни, они не смогли сломить в душе художника постоянного влечения к творчеству, окрасившего собой самый значительный этап его биографии. Необходимость напряженной работы, отразившейся в картинах и письмах, вызывалась и обстоятельствами жизни, заставлявшими поддерживать связь с субсидировавшим его Обществом поощрения художников. Надеясь при его помощи и содействии уехать лечиться за границу, Васильев всячески старался напоминать о себе и по мере возможности принимать участие в конкурсах. Дорого стоящая жизнь с непрерывным лечением и забота о семье (матери и маленьком брате) требовали больших денежных средств, понуждавших художника писать картины на продажу. Одна за другой исполнялись им заказные картины для президента Академии художеств великого князя Владимира Александровича, не приносившие ему, однако, ни радостей творчества, ни особых удач.
Пышная красота Крыма долго не трогала Васильева. Он пишет в Петербург грустные письма, тоскует. Когда художник в силах работать, он возвращается к образам русской природы. Вдали от любимых мест Васильев воспринимает их сквозь призму поэтических воспоминаний. Образы становятся в представлении художника олицетворением России, всех впечатлений, накопленных за минувшие годы.
Срок близившегося конкурса в Петербурге в Обществе поощрения художников и необходимость участвовать в нем помогли, очевидно, конкретизировать возникшую идею и выбрать что-то более доступное ему из множества сохранившихся и волновавших его душу воспоминаний. Выбор был сделан, и Васильев четко излагает в письме Крамскому содержание и замысел своих будущих русских картин, над которыми он будет работать до конца жизни, стремясь выразить в них ту высокую гармонию природы, которая, видимо, в натуре поразила его.
"В настоящем случае я желаю изобразить утро над болотистым местом, – пишет он Крамскому 27 декабря 1871 г. – (Впрочем, не думайте, что это настоящее болото – нет, настоящее-то впереди, а это только приготовления). О болото, болото! Если бы Вы знали, как болезненно сжимается сердце от тяжкого предчувствия. Ну, ежели не удастся мне опять дышать этим привольем, этой живительной силой просыпающегося над дымящейся водой утра? Ведь у меня возьмут все, все, если возьмут это. Ведь я, как художник, потеряю больше половины!"
Окончена она была к сроку, и 20 февраля в руках Крамского оказалось присланное Васильевым одно из лучших его произведений, внешне уже ничем не похожее на прежние работы художника и известное теперь под названием "Мокрый луг" (1872).
Академия присудила Васильеву звание "классного художника первой степени". На очередном конкурсе он получил вторую премию. Он много пишет, рисует. Постепенно в его искусство входит природа Крыма.
Степень напряженности его творческой жизни была поразительной. Помимо частых перерывов в занятиях живописью из-за состояния здоровья и необходимого в его положении исполнения заказных картин, отнимавших большую часть рабочего времени, с той же весны 1872 года параллельно с русскими темами началось освоение Васильевым различных мотивов крымской природы.
Запас воспоминаний о России начинает постепенно иссякать вместе с надеждой на возвращение домой, щемящая душу грусть все более проступает в картинах Васильева. Крымские его пейзажи проникнуты печальным раздумьем и чрезвычайно далеки от традиционных представлений о "южных красотах". Васильев с огромным трудом пишет заказную работу "Вид из Эриклика", картину, о которой Крамской сказал, что она "прежде всего, разумеется, казенная. . ." Но пейзажи осенних крымских гор, туманные леса, все то, что близко его душе северянина, увлекают художника. Он начинает мечтать о создании пейзажей, проникнутых возвышенным восприятием природы. Этому способствовали и зрелость его как художника, и величие пейзажей Крыма, который мало-помалу овладевал его воображением.
Реальным для художника в завершающий период творчества становится возвращение к работе над русскими темами, чаще упоминавшимися им в письмах под общими названиями "болото большое" и "болото маленькое". Судя по письму Васильева П. М. Третьякову от 29 июля 1872 года, среди начатых им девяти работ были выделены три на русские темы, что в большей мере и предопределяло необходимость их окончания (характерно, что приехавший в том же году в Ялту Третьяков еще не решился оставить за собой ни одну из увиденных им картин).
Помимо наиболее проработанной картины "Рассвет", в том же письме Васильева Третьякову от 29 июня 1872 года встречается упоминание об очень мало подвинутой картине "Утро", размеры которой точно совпадают с находящимся ныне в Государственном Русском музее пейзажем под тем же названием. Время ее окончания естественно связывается с последними работами художника, поскольку круг произведений, выполненных им в конце 1872 года, достаточно хорошо известен по письмам. Другим произведением, написанным, вероятно в тот краткий период рабочего состояния, была никогда не упоминавшаяся им в письмах небольшая картина "Заброшенная мельница".
24 сентября 1873 года Федор Александрович Васильев умер в Ялте. Друзья художника сочинили эпитафию для памятника на месте его успокоения:
"Щедро он был одарен
могучим и дивным талантом.
Чудною силою чувства и красок
владел он в искусстве".
Впечатление от привезенных из Ялты работ Васильева было удивительное и глубокое. Помимо обилия картин, рисунков и сепий, поразительными были оригинальность и зрелость всего исполненного, как бы заново открывавшего творческое лицо жившего в одиночестве художника.
На устроенной в Петербурге посмертной выставке его произведений все было распродано еще до ее открытия людям, близко стоявшим к кругу передового искусства и увидевшим в работах погибшего молодого художника не просто феноменальное явление искусства, а что-то глубоко всех затронувшее и самостоятельно выраженное.
Об этом факте, поразившем всех художников, Крамской очень проницательно написал жившему тогда в Париже Репину: "Когда появляется талант не фальшивый, когда художник отвечает тому, что уже готово в публике, тогда она безапелляционно произносит свой приговор. Казалось бы, все места заняты, каждая отрасль имеет своего представителя, да иногда и не одного; но искусство беспредельно, приходит новый незнакомец и спокойно занимает свое место, никого не тревожа, ни у кого не отымая значения, и, если ему есть что сказать, он найдет слушателей".
Этот "юноша-мастер", по выражению Репина, уже в молодости умел видеть и изображать природу, как опытный пейзажист. А ведь его творческая жизнь по сути дела продолжалась всего пять лет. Васильев работал в одно время с Шишкиным, Саврасовым и многими другими признанными мастерами. Но и рядом с ними он, юноша, сумел остаться самим собою и внести в пейзажную живопись значительный вклад. Унаследовав от старшего поколения строго реалистический подход к натуре, умение точно и правдиво передавать русскую природу, он ввел в искусство живое лирическое чувство, непосредственность переживаний, чуткость ко всем оттенкам состояния изменчивой природы. "Васильев умер на пороге новой фазы развития своего таланта, очень оригинальной и самобытной. Я думаю, что ему суждено было внести в русский пейзаж то, что последнему не доставало и не достает: поэзию при натуральности исполнения", – писал Крамской.
Сделанного им хватило, чтобы попасть в ряд крупнейших мастеров русской пейзажной живописи. Жизнь художника в конечном итоге измеряется его созданиями. Короткий путь Васильева – большой путь большого мастера.
